Честь семьи Лоренцони

20

Помня о просьбе или, точнее сказать, о предостережении Патты быть с Лоренцони «помягче», Брунетти набрал номер мобильного телефона Маурицио и спросил, удобно ли будет заглянуть сегодня вечером, чтобы поговорить с родителями Роберто.

– Сомневаюсь, что тетя будет в состоянии вас принять, – сказал Маурицио; его голос заглушал какой-то шум – судя по всему, уличного движения.

– Тогда мне нужно поговорить с вашим дядей, – решительно сказал Брунетти.

– Мы ведь уже говорили с вами, да и не только с вами, со всеми полицейскими на свете; все эти два года мы только и делали, что говорили, говорили, а что толку? Куда это нас привело? – Брунетти чувствовал, что Маурицио хотел съязвить, но в его голосе слышалась боль.

– Я понимаю, что вы сейчас чувствуете, – сказал Брунетти, отдавая себе отчет в том, что солгал, – но мне нужна дополнительная информация, которой располагаете только вы и ваш дядя.

– Что за информация?

– О друзьях Роберто. Еще кое о чем… О вашей финансовой деятельности, например.

– А что с нашей финансовой деятельностью? – На сей раз Маурицио пришлось повысить голос, чтобы перекричать шум, доносившийся из трубки; судя по всему, это был голос из динамика, объявлявший остановки.

– Где вы сейчас находитесь? – спросил Брунетти.

– На восемьдесят втором, – отвечал Маурицио, – как раз подъезжаем к Риальто. Так что там с нашей финансовой деятельностью?

– Похищение вашего брата могло иметь к ней самое непосредственное отношение.

– Но ведь это же чушь, чистой воды бессмыслица! – с жаром заговорил Маурицио; но его заглушил тот же металлический голос, объявивший, что следующая остановка – мост Риальто.

– В котором часу я могу прийти и поговорить с вами? – спросил Брунетти, сделав вид, что не расслышал его возражений.

В трубке повисло молчание. Какое-то время оба слушали, как голос объявляет то же самое, но уже по-английски. Наконец Маурицио бросил: «В семь», и на этом связь прервалась.

Разумеется, мысль о том, что финансовая деятельность Лоренцони могла иметь какое-то отношение к похищению Роберто, была лишена всякого смысла; как раз наоборот, именно предпринимательство, приносившее немалые прибыли, и повлияло на выбор похитителей. Роберто был для них лакомым кусочком, за который можно было получить немалые деньги. Исходя из того, что Брунетти узнал о нем, было маловероятно, что кому-то пришло бы в голову похитить его, чтобы лишний раз с ним побеседовать, или ради того, чтобы насладиться его обществом. Эта мысль лишь мелькнула в его голове, но этого было достаточно, чтобы он устыдился. Боже милостивый, мальчику был только двадцать один год, когда он погиб от пули, пущенной в затылок!

Неожиданно для самого себя Брунетти вдруг вспомнил, как много лет назад рассказал Паоле о том, что с тех пор, как Алвизе влюбился, парня будто подменили. Алвизе был самым тупым, самым заурядным полицейским во всей квестуре; а теперь он с восторгом расписывал достоинства своей избранницы или жены, сейчас Брунетти уже не мог вспомнить точно. Но тогда он смеялся над Алвизе, над его нелепой любовью, над самой мыслью, что такая бездарь может влюбиться. Смеялся до тех пор, пока Паола не сказала ему ледяным тоном:

– То, что ты мнишь себя образованней этого парня, еще не значит, что он не способен на глубокие, искренние чувства.

Смущенный, он сначала попытался было настоять на своем, но в том, что касалось философских вопросов, Паола была непреклонна.

– Конечно, нам очень удобно думать, что им, этим недоразвитым, как ты выражаешься, присущи только негативные эмоции, такие, как ненависть, зависть, злоба. Конечно, это само собой разумеется! А мы, по-твоему, обладаем исключительным правом на любовь, нежность, верность и другие утонченные чувства? – Паола решительным жестом пресекла его попытку возразить и продолжала: – А тебе не приходило в голову, что они тоже способны любить, эти недалекие, заурядные, неотесанные, тупые, любить так же сильно, так же пылко, как и мы? Вся разница в том, что им не дано облечь свои эмоции в красивенькие слова, как это делают другие.

Внутренне он, конечно, понимал, что она была права, но ему потребовалось немало времени, чтобы это признать. Вот и сейчас он подумал: каким бы надменным и высокомерным ни казался граф, какой избалованной и испорченной – графиня, они были родителями ребенка, которого похитили и убили. И та боль, которую они испытывали, значила гораздо больше, нежели благородное происхождение, титулы и аристократические манеры.

Ровно в семь он прибыл в палаццо; на этот раз его впустила горничная. Она провела его в ту же комнату, в которой его ждали те же люди. Только они уже были другие. Совсем не те.

Граф заметно осунулся; нос заострился, щеки ввалились. Маурицио утратил то, что принято называть свежестью юности; пожалуй, единственное, что придавало его чертам привлекательность. Даже пиджак на нем болтался, будто с чужого плеча.

Но хуже всех выглядела графиня. Она сидела на своем прежнем месте, но теперь казалось, будто кресло потихоньку проглатывает ее: так мало осталось от ее высохшего тела, сжавшегося между его массивными подлокотниками. Брунетти взглянул на нее, и у него внутри все похолодело, когда он увидел две темные впадины на ее висках, делавшие ее лицо похожим на череп. Костлявые руки с проступившими жилами перебирали бусинки четок.

Несмотря на то, что горничная громко представила его, когда он входил, никто из них никак на это не отреагировал. Брунетти почувствовал себя слегка обескураженным и потому решил начать разговор, обратившись сразу к обоим – и к графу, и к Маурицио:

– Я знаю, как вам сейчас тяжело, всем вам; знаю, какую боль вы испытываете, но мне необходимо еще кое-что выяснить, а именно: почему подобное могло произойти? Может, тогда я смогу понять, кто мог это сделать.

Графиня что-то сказала из своего угла, но так тихо, что Брунетти не расслышал. Он посмотрел в ее сторону; его взгляд поневоле упал на ее руки, перебиравшие четки.

– Не понимаю, что еще вам от нас нужно, – проговорил граф с плохо скрываемым раздражением.

– Теперь, когда выяснилось, что же все-таки на самом деле произошло, мы решили возобновить следствие, – терпеливо пояснил Брунетти.

– С какой целью? – требовательно осведомился граф.

– Чтобы найти тех, кто это сделал.

– Какое это теперь имеет значение?

– Чтобы подобное не повторилось опять.

– Им не удастся опять похитить моего сына. И опять убить его.

Брунетти бросил взгляд в сторону графини, пытаясь понять, улавливает ли она смысл разговора, но ему показалось, что она не поняла ни слова из того, что было сказано.

– Но ведь мы можем остановить их; помешать похитить и убить кого-нибудь другого. Возможно, чьего-нибудь сына.

– Нас это нимало не волнует, – сказал граф, и Брунетти поверил, что именно так оно и есть. Тогда он предпринял еще одну попытку, зная, что в большинстве случаев родственники жертв охвачены жаждой мщения.

– Неужели вы не хотите, чтобы они предстали перед судом и понесли заслуженное наказание?

Граф проигнорировал его слова и вполголоса обратился к племяннику. Поскольку Брунетти не мог видеть лица молодого человека, ему оставалось только догадываться, о чем они говорили, но тут граф снова повернулся к нему и спросил:

– Так что именно вы хотели узнать?

– Не приходилось ли вам иметь дело… – здесь Брунетти слегка замешкался, силясь подобрать подходящее слово, – короче говоря, не приходилось ли вам когда-либо иметь дело с компаниями или лицами, которые впоследствии оказались… нарушителями закона?

– Вы хотели сказать, с мафией? – без обиняков осведомился граф.

Брунетти кивнул.

– Так почему же так прямо и не сказать, черт побери? – взорвался граф.

Маурицио, шагнув к графу и подняв руку, хотел было вставить слово, но его пронизывающий взгляд остановил племянника. Рука Маурицио опустилась, и он отступил.

– Мафия так мафия, – согласился Брунетти, – вам когда-нибудь приходилось иметь с ней дело?

– Нет. По крайней мере, мне об этом ничего не известно.

– А как вы думаете, те компании, с которыми вы имели дело, могли быть как-то связаны с мафиозными структурами?

– Вы что, с Луны свалились? – побагровев, вскипел граф. – Само собой разумеется, я был в свое время связан с «представителями мафиозных структур», как вы выражаетесь! Это все-таки Италия! Как здесь, по-вашему, по-другому вести дела?

– Не могли бы вы уточнить, сэр? – вежливо осведомился Брунетти.

Граф выразительно вскинул руки, показывая, как он поражен такой вопиющей наивностью.

– Я закупал сырье у одной компании, которую впоследствии оштрафовали за сброс в Волгу отработанных отходов. Есть такая река в России, слышали? Президент одного из моих поставщиков сейчас отбывает срок в Сингапуре за использование детского наемного труда. Нанимал на работу десятилетних мальчишек и заставлял их вкалывать по четырнадцать часов в сутки! Другого, заместителя директора одного нефтеперерабатывающего завода в Польше, арестовали за сбыт наркотиков! – Во время этой бурной тирады граф мерил порывистыми шагами пространство перед холодным камином. Вдруг он внезапно остановился перед Брунетти. – Ну что, достаточно? Или что-нибудь еще?

– Похоже, все эти компании довольно-таки далеко отсюда, – мягко заметил Брунетти.

– Далеко?

– Именно далеко. Я имел в виду что-то поближе, по крайней мере, в пределах Италии.

У графа был такой вид, будто он слегка растерялся; он явно не знал, как отреагировать на последние слова Брунетти: то ли снова взорваться, то ли ответить по существу. Маурицио воспользовался моментом, чтобы вставить слово:

– Года три назад у нас были неприятности с поставщиками из Неаполя. – Брунетти бросил на него вопросительный взгляд, и тот продолжал: – Они поставляли нам запчасти для наших грузовиков, но, как позже выяснилось, они были краденые. Их таскали с грузовых кораблей, следующих транзитом через Неаполь.

– И что дальше?

– Мы отказались от их услуг и нашли другого поставщика.

– Это был крупный контракт? – поинтересовался Брунетти.

– Достаточно крупный, – вмешался граф.

– На какую сумму?

– Около пятидесяти миллионов лир в месяц.

– Как они на это отреагировали? Что сказали? Может, угрожали вам?

Граф презрительно пожал плечами:

– Вы что, не знаете, как это бывает? Слов было сказано много, но если вы имеете в виду угрозы… Нет, они нам не угрожали.

– Почему?

Граф промолчал; пауза затянулась настолько, что Брунетти был вынужден повторить свой вопрос:

– Как вы думаете, почему?

– Я порекомендовал их другому клиенту. Тоже грузоперевозчику.

– Вашему конкуренту?

– Сейчас у нас все конкуренты, – не без иронии заметил граф.

– А другие неприятности были? Может, с наемными рабочими? Может, у кого-то из них были связи с мафией?

Прежде чем граф успел ответить, Маурицио решительно отрезал:

– Нет.

Брунетти наблюдал за лицом графа, и от него не укрылось удивление, отразившееся на его лице, когда он услыхал ответ племянника.

Стараясь не падать духом, Брунетти повторил свой вопрос, на сей раз обращаясь непосредственно к графу:

– Может, вам все-таки было известно о ком-то, кто был как-то связан с мафией?

Граф решительно покачал головой:

– Нет. Нет. И еще раз нет.

Прежде чем Брунетти успел задать следующий вопрос, графиня вдруг прошелестела из своего угла:

– Это был мой мальчик. Я его так любила. – Когда Брунетти повернулся к ней лицом, она снова погрузилась в молчание и принялась перебирать четки.

Граф склонился над женой и нежно коснулся ее щеки. Она никак не отреагировала на его прикосновение; едва ли она вообще сознавала, что он рядом.

– По-моему, все это зашло слишком далеко, – сказал граф, выпрямляясь и выразительно глядя на Брунетти.

Но Брунетти интересовал еще один вопрос, и он не замедлил задать его:

– У вас есть его паспорт?

Граф снова замешкался с ответом, а Маурицио уточнил:

– Чей? Роберто?

Брунетти кивнул.

– Разумеется.

– Он сейчас здесь?

– Да, в его комнате. Я видел его там, когда мы… когда мы там прибирали.

– Вы не могли бы мне его принести?

Маурицио вопросительно посмотрел на графа; тот стоял неподвижно, как статуя, и хранил молчание.

Тогда Маурицио извинился и вышел; в течение добрых трех минут граф и Брунетти слушали монотонное «Аве Мария» графини и стук ударявшихся друг о друга бусинок четок.

Наконец Маурицио вернулся и протянул Брунетти паспорт.

– Может, желаете, чтобы я написал расписку?

Граф отверг его предложение нетерпеливым взмахом руки, и Брунетти сунул паспорт в карман брюк, даже не потрудившись в него заглянуть.

Из угла снова раздался голос графини, на этот раз прозвучавший неожиданно громко:

– Мы все ему отдали, все. Без него моя жизнь утратила всякий смысл, – произнесла она и снова забормотала «Аве Мария» под монотонный стук четок.

– Мне кажется, на сегодня для нее это более чем достаточно, – сказал граф, глядя на жену с нескрываемой болью. Брунетти подумал, что это было первое проявление чувств с его стороны за сегодняшний вечер.

– Да-да, – согласился Брунетти и поспешил к выходу.

– Я провожу вас, – вызвался граф. От Брунетти не укрылось, что Маурицио бросил на дядю многозначительный взгляд, однако тот, похоже, этого не заметил и заторопился к двери, чтобы придержать ее для Брунетти.

– Спасибо, – кивнул тот, обращаясь ко всем присутствующим в комнате, хотя, если честно, он сомневался, что кто-либо из них отдавал себе отчет, что он все еще здесь.

Граф провел его по коридору и распахнул входную дверь.

– Может, вы еще что-нибудь вспомнили, ваше сиятельство? Любая информация нам поможет.

– Нет. Нам уже ничего не поможет, – пробормотал граф, обращаясь скорее к самому себе.

– Если вы все же что-нибудь вспомните, будьте добры, позвоните мне, ладно?

– Не о чем тут больше вспоминать, – отрезал граф и захлопнул дверь, прежде чем Брунетти успел еще что-нибудь сказать.

Брунетти приступил к изучению паспорта Роберто Лоренцони только вечером, после ужина. Первое, что ему бросилось в глаза, была его толщина; в конце был вклеен дополнительный лист, сложенный гармошкой. Брунетти развернул его (лист оказался чуть ли не в руку длиной) и принялся изучать многочисленные визы. Перевернув лист, он увидел еще несколько штампов. Брунетти свернул лист и открыл паспорт на первой странице.

Документ был выдан шесть лет назад и ежегодно продлевался вплоть до исчезновения его хозяина. В паспорте были также указаны дата рождения Роберто, его рост, вес и адрес. Брунетти начал листать паспорт; естественно, визы стран – членов ЕС отсутствовали, но зато не было недостатка в других: США, Мексика, Колумбия, Аргентина. Далее в хронологическом порядке: Польша, Болгария и Румыния. Но потом хронологический порядок нарушался; создавалось впечатление, будто таможенные службы просто ставили штампы на первой попавшейся странице.

Брунетти сходил на кухню за бумагой и ручкой, а потом начал составлять список поездок Роберто, стараясь по возможности придерживаться хронологии. Через пятнадцать минут он исписал два листа: получилось две колонки с датами и названиями мест, которые посещал Роберто. Помимо всего прочего, ему пришлось сделать еще множество вставок, которые приходилось добавлять всякий раз, когда он натыкался на визу, проставленную наобум.

Выписав необходимую информацию со всех штампов, Брунетти переписал список набело: на этот раз у него получилось три листа. В последний раз, за десять дней до похищения, Роберто побывал в Польше, прилетев в Варшаву на самолете. Выездная виза свидетельствовала о том, что он пробыл там всего один день. Кроме того, за три недели до похищения он побывал в двух странах, названия которых были указаны на кириллице: по его представлению, в Белоруссии и Таджикистане.

Он прошел по коридору и остановился у дверей кабинета Паолы. Она бросила на него вопросительный взгляд поверх очков:

– Да?

– Как у тебя с русским?

– Ты имеешь в виду моего любовника или уровень языка? – осведомилась она, снимая очки и кладя ручку на стол.

– Твои шуры-муры с русским любовником меня не касаются, – улыбнулся Брунетти. – Я имел в виду твой уровень языка.

– Я бы сказала, нечто среднее между Пушкиным и дорожными указателями.

– А как у тебя с географическими названиями?

Она протянула руку за паспортом, который Брунетти держал в руке; подойдя к столу, он отдал ей паспорт, а сам встал позади нее и стал с рассеянным видом снимать шерстяную нитку с ее свитера.

– Что конкретно? – спросила Паола, беря в руки паспорт.

– На самой последней странице, на дополнительном листе.

Открыв паспорт, Паола развернула гармошку.

– Брест.

– Где это?

– В Белоруссии.

– У нас есть географический атлас? – поинтересовался Брунетти.

– По-моему, где-то был. В комнате Кьяры, если я не ошибаюсь.

Когда Брунетти вернулся с атласом, она уже переписала названия городов и стран на листок бумаги. Когда он положил атлас на стол, она сказала:

– Прежде чем мы его откроем, надо посмотреть, в каком году он был выпущен.

– А что, это важно?

– Многие названия изменились. И не только стран, но и городов.

Паола открыла атлас на титульной странице.

– Что ж, посмотрим, может, этот еще подойдет. Издан в прошлом году. – Она открыла алфавитный указатель, нашла Белоруссию, и снова перелистала атлас.

Некоторое время оба молча изучали маленькую страну, приютившуюся между Польшей и Россией.

– Это одна из бывших союзных республик, которые недавно заявили о прекращении существования СССР и провозгласили суверенитет.

– Жаль, что только русские способны провозгласить суверенитет, – вздохнул Брунетти, подумав о том, с какой радостью Северная Италия, провозгласив суверенитет, отделилась бы от Рима.

Паола уже привыкла к подобным замечаниям мужа и ничего не сказала; надев очки, она снова склонилась над картой. Наконец ткнула пальцем в искомый пункт:

– Вот он, твой Брест. Прямо на границе с Польшей. – Удерживая палец на Бресте, она продолжала искать. Через несколько секунд она снова ткнула пальцем в атлас. – А вот и второй город. Похоже, он всего в ста километрах от Бреста.

Брунетти положил открытый паспорт рядом с атласом и внимательно посмотрел на визы. Номера и даты были проставлены, в соответствии с западным стандартом, римскими цифрами.

– Всего за один день, – сказал он.

– В смысле?

– Он выехал из Польши в Белоруссию и пробыл там всего один день, а может, и еще меньше, а потом вернулся.

– По-твоему, это странно? Ты же сам говорил, что он был у отца кем-то вроде мальчика на побегушках. Может, ему поручили доставить какой-нибудь контракт или забрать посылку.

– М-м, – согласился Брунетти.

Он взял атлас и принялся листать страницы.

– Что ты ищешь?

– Хочу понять, каким путем он попал вот сюда, – ответил он, изучая карту Западной Европы и проводя пальцем по предполагаемому маршруту, – по всей вероятности, сначала через Польшу, а потом – через Румынию, если предположить, что ему пришлось добираться на машине.

– Сомневаюсь, что Роберто был из числа тех, кто станет трястись в автобусе, – прервала его Паола.

Держа палец на карте, Брунетти хмыкнул:

– …А потом минуя Австрию, и дальше – через Тарвизио и Удине.

– По-твоему, это принципиально?

Брунетти пожал плечами.

Паола, которой уже надоело возиться с атласом, сложила дополнительный лист, закрыла паспорт и протянула его Брунетти.

– Если это и в самом деле так для тебя важно, то все равно теперь ты уже не узнаешь. Он-то уж точно ничего тебе не скажет. – И снова погрузилась в книгу, которую читала до его прихода.

– «Гораций, много в мире есть того, что вашей философии не снилось», [28] – важно продекламировал Брунетти, вспомнив, как часто она цитировала ему эту фразу из «Гамлета».

– Ты это к чему? – осведомилась Паола, не в силах удержаться от улыбки. Она явно была довольна, что он выиграл этот раунд.

– Я это к тому, что мы живем в век пластика.

– Пластика? – удивленно переспросила она.

– И компьютеров.

Видя, что она все еще не может взять в толк, куда он клонит, Брунетти лукаво улыбнулся и сказал, подражая телевизионному диктору:

– …Никогда не покидайте вашего дома без пластиковой карты «Америкэн экспресс», – наконец, видя, что она догадывается, к чему он клонит, Брунетти добавил: – «…и тогда я смогу пойти по твоему следу…» – И тут Паола, поняв, наконец, что он имеет в виду, засмеялась, и они хором завершили фразу:

– …с помощью компьютера синьорины Элеттры.