Черты эпохи в песне поэта (Жорж Брассенс и Владимир Высоцкий)

«РАЙСКИЕ ЯБЛОКИ»

Когда исследователи и критики пробуют очертить круг персонажей Ж.Б. и включают в него бродячих музыкантов, мелких чиновников, судей, священников, рогоносцев, воинов-ветеранов, полицейских, журналистов, сутенеров, пьяниц, верных и неверных жен, воров, бедных и зажиточных крестьян, проституток, светских дам и пастушек и т.д., то среди этой разношерстной публики чаще других мелькает или незримо присутствует костлявая фигура с длинной косой. Более чем в десяти песнях она выступает как главное действующее лицо. Во многих других на нее есть прямые или косвенные ссылки. Ж.Б., любивший давать прозвища близким людям, животным, каким-нибудь явлениям, эту свою героиню называл фамильярной кличкой Курносая.

Для него смерть была не метафизическим понятием. Он представил ее в виде царственно властной дамы со многими свойственными ее полу и положению привычками и с целым корпусом служителей. Могильщики, гробовщики, служащие похоронных контор, факельщики, музыканты, подрабатывающие на похоронах, имеют самое полное представительство в его поэзии. Не пренебрег поэт и специфическим скарбом, появляющимся там, где гостит эта особа: гробы — от роскошных стильных до грубых дощатых ящиков, похоронные дроги, неспешно влекомые лошадьми, и другие — современные, моторизованные, способные «мчаться с усопшим на скорости сто сорок в час». Упомянуты все виды и классы кладбищ. Сами похороны, предшествующие (отпевание, бдение у гроба) и сопутствующие им (надгробные речи) обряды упоминаются чаще, нежели свадьбы, крестины, первое причастие и т.п.

Многие свидетельства друзей и знакомых Ж.Б. говорят о том, что к смерти как вечному спутнику нашего бытия он относился с необычайным вниманием и интересом не только в поэзии, но и в жизни. Любимым местом прогулок были для него кладбища. Обычно уклонявшийся от участия в обрядах и церемониях, он с большей готовностью являлся на похороны не только родственников и друзей, но и знакомых, даже не особенно близких.

Погребальное усердие поэта отозвалось в шутливой песне «Похороны прежних лет», сюжет которой — иронические сетования на явную деградацию этого обряда в наши дни:

Затем следует пространное, со множеством подробностей сопоставление «погребений прошлых лет» с теперешними, явно не в пользу последних.

Ж.Б. не просто «трунит и посмеивается», как сам он заметил в одном интервью, над этим древним и столь интересующим его обрядом, но и находит в нем поводы для осмысления проблемы смерти не в отвлеченных категориях, а в системе представимых образов, системе, во многом напоминающей средневековую и раннеренессансную европейскую традицию. Учитель Ж.Б. и исследователь его творчества А. Бонафе так объяснял пристальный интерес поэта к смерти и его фамильярность в обращении с ее символами: «Смерть пользуется его постоянным вниманием, она, можно сказать, завораживает его. Но это не мешает ему оставаться самим собою. Он не боится откровенно бросать ей вызов, как бросает вызов обществу. Страшная операция поглощения, которую общество проделывает над каждым индивидом, — это и смерть, и ад. Сумев избежать такой участи, Ж.Б. имеет причины надеяться, что как-нибудь уладит дело и со смертью».

У персонажей Ж.Б., в самом деле, какие-то иные отношения со смертью, чем у прочих смертных. Нельзя сказать, что они более равноправны, но есть в них нечто такое, что хотя бы отчасти нарушает ту безысходность, на которую в этом деле мы все обречены. Последняя из наших бед не обязательно должна быть поводом для отчаяния. Дядю Аршибальда она настигла неожиданно, как карманный вор, стянувший вместо кошелька остаток времени с часов его жизни. Встреча с Ее Величеством Смертью была вовсе не такой, как ее мог представить себе этот бравый мужчина даже в самых смелых фантазиях:

Его не соблазнили давно поблекшие прелести этой нескромной особы:

Возмездие за бестактность последовало тут же: «бодрый наш дружок подкошен был под корешок» одним взмахом косы. На этом приключение должно бы и кончиться. Но дама с косой не только подвержена такой женской слабости, как кокетство, она и способна увлечься смертным мужчиной, особенно если тот, как дядя Аршибальд, недовольный случившимся, показывает характер. И вот, произведя с человеком такую печальную метаморфозу, она утешает его, объясняя, что в новом его положении есть немалые преимущества против прежнего:

После этого Аршибальд уже другими глазами посмотрел на обидчицу, и они с нею

Поэта занимало и таинственное состояние не-жизни, и переход через ту роковую черту, за которой оно начинается. Возможно, сам обряд похорон оттого привлекал его внимание, что в далекой глубине истории главным смыслом его было помочь умершему благополучно войти в посмертное существование, в каком бы виде оно ни представлялось живым. Понятно, что это было особенно важно, когда все верили в загробную жизнь. С утратой такой веры, считает Ж.Б., обряд погребения неминуемо девальвируется. Это явление, поставленное в ряд с двумя другими, ему подобными (падение престижа винопития и любви) — тема третьей части его песни-триптиха «Великий Пан». Каждая из его частей содержит ироническое противопоставление того, что было прежде, нынешнему положению. Прошлое рисуется в самом привлекательном, почти заманчивом виде, даже когда речь идет о смерти:

Все изменилось с тех пор, как отряды ученых мужей «стали небосвод ровнять, мести метлой, сгонять богов с небес долой»:

При всей ироничности этих стихов в них звучит нота сожаления по исчезающей вере в потусторонний мир. Один из друзей поэта спросил его по этому поводу: «В мыслях о смерти ты никогда не говорил себе: может быть, после смерти я буду продолжать жить, но как-то иначе?» Тот ответил: «Увы, этому противится мой разум. Думай что хочешь насчет узости моего взгляда, но я не понимаю толком, что тут у нас на земле происходит, о какой уж там вечной жизни говорить. Спорить тут не о чем, просто я не могу в это верить». Восемь с половиной столетий тому назад эта же мысль была выражена в одном из четверостиший Омара Хайяма:

Это не мешало Ж.Б. рисовать довольно колоритные картины загробного мира, обычно рая, и даже поддерживать связь с некоторыми его обитателями. Например, песня «Старый Леон» — это письмо в рай аккордеонисту Леону, отбывшему туда пятнадцать лет назад. Пишущий желает узнать от своего адресата кое-какие подробности тамошнего житья:

и т.д.

Пристальным вниманием к смерти поэт утверждал ценность жизни. Как всякому, кто не верит в бессмертие души, со смертью ему было примириться особенно трудно. Его бесцеремонное, кажущееся иной раз легкомысленное обращение с нею — это его манера адаптации к роковой неизбежности. Смерть демистифицируется поэзией: наделенная человеческими свойствами, она уже не внушает чувства безотчетного страха. «Я чувствую как бы физическое присутствие смерти, — говорил Ж.Б. — Тогда я ввожу ее в свои песни, чтобы обуздать. Это мой способ одолеть ее… временно».

Такое же присутствие смерти волновало и В.В. Военные песни В.В. составляют как бы одну большую поэму о долгой и опасной гонке множества людей наперегонки со смертью:

Но и в мирной жизни никак не уклониться от этого рискованного состязания с известным заранее концом. Один из самых мощных мотивов поэзии В.В. передает ощущение быстротечности времени, стремительного приближения последнего места назначения:

Хочется отдалить конец:

Но помедленнее не выходит, и мы сваливаемся в этот обрыв даже раньше, чем предполагали, многого не успев. Ни того, что обещала нам жизнь, ни самого главного — понять, каков же был ее смысл:

Вероятно, больше всего тоской о несбывшемся, обидой на невозможность что-то наверстать, доделать, что-то начать сызнова питается у В.В. отвращение к смерти, заметно отличающееся от фаталистического почти примирительного отношения к ней, какое проявляют некоторые персонажи Ж.Б. Им, конечно, тоже хотелось бы как можно дольше не попадаться на глаза Курносой, но сама мысль о неизбежной встрече с нею или предчувствие такой встречи не особенно портит им жизнь:

Иное дело, когда мысль эта не дает покоя и навевает кошмары:

Иногда, правда, чтобы хоть в чем-то примириться с неизбежным будущим переселением в мир иной, приходит мысль пошутить над таким оборотом дела и даже найти в нем некие преимущества, вроде тех, какими у Ж.Б. костлявая дама с косой обольщала жизнелюбивого дядю Аршибальда:

Невесело звучит эта ирония. Лучше остаться при всех опасностях и тревогах, только бы подальше от этого «строгого общества».

Не утешает даже перспектива обосноваться в тамошних райских кущах и вознаградить себя за все здешние невзгоды. Издревле воображение поэтов рисовало картины потусторонней жизни. Почему-то изображения рая удавались им всегда хуже, чем сцены преисподней. Эта закономерность проявилась и у Данте в его «Божественной комедии», из всех трех частей которой «Ад» бесспорно самая впечатляющая. Исключение составляет, пожалуй, только рай мусульман, как он описан в Коране.

Маяковский, совершив поэтическое вознесение на небо, увидел там некую воплощенную фантазию технократа:

Но при всем своем языческом восхищении техникой поэт нашел небесный уклад скучноватым:

Разочаровывала какая-то будничность, слишком напоминавшая земной уклад:

Даже в небесном вокале слышны были отголоски земного.

Поэт, что отечество славил, «которое есть, но трижды, которое будет», не дожил, не пожелал дожить до этого будущего, основные контуры которого ко времени его рокового решения обозначились уже довольно отчетливо. И про рай, имитирующий порядки в обновленном отечестве, довелось рассказать уже другому поэту.

«Но что там ангелы поют такими злыми голосами?» То было всего лишь предчувствие. Когда же подоспел случай отведать яблок из райских садов, стало понятно, что никаких других голосов от ангелов ждать не приходится:

Картина, слишком многим и слишком хорошо знакомая. А дальше и вовсе, как на нашей грешной земле:

Так в небесном раю эхом отозвалось обещание рая на земле, обернувшееся неродящими пустырями и огромными этапами. Но если из «распрекрасной той благодати», где наливаются соком бледно-розовые яблоки, оказалось возможным вырваться, «поднявши лошадок в галоп», то здешние райские угодья обитателей своих держат цепко. В этом на собственном опыте убедились многие, их миллионы и среди них те отчаянные, что затеяли «побег на рывок»:

Судьба у них оказалась разная. Для одного все кончилось скоро:

У другого дорога из этого рая в тот была подлиннее:

Что и говорить, выбор между этим и тем светом малоутешителен. Что в лоб, что по лбу. У персонажей Ж.Б. даже не самых удачливых, положение все-таки полегче. Пока есть возможность, неплохо задержаться и здесь:

А уж если все сроки вышли и переселения на небо не избежать, то и там можно как-нибудь устроиться, при случае даже не меняя своей земной профессии, например, аккордеониста:

Кто на райские удобства не рассчитывает, у того по крайней мере остается надежда обрести «тишину, покой и уют, где приют последний дают» («Выходец из могилы») и где не будет мучить зубная боль («Завещание»).

Ж.Б. почти половину своей жизни страдал от болезни почек, истязавшей его мучительными приступами. Ему довелось перенести несколько опасных хирургических операций. В.В., по свидетельству его вдовы Марины Влади, прежде чем навсегда покинуть эту юдоль, побывал за гранью жизни. Оба не только постоянно помнили о смерти и часто поминали ее в своих стихах, но и были готовы к встрече с нею. Рассказывают, что когда лечащий врач Ж.Б. сообщил своему пациенту, что жить ему осталось совсем недолго (такая откровенность допускается во Франции врачебной этикой), поэт взял в руки гитару и, улыбнувшись, спел ему одну из своих лирических шутливых песен:

В.В. заключил последнее свое стихотворение, посвященное жене, строками: