Черный Лотос

9

Средствами, данными мне,

Я исторгну все сущее из пропасти

заблуждений

И велю следовать закону

Черного Лотоса.

Сутра Черного Лотоса

Дальний звон колоколов возвестил приход зари. Босоногая, в белом кимоно и шароварах, Рэйко стояла в саду, держась за рукоятку меча на поясе. Лицо ее было обращено к блеклому небу с ползущими по нему тучами. В усадьбе царили тишь и полумрак. В воздухе повисла влага, на траве посверкивали капли росы. Рэйко сосредоточила мысли на энергии, растекающейся по телу из жизненного центра в середине живота. Одним резким движением она выхватила меч и принялась размахивать им, разя и уклоняясь от невидимого противника. Поначалу меч казался ей непокорным, а движения давались с трудом после долгих недель без тренировок. Скоро ее одолела одышка, она взмокла, однако почувствовала, что к ней возвращаются прежние навыки.

Рэйко дала зарок практиковаться ежедневно, как делала до беременности. Этот ритуал принес ей успокоение и укрепил силы. Теперь можно было трезво обдумать их с Сано вчерашний разговор. Она наконец поняла, откуда взялась ее тяга к опровержению веских доводов против Хару.

Доказательство собственной правоты стало для нее делом чести. Рэйко по-прежнему полагалась на свой ум и интуицию, хотя знала, что не может действовать в угоду себе. Ее вера в невиновность Хару подпитывалась подозрениями в адрес Черного Лотоса.

Рэйко развернулась, нырнула под воображаемый удар и рассекла свою неуверенность, вставшую перед ней стеной. Они с Сано распутают это дело и представят убийцу суду. Вместе.

Когда Рэйко прибыла в монастырь храма Дзодзё, одна из сестер доложила ей, что Хару в саду.

Оставив спутников у ворот, Рэйко взяла привезенный с собой сверток и обошла строение. Галечная дорожка и пожелтевшая трава выглядели уныло под пасмурным небом. Ветерок принес запах дождя, и монахини засуетились, снимая вывешенное для просушки белье. Внезапно Рэйко услышала голос Хару, визгливый, испуганный, а следом грубый мужской окрик. Она обежала небольшую шеренгу сосен и у маленького пруда в огороженном садике увидела Хару, прильнувшую к большому валуну. Какой-то священник склонился над ней, уперевшись обеими руками в каменную глыбу.

– Отстаньте!

Хару пыталась вывернуться, но человек крепко прижал ее к камню. Он был рослый и жилистый, лет сорока; на голых руках и шее вздулись тугие мускулы. Еще у незнакомца был низкий, покатый лоб, широкий нос, полные губы и выступающий подбородок!

– По-хорошему ты не захотела! – прорычал он. – А теперь мое терпение лопнуло!

Он сомкнул свою лапищу у Хару на шее и сжал. Девушка резко подалась назад и сильно ударилась головой о камень.

– Спасите! – закричала она.

Рэйко выронила сверток, метнулась вперед и схватила священника за руку. Та оказалась горячей и твердой, словно металл из горнила.

– Что вы делаете? – Рэйко смогла разглядеть шрамы, исполосовавшие лысину незнакомца. Самый заметный из них шел от угла глаза и поперек уха, заканчиваясь выпуклым наростом, напоминающим ящерицу.

Рэйко содрогнулась от отвращения, силясь оттащить священника от девушки.

– Прекратите!

Он уставился на нее сверху вниз. Вокруг его рта пролегали резкие морщины. Глубоко посаженные глаза угрожающе смотрели из-под насупленных бровей. Священник взмахом руки отшвырнул Рэйко в сторону. Затем снова повернулся к Хару, еще сильнее сжав ей горло.

Крики Хару перешли в полузадушенный сип, она впивалась ногтями в руки у своей шеи, но все было тщетно. Взбешенная Рэйко вытащила из рукава кинжал и ткнула сектанта острием в спину, приказывая отпустить девушку.

Священник даже не поморщился. И кровоточащие царапины, оставленные Хару, казалось, нисколько его не обеспокоили.

– Ты подожгла дом, – проскрежетал он, нависая над Хару. – Сознайся!

Лицо девушки побагровело, глаза в ужасе закатились. Потом до Рэйко долетел ее еле различимый хрип:

– Нет...

Рэйко не хотела нанести вред священнику, но иного способа спасти Хару не видела.

– Стража! – вскричала она. Прибежали пятеро ее спутников. – Взять его!

Усилиями телохранителей бонза мгновенно оказался прижатым к земле. Хару съежилась у валуна, держась за шею и кашляя.

– Он не причинил тебе вреда? – спросила Рэйко, тронув девушку за плечо.

Губы Хару дрогнули в благодарной улыбке, она покачала головой. Тогда Рэйко нагнулась над священником и приставила кинжал к его горлу.

– Кто вы такой? – сурово спросила она.

Повернув голову набок, служитель смерил Рэйко презрительным взглядом, как будто не он оказался в ее власти, а наоборот.

– Спрячьте нож, – произнес он. – И велите меня отпустить. – По его тону явствовало, что он не скажет ни слова, пока она не подчинится.

Рэйко убрала кинжал в ножны, укрепленные на руке, и кивнула стражникам. Те рывком подняли священника на ноги и окружили его плотным кольцом на случай, если он решит напасть снова.

– Кто вы? – повторила вопрос Рэйко.

– Меня зовут Кумасиро. – Он устремил на нее злобный немигающий взгляд. Его голос звучал подобно рокоту землетрясения.

– Из храма Черного Лотоса?

Священник коротко кивнул, но скривился в презрительной усмешке.

– А вам-то какое до этого дело?

– Я Рэйко, жена сёсакан-самы, главного следователя при сёгуне, – ответила она, замечая оттенок тревоги в глазах Кумасиро. – Я уполномочена расследовать недавний пожар. В какой должности вы состоите?

– Я заместитель первосвященника Анраку и его старший помощник в делах внутренней безопасности.

Рэйко показалось странным, что буддийский храм действует по военному образцу, а также имеет штат охранников. Не связано ли это как-нибудь с подземным строительством, узниками и тайными замыслами?

– Вы были самураем? – спросила Рэйко, попробовав связать воедино его шрамы, фигуру и высокомерие.

– Да.

– Кому вы служили?

– Мой род предан властителю Мацудайре, даймё провинции Этиго.

– Что вы здесь делали с Хару? – Рэйко повела рукой в сторону сироты, которая съежилась у каменной глыбы, кусая ногти.

Кумасиро окинул Хару презрительным взглядом.

– Допрашивал ее о пожаре.

– Сёгун поручил моему мужу вести следствие по этому делу, – произнесла Рэйко, подавляя гнев. Кроме того, что Кумасиро, несомненно, принадлежал к типу мужчин, не считающих женщин за людей, Рэйко ощущала в нем безграничную ненависть к ее полу. – У вас нет права вмешиваться.

– Я слежу за порядком в Черном Лотосе, – ответил Кумасиро, – стало быть, все, кто покушается на его членов или собственность, имеют дело со мной. – Он жутковато осклабился, показав неровные зубы. – Вы избавите мужа от многих хлопот, если уйдете и оставите Хару мне. У меня она живо сознается, а сёсакан-сама получит того, кого искал.

"Вот и еще один, готовый свалить все на Хару".

– Откуда вы знаете, что Хару виновна? – спросила его Рэйко. – Где были вы в момент совершения убийств?

В глазах Кумасиро промелькнуло удивление – священник явно угадал ее намерение представить его главным подозреваемым.

– После заката я, как обычно, осматривал храмовую территорию, а остальную часть ночи провел у себя в помещении. Мои помощники подтвердят это – они постоянно со мной.

"Очередное сомнительное алиби, которое нельзя опровергнуть", – уныло подумала Рэйко.

– Хару призналась, что выходила из приюта на встречу с начальником Оямой, – продолжал Кумасиро с вызовом. – А еще призналась, что они были любовниками, а тот дом выбрали местом своих порочных игрищ.

Для Рэйко его слова были как удар в живот. Даже если Кумасиро вынудил Хару сделать такое признание, рассказ сына Оямы о ее связи с убитым подтверждал эту версию.

– Это правда? – обратилась к ней Рэйко, предчувствуя недоброе, – Ты встречалась с Оямой в доме, где он погиб?

Девушка уронила голову. Ее неподвижная, безмолвная фигура с лицом, скрытым за длинными прядями волос, казалась живым воплощением вины. У Рэйко похолодело в груди.

– Она захотела стать женой могущественного чиновника, потому и соблазнила Ояму, – сказал Кумасиро. – А когда выяснила, что у него и в мыслях не было жениться на ней, со злости прикончила.

Перед глазами Рэйко предстала Хару, гневно плюющая Ояме под ноги. Картина была столь же реальной, как если бы она присутствовала при описанной Дзинсаем сцене. Ей тотчас вспомнилось, как настоятельница обвиняла Хару в совращении послушников. Так Ояма использовал Хару или же, наоборот, она потворствовала ему в собственных интересах, а потом, когда ее план провалился, пошла на убийство?

Рэйко пришел на ум бутон лотоса, раскрывающий лепесток за лепестком – то белый, то черный, и так до самого центра, где пряталась Хару. Каждая крупица сведений дополнялась или опровергалась следующими, в свете которых Хару выглядела то преступницей, то жертвой.

– Вы слишком уверены в своих словах, – заметила Рэйко священнику. – А если эти убийства – результат беззаконий, творимых в храме Черного Лотоса?

– Каких, интересно? – Кумасиро ухмыльнулся, якобы насмехаясь над ней; однако Рэйко заметила, как напряглись жилы на его шее.

– Таких, как истязание и заточение послушников. Или получение потомства от монахинь и священников. Или устройство подземных помещений с преступными целями.

Рэйко знала, что подобными обвинениями заставит сектантов держать ухо востро, но не теряла надежды: вдруг Кумасиро проговорится? На Сано в деле раскрытия заговора рассчитывать не приходилось. Несмотря на свои обещания и заявленную приверженность истине, он уже счел Хару виновной а секту Черного Лотоса – безобидной и будет скорее всего игнорировать доказательства, говорящие об обратном. Осознание того, что на мужа отныне нельзя полагаться, удручило Рэйко еще больше.

– Не была ли женщина, погибшая в доме, послушницей, пытавшейся убежать, а ребенок – сиротой, не перенесшим побоев, практикуемых у вас в качестве религиозного воспитания? – предположила она.

Кумасиро расхохотался в ответ – словно гальку рассыпал по стальному листу.

– От кого вы наслушались этих бредней?

– В каждом слухе есть доля правды. – Чтобы не выдавать Истинное Благочестие, Рэйко добавила: – У мэцуке повсюду есть уши.

Священник расслабился: либо понял, что ей нечем доказать обвинения, либо шпионы Токугавы его не страшили.

– Не верьте всему, что болтают, – произнес он насмешливо, а затем направился к Хару. – Подымайся. Ты пойдешь со мной.

Хару, всхлипывая, попятилась от него на четвереньках. Рэйко преградила Кумасиро путь.

– С вами она никуда не пойдет.

– Она принадлежит храму. – От злости его смуглая физиономия сделалась бурой. – Я могу делать с ней что захочу.

– Отныне она под моей защитой, – отрезала Рэйко, – и я не позволю вам ее мучить!

На висках и руках священника вздулись жилы, словно переполняемые яростью. Он угрожающе процедил:

– Тот, кто встает на пути Черного Лотоса, неизменно об этом жалеет.

– Вы осмелились угрожать мне? – Здесь Рэйко, несмотря на положение жены высокопоставленного чиновника и компанию стражников, обуял страх. Она умела распознать по-настоящему опасного человека.

– Я не угрожаю, – отозвался Кумасиро, не меняя тона. – Просто предупреждаю. По-хорошему.

Заметив, как жестко сверкнули его глаза, Рэйко подумала, что от этого типа вполне можно было бы ожидать тройного убийства и обвинения невинной девушки. Ее передернуло.

– Выведите его за ограду, – повелела она своей охране.

Стражники схватили Кумасиро и вытолкали из сада. Налетевший ветерок всколыхнул опавшие листья и ветки, на землю упали первые капли дождя. Рэйко опустилась возле девушки и обняла ее.

– Все хорошо. Ты теперь в безопасности.

– Я так испугалась, – прошептала Хару, – что обмочила свое кимоно. – Она залилась краской стыда. – А другого у меня нет.

– Не волнуйся об этом, – сказала Рэйко. – Пойдем лучше внутрь.

По дороге к монастырю Рэйко подобрала оброненный сверток. В комнате Хару сняла с себя замаранную одежду и вымылась. Рэйко развернула бумагу и вынула кипенно-белый халат и кимоно нефритового цвета с рисунком из темно-розовых астр.

– Вот, – произнесла Рэйко, – надень.

Хару зачарованно ахнула.

– Это мне? Вы слишком щедры. Я не могу такого принять.

– Пустяки, я его больше не ношу.

По правде говоря, одежда была совсем новой. Но Рэйко была рада сделать бедняжке приятное, она также надеялась, что подарок обяжет Хару быть честной. Она помогла девушке одеться.

– Ну вот, вид просто прелестный! Теперь тебе лучше?

Хару кивнула. Ее глаза сияли от счастья. Разглаживая ткань, она сказала:

– В первый раз надеваю такую красоту. Тысяча благодарностей.

Рэйко совсем не хотелось омрачать ее радость, но пришло время для более важных дел.

– Хару-сан, – начала она, – нам надо поговорить.

Девушка опустилась рядом с Рэйко, задумчиво морща лоб.

– Это правда, что вы с Оямой были любовниками? – спросила Рэйко как можно мягче.

Хару покрутила в пальцах концы пояска.

– Нет. Я призналась только потому, что так захотел Кумасиро.

Услышанное отчасти развеяло сомнения Рэйко, зароненные священником.

– Значит, в ночь перед пожаром тебя с ним не было? Ведь ты не ходила туда, чтобы встретиться с ним?

– Не было, не ходила.

В голове Рэйко еще звучали слова Кумасиро "не верьте всему, что болтают" и мужнино "не спеши принимать сторону подозреваемого". Вслух же она спросила:

– Почему ты так уверена, если даже не помнишь того, что случилось?

Хару чуть не заплакала от обиды и растерянности, ее губы дрожали.

– Я никого не убивала! – ответила она срывающимся голосом. – Это не я подожгла дом! Я бы никогда не совершила подобного!

Рэйко понимала, как подло с ее стороны так терзать сироту, и все же спросила:

– Почему же Кумасиро заставляет тебя признаться в этом?

– Боится, что люди подумают, будто он сам убил господина Ояму, – произнесла Хару. – Они ненавидели друг друга. Почему – не знаю, но я часто видела, как они бранились. И меня он ненавидит. Хочет, чтобы у меня были неприятности, тогда мне придется уйти из общины Черного Лотоса.

Если Кумасиро с Оямой действительно враждовали, то у священника имелся мотив по меньшей мере для одного убийства. Однако в истории Хару по-прежнему кое-что не вязалось.

– Вчера ты сказала, что любишь всех в храме и они отвечают тебе тем же. Как же быть с Кумасиро?

Хару заерзала, теребя пояс. Потом пролепетала, потупившись:

– Наверное, я о нем забыла.

Это неуклюжее оправдание усилило подозрения Рэйко.

– Я говорила с настоятельницей Дзюнкецу-ин и доктором Мивой, – сказала она и передала Хару их далеко не лестную характеристику. – Они считают, что ты не годишься в монахини, и в пожаре обвиняют тебя. Скажешь, ты и о них позабыла?

Рэйко спохватилась, что в запале перешла на повышенный тон, тогда как Хару казалась подавленной.

– Они тоже все выдумали, чтобы у тебя были неприятности? – допытывалась Рэйко. – Или сказанное ими – правда?

В комнате сделалось гулко от напряжения. Дождь барабанил по крыше и капал с карнизов. Было слышно, как шумно и часто дышит Хару. Потом девушка опустила голову и пробормотала:

– Прошло столько времени... Я думала, мне удалось уравновесить свою плохую карму[12].

В душу Рэйко закралось дурное предчувствие.

– Какую карму? – спросила она, насторожившись.

– Я очень плохо себя вела, когда только оказалась в приюте Черного Лотоса, – ответила Хару глухим от стыда голосом. – Их обряды меня не интересовали, а в храм я пришла только потому, что больше идти было некуда. Смерть родителей меня совсем расстроила, и я вовсю кляла свою злосчастную судьбу, ненавидела здешнюю еду и порядки. Я грубила и не слушалась старших. Мне было так одиноко, что я... в общем, я встречалась по ночам с мальчиками и позволяла себя трогать.

У Рэйко онемело лицо, словно град потрясений уничтожил в нем всякую чувствительность и оно не могло выразить даже доли ее терзаний.

– Об этом надо было рассказать вчера, когда я спрашивала тебя о жизни в храме и о тех, кто мог желать тебе зла, – сказала она. – Ты меня обманула.

– Да нет же! – воскликнула Хару. Должно быть, она перехватила недоверчивый взгляд Рэйко, так как поспешила объяснить: – То есть теперь я другая. Все мои выходки – в прошлом. Первосвященник Анраку разъяснил мне, в чем я заблуждалась. – Ее глаза лучились той же радостью, что и вчера, когда она упомянула о своем верховном наставнике. – Он учил, что я должна освободиться от мирских желаний и следовать пути Черного Лотоса – через страдание уподобиться Будде. С тех пор я исправилась. Пришлось изрядно потрудиться, чтобы искупить свои прегрешения и доказать, что я могу быть хорошей монахиней.

Рэйко отчасти была готова извинить поведение Хару ее сиротством и тяжестью приспособления к монастырскому укладу жизни, была готова забыть о трудном этапе в жизни девочки. Тем не менее ее огорчило, что Хару сокрыла от нее важные сведения. Она досадовала и на себя – за то, что слишком рано отмела возможность обмана. Не то настоятельница с доктором сочли излишним упоминать о перемене к лучшему в характере Хару, не то Хару особенно и не менялась. – Простите, – произнесла девушка с дрожью в голосе. В глазах ее стояли слезы. – Я должна была все рассказать.

Уверенность Рэйко в своих силах, и до того шаткая, рушилась на глазах. Возможно, перерыв в сыскной работе сказался на беспристрастности ее суждений, и будет лучше прекратить дознание, как ни претила ей эта идея. Она резко встала и подошла к окну. Созерцая неясные очертания зданий, полускрытых дождем, Рэйко собиралась с мыслями. Прежде чем признаваться Сано в ошибке, ее следует исправить, иначе он с полным правом может запретить ей участвовать в расследовании.

Она обернулась к Хару, которая съежилась на полу и следила за ней с тревогой.

– Расскажи о начальнике Ояме, – приказала Рэйко.

Хару затрясла головой:

– Я не... – И тут же осеклась под строгим взглядом собеседницы.

– Если хочешь, чтобы я тебе помогла, придется сказать правду. Начнем заново: ты знала Ояму?

Глубоко и судорожно охнув, Хару потупилась и кивнула.

– Я познакомилась с ним этим летом, – ответила она. – Как-то он увидел меня за работой и подошел. Говорит, а сам все разглядывает. Мне стало неудобно, но как от него отделаться? Он пожертвовал храму кучу денег, так что волей-неволей приходилось соблюдать вежливость. Поэтому, когда он однажды попросил меня прийти ночью в хижину, я так и сделала.

Рэйко забеспокоилась. Не случилось ли это накануне пожара, а не месяц назад?

– Когда я пришла, – продолжила Хару, – он ждал меня в комнате с зажженными светильниками и разложенным футоном. Велел мне сесть, предложил выпить саке из кувшина на столике. Я сказала: "Спасибо, не надо", – и он выпил все сам. Затем стал раздеваться. Я отвернулась и говорю: "Наверное, мне пора назад", а он: "Не сейчас". И полез меня трогать. Я умоляла его отпустить меня, но он порвал на мне одежду и навалился всей тушей. Я сопротивлялась, как могла, но где мне было его одолеть... Так он и... и... – Хару стиснула колени и скрестила на груди руки, словно обороняясь.

Рэйко вздрогнула, живо проникшись болью и ужасом девушки.

– Почему ты вчера не сказала об этом? – спросила она.

– Не могла. – Плечи Хару вздрагивали от рыданий. – А вдруг вы решили бы, будто это я убила Ояму?

Рэйко принялась взвешивать свидетельства против Хару. Итак, девушке случалось бывать в доме и Ояма по меньшей мере один раз ее изнасиловал. У нее был мотив ненавидеть его. Что, если он надругался над ней в ночь пожара? Этим могли объясняться ее ссадины. Возможно, пытаясь овладеть Хару, Ояма упал и ударился затылком. Хару в панике подожгла дом и потеряла сознание, а с ним – память. А может, она замыслила отомстить ему, для чего заманила в дом и хладнокровно прикончила.

Хару проговорила, утирая рукавом слезы:

– Я невиновна, а все думают наоборот. Что толку надеяться на спасение? Я теперь знаю, что делать. – Она подняла голову и храбро произнесла: – Я лучше сознаюсь!

– Что?! – опешила Рэйко.

– Секта Черного Лотоса приютила меня, и я перед ней в неоплатном долгу. Если они хотят, чтобы я взяла на себя вину за гибель этих людей и поджог, мне остается повиноваться, – пояснила Хару. Потом она поклонилась и произнесла: – Спасибо, что постарались помочь. Мне жаль, что я причинила вам столько неприятностей, но я хотела бы попросить об услуге. Не отведете ли вы меня в полицию? Одна я идти боюсь.

Рэйко не знала, как поступить. С одной стороны, она получила достаточное представление о характере Хару, но никаких доказательств чьего-либо еще участия в деле. Если Хару виновна – что вполне вероятно, – не стоит препятствовать ее желанию принять заслуженную кару. С другой стороны, Рэйко по-прежнему считала, что Кумасиро, Дзюнкецу-ин и доктор Мива представляют интерес для полиции, как и две неопознанные жертвы. Прежде чем решать участь Хару, нужно узнать реакцию первосвященника Анраку на убийства и нашел ли Сано еще подозреваемых или подтверждения словам беглого монаха. Нельзя обвинять кого-либо на основании сомнительных улик или неприятельских наветов.

– По-моему, тебе не следует признаваться, – произнесла Рэйко с запинкой.

– Значит, вы верите, что я невиновна? – Заплаканные глаза Хару блеснули надеждой.

– Расследование еще не кончено, – ответила Рэйко, действуя в угоду истине и такту.

Лицо девушки омрачилось: от нее не укрылись колебания Рэйко. Она поспешила к шкафчику и вынула потертое хлопковое покрывало, гребень, палочки для еды и деревянную плошку. Разостлав покрывало на полу, она выложила на него свой скарб.

Рэйко озадаченно наморщила лоб.

– Что ты делаешь?

– Мне нельзя здесь оставаться. Кумасиро вернется. Если я не сознаюсь, он меня убьет! – лихорадочно выпалила Хару, пытаясь дрожащими пальцами сделать узел из покрывала со своими пожитками. – Надо бежать!

– Но куда? – воскликнула Рэйко, растерявшись от круговерти событий, ей неподвластных.

– Не знаю.

"Похоже, так она кончит бродяжничеством". Эта мысль привела Рэйко в смятение, как и та, что она вот-вот упустит единственную подозреваемую Сано. Возможно, Хару решила сыграть на ее чувствах, выказав желание сознаться и угрожая побегом. В любом случае иного выхода Рэйко не видела.

– Идем со мной, – сказала она и забрала узел из рук Хару. Потом обняла девушку за плечи, хотя ее приязнь к ней заметно ослабла. – Я отведу тебя в безопасное место.

Она должна разобраться в делах секты до конца – даже если ценой будет нарушенное обещание.