Чёртов мажор

Глава 2. Верните мой 2008-й

Наша встреча была похожа на какой-то фарс. Подставу. Плевок кармы. Помнишь, мы оказались на одном квартирнике, и я до сих пор не понимаю, как ты туда попал. И как я туда попала. Мы — самые неочевидные люди для таких мероприятий. Ты был мне отвратителен, чтоб ты понимал. Эдакий мажорчик с презрительным взглядом. Мне казалось, что всякий раз, когда ты касался чего-то в той квартире, хотел достать дезинфицирующий гель... но тогда их тупо не продавали в аптеках, о чем мы говорим?

Ты был в костюме. Черт, в гребаном костюме! И в футболке с длинным рукавом. Помнишь, как выглядела я?

Две сотни мелких косичек, таких же, как и сейчас, короткий топ-бандо и джинсы, обрезанные по щиколотку. Наша дочь мечтает так одеваться, но хер ей, а не топы-бандо. И особенно никаких пирсингов в пупке.

К слову о пирсинге: помнишь, как ты окинул меня взглядом с ног до головы при первой встрече? Просто уничтожил, я в нем столько дерьма прочитала о себе! Но... ты зацепился за кроваво-красную сережку в моем пупке, и это был чистый кайф.

Не потому что ты мне понравился, нет. А потому что мне стало чертовски смешно, когда представила, что ты захочешь меня однажды трахнуть. Ты и я? Что может быть более странным?

Ты был абсолютно мерзким, с этой твоей алебастрово-белой кожей и чёрными волосами, сверкавшими, как начищенный ботинок. Я подумала тогда, что это отвратительно, и в жизни бы не стала с тобой спать. Усмехнулась, что, скорее всего, в процессе твоя длинная чёрная челка будет щекотать мой лоб. Убого. Сейчас у нашего среднего сына такая же челка, черт бы тебя побрал.

У тебя был вид, как будто ты в грязном зверинце и боишься замотать ботиночки. А мне было пофиг на все, что происходило вокруг. Мне тупо было очень скучно. До того момента, как ты задержал взгляд на моем пупке чуть дольше положенного.

— Чего уставился? — спросила я, просто чтобы посмотреть, как тебя отворотит от моего вида.

Ты усмехнулся, и я готова поклясться, что услышала пять восхищенных писков за своей спиной. Тебя всерьёз считали симпатичным. Только мои вкусы были иными — где-то около Курта Кобейна, а не молодого Джонни Деппа. Мне остро захотелось разлохматить твои волосы, чтобы они лежали как попало, были влажными и... да, это напоминало сцену после секса, пофиг. Не со мной и ладно. Я просто хотела увидеть тебя беззащитным, стереть с твоего лица выражение брезгливости. Опустить с небес на землю.

— Какая ты забавная, — фыркнул ты. — Неужели действительно думаешь, что я мог на тебя пялиться?

Твой голос был ледяным, но ты, падла, не отрывал взгляда от сережки в пупке. Разве что не облизнул свои тонкие ровные губы, сверля в моем животе дырку взглядом. И я знала, чего ты добивался — намекал, что я доступная, что меня можно разглядывать, что я фрик среди девчонок в одинаковых мини-платьях. О да, мой топ и обрезанные джинсы произвели фурор! Захотелось достать рубашку и прикрыться, но она у меня мужская, огромная. Смотрится круто, но слишком сексуально. Не хотела давать тебе повод смеяться и облизываться.

Я просто тебя бесила. А ты бесил меня. Я казалась тебе странной и дикой, ты казался мне высокомерным придурком. Между нами сразу возникла эта химия, которая заставляет ерничать и бросаться обидными словами. Она, кстати, дольше всего продержалась, когда всё остальное исчезло.

— Ну, если ты перестанешь изучать мою сережку, то непременно поймёшь, что я тоже не слепая.

— Больно нужна мне твоя безвкусица.

— Очень больно, — прошипела я, делая шаг вперёд.

Ты тоже сделал ко мне шаг, и мы почти коснулись друг друга грудью. Наши запахи смешались. У тебя явно жутко дорогой парфюм, а я украла свой у матери, когда сбегала из её дома. Эта дамочка душится какой-то суровой древностью, пришлось натирать кожу эфирным маслом, чтобы как-то перебить этот богемный шик.

— Ты что, на апельсиновой плантации работаешь? — скривился ты, принюхиваясь.

Масло грейпфрутовое — моя гордость. И тебе явно понравилось, но ты не смог не поиздеваться.

— Да, на такого же гандона, как ты! — прошипела я в ответ, и ты дёрнулся в мою сторону, чтобы схватить за косы, натянуть их и заглянуть прямо в глаза.

Твои радужки были почти чёрные, ты просто Копперфильд какой-то. А ещё, даже молодой Джонни Депп убил бы за такие скулы. Наша дочь сейчас слушает эту уродскую песню, там есть строчка: «За что фортануло. Такой неформатной, с таким форматным мужчиной?» или что-то в этом духе. Правдиво, если вспоминать под неё нашу первую встречу. Я была неформатной даже для квартирника со студенческим сбродом, а ты даже для них был белой вороной в своём идеальном костюме.

— Отпусти! — прорычала я почти в самые твои губы, и ты вздернул бровь, как будто я букашка, молящая о свободе.

— Извинись за «гандона» — отпущу, — улыбнулся ты, ещё ближе придвигаясь ко мне.

Со стороны это смотрелось, как чертов эротический медляк, и все вокруг уже шушукались, но на деле мы просто занимались злющими гляделками. Мы близко, потому что так вышло, наши носы соприкасались, потому что чем больше я вырывалась, тем сильнее ты меня хватал.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— За какого именно гандона мне нужно извиниться? — улыбнулась. Моя бордовая помада наверняка смотрелась просто потрясно.

— Я как будто веник держу, честное слово, — как будто между прочим сообщил ты и крепче сжал мои косички.

Я заплела их совсем недавно и кожа всё ещё была воспалённой, а ты делал боль нетерпимой, но я не могла отступить. Однако успела хрипло охнуть, а в уголке глаза появилась влага. Это не слезы, это то, что называют «искры из глаз». Мой стон тебе, видимо, понравился, ты засмеялся, и мне захотелось заткнуть тебя. Как угодно заставить замолчать. Подняла ногу и со всей дури ударила каблуком прямо по твоей начищенной туфле. Эффект был ошеломительный. Ты матерился и злобно смотрел на меня, а через пять минут мы выяснили, что нужно ехать в травмпункт. Сорванный ноготь, вмятина на идеальной туфле и ты, мужественно сжавший зубы, поглядывая на меня — невозмутимую и даже улыбавшуюся.

Я не знаю, что со мной не так. Я не знаю, почему мне потребовалось тебя дразнить, но ты даже в тот момент был чертовски самоуверен. Не жаловался, не плакал — терпел, и мне это чертовски нравилось. Я хотела продолжать, мне понравилась эта игра. Я не жестокая, но было скучно на том квартирнике, а стало… весело.

У тебя айфон 3G, а я до того момента такого в глаза не видела, и ты не хвастался, просто искал адрес ближайшей больницы и вызывал такси. Ты требовал, чтобы я ехала с тобой, потому что думал, будто я испугаюсь вида мяса после того, как тебе оторвут ноготь? Смешно.

— Кто это? — нелюбезно спросила медсестра, и ты, криво усмехаясь, сказал, что жена-идиотка.

Мне понравилась эта игра, ещё больше понравилось, что мы устроили целый спектакль. Меня пустили в кабинет, позволили смотреть, как тебе вырывают с большого пальца ноготь и говорят, что он ещё полгода будет отрастать. Я смеялась, и ты смеялся чёрт знает почему, мажор ты недоделанный.

— Ты психованная, и будешь отрабатывать, — сообщил, когда мы вышли на крыльцо.

Прошёл лёгкий летний дождь, я натянула на плечи папину белоснежную рубашку. Она смотрелась очень эффектно с болотного цвета топом и джинсами с высокой талией. У меня был прокол-монро, бордовые губы, густо подведены глаза и чёрные косы.. И я знаю, что ты то и дело пялился на серёжку.

Ничего не могла с собой поделать, впервые в жизни думала о том, как парень вроде тебя опрокинет меня на диван, наклонится и лизнёт кожу рядом с чёртовой серёжкой. Вверх он пойдёт или вниз — неважно. Я этого захотела. Я была готова. До того момента, до того дня парни для меня не существовали. Для меня имело значение только самовыражение.

Самовыразилась.

— Марк! — ты протянул мне руку и улыбнулся, рассчитывая, что я польщена. Петух!

— Нелли, — я протянула тебе ладонь, и ты сжал мои пальцы.

Знаешь, что зазвучало на фоне? «Let's Get It Started» группы «The Black Eyed Peas». Вот это начало красивущее, и под него мы смотрели друг другу в глаза. И вот нагнетает-нагнетает эта музыка и…

Runnin' runnin', and runnin' runnin',

and runnin' runnin', and runnin runnin' and..

C'mon y'all, let's get cuckoo! (Uh-huh)

Ай, чёрт, как круто! Это, знаешь что, было? Бабочки в моём животе! Они спелись, как Ферги и Уильям Адамс… или чёрт знает кто там солирует. Это были те самые насекомые, о которых все вопят, но, честью клянусь, я одна их чувствовала. Больше никто в целом мире не знает, что это за хрень.

Ты держал мою руку и не улыбался, просто смотрел мне прямо в глаза, а я терялась.

— Ты дико странно выглядишь, что это на тебе?

Бум! Всё закончилось.

— Пошёл к чёрту! Пока, мальчик, — я спустилась с больничного крыльца и стала рыться в своей необъятной сумке в поисках наушников и плеера. Папа подарил на поступление в институт не самый простенький “тексет”, и я закачала туда такой плейлист, что готова была ходить пешком по городу часами.

Но ты бросился следом… Я сделала вид, что не слышу. Ты шёл за мной и что-то говорил, а я слушала музыку и от души над тобой смеялась. Ну что такое, в самом деле? Я не нуждаюсь в провожатых. Я крутая, я смелая. Меня не обидят — в сумочке шокер и перцовый баллончик. Мамочка научила.

Ты не отставал, и когда я свернула в особенно тёмный переулок, дёрнул за руку. Пришлось вытащить наушник и торопливо нажать на паузу. Ты остановил самый крутой трек «Maroon 5» на самом клёвом месте. Придётся слушать его сначала.

— Что надо? На пальчик подуть? — мы стояли в совершенной темноте, и ты подошел ближе, чтобы рассмотреть моё лицо.

— Ты очень странная, — опять повторил то, что я уже поняла.

Да-да, я очень странная. Да-да, ты смотришь на меня, как на отверженную. Да, ты мажор, а я — отребье. И это при том, что папенька мой голубых кровей, между прочим. Может, тебе, мажорчик, я была и не чета, но не хуже. По одежке встретил, вот что я скажу.

— И?

— Могу я… — ты замялся. Мне странно было это видеть. Странно, но очень приятно. Я не дура, и для меня не новость, как волнуются люди, даже если эти люди — мужчины. — Могу я проводить тебя?

— Ты меня уже провожаешь — сюрпри-и-из! — пропела я в ответ.

— Можешь не ершиться? — спросил жалобно, как будто было очень важно услышать положительный ответ.

— Могу. А ты можешь не хромать? А то идти далековато, к утру с твоими темпами доберёмся.

Ты посмотрел на свою изувеченную туфлю и вздохнул.

— Ты ужасная. Просто… Слов нет! Тебя сам дьявол послал!

— Есть такое, — на моих губах против воли заиграла улыбка.

Чертовски приятное сравнение. И я снова залипла на тебя. На губы, на скулы, на противную чёрную чёлочку. Мерзость. Но если бы ты меня поцеловал, я бы даже не пикнула. Внутри бурлили потоки странных желаний: ударить тебя, привлечь твоё внимание, уйти подальше... Всё сделать сразу, без разбору. Я была как сумасшедшая малолетка. Мой образ в то время не говорил ни о чём хорошем. Странноватая неформалка, всем своим видом дающая понять, что уже не новичок в теме... секса. На деле всё, что я о нем знала — от него появляются на свет противные маленькие девочки. Такие, как моя мелкая племянница Маша.

Вообще-то, нашему “ангелочку” было уже десять на тот момент, и она сама себе шила одежду. И мне. Мой топ-бандо — её мелких ручонок дело. Родители этой красотки вздёрнулись ещё девять лет назад, и одним из них был… мой брат. С того дня, как пришлось бросить на гроб родного человека ком земли, я завязала для себя тему рождения детей, мне стало казаться, что все проблемы из-за них.

Мои папенька и маменька развелись после рождения Мани. Мой брат и его странная жёнушка — умерли после рождения Мани. Даже если всё это с ней самой никак не связано, я точно знала, что дети — зло. Пусть не худшее на свете, но пока принёсшее мне одни проблемы. Смешно вспоминать это сейчас, когда у меня трое таких “Манек”, и сама “Манька” ушла, хлопнув дверью, потому что я, видите ли, вмешалась в её личную жизнь.

Не спрашивай… Расскажу когда-нибудь позже. У неё трудный период, а у меня он был тогда, в подворотне, когда я стояла напротив тебя и залипала.

— Чего пялишься? — спросил ты и расчесал пальцами волосы. Ты волновался — я знаю.

— Нельзя?

— Нет, смотри, — ты даже пожал плечами.

— Как великодушно, спасибо.

И я в два шага оказалась рядом. Стала смотреть прямо в твои глаза, чтобы смутить. Но ты не смутился. Я была уверена, что поцелуешь, прямо чувствовала, что ты этого страшно хотел. Мне было из-за этого дико смешно. Я — девчонка с афро-косами, с пирсингом-монро и камушком в пупке. У меня есть татухи, и я слушаю всякую странную иностранщину. А ты — мажор, у тебя иномарка, родители, наверняка, какие-то дико крутые перцы. Носишь костюм, зализанные волосы и айфон 3G.

— Насмотрелась? Можем идти?

Ты откинул голову назад, глядя на меня сверху вниз, и у меня сердце ушло в пятки. Всё тело сладко задрожало от этого твоего мудацкого жеста. Я бы даже дала тебе, пожалуй, пощёчину. Но случайно нажала в кармане на кнопку плеера, и заиграли «Evanescence». Рандомный выбор и такая группа… Я вообще-то не фанатка… наверное. Строго говоря, вкус у меня был ужасно странный и выровнялся только к двадцати пяти.

— Я ради тебя от наушников не избавлюсь, имей в виду.

Ты безразлично пожал плечами, и дальше мы шли, как прежде: я — в наушниках, ты — хромал следом. Чтобы тебе не приходилось торопиться, я шла медленно, пинала бутылки и пакеты, купалась в лунном свете, иногда подпевала или пританцовывала и, если видела твою улыбку, отворачивалась, чтобы молча таять. Если бы можно было идти вечно… я бы шла, клянусь. Только бы это длилось и длилось. Иногда я останавливалась на перекрёстках и оборачивалась, а ты, видя, что я жду, хромал нарочито сильнее, но при этом улыбался. От меня к тебе летели странные ни на что непохожие искры. Я не могла тебя терпеть и не хотела ничего о тебе знать. Ты — чужое, инородное, ненужное. Не хотела я знать, чем занимается твой папа, кем работает твоя мама и откуда у тебя эти часики на запястье. Не хотела слышать ни-че-го.Хотела идти по залитым лунным светом улицам, слушать «Rasmus» и чтобы ты, мой незнакомец по имени Марк, плёлся следом. Я была счастлива, что так круто одета, что сделала вчера новые косы, вместо уже отросших. Что накрасила бордовой помадой губы и купила монро в тон серьге в пупке.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

На очередном перекрёстке я не обернулась, а ты подошёл слишком близко. Настолько близко, что я оказалась в облаке твоего запаха, а заодно и твоего тепла. Было сыро и прохладно — всё как я люблю, но вдруг захотелось завернуться… в тебя, как в плед. Странная мысль, что ты обнимешь, прострелила током с головы до ног, и я каждой клеточкой потянулась к тебе. Ты почувствовал, должно быть, потому что твои пальцы коснулись меня сквозь рубашку. Просто взял меня за плечи, и я ощутила спиной твою грудь. Ты глубоко дышал, я тоже. И заворачивалась в тебя, как в тот плед, о котором мечтала. Было горячо и остро. Мы стояли так, пока не загорелся зелёный, потом он погас. Красный, и снова зелёный. Ты почти не шевелился, и твои руки лежали на моём животе и касались серёжки в пупке. У тебя крупные ладони, они очень мягко держали меня, прижимая к себе, и от этого кружилась голова. Твой запах кружил, твоё тепло кружило и щекотало нутро. Я посмеивалась от волнения и утопала в тебе всё сильнее, вжимаясь в твоё тело дальше и дальше, словно стремилась пройти насквозь. Ты не приставал, не лез ни под топ, ни в труселя. Прижался щекой к моей макушке. Ты — чужой мужчина лет двадцати с небольшим — прижимал меня к себе. Меня, никогда и ни к кому раньше не прижимавшуюся.

Это было похоже на красивый клип к летнему хиту, и я никогда не забуду этот момент. Его, если честно, я берегу до сих пор. И даже когда пишу эти строчки сейчас… улыбаюсь до ушей, снова готовая разодеться как тогда, встать на перекрёстке с тобой и...

Зелёный-красный.

Зелёный-красный.

Мы даже слегка покачивались, словно танцевали. Ты поднял мою руку и коснулся кончиков моих пальцев губами. И я следила за этим движением, как жертва удава, который уже обнял, но ещё не убил. Ты смотрел на мой покоцаный чёрный маникюр и улыбался. Я этого не видела, но чувствовала. Хотелось вырвать руку, но только до того момента, как ты снова прижался к моей коже.

Батюшки, ну зачем ты это делал? Зачем мне пальцы целовал? Зачем так нежно обнимал? Так тепло, так трепетно…

Из летнего открытого ресторанчика заиграл “Винтаж” — модная тогда песня “Одиночество любви”, я улыбнулась, потому что терпеть не могла отечественную попсу, но знала каждое слово, а ты меня затанцевал. Подонок.

— А если я не танцую? — спросила я.

Мы делали это не в такт, не в ритм, не в музыку. Как будто пытались танцевать медляк. Кажется, тебе было важно просто что-то делать. Если бы мы так стояли и дальше, срослись бы телами, как сиамские близнецы.

— А если я тоже?

— Сейчас снова наступлю на ногу, — шепнула я, встала на цыпочки и чмокнула тебя в щёку.

Потом рассмеялась и хотела было перебежать дорогу, но чуть не попала под машину. Из нее вышел мужик и начал дурниной орать, что я наркоманка и как мне повезло, что он ехал медленно. Я сидела на асфальте и смотрела, как ты идёшь к мужику с высоко поднятой головой с самым высокомерным в мире взглядом, и что-то во мне такое поднималось… Я будто начинала парить в небе. Твои откинутые назад волосы и уверенная походка — как оружие против кого угодно. Против меня, против этого мужика, против всех. Ты — оружие массового поражения с очаровательными скулами и удивительными глазами. И ужасным стилем в одежде, и с ужасным айфоном. И мажор ты конченый. Но ты же обнимал меня тут, на перекрёстке, и придумал для нас из ничего медляк.

Мужик был повержен, я поднята с земли, очищена от пыли, и мы могли продолжать путь.

— Не заткнёшь уши музыкой? — спросил ты.

— Не заткну, — я покачала головой, понимая, что впервые не хочу этого делать. Мне казалось, что в каждую секунду ты можешь изменить мою жизнь, и я как дура таяла и слушала. Слушала и таяла.

— Почему?

— Просто. Разрядился, — враньё было смешным. — Ну, вернее — нет. Не хочу.

— А если я прекращу провожать?

— И тогда нет… Ну, вернее — да. Вообще я не люблю врать. Я не хочу затыкать уши, — я остановилась. — Но если ты так хочешь…

Я начала из вредности рыться в сумке, а ты закатился в смехе. Противно стало, что я для тебя смешная, а только что ты был такой крутой, держал меня в милейших объятиях…

— Проваливай, — глухо попросила я. — Сама дальше дойду.

— Ну эй, что за детский сад? Хоть такси давай вызовем?

От этого предложения стало ещё хуже, как будто меня трахнули и отправляют домой. Лучше бы ты вообще молчал.

— Нет, спасибо, — с нажимом отказала, натянула рубашку, спавшую с плеч, что к слову, было очень даже красиво, и гордо пошла вперёд, стуча каблуками по тротуару.

Я очень хорошо стояла и стою на каблуках, моя походка всегда шикарная, уверенная. И я в своих обрезанных по щиколотку джинсах, в белой рубашке, в чёртовом топе-бандо и с косами… наверное, выглядела, как бомба. И ты завис где-то за моей спиной, а потом снова догнал, явно испытывая адскую боль. Остановил и развернул к себе. На твоих губах была усмешка, в глазах — интрига и страшный интерес. И самоуверенность. Ох, уж её-то было до чёртиков много! Ты скрутил мои руки и сжал их у меня за спиной. Перехватил одной рукой, а второй коснулся моей скулы.

— Пусти! — прорычала я, но ты не дрогнул.

— Какая ты, блин, странная. С ума сойти…

— Сходи где-нибудь в другом месте, придурок! Тебе прямиком в дурку!

Ты не ответил, коснулся моих накрашенных губ. Винная помада тогда ещё была не в моде и казалась чем-то из ряда вон выходящим, но мне шла безумно. Она была дорогой, такой же мажорной, как твой айфон. Ты не мог не заметить, если, конечно, не украл свой прикид у кого-нибудь. Но сейчас-то я знаю, что прикид твой, фирменный. И помаду мою ты тогда оценил. По крайней мере, она не пачкалась и не текла, как у остальных девчонок.

— Ага, ты со мной? — спросил ты, не отрывая взгляда от моих губ, и продолжал касаться их большим пальцем.

Я потянулась и щёлкнула зубами, а ты храбрился и даже не поморщился. Я вгрызлась в палец сильнее, а ты сжал мою челюсть и встряхнул голову, выдёргивая его, будто имел дело с дикой кошкой, и нисколько не утруждая себя тем, чтобы освободить меня… И сделал что-то очень страшное.

Твои губы оказались ужасно мягкими, какими-то не приторными, терпкими. И целовали меня очень крепко. Вот так сразу. От обнимашек мы перешли к какой-то дикой случайной связи с поцелуями. Ты съедал мою помаду, опять натягивал косички и не отступал ни на секунду, не отпускал ни на миг мои руки, сжатые за спиной.

— Ну что, ты со мной? — спросил, отпустив и руки, и губы.

— Чёрта с два, придурок! — прошипела я и бросилась в темноту тротуара, терпеливо запирая себя от тебя наушниками.

Как по заказу попался в плейлисте “Прекрасный лжец” Бьёнсе и Шакиры — спасибо вам, девчонки, от души. Я представляла, как… танцую с тобой, как красиво это делаю, не хуже Шакиры или Бьёнсе. Ничего не могла понять. Вообще, фантазии во время прослушивания любимых треков — это неприкосновенно. Это обязательно, и ты бы там непременно появился, но не вот так, не сразу. В своих фантазиях под музыку я обычно крутая, я танцую и пою эти самые песни. Под эти фантазии происходит всё самое дикое. В комнату, где я сижу в окружении придурков, неожиданно врываются шикарные красавчики и забирают меня. Под эту музыку я снимаюсь в главной роли в кино, снятом по мотивам любимого романа. В главной роли всегда Орландо Блум, чёрт бы его побрал. А мальчишки, которых угораздило не восхищаться мной, но восхищать меня… смотрели на нас с Орландо и кусали локти.

А вот ты в моих фантазиях не кусал локти, к моему ужасу. Ты был на месте Орландо. А его место ещё никогда и никто не занимал…

Брякнул мой телефон.

— Да, папенька, — я постаралась говорить так, чтобы ты не слышал, но кого я обманываю? Ты, конечно, хромаешь где-то в зоне досягаемости.

— Ты скоро?

— Да, иду.

— Пешком?

— Пешком. Всё норм, я не одна. Маня спит?

— Да, не греми ключами. Ты точно не одна?

— Точно. Не одна.

Ты… догнал и забрал телефон. Хотелось закричать, что ты чёртов придурок, но не смогла. Ты тронул меня этим, ты меня этим покорил — не шучу.

— Кхм… Здравствуйте, меня зовут Марк, и я провожаю вашу дочь до дома.

Папе это не понравилось, но он поблагодарил и бросил трубку. Как всегда резко.

— Ты не должен был вмешиваться, — язвительно заметила я и забрала свой “Нокиа Экспресс Мьюзик” — писк моды, не то что твой непонятный айфон.

— Почему? Мы же с тобой только что целовались, по правилам приличия я должен…

— Ничего не должен! Проваливай! И я с тобой не целовалась.

Я пихнула в сумку “Нокию”, включила “тексет”, а ты снова наблюдал, как я купаюсь в лунном свете. Теперь в моих мыслях я играла на гитаре и пела, как Дженнифер Лопес… и нет, не для Орландо Блума! Для, сука, тебя! И ты в шоке, что мои пальцы так быстро порхают по струнам, а голос такой красивый, и испанский такой совершенный.

Всю дорогу слышала, как ты хромал позади, всю дорогу старалась этого не слышать, но ты мешал. Только ближе к концу я абстрагировалась, твои шаги стали почти естественным музыкальным сопровождением. Музыка меня уносила, не хотелось заходить домой. Одна песня за другой, наш-мой мысленный роман бежал речкой, и каждая песня ему подходила, как идеальный саундтрек.

Мы с тобой остановились перед домом папеньки — моим с недавних пор жилищем, и ты на него даже не посмотрел. Каким-то чудом по дороге от больницы до моего района ты перестал смотреть по сторонам и попрощался с высокомерием. Твои волосы больше не падали на лоб — они убраны назад. Ты такой тонкий и жилистый, высокий. Я хотела снова почувствовать твою грудь своими лопатками, но не могла поступиться принципами и позволить этому случиться. Мой брат которого-нельзя-называть поступился принципами и завёл в пятнадцать лет Маньку. И его вообще больше нет. Но я чувствовала, что уже пропала. Что уже где-то сильно на грани того, чтобы сказать тебе что-то откровенное, шокирующее и связывающее меня и тебя по рукам и ногам.

— Ты уйдёшь? — спросил ты и сделал ко мне два быстрых шага, так, что я оказалась в капкане твоих рук.

— О чём ты? Я дома, — шепнула в ответ, и в твоих глазах заплескались звёзды. Но ты думал не о том. Ты опять наклонился и поймал мои губы. От нежности защипало горло и глаза. Хотелось плакать и кричать. И забраться на тебя с ногами, вгрызться внутрь, устроить внутри норку и жить там. Странное желание, и оно меня пугало. — Не целуй меня. Мне это не нравится.

— Не думаю, — ответил ты, снова целуя меня.

— Нет, не нравится. Ещё раз поцелуешь — опять на ногу наступлю!

И ты бы поцеловал и получил по больному пальцу, но папенька выглянул в окно и красноречиво закурил сигару.

— Больше никогда… меня не… целуй, — прошептала я, делая шаг назад.

Ты кивнул. Один раз, второй, третий. Потом кивал на каждый свой шаг назад, но на губах начинала играть дьявольская улыбка. Мне страшно захотелось слушать музыку в наушниках и наворачивать вокруг дома круги…

— Нелли Викторовна! — позвал отец. — Домой, живо!

Когда папенька звал меня «Нелли Викторовной», ничего хорошего ждать не приходилось. Папенька меня не воспитывал, ему вообще-то не по статусу заниматься этими зазываниями на пустом месте, потому я поплелась медленно, оборачиваясь посмотреть на тебя. Ты стоял недалеко, смотрел, как я захожу в подъезд. А потом ещё долго стоял и стоял, и стоял… Я видела тебя в крошечном окошке на лестничной площадке между этажей. Ты ждал. Чего? Что я выгляну с балкона? Сомневаюсь.

Я торопливо поднялась на второй этаж и скинула туфли. Тут же бросилась в свою комнату, в которой тоже имелся балкон, открыла его и свесилась, разглядывая темноту. И сердце рухнуло в пятки — ты стоял, сжимал в руке телефон, видимо, вызвал такси или вроде того. Но когда увидел меня, твоё лицо просветлело, и ты улыбнулся.

— Что тебе от меня нужно, мажор? — шепнула я себе под нос, пританцовывая в нетерпении.

Так, должно быть, чувствовала себя Джульетта перед Ромео. Как быстро она сняла свои портки? Не помнишь? Вроде быстро… Но мне такого не нужно.

— Неля? — позвал папенька, и я замерла.

— Нет, — тут же отозвалась, не сводя с тебя глаз. — Маню воспитывай, ладно? Не… меня.

— Неля. Я просто хочу…

— Добра ты хочешь — знаю. Но воспитывать будешь Маню. Я уже воспитана. Если хочешь — найду работу и сниму хату. Я уже большая…

— Ложись спать, ладно? — печально попросил, и мне стало грустно.

— Да, папенька. Ложусь.

Он кивнул и ушёл. Всей его жизнью в те годы была его Маня. Внучка-дочка.

Не могла больше тебя поощрять. Ушла с балкона — как будто часть себя отрезала. Зашла в комнату сестры и коснулась её волос губами. Маня была красивой, светленькой, пухленькой. С крошечными губками-бантиками и круглыми щёчками — слишком детскими для десятилетки. Егор сейчас похож на Маню, хоть теперь она уже и Маша, а лучше — Мария Магдалина. А для меня она Маня. Маленький ребёночек, почти мой. И папенькин. И она немного похожа на моего брата, которого-нельзя-называть.

— Неля, — позвала Маня, протянула ручку и взяла меня за косички. — Поспишь со мной?

— Мань, у тебя кровать малюсенькая, как я тут посплю?

Но Маня успела уснуть без моей помощи. Она всегда такой была — за секунду засыпала и просыпалась. Есть шанс, что это вообще было сказано во сне. А меня слишком лихорадило, я хотела движа, будто приняла какой-то наркотик.

Вернулась к себе и не удержалась — опять врубила плеер, который в этот вечер пророчествовал, растопив ледяное сердечко «Petite Soeur». Обожала эту песню и всегда думала, что это непременно и обо мне — маленькой сестре брата-которого-нельзя-называть, и о Мане — моей маленькой сестре. И какой же красивый всё-таки вокал, особенно для таких вечеров.

Ты, конечно, ушёл. Но… оставил свой номер. Ты… НАЧЕРТИЛ в сырой пыли номер телефона.

ТЫ. ОСТАВИЛ. МНЕ. НОМЕР.

Я решила, что ни за что его не запишу. Ни за что. Никогда. Тебе стоило забыть про нашу девятиэтажку и свалить в свой район, каким бы он ни был. Я представляла, что ты живёшь в новых красивых районах с большими окнами и свежим ремонтам. А у нас винтажный шик сталинки с высокими потолками. В такой квартире мог бы жить профессор Преображенский. А жил почти самый настоящий Виктор Ипполитович, который так пока и не нашёл свою Лару.

Я смотрела на цифры и не могла оторвать от них взгляд. «Laam» всё ещё тревожила душу своими мелодиями. Всё казалось красочнее под хорошую музыку. От “нет” до “да” я металась без остановки. Без остановки. И… пошёл дождь. В истерике я стала записывать-заучивать цифры и тут же позвонила, не думая о последствиях. Просто чтобы проверить, что правильно записала.

Нет. Мне казалось, что ты этого и хотел. Что для этого номера и дают.

Я позвонила, и ты тут же взял трубку.

— Ты в такси?

— Да, — ответил очень тихо, спокойно, бархатно.

Как будто стоял за моей спиной, прижимался грудью к моим лопаткам. Я тут же это представила. В одном моём ухе была «Laam», в другом был ты.

— Ты у окна? — твоя очередь.

— Да, — моя очередь.

— Зайди, дождь же. Холодно.

— Всё хорошо.

Почему мне было важно дышать с тобой одним воздухом? Не понимала. До сих пор не понимаю, но очень пытаюсь.

— Нет. Зайди. Ложись спать. Утром поговорим. На часах уже почти четыре.

— Утром? Как?..

Я представила тебя в своей комнате, как ты будишь меня. Как целуешь. Как Маня спрашивает, кто этот человек, а я говорю, что понятия не имею, и мы оба смеёмся.

— У меня теперь есть твой номер, — засмеялся ты.

— Да… ты собрался мне звонить?

— Я собрался звонить, писать, слать голубей. И ты обещала, что поедешь со мной в дурку.

— Я не…

— Ну ты же такая же дурочка, как и я. И ты звонишь мне просто потому, что я оставил номер. А я шёл за тобой с ужасной болью в пальце. И ты хотела целоваться…

— Не хотела, — я помотала головой, будто ты мог это видеть.

— Не ври, мне показалось, что ты чуть более честная, чем остальные. Давай всегда говорить правду? Слабо?

— Не слабо, — шепнула, задыхаясь от странных слёз облегчения.

Чёрт, ты меня этими спокойными рассудительными словами покорил. Говорил то, что должен говорить какой-то мужчина из книги, из романтического фильма. Какое-то высшее существо, которое создано меня окрутить и утащить на тот свет, сверкнув блестящим хвостом. Под музыку.

— Тогда… ты сейчас же пойдёшь спать?

— Может быть, — я улыбнулась и пошла к своему раскладному дивану. Упала поверх одеяла, стянула джинсы, прижимая телефон плечом.

— Раздеваешься?

— Да, снимаю джинсы.

— У тебя крутые джинсы, — тихо сказал ты и даже будто тихонько засмеялся. — И помада. Накрасишь ею завтра губы?

— Да, — я даже не задалась вопросом, увидимся ли мы. Увидимся. Как иначе?

— Но топ — ужас. Что это?

— Это сестра сделала. Ей десять, — честно ответила, как заколдованная.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Мило, — засмеялся ты. — Но он очень короткий. И видно твою шикарную серёжку.

— Ты на неё пялился! — воскликнула я в ответ, будто ему было что скрывать.

— Я думал, что хотел бы лизнуть место рядом с ней. А потом вверх или вниз — как пойдёт, — просто ответил ты.

Меня затрясло. Мне показалось, что ты читал мои мысли, и я села, часто и глубоко дыша. Я представила тебя в твоём чёртовом костюме на заднем сиденье такси с телефоном в руке. С глазами, в которых звёзды. Губами, на которых, пожалуй, ещё остались следы моей помады.

— Тебе пора спать, — мягко улыбнулся ты. — До завтра, странная девочка.

И ты отключился, едва я успела пробормотать “До свидания, мажор”.

С утра я думала, что фанатка парней с внешностью Курта Кобейна, а вечером уже перешла на молодого Джонни Деппа. Над диваном висел Орландо и печально смотрел на меня из-под пиратской шляпы.

Ты написал мне утром, когда я едва открыла глаза, хотя толком и не спала. Ждала сообщение, думала, что оно придёт, когда ты доедешь до дома и ляжешь в постель. Я напридумывала себе сказку, уже родила от тебя, как это ни иронично сейчас звучит, троих детей. Ты, ты, ты... Засорил мою голову и просочился во все фантазии. Мешал спать, а в десять утра написал:

“Хотел, чтобы ты выспалась, но, видимо, увы. Доброе утро”.

Меня подкинуло, я стала экстренно открывать сообщения, стуча по экрану и проклиная Маню, из-за которой телефон обзавёлся паролем.

“Я почти не спала. Доброе!”

“Я тоже так себе спал”.

“Неужели представлял, что я родила тебе троих детей?”

Я делала вид, что шутила, но была совершенно со своей шуткой согласна.

“Ну примерно. А ещё думал о твоей серёжке. И о том, как тебе охренительно идут эти твои косы. И бордовая помада. Короче, да, я думал что-то и о детях”.

“Фу!”

“Что?”

“Ты думал о сексе”.

“От секса появляются дети”.

“И это нехорошо”.

“Секс или дети?”

“Мы правда будем продолжать о этом говорить?”

“Батюшки! Да ты же из этих, озабоченных!”

“Каких этих?”

“До свидания”

Я бросила телефон под подушку и прижала её покрепче к дивану, будто могла задушить вместе с телефоном тебя, но, увы, это нереально. Телефон вибрировал под подушкой от множества входящих сообщений, потом раздался звонок. Я не удержалась и уже через секунду услышала твой голос.

— Привет, — ты говорил хрипло, как только что проснувшийся человек.

И я бы очень хотела видеть тебя сейчас рядом на другой половине своего ужасного дивана, которому не место в этой великолепной сталинке.

— Здоровались, — утром было куда проще быть с тобой сукой. Я даже не старалась. Магия вчерашнего вечера отпустила.

Папенька в такое время мог быть только в магазине и никак иначе, Маня с ним, как всегда, наверняка строчит на своей машинке новые шедевры. Так что я вставила диск «Evanescence» и врубила погромче, чтобы почти не слышать твоей сонной хрипотцы и заодно побыстрее проснуться самой.

— А у меня нога болит. И ты мне теперь должна, — ты будто смеялся.

— А у меня голова болит от недосыпа. Ты мне должен.

Я сбросила вызов через силу и швырнула телефон на диван, отскакивая подальше, как он заразы. Что я всегда умела, так это убирать с дороги болванов. Так что врубила музыку погромче и потопала на кухню варить в старомодной турке кофе.

Лето. Нет занятий. Я окончила первый курс. Свобода, жара и любовь. Не к тебе, Марк. Просто любовь. Всемирная, взрослая. И ты мне совершенно не к месту был тем летом, но стоило кофе свариться, я перелила его в чашку, подождала три секунды и кинулась за телефоном, где ты бурлил сообщениями, будто издевался.

“Эй! Чё за бред?”

“Не будь тупицей, понимаешь же сама!”

“Мм, ну ок, победа твоя, я хочу тебя тупо трахнуть и свалить”.

“Как насчёт вторника?”

“Да какая ж ты тупая”.

“Не ответишь — звоню”.

Потом шёл звонок.

“После звонка ничего не изменилось”.

“Ты тупая”.

“Эу!”

“Нелли Викторовна…”

“Нет, я не из этих”.

“И ты не из этих”.

“К твоему сведению”.

“Позвони, когда перебесишься”.

“Я предложу, как ты заплатишь за мой палец”.

“Может, мне нужно возмездие”.

“Об этом не думала?”

Нет… не думала. Я сменила диск на Кетти Перри. Тогда я ещё не знала, что эта сучка уведёт у меня Орландо Блума и думала, что поцеловать девушку — это круто.

Ты позвонил в полдень, оторвав меня от очень важных дел. Мои планы на лето:

Пятый сезон «Холма одного дерева»

Первый сезон хита «Теории большого взрыва» — батюшки, я готова умирать!

Первый сезон «Сплетницы»

Первый сезон «Тюдоров»

Седьмой, матерь божья, не заканчивайся ты никогда, сезон «Клиники»

И третий, мать его, сезон «Как я встретил вашу маму»

Короткая история... как я проведу лето. И если честно... верните мне мой две тысячи восьмой! Я хочу все это посмотреть ещё раз. Сейчас, когда я видела финальные эпизоды каждого из этих сериалов, а новые смотреть не начала, мне казалось, что кто-то поставил на паузу меня. Это попахивало... несправедливостью.

Потому сегодня я включу «Лето 2008» и продолжу свой рассказ под тарахтение любимого саундтрека.

Так вот.

Ты оторвал меня от божественной заставки «Холма» на полуслове. Я хотела горланить песню до конца. Пятый сезон, святые угодники, скачок на четыре года! Мне не терпелось узнать, что же там со всеми с ними случилось, и прежде чем включить, я на всякий случай решила послушать трек от и до. Я берегла себя от спойлеров целый год. Я хотела знать, с кем остался Люк и вместе ли Нейт и Хейли. Но ты позвонил, и я захлопнула ноутбук, будто ничего и не планировала.

— Что тебе нужно?

— Выходи.

Сердце трепыхнулось так, что я прижала к груди руку. А потом кинулась со всех ног на балкон. Ты стоял под моими окнами, задрав голову. Сегодня в легкой футболке и белых брюках. Как будто мальчик из американской старшей школы. И мы явно не в одной лиге. Ты — в лиге плюща, а я — в лиге фриков.

— А если не хочу?

— То я тебя укушу.

— А если меня папенька не пускает?

— Я тебя украду.

— Зачем я тебе?

— Не начинай задавать глупые вопросы.

— А если не спущусь?

— Я поднимусь сам!

И я впервые предпочла тебя сериалу и лимонному соку с безе собственного приготовления, запланированным задолго до этого дня. Я попросила у тебя десять минут, но спустя девять стояла в одном белье и не знала что надеть. И ты позвонил ровно через минуту.

— Мне подниматься?

— Какого черта тебе вообще от меня надо? — вздохнула я. — Не знаю, как одеться. Куда мы?

— Это важно?

— А что? Нет? Вдруг ты решил смотаться в Большой Театр?

— А вдруг на вечеринку панк рокеров?

— А вдруг на дачу сажать картошку?

— А вдруг в Макдональдс? — Я не предложила ничего больше, а ты продолжил говорить уже совсем спокойно: — Ты можешь одеться, как вчера. Только чуть более закрытый верх. Пойдёт?

— Подумаю, — ответила я.

У белого вязаного топа — произведения искусства от Мани — был разрез, который начинался под лифом. Он открывал и пупок и живот. Идеально! И самые драные джинсы, в которых летом не жарко.

Ты терпеливо ждал, облокотившись на машину. Я завязала косы на макушке в узел и вышла к тебе, такая все летняя. Ты долго смотрел в глаза, пока мои губы не растянулись в сумасшедшей улыбке, а потом подошёл и провёл по скуле кончиками пальцев.

— И куда мы едем?

— Ты возмутительно обнажена, — ответил ты. — И мы едем возвращать долги за разбитый палец. Неужели ты думала, что это свидание?

И это всё произнёс не ты, не тот, кто обнимал меня на светофоре. Это были слова мальчика с квартирника, который презрительно на меня пялился. Обман!

Ты был таким… падлой, Марк. Слов нет! А я-то размечталась!

Я всё-таки оказалась в машине, но уже с совсем другим настроем. Во мне бурлила ненависть и злоба. Повелась. Поверила тебе, в твои красивые слова и жесты. В номер телефона на земле, в смс.

— Ты хоть что-то говорил взаправду? — спросила, скидывая туфли-лодочки и скрещивая ноги по-турецки.

— Хочешь, скажу “нет”, и ты меня возненавидишь с чистой совестью?

— Не хочу, — ответила и тут же пожалела, что вообще спросила. — Ты же не лгун, или я что-то путаю?

— Лгун не лгун… А тебе почём знать? Ты даже моей фамилии не знаешь. Всё, что между нами было — твой каблук в моей ноге. Дальше так, последствия.

— Врёшь.

— Почему?

— Покраснел, — нагло ответила я, подаваясь к тебе, и ты… вспыхнул. На алебастровых гладких щеках загорелись знаки моей победы, как алые флаги над рейхстагом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Врунишка.

— Нисколько. Ванга, если хочешь знать. Ну что? Последствия, говоришь?

— Ладно, уела. Твоя серёжка меня и правда очаровала, и я всё ещё её вижу. И да, я не отрицаю, что очень бы хотелось познакомиться с ней поближе. Безусловно. И да, ни один поцелуй не был неискренним, но и случайным не был.

— Противно смотреть на тебя, — фыркнула я и отвернулась. Сейчас бы непременно полезла в телефон и сделала вид, что очень занята. Тогда могла разве что телефонную книжку полистать.

— Ну не смотри, какие проблемы?

— У меня? Совершенно точно никаких. Не понимаю, зачем я вообще села в твою машину, чёртов мажор?!

— И с чего ты взяла, что я мажор?

От вчерашнего очаровашки не осталось и следа, ты снова был тем противным парнем, которому я отдавила ногу. И я бы с радостью сделала это снова, как сейчас помню. Я была безгранично зла, а ты отвратительно безразличен, но мою серёжку было прекрасно видно, и я этим пользовалась. Каждый раз, когда ты отвлекался от дороги — я ликовала. И зачем мне это, если ты такой мерзкий тип? Кто бы знал. Но было круто, и я продолжала это делать.

— Прекрати! — хмуро попросил ты, сосредоточившись на дороге.

— Прекратить что? — засмеялась я, безразлично глядя в окно.

Я сползла в кресле, и ты видел и серёжку, и ложбинку между грудей, и особенно стройные в такой позе бёдра. Я дразнила специально, без особой для себя надобности, чисто из женского спортивного интереса. Что бы ты ни задумал, я была намерена отомстить и переиграть тебя.

— Прекрасно знаешь что, — ты снова кинул на меня взгляд, а потом свернул с дороги на парковку какого-то лакшери кафе. Я в такие не ходила по двум причинам: не одевалась под стать знати и не питалась травой и кофе. — Значит так, — начал ты, сверля меня взглядом. — Не знаю, что ты придумала…

— Воу-воу! — я настолько качественно возмутилась, что ты отпрянул. — Я напридумывала? Милый… то, что я «повелась» на твои красивые слова, говорит лишь о том, что ты мудак, но никак не о том, что я наивная дура. Окей?

— Пф… Это было так просто, что я не удержался! — ты приблизился и щёлкнул меня по носу, а я встрепенулась, как воробей.

— Чёрт, серьёзно? Ты поступил, как конченый!

— А ты проткнула мне ногу, — ты пожал плечами.

— И что?

— То, что за всё нужно платить.

— Ты-то откуда знаешь? Ты хоть за что-то в этой жизни платил?

— Представь себе.

— Представляю!

— Ты тоже не нищенка, смею уточнить. Твой «папенька»…

— Ага-а-а, нарыл на меня, чёртов мажор!

Я быстро ударила по гудку, перегнувшись через тебя. Ты отвлёкся, и я стала шарить по двери в поисках ручки. Но ты успел заблокировать двери. Трижды мудак…

— Не так быстро, милая. — На твоём лице была улыбка победителя, ну куда деваться…

— Что тебе от меня нужно? Бабки на реабилитацию? Сорян, отдам с первой зарплаты.

— Спасибо, не стоит. Моральный долг ценнее. Сейчас мы выйдем, и ты послушно пойдёшь следом за мной. Сбежишь — пеняй на себя!

Меня от тебя просто колотило, просто выворачивало! Я не знала, что ты придумал, но это мне не нравилось. Не нравилось очень-очень сильно, а уж что было дальше — вообще крах всему. Ты потащил меня за собой так уверенно, будто имел на это право.

В пафосной кафехе я смотрелась неуместно, будто… Батюшки, к чему сравнения? Девица с двумя сотнями косичек в вязаной майке посреди презентабельного заведения. Да там все были одеты так, будто их после обеда забирает шаттл до дворца Английской Королевы!

— И? Это твоё кафе, и ты собираешься заставить меня мыть посуду или типа того? — прошипела я, вырывая руку, а ты улыбнулся и очень-очень нежно коснулся моей щеки. В глазах ледяного принца опять заиграли огоньки, чтоб тебя.

— Нет, — ты покачал головой, опять провёл пальцами, на этот раз касаясь уголка губ, я поморщилась от щекотки. — Сейчас мы пойдём и сядем за столик. Там будут люди, которых условно называем «моя родня», — ты поморщился. — И я тебя представлю, как свою невесту. И чем больше ты им не понравишься… тем меньше будет твой моральный долг, милая. Готова?

— Что? НЕТ!

— Ты мне должна. И выбора у тебя нет, увы.

— А если я им понравлюсь?

Ты снисходительно окинул меня взглядом с головы до ног:

— Это вряд ли.

Я покорно шла следом за тобой, мысленно рисуя свой образ. Было стыдно до пунцовых щёк! Я могла выглядеть прилично согласно предложенным обстоятельствам и не стыдилась внешнего вида никогда, но… сейчас чувствовала себя чёртовым клоуном! Клоуном, которого ни во что не ставят!

Ты притащил меня, зная, что я выделяюсь из толпы. Зная, как я оденусь. Ты знал и о джинсовых бриджах с дырами, и об экстравагантной серёжке и о косах. Сегодня я украсила несколько косичек милыми бусинами. Единственное, чем я могла гордиться — это туфли. Папенька подарил, шикарные, итальянские. Остальное — произведение искусства от десятилетней племянницы.

— Ненавижу тебя, — шепнула я, обольстительно улыбаясь, когда мы подходили к столику с чопорной компашкой.

Две леди: одна пожилая, другая средних лет. Два джентльмена тех же возрастных групп. Ну просто идеальная семейка! Мужчины в рубашках и светлых брючках. Мой папенька, конечно, выглядел лучше, но всё равно от этих двоих веяло пафосом и деньгами. Женщины обе как под копирку. Идеальные укладки, идеальные летние костюмы. На старушке — молочного цвета, на женщине — жемчужного. Н-да… Я за этим столиком просто… феноменально неподходящий элемент.

— Марк, — женщина помоложе, далее в тексте просто “женщина”, вздёрнула бровь максимально стервозно и холодно.

Кажется, белоснежным лицом ты обязан именно ей, а чёрные волосы явно в отца. Все четверо как с голливудского постера. И ты от каждого взял если не лучшее, то самое качественное.

Твои родственники обернулись всем составом, глядя на меня, как на чёртову грязь.

— Здравствуй, мама, — улыбнулся женщине. — Папа, — уже мужчине. — Бабушка, — подарил улыбку старухе. — Дедушка, — досталось и старику.

— Здравствуй, — произнесли все по очереди, каждый кивнул. Матерь Божья, они клоны?

— Это Нелли, моя подруга. — Ты чуть подтолкнул меня вперёд, и я самодовольно тебе улыбнулась.

Ну уж нет, Марк. В тот день ты должен был проиграть по-крупному.

— Добрый день, — я расплылась в очаровательной улыбке, и твои родичи не смогли сопротивляться.

— Какое интересное имя… Нелли, — пробормотала женщина.

Мы уселись за столик, и я оказалась напротив твоей матери.

— Бабушкино, — смело улыбнулась я. Тут же главное не терять лицо, верно?

Женщина кивнула, вытерла губы салфеточкой и уставилась на Марка.

— Когда Марк сказал, что познакомит нас с… подругой, — начала старушка, и я обворожительно улыбнулась и ей тоже. — Мы так… удивились.

— Правда? Почему?

Ох, какие лица у твоих родичей… просто песня! Они рассчитывали, видимо, что я буду стыдливо молчать? Ха! Оправдывайтесь теперь, София Марковна! Почему это вы удивились?

— Потому что он утверждает, что для серьёзных отношений слишком молод, — гаркнул твой дед. — А мы считали иначе! Ему двадцать пять! У нас в его возрасте уже было двое детей!

— Оу… — я сделала вид, что растерялась, показательно взяла тебя за руку и улыбнулась.

Ты опешил. Испуганно на меня уставился, в глазах мелькнуло понимание.

— Дура! Дура! Дура! — повторял ты раз за разом, стуча то по рулю, то по коленям.

А я хохотала от души. Я наплела с три короба и даже пообещала, что имя первенцу мы дадим в честь бабушки и дедушки. Кстати, так и вышло. Как же ты краснел и бледнел! Какой нереальный скандал устроил твой отец на глазах у посетителей кафе! Как я там блеяла виртуозно, рассказывала о своем токсикозе и сроке, а ты пытался оправдаться. Но куда уж там! Тебя в тот день лишили наследства…

Ну, знаешь, это же к лучшему, да? В итоге без их протекции ты заработал втрое больше, чем приносило бы тебе это дурацкое кафе…

— Ты дура, Неля. Просто феерия!

— А чего ты хотел? — сквозь слёзы смеха спросила я. — Как клоуна меня им показать и посмеяться? Уж прости, но, увы, я не из этих…

— Что я им теперь скажу? Ой, рассосалось?

— О, ну это не мои проблемы? Слушай, а чего ты хотел, только честно? Позлить их? М?

— Не твоё дело! — рявкнул ты, а я «испуганно» схватилась за живот.

— Ну что ты такое говоришь! Это наше! Наше общее дело!

И всё равно сквозь хохот я ничего не услышала, чтобы ты ни сказал. Да, ты хотел позлить родственников, которые наседали с женитьбой. Позлил, ничего не скажешь. Только ты потом планировал фееричный разрыв с неугодной невестой, чтобы больше к тебе не лезли со своими советами, а вышло… что вышло. Твоя мать обрывала телефон, ты не брал трубку.

— Ты куда меня везёшь? — вдруг озадачилась я, ещё не отсмеявшись, но уже испугавшись.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ну ты же теперь будущая мать моего ребёнка, — ты злорадно улыбнулся. — Едем к НАМ домой. Посмеёмся вместе! Мы же теперь семья.

И вот это мне уже вообще не понравилось.

— Стой! Чего?

— Ничего.

— Выпусти меня из машины! Тут же! Всё равно сбегу!

— Да ага, как же!

— Вы-пус-ти!

— На ходу?

— Остановись и выпусти!

— Нет.

Ты перестал меня слушать, будто оглох. Сколько я ни стучала по твоим рукам, плечам и коленям — не шелохнулся. Через десять минут, когда я уже выдохлась и, раздувшись как рыба-шар, сидела, уставившись в окно, ты притормозил, а я бросилась отстёгиваться и дёргать ручку двери. Заблокировано. Ну… ты всегда умел обращаться с девушками.

Ты открыл дверь и, выпустив меня, тут же прижал к машине.

— Даже не пытайся бежать, — твой шепот касался скулы и уха. Я нервно сглотнула. — Я поймаю тебя даже хромой.

Был велик соблазн замахнуться и снова ударить тебя по ноге, но не успела. Ты цепко схватил мою талию, и я на своих каблуках только и могла что пробуксовывать.

— Чего ты от меня хочешь?

— Ну уж точно не супружеского долга, невестушка! — проворчал ты.

Подъезд, лестница, лифт. Твоя квартира на девятом — современная, просторная, я в таких даже не бывала раньше. Страшно стало до чёртиков, когда за спиной закрылась на ключ дверь.

— Что дальше? — я скрестила руки на груди и… успокоилась.

Ну что ты мне сделаешь? Секс со мной тебе не интересен — это я уяснила. Изнасилования, стало быть, не планировалось. А остальное нестрашно. Я скинула туфли, нагло на тебя посмотрела и отправилась изучать «свои» апартаменты. Миленько, всё белое, ну просто как из сериалов. Нагло обошла все комнаты, ванну, кухню, взяла из холодильника бутылочку минералки и открыла, чтобы сделать пару глотков и даже не вернуть на место.

— Ну и? Привёл, а что делать не знаешь… Ц-ц-ц-ц, бедолажка… На словах ты Лев Толстой… А на деле…

— Что-то, невестушка, ты сильно болтлива...