Черный троллейбус

1. Идут

Дорога к жилищу Масякина заняла больше времени, чем предполагалось. Здания — блочные клоны, делящиеся на лабораторные комплексы и жилые блоки. Названия улиц и номера домов перепачканы скверно пахнущей грязью, такой же, как табличка администрации. Пацаны по очереди бегали оттирать их, чтобы свериться с картой. Время будто специально замедлялось, а пространство деформировалось, то удлиняясь, то сокращаясь — все, чтобы высосать из незваных гостей как можно больше энергии.

— Слышите? — остановился Костет.

— Чего? — насторожились его спутники.

— В том-то и дело, что ничего. Вообще никаких звуков. Даже птиц не слышно.

— Я думаю, они специально, — задрал голову Жека. — Чуют жопой, что здесь мерзость творится, и не летят.

Полминуты стояли молча, слушая небывалую тишину. Здания смотрели на пацанов с холодным презрением. Теперь Вовке казалось, что хоть они все и одинаковые, но в то же время пугающе разные. Словно шеренги солдат тьмы, одетых в пыльную униформу. И у каждого в обойме припасены свои тайны и опасности. Для всех один и тот же приказ: никакой пощады к врагу — поймать, растоптать, развеять по ветру прах.

— Хватит уже сопли пускать, — стряхнул оцепенение Вовка. — Пошли дальше. Немного уже осталось.

Так и было. Вскоре они вышли к дому Масякина.

— Вроде бы это он, — Вовка сверился с картой. — Если они, конечно, номера не перевесили. С них станется.

— С кого? — спросил Жека.

— Да не знаю я! — заорал Вовка. — С кого-то. Кто здесь орудует. Кто похитил Вальтера Михайловича. Кто номера домов замазал. Знаю только, что не рады нам здесь.

Жека вздохнул. Недавнее воспоминание о гопниках, порезавших руку Костету, все еще не давало ему покоя. Но почему он только сейчас об этом вспомнил? Почему другие забыли об этом начисто? Был бы здесь Валя, рассказал бы им про психоанализ и подавленные воспоминания. Но Вали здесь не было.

Небольшой двухэтажный дом выглядел так, словно в него не заходили с восьмидесятых годов. Остальные здешние здания в сравнении с ним смотрелись, как после капремонта. Если бы кто-то задумал снимать городскую версию сказки о Бабе-Яге, то эта «избушка» подошла бы идеально.

Дверь поддалась не сразу. Сначала за нее схватился хилый Костет, потом, как в «Репке», к нему присоединился Жека. И только после того, как поучаствовал Вовка, с трудом справились. Внутри затхло воняло старьем, а с потолка медленно и красиво падали хлопья штукатурки, напоминая о празднике Нового Года. Множество глубоких царапин покрывало потрескавшиеся стены.

— Отметины медведя-каннибала, — то ли пошутил, то ли предположил Жека.

Согласно приписке к распечатке зелеными чернилами, Саша Масякин обитал на втором этаже. Ступени, под стать остальному, были треснувшими и ненадежными, того и гляди рухнут.

Дойдя до масякинской двери, пацаны заметили, что она не заперта, но медлили открыть ее. Напрягая слух, силились уловить хоть какой-нибудь шум внутри, но ровным счетом ничего не слышали.

— Вдруг медведь-каннибал там живет? — беспокоился Ко-стет. — Он тут все исцарапал, поднялся по лестнице и сожрал, падла, Масякина. Пользуется теперь его удобствами, как берлогой. А мы войдем сейчас и потревожим его. Тогда он нас тоже съест.

2. Внутри

Вовка набрал полные легкие воздуха и распахнул дверь.

Интуиция подсказала ему задержать дыхание. Остальным в носы ударил совсем уж невыносимый запах старья и сырости, доведенный до предела насыщенности. У Кости даже глаза прослезились, а Жека бросился открывать окна.

— Фу, бля, — жадно дышал он относительно свежим воздухом Мудрова, высунувшись из окна наполовину. — А это еще что за такое?

— Увидел там чо? — спросил Костет.

— Показалось, чо. Откуда здесь взяться троллейбусу, правда ведь? Здесь даже проводов нигде не развешано.

— А ты уверен, что это именно троллейбус был? Может, трамвай? — лыбился Костет.

— Не подкалывай. Сам же сказал, что привиделось. Но это именно троллейбус был. Черный и с рогами.

— Масякина здесь нет, — констатировал Вовка, вернувшийся после того, как обежал всю квартиру. — Давайте теперь внимательно поищем. Может, он записку оставил. Или что-нибудь полезное найдем.

Жека в ящике тумбочки обнаружил складной нож «Викторинокс», оглянулся на всякий случай и положил в карман. С самого детства мечтал о таком ноже.

С кухни раздался торжествующий клич. Его испустил Костет, отыскавший в ящике бутылку водки. Правда, в том, что это именно водка, он убедился не сразу, — для этого понадобилось открыть бутылку, понюхать ее содержимое, налить полрюмки и выпить. Дело в том, что водка эта была в голубоватой пластиковой бутылке, как от «бонаквы», только с надписью «водка» на белой наклейке. Больше ничего написано не было.

Это была здешняя Мудровская нановодка — подарок Ленгварда Захаровича Масякину на заселение.

Рафаэль Яковлевич, прозванный среди своих «Водочным Моцартом», хоть и продавал свой инновационный продукт Мудровцам, но далеко не каждому. Только проверенным людям. Местной знаменитости, Ленгварду Захаровичу, он, понятное дело, отказать не мог.

Между тем, личные отношения «Водочного Моцарта» с «Кукурузным гегемоном» были не самыми теплыми. Дискуссии приверженца социализма с человеческим лицом Ленгварда Захаровича со сторонником просвещенного капитализма Рафаэлем Яковлевичем порою чуть не доходили до драк. Что было немудрено, ведь желание поговорить на идеологические темы чаще всего возникало у них после очередного испытания нановодки.

— Лучшая водка в мире! — заверил Ленгвард Захарович, протягивая бутылку Масякину в тот, первый день. — Нигде, кроме Мудрова, такой водки не найти! Рафаэль Яковлевич, ее изобретатель, хоть и дурак дураком в политических вопросах, но дело свое знает.

Масякин на тот момент еще не освоился в городе. Поэтому водку эту пить не стал, решив, что какой-нибудь самогон, и поставил ее в кухонный шкаф. Где она благополучно дожидалась, пока ее не найдет и не попробует, рискуя жизнью, Костет.

В другом кухонном ящике хранился герметично запечатанный мешок каких-то печенек. Больше съестного не было — остальное Масякин забрал с собой при переезде. Разорвав полиэтилен упаковки, пацаны набросились на печенье — очень хотелось жрать. В кулере, стоявшем на кухне, вода была вполне ничего, не испорченная. Водку решили пока приберечь, потому что в сложившейся ситуации нужно было сохранять самообладание и трезвый рассудок. Пусть от этой же самой ситуации и хотелось набухаться до потери сознания.

3. Короткая передышка

Поставив перед собой надорванный пакет с печеньками и чашки с водой, уселись на диван. Сейчас похавают и снова будут что-нибудь предпринимать. Когда в следующий раз выпадет возможность восстановить силы — непонятно, не разобрать за туманом неизвестности. Пацаны жадно хрустели, не догадываясь, что от убежища Цой, может, и бывшего, их отделяет лишь толщина пола. Что спустя месяц после кровавых событий она нашла приют и покой именно здесь, этажом ниже. В этих стенах она в мельчайших деталях продумывала дальнейшие свои непотребства, не забывая консультироваться с Хреном Тюленевым.

— Не так уж и плохо, — потянулся Жека и зевнул.

Вовка недоуменно уставился на него.

— В смысле, херово, конечно, что Масякина не нашли, но зато ведь и медведя здесь не нашли...

Что-то привлекло внимание Костета. Он встал, направился в коридор, поднял это что-то с пола и вернулся, пристально разглядывая его. В двери была специальная дырка для почты.

— «Мудровский вестник», — прочитал Костет название газеты. — За позавчерашнее число.

— И что это нам дает? — спросил Жека.

— Ничего не дает, — растерянно ответил Костет.

— Хоть какие-то временные рамки нам дает, — Вовка взял газету и принялся ее изучать. — Значит, то, что случилось, случилось не так давно.

Никаких намеков, проливающих свет на ту катастрофу, что произошла здесь, в газете не было. Одни лишь рецензии, доклады, тезисы, поздравления с юбилеями, кроссворд, юмористическая страничка и рубрика «Знакомства по научным интересам».

— Может быть, после того, как медведи-каннибалы повыскакивали из клеток, всех сразу эвакуировали, — размышлял Жека. — А шум специально поднимать не стали. Как тогда, в Чернобыле.

— Звучит разумно, — сказал Вовка. — Только не думаю, что медведи-каннибалы, даже если это они Вальтера Михайловича похитили, умеют машины водить.

— А если цирковые? — предположил Жека. — Цирковые много чего умеют. Я помню, когда с бабушкой в цирк ходил в детстве, так там медведь такое вытворял...

— На такое никакой дрессуры не хватит, — оборвал его Костет. — Или что ты там в окне видел? Троллейбус? Может, у них тогда единый проездной билет имеется?

— Если бы мы сразу обратно повернули, когда еще только из проходной вышли, Валя был бы тогда жив, — пригорюнился Жека. — А я ведь чуял жопой — что-то здесь не так. Нужно было прислушаться.

— Щас я тебе нос сломаю, — лицо у Костета стало злое-презлое.

— За что? — удивился Жека.

— За то, что дурак ты, — сказал Вовка. — Если не перестанешь ерунду пороть, я тебе сам с ноги дам. Вальтер Михайлович жив. Мы его обязательно найдем. Без него не вернемся.

— Ну, глупость сморозил, — признал Жека. — Я же не со зла. О! Телевизор! — Жека словно впервые за все время заметил в комнате телик, любимое развлечение и по совместительству смысл жизни его матери.

«И как у нее только пролежни не появляются от того, что она часами перед ним валяется, как тюлень какой-нибудь», — бывало, отстраненно размышлял он, быстро проходя мимо дивана и телевизора. Не любил, когда мать на него кричит. А по-другому общаться она, к сожалению, не умела. Так что прошмыгнуть нужно было стремительно.

— Может, включим его? — развил Жекину мысль Костет. — Может, скажут что-нибудь важное?

— Действительно, — согласился Вовка. — Об эвакуации часто по телику предупреждают. Врубают повторяющиеся сообщения... ОБЖшник рассказывал.

— А свет-то есть? — Костет встал с дивана и пошел к выключателю, проверять.

Щелкнул. Люстра замигала, неохотно пробуждаясь, и зажглась. На улице как раз стало темнеть. Уличные фонари не работали, и горящее электрическим светом распахнутое окно было единственным ярким пятном погружающегося во мрак города.

— Отлично! — Жека бросился включать зомбоящик.

Экран зажегся кислотно-зеленым цветом, и по нему пошли

точно такие же помехи, как и на мониторах охраны на проходной. На одних каналах — поперечные, на других — продольные, на третьих — косые. Кроме зеленых помех, ничего по телевизору не транслировали.

4. Рука-душительница

— Тогда, может быть, радио? — предложил Костет. — В экстренных случаях всегда дают информацию по радио. Это ведь проще, чем по телику.

Разбежались по квартире в поисках радио.

— О, я нашел магнитолу! — закричал Жека из спальни. — Здесь есть сидюк, разъем для юэсби и радио! Прикольная такая магнитола. Стильная.

— Тащи сюда! — крикнул в ответ Вовка, возвращаясь в гостиную.

Жека потянулся к магнитоле. Над ней, на обоях, сырело темное пятно, которому парень не придал никакого значения. Во всяком случае, до тех пор, пока из пятна этого не вылезла мертвенно-синяя рука, не схватила его за горло и не стала душить.

— Виааааааа, — захрипел Жека. — Спасайте, пацаны...

Но пацаны его не слышали. Сидели на диване перед неработающим теликом, поедали остатки печенья и ждали, пока их кореш сподобится принести магнитолу.

— Где этот дурень застрял? — спросил Вовка.

— Пойду его поищу, — поднялся Костет.

Вскоре раздался панический вопль Костета:

— Во-о-овка! Сюда! Скорее!!!

Когда подоспел Вовка, мертвая рука, высунувшись из стены по самое плечо, продолжала душить Жеку, а Костет пытался его вызволить, впившись в руку зубами. Зрелище настолько шокировало парня, что, прежде чем присоединиться к борьбе, он секунд пять топтался в нерешительности. Потом подбежал и бодро забарабанил по руке кулаками, наградив Костета случайным ударом по уху. Костет не обиделся, но перестал кусать руку в запястье и отошел, чтобы подумать, что можно еще предпринять. Жека, у которого стало темнеть в глазах, наконец вспомнил про найденный нож и достал его из кармана. Открыть, правда, не смог. Выронил.

Костет поднял «викторинокс», но не сразу отыскал нужное лезвие. Ему поочередно попадались то открывашка для консервных банок, то штопор, то маникюрные ножницы. Вовка, заметивший краем взгляда эту возню, выхватил у него складной нож и сразу нашел лезвие. Тем временем Жека уже обмяк. Хрипение его стало жалобным и безвольным, а лицо посинело под цвет руки. Увидев это, Костет заорал, как в сериале «Скорая помощь»:

— Быстрее, Вовка! Мы теряем его!

Вовка несколько раз ударил руку ножом. На месте ударов выступила зеленая кровь. Из стены послышался раздирающий душу вопль, и рука исчезла в пятне. Упавший на спину Жека кувыркался на полу, жадно глотая ртом воздух.

Резонно решив, что обладатель руки прячется в стене, Костет оторвал кусок обоев с сырым пятном и бросил его на пол. Потрогал рукой сплошную стену и обменялся с Вовкой недоуменными взглядами. Тем временем из оторванного куска обоев с сырым пятном снова высунулась рука и угрожающе поползла к уже начавшему розоветь недодушенному Жеке.

— Пошла отседова, падла! — Жека принялся отпихивать руку ногами, но та продолжала столь неумолимо надвигаться, что не хватало только музыки из фильма «Челюсти».

Вовка с Костетом принялись пинать руку ногами. У Косте-та на ногах были кроссовки, а у Вовки удобные тяжелые ботинки, типа «говнодавы». В них пинать руку было легко и душевно. Избитая рука опять завизжала и спряталась в пятне обоев.

— Тащи водку! — заорал Вовка. — Сожжем гадину!

Костет убежал за водкой. Почувствовав неладное, рука снова высунулась и попыталась спрятаться под кровать, но Вовка успел пригвоздить ее ножом к полу. Костет вернулся, развинтил водку и щедро вылил ее содержимое на обои с рукой. Вовка достал из кармана зажигалку, думая поджечь обезумевшую конечность, но этого не понадобилось. Рука сама по себе загорелась синим пламенем, завизжала, задергалась и взорвалась мерзкими густыми зелеными брызгами, покрыв ими пацанов.

— Обкончала, — брезгливо обтер рожу Костет.

— Чего это она? — прохрипел Жека, с трудом поднимаясь. — Ты ведь ее даже не поджег... Так чего она тогда взорвалась? С испугу?

— Фиг знает, — сказал Костет. — Откуда она вообще взялась?

— Генная инженерия, — предположил Вовка, и все с ним согласились.

5. Черная Ромашка

Хорошо, что во всей этой суматохе магнитола не пострадала. Пацаны отнесли ее в комнату, включили в сеть и безуспешно принялись искать хоть какой-то сигнал. На приемник грешить нельзя было — он был навороченный и крутой, с жидкокристаллическим табло и автоматическим поиском. Сканирование продолжалось минуты две, но не принесло никаких результатов. По окончании, его запустили снова, на всякий случай.

— Как будто мы в такой изоляции, что даже радиоволны сюда не проходят, — Жека говорил теперь почти обычным своим голосом, но продолжал поглаживать горло.

— Если только их кто-нибудь не глушит, — сказал Вовка и тут же замолк, потому что из динамиков послышались треск и элегантный мужской баритон.

— Специальное сообщение для молодых людей, находящихся в жилом комплексе 17/Б/82, по адресу: улица президента Медведева, восемь, — отчеканил диктор.

— Это же наш адрес! — воскликнул Костет. — Это он к нам обращается!

— Срочно покиньте названное место, потому что по вашему следу идет Черная Ромашка. У нее острый нюх, и она уже почуяла, на какой улице вы находитесь, — продолжал голос.

— Черная Ромашка? — привстал Вовка. — Что это еще за фигня?

— Что-то такое помню, но смутно, — сдвинул брови Костет.

— Я тоже, — сказал Жека. — Это когда мы в лагерь поехали. Для неблагополучных и социально незащищенных подростков. Мы там ночью истории страшные рассказывали.

— Да-да! — окончательно вспомнил Костет. — И там один парнишка про Черную Ромашку втирал!

— Это не там ли про то, как девочка купила себе костюм Черной Ромашки. А мама ей перед этим сказала, что любой, только не этот. И, надев его, девочка всех задушила, а потом и себя? — вспомнил Вовка.

— Срочно покиньте названное место, потому что Черная Ромашка уже свернула на улицу президента Путина с улицы президента Кадырова и принюхивается, чтобы учуять, в каком вы прячетесь доме... — снова раздался голос.

— Нас разводят, пацаны! — натянуто хохотнул Жека. — Какие, нафиг, ромашки?

Вовка провел пальцем по Жекиной скуле и показал ему зеленый след — остаток руки-душительницы. Жекино лицо мгновенно скисло. Вовка был прав: от этого города можно было ожидать чего угодно, даже черных ромашек.

— Но ведь это невозможно! — Костет нервно ходил по комнате. — Никто таким нюхом не обладает, чтобы прямо по запаху улицу определить. Т ем более с такой точностью.

Вовка показал измазанный в зеленом палец Костету. Ко-стетово лицо стало таким же кислым, как у Жеки. Зеленый палец безотказно действовал на всех.

— Черная Ромашка уже почуяла, в каком именно доме вы находитесь, и следует к нему. Она напрягает ноздри, чтобы определить, в какой квартире вы прячетесь, уважаемые Константин Сергеевич, Евгений Павлович и Владимир Петрович.

— Ну, хорошо, почуяла, где мы находимся. Но имена-то она откуда знает? — озадачился Вовка. — Никакие мутанты на такое не способны... Или способны?

— Черная Ромашка поднимается по лестнице и уже знает, в какой квартире вы прячетесь. Ваша жалкая цепочка не сдержит ее, так что прыгайте поскорее в окно. Этаж второй, не очень высоко, так что, возможно, вы не убьетесь. Все лучше, чем попадать ей в руки!

Диктор с Ромашкой явно были отлично осведомлены. Когда ребята вошли в квартиру, Костет на всякий случай попытался закрыть дверь, но замок проржавел и не работал. Тогда он закрыл на цепочку — хоть что-то.

Все уставились на входную дверь. За ней явственно слышались чьи-то тяжелые шаги. Последним сообщением диктора была фраза:

— Слишком поздно прыгать в окно. Черная Ромашка уже стоит у вашей двери.

Как только голос диктора смолк, дверь в квартиру распахнулась. На пороге стояла уже не девочка, но довольно толстая женщина. Вероятно, девочка выросла за все эти годы, история ведь старая. Листьев на Черной Ромашке не было, зато от самой шеи в высоту и в разные стороны шли длинные кружевные лепестки, тоже, разумеется, черные. Те, что шли вверх, образовывали вуаль, под которой угадывалась щекастая женская голова. Те, что шли в стороны, походили на гофрированные воротники аристократов шестнадцатого века.

Костет, Жека и Вовка открыли рты и заорали от ужаса. На это Черная Ромашка тоже открыла рот под лепестками-вуалью, но хлынул из него отнюдь не крик, а странный пьянящий запах, от которого пацанами овладела непреодолимая дремота. Дружный вопль сменился стройным коллективным храпом. Крупногабаритная дама в костюме цветка оскалилась под вуалью двумя рядами ровных черных зубов.

6. Грустная пьеса

Внимательно посмотрев на пацанов, находящихся в жестком отрубе, Ромашка топнула ногой с такой силой, что пол затрясся. Лицо у нее при этом было озлобленное, а правый глаз вздрагивал в морщинистых глубинах, как человек, увязший в трясине.

— Детский утренник, который всегда с тобой! — провозгласила она, весело захлопав в ладоши. Задорно показала бесчувственным телам черный пупырчатый язык. Достала из черного кармана черный мел. Нарисовала им на полу «классики» и заскакала на одной ножке. Обута она была в изящные черные лакированные ботиночки, но размер их был кричаще мал для ее роста.

Когда Черной Ромашке надоело прыгать, она взглянула на запястье, где красовались не черные, а бежевые детские часы со слоником на циферблате, производства фирмы «Луч».

— Так-так, — сказала она, приложив часы к уху.

— Тик-так! — обрадовалась Черная Ромашка. — Ходят! Значит, у нас еще полно времени!

Застучав каблучками, выбежала из квартиры и вскоре вернулась со старым школьным ранцем с нарисованным на нем карандашом. Достала из ранца три разных платья: одно розовое шелковое, другое салатовое бархатное, и третье — в горошек, из какой-то синтетической ткани. Со всем этим богатством двинулась к пацанам.

— Ты у меня будешь в горошек, — сказала она храпящему Вовке. — Очень уж у тебя мордашка забавная. Блондинчик.

Раздела Вовку до трусов и задумалась. Впилась глазами в его гениталии, собранные в мешочек синими с принтом трусами-плавками. Оглянулась по сторонам, убеждаясь, что никто на нее не смотрит. Потом все-таки встала и на всякий случай закрыла окна и задернула шторы. Только после этого слегка приподняла резинку трусов и уставилась на их содержимое.

— Хи-хи-хи-хи, — зажала свободной ладошкой рот.

Когда все пацаны были переодеты в женские платья (Жеке досталось салатовое бархатное, а Костету — из розового шелка), Черная Ромашка рассадила их за столом и поставила перед ними пустые чашки и чайник. В ее маленькой кукольной постановке неразлучные подружки-веселушки беседовали о всяких милых глупостях.

— А помните Наташу? — спрашивала девочка Жека голосом Черной Ромашки.

— Конечно, помним, — отвечала ей Вовка голосом Черной Ромашки. — Как можно забыть такую красавицу.

— Она ведь похоронила всю свою семью, бедняжка, — сочувственно сказала Костет сами-знаете-чьим голосом.

Жека с Вовкой погрустнели, — Черная Ромашка наклонила им головы.

— Все из-за этого проклятого костюма! — ударила кулаком по столу Жека. Чашки подпрыгнули и зазвенели. — А ведь мама ей говорила, чтобы она ни в коем случае не покупала его!

— Но она купила этот чертов костюм, — тихо произнесла Вовка. — Глупая непослушная девчонка... И после этого планомерно уничтожила всю свою семью. Срезала их с той скорбью, с какой заботливый садовник срезает свои лучшие георгины на свадьбу принцессы Дианы. С какой Герасим топит в ненасытных водах преданную и обреченную свою псину.

— Как кричал ее маленький братик, когда она забивала его молотком! — Костет зажала себе уши. — Я никогда не забуду этот пронзительный крик! Он преследует меня по ночам! Я не могу спать! Сколько лет уж прошло, а я до сих пор не сплю. Сколько бессонных лет! Когда я слышу его, я тоже начинаю кричать. Чтобы мальчику Юре не приходилось кричать одному. Это наибольшее, что я могу сделать для безвинного создания. Пусть ему будет не так одиноко кричать в моей голове.

— А после она зарыла их обезображенные тела на клумбе, — точным привычным движением Жека пригладила волосы, чтобы все сидящие обратили на них внимание.

— Какой красивый цветок украшает твою прическу! — восхитилась Костет. — Это ведь ромашка? Это черная ромашка? Она смотрится так болезненно-утонченно. Как беззвездная хищная ночь, не предвещающая ничего хорошего застигнутым ею путникам. Далеко не все они доберутся до места назначения. Кто-то погибнет на мосту. Кто-то — за его пределами. Кто-то, кто не захочет снимать кеды, принадлежащие мертвецу. Но все. Хватит. Больше я ничего не скажу. Пусть будет интрига!

— Какой пленительный запах исходит от твоей ромашки! — с придыханием зашептала Вовка. — Будто бы три сотни трупов разлагаются волшебной песней под лучами несмолкающей полной луны! Вот что прячется в этом запахе! Никто в целом мире не в силах выдержать его пристального взгляда.

— А после всего она зарыла их на клумбе, — дотронулась до ромашки в своей прическе Жека. — Прямо под окнами той квартиры, где все случилось. И никто их никогда не нашел. Но кто бы ни проходил мимо — каждый непременно восхищался красотой произрастающих там черных ромашек. Никто никогда не решался сорвать их. Все чувствовали, что не имеют на это право. Это была только ее привилегия. Она срывала эти ромашки, чтобы украсить свои черные, как помыслы дьявола, волосы.

— Интересно, как могла сложиться ее судьба, если бы не та история? — озадачилась Вовка.

— Не знаю. Никто не знает, — пожала плечами Костет. — Но, кажется, она мечтала стать актрисой. Такой же великой, как Вивьен Ли и Грета Гарбо.

— Ее мечта сбылась, но вовсе не так, как ей бы хотелось, — подняла голову Жека. — Никто не аплодирует ей после спектакля, после очередного блестяще исполненного убийства. Никто не дарит ей букетов белых роз. Только черные ромашки окружают ее.

— Она играет одну лишь роль, но это сатанинская игра, которая закончится только лишь с ее смертью, — откликнулась Вовка.

— А когда она умрет, костюм сам собой, каким-то таинственным образом окажется в лавке маскарадных принадлежностей, — подхватила Жека. — И его вновь купит очередная юная бедолага. И будет играть эту роль, пока не износится и не умрет от старости. Чтобы кто-то другой занял ее место. Этот костюм снашивает людей одного за другим... Сколько столетий тянется эта пьеса! О, сколько загубленных жизней, искалеченных судеб.

— Может, ей стоит попытаться сжечь этот костюм? — предположила Вовка. — Может, тогда она обретет свободу?

— Боюсь, что огонь не возьмет себе проклятый костюм черной ромашки, и это понятно. Ведь черная ромашка явилась в наш мир прямиком из адских глубин, и отнюдь не для того, чтобы вернуться обратно.

Миловидные барышни Костет, Жека и Вовка разом вздохнули. Игра в куклы подошла к логическому завершению, настала пора переодеваться обратно. Смахнув скупую ромашью слезу, женщина в черном перевернула Вовку лицом вниз и расстегнула молнию у него на спине.