Чертовка

– Бауе! [78]

Шаги прекратились. Судя по голосам, их владельцы достигли того места, где встречались образующие лощину ручьи.

– Бауе, они здесь были.

– Здесь они где-то, недалеко.

– Халаф, сходи вон туда.

– Слушаюсь, сейиди [79] .

В животе у Замурцева стало еще тоскливее. Неужели сейчас их найдут? Он снова ощутил у себя на спине руку американца и, повернув голову, увидел, как тот спрашивает, беззвучно шевеля губами: «Что они говорят?»

«Ничего особенного», – тщательно ответил он и в подтверждение небрежно шевельнул рукой, а затем в свою очередь спросил: «Почему ты не стреляешь?» (показал пальцем, как дергается ствол пистолета).

«Тогда и они будут стрелять», – ответил Эндрю Манн.

Логично, решил про себя Замурцев. Однако надо было взглянуть, куда направился посланный офицером Халаф. Андрей опять начал потихоньку приподнимать голову. Прежде всего в поле зрения снова появился тот солдат, что шел поверху. Он вдруг присел и позвал остальных, которые уже снова загремели камнями внизу; судя по голосу, верхний чувствовал себя не очень уютно. Затем он поспешно стал спускаться вниз.

«Что он сказал?» – спросил Эндрю Манн все тем же немым манером.

«Он сказал, что видит вдалеке каких-то военных… military теп», – на всякий случай повторил еще раз Андрей, изобразив пальцами идущего человечка.

Лицо летчика просияло, и он показал тоже жестом: «О’кей!» Он показал «О’кей» – не той рукой, разумеется, которой держал пистолет, а левой. Потом он приподнялся, просунул ствол между камнями и выстрелил. Замурцев против воли моргнул и, когда до него долетел кисловатый запашок сгоревшего пороха, неуверенно прошептал:

– Ты хочешь их убить?

– Никого я не хочу убивать, – отозвался Эндрю Манн и выстрелил еще раз.

Андрей осторожно высунул голову из-за своего камня, но никого из тех, что только что гремели внизу галькой, не увидел.

– Все в порядке, – сказал он Джарус, сам еще не совсем веря в то, что сказал.

– А где… эти люди? – на всякий случай спросил он американца.

– Yellow dogs! [80] – презрительно сказал в ответ Эндрю Манн одно из традиционных заклинаний, помогающих всем воякам мира побеждать врагов.

Наш бы еще сплюнул, подумал Замурцев и спросил с надеждой:

– Уже можно вставать?

Ему было холодно и неудобно лежать животом на земле в свитере, между прочим, за семьсот лир.

Американец еще немного повертел головой и решил:

– Можно.

Замурцев на всякий случай сначала только сел, еще не очень веря, что они так легко отделались. Но когда Эндрю Манн поднялся во весь рост, генеральским жестом надев свою синюю кепку, Андрей тоже вскочил.

– Вставай, Джарус… Эх, жизнь моя – как классическая музыка: то слишком тихо, то слишком громко.

– Как наша леди? Не простудилась? – спросил американец и снова продемонстрировал, что следит за зубами.

Замурцев почувствовал, что ему в кровь впрыснули прежний яд. Он вспомнил, как они лежа переговаривались через езидку, и это задним числом было неприятно – словно какой-нибудь шведский секс втроем. Но Джарус в этот момент отряхивала юбку и не смотрела на Эндрю, а переводить его банальный треп Замурцев, разумеется, даже и не думал.

– Вот они, те самые military men, – сказал американец, кивая в ту сторону, где вдалеке по серо-зеленой равнине к ним бежали фигурки, и скоро стало слышно, как перекликаются их голоса.

Сирийцы были не такие рослые, как иракцы, одеты в мешковато сидящие защитные комбинезоны разного цвета: кто с буро-зелеными, кто с рыжими пятнами, с какими только в помидорах маскироваться. Их было шестеро: пятеро солдат и офицер, точнее, тщедушный пижон в дымчатых очках. Рыжеватые усики под ними торчали, как разношенная зубная щетка. Он старался держаться с достоинством; солдаты же, как пишут в романах, смотрели на необычную троицу «с живым любопытством», то есть, открыв рты.

После традиционной «мархабы» [81] офицер изобразил, как тремя пальцами держат хрустальный шар, и послышалось немыслимое без этого жеста «шу cap?» [82]

Знающий тонкости местного общения, Замурцев с достоинством пожал всем руки и показал свою престижную голубую карточку «вспомогательного состава посольства».

– А, руси! Садык! [83] А вы, мистер?

Видя, что представитель власти обращается к нему, Эндрю Манн изобразил рукой радостное приветствие.

– Hello!

Замурцеву пришлось взять на себя краткое изложение истории про упавшего с неба американца, перевернувшуюся «Вольво» и про невесть откуда появившихся иракцев. И откуда они только здесь взялись?

Во время замурцевского рассказа офицер кивал сочувственно-строго: «Наам… наам…» [84] , явно зауважав Андрея, и Эндрю Манна, и еще больше себя самого, которому выпала ответственная миссия по спасению союзников. Насчет иракцев он с готовностью разъяснил:

– Здесь неподалеку на Тигре переправа, где курды переправляются из своего Курдистана и обратно… А у иракцев ниже по течению на берегу укрепленный пункт, откуда они обстреливают курдов. Если, конечно, не обедают и не спят. Оттуда их и послали сюда ловить сбитого летчика.

Потом он важно добавил:

– Я должен доставить вас в марказ [85] , – и, подчиняясь служебному долгу и зову любопытства, спросил, косясь на Джарус. – А… (на всякий случай) госпожа – кто?

Хотя Замурцев понимал, что вопрос будет задан, и даже знал, что ответит, да и сказал, в общем-то, все так, как оно и было, голос получился таким театрально-убедительным, что самому стало противно.

– Она курдская беженка из Ирака, я ей помогаю найти отца. Но теперь ее надо отвезти в Хасаке, в лагерь Эль-Холь… там специальный есть лагерь для беженцев. Потому что отца мы не нашли, а в лагере ее мать и сестры.

– А… ясно.

Люди на Востоке патологически любопытны, но редко можно видеть, что кто-то чему-то удивляется. Особенно тому, что происходит с другими: раз происходит – значит, так надо. Можно позволить себе выразить удивление тем, что сосед не вернул в срок деньги; можно удивлением выразить негодование в адрес Саддама, разрушающего братский Кувейт, и в адрес братского Кувейта, зажиревшего в своем эгоизме. Но по большому счету удивляться непостижимым законам человеческих судеб – такое же пустое дело, как удивляться тому, что дует ветер и плывут облака.

– Йелла, пойдемте, возьмем вашу машину.

– Она же сломалась.

– Ах, да. Тогда – сразу в комендатуру. У нас вон за тем холмом «Лендровер». А за вашей машиной мы пришлем.

– Хорошо. Но мне сначала хотелось бы забрать кое-что из вещей.

– Вот я и говорю: пойдемте к машине. Где она?

Андрей обвел взглядом коварную равнину, с виду такую ровную и безопасную, но на самом деле напичканную ямами и иракцами.

– Ты помнишь, где «Вольво»? – спросил он Эндрю.

– Конечно. Там.

– Машина вон там, – показал Замурцев офицеру.

– Отлично. Йелла, – отозвался тот. – Закурить, кстати, не найдется?

Открытие, что оба иностранца не курят, не испортило ему настроения. Он достал пачку «Хамры» за 12 лир и шагал, очень довольный собой, то и дело придумывая новую тему для разговора. Обращался он исключительно к Андрею, как к знающему арабский, хотя при этом глядел с упорным любопытством на американца.

– А ведь могло получиться «хабар кяна», – сказал он, подмигнув Андрею, и перевел глаза на Эндрю Манна. – «Хабар кяна», мистер, yes.

– Что? – спросил Эндрю.

– Такое выражение, – объяснил Андрей, щелкнул языком и закатил глаза. – Из арабской грамматики. Смысл его в том, что глагол «кяна», означающий «быть», попадает в ситуацию, когда должен использоваться, но упраздняется. Нет его больше. Ясно?

– Ясно, – сказал Эндрю. – Как могло бы и нас не быть, верно?

– Хабар кяна, – подтвердил сириец.

Когда показался оливковый бок «Вольво», Замурцев спросил офицера:

– Вы разбираетесь в машинах?

– Нет, – сказал тот и сострил, – только в пистолетах.

Андрей забрал из салона сумку, снова проверил, чтобы все было заперто. Он погладил «Вольво» по лакированной крыше и вздохнул.

– Ну, пошли.

– Пошли, – согласился офицер.

– Пошли, Джарус, – сказал Андрей езидке. – Видишь, как…

Ему было неудобно перед девушкой за то, что он так и не показал ей ни лиловые горы, ни серную реку, и он пытался вспомнить, на каком языке он ей рассказывал про все это, но так и не вспомнил. Единственное утешение было в том, что места вокруг были очень красивые – библейские прямо холмы, над которыми висят неподвижные облака, и тени от них на пологих склонах, – как небесные печати. Одно облако висит так низко и такое полновесное, что кажется – вот-вот упадет на голову.

– Красиво, правда? – сказал он Эндрю Манну.

– Что? – не понял американец.

– Вот… пейзаж, – неуверенно сказал Андрей. Он хотел еще добавить, что в таких вот местах словно бы обнажены секреты мироздания, но не стал.

Наконец они добрались до бежевого мухабаратского «Лендровера» и помчались в нем по кочкам так, что только амортизаторы крякали. На какое-то мгновение Замурцеву стало страшно оттого, что он возвращается, да еще таким несанкционированным образом. Хотя: что такое это самое «страшно»? – подумал он. Страшно было американскому парню падать с неба. Страшно слушать рассказы Павлина. И у Джарус тоже, наверное, было свое «страшно». Потом он подумал, что… нет, не подумал. Он конечно понимал, что наверняка будут неприятности, но почему-то не очень грустил об этом. А может быть, все обойдется: сделает лицо «с думой о партии», наплетет что-нибудь и вернется к привычному образу жизни загранработника: бежевая рубашка к темно-синему костюму, голубая – к бежевому…

Потом сидели и ждали в казенном дворе комендатуры рядом с темно-зеленым ЗИЛ-130, у которого половина заднего борта была выкрашена красным – привилегия исключительно военной полиции. Восток – дело не только тонкое, но и долгое, сказал бы Петруня. Время от времени из обшарпанного здания выбегали люди в форме, задавали в меру дурацкие вопросы, три раза просили написать на бумажке имена и забрали ключи от машины.

Когда малый в грязном рваном свитере, надетом на другой такой же, принес чай в маленьких стаканчиках, Андрей сказал американцу:

– Эндрю, я хочу тебе сказать насчет… курдской девушки (у него чуть не вырвалось: нашей). Сирийцы уже в курсе. Она беженка из Ирака. Я подобрал ее в лагере для перемещенных лиц.

– Невероятно!

Он, разумеется, тут же повернулся к Джарус, чтобы потрясти ее еще раз сногсшибательной улыбкой и голливудскими замашками:

– Я потрясен, леди, вы, оказывается, наш союзник!

– Постой, я не собираюсь тебя забавить. Я о другом. Я увез ее из лагеря и должен вернуть ее туда. Ее нельзя оставлять здесь, ее нельзя никому отдавать. Мы должны отвезти ее назад. Так надо, Эндрю.

– Ты считаешь, это необходимо?

– Да.

Эндрю Манн посмотрел на Замурцева совершенно серьезно.

– Хорошо, мы это сделаем.

Наконец какой-то то ли солдат, то ли сержант пригласил их двоих в комендатуру.

– А девушка? – спросил Замурцев.

– Пусть останется здесь.

– Подожди здесь, – сказал Андрей Джарус. Он покосился на порученца и добавил, – но никуда отсюда не уходи.

Езидка спокойно подняла на него глаза, что в переводе на нормальный человеческий означало: хорошо, ладно.

По бурной приветливости встретившего их человека с орлом на каждом погоне было понятно, что он уже связался с нужной инстанцией и получил соответствующие инструкции. Гостям предложили продавленные кресла, и прежний малый опять подал чай.

– Приветствую вас на сирийской земле, – сказал хозяин комнаты с серыми бетонными стенами; обшарпанный сейф, телефон и портрет президента придавали этому неказистому помещению вальяжность кабинета.

Замурцев представился и представил Эндрю Манна, сообщив, что американец не говорит по-арабски.

– Вы уже знаете нашу историю?

– Конечно, конечно. Лейтенант написал подробный рапорт. Слава Аллаху, что все хорошо обошлось. Вы сами убедились, что граница Сирии Хафеза Асада на замке. Америка – наш союзник в этой войне, а советские – наши друзья и братья, и мы сделаем все для вашей безопасности, – торжественно заверил чин, блеснув политической грамотностью.

– О чем он? – спросил Эндрю Манн. Он озирался, как школьник, ему все было интересно.

– Он говорит, что восхищен героизмом американских летчиков. – Замурцеву почему-то не хотелось, чтобы американец потом, там потешался над тем, что он видел и слышал здесь, на сирийской стороне, ведь и сам Андрей, и Джарус тоже были в данный момент неотделимой частью этих мест.

– Спасибо, я очень тронут, – сказал польщенный обманутый Эндрю.

– Документы у вас, конечно, есть, – сказал сириец.

– Разумеется. Андрей подал ему свою голубую карточку.

– А мистер?

– Я прошу связать меня с американским посольством, – сказал Эндрю.

– Конечно, конечно. Добро пожаловать на землю Сирии! – хозяин кабинета явно получил инструкцию быть обходительным.

– У него не может быть документов, это же военный летчик, – объяснил Замурцев. – Вот здесь было его имя… он его сорвал и уничтожил после приземления. Так положено. Ваш пилот сделал бы то же самое, – добавил он на всякий случай.

– Конечно, конечно. Добро пожаловать. За вами сейчас пришлют вертолет.

– А Джарус? – тревожно спросил Замурцев.

– Что?

– Я имею в виду девушку.

– Какую девушку?

– Которая с нами. Беженка.

Сириец стал смотреть в лежащие перед ним бумаги, очевидно, – тот самый рапорт лейтенанта с усиками.

– Здесь ничего не сказано.

– Не может быть! – вырвалось у Андрея. – Впрочем, это не столь важно.

– Не беспокойтесь, ею займутся. Кстати, как она попала к вам?

– Она хотела найти отца, и я ей помог.

– Отца?

– Да. Он уехал из лагеря, а она хотела его найти.

– И нашли?

– Разве это возможно! Она не имела представления, куда он отправился.

– Конечно. Понятно, – сказал чин и прекратил расспросы, явно ощущая неловкость от столь неуклюжей выдумки иностранца. – В общем мы знаем, что с ней делать. Ею займутся.

Очевидно, чин хотел этими словами намекнуть на высокую степень своей компетентности и успокоить Замурцева, но желаемой цели не достиг.

– То есть, как это – «займутся»?

– В соответствии с установленными в таких случаях предписаниями.

– Какими именно?

– Законными, – торжественно сказал чин. – В соответствии с законами Сирийской Арабской Республики.

– Я очень уважаю законы Сирийской Арабской Республики, – сказал Замурцев, – но мы должны отвезти девушку обратно в лагерь.

– Это невозможно.

– Возможно. Она беженка.

– Вот именно. Она под особой юрисдикцией.

– Отвезем ее в лагерь, – тогда и будет опять под юрисдикцией. Тогда и вертолет вызывайте.

– Но ведь лагерь – в Хасаке!

– Возле Хасаке, – поправил Андрей, отметив, что сириец осведомлен лучше, чем поначалу казалось.

– Как же вы ее повезете в такую даль? У вас есть машина?

– А там, в рапорте, не написано, что моя машина сломалась?

Чин сделал вид, что читает.

– Ну вот видите! – воскликнул он. – Машина-то сломана!

– В чем дело? – не выдержал Эндрю Манн. – Что он там все читает?

– Помнишь, я тебе говорил во дворе насчет девушки… devil girl [86] ? Так вот, пришло твое время мне помочь.

– Мистер, как вас там, – тут же заговорил американец строгим голосом, тщательно выговаривая английские слова. – Если вы насчет девушки (он показал пальцем куда-то себе за спину), то с ней все должно быть о’кей!

– Что он говорит?

– Он заявляет от имени американского правительства, что никуда не полетит, пока мы не отвезем девушку обратно.

– От имени американского правительства?

– Ну… что-то вроде того, – небрежно сказал Замурцев.

– Что ж… Вас, кстати, мистер летчик, уже ждут. Ваше посольство в курсе, что вы здесь, – сказал сириец, обращаясь к Эндрю Манну, и Замурцев был вынужден перевести.

Было заметно, что эти слова стали серьезным испытанием для чувства воинского долга Эндрю. Он посмотрел на Замурцева чуть ли не растерянно, и Андрей вынужден был сделать наглое лицо телеведущего, чтобы заставить его преодолеть позорную слабость.

– Спасибо за хорошие известия, но сначала решим все насчет девушки, – сказал, наконец, американец, и Андрей быстренько перевел.

– Но поймите: вертолет уже вылетел, а у вас нет машины.

– Тогда отвезите нас сами в Хасаке, а вертолет пусть прибудет туда, – Андрей толкнул коленом Эндрю Манна, и тот тут же произнес уже совсем бодро:

– Я вам еще раз повторяю, что без девушки мы не тронемся с места.

– О чем он? – поинтересовался чин.

– Примерно о том же, о чем я.

– Это невозможно.

– Это возможно.

– Если с девушкой не будет все о’кей, американская пресса ославит вас на весь мир, – многообещающе вставил Эндрю Манн.

Сириец, помрачнев, задумался. Замурцев прекрасно понимал его и даже сочувствовал дурацкому положению, в котором тот оказался не по своей вине. Начальство оповещено, вертолет вылетел (хотя, может, и не вылетел еще, ведь мы, к счастью, на Востоке), а теперь приходится все менять, и как изволите оправдать внезапный поворот в сюжете? Присутствием какой-то курдской девки? Оскорбительно для него, оскорбительно для начальства, оскорбительно для Истории, в конце концов… Впрочем, это его проблема, пусть что-нибудь придумает.

– Значит, вы окончательно отказываетесь лететь?

– Пока не завезем девушку обратно в лагерь, – поправил Андрей.

Сириец выжидающе помолчал, надеясь, что привередливые иностранцы одумаются.

– Ну как? – спросил Эндрю Манн, заинтригованный вдруг наступившей тишиной. – Мы добились своего?

– Посмотрим, – сказал Андрей, – но в любом случае спасибо за поддержку.

Выдержав паузу, хозяин кабинета подвинул к Андрею лист бумаги.

– Пишите.

– Что?

– Баян [87] .

– О чем?

– О том, что вы сказали.

– Кому? На ваше имя?

Чин задумался.

– Пишите: «Иля мен юхиммуху аль-амр» [88] .

Андрей взял протянутую ручку.

«Иля мен юхимму…»

– Извините, – сказал чин и вышел.

«Мы: работник торгпредства Союза Советских…»

– Что ты пишешь, Эндрю? Мне не хотелось бы подписывать какие-либо бумаги, тем более на арабском.

– Не беспокойся, Эндрю, я понимаю…

Он зачеркнул «мы» и вставил сверху: «Я, нижеподписавшийся…» Действительно, при чем здесь американец? Это его, Замурцева, история, и подписаться под ней должны вместе с ним скорее Муликов и Петруня. И еще – добросовестный официант из «Пингвина». И бдительный парткомовец… Подумать только, от каких разных людей зависит наша жизнь, из каких несуразных мелочей она скраивается!..

«…требую от сирийских властей (подумал, добавил «соответствующих», еще подумал, заменил на «компетентных») разрешения доставить обратно в лагерь для беженцев, расположенный возле поселка Эль-Холь к востоку от Хасаке, курдскую беженку… (как быть с именем? Для него она навечно стала Джарус, хотя он и не уверен, что она на самом деле Джарус; что ж, пусть это останется между ними) спасающуюся от военных действий в Ираке. Вышеозначенная беженка… (первое слово показалось ему неприятным – как какое-то клеймо! – он переделал его на «упомянутая» но вышло не лучше)…имя которой мне точно неизвестно, находилась со мной с целью розыска ее отца, тоже спасающегося… (нет, не так, конечно!)…обратилась ко мне с просьбой о помощи разыскать ее отца, покинувшего лагерь накануне… («накануне»… гм… прямо, как у Тургенева). Ввиду того, что из-за поломки автомашины и появления американского летчика (черт, как же тяжело писать эти дурацкие официальные бумаги!), преследуемого иракскими коммандос, проникшими через границу, поиски отца пришлось прекратить, возникла необходимость возвращения упомянутой беженки в лагерь» (уф!).

Он подумал, что Эндрю Манн оказался как будто бы совсем непричастным к содержанию заявления, и что чину это наверняка не понравится, и дописал:

«Упомянутый американский летчик, будучи военнообязанным, а также ввиду того, что не знает арабского языка, в устной форме присоединяется к изложенному выше».

«Присоединившийся» Эндрю с уважительным любопытством смотрел, как Замурцев тщательно рисует арабскую вермишель и расписывается под ней.

– Ты не боишься давать им бумаги?

– Кому – им?

– Сирийцам.

Ах, милый Эндрю, отчего это чужие подчас менее страшны, чем свои? Или у вас совсем не так?

– У тебя, я гляжу, такие же представления о них, как о русских, которые все должны быть с бородами.

– Тебе видней. Может быть, я и ошибаюсь, – сказал тот впервые как-то не по-американски.

Вернулся чин с орлами на плечах и пробежал написанный Андреем «баян».

– Вас отвезут, куда вы просите, – сказал он сухо. – Машина уже ждет. Ваша «Вольво» (это уже исключительно для Андрея) будет у нас. Можете приехать за ней в любое время или прислать представителя посольства.

Замурцев горячо поблагодарил его за помощь и гостеприимство, и сириец немного оттаял, иначе он не был бы сирийцем.

– Не забывайте, что мы вас спасли!

– Ни за что не забудем! Мы всем расскажем об этом.

Андрей и американец вышли вслед за провожатым во двор, где оставалась Джарус и где уже стоял наготове «Лендровер». Порученец стал что-то говорить шоферу быстрым полушепотом, – только долетало иногда «Шаиф шлен?..» [89] , а потом предложил занимать места. Взревел мотор, и рука водителя, разумеется, сразу потянулась включить радиоприемник. Андрей неожиданно для себя самого сказал:

– Карлос Сайнс.

– Что? – отозвался Эндрю.

– Ничего. Вспомнил одного… гонщика. Как раз сейчас ралли там… в Монте-Карло.

Не рассказывать же бравому летчику трогательную историю о том, как этот Карлос Сайнс не так давно словно бы мчался вместе с Замурцевым по сирийской пустыне, а Замурцев как бы мчался вместе с ним по никогда не виденным холмам Монте-Карло. И уж вряд ли расскажешь кому бы то ни было, как это было великолепно – гнаться в ночи за чем-то неизъяснимым, абсолютно несуществующим, но обязанным существовать… Замурцеву хотелось узнать, как все же закончились гонки: догнал ли Франсуа Делекур Карлоса, но радио было прочно настроено на бесконечные бедуинские романсы:

«Между Раккой и Дейр эз-Зором, дорогие мои, едет черная машина, – пела Самира Тауфик. – Это твоя машина, любимый…»

«Алла, алла!» – подпевал хор.

Порученец сбегал за последними инструкциями, вернулся и сел, сопя, рядом с Андреем. «Лендровер» газанул и покатился по асфальту.

Поначалу Эндрю озирался и изредка задавал какие-то любознательные вопросы, а Замурцев отвечал. Но потом американец и порученец задремали, а Андрей стал думать, что хорошо бы написать красивую книгу. Ему хотелось, чтобы эта книга начиналась с фразы вроде: «В тот год мы жили в…» Вот действительно славное начало, делающее книгу теплой и близкой. И в мозгу потом так и вертелось: «В тот год мы жили в… В тот год мы жили в…», а дальше ничего путного не приходило, и в конце концов он бросил сочинять, покосился на Джарус, которую везли, чтобы вернуть ее родному племени, и подумал: наверное, это к лучшему. Как все тонко в природе, как непросто. Вон, у Муликова жил в квартире хамелеон, которого он поймал на каких-то развалинах. Пока мух находил, жил нормально. А потом с голодухи съел таракана – и издох. Нельзя игнорировать, что у природы есть свои тайны. Да, нельзя. Это так же верно, как то, что в Девятой симфонии Шуберта с настоящим наслаждением можно слушать только вторую часть.

Лагерь показался совсем убогим без стада автомашин, без журналистов, без губернатора в элегантном пальто и без его свиты. Обещанные вьетнамцы явно все еще не появились. Замурцев договорился с сопровождающим, что «Лендровер» остановят где-нибудь с краю и девушку высадят незаметно, чтобы никто не глазел.

– Ну что же, Джарус, прощай. Жаль, я не понял, что ты мне говорила там, в машине… Ну да ладно. Иди.

Езидка бесстрастно выслушала эти слова, а потом молча полезла из неудобной дверцы наружу. Стоя возле машины, она повернула голову и посмотрела на американца. Тот профосфоресцировал ей в последний раз зубами и помахал рукой.

– Goodbye!

Джарус повернулась и пошла к палаткам, за юбкой легко вилась пыль.

«Оглянется или нет?.. – подумал Замурцев. – Хоть раз оглянется?»

Но тут же вдруг неожиданно для себя закричал:

– Поехали! Нечего ждать, времени мало! Йелла! Йелла!

– Слушай, – сказал Эндрю Манн, очевидно, почувствовав, что час его расставания с Сирией неумолимо надвигается. – Давай обменяемся часами. На память.

– Да у меня швейцарские.

Американец был явно разочарован.

– А я думал, советские… Ну все равно – давай?

– Давай.

Удивительно: как только Джарус исчезла, они стали друг другу как будто ближе. Вот уж действительно – чертовка…

– Что с тобой? – спросил Эндрю. – Ты в порядке?

– В полном порядке, спасибо.

Американец все же не успокоился. Он приложил кулак к губам и сказал микрофонным голосом:

– Aeroflot, maintain flight level thirty thousand feet [90] .

Замурцев улыбнулся, показывая, что оценил шутку.

– Roger. Willco [91] .

Солнце уже спускалось; поднялся ветер. Андрей, прислонившись к холодной стенке машины, смотрел, как дорогу перебегают брошенные бумажки и пластиковые пакеты, и думал: так мы и не научились как следует понимать друг друга – русские, американцы, мужчины, женщины… И непонятно, как со всем этим быть. С американцами, возможно, даже проще, чем с женщинами.

Он вспомнил Мисюсь, как она иногда сидит в длинной юбке и в черном свитере на ручке кресла и, оперевшись на ладонь, смотрит куда-то далеко-далеко, куда не достигает никто. И лицо у нее бывает тогда такое отрешенно-гордое, что кажется: прикоснись к нему – и ощутишь бессмертный мрамор. Может быть, тысячи художников каждый день ищут в тоске именно это, созданное женщиной мгновение, чтобы заставить мир задохнуться от близости непостижимого. А мгновение – вот оно, сидит у Замурцева дома на ручке кресла, а через секунду встряхнется и пойдет на кухню откидывать макароны.

Наверное, самый счастливый период в жизни у мужчины, когда он думает, что понимает женщин.

Ах, это существо, старающееся победить, чтобы потом стать вечным пленником побежденного, и только при неудаче обретающее свободу.

О, расчетливый, осторожный игрок, который в решающий момент, по внушению какой-то непонятной силы, вдруг способен совершать совершенно безумные ходы.

Ах, грустный клоун, своими ужимками упорно пытающийся переиграть драму жизни.

О, женщина!

О, песня!

Дамаск, 1993–1995

Примечания

1

Нужно (араб.)

2

«И лодка, уплывающая в море, становится все меньше» (исп.)

3

Господин (в обращении к европейцу) (араб.)

4

Хаммам – арабская баня

5

Здесь: советские военные специалисты (араб.)

6

Друг (араб.)

7

О’кей (араб.)

8

«Брат, откуда? А! Россия! Горбачев – хорошо?» (араб.)

9

Нормально (араб.)

10

Четыре (араб.)

11

Хороший (араб.)

12

Главный герой романа Т. Драйзера «Стоик»

13

Народная арабская одежда: длинная рубаха почти до пят

14

Черт побери! (франц.)

15

Клички собак: Гетташ – рвущий в куски; Абгаа – пятнистый, пестрый; Ыфр – дикий кабан

16

Вади – речные русла, пересыхающие летом и наполняющиеся водой в периоды дождей

17

Вы не находите? (англ.)

18

Понимаю (англ.)

19

Спасибо (англ.)

20

Пожалуйста (араб.)

21

Возможно (дословно: «Если будет угодно Аллаху») (араб.)

22

Головной платок

23

Длинная рубаха прямого покроя, традиционная верхняя одежда в сельской местности

24

Здравствуйте (араб.)

25

До свидания. (араб.)

26

Владыка Павлин (араб.)

27

Дословно: если Аллах пожелает; здесь: может быть, возможно.

28

Немного вина? (араб.)

29

Здесь: хочу (араб.)

30

Дорогой (араб.)

31

Нельзя, запрещено (араб.)

32

Сотрудник службы безопасности (от арабского «мухабарат» – служба безопасности)

33

Да благословит тебя Аллах! (араб.)

34

Езжай! (араб.)

35

Верно? (араб.)

36

Ты превратил меня в жареную куропатку, сердце мое растерзано (курд.)

37

Слепец, прекрати эти разговоры. Не идет ко мне сон, и позвала я тебя не ради ничтожных корзин (курд.)

38

Огонь попал в мое сердце, оно страдает, а ты печалишься о своих корзинах (курд.)

39

Для меня нет греха. Я оставила без хозяина мой дворец, земля и небо не покровительствуют мне, а ты говоришь мне: «грех!» (курд.)

40

Что? Что? (курд.)

41

Сотрудник службы безопасности

42

Привет! (англ.)

43

Привет, ребята, что это за страна? (англ.)

44

Вы в Сирии (англ.)

45

Потрясающе! (англ.)

46

Пожалуйста, заворачивай (традиционное бедуинское приглашение)

47

Что? (англ.)

48

Эй, ты какой национальности? (англ.)

49

Я советский (англ.)

50

Швед? (англ.)

51

Понятно? (англ.)

52

Ты шутишь! (англ.)

53

Понимаю… (англ.)

54

Ладно (англ.)

55

Конечно (англ.)

56

Смотри! (англ.)

57

Нашивка с девизом эскадрильи

58

Девиз экипажа или посвящение своему самолету

59

Ни помощи, ни иллюзий – только собственные силы (англ.)

60

Смелым удача помогает (лат.)

61

Нет слишком трудных заданий (англ.)

62

Для девчонок (англ.)

63

Горбачевская закуска (англ.)

64

Бери (англ.)

65

За перестройку! (англ.)

66

«Однажды у меня была девушка, вернее, я был у нее…» (англ.)

67

«Она показала мне свою комнату. «Неплохая вещь норвежское дерево, верно?» Она сказала, что утром ей надо на работу, и засмеялась. Я сказал, что мне не надо, и поплелся спать в ванную» (англ.)

68

«Когда я проснулся, я был один: птичка улетела» (англ.)

69

«Тогда я зажег огонь. Неплохая вещь норвежское дерево, верно?..» (англ.)

70

Диспетчер, на связи самолет Аэрофлота номер один, один, два, пять, семь. Прошу разрешения на запуск двигателей (англ.)

71

Даю разрешение (англ.)

72

Вас понял (англ.)

73

Следуйте на рулежную дорожку номер два (англ.)

74

Диспетчер, это номер один, один… семь. Запрашиваю разрешение на взлет (англ.)

75

Пошли! (араб.)

76

В данном случае: военная разведка (араб.)

77

КГБ (англ.)

78

Смотри! (иракский диалект)

79

Господин (араб.), в данном случае – обращение к офицеру

80

Трусливые собаки! (амер.)

81

Приветствия (араб.)

82

Что случилось? (сирийский диалект)

83

А, русский! Друг! (араб.)

84

Да… да… (араб.)

85

Здесь: в комендатуру

86

Чертовка (англ.)

87

Заявление (араб.)

88

«Тому, кого это касается» (араб.)

89

Понял? (сирийский диалект)

90

Аэрофлот, продолжайте полет на высоте тридцать тысяч футов (англ.)

91

Вас понял. Хорошо (англ.)