Чёрт красивый

Глава 35. РАЗГОВОР О СЧАСТЬЕ, ИЛИ МОГУЧАЯ КУЧКА.

А теперь давайте поговорим о счастье, как оно строилось:

Пушкин Александр Сергеевич с известных пор, к Лизавете на правах главного любовника зачастил – коли от конкурента избавился. Заявится бывало в начале первого ночи; да ещё придёт не один, а с целой компанией таких же развесёлых поэтов-прозаиков, чаще всего конечно с Пущиным Иваном Ивановичем корешем своим основным, и неизменно с атрибутом в руке, с кружкой, той самой из которой когда-то бухал на пару со своей доброй старушкой: помните такую… Арину Родионовну – кажется так её звали. *

Ну а Лизавета, естественно уже ждёт…

Да надо теперь уже отметить; что наконец то дошло и до Лизаветы Филипповны деревенской в общем то, хотя и образованной тётки, что счастья без бутылки не бывает. Хорошо, что Пушкин ей урок преподал на эту тему; а потому твёрдо ущючила она сие знание.

Так вот, продолжим разговор о счастье:

Значит ждёт она, дожидается: заранее приготовленную бутылочку из холодильника достанет, нальёт гостям в кружку, Пушкин с Пущиным выпьют, поболтают немножко на отвлечённую тему – ну а как же, выпили же, поговорить то хочется; да всё больше по части литературы естественно; всё больше Баратынского критикуют; за то, что тот отверг их компанию – пьянствовать да буйствовать завязал, да по бабам бегать прекратил, за то, что паразит эдакий откололся от коллектива литераторов-собутыльников.

— Да нехорошо… очень нехорошо поступил Евгений Абрамович, — во всеуслышание тогда заявил, так же заглянувший к Лизавете на огонёк Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич.

— А этот то откуда взялся? — затуманенным взглядом, разглядел-таки этого самого Бонч-Бруевича – Пущин Иван Иванович, — этот то, вовсе не из наших будет… молодой ещё.

— Молодой да ранний, — Пушкин его поправляет.

— Да свой я, свой, — начал было бить себя в грудь Владимир Дмитриевич, — Там, где есть выпить – я завсегда своим буду…

— Кто бы сомневался… — прошипел на него Пущин, и тут же сквозь дымку угара протянул руку по направлению Бонч-Бруевича, стараясь ухватить засланного казачка за грудки.

— Да ладно оставь его, — Александр Сергеевич Пушкин попридержал мятежный порыв лучшего друга, — да успокойся ты Ваня, сегодня бухла всем хватит.

— И всё-таки!.. Ай-яй-яй, каким этот ваш Баратынский, оказался хануриком… — выказался присутствующий тут же Милий Балакирев, престарелый композитор, так же примкнувший к группе единомышленников, собравшихся сегодня повеселиться.

— И этот здесь!? — не унимался в своём неудовлетворении Иван Иванович Пущин, — Вот только лабухов нам здесь не хватало; наверняка сейчас нажрётся, и будет ложками по столу стучать.

— Да успокойся же ты наконец… — снова одёрнул Пущина, Александр Сергеевич Пушкин, — я же сказал – бухла всем хватит.

— Бухла может быть и хватит, — гневно процедил сквозь зубы Иван Иванович, — а бабы?.. Бабы тоже всем хватит?..

Пущину явно не по душе показалось присутствие здесь за столом лишних гениев – любителей русской халявы: «Баба то и вправду одна, а народу вокруг неё – тьма тьмущая… и каждый между прочим норовит здесь, не только словцо своё умное вставить…»

Тем более что по части бабы – Пущину всегда не везло:

Да вот пример: даже если в бутылочку играть начинали, то и тут, как не крутанёт её Пущин Иван Иванович бутылочку ту, всё равно зеро** ему всегда выпадало; и целоваться приходилось – либо с шутом Балакиревым, либо с Козьмой Прутковым, и никогда чтобы выпало с Лизаветой Филипповной.

Если жребий кидали – то завсегда вытягивал Иван Иванович последний номер – и получал Лизавету в пользование; когда от Лизаветы практически ничего уже не оставалось; а если гурьбой – то и тут не легче, маленькому от природы Пущину вечно вершки доставались… а если корешки – то лучше о таких корешках вообще помолчать.

— Да ты не расстраивайся, — бывало старался утешить Ивана Ивановича такой же не везучий по части баб – Бальмонт Константин Дмитриевич, — будет и на нашей улице праздник… ты только верь… то возможно и твой наконечник здесь пригодиться…

Ну да не поверил конечно Пущин; да и как же тут можно было поверить, когда сквозь туши Григорьева Аполлона Александровича, или, например, Тургенева Ивана Сергеевича, а тем более Толстого Льва Николаевича… Или другого Толстого, такого же толстого – Алексея Николаевича, да разве тут можно протиснуться среди таких брюхатых – маленькому то да худенькому…

«Ох уж этот Лев! — Пущина даже передёрнуло – когда он представил, как Лев Николаевич на бабу залазит».

— Да ладно вам мальчики, не ссорьтесь, — вмешалась в разговор Лизавета Филипповна, — я сегодня для вас всех постараюсь…