Черный квадрат

Глава 22

Цончик плеснул мне в бокал шампанского.

– Надо в последний раз поухаживать за своим двойником, – сказал он, вынимая при помощи пластмассовых щипчиков кубик льда и опуская в мой бокал. Я не притронулся к нему.

– Может, налить тебе водки? – спросил вьетнамец.

Я отрицательно покачал головой.

– Он переживает, – усмехнулся Цончик. – Грохнул двух своих друзей.

– Правильно сделал, – кивнул вьетнамец и поджал тонкие губы, окруженные глубокой складкой, и глаза, похожие на два черных солнца, почти зашедших за горизонт, стали холодными и жестокими. – Всех, кто перестает быть верным тебе, надо уничтожать. И тогда тебя никто и никогда не предаст. Золотое правило, Вацура.

– При первой встрече Влад, конечно, производил серьезное впечатление, – сказал Цончик, играя бокалом. – Но только при первой встрече. Потом только дурак мог верить в его благородство и верность.

– А на меня он и при первой встрече не произвел впечатления, – сказал вьетнамец.

– Знаешь, когда я понял, что он фуфло? – спросил меня Цончик. – Не тогда, когда подложил тебе кейс с бомбой. А когда мы задержали его по совершенно пустяковому поводу – за нарушение правил временной регистрации в Москве. Он чуть не обгадился от страха и сразу же рассказал Тарасову, что знает женщину, которая хранит у себя дома несколько килограммов золота, добытого незаконным путем. А потом я узнал, что Анна была едва ли не его невестой… Нормально, да?

Они не боялись говорить мне правду. Для них я был уже покойник. Человеку, который вычеркнут из жизни, как лучшему другу, можно доверить самые сокровенные тайны.

– Смотри, как глазки у Вацуры заблестели, – сказал вьетнамец, кивая на меня. – Интересно, правда? Хочется узнать, как мы вас всех облапошили, да?

– Хочется, – ответил я и облизнул пересохшие губы.

– Влад хоть и сволочь, но он не знал, что Анну мы взяли неделей раньше и, конечно, не по его наводке, – продолжал Цончик. – Как только она приехала из Закарпатья, Тарасову сразу же сообщили о крупной контрабанде золота. Но Владу мы не сказали, что Анна давно у нас в руках, сделали вид, что слышим о золоте впервые. Решили, пусть человек до конца жизни помнит, что он предатель… Жизнь, правда, оказалась у него короткой.

– Значит, Влад здесь вовсе ни при чем? Не по его наводке вы Анну взяли? – ужаснулся я. – Тарасов говорил мне, что она в колонии. Зачем он лгал?

– А Тарасов вообще очень лживый мужик. Он всегда хочет казаться лучше, чем есть на самом деле, и красуется даже тогда, когда вымазан дерьмом с ног до головы, причем все это видят, – ответил вьетнамец. – Мой покойный шеф именно за это качество презирал его. Кроме того, про колонию он соврал для того, чтобы набить цену за свои услуги. Из чулана вызволить намного проще, чем из колонии. Но обставил он все довольно ловко.

– У него были на руках все документы, – продолжал Цончик, подливая себе в бокал. – К ней пришли люди в милицейской форме, представили разрешение прокурора на обыск, нашли среди посуды пистолет, зафиксировали все это при понятых в протокол – словом, не придерешься.

– Золото, естественно, при понятых не находили? – спросил я.

– Естественно, – закивали головой Цончик и вьетнамец.

– Понятыми были я да Нгуен, – сказал Цончик, кивая на вьетнамца. – А обыскивал квартиру Павел Григорьевич. И золото перешло в руки тех, кто наделен большей силой и властью.

Он был страшным циником, этот бывший омоновец, похожий на индейца. Поднявшись со стула, Цончик подошел к тяжелому, покрытому искусственным мхом фундаменту водопада, присел возле него, потянул за выступ и открыл маленькую дверку. Просунул внутрь руку и вытащил оттуда один за другим два мешочка, в каких школьники носят сменную обувь.

– Ты хоть раз видел эти солнечные слезки? – спросил он, водружая мешки на стол. Сунул руку в один из них, пошарил там с загадочным видом фокусника и выудил монетку. Как шайба по льду, она заскользила по столу и остановилась рядом с моей рукой.

– Один прокол был у Тарасова, – сказал вьетнамец. – Он совсем не умел делиться.

– Жаба задушила, – пояснил Цончик. – Нам досталась самая тяжелая работа, а получили мы – гроши… Будь другом, верни монетку. Она тебе совсем ни к чему.

– В общем, решили мы все переиграть и поделить золото Анны по справедливости, – перехватил эстафету вьетнамец. – Надо было решить две задачи. Первую: найти, где наши шефы хранят свои доли. И вторую: незаметно очистить тайники. Тут выяснилось, что у нас появился конкурент, и мы, чтобы не открывать Америку, воспользовались старым добрым правилом: кто нам мешает, тот нам и поможет.

– Ты говоришь про Вику? – спросил я.

– Про нее, милую, про нее! – кивнул Цончик. – Вика напоминала мне старуху у корыта из сказки Пушкина. Пределов ее алчности не было. Она мечтала просто подавиться золотом!.. – Он взглянул на вьетнамца: – Сколько раз она приезжала к Жоржу?

– Я уже со счета сбился, – ответил Нгуен. – Почти каждый день между двумя и шестью часами вечера. Выйдя из машины, она сразу кидалась в объятия Жоржа и, не дойдя до дверей, начинала сбрасывать с себя одежду. Жорж, тупица, совсем потерял голову. Она вила из него веревки, и я уверен, что это была ее идея – ограбить дачу Тарасова, немедленно развестись с мужем и уехать вдвоем с Жоржем за границу.

Нгуен потянулся за новой бутылкой, открыл ее, выстрелив пробкой в потолок, и налил себе, кажется, первый бокал.

– Мне было жалко ее разочаровывать, – продолжал он. – Но каждый день видеть ее наивные глаза было невыносимо. И я как-то шепнул Вике, что Жорж – банкрот, никакой недвижимости за границей у него нет и никому он там вообще не нужен. И предложил свои услуги.

– Ей сначала просто захотелось трахнуться с тобой, – уже изрядно захмелев, рассмеялся Цончик. – Ты же экзотика, а у нее никогда еще не было вьетнамцев.

– Дело не столько в экзотике, – спокойно объяснил Нгуен. – Во время войны во Вьетнаме я был завербован американскими спецслужбами и вместе с последним батальоном морской пехоты вышел из Сайгона. В США я получил гражданство, был сначала безработным, потом торговал наркотиками, потом поставлял тайваньских девушек в публичные дома Нью-Йорка. Заработал несколько миллионов, купил особняк, открыл несколько специализированных аптек. И вот три года назад встретил Жоржа. Он предложил мне открыть совместную фирму и поставлять в Россию лекарственные препараты. Лекарства – это была, конечно, ширма. Мы гнали в Москву наркоту. Жорж обеспечил мне «крышу»: в качестве слуги и личного повара я оставался в тени и не привлекал внимания спецслужб. Вот так-то… Чувствуя деньги, Вика становилась управляемой, как марионетка. Когда я рассказал ей о своем капитале в США, она столь же легко, как и Тарасова, предала Жоржа и стала моей любовницей.

– Так кто: ты или Жорж обчистил дачу Тарасова? – спросил я, ошарашенный солидностью преступного опыта у щупленького Нгуена.

– Жорж! – сверкнул черными глазками вьетнамец. – Зачем мне надо было туда соваться, если все было на контроле у Вики? Она хорошенько накачала Тарасова водкой на какой-то презентации, привезла его на московскую квартиру и осталась с ним. А Жорж той ночью вместе со своим «бычком» залезли на дачу Тарасова и взломали тайник.

– Все ясно, – сказал я, уже отчетливо прослеживая цепочку событий. – Утром, когда Тарасов вместе с Викой неожиданно приехали сюда и застали меня в столовой, ты выстрелил Жоржу в затылок.

– Обижаешь! – нечленораздельно произнес Цончик и потянулся за бутылкой, которую открыл Нгуен, хотя бокал его был полон до краев. – Это не моя работа.

– Жоржа застрелила Вика, – пояснил Нгуен. – Причем тем самым «макаровым», который я забрал у тебя. Мне нужно было алиби, и я в момент убийства находился в гараже вместе со слесарями. Вика сначала развязала Жоржу руки, которые ты ему связал, потом намазала ему шишку на затылке вьетнамским бальзамом. Жорж, полный чувств благодарности, показал ей тайник, куда спрятал свою долю золота и долю, украденную ночью с дачи Тарасова. Вика, изображая восторг, без труда завалила Жоржа на постель и выстрелила ему в затылок. Я встретил ее в коридоре, где принял от нее эти мешочки.

– Ну как, тащишься? – спросил Цончик. Ему было жарко. Он махал на раскрасневшееся лицо журналом.

– Я предоставил возможность тебе, Тарасову и Вике беспрепятственно уехать с территории особняка, хотя охрана немножко и попугала вас стрельбой, – продолжал Нгуен. – Нетрудно было догадаться, что вы не станете рисковать и поедете на дачу Тарасова в Быкове. Вика была мне уже не нужна, она свое отыграла и ехала к месту своей казни.

– А потом вдруг воскрес я! – рявкнул Цончик и ударил кулаком по столу. Уже, к счастью, опустошенный бокал подпрыгнул и грохнулся на стол. Глаза Цончика плыли, анемичное лицо покрылось крупными каплями пота. Он схватил себя за ворот свитера, словно задыхался.

– Кажется, ему нехорошо, – заметил я, но Нгуен не придал моим словам значения.

– Не обращай внимания, – сказал он. – Если хочешь слушать дальше, то слушай… Я опередил вас на несколько минут и успел поставить в бар бутылку «смирновки» с добавленным туда соком травы шин-хо, который действует как сильное снотворное, но не оставляет следов в крови. Сам же я спрятался на чердаке. Когда вы уснули, я распилил Вике горло обыкновенным столовым ножом с пилкой…

Его слова прервал грохот упавшего со стула Цончика. Я вопросительно взглянул на вьетнамца. Он понял мой вопрос и кивнул:

– Да, и это тоже шин-хо… Ты обратил внимание, что симптомы схожи?

Я покосился на свой бокал, благодаря бога за то, что удержал меня отпить шампанского.

– Нет-нет! – поспешил успокоить меня Нгуен. – Тебе я ничего не добавлял. В этом нет необходимости, у тебя будет свой путь.

С трудом сохраняя спокойствие, я смотрел на маленькое, сморщенное лицо убийцы.

– Что ты собираешься с ним сделать? – спросил я, глядя на безжизненное тело Цончика.

– Он умрет без мучений! – пообещал вьетнамец. – Засучи его рукав, оголи руку, и ты увидишь следы от инъекций. Цончик уже давно сидит на игле, и партнер он никудышный. Я введу ему смертельную дозу героина, и его смерть не будет противоречить логике.

– Значит, так ты решил его отблагодарить? – произнес я.

– А какое выдающееся открытие он сделал? Предположил, что золото не у тебя, а у Влада? – покачал головой Нгуен. – Я и сам об этом догадывался. По тебе было видно, что ты такой же лох, как и Жорж вместе с Викой. Но мы с Тарасовым позволили тебе вручить нам «куклу» и отдали тебе Анну. Соединив вас всех вместе, мы получили критическую массу, эквивалентную килограмму тротила. И, как видишь, не просчитались: от Анны и Влада мы избавились твоими руками, заодно выяснили, где Влад спрятал золото.

– Как же вы достанете это золото из личного сейфа покойника?

– Это уже проблема Тарасова. На любой сейф можно наложить арест, затем его вскрыть, составить фальшивую опись, заплатив сотрудникам банка, а золото взять себе. Это несложная процедура. Куда сложнее…

– Убить затем Тарасова, – докончил я.

– Да, ты прав, ты опережаешь мои мысли, – легко сознался Нгуен. – Когда он умрет, я должен уже находиться на борту «Боинга», совершающего рейс по маршруту Москва–Нью-Йорк. К сожалению, план этот отработан еще не до конца, и я не могу доставить тебе удовольствие и обрисовать все его детали… Ты взволнован?

– Я потрясен, – ответил я.

– Это естественно. Ты полагал, что в истории с золотом играешь самую сложную и яркую роль. Ты полагал, что перехитрил всех. Я прав?

– Отчасти.

– Почему же отчасти?

– Потому что ты просчитался в главном. Ты заглотил такой крючок, с которого не только не сможешь сорваться, этот крючок распорет все твои поганые внутренности.

– Ты груб, – после недолгой паузы произнес вьетнамец. – Впрочем, ты не сильно задел меня.

Он взглянул на массивные каминные часы, встал, взял мешки с золотом и спрятал их в тайник.

– Итак, подведем итоги, – сказал он, садясь на прежнее место. – Оперативная группа будет здесь с минуты на минуту. Я вызвал ее сразу же, как ты расстрелял своих подельников. Пришел твой черед разделить их участь. По моей легенде ты, убив Влада и Анну, ужаснулся тому, что содеял, и покончил с собой. Заурядная криминальная разборка. Следователю не придется слишком ломать голову, потому как, во-первых, все ясно и без комментариев, а во-вторых, руководить работой бригады будет сам Павел Григорьевич.

– Ты ловкая тварь, – произнес я. – Не могу удержаться, чтобы не плеснуть в твою поганую харю шампанское.

Это был чистейшей воды экспромт, но я ведь живой человек и имею право на эмоции. Схватив бокал, я грациозным движением отправил его содержимое в лицо вьетнамцу. Тот не успел отвернуться. Волна шампанского красиво разбилась о тонкий нос, выпуклые скулы Нгуена, разлетелась во все стороны белыми брызгами и шипящей пеной сползла по подбородку на шею.

Вьетнамец, сузив и без того узкие глаза, выдернул из-под «сентинела» платок, медленно провел им по лицу и поднял револьвер.

– Повернись в профиль, – сказал он, едва разжимая тонкие губы.

– Так? – спросил я, слегка поворачивая голову.

– Так, – ответил он и выстрелил.

С ветки пальмы вспорхнули попугайчики. Едкий дым с кислым запахом пороха заклубился над столом. Мелодично звякнул бокал. Вьетнамец окаменел.

– Промазал? – сочувствующе спросил я.

Он выстрелил еще раз, еще. От звонких щелчков у меня заложило ухо.

– Ладно, хватит, – сказал я, снова садясь на стул. – Я забыл тебя предупредить, что револьвер заряжен холостыми. Ты мне напоминаешь свинью под дубом из басни. Морду можешь поднять и посмотреть наверх?

Клянусь, наступило одно из самых приятных мгновений в жизни, которое может оценить лишь истинно творческая личность, скажем, режиссер на премьере спектакля, произведшего фурор, или художник, выставивший на обозрение скандальное полотно…

Вьетнамец, все еще направляя ствол «сентинела» в меня, с опаской приподнял голову и исподлобья глянул на балкон. Влад, опершись грудью о перила, кажется, делал наезд, и объектив видеокамеры плавно вращался, выдвигая вперед линзы. Он прав, лицо, искаженное неподдельным шоком, лучше снять крупным планом. Анна, стоя рядом с Владом, держала на уровне бедра «калашников», направляя ствол во вьетнамца. Одежда моих друзей, выпачканная в томатном соке, уже успела подсохнуть, и «кровавые» пятна выглядели уже неправдоподобно.

– Садись, Нгуен, садись, – сказал я вьетнамцу. – Сейчас начнется самое интересное. Сейчас я расскажу тебе о настоящем искусстве обмана.

– Снято! – сказал сверху Влад и опустил камеру.

Вьетнамец с окаменевшим лицом медленно оседал на стул. Землистого цвета кожа напоминала маску. Казалось, что он следит за мной сквозь узкий разрез в прицельной планке, спрятавшись внутри каменного сфинкса.

Напряжение ослабевало. Я стал чувствовать усталость. Скрипя ступенями, Анна спускалась с балкона. Влад, опустившись на корточки, вынимал из камеры кассету.

Я напрасно расслабился. Вьетнамец вдруг сделал какое-то едва уловимое движение рукой, и пустой бокал полетел мне в лицо. Удар в лоб был настолько сильным, что я вскрикнул от острой боли и схватился руками за лицо. Перед глазами потемнело. Ослепший на мгновение, я интуитивно вскочил на ноги, чтобы отойти от стола назад, но не успел даже отодвинуть от себя стул. Вьетнамец пронзительно крикнул и пружинистым ударом ноги опрокинул на меня стол. Гремя стульями, я повалился на пол. Стол хоть и не был тяжелым, но все же чувствительно ударил меня по раненому лбу. Бутылки и бокалы, разбиваясь, звеня, покатились по полу. Крича что-то несуразное, я стал выползать из-под стола, но движения мои были очень медленными и неловкими в сравнении с тем, как двигался Нгуен.

Он пантерой прыгнул в сторону, раскидывая стулья и кашпо с карликовыми деревьями, и кинулся в заросли зимнего сада. Его фигура исчезла за пальмами в тот момент, когда я только выбрался из-под стола, вытирая с лица кровь, которая хлестала из рассеченного лба.

Если бы рядом не было Влада, вьетнамец ушел бы с той же легкостью, с какой уходит в лес дикий зверь, выпущенный из клетки. Что-то огромное, тяжелое, сопящее свалилось с балкона, отчего содрогнулся весь особняк, и я с облегчением понял, что в дело пошла тяжелая артиллерия. Втянув голову в плечи и чуть растопырив руки, Влад с ревом устремился вслед за вьетнамцем. Раздался жуткий треск. Попугаи, захлебываясь от истеричного чириканья, голубым облаком вспорхнули под потолок. Влад, размалывая пальмы и фикусы на силос, как мощный комбайн, с завидной скоростью прочесывал заросли. За ним тянулась широкая просека, устланная измочаленными листьями, поломанными ветками и битой черепицей от кашпо. Зеленый рай редел прямо на глазах.

Анна, спустившись ко мне, принялась было прилаживать на моем лбу салфетку, но замерла, завороженная стремительным развитием событий. Из дальнего края сада вдруг раздались короткие выкрики и глухие звуки ударов. Я подумал, что этому прыткому и ловкому каратисту ничего не стоит одним точным ударом уложить нашего бугая на пол, тем более что вслед за серией ударов послышался рев Влада. Верхушка пальмы задрожала, словно о ее ствол почесал спину медведь. Опять затрещали ветки, и минуту спустя к нам вышел Влад.

Эту картину надо было видеть. Осыпанный с ног до головы листьями, словно разведчик в маскировочном костюме, Кинг-Конг держал за ноги вьетнамца, который, словно огромная черная рыбина, висел вдоль его тела вниз головой. Нгуен слабо сопротивлялся, пытался укусить Влада за ногу, но это была уже агония поверженного противника.

– Ножкой дрыгать вздумал! – все еще не мог отойти от боевого азарта Влад. – Как кузнечик прыгать передо мной стал! Так я его схватил в охапку вместе с пальмой и обнял так, что ребра затрещали. И он сразу про карате забыл… Осталось что-нибудь в бутылке, из которой Цончик пил?

Я поднял с пола бутылку. Она упала удачно, на ножку опрокинутого стола, и на стакан зелья в ней еще осталось. Влад кинул Нгуена на пол, наступил ему коленом на грудь и похлопал ладонью по его щекам.

– Ну, что, Чак Норрис? Выпей за свою погибель!

Вьетнамец крутил головой, плевался, кашлял, и все же нам удалось влить ему в рот шампанского со снотворным. Когда содержимое бутылки благополучно отправилось в желудок Нгуена, Влад посадил его на стул и крепко связал ему руки и ноги моим поясным ремнем, объяснив этот выбор тем, что свой ремень он снять не может, так как на его мускулистой талии джинсы без ремня держаться не будут.

Пока мы занимались пленником, Анна сидела на тугих мешочках с золотом и курила, пытаясь перехватить мой взгляд. Я старательно уводил глаза в сторону и со страхом думал о будущем. Нам с Анной предстояло разбирать завалы в наших отношениях, которые были запутаны до предела.

– Все, друзья, – сказал Влад. – Пора сваливать. Наша миссия закончена.

Он положил видеокассету на середину стола и широким фломастером написал на его пластиковой поверхности: «АВТОРСКИЕ ПРАВА НА ФИЛЬМ ПРИНАДЛЕЖАТ ВЛАДУ УВАРОВУ». Подумал и дорисовал то, что, на мой взгляд, мужчине в его возрасте делать не следовало бы: «ПРИВЕТ ПАВЛУ ГРИГОРЬЕВИЧУ», и рядом – кулак с торчащим кверху средним пальцем.

Наша ученая обезьяна в звании кандидата исторических наук иногда проявляла поистине подростковый интеллект.