Черный занавес

ИНЖЕНЕР МУРАТОВ ВСТРЕВОЖЕН

Никелевый комбинат в городе Рубежанске строить начали в годы Великой Отечественной войны.

Это было тяжелое для страны время, когда гитлеровцы рвались к Волге, а горные егеря карабкались по скалам Кавказа, чтоб водрузить нацистское знамя на вершину Эльбруса. Для решительного наступления Красной Армии нужны были танки, сотни, тысячи танков. Но танки немыслимы без крепкой брони. Непробиваемой же делал ее никель. Комбинат был построен в рекордно короткие сроки, и танковая броня, укрепленная его никелем, успела принять на себя удары фашистской артиллерии.

В послевоенные годы комбинат «Рубежанскникель» постоянно расширялся, совершенствовал производство. В наши дни это было передовое современное предприятие цветной металлургии и опорная база для научно-исследовательских работ.

Воскресное пребывание Андрея Ивановича на пляже озера Ультигун ничего не добавило к тому, что они уже имели в расследовании. Всевозможные кандидаты в преступники отпадали один за другим. Гуков и Королев решили в понедельник утром продолжить негласное расследование в закрытой лаборатории «Сигма». Надо было искать путь, по которому ушли оттуда секретные материалы… Руководству комбината еще ничего не было известно, и Андрей Иванович предложил рассказать обо всем директору.

— Конечно, — сказал он, когда собирались вместе с Королевым отправиться на «Рубежанскникель», — мы рискуем, знакомя кого бы то ни было с фактом утечки секретной информации, но директору комбината должны обо всем сообщить. Мы не можем вести у него на предприятии расследование втемную.

— Согласен, — откликнулся Вадим Николаевич. — Ружников — толковый мужик, на его помощь можно рассчитывать.

— Тогда поехали, — сказал Гуков. — Мы успеем еще поговорить с ним до планерки. А потом останемся и посмотрим на тех, кто руководит лабораторией и имеет доступ к ее секретам.

Иван Артемьевич Ружников, директор «Рубежанскникеля», был повергнут в смятение рассказом Гукова и Королева, но держался хорошо, стойко. Глуховатым от волнения голосом спросил:

— Что надо делать мне, товарищи?

— Вам пока ничего, Иван Артемьевич, — сказал Королев. — Расскажите Андрею Ивановичу, в чем смысл работы лаборатории. Потом охарактеризуйте людей, которые занимаются проблемой. Андрей Иванович, правда, кое-что знает по части никеля, так вы ему больше про лантаниды.

— Хорошо, — согласился директор. — Скажу только, что наша лаборатория «Сигма» сумела разработать новый метод извлечения никеля из руды. Метод этот дает громадный экономический эффект. Он позволяет получить из того же количества руды больше металла и более высокой кондиции. Как я понял из вашего рассказа, и эта методика попала…

— Да, — кивнул Гуков, — просочились и эти материалы.

— К сожалению, — добавил Королев.

Директор вздохнул и продолжал:

— Это не так страшно, как другое. Старшим инженером этой лаборатории Петром Тихоновичем Кравченко предложена идея весьма оригинального свойства. Дело в том, что наша руда, — а комбинат работает на собственном сырье, у нас свой рудник и два карьера, — наша руда содержит целый букет лантанидов. И в довольно большом процентном содержании.

— Это редкоземельные элементы, если мне не изменяет память, — сказал Андрей Иванович.

— Совершенно верно. Четырнадцать элементов, следующих в таблице Менделеева за лантаном, и еще иттрий со скандием — вот они и образуют группу редкоземельных элементов, которые в природе всегда встречаются совместно. Но извлечение их, а тем паче разделение — сложнейший технологический процесс. Раньше, когда редкоземельные металлы представляли, можно сказать, академический интерес, лабораторный, эта проблема не стояла так остро, как сейчас, когда началось широкое промышленное использование этих элементов.

— Иттрий, кажется, применяют в радиоэлектронике? — заметил Гуков.

— И там, и для легирования сталей, и еще кое-где, — ответил Иван Артемьевич. — Словом, овладение редкоземельными элементами имеет важное государственное значение, и технологическая схема Кравченко давала принципиальное решение этому. Собственно, вся лаборатория «Сигма» переключилась на разработку и техническое воплощение его идеи.

— Кто знал об этих работах? — спросил Гуков.

— Знали многие, — вздохнул директор. — Увы…

— Инженер Кравченко впервые сообщил о своем открытии на научно-технической конференции в Каменогорске, — пояснил Королев. — Это уже потом было принято решение о переводе работ в этой области на закрытый режим.

— Но в его выступлении не было ничего конкретного, — возразил Ружников. — Только сама идея…

— Этого, видимо, было достаточно, чтобы заинтересоваться и самим инженером, и исследовательскими работами, — сказал Гуков. — Во всяком случае, вы видели, что по тем бумагам, которые обнаружены у Ирины Вагай, можно судить о главном в предложении Кравченко.

— Да, — сокрушенно произнес директор, — там есть все или почти все. Ведь разработка технологической схемы почти закончилась, осталась доводка второстепенных деталей. Еще немного — и мы хотели представлять Кравченко к Государственной премии. С Москвою это согласовано.

— А остальные работники лаборатории? — спросил Королев.

— Они не имеют отношения к самой идее создания новой технологии, но активно помогали Петру Тихоновичу в дальнейшей разработке процесса.

— Кто знал о существе работ? — задал вопрос Андрей Иванович.

— Кроме самого Кравченко, конечно, еще заведующий лабораторией, Александр Васильевич Горшков и его заместитель инженер Муратов.

— Инженер Муратов? — спросил Гуков.

— Да, Михаил Сергеевич Муратов. Весьма способный исследователь, талантливый инженер. А что?

— Да нет, ничего. Нам бы, Иван Артемьевич, хотелось посмотреть этих людей, но так, чтоб не вызывать лишних разговоров.

— Они будут сейчас на планерке.

— Вот и отлично. С вашего разрешения, мы посидит здесь с Андреем Ивановичем, — сказал Королев. — А затем оставьте всех троих, заведите какой-нибудь разговор. После этого пусть останется инженер Муратов. Товарищ Гуков, да и я тоже, хотим задать ему несколько вопросов.

Инженер Муратов заметно нервничал.

Он вздрогнул, когда Андрей Иванович спросил его, знаком ли Михаил Сергеевич с Ириной Вагай, и с тех пор беспокойство не оставляло инженера.

— Да, — сказал он, — я был знаком с Ириной Вагай.

— И хорошо знакомы? — спросил Гуков.

Они беседовали в кабинете директора комбината вдвоем. Ружников любезно согласился предоставить им его, а Королев предложил Андрею Ивановичу провести эту встречу самому.

— Меня Муратов может знать в лицо, и потому незачем раньше времени информировать его о том, что его особой в связи с Ириной Вагай интересуется подобная организация. А ты можешь выдать себя за кого угодно.

Инженер Муратов на вопрос Андрея Ивановича ответил не сразу.

— Видите ли, — начал он, — наше знакомство с Ириной… Как вам сказать… Это было нечто особенное… А собственно говоря, какое вам до всего этого дело? На каком основании вы вмешиваетесь в мою личную жизнь?

Гуков успокаивающе улыбнулся:

— Извините, Михаил Сергеевич, вы правы. Я должен был представиться и объяснить существо дела, которое привело меня к вам. Я представитель прокуратуры области, из Каменогорска. К нам поступило заявление, анонимное правда, будто с Ириной Вагай произошел не несчастный случай. Пишут о том, что она якобы покончила с собой…

— Покончила с собой?! — вскричал Муратов. — Но ведь это же абсурд! Форменная чепуха!

— Почему? — спросил Гуков. — Почему вы так считаете? Что вам известно об этом? Говорите!

Михаил Сергеевич опустил голову.

— Я любил ее, — тихо произнес он. — Я очень любил Ирину.

Наступило молчание… Инженер Муратов поднял голову.

— Я закурю, можно? — спросил он, опустив руку в карман.

— Конечно, конечно, Михаил Сергеевич!

— Да, я любил Ирину Вагай, готов сейчас сказать об этом, если мои признания помогут вам объяснить ее загадочную смерть.

— Загадочную?

— Вот именно. Я не верю в несчастный случай, не верю и в самоубийство. Ирина слишком любила жизнь. Она многое любила, вот только меня…

— Но к вам она была более благосклонна, нежели к другим. Так, по крайней мере, утверждал Тимофей Старцев.

— А, этот щелкопер и фанфарон… Пустой, самонадеянный павлин. Ирина называла его «пан спортсмен», а он радостно улыбался при этом, не понимая, что над ним издеваются.

— Расскажите о погибшей подробнее. Может быть, рассказ ваш наведет на какие-то размышления. Вы уже сделали довольно ответственное предположение. Ведь если не было самоубийства и несчастного случая, то остается только одно. Но тогда возникает множество недоуменных вопросов. Словом, я внимательно слушаю вас, Михаил Сергеевич.

— Ирина была необыкновенной женщиной. Не думайте, что я субъективен в силу своего чувства к ней. Об этом вам скажут все. Талантливый режиссер, обаятельный человек, широкая натура, гостеприимная и умелая хозяйка, добрая и отзывчивая душа. Я хотел жениться на ней…

— Жениться?! — воскликнул Гуков. — Но ведь вы не свободны, Муратов, у вас жена и двое детей…

— Ну и что же? — с вызовом спросил инженер. — Разве это помеха для настоящей любви?

— Не знаю, — осторожно произнес Гуков. — Самому не доводилось попадать в подобное положение, а по чужому опыту судить не имею права.

— Вот именно, — горько сказал Михаил Сергеевич, — не имеете права. Вы порядочный человек, товарищ прокурор… Все остальные считают, что они вправе залезать в души человеческие прямо в сапогах. — Он снова закурил. — Ирина сказала, что любит меня, но только никогда не принесет зла другой женщине. Видите, какая душа была у этого человека? Я уехал в командировку, а когда вернулся…

Инженер Муратов опустил голову.

— Мы возвращались вместе, — тихо напомнил Гуков.

Михаил Сергеевич недоуменно вгляделся в него.

— Сидели рядом в самолете…

— И у вас в руках был томик Сименона, — сказал Муратов. — Теперь я вспомнил, где вас видел.

— Совершенно верно.

— Я тоже достал такой же, уже здесь, сегодня.

«О смерти Ирины он мог узнать еще позавчера, — подумал Андрей Иванович. — Мог ли я, находясь под впечатлением известия о гибели любимого человека, спокойно гоняться за книгой.

— Вам нравится детективная литература?

— Я собрал, пожалуй, все, что выходило у нас в стране на русском языке, — несколько хвастливо сказал Михаил Сергеевич. — Есть кое-что и на английском. Я неплохо знаю этот язык.

— Значит, у вас есть и кое-какие навыки криминалиста, — улыбнулся Андрей Иванович. — Не скажете ли мне в таком случае, какие наблюдения, факты, может быть, нечто замеченное вами в поведении Ирины Вагай, словом, что вынуждает вас подозревать в этой истории преступление?

— Ну что вы, какой из меня криминалист!… А тут даже и повода вроде нет, чтобы такое предположить. Я, знаете ли, исхожу из метода исключения. Ирина — прекрасный пловец, не могла она утонуть в этой луже. Она страстно любила жизнь, во всех ее проявлениях, и не способна была лишить себя жизни. Да и причин для того не было никаких. Мне хочется думать, что она, как и я, пошла бы ради нашей любви на все, но… Я взрослый человек, инженер, конструктор, всю жизнь имеющий, дела с точными расчетами, и отдаю себе отчет в том, что Ирина не бросилась бы ради меня куда угодно очерти голову.

— И все-таки, — спросил Гуков, — что заставляет вас предполагать убийство?

— Интуиция, наверно… Я не могу объяснить, почему пришла мне в голову подобная мысль. Правда, перед отъездом я замечал в Ирине некое беспокойство, будто она ждала неприятной вести или боялась чего… Я даже сказал ей об этом. Она беззаботно рассмеялась, мне показался искусственным этот смех, но мы оба только что пережили то самое объяснение, понятное дело, нервы у обоих были не в порядке. Потом я уехал.

— Мы подумаем и над вашим предположением, Михаил Сергеевич. А теперь расскажите о народном театре, ведь вы были там на главных ролях. Мне хотелось бы узнать о ближайшем окружении вашего режиссера.

Их беседа продолжалась еще около часа и закончилась просьбой Гукова не рассказывать никому об этой встрече.

Едва Муратов ушел, зазвонил телефон. Гуков подумал, что звонят директору, и трубку поднимать не стал. Телефон позвонил-позвонил и угомонился. Андрей Иванович ждал, когда придет Королев, но того все не было. Вдруг щелкнуло в динамике селекторной связи, и голос Королева недовольно проворчал:

— Ты, Андрей Иванович, что же трубку-то не берешь? Жду тебя в парткоме, этажом ниже. Заходи.

Гуков спустился к Королеву.

— Ну, — спросил Вадим Николаевич, — как тебе пришелся инженер Муратов?

— Он производит впечатление искреннего человека, — сказал Андрей Иванович. — Но все это ничего не значит. Мне показалось, что о любви своей к Ирине Вагай он говорил, как профессиональный актер.

— Это и понятно, — отозвался Королев. — Ведь он был одним из лучших исполнителей в народном театре.

— Меня смущают его упорные заявления о том, что Ирину Вагай убили. Если он причастен к этому делу, то зачем ему так усиленно подводить нас к мысли о совершенном преступлении? Не логично, Вадим.

— А не уловка ли это, Андрей? Понимаешь, иногда преступник нарочито поступает так просто, что следователю и в голову не приходит разгадка, он не допускает мысли о такой простоте поведения подозреваемого. Следователь ищет глубже, уходит в стороны, разрабатывает десятки версий, одну сложнее другой… А оказывается, нужно было протянуть руку и взять то, что находилось на поверхности, перед его глазами.

— А вот это логично, — заметил Гуков.

— Слушай дальше, не перебивай, а то ускользнет мысль. Если Муратов тот, кого мы ищем, то он может быть причастен к гибели Ирины Вагай, хотя и не был в это время в Рубежанске. И Муратов может допускать мысль о том, что нам известно о насильственной смерти режиссера. Тогда нет смысла туманить нам головы несчастным случаем. Ничего у тебя не возникло подспудного при разговоре с инженером?

— Да нет вроде… Впрочем, я записал наш разговор на пленку, и в отделе ты можешь послушать его.

— Хорошо. А я побывал в лаборатории. Беседовал с Горшковым, интересовался режимом сохранения секретности. Все у них по инструкции, безмятежность полная. Горшков внешне абсолютно спокоен, таким может быть человек, который и не подозревает о случившемся.

— А чего ему тревожиться, если не сам завлаб передал материалы.

— Ты уверен?

— Я ни в чем не бываю уверен, пока не держу в руках факты.

— Следовательно, мы имеем двух человек, имевших доступ к секретам инженера Кравченко. Горшков и Муратов.

— А может быть, надо искать третьего? — сказал Гуков.

Андрей Иванович встал и посмотрел в окно.

— Иди-ка сюда! Быстро! — вскричал он вдруг. — Муратов…

Они увидели, как Михаил Сергеевич быстрыми шагами, едва ли не бегом, выйдя из проходной комбината, пересек площадь, рванул на себя дверцу вишневого «Жигули». Автомобиль резко взял с места и, набирая скорость, исчез за поворотом.

— Звони Горшкову, — сказал Андрей Иванович.

— Александр Васильевич? — спросил Королев. — Это опять я вас побеспокоил. Не могли бы вы пригласить к телефону инженера Муратова. Да? А где же он? — Королев опустил на рычаг трубку: — Михаил Сергеевич отпросился с работы. Сказал, что ему надо срочно отлучиться часа на два. Заведующий лабораторией «Сигма» добавил, что инженер Муратов был при этом встревожен.