Честь Шарпа

Глава 6

Они около часа ехали через долины к штаб-квартире армии. Майор Хоган, чувствуя себя неловко, держал жандармов между собой и Шарпом.

В городе, в который они вошли глухими улицами, Шарп был отведен к дому, где был расквартирован сам Веллингтон. Он слез с коня, был проведен через двор конюшни и заперт в маленькой пустой комнате без окон. В комнате был голый каменный пол, который, как и стены, был в пятнах крови. Выше пятен крови на побеленной стене были вбиты большие ржавые гвозди. Шарп предположил, что на них вешали подстреленных зайцев и кроликов, однако соседство ржавых гвоздей и крови так или иначе придавало комнате зловещий вид. Единственный свет проникал сверху и под неплотно закрывающейся дверью. В комнате был стол, два стула, и все вокруг пропахло лошадиной мочой.

Дверь была заперта. Снаружи Шарп слышал стук сапог его охраны во дворе конюшни. Он мог слышать также разные домашние звуки: бренчали ведра, лилась вода на камни, лошади переступали с ноги на ногу в стойлах. Он сидел, задрав ноги на стол, и ждал.

Хоган уехал сразу. Добравшись до этого дома, он коротко попрощался, не обнадежив Шарпа ни единым словом, и оставил его в покое. Убийство. Шарп знал, какое бывает наказание за убийство, но это казалось ему нереальным. Убийство маркиза? В этом не было никакого смысла. Если бы он был арестован за то, что пытался драться на дуэли, то, возможно, он понял бы это. Он готов был выслушать несколько презрительных высказываний Веллингтона, произнесенных ледяным тоном, но ведь не обвинение в убийстве! Он ждал.

Солнечный свет, проникающий под дверью, двигался по полу по мере того, как тянулось утро. Он чувствовал запах горящего табака из трубки часового. Слышал мужской смех в конюшнях. Колокол деревенской церкви пробил одиннадцать, затем раздался скрежет засова в двери, и Шарп нехотя снял ноги со стола и встал.

Лейтенант в синем мундире кавалерийского полка вошел в комнату. Он моргал, попав с яркого света в темноту примитивной камеры, а потом нервно улыбнулся, выкладывая пачку бумаг на стол.

— Майор Шарп?

— Да. — Почему-то молодой человек казался знакомым.

— Я — Трампер-Джонс, сэр, лейтенант Майкл Трампер-Джонс.

Мальчишка ожидал, что Шарп узнает его. Шарп вспомнил, что был полковник кавалерии по имени Трампер-Джонс, который потерял руку и глаз при Ролице.

— Я встречал вашего отца?

— Не знаю, сэр. — Трампер-Джонс снял шляпу и улыбнулся. — Мы встречались на прошлой неделе.

— На прошлой неделе?

— В сражении, сэр.

— Сражение? А-а… — Шарп вспомнил. — Вы — адъютант генерала Престона?

— Да, сэр. — Трампер-Джонс разложил несколько бумаг на стол. — И ваш защитник.

— Мой — что? — зарычал Шарп, заставив Трампер-Джонса отступить назад к двери, которая была заперта часовым.

— Я — ваш защитник, сэр.

Шарп сел. Он уставился на напуганного молодого человека, который выглядел так, будто еще не окончил школу. Он подвинул свободный стул.

— Сядьте, Трампер-Джонс, ради Бога. Защитник меня от чего?

Он знал, но хотел услышать это снова.

Трампер-Джонс нервно приблизился. Он положил шляпу на стол возле бумаг и откинул прядь каштановых волос со лба. Он откашлялся:

— Вы обвиняетесь в убийстве испанского генерала Казарес, маркиза де…

— Я знаю, черт побери, кто он.

Шарп наблюдал, как Трампер-Джонс суетится с бумагами.

— В этом проклятом месте найдется чашка чая?

От этого вопроса Трампер-Джонс взволновался еще больше.

— У нас нет времени на это, сэр.

— Времени?

— Военный трибунал созван на половину первого, сэр. Сегодня, — добавил он неуверенно.

— Иисус Христос! — вскричал Шарп. Трампер-Джонс ничего не сказал. Он боялся стрелка со шрамом на лице, который поставил локти на стол.

— Вы адвокат, Трампер-Джонс?

— Нет, сэр.

— Вы делали это прежде?

— Нет, сэр. — Он осторожно улыбнулся. — Я здесь всего только месяц.

— Где майор Хоган?

— Не знаю, сэр.

— Ладно… И как вы планируете доказать мою невиновность, Трампер-Джонс?

Молодой человек откинул прядь волос со лба. У него был голос, как у Д’Алембора, но без его уверенности. Он улыбнулся нервно.

— Я боюсь, что это выглядит слабо, сэр.

— Расскажите мне.

Трампер-Джонс казался более счастливым, когда он мог читать по бумажке.

— Здесь говорится, сэр, что вы познакомились с маркизой де Казарес эль Гранде…

— Правда.

— И что вы угрожали ей, сэр. — Трампер-Джонс сказал это робко.

— Я сделал что?

Трампер-Джонс чуть не подпрыгнул на стуле.

— Вы преследовали ее… — Он покраснел. — В общем, вы угрожали ей, сэр.

— Я не делал ни черта подобного!

Трампер-Джонс сглотнул, откашлялся и взмахнул листком бумаги.

— Есть письмо, сэр, от ее милости к ее мужу, и в нем говорится…

Шарп откинулся назад.

— Избавьте меня, лейтенант. Я знаю маркизу. Давайте признаем, что у них есть письмо. Продолжайте.

Значит, она спровоцировала поединок. Д’Алембор намекнул на это, Шарп отказался верить этому, но он предполагал, что это имеет смысл. Все же он находил, что трудно поверить, будто женщина, которая любила тебя, могла так легко тебя предать.

Трампер-Джонс снова откинул волосы.

— Письмо вызвало поединок, сэр, который вам помешали закончить?

— Правда. — Все это казалось совершенно безнадежным.

— И поскольку вам помешали драться, сэр, вы, как утверждает судебное расследование, пошли на квартиру генерала вчера вечером и убили его.

— Неправда.

— У них есть свидетель, сэр.

— Действительно? — Шарп произнес это слово презрительно. — И кто?

Бумаги зашелестели.

— Капитан Морильос, сэр, из полка принцессы. Он командовал охраной дома генерала Казарес вчера вечером, и он видел, как британский офицер стрелков покинул дом в три часа утра. Офицер, утверждает он, был вооружен прямым палашом.

Это точный штрих, подумал Шарп. Офицеры стрелков носят кривые кавалерийские сабли, и только Шарп носит прямой палаш. Он покачал головой:

— И почему капитан Морильос не остановил этого человека?

— Ему приказали только не давать людям входить в дом, сэр, но не выходить из него.

— Продолжайте.

Трампер-Джонс пожал плечами.

— Это все, сэр. Я думаю, сэр… — Он запнулся от волнения.

— Ну?

— Я думаю, сэр, что, если мы предоставим суду ваш послужной список, сэр, они должны быть снисходительными. Орел, сэр, «Отчаянная надежда» в Бадахосе… — Его голос смолк.

Шарп улыбнулся.

— Вы хотите, чтобы я признал себя виновным и надеялся, что они не расстреляют героя, так что ли?

— Повесят, сэр. — Трампер-Джонс покраснел. — Вы будете разжалованы и приговорены к смерти как уголовный преступник. Только, конечно, если они…

— Если они признают меня виновным?

— Да, сэр.

Шарп уставился на ржавые гвозди на стене. Конечно, этого не может быть. Вот сейчас он проснется и почувствует несказанное облегчение, потому что это всего лишь сон. Он посмеется над этим, рассказывая сержанту Харперу, как ему снилось, что его судили военным судом!

Однако это был не сон. Он был обречен на это, и он понимал почему. Понимание не уменьшало горечь. Испанский генерал был убит, и Шарп знал достаточно хорошо, как хрупок союз между британцами и испанцами. Испанская гордость была оскорблена тем, что они нуждаются в британцах, чтобы изгнать захватчиков со своей земли, и их благодарность была сильно приправлена гордостью. Веллингтон, чтобы ослабить удар по союзу, должен действовать стремительно, чтобы предложить испанцам жертву.

И все же кто-то еще действовал стремительно, кто-то, кто хотел смерти Шарпа, и он посмотрел на возбужденного Трампер-Джонса и голосом, который казался слабым и усталым, попросил, чтобы тот зачитал вслух копию письма маркизы.

Ничего из того, что в нем говорилось, не было правдой, конечно, но письмо было весьма весомым свидетельством. Шарп посмотрел на возбужденного молодого человека.

— Мне нужны бумага, чернила и перо.

— Но, сэр…

— Найдите их!

Он писал в течение часа, игнорируя лейтенанта Трампер-Джонса, излагая в письме майору Хогану собственную версию событий этой ночи, разоблачая ложь в письме маркизы, предупреждая друга, что это — заговор, смысла которого он не понимает. Даже если Шарп будет мертв, то и тогда Хоган не сможет сказать, что он не был предупрежден. И все же каков смысл заговора? Какой цели может послужить смерть Шарпа? Он мог понять убийство Маркиза, потому что такое убийство ослабит хрупкий союз, но он не видел смысла заговора, целью которого была его собственная смерть, и к тому же он не верил, что маркиза хотела его смерти.

Он свернул письмо.

— Это надо передать майору Хогану.

— Да, сэр.

Тут загремели сапоги во дворе, раздался скрежет засова, и внезапно хлынул яркий солнечный свет, когда дверь распахнулась. Сержант, возглавлявший конвой Шарпа, усмехнулся стрелку:

— Удачи, сэр.

Шарп улыбнулся, но ничего не сказал. Удача, думал он, покинула его. У него не было ни одной удачи с того дня у Ворот Бога, когда Тереза умерла, и он помнил, как ночью накануне ее гибели он был проклят Обадайей Хаксвиллом. Проклят он, и имя его похоронено в камне.

Сержант Хаксвилл, который завербовал Шарпа в армию, который добился того, чтобы Шарпа выпороли, о чем до сих пор напоминают шрамы на его спине, и который стал заклятым врагом Шарпа, был мертв — застрелен Шарпом и лежит в могиле. Шарп задавался вопросом, сколько часов пройдет, прежде чем он тоже свалится в неглубокую траншею и его труп завалят сухой землей Испании. Он последовал за сержантом к своей судьбе.

Майор Вонн, учтивый валлиец, был обвинителем в трибунале. Его голос, мягкий и музыкальный, старался выразить искреннее сожаление, которое он испытывал, по его словам, исполняя эту печальную обязанность преследовать по суду офицера, столь прославленного своей храбростью.

Британские офицеры за столом не смотрели на Шарпа. Генерал Эдуард Пакенхэм, генерал-адъютант и шурин Веллингтона, председательствовал. Три испанских офицера с лицами, неподвижными как маски, уставились на подсудимого.

Майор Вонн, несмотря на свои сожаления, предложил суду ясную и заслуживающую доверия версию событий ночи. Майору Шарпу воспрепятствовали защитить его честь в поединке. Неудача терзала его. Он пошел ночью и убил мужа женщины, которую он безжалостно преследовал. Он очень сожалеет, что должен привести это свидетельство, но у нет другого выбора — и он передал письмо, подписанное и запечатанное печатью маркизы.

Нед Пакенхэм поднял письмо, как если бы оно было заражено чумой, и возвратил его Вонну. Письмо было внесено в протокол военного трибунала.

Вонн показал письмо Шарпу.

— Вы узнаете почерк, майор? Напоминаю вам, что вы находитесь под присягой.

Шарп изучал пухлое, умное лицо.

— Маркиза — француженка, она шпионка, и…

— Спасибо, майор, я только спросил, узнаете ли вы почерк. Узнаете?

Он узнал, но не видел смысла в том, что делать свое положение еще более мрачным, чем оно уже было.

— Я не могу сказать.

Вонн ушел назад к своему столу.

— К счастью, у нас есть свидетели, которые могут…

Шарп повысил голос.

— У меня есть другое письмо от…

— Мы заинтересованы в этом письме, майор!

Вонн резко развернулся, но Пакенхэм поднял руку. Он посмотрел Шарпу в глаза впервые с тех пор, как стрелок вошел в комнату.

— У вас есть другое письмо от этой леди?

Шарп кивнул. Он не сказал Трампер-Джонсу о письме, потому что у Шарпа не было никакой веры в способности молодого человека.

— Она написала мне, сэр, после смерти моей жены. Она хотела выразить мне свои соболезнования. Она сожалела, что не может передать их мне лично. — Он не смог удержаться от легкой улыбки. Такое письмо едва ли пришло бы от женщины, которую он преследовал. Он увидел вспышку надежды на лице лейтенанта Трампер-Джонса. — Я хотел бы, чтобы это письмо тоже занесли в протокол, сэр.

Генералы за столом улыбались, предвкушая победу Шарпа. Пакенхэм откинулся назад.

— У вас есть письмо, майор Шарп?

— В моем ранце, сэр.

— Майор Вонн? — Пакенхэм обернулся к валлийцу. — У вас нет никаких возражений?

— Нет, сэр, ни одного. Но я должен сказать суду, что мы уже конфисковали имущество подсудимого, обыскали его, и никакого письма не было найдено.

— Оно находится в моем ранце! — сказал Шарп упрямо.

Вонн вздохнул.

— Майор Майкл Хоган проводил обыск, сэр. Никакого письма не было обнаружено.

Офицеры за столом снова смотрели на зеленую скатерть, на которой были разложены палаш Шарпа и ножны, побитые на войне, тоже лежали на столе.

Священник маркиза через переводчика засвидетельствовал, что он обнаружил слуг маркиза спящими перед комнатой его хозяина. Возможно, задал он вопрос, им дал сонное зелье подсудимый?

Капитан Морильос, похожий на быка человек, дал свои свидетельские показания. Он видел при свете факела, установленного на воротах сада, офицера стрелков, выходящего в три утра. Нет, он не видел лица человека, но он видел английский мундир и тяжелый палаш.

В зале суда было жарко. Шарп чувствовал, как пот выступил у него под рубашкой. Он слушал безнадежно, поскольку лейтенант Трампер-Джонс был не в состоянии сдвинуть капитана Морильоса с его точки зрения ни на дюйм. Капитан утверждал, что хорошо разбирается в мундирах и холодном оружии и уверен относительно того, что он видел.

У Шарпа не было ничего, кроме знания, что он не виноват. Он поужинал с Харпером, Изабеллой и Д’Алембором, но он ушел до полуночи. Он спал в своей квартире, но он не мог привести свидетелей, которые могли бы поклясться, что они наблюдали за ним всю ночь.

Майор Вонн отмахнулся от мухи, жужжавшей перед его лицом.

— Майор Шарп. Вы знали маркизу де Казарес эль Гранде и Мелида Садаба?

— Да.

— И это знакомство, — выделил он последнее слово, — стало причиной вызова, который вы приняли вчера?

— Нет.

— Нет?

— Я никогда не угрожал ей.

— Отрадно слышать это. — Вонн улыбнулся и сделал два неторопливых шага к центру комнаты. — Но вы действительно знали ее?

— Да.

— Хорошо? Вы знали ее хорошо?

— Да, но…

— Достаточно. Вас вызвал майор Мендора, помощник генерала?

— Да.

— И вы приняли вызов?

— Да.

— Даже при том, что вы знали, что принятие вызова вступает в противоречие с приказами по строевой части армии?

Шарп посмотрел в самодовольное лицо обвинителя.

— Я пошел в брешь в Бадахосе тоже без приказа.

Двое из офицеров за столом улыбнулись. Вонн только поднял бровь.

— Еще одно непродуманное действие, майор?

Шарп ничего не сказал. Вонн вздохнул и отошел назад к столу. Он аккуратно сложил свои бумаги, как если бы он знал, что они больше не понадобятся.

— Вам воспрепятствовали закончить этот поединок?

— Да.

— Мы должны быть благодарны, что хоть кто-то исполнил свои обязанности вчера. По-видимому, майор, вы чувствовали себя смертельно оскорбленным?

Шарп нахмурился.

— Нет.

— Ах! Вы дрались на дуэли ради тренировки, может быть?

— Я дрался за свою честь.

Вонн ничего не сказал. Слово висело, напыщенное и глупое, в напряженное атмосфере суда.

Офицеры из состава суда пытались найти другие свидетельства, но не было ни одного. У Шарпа не было никаких свидетелей. Его отправили назад в его камеру ждать приговора.

Прошло только десять минут до того, как его сопроводили обратно.

Он был виновен.

Лейтенант Трампер-Джонс, с прядью волос, закрывшей ему один глаз, произнес удивительно страстную речь в пользу приговоренного. Он описал его храбрость, перечислил все его действия на поле боя, цитировал «Таймс», который называл Шарпа «отважным сыном Альбиона». По причине его героизма, его вклада в эту войну, сказал Трампер-Джонс, суд должен смягчить наказание.

Майор Вонн признал наличие храбрости. Он указал, однако, также и на то, что испанцы доверили Веллингтону свою честь и свою армию. И это доверие было подорвано. Испанцы усомнились бы в честных намерениях союзника, который позволяет убийце одного из их именитых граждан, отважного генерала, который подавил восстание в Банда Ориенталь, остаться безнаказанным. В интересах союза, так же как, естественно, и правосудия, майор боится, что он должен требовать самого строгого наказания. Он казался опечаленным, но говорил с уверенностью человека, который знал результат.

Генералу Пакенхэму было неловко. Он тоже был здесь по приказу. Его взгляд избегал подсудимого, когда он приказал, что майор Шарп должен быть лишен звания и уволен из армии. Когда эти формальности будут закончены — что должно быть сделано к четырем часам того же дня, Ричард Шарп должен будет сопровожден к главной площади города, где в присутствии четырех испанских батальонов он будет повешен.

Неохотно, с болью в глазах, Пакенхэм посмотрел на Шарпа.

— Что-нибудь хотите сказать?

Шарп посмотрел на него вызывающе:

— Прошу разрешения умереть в куртке стрелка, сэр.

— Отказано. — Пакенхэм выглядел так, словно хотел добавить, что Шарп опозорил его мундир, но эти слова так и не прозвучали. — Слушание закрыто.

Он встал, и Шарпа вывели от зала суда — со связанными руками, приговоренного к повешению.