Четвертая мировая война

Субкоманданте Маркос Изменение в структуре войны

Согласно нашей концепции, так называемые мировые войны, будь то Первая, Вторая или же те, что мы называем Третьей и Четвертой, обладают многими постоянными характеристиками.

Одна из них — это завоевание территорий и их реорганизация. Если вы посмотрите на карту мира, то увидите, что после окончания любой из мировых войн в мире происходили не только территориальные изменения, но и перемены в обустройстве этих территорий. После Первой мировой войны возникла одна карта мира, а после Второй мировой — другая.

В результате окончания того, что мы решаемся назвать Третьей мировой войной, а другие называют «холодной войной», тоже состоялось завоевание и последующая реорганизация территорий. Это произошло в конце 80-х и совпало с распадом социалистического лагеря, возглавлявшегося Советским Союзом. И с началом 90-х, начало вырисовываться то, что мы называем Четвертой мировой войной.

Другая отличительная черта — это уничтожение противника. В случае Второй мировой войны это был нацизм, а Третьей — все, что было известно как СССР и социалистический лагерь, противостоявшие капиталистическому миру.

Третья отличительная черта — это управление завоеванным. В момент, когда территории завоеваны, необходимо начать управлять ими так, чтобы это было выгодно победителю. Мы часто используем термин «завоевание», потому что являемся экспертами в этом деле. Государства, которые раньше назывались национальными, всегда стремились к завоеванию коренных народов. Несмотря на эти постоянные черты, существует ряд переменных, изменяющихся от одной войны к другой — стратегия, участники, то есть стороны, применяемое ими вооружение, и, наконец, тактика. Несмотря на постоянное изменение тактики, она всегда проявляется, и для понимания сути той или иной войны можно изучать.

Третья мировая или «холодная» война занимает период с 1946 года (или, если угодно, с бомбы сброшенной на Хиросиму в 1945 году) до 1985–1990 годов. Это большая мировая война, состоявшая из множества войн локальных. И, как все остальные, она закончилась завоеванием территорий и уничтожением противника. Следующий шаг — переход к управлению завоеванным и реорганизация территорий. В этой войне были следующие участники: во-первых, две сверхдержавы — Соединенные Штаты и Советский Союз со своими сателлитами; во-вторых, большинство европейских государств; в-третьих, Латинская Америка, Африка и часть Азии и Океании. Страны периферии вращались вокруг США или СССР, согласно тому, что их больше устраивало. За сверхдежавами и странами периферии находились зрители и жертвы, то есть остальной мир. Борьба между сверхдержавами не всегда происходила напрямую. Часто она осуществлялась посредством других стран. Тогда как крупные промышленно развитые государства присоединялись к одному или другому блоку, остальные страны и их население выступали в качестве зрителей или жертв. Основными характеристиками этой войны было: первое — гонка вооружений и второе — локальные войны. Обладая ядерным оружием две сверхдержавы соревновались между собой в том, сколько раз они могут уничтожить мир. Формой давления на противника, была демонстрация превосходящей его силы. И в то же время в разных местах планеты развязывались локальные войны, за которыми стояли сверхдержавы.

Как всем нам известно, результатом оказались поражение и распад СССР и победа США, вокруг которых сегодня объединено подавляющее большинство стран. Именно в этот момент начинается то, что мы называем Четвертой мировой войной. И здесь возникает одна проблема. Результатом предыдущей войны должен был стать монополярный мир — одна страна должна доминировать над всеми остальными, в мире, где у нее нет противников, — но для того, чтобы это стало реальностью, монополярный мир должен осуществить то, что известно как «глобализация». Представьте себе мир как большую завоеванную территорию, где противник уничтожен. Этим новым миром необходимо управлять, поэтому он должен быть глобализирован. Поэтому обращаются к информатике, которая в истории развития человечества столь же важна, как когда-то изобретение паровой машины. Информатика позволяет находиться в любом из мест одновременно, больше нет границ и ни временных, ни территориальных преград. Благодаря информатике начинается процесс глобализации. Стираются разделения, различия, национальные государства — и мир превращается в то, что довольно точно называют мировой деревней.

Концепцию, которая дает основания для глобализации, мы называем «неолиберализмом». Это новая религия, которая позволит, чтобы этот процесс был доведен до конца. В Четвертой мировой войне опять завоевываются территории, уничтожают противника и управляют уже захваченными землями.

Вопрос в том, какие территории необходимо завоевывать и кто является противником. Поскольку предыдущий противник уже исчез, мы утверждаем, что нынешним противником является человечество. Четвертая мировая война уничтожает человечество по мере того, как глобализация является универсализацией рынка. Все человеческое, что возникает на пути рыночной логики, объявляется враждебным и подлежит уничтожению. В этом смысле все мы являемся противником, который должен быть побежден — индейцы, не индейцы, наблюдатели за соблюдением прав человека, учителя, интеллектуалы, артисты. Любой, считающий себя свободным и таковым не являющийся.

В этой Четвертой мировой войне применяется то, что мы называем «разрушением». Территории разрушаются и освобождаются от людей. Во время войны территорию противника необходимо разрушить, превратить в пустыню. Но не просто из страсти к разрушению, а для того чтобы потом восстановить и заново упорядочить. В чем состоит основная проблема глобализации монополярного мира? В национальных государствах, сопротивлениях, культурах, формах взаимоотношений внутри каждого из народов, во всем том, что делает их разными. Разве может эта деревня стать мировой и весь мир одинаковым, если все такие разные? Когда мы говорим о необходимости разрушить и опустошить национальные государства, это не обязательно означает физическое уничтожение людей, но обязательно — это уничтожение различных форм человеческих взаимоотношений. После разрушения необходимо восстанавление. Восстановить территории и отвести на них людям место, которое определят законы рынка, — именно к этому ведет глобализация.

Первое препятствие — это национальные государства: необходимо напасть на них и их разрушить. Нужно уничтожить все, что делает государство «национальным», — язык, культуру, экономику, политическую структуру и социальную ткань. Национальные языки больше не нужны, необходимо их ликвидировать и утвердить новый язык. Вопреки тому, что можно подумать, этот язык — не английский, этот язык — информатика. Надо свести к одному все языки, перевести их на язык информатики, даже если этот язык — английский. Все культурные аспекты, делающие француза французом, итальянца — итальянцем, датчанина — датчанином, мексиканца — мексиканцем должны быть разрушены, потому что это барьеры, мешающие доступу к глобализированному рынку. Вопрос уже не в том, как создать один рынок для французов, а другой — для англичан или для итальянцев. Нужно создать один-единственный рынок, где один и тот же человек сможет потреблять один и тот же продукт в любой части мира и где этот человек будет вести себя как гражданин мира, а не как гражданин национального государства.

Это значит, что история культур, история традиций сталкивается с этим процессом и является в Четвертой Мировой войне противником. Особенно серьезно это для Европы, где проживают народы с очень давними традициями. Французская, итальянская, английская, немецкая, испанская и прочие культурные логики — все, что не может быть изложено в теминах информатики и рынка — являются для глобализации препятствиями. Товары будут теперь циркулировать по информационным каналам, и все остальное должно быть или убрано, или отложено в сторону. Национальные государства обладали собственной экономической структурой и тем, что называлось «национальной буржуазией», — капиталистами, проживавшими в своей стране и там же получавшими свою прибыль. Так продолжаться больше не может: если вопросы экономики решаются на мировом уровне, экономическая политика любого национального государства, которое попытается защитить интересы своих национальных капиталов, будет объявлена врагом. Договор о свободной торговле и то, что привело к Европейскому Союзу и евро — все это симптомы глобализации экономики, хотя, как это происходит с Европой, речь вначале заходит лишь о региональной глобализации. Национальные государства пытаются выстраивать свои политические взаимоотношения, но политические взаимоотношения теперь уже не годятся. Я не определяю их как плохие или хорошие: дело в том, что эти политические взаимоотношения являются препятствием для действия рыночных законов. Национальный политический класс уже стар и должен быть заменен. Напрягите вашу память и попытайтесь припомнить имя хотя бы одного сегодняшнего крупного европейского государственного деятеля. Скорее всего, вам это не удастся. Самые главные персонажи Европы евро — это такие личности как банкир, президент Бундесбанка. То, что он скажет, предопределит политику президентов и премьер-министров разных стран Европы.

И если социальная ткань сейчас разорвана, былые отношения взаимопомощи, делавшие возможным сосуществование внутри национальных государств, сегодня тоже рвутся. И это питает различные кампании, направленные против гомосексуалистов и лесбиянок, против мигрантов, различные кампании ксенофобии. Все, что раньше находилось в определенном равновесии, разлетается вдребезги в момент, когда эта война атакует национальное государство и превращает его в нечто совершенно другое.

Речь идет о сведении всех к общему знаменателю, о превращении всех нас в существа совершенно одинаковые и об утверждении в мире только одного образа жизни. Главным развлечением при этом должна стать информатика: информатика должна стать работой, главной человеческой ценностью должно стать количество кредитных карточек, а также покупательная и производительная способность. В случае с преподавателями это очень просто. Уже неважно, у кого больше знаний и опыта, сейчас главное — кто проводит больше исследований, от этого зависят зарплаты, социальная защита и место в университете.

Все это тесно связано с североамериканской моделью. Тем не менее, Четвертая мировая война приводит к противоположному эффекту, называемому нами «расщеплением». Парадоксальным образом мир не превращается в единое целое, а наоборот, раскалывается на множество частей. Несмотря на то что, как предполагается, граждане мира должны становиться все более похожими друг на друга, из существующих ныне различий возникают все новые и новые — гомосексуалисты и лесбиянки, молодежь, мигранты. Национальные государства действуют как одно большое государство-земля-акционерное общество, дробящее нас на множество осколков.

Если вы посмотрите на карту мира этого периода — периода окончания Третьей мировой войны — и проанализируете историю последних восьми лет, вы увидите, что произошел значительный передел мира, особенно в Европе, но не только там. Там, где раньше была одна страна — сейчас их стало много, и карта мира продолжает дробиться. Таков парадоксальный результат Четвертой мировой войны. Вместо глобализации мир раскалывается и вместо того, чтобы под действием этого механизма все жители мира становились все более одинаковы и подчиненными ему, между ними возникает все больше и больше различий. Глобализация и неолиберализм превращают мир в архипелаг. И этому необходимо навязать рыночную логику, подвести все под общий знаменатель. Это мы называем «финансовой бомбой».

Одновременно с возникновением людей, отличных от других, умножаются различия. У каждого молодого человека — своя любимая группа, свои понятия о жизни, например, в каждой стране есть панки и скинхеды. Сейчас отличные не только отличны, но и множат свои различия и ищут собственную идентичность. Очевидно, что Четвертая мировая война не предлагает им зеркало, где они могут увидеть, что объединяет их с остальным человечеством, напротив — им предлагается разбитое зеркало. И каждый выбирает доставшийся ему осколок и с ним — свое поведение в жизни. Пока власть чувствует, что в ее руках — контроль над архипелагом, над людьми, не над территориями, — она за себя спокойна.

Мир разлетается на множество осколков, больших и маленьких. Уже не существует континентов в том смысле, что кто-то чувствует себя европейцем, африканцем или американцем. То, что предлагает глобализация неолиберализма, — это сеть, сплетенная финансовым капиталом или, если угодно, финансовой властью. Если в этом ее узле — кризис, его эффект будет амортизирован остальной ее частью. Если в одной из стран существует определенный уровень благополучия, его эффект не распространится на остальные страны. Таким образом, эта сеть не действенна, все то, что нам об этом говорили — ложь мирового масштаба, речь, столько раз повторенная лидерами Латинской Америки, будь то Менем, Фухимори, Седильо или другие руководители соответствующих моральных качеств. В действительности оказывается, что сеть эта сделала национальные государства гораздо более уязвимыми. Сейчас она заканчивает их уничтожение, и на этот раз — за счет внутренних эффектов. И любые усилия любой из стран по достижению внутреннего равновесия и поиск собственного пути для своего народа оказываются тщетными. Все зависит от того, что произойдет в одном из японских банков, от того, как поведет себя русская мафия или спекулянт в Сиднее. Так или иначе, национальные государства не могут спастись, приговор им окончателен и обжалованию не подлежит. Когда национальное государство соглашается на вступление в эту сеть — потому что нет другого выхода, его к этому вынуждают, хочет оно того или нет, — оно подписывает собственное свидетельство о смерти.

В результате мировой рынок стремится к одному — к превращению всех этих островов не в страны, а в свои торговые центры. Можно попасть из одной страны в другую и увидеть везде одни и те же продукты, уже нет никакой разницы. В Париже и в Сан-Кристобале-де-Лас-Касас можно потреблять одно и то же; находясь в Сан-Кристобале-де-Лас-Касас, можно в то же время быть и в Париже и узнавать одни и те же новости. Это — конец национальных государств. И не только их — это конец людей, из которых состоят эти государства. Единственное, что важно, — это закон рынка; именно он определяет, что если ты производишь столько-то — то стоишь столько-то, а если потребляешь столько-то — то стоишь столько-то. Достоинство, сопротивление, солидарность — помехи. Все, что мешает превращению человека в машину по производству и покупке товаров, — это враг, который должен быть уничтожен. Поэтому мы говорим, что противником в Четвертой мировой войне является весь род человеческий. Не уничтожая его физически, она уничтожает в нем все человеческое.

Но, как это ни парадоксально, с разрушением национальных государств достоинство, сопротивление и солидарность возникают вновь и вновь. И нет уз более сильных и прочных, чем те, что существуют между группами отличных от других — между гомосексуалистами, лесбиянками, молодежью и мигрантами. Поэтому эта война ведется и против тех, кто отличается. Именно в этом — причины мощных расистских кампаний в Европе и Соединенных Штатах против тех, у кого смуглая кожа, тех, кто говорит на другом языке или принадлежит к другой культуре. В том, что остается от национальных государств, ксенофобия культивируется в виде угроз вроде: «Эти турецкие мигранты хотят отобрать у тебя работу», «Эти мексиканские мигранты приехали к нам, чтобы насиловать, воровать и распространять среди нас свои дурные привычки». Национальные государства или то немногое, что от них остается, поручают новым гражданам мира миссию избавления от миргантов. И потому процветают такие группы, как Ку-Клукс-Клан, и ко власти приходят персонажи такой выдающейся порядочности, как Берлускони. Все они привносят свой вклад в кампанию ксенофобии. Ненависть к другим, преследования всех, отличных от остальных, становятся мировым явлением. Перед лицом этой агрессии различия множатся и укрепляются. Я не хочу квалифицировать это как что-то хорошее или плохое, но сегодня это так.

ВОЙНА ВЕДЕТСЯ НЕ ТОЛЬКО ОРУЖИЕМ

В чисто военном отношении, у Третьей мировой войны была своя логика. В первую очередь эта война была конвенциональной, строившейся на том, что каждая сторона выставляет своих солдат, они сражаются и выживший побеждает. Это происходило на одной специально отведенной для этого территории, которой, в случае сил Оргенизации Североатлантического альянса, НАТО, и сил Варшавского договора, являлась Европа. С началом этой конвенциональной, то есть ведущейся между армиями, войны, была начата и гонка вооружений.

Рассмотрим некоторые детали. Это (показывает винтовку) — полуавтоматическое оружие и называется оно АР-15, автоматическая винтовка. Ее создали для войны во Вьетнаме, и разобрать ее можно очень быстро (разбирает ее) — раз, и готово. Когда ее сделали, североамериканцы думали о сценарии конвенциональной войны, то есть о столкновении крупных воинских контингентов. «Отправим много солдат, бросим их в бой и кто-нибудь да останется.» В то же время, Варшавский договор разрабатывал автомат Калашникова, известный больше, как АК-47, оружие с большой огневой мощью на коротких дистанциях, до 400 метров. Советская концепция подразумевала волновые атаки войск: сначала выдвигалась и открывала огонь первая линия, и если она гибла, в бой вступали вторая и третья. Побеждал тот, у кого больше солдат. Тогда североамериканцы пришли к выводу что «старая винтовка «Гаранд» времен Второй мировой войны нам уже не годится. Теперь нам нужно оружие с большой огневой мощью для коротких дистанций». Так они разработали АР-15 и испытали ее во Вьетнаме. Но она себя не оправдала. Когда их атаковал «Вьетконг», механизм не закрывался и вместо выстрела винтовка просто щелкала. Но это был не фотоаппарат, а оружие. Потом они попытались решить эту проблему с помощью модели М-16А1. Здесь загвоздка заключалась в том, что в этой винтовке используются два вида патронов. Один, гражданский, сечением в 2,223 дюйма — их можно купить в любом магазине Соединенных Штатов. И другой — 5,56-миллиметровый, находящийся исключительно на вооружении сил НАТО. Эта пуля очень эффективна и у нее есть одна хитрость. Целью войны является нанесение противнику потерь, а не убийство его солдат, потому что потерей в армии считается просто вывод солдата из строя, когда он уже не может воевать. Женевская конвенция — договор с целью гуманизации войны — запрещает разрывные пули, потому что когда они попадают в цель, они гораздо более разрушительны и смертельны, чем обычные пули с твердым сердечником.

«Поскольку цель в повышении числа раненых и понижении убитых, — сказали в Женеве, — запретим разрывные пули». Попадение пули с твердым сердечником выводит тебя из строя, ты являешься потерей, но если только пуля не поражает жизненно важный центр, тебя не убивает. Для выполнения Женевской конвенции и осуществления своей хитрости североамериканцы создали пулю с мягким сердечником, которая, входя в человеческое тело, надламывается и начинает вращаться. Входное отверстие одного размера, а выходное — намного больше. Эта пуля намного хуже разрывной и не нарушает договоров. Тем не менее, если она попадает тебе в руку — ты остаешься без руки. Пуля 162 может пробить тебя насквозь, но только ранит, эта же разрывает тебя на куски. И, как бы случайно, мексиканское правительство только что закупило 16 тысяч этих пуль.

То есть, для каждого конкретного сценария создавалось соответствующее оружие. Предположим, что ядерное оружие использовать не хотели. Что же использовали? Большие количества солдат против больших количеств солдат. И так были созданы доктрины конвенциональной войны НАТО и Варшавского договора.

Второй возможностью была ограниченная ядерная война, война с использованием ядерного оружия, но только в определенных местах. Между двумя сверхдержавами существовала договоренность не атаковать друг друга на собственных территориях, а вести войну исключительно на территории нейтральной. Излишне говорить, что этой территорией была Европа. Именно там должны были падать бомбы, а там уж было бы видно, кто останется в живых в Европе Западной и в той, что называлась Восточной.

И последней возможностью Третьей Мировой войны была всеобщая ядерная война, оказавшаяся большим бизнесом, бизнесом века. Логика ядерной войны заключалась в том, что в ней не могло быть победителя, неважно кто начинал; как бы он ни начинал, другой обязательно успел бы ответить. Взаимное разрушение было гарантировано, и с самого начала стороны просто отказались от такой возможности. И этот вариант превратился в то, что в терминах военной дипломатии стало называться «политикой сдерживания».

Для того чтобы Советы не использовали против них свое ядерное оружие, североамериканцы создали много собственного ядерного оружия, и чтобы североамериканцы не использовали это ядерное оружие, Советы создали еще больше ядерного оружия, и так по нарастающей. Называлось это оружие межконтинентальным баллистическим, были это ракеты готовые лететь из России в Соединенные Штаты и из Соединенных Штатов в Россию. Стоили они бешеных денег и сейчас уже ни на что не годны. Существовали и другие виды ядерного оружия для местного использования, которые должны были быть применены в Европе в случае локальной ядерной войны.

В момент начала этой фазы, в 1945 году, такая война имела определенный смысл, потому что Европа была разделена на две части. Военная стратегия — а говорим мы сейчас об аспектах чисто военных, — заключалась в следующем: некоторые продвинутые посты непосредственно перед позициями противника, за ними — постоянная статегическая линия, и уже за ней — тылы, в данном случае Соединенные Штаты или Советский Союз. Со статегической линии производилось снабжение продвинутых постов. В воздухе 24 часа в сутки находились огромные «летающие крепости» Б-52, с ядерными бомбами на борту, которые благодаря дозаправке в воздухе не нуждались в посадке. Кроме того, существовали пакты. Пакт НАТО, Варшавский договор и СЕАТО (Организация договора о Юго-Восточной Азии), — что-то вроде НАТО для азиатских стран. Эта схема вводила в действие локальные войны. Все это имело свою логику, и было логично воевать во Вьетнаме, который был одним из согласованных сценариев. В роли продвинутых постов выступали местные армии или повстанцы, функцию статегических линий выполняли линии подпольной или легальной поставки оружия, и в роли тыла выступали две сверхдержавы. Была еще договоренность о зонах, которым отводилась роль зрителей. Наиболее очевидные примеры этих локальных войн — латиноамериканские диктатуры, азиатские конфликты, в частности, Вьетнам, и войны в Африке. Казалось, это не имело абсолютно никакой логики, потому что в большинстве случаев было совершенно непонятно, что происходит, но все происходившие события были частью схемы конвенциональной войны.

Именно в это время — и это важно — разрабатывается новая концепция «тотальной войны»: в военную доктрину включаются невоенные элементы. Например, во Вьетнаме, начиная с наступления в праздник Тет (1968 год) и заканчивая взятием Сайгона (1975 год), средства массовой информации превращаются в новый очень важный фронт боевых действий. Так, среди военных получает распространение идея, что только одной военной мощи недостаточно — необходимо включить в войну и другие элементы, такие, как средства массовой информации, и что противника можно атаковать и средствами экономическими, и политическими и даже дипломатическими, где особая роль отводится Организации Объединенных Наций и международным организациям. Некоторые страны организовали акты саботажа, чтобы добиться осуждения и обвинений в адрес других, что было названо «дипломатической войной».

Все эти войны следовали логике домино. Как ни несерьезно это звучит, казалось, два соперника играют в домино с остальным миром. Один из противников клал свою костяшку и другой старался ответить своей, чтобы осложнить сопернику продолжение игры. Это — логика посвещенного персонажа по имени Киссинджер, государственного секретаря правительства США времен войны во Вьетнаме, говорившего: «Мы не можем уйти из Вьетнама, потому что это значило бы сдать другим партию домино в Юго-Восточной Азии». И поэтому они сделали во Вьетнаме то, что сделали.

Кроме этого, предпринимались попытки возродить логику Второй мировой войны. Для большинства населения ее логика была окрашена героизмом. В ней — образ морской пехоты, освобождающей Францию от диктатуры, освобождающей Италию от дуче, освобождающей Германию от военных, со всех сторон наступающей Красной Армии. Разумеется, смыслом Второй мировой было уничтожение врага, угрожавшего всему человечеству — национал-социализма. Поэтому локальные войны попытались в том или ином виде возродить мысль «мы защищаем свободный мир», но на этот раз роль национал-социализма отводилась Москве. И Москва, в свою очередь, делала то же самое: обе сверхдержавы старались использовать как аргумент «демократию» и «свободный мир» согласно собственным понятиям.

Потом наступает Четвертая мировая война, аннулирующая все предыдущее, потому что мир уже стал другим и ту же самую стратегию применить невозможно. Концепция «тотальной войны» развивается дальше — теперь это уже не только война на всех фронтах, но и война, которая может вестись в любом месте, тотальная война, при которой в игру включен весь мир. «Тотальная война» значит: война в любой момент, в любом месте и при любых обстоятельствах. Уже не существует идеи боя за какое-то конкретное место, бой может быть дан в любой момент; больше нет логики эскалации конфликта и обмена угрозами, захвата позиций и попыток наступления. Конфликт может возникнуть в любой момент и при любых обстоятельствах. Он может быть вызван какой-нибудь внутренней проблемой, каким-нибудь диктатором, всем тем, чем были вызваны войны последних пяти лет — от Косово до войны в Персидском заливе. Таким образом отменяется вся военная рутина «холодной войны».

В рамках Четвертой мировой войны невозможно вести войну, исходя из критериев Третьей, потому что сейчас мне уже необходимо воевать в любом месте, я не знаю, ни куда попаду, ни когда это случится, я должен действовать быстро, об обстоятельствах, ждущих меня в этой войне, мне тоже ничего неизвестно. Чтобы решить эту проблему, военные разработали сначала войну «быстрого развертывания». Примером этого может служить война в Персидском заливе, потребовавшая большого накопления военной силы в короткий промежуток времени, крупномасштабных боевых действий в течение короткого времени, завоевания территорий и отхода. Вторжение в Панаму — это другой пример действия этих сил «быстрого развертывания». Кстати, в НАТО тоже есть контингент, именуемый «силами быстрого реагирования». Быстрое развертывание заключается в том, что мощь колоссальной военной машины обрушивается на врага и не делает различия между детской больницей и заводом по производству химического оружия. Это происходило в Ираке — умные бомбы оказались достаточно глупы и не различали цели. И на этом военные остановились, потому что поняли, что обходится им это очень дорого и толку от этого мало. В Ираке они осуществили развертывание, но завоевания территорий не было. Возникли проблемы с местными протестами, появились международные наблюдатели за соблюдением прав человека.

И военные вынуждены были отступить. Вьетнам их уже научил тому, что настаивать в таких случаях неразумно. «Нет, мы уже не можем этого делать», — сказали они. Тогда они перешли к статегии «проекции силы». «Вместо того, чтобы создавать североамериканские базы по всему миру, сконцентрируем лучше все в одну большую континентальную силу, которая в течение считанных дней и часов сможет перебросить наши боевые соединения в любую точку мира». И действительно, за четыре дня они могли доставить в самое отдаленное место планеты дивизию из четырех или пяти тысяч солдат и больше, с каждым разом все больше.

Но если проекция силы опирается на своих, то есть североамериканских солдат — возникает проблема. Они считают, что если конфликт не будет разрешен быстро и начнут приходить цинковые гробы, как во время Вьетнамской войны, — это сможет вызвать множество внутренних протестов как в Соединенных Штатах, так и за их пределами. Для того чтобы избежать этих проблем, военные отказались от идеи проекции силы, преследуя при этом, насколько мы понимаем, чисто меркантильный интерес. Они подсчитывали не масштабы уничтожения живой силы или природы, а степень ущерба своему имиджу. Таким образом, идея войны-проекции была отложена в сторону, и они перешли к разработке новой военной модели с участием местных солдат плюс международная поддержка плюс участие еще одной наднациональной инстанции. Уже не нужно никуда отправлять солдат, потому что воевать можно будет за счет чужих солдат, местных, оказывать им поддержку согласно потребностям, возникающим в ходе конфликта, и не использовать схему, при которой войну объявляет одна страна, — необходимо прибегнуть к международной инстанции, такой как ООН или НАТО. Таким образом, получается, что местные солдаты делают грязную работу, а в новостях появляются североамериканцы и получаемая ими международная поддержка. Такая вот модель. Протестовать уже бесполезно — эти войны не ведет правительство Соединенных Штатов, это война НАТО, и кроме того, единственное, что делает НАТО — это оказание услуг и помощь ООН.

Реорганизация армий во всем мире проводится для того, чтобы они смогли, пользуясь международной поддержкой, под наднациональным прикрытием и под видом гуманитарной войны принять участие в локальном конфликте. Речь сейчас идет о спасении населения от геноцида путем его уничтожения. Именно это произошло в Косово. Милошевич начал войну против человечества — «если мы воюем с Милошевичем, значит, мы защищаем человечество». Это был аргумент, использованный генералами НАТО и принесший столько проблем европейским левым, — выступить против бомбардировок НАТО значило для них поддержать Милошевича, и поэтому они предпочли поддержать бомбардировки НАТО. И, как вам известно, Милошевича вооружили Соединенные Штаты. В действующей сегодня военной концепции весь мир — будь то Шри Ланка или любая самая отдаленная страна планеты — является задним двором, потому что процесс глобализации вызывает эффект одновременности. И проблема как раз в этом: все, что бы ни произошло в этом глобализированном мире, в любом его месте затрагивает интересы нового мирового порядка. Мир уже перестал быть миром, он — деревня, и все очень близко. Поэтому главный полицейский мира, в частности, Соединенные Штаты, имеют право на вмешательство в любой момент, в любом месте и при любых обстоятельствах. Они могут воспринять как угрозу своей внутренней безопасности все что угодно, например, они могут решить, что восстание индейцев в Чьяпасе или тамилов на Шри Ланке или что угодно другое является для них непосредственной угрозой. Любое движение в любом месте планеты, причем совершенно необязательно вооруженное, может быть воспринято ими как угроза их внутренней безопасности.

Что же случилось? Почему исчезли старые военные стратегии и концепции? Посмотрим.

«Театр военных действой» — это термин, указывающий на место, где ведется война. В Третьей мировой войне театром военных действой была Европа. Сейчас уже неизвестно, где может вспыхнуть конфликт, это может произойти в любом месте и не обязательно в Европе. Поэтому военная доктрина переходит от того, что называлось «системой», к тому, что они называют «гибкостью». «Я должен быть готов действовать как угодно и в любой момент. Одной схемы мене уже недостаточно, мне необходимо множество схем, причем не только чтобы выстроить ответ на определенные события, но и чтобы выстроить множество военных ответов на определенные события». И здесь открывается широкое поле действия для информатики. Эта перемена вызывает переход от систематического, квадратного и жесткого к гибкому, к тому, что может измениться с минуты на минуту. И это определит всю новую военную доктрину армий, воинских корпусов и солдат. Это является одним из основных элементов Четвертой мировой войны. Другой ее элемент — это переход от «стратегии сдерживания» к стратегии «расширения» или «распространения»; речь идет уже не только о завоевании территорий и сдерживании противника, сейчас важно суметь распространить конфликт на то, что они называют «невоенными акциями». В случае с Чьяпасом это выражено в постоянном снятии и назначении губернаторов и муниципальных президентов, с изменением тактики в отношении прав человека, средств массовой информации и т. д.

В новую военную концепцию включена интенсификация завоевания территорий. Это значит, что уже недостаточно покончить только с САНО и ее военными силами, нужно заняться еще и церковью, неправительственными организациями, международными наблюдателями, прессой, мирным населением и т. д. Уже нет мирных жителей и нейтральных сил. Весь мир — участник конфликта.

Это подразумевает то, что национальные армии уже не годятся, потому что им уже не надо защищать национальные государства. Если национальных государств больше нет, что им защищать? Согласно новой доктрине, национальным армиям отводится роль местной полиции. В случае Мексики это хорошо заметно: мексиканская армия все больше занята чисто полицейской деятельностью, такой как борьба с наркобизнесом, или же возникает новый орган по борьбе с организованной преступностью, который называется Федеральной полицией по предупреждению преступности и состоит из военных. Речь, стало быть, о превращении национальных армий в полицию, в стиле североамериканского комикса о Суперкопе. Когда будет проведена реорганизация армии в бывшей Югославии, она превратится в местную полицию, и НАТО станет ее Суперкопом, говоря политическим языком — ее старшим партнером. Звездой в этих случаях является наднациональная инстанция — НАТО или армия США, местные армии — это часть массовки.

Но национальные армии были созданы исходя из доктрины «национальной безопасности». В случае наличия врага или угрозы безопасности страны их дело было поддерживать эту безопасность, иногда перед лицом внешнего противника, а иногда перед внутренним врагом, дестабилизирующим страну изнутри. В этом заключалась доктрина Третьей мировой войны или «холодной войны». Учитывая этот момент, в рядах национальных армий был развит определенный уровень национального сознания, затрудняющий их сегодняшнее превращение в полицейских друзей Суперкопа. Поэтому доктрину национальной безопасности необходимо превратить в доктрину «национальной стабильности». Дело уже не в защите страны. Поскольку главным врагом национальной стабильности является наркобизнес и это мировое явление, национальные армии, дейсвующие в рамках доктрины национальной стабильности, готовы к получению международной помощи и к международному вмешательству в других странах.

Во всем мире существует проблема реорганизации национальных армий. Сейчас мы спустимся к Америке и оттуда — к Латинской Америке. Процесс этот в общих чертах тот же, что и в Европе в случае войны НАТО в Косово. В Латинской Америке существует Организация американских государств, ОАГ, обладающая Системой защиты полушария. Согласно идее бывшего аргентинского президента Менема, все латиноамериканские страны находятся под угрозой, и нам необходимо объединиться, лишить наши армии национального сознания и под знаменем доктрины общей защиты полушария и под предлогом борьбы с наркобизнесом создать одну большую армию. Учитывая, что речь идет о гибкости, то есть о готовности начать войну в любой момент, в любом месте и при любых обстоятельствах, начинаются совместные военные маневры. Эта система защиты полушария должна покончить с немногими до сих пор существующими бастионами национальной обороны. В Европе это было Косово, в случае Латинской Америки это Колумбия и Чьяпас. Как создать эту систему защиты полушария? Есть два пути. В Колумбии, где существует угроза наркобизнеса, правительство обращается ко всем с просьбой о помощи: «Необходимо вмешаться, потому что наркобизнес — это угроза на только для Колумбии, но и для всего континента». В случае Чьяпаса применяется формула тотальной войны. Все являются ее участниками, нет нейтральных — или ты союзник, или ты противник.

НОВОЕ ЗАВОЕВАНИЕ

Дробя, превращая мир в архипелаг, финансовая власть стремится к созданию нового торгового центра в Чьяпасе, Белизе и Гватемале, который будет развивать туризм и контролировать природные богатства.

Кроме того, что в этих местах много нефти и урана, проблема в том, что еще здесь много индейцев. И индейцы, мало того что не говорят по-испански, не хотят иметь кредитных карточек, ничего не производят, заняты выращиванием маиса, фасоли, перца и кофе, и, кроме того, у них хватает наглости танцевать под маримбу и не пользоваться при этом компьютером. Они не потребители и не производители. Они излишни. А все излишнее должно быть уничтожено. Но они не хотят ни уходить, ни переставать быть индейцами. Более того, их борьба — не за власть. Они борются за то, чтобы их признали как индейские народы, чтобы признали их право на существование, не заставляя превращаться в других. Но проблема в том, что здесь, на этой территории пребывающей в состоянии войны, на сапатистской территории, находятся основные индейские культуры, их языки и богатейшие нефтяные месторождения. В САНО участвуют индейские народы — цельталь, цоциль, тохолабаль, чоль, соке, мам, — и метисы. Это карта Чьяпаса — общины с индейским населением, нефтью, ураном и ценными породами дерева. И этих индейцев надо убрать отсюда, потому что они не воспринимают землю так, как это понимает неолиберализм. Для неолиберализма все является товаром, все продается и эксплуатируется. А эти индейцы смеют говорить «нет», потому что земля — это мать, потому что она хранит их культуру, потому что в ней живет их история и потому что в ней живут их мертвые. Сплошной абсурд, который не вмещается ни в один из компьютеров и не котируется ни на одной из бирж. И совершенно невозможно убедить этих индейцев в том, чтобы они вернулись к благоразумию, научить их думать правильно — не хотят и всё! И даже восстали с оружием в руках. Именно поэтому, считаем мы, мексиканское правительство не хочет мира; то, чего оно хочет — это покончить с этим противником, опустошить эту территорию, а потом вновь организовать ее и превратить в большой торговый центр, в гипермаркет юго-востока Мексики. САНО поддерживает индейские народы, поэтому она тоже является врагом, но не главным. Договориться с САНО было бы недостаточно, тем более, что договориться с САНО значило бы отказ от захвата территории богатой нефтью, ураном и ценными породами дерева. Поэтому они этого не допустили и не допустят.

Партизан на асфальте

«Уругвайцы, уругвайцы! — говорит субкоманданте Маркос, — я ждал вас, и вы ждали меня. И вот мы здесь». Так началась беседа, которую провел с «Эль-Обсервадором» сапатистский лидер, в течение беседы его непритворная усталость не раз сменилась шуткой, хотя все это было выдержано в гораздо более серьезных тонах, чем известные телевизионные интервью

Встреча была назначена в четверг 15 марта на 18 часов, но из-за с трудом сдерживаемого нетерпения журналист и фотограф пришли на полчаса раньше.

Разговор начался на факультете Антропологии Столичного университета Мехико с пунктуалностью, превзошедшей ожидания журналистов. После контроля на входе, оба были проведены в маленький амфитеатр, на сцене которого находились приветственные рисунки, детская картина и длинный лоскут материи с текстом Эдуардо Галеано. Автор «Вскрытых вен Латинской Америки» не будучи пророком в своем отечестве, является таковым на сапатистских территориях.

После пяти минут ожидания, на лестнице, ведущей к маленькой сцене возникли силуэты Маркоса и команданте Тачо (его наиболее частой компании), где уже стояли заранее подготовленные пять стульев.

В беседе Маркос признал, что скучает по сельве, что городской смог не дает дышать, что он устал от маски, которую, находясь в столице, вынужден носить постоянно. В течение всего разговора он произвел впечатление очень спокойного и убежденного в своих словах человека, постоянно глядя в глаза собеседника и используя жесты одной руки, для выражения своих идей, и в другой руке держа свою неразлучную трубку.

К чему на самом деле стремится САНО? Вы говорите о демократии, свободе и справедливости, но все эти требования кажутся очень общими.

Нужно различать то, к чему стремится САНО, и то, чего хотят сапатисты. САНО хочет избавиться от буквы «А» в своем названии, перестать быть армией, а сапатисты хотят добиться одной очень простой вещи — изменить мир. Сделать его таким, каким он должен быть, круглым, для того чтобы в него вместилось все, что должно вместиться. Но говоря более конкретно, это не только наша задача. Как САНО, мы хотим прийти к диалогу и справедливым, серьезным, ответственным переговорам, которые позволят нам и правительству найти достойное решение этой проблемы. Это позволило бы дать очень ясный сигнал остальному миру, что диалог — это наилучший путь преодоления конфликтов. Это не только избежание кровопролития, но и совместное созидание. Это было бы очень ясным сигналом и для других вооруженных групп.

В этом другом мире, который вы себе представляете, есть предприниматели?

Есть, есть. Мы считаем, что в мире не может быть такого, чтобы цвет кожи, волос, язык, на котором говорят или форма одежды, культура были поводом к тому, чтобы тебя ценили больше или меньше. Если ты создаешь свое богатство собственным трудом, а не за счет других, то почему для тебя не будет места в этом мире? Мы не предлагаем никакой социалистической системы, мы предлагаем нечто более сложное, более трудное для построения — отношения равенства между людьми.

Это значит, вы изменили свои идеи? Когда в молодости вы решили избрать путь сельвы, вы считали что нужно установить социализм?

Да, верно. Мы попали сюда с марксистско-ленинистским менталитетом, как, кажется, все военно-политические организации Латинской Америки в 60-е и 70-е годы. И это мышление было подшлифовано. Мы были… (рисует в воздухе указательным пальцем квадрат) марксистами-ленинистами, а индейская реальность начала шлифовать края и превратила его в нечто круглое.

Эта шлифовка была мягкой или в какой-то момент индейцы вам сказали так: «Знаете что, ваши идеи не имеют ничего общего с нашими»?

Был момент выживания. Мы не могли наводить мосты, говорить и слушать. Мы не воспринимали другие понятия. Как будто мы говорили на разных языках, и с той стороны не было точки отсчета, исходя из которой можно было перевести то, о чем говорилось. Нам первым приходилось принимать понятия других, их мировосприятие и, исходя из этого, заново выстраивать наш язык. В момент, когда нам удалось принять это мировосприятие и эти культурные понятия, многое изменилось. Нам не ставили ультиматумов типа «Не приноси сюда этого», нам говорили: «Мы тебя не понимаем». Построение диалога началось в момент, когда мы уже разделяли основные идеи индейцев.

После падения Берлинской стены число этнических конфликтов умножилось. Как вы можете это объяснить?

Нам продали колоссальную ложь: нам сказали, что в борьбе между капитализмом и социализмом победил капитализм и то, что за этим следует, — это один-единственный рынок, один-единственный мир, мировая деревня, больше нет границ, больше нет разделенных между собой стран, люди свободно переезжают с места на место. А на самом деле границы умножаются, мир превратился не в мировую деревню, а в архипелаг, на котором перемещаться свободно могут только капитал и войны. Не возник человек более разумный, а наоборот, расцвели самые примитивные и иррациональные человеческие проявления, такие как различные виды фундаментализмов. Повсюду мы становимся свидетелями этнических конфликтов. Ложь заключается в том, что это совершенно не то, что нам продали: нам пообещали одну глобализацию, а то, что происходит, — это глобализация полностью ей противоположная. Происходящее сегодня неизбежно разрушает человеческое будущее. Когда мы говорим, что боремся против неолиберализма, мы делаем это потому, что как человечество мы должны противостоять этой ставке на истощение. На планете уже не будет мира, как в период «холодной войны». Войн сейчас больше, чем раньше, и они более жестоки, абсурдны и кровавы. И, что парадоксально, люди сейчас более циничны. Например, я не могу поверить, что жители Европы не просто с безразличием наблюдали за бомбежками НАТО в Косово, но и поддержали их, потому что попали в демагогическую ловушку, что быть против НАТО это значит поддерживать Милошевича.

Вы не считаете, что косовары были жертвами этнической чистки?

Выход был не в уничтожении обоих народов. В тот период одним североамериканским адмиралом было сделано заявление, в котором — чтобы говорить конкретно — он привел цифру: четыре тысячи пораженных целей. Четыреста целей были военными. Так чем же были остальные? В результате, формой спасения косоваров стало их уничтожение. Можно было найти другой выход, потому что смысл прогресса человечества именно в этом. Но выбор между двумя войнами — войной НАТО и войной Милошевича — это ловушка. Можно было достичь договоренности, не означавшей смерти и разрушения. Используя боксерские термины, эти события в сердце Европы можно рассматривать как удар в печень. Так или иначе, люди привыкают, к тому что теперь это будет так: будут абсурдные войны, главный полицейский придет наводить порядок, и в то время как главный полицейский планеты, которым хотят стать Соединенные Штаты, будет становиться все высокомернее, в разных местах будет возникать все больше фундаменталистских организаций и движений.

Вы думаете что они будут расти?

Я думаю, что глобализация разрушила основы национальных государств и превратила каждую страну в пустыню, где каждый борется за выживание. Это создает питательную среду для движений, предлагающих для выживания самые абсурдные из путей — дискриминацию по цвету кожи, национальности, языку или религии.

Вы говорите, что Сапатистская Армия хочет избавиться от «А» и не хочет становиться политической партией. Какой в этом случае путь ей остается, какова структура сапатизма в будущем?

Это вызов, который все мы приняли. Я не говорю, что мы уже решили этот вопрос, но для нас абсолютно ясно то, чего мы не хотим: мы не хотим быть армией, но не хотим вступать и в политические игры, потому что власть уже не принадлежит правительству. Неважно, кто правит, а кто не правит а просто управляет. В этой схеме главная проблема в том, какое место в ней занимают люди. Мы думаем, что для того чтобы начать изменение мира, можно организоваться, не приходя ко власти и не командуя сверху. Мы думаем что ключ к решению — в организации людей начиная с самого низа; таким образом, нужно двигаться к поставленным целям и решать возникающие проблемы. Как мы это сделаем — не знаю, но я уверен, что мы этого добьемся.

САНО готова к войне против бедности? У нее есть подготовленный план развития?

В этой сфере правительства и соответствующие институты должны поучиться у наших крестьян. Мы говорим о земле, которая в течение веков обрабатывалась мотыгой, корчеванием, вырубкой леса и выжиганием, где никогда не использовали ни одной из современных технологий. Мы думаем, что есть много порядочных людей, готовых искать решения проблемы наподобие этой полтонны кукурузы на гектар, что в двенадцать раз меньше того, что производится, например, в Соединенных Штатах. Это нас не беспокоит, потому что мы знаем: для того, чтобы избежать войны, мы можем расчитывать на многих, и мы думаем, что для того, чтобы строить мир, мы тоже сможем положиться на многих. За эти семь лет индейские общины намного опередили нас в решении многих вопросов и нашли выход из множества ситуаций, казавшихся нам в свое время совершенно безвыходными. Они создали пути продажи своих товаров, разрывающие военное окружение. Мы думаем, что эта тенденция к выживанию поможет найти ответы.

Как возникла мысль о маске?

Она появилась за несколько дней до захвата Сан-Кристобаля 1 января 1994 года. Сначала идея заключалась в том, чтобы защитить руководство САНО, состоявшее из индейцев, многих из которых могли узнать в их селениях. В этой зоне действует много ультраправых боевиков. Потом стало очевидно, что лучше защитить всех. Кроме того, для гор это достаточно удобно, потому что там очень холодно. Черный цвет был выбран заранее — символы играют в сапатизме важную роль. Маска черная, потому что этот цвет обычно презираем и потому что он похож на цвет земли. Начиная с 1 января 1994 года маска естественно заменила красный палиакате (платок) — изначальный символ движения.

Вы называли индейского старика по имени Антонио, как одного из ваших советников на первых этапах жизни в сельве. Существуют ли другие индейские старики — ваши советники?

Мы постоянно находимся в контакте с индейцами и всегда беседуем с уважаемыми жителями. Обычно мы говорим с самыми старшими. Это естественно, потому что мы постоянно общаемся с индейцами и часто спускаемся в деревни, особенно, когда нужно принимать решения. Нужно выслушивать мнения деревенских старейшин. Антонио был первым; познакомились мы случайно, когда я охотился один в лесу, и с тех пор между нами завязалась дружба, продлившаяся до его смерти в 1994 году от туберкулеза.

У вас есть контакты с шаманами?

Нет. Люди в общинах очень рациональны и не прибегают к магии. За исключением магии слова в виде метафор.

Как вы представляете свою старость?

Не знаю. Мне бы хотелось иметь детей, так что я представляю себе ее с детьми и внуками, рассказывая им всю эту историю, правду обо всем этом. Может быть, я слишком большой оптимист и думаю, что до старости мне далеко (улыбки), но на этот счет у меня нет каких-то особых мыслей.

Вы представляете свою старость в сельве или в городе?

Сейчас я представляю ее там, в сельве, с моими товарищами.

Вы скучаете по чему-то из городской жизни?

По кино. Даже не по просмотру фильмов, а по самому процессу похода в кино: сидеть в кресло в зале и в предвкушении фильма есть из пакетика поп-корн. По этому я больше всего скучаю. Но сейчас я бы сказал, что скучаю по жизни там, в сельве. Мне трудно дышать этим воздухом, смог щиплет глаза. Там я могу быть без маски, все знают меня таким, какой я есть, безо всех этих причиндалов, связанных с маской.

Что вы чувствуете, когда видите футболки и массу других товаров с вашим портретом или вашим именем?

Спрашиваю цену и мне предлагают скидки. Две по цене одной! (улыбки). Сейчас так много безработицы и полубезработицы, и я не вижу ничего плохого в том, что кто-то зарабатывает на жизнь таким образом. Есть люди, которые нисят футболки с другими портретами, например, музыкантов и мудрецов, с которыми я не могу тягаться, скажем, Эйнштейна. Для меня все это не так уж важно, но я бы с удовольствием носил футболку с «Роллинг Стоунз». Когда я вижу по телевидению рекламу, использующую мой образ для продажи мебели или чего-то подобного — это мне неприятно.

Часто погружаетесь в Интернет?

Я — нет, но многие из моих товарищей — да.

Это — ваш основной источник информации?

Да. Кстати, я лучше информирован там, чем будучи здесь, в Мехико. С помощью Интернета мне готовят информацию из газет и альтернативных сайтов независимой информации, и потом, сравнивая одно с другим, можно составить более полную панораму происходящего.

У вас были встречи и беседы с французским крестьянским лидером Жозе Бове. Вы боретесь за одно и то же?

И да, и нет. Очевидно, что ситуации, с которыми сталкиваются французские крестьяне очень отличны от наших. Но это то, что неолиберализм предлагает нам в качестве будущего: превращение земли в некую фабрику, на которой все — сплошное производство, использование трансгенных продуктов элементов и никакого обновления.

Вы против любого использования генетически измененных продуктов?

Дело в том, что транснациональные корпорации рассматривают человечество как подопытного кролика. Они экспериментируют на всех нас и на целых регионах. Если эксперимент окончится неудачей — под угрозой здоровье миллионов людей, природа и целые цепи питания. Если эксперимент будет успешным — всю прибыль получат корпорации.

Правда ли, что в первую ночь вашей партизанской жизни вам пришлось очень долго идти с тяжелым рюкзаком и вы были на грани дезертирства?

Да, я рассказывал об этом и под видом вымысла ушел от темы, сказав, что не нашел обратного пути. Рюкзак не был тяжелым, но на самом деле, когда в такой ситуации ты вдруг замечаешь, что попал в место, для тебя совершенно чужое, оно может показаться тебе враждебным. Но это только вначале. Потом ты уже начинаешь воспринимать его как свое собственное.

Вы поддерживаете отношения с родственниками или друзьями детства?

Нет. Я полностью порвал с этим миром. Моя семья — это мои товарищи.

Если бы вам на несколько минут дали слово в Организации Объединенных Наций, что бы вы сказали?

Что они — сборище воров, которые под прикрытием распространения мира распространяют войну, как в Косово, и что организаций, занятых распространением войны, достаточно и без них. Что если у них есть хоть немного достоинства, они должны покинуть здание, в котором заседают, и поджечь его, — и пусть нации сами ищут какую-нибудь организацию, которая их объединит.

Слова САНО 11 марта 2001 г. на площади Сокало в Мехико

Мы пришли.

Мы здесь.

Мы — Индейский Национальный конгресс[83] и вместе с ним сапатисты — приветствуем тебя.

То, что собор, у подножия которого мы стоим, находится именно там — не случайность. Это потому что, как и с самого начала — правительство находится за нашей спиной.

Иногда в виде военных вертолетов, иногда в виде боевиков, иногда в виде бомбардировщиков, иногда в виде танков, иногда в виде солдат, иногда в виде полиции, иногда с предложениями по купле-продаже совести, иногда с предложениями о сдаче, иногда с ложью, иногда с шумными декларациями, иногда с забвением, иногда с молчанием выжидания. Иногда, как сегодня, с молчанием бессилия.

Поэтому правительство никогда не видит нас, поэтому оно нас не слышит.

Если бы оно немного ускорило свои шаги, быть может, оно бы нас догнало.

Тогда бы оно смогло увидеть нас и услышать.

Смогло бы заметить долгий и твердый горизонт тех, кого постоянно преследуют, но которые не отчаиваются, потому что знают, что избранный ими путь невозможен без внимания и терпения.

Брат, сестра:

Индеец, рабочий, крестьянин, учитель, студент, поселенец, домохозяйка, водитель, рыбак, таксист, грузчик, чиновник, служащий, уличный торговец, нищий, безработный, работник средств информации, профессионал, служитель культа, гомосексуалист, лесбиянка, транссексуал, артист, интеллектуал, участник, активист, моряк, солдат, спортсмен, законодатель, мужчина, женщина, ребенок, юноша, старик.

Брат, сестра из Индейского Национального конгресса, радуги лучшего что есть в индейских народах Мексики:

Лучше бы нас здесь не было.

(Я уверен, что услышав это, тот кто сейчас ест за моей спиной, впервые начинает бешенно аплодировать. Так что я повторю…)

Лучше бы нас здесь не было.

Лучше бы вместо нас находились здесь индейские сапатистские общины, их семь лет борьбы и сопротивления, их глаза и их уши.

Сапатистские селения, мужчины, дети, женщины и старики, базы поддержки Сапатистской Армии Национального Освобождения, чьих шагов мы эхо, чьего голоса мы слово, чьего взгляда мы силуэты, чьего слуха мы слух.

Те, кто должны были бы здесь находиться — это женщины и мужчины-повстанцы, их неуходящая тень, их молчаливая сила, их восставшая память.

Женщины и мужчины-повстанцы, составляющие регулярные соединения САНО и являющиеся стражем и сердцем наших народов.

Это они заслуживают право видеть вас, слушать вас и говорить с вами.

Лучше бы нас здесь не было.

И тем не менее, мы здесь.

И мы вместе с ними, с теми, кто живет по всей индейской Мексике.

Индейские народы, первейшие из нас, первейшие из жителей, первейшие создатели слов, первейшие из слушателей.

Те, кто будучи первыми, кажутся последними и умирают последними…

Братья и сестры индейцы.

ТЕНЕК.

Издалека пришли мы.

ТЛАУИКА.

Пересекая время.

ТЛАПАНЕКО.

Землю шагов наших.

ТОХОЛАБАЛЬ.

Мы — лук и стрела.

ТОТОНАКО.

Ветер бредущий.

ТРИКИ.

Мы — сердце и кровь.

ЦЕЛЬТАЛЬ.

Воин и страж.

ЦОЦИЛЬ.

Товарищеское объятие.

ВИКСАРИТАРИ

Побежденными нас считали.

ЯКИ.

Немыми.

САПОТЕКО.

Замолчавшими.

СОКЕ.

Много времени в наших руках.

МАЙЯ.

Мы пришли сюда назвать себя.

КУМИАЙ.

Мы пришли сюда сказать «это мы».

МАЙО.

Мы пришли сюда чтобы нас видели.

МАСАУА.

Сюда, чтобы видеть, что нас видят.

МАСАТЕКО.

Здесь шаги наши называют наше имя.

МИШЕ.

Это мы:

Каждый

Цветущий среди холмов

Поющий

Хранитель и возделыватель древнего слова

Надежный собеседник

Сотворенный из маиса

Живущий в горах

Ступающий по земле

Привыкший делить свои мысли с другими

Настоящий мы

Истинный человек

Предок

Властелин сети

Уважающий историю

Чьи обычаи скромны

Привыкший говорить с цветами

Ставший дождем

Накопивший достаточно знаний чтобы решать

Охотник со стрелами

Ставший песком

Ставший рекой

Ставший пустыней

Ставший морем

Другой

Отличный

Человек

Быстрый путник

Ставший людьми

Ставший горами

Раскрасивший свое тело

Говорящий истинное слово

У кого три сердца

Кто отец и старший брат

Бредущий в ночи

Работающий

Человеческий человек

Спускающийся с облаков

Которому дано слово

Привыкший делиться кровью и мыслью

Сын солнца

Идущий из одного конца в другой

Странствующий в тумане

Хранящий тайну

Оттачивающий свое слово

Правящий в горах

Брат, сестра.

АМУСГО.

Все это называет наше имя.

КОРА.

И даже больше.

КУИКАТЕКО

Имя, которое раньше едва было слышно.

ЧИНАНТЕКО

Другое имя заслоняло наше.

ЧОЧОЛЬТЕКО.

Мы пришли сюда быть собой с теми кто был нами

ЧОЛЬ.

Мы зеркало, чтобы видеть себя и быть собой.

ЧОНТАЛЬ.

Мы цвет цвета земли.

ГУАРИХИО.

Здесь не будет больше стыда из-за цвета кожи.

УАСТЕКО.

Языка.

УАВЕ.

Одежды.

КИКАПУ.

Танца.

КУКАПА.

Песни.

МАМЕ.

Роста.

МАТЛАЦИНКА.

Истории.

МИШТЕКО

Здесь не будет больше печали.

НАУАТЛЬ

Вместо нее здесь гордость нашего цвета, цвета земли.

НЬАНЬУ

Вместо нее здесь достоинство видеть как нас видят в нашем цвете, цвете земли.

O'OДАМ

Вместо нее голос и вдохновение.

ПАМЕ

Здесь не будет больше тишины.

ПОПОЛУКА

Здесь голос.

ПУРЕПЕЧА

Здесь место, скрытое раньше.

РАРАМУРИ

Здесь смуглый свет, время и чувства.

Индейские брат, сестра:

Неиндейские брат, сестра:

Мы здесь, чтобы сказать, что мы здесь.

И когда мы говорим «мы здесь», мы называем и других.

Мексиканские брат, сестра, немексиканские брат, сестра:

Это «мы здесь» мы говорим вместе с тобой, потому что мы вместе.

Индейские и неиндейские брат, сестра:

Мы зеркало.

Мы здесь, чтобы увидеть и показать себя, чтобы ты увидев нас увидел себя, чтобы другой встретил себя в нашем взгляде.

Мы здесь и мы зеркало.

Не реальность, лишь ее отражение.

Не свет, лишь его отблеск.

Не путь, лишь несколько шагов.

Не указатель, а лишь одно из стольких направлений, ведущих в завтра.

Брат, сестра из города Мехико:

Когда мы говорим «это мы», тем самым мы говорим и «мы не из тех» и «этими мы не будем».

Поэтому было бы хорошо, если бы те, кто там, наверху, ставшие голосом денег, записали наши слова, выслушали их внимательно и внимательно посмотрели на то, чего видеть не хотят.

Мы не из тех, кто стремится придти ко власти и оттуда навязывать другим свои путь и слово, этими мы не будем.

Мы не из тех, кто назначает цену достоинству собственному или чужому и превращает свою борьбу в рынок, где политика — это занятие торговцев, борющихся не за идеи, а за клиентов, этими мы не будем.

Мы не из тех, кто ждет прощения и подачки от тех, кто делает вид что помогает, хотя на самом деле покупает и кто не прощает, а унижает другого, этими мы не будем.

Мы не из тех, кто наивно ждет, что сверху на нас снизойдут справедливость, которая может расти только снизу, свобода, которая достижима только вместе со всеми, и демократия, борьба за которую велась на всех этажах и всегда, этими мы не будем.

Мы не из тех, кто является проходящей модой, которая превратившись в грустную песенку прячется в календарь поражений, листаемый в нашей стране любителями ностальгии, этими мы не будем.

Мы не из тех, кто является хитрым просчетом, симулирующим слово, и спрятанную в нем очередную ложь, мы не из тех, кто является притворным миром, стремящимся к вечной войне, мы не из тех, кто говорит «три» и потом «два» или «четыре» или «все» или «ничего», этими мы не будем.

Мы не из тех, кто превращается в завтрашних раскаявшихся, кто становится самым гротескным отражением власти, кто симулирует «благоразумие» и «осторожность», хотя речь всего-навсего об обыкновенной купле-продаже, этими мы не будем.

Мы есть и будем лишь одними из многих в этом походе.

Индейского достоинства.

Цвета земли.

Проявившего и разбудившего множество мексик, которые в Мексике скрываются и болят.

Мы не их представитель.

Мы еще один голос среди всех этих голосов.

Эхо, повторяющее достоинство всех голосов.

С ними мы складываемся, умножаемся с ними.

Мы голос и эхо.

Размышление и крик.

Мы всегда будем этим..

Мы можем быть с лицами или без лиц, с оружием или без, но мы сапатисты и всегда ими будем.

90 лет назад власть имущие спрашивали одного из тех кто снизу по имени Сапата: «По чьему разрешению, господа?»

И те кто снизу, мы отвечали и отвечаем: «По нашему».

И по нашему разрешению, ровно 90 лет назад мы назвали себя «повстанцами».

И сегодня мы повторяем это: мы повстанцы.

И будем повстанцами.

Но мы хотим быть ими вместе со всеми, кто тоже является нами.

Без войны как пути и дома.

Потому что так говорит цвет земли: у борьбы есть много путей и лишь одно направление — стать цветом всех цветов, одевающих землю.

Брат, сестра:

Там, наверху, говорят, что это конец очередной бури, что все проходит, кроме того, конечно, что они постоянно над нами.

Там, наверху, говорят, что ты здесь из простого любопытства, чтобы слушать не слыша, говорят что нас мало, что мы слабы, что мы не более чем фотография, забавный случай, спектакль, скоропортящийся продукт, чей срок годности близок к истечению.

Там, наверху, говорят, что ты оставишь нас одних и что в одиночестве и с пустыми руками мы вернемся на земли откуда пришли.

Там, наверху, говорят, что забвение это поражение и ожидают момента, когда ты забудешь и тем самым нанесешь поражение нам и себе.

И еще там, наверху, знают, но не хотят говорить: не будет больше забвения и поражение не станет венцом для цвета земли.

Но не хотят они говорить этого, потому что сказать это значило бы для них признать это, и признать это, значит увидеть, что все изменилось и на этот раз не для того, чтобы ничего не менялось, а для того чтобы все изменяясь менялось.

Это движение, движение цвета земли — твое и раз оно твое, значит оно и наше.

Сейчас, и это то, чего они боятся, уже нет ни «вас» ни «нас», потому что все мы уже стали цветом цвета земли.

Пришло время, чтобы Фокс и те, кому он служит, слушали и услышали нас.

Пришло время, чтобы Фокс и те, кто им командует, нас увидели

Наше слово говорит об одном.

Наши глаза смотрят об одном.

О конституционном признании индейских прав и культуры.

О достойном месте для цвета земли.

Пришло время, чтобы эта страна перестала быть позором, одетым только в цвет денег.

Пришло время индейских народов, народов цвета земли, время всех цветов, тех что внизу и тех что сохраняют свои цвета несмотря на цвет денег.

Мы повстанцы, потому что сама земля восстает, когда ее продают и покупают, будто это не земля и будто на ней нет цвета, ставшего нами, цвета земли.

Город Мехико!

Мы здесь, мы восставший цвет земли, который требует:

Демократии!

Свободы!

Справедливости!

Мексика!

Мы пришли ни для того чтобы говорить что тебе делать, ни для того чтобы вести тебя куда-либо за собой, мы пришли чтобы скромно и с уважением попросить тебя о помощи, чтобы ты не позволил новых рассветов без достойного места для нас, тех кто цвета земли, на этом флаге.

С площади Сокало города Мехико

Подпольный Революционный Индейский комитет — Генеральное командование Сапатистской Армии Национального Освобождения

Мексика, март 2001 г.

ИНТЕРВЬЮ СУБКОМАНДАНТЕ МАРКОСА

Г. Гарсиа Маркес: Через семь лет после того, как Сапатистская Армия Национального Освобождения заявила, что однажды победно войдет в Мехико, вы вступаете в столицу и попадаете на абсолютно заполненную народом площадь Сокало. Что вы почувствовали, когда поднялись на подмостки и увидели весь этот спектакль?

Субкоманданте Маркос: Следуя сапатистской традиции антикульминаций, место возле церквушки, где мы находились, оказалось самым неудобным местом на площади для того, чтобы смотреть демонстрацию. Было много солнца, висел смог, у всех нас болела голова и мы были очень обеспокоены, подсчитывая, сколько из стоящих перед нами уже успели упасть в обморок. Я сказал моему товарищу, команданте Тачо, что мы должны поторопиться, иначе к моменту нашего выступления на площади уже просто никого не останется. Мы не видели всей панорамы. Расстояние, которое по причинам безопасности отделяло нас от людей, оказалось и расстоянием эмоциональным: мы не знали о том, что происходит на Сокало, до того самого момента, пока на следующий день сами не прочитали хронику и не увидели фотографий. Судя по тому, что рассказали нам об этом моменте другие, мы думаем, что это действительно было кульминацией одного из этапов, что наша речь и наше слово в этот день были правильными, наиболее соответстующими моменту, что мы разочаровали тех, кто ждал от нас захвата Дворца или призыва к всеобщему восстанию.

Но разочаровали мы и тех, кто думал, что наша речь ограничится лишь поэзией и лирикой. Думаю, что достигнутый баланс был достаточным; так или иначе, 11 марта САНО смогла говорить на Сокало, но не о 2001 годе, а о том, что пока еще не наступило — об всеобщем ощущении, вызванном окончательным поражением расизма в Мексике, которое должно превратиться в государственную политику, в политику образования, в чувство всего мексиканского общества. Это в каком-то смысле уже решено, но осталась еще одна незаконченная часть. Как говорим мы, военные, основная битва уже выиграна, но осталось дать еще несколько боев. Наконец, думаю, что Сокало 11 марта показало нам, что мы были правы, отложив оружие в сторону, что не оружие вызвало такую поддержку со стороны общества, что наша ставка на мирную мобилизацию была правильной и что это дает результаты. Теперь осталось, чтобы это стало поняло мексиканскому государству и, в частности, правительству.

Г. Гарсиа Маркес: Вы использовали выражение «как говорим мы, военные». Для нас, колумбийцев, которые привыкли слышать речи наших партизан, ваши слова мало похожи на военную лексику. Что от военных есть в вас и вашем движении, и как вы можете описать войну, в которой участвовали?

Субкоманданте Маркос: Мы сформировались внутри армии, Сапатистской Армии Национального Освобождения. Это военная структура. Субкоманданте Маркос — военный командир армии. Но, в любом случае, наша армия — это армия совершенно другая, потому что мы стремимся как раз к тому, чтобы перестать быть армией. Военный — это абсурдная личность, потому что он должен прибегать к оружию, чтобы убедить другого в том, что его истина — единственная, которой нужно следовать. В этом смысле, если будущее нашего движения — военное, то у него нет будущего. Если САНО продолжит свое существование как вооруженная военная сила, это станет ее поражением. Поражением, в смысле поражения ее идейных позиций, ее взгляда на мир. И кроме этого, и еще худшим чем это стало бы, если бы САНО пришла к власти и начала править, как революционная армия. Для нас это было бы поражением.

То, что могло считаться успехом для военно-политической организации 60-х и 70-х, когда возникли национально-освободительные движения, для нас стало бы поражением. Мы видели, как эти победы приводили к провалам или поражениям, скрытыми под собственной маской. То, что оставалось всегда нерешенным — это роль людей, роль гражданского общества, роль народа. И наконец, это было всегда борьбой между двумя гегемониями. Репрессивная власть, которая все решает за общество сверху, и группа просветвленных, которые хотят наставить страну на путь истинный, отстраняет первую группу от власти, берет власть в свои руки и тоже сверху начинает решать все за других. Для нас это — борьба гегемоний, и всегда в ней есть «плохие» и «хорошие»: те, кто побеждают, — хорошие, те, кто терпит поражение, — плохие. Но для остальной части общества в принципе ничего не меняется. Для САНО наступил момент, когда она оказалась превзойдена самим сапатизмом. Буква А в этой аббревиатуре уменьшается, ее руки оказываются связаны, причем настолько, что мобилизация без оружия не только не становится для нас трудностью, и мы даже испытываем от этого определенное облегчение. Да и патронташи становятся намного легче, чем раньше, и весомость военной риторики, неизбежной с стороны любой вооруженной группировки во время диалога с гражданскими, становится куда меньше. Нельзя восстановить ни мир, ни общество, ни национальные государства, разрушенные сегодня, если исходить из вопроса, кто на этот раз навяжет свою гегемонию обществу. Мир, и в частности Мексика, состоит из разных людей и групп, и отношения, которые нужно построить между этими разными группами и людьми, должны опираться на уважение и терпимость, то есть на элементы, которых нет в выступлениях военно-политическох организаций периода 60-х и 70-х. Как это обычно происходит, реальность предъявила свой счет, и для вооруженных национально-освободительных движений цена оказалась очень высокой.

Г. Гарсиа Маркес: Кажется, у вас есть различия с традиционными левыми движениями и в отношении социальных групп, которые эти движения представляют. Так ли это?

Субкоманданте Маркос: Опишу в общих чертах два большие упущения в позиции латиноамериканского левого революционного движения. Одно из них — индейские народы, к которым мы относимся, и другие группы, предположительно являющиеся меньшинствами. Хотя, если бы все мы поснимали маски, мы бы перестали казаться такими меньшинствами, как это происходит в случае гомосексуалистов, лесбиянок, транссексуалов. И дело не только в том, что эти группы не упоминались в речах представителей левых латиноамериканских движений тех времен, движений, существующих и сегодня; кроме этого было предложено теоретическое обоснование того, что тогда было марксизмом-ленинизмом: обходиться без них и видеть их как часть процесса, от которой нужно будет избавиться. Гомосексуалист, например, подозревался в предательстве, считался элементом, вредным как для движения, так и для социалистического государства. Индеец являлся элементом отсталым, тормозящим развитие производительных сил… и т. д. и т. п… Поэтому предлагалось покончить с этими группами, в одном случае — путем создания центров заключения или перевоспитания, и в другом — путем их ассимиляции в производительный процесс и превращения в квалифицированную рабочую силу. В пролетариат, используя ту терминологию.

Г. Гарсиа Маркес: Партизаны обычно говорят от имени большинства. И хотя вы могли бы говорить от имени бедняков или эксплуатируемых, вы всегда выступаете от имени меньшинств. Почему?

Субкоманданте Маркос: Предполагается, что любой авангард является представителем большинства. В нашем случае, мы думаем, что это не просто ошибочно, но и в лучшем случае остается не более чем благим пожеланием, а в худшем — это очевидный обман. И по мере того, как в игру вступают реальные социальные силы, становится ясно, что авангард — не такой уж и авангард, и что те, кто им, по идее, представлены, не ощущают этого представительства. И в той степени, в которой САНО отказывается от идеи становиться авангардом, она признает реальный горизонт своего влияния. Считать, что мы можем быть авангардом, то есть что мы можем говорить от имени тех, кто нами не является, — это политическая мастурбация. А в некоторых случаях не происходит и этого, потому что это даже не доставляет удовольствия онанизма. Единственный, кто может получить удовольствие от раздачи подобных прокламаций — это сам раздающий, потому что читает и воспринимает их всерьез обычно только он сам. Мы стараемся быть честными с собой. Кто-то может сказать, что это вопрос человеческой добродетели. Нет. Мы бы могли быть циниками и говорить, что честность дала нам результат когда мы сказали что представляем только индейские сапатистские общины одной территории на юго-востоке Мексики. Но наши слова достигли слуха и многих других. И мы этого добились. Но не более. Во время всего нашего длинного перехода, мы всегда говорили людям и самим себе, что не можем и не должны начинать возглавлять или становиться знаменем стольких разных примеров борьбы, с которыми мы столкнулись. Мы предполагали, что Мексика «которая снизу», уже находилась на грани, что скопилось много несправедливости, много возмущения, много ран… До начала похода мы представляли себе, что когда он начнется, нам нужно будет тащить за собой плуг, чтобы поднимать землю и все это повылезет наружу. Мы должны были вести себя честно и сказать людям, что не пришли, чтобы все это возглавить. Мы пришли только затем, чтобы возглавить это требование, — и уже вокруг этого могут возникнуть и другие. Но это уже другая история.

Г. Гарсиа Маркес: Ваши походные речи создавались от места к месту и так до прибытия в Мехико, или же вы с самого начала подготовили их в такой последовательности и последняя не обязательно должна была стать самой острой?

Субкоманданте Маркос: Существуют две версии: официальная и реальная. По официальной, именно в этот момент нам стало ясно, что нужно делать, а по реальной — мы готовили эту речь все эти семь лет. Наступил момент, когда сапатизм САНО оказался превзойден многими факторами. Мы уже не соответствовали ни тому, чем были до 1994 года, ни тому, чем были в первые дни 1994 года, когда вели бои, просто мы чувствовали, что за эти семь лет мы взяли на себя ряд этических обязательств. Произошло следующее: сначала мы хотели захватить с собой плуг, но в нужный момент мы не сумели его достать. А когда начался поход, было достаточно коснуться земли ногой, как все это проросло. На каждой площади мы повторяли: «Мы не пришли руководить вами, мы не пришли указывать вам, что делать, наоборот, мы пришли просить вашей помощи». Несмотря на это, в течение всего перехода мы получали пачки требований и петиций, которые накапливались со времен еще предшествующих мексиканской революции, в ожидании того, кто придет и решит все проблемы. И если свести все речи, произнесенные нами с начала сапатистского похода до сегодняшнего дня в одну фразу, получится: «Никто этого за нас не сделает». Чтобы это стало возможным, нужно изменить нынешние организационные формы, изменить сам принцип политической деятельности. Когда мы говорим лидерам «нет», мы говорим «нет» и себе самим.

Г. Гарсиа Маркес: Вы и сапатисты находитесь сейчас на вершине популярности: только что в Мексике ИРП была отстранена от власти, в конгрессе рассматривается проект закона, который должен определить права индейского населения и вот-вот могут начаться предлагаемые вами переговоры. Какой вам видится картина событий?

Субкоманданте Маркос: Как борьба и спор между часами, отмечающими время прихода на работу служащих фирмы, то есть часами Фокса, и нашими часами, которые песочные. Вопрос в том, подстроимся ли мы под часы, служащие для отметки прихода на работу служащих или Фокс подстроится под песочные часы. Но не произойдет ни того, ни другого. Нам нужно понять — ему и нам, что необходимо сделать другие часы, часы — совместного согласия, и что эти часы будут отсчитывать ритм процесса диалога и, наконец, время мира. Мы находимся на их территории, на территории центра политической власти, где политики существуют в привычной для них среде. И в политике — по крайней мере в этом виде политики — мы являемся организацией совершенно неэффективной. Мы неуклюжи, косноязычны и искренни. Нам противостоят те, кто прекрасно владеет всеми этими премудростями. Это опять-таки спор между тем, о каком виде политической деятельности идет речь: о том, который предлагают нам политики, или о том, который хотим предложить мы. Повторяю, думаю, что не удастся ни то, ни другое. Когда мы начали войну, нам пришлось бросить вызов правительству. Сейчас, чтобы построить мир, мы вынуждены бросать вызов не только правительству, но и всему мексиканскому государству. Не существует стола, вокруг которого можно сесть и вести с правительством диалог. Мы должны создать этот стол. Наша задача убедить правительство в том, что такой стол необходим, что правительство должно сесть за него и что оно от этого выиграет. И если оно этого не сделает, то проиграет.

Г. Гарсиа Маркес: Кто должен быть за этим столом?

Субкоманданте Маркос: С одной стороны — правительство, а с другой — мы.

Г. Гарсиа Маркес: Когда Фокс говорит, что хочет разговаривать с вами и что готов принять вас во дворце или встретится с вами в месте, которое вы выберете, он отвергает идею этого стола?

Субкоманданте Маркос: Он хочет сказать только, что ему не терпится получить свой кусок миротворческого пирога: вместо того, чтобы перейти к диалогу и переговорам, он гоняется за популярностью. Фокс хочет фотографии и чтобы она была во всех газетах. Мир не построить за счет организации коньюктурных мероприятий, он возможен только путем диалога. Не позированием перед камерами, а путем подачи сигналов, садясь вместе за стол и всерьез занимаясь этим. Мы готовы говорить с Фоксом, если он возьмет на себя ответственность за диалог и за переговоры до их окончания. Но мы бы хотели его спросить: кто будет править страной в течение всего того времени, когда вы будете заседать с нами, что уже само по себе будет достаточно сложным процессом? Ладно, что я вам, колумбийцам, буду об этом рассказывать? Вы сами знаете, что переговоры и диалог в условиях вооруженного конфликта полны препятствий, и что глава исполнительной власти не может посвятить этому все свое время. Пусть назначит уполномоченного и мы вместе с этим уполномоченным начнем работу. Но такого желания нет. У нас никогда не было романтических мечтаний о фотографии с Висенте Фоксом.

Г. Гарсиа Маркес: Учитывая длительность этого процесса, что вы собираетесь делать дальше — останетесь в этой партизанской одежде в университете? Как обычно проходит ваш день?

Субкоманданте Маркос: Встаю, даю интервью и ложусь спать (смех). Мы ведем беседы со многими из тех групп, которые я вам называл. Со множеством миров и субмиров, преследуемыми и отвергаемыми, с теми, кого затронуло слово сапатистов. Поэтому у нас здесь два стола и один из этих вращающихся стульев на колесиках, которыми пользовались в годы моей молодости. Сейчас за одним столом мы беседуем с Национальным конгрессом, а за другим — с общинами Мехико. Но нас волнует то, что Конгресс обращается с нами как и со всяким, кто хочет попасть на прием: нам велят подождать, потому что все заняты другими делами. Если это так, это может причинить очень много вреда, потому что на карту поставлены не только права индейцев. Это будет очень неудачная шутка, потому что в таком случае оскорбленными почувствуют себя слишком многие. И люди не допустят, чтобы внимание на них обращали только в дни выборов. Кроме того, это было бы сигналом для других, более радикальных военно-политических групп, которые всегда считали любые политические переговоры сдачей позиций.

Г. Гарсиа Маркес: Немного отвлечемся. Вы говорите, что в годы вашей молодости были вращающиеся стулья. Сколько вам лет?

Субкоманданте Маркос: Мне 518 лет… (улыбки).

Г. Гарсиа Маркес: Диалог, который вы предлагаете, должен найти новые механизмы участия народа в принятии решений или вы ждете решений правительства, которые считаете необходимыми для страны?

Субкоманданте Маркос: Вести диалог для нас значит просто-напросто договориться о том, чтобы спор между нами и ними переместился в другую сферу. Экономическая модель не является темой диалога. Вопрос лишь в том, как мы будем вести этот спор. Это то, что Висенте Фокс должен понять. За столом диалога мы не превратимся в фоксистов. То, чего можно добиться за этим столом — с достоинством избавиться от черной маски и чтобы ни я и никто другой не был вынужден обращаться после этого к военной риторике. Задача не только в создании стола, кроме этого, мы должны создать и собеседника. Мы должны создать его как государственного человека, а не как продукт рынка высоких технологий или творение имиджмейкеров. Это непросто. Война была проще. Но в войне намного больше непоправимого. В политике всегда можно что-то исправить.

Г. Гарсиа Маркес: Вы странно одеты: потертый платок на шее и изношенная фуражка. На вас — фонарик, который здесь не нужен, аппарат связи, похожий на какую-то очень сложную систему, и на каждой руке — часы. Это символы? Что все это значит?

Субкоманданте Маркос: Фонарь, потому что нас держат в дыре, где нет света, и радио для того, чтобы мои консультанты по имиджу диктовали мне ответы на вопросы журналистов. Нет. Серьезно. Это — «уоки-токи», связанный с системой безопасности и нашими людьми в сельве, чтобы они могли дать нам знать, если возникнет какая-то проблема. Нам много раз угрожали смертью. Семь лет назад, когда мы взяли Сан-Кристобаль-де-лас-Касас, палиакате был новым и красным. А фуражка — та, с которой я попал в Лакандонскую сельву 18 лет назад. И с одними из этих часов тоже. Другие часы я ношу с тех пор, как начало действовать прекращение огня. Когда время на этих двух часах совпадет, это будет значить, что сапатизм в виде армии закончился и наступает новый этап, новые часы и новое время.

Г. Гарсиа Маркес: Каково ваше видение колумбийского партизанского движения и, в целом, военного конфликта в нашей стране?

Субкоманданте Маркос: Отсюда видно очень мало. То, что просачивается через средства массовой информации: процесс диалога и переговоры, которые сейчас ведутся, трудности, возникающие в этом процессе. По тому, что удается узнать, думаю, что это очень традиционный диалог, в нем нет новизны. За столом сидят двое, и в то же самое время они же сами вводят в действие свои военные силы, чтобы создать себе более выгодную позицию за столом переговоров. Или наоборот, потому что нам не известно, что на самом деле в голове у каждого из них. Может быть, стол переговоров создает более выгодные ситуации для военных столкновений. Мы не обращаем особого внимания на то, что колумбийских партизан обвиняют в связях с наркобизнесом, потому что это не первый раз, когда кого-то обвиняют в этих вещах, а потом вдруг оказывается, что это не так. Мы оставляем за собой право в этом сомневаться. Мы не определяем их как «хороших» или «плохих», но выстраиваем дистанцию между ними и нами, точно так же, как и между нами и другими вооруженными группировками в Мексике, поскольку считаем неэтичным думать, что ради победы революции хороши все средства. Все, включая захват мирных жителей, например. Неэтично полагать, что захват власти любой революционной группой позволит затем считать любые ее действия добром. Мы не думаем, что цель оправдывает средства. В конце концом, мы думаем, что средства это и есть цель. Мы выстраиваем нашу цель одновременно со средствами, ради которых боремся. В этом смысле, цена, которую мы придаем слову, честности и искренности, очень высока, хотя иногда мы грешим наивностью. Например, 1 января 1994 года, перед тем, как атаковать армию, мы предупредили ее об этом. И нам не поверили. Иногда это дает результат, иногда — нет. Но нас удовлетворяет то, что как организация, мы, таким образом, выстраиваем свой собственный стиль.

Г. Гарсиа Маркес: Вы считаете возможным вести переговоры о мире во время войны, как это происходит в Колумбии?

Субкоманданте Маркос: Отсюда очень удобно и очень безответственно рассуждать о том, что там происходит. Успех в диалоге и переговорах невозможен, если стороны не отказались от идеи победить противника. Если одна из сторон использует диалога, как схватку, для того чтобы посмотреть, кто кого положит на лопатки, — этот диалог рано или поздно развалится. В этом случае военная конфронтация переносится на стол переговоров. Для того, чтобы добиться успеха в процессе диалога и переговоров, обе стороны должны исходить из обоюдного согласия в том, что ни одна из них не может победить другую. И нужно найти выход, который будет значить победу для обеих сторон, или, в худшем случае — поражение для обоих. Но прекратится настоящая конфронтация. Конечно, это трудно, особенно для движений, которые существуют уже очень много лет, как колумбийские партизаны. И с одной, и другой стороны — много ран, много неоплаченных долгов, но думаю, никогда не поздно попытаться.

Г. Гарсиа Маркес: И среди всего этого у вас остается время на чтение?

Субкоманданте Маркос: Да, потому что без этого… что нам остается делать? В армиях прошлого военный использовал свободное время для чистки оружия и приведения в порядок боеприпасов. В этом случае, поскольку наше оружие — слово, мы постоянно зависим от этого арсенала и в любой момент должны быть наготове.

Г. Гарсиа Маркес: Все что вы говорите, форма и содержание ваших речей, выдают очень серьезную и давнюю литературную подготовку. Как и откуда это взялось?

Субкоманданте Маркос: Это связано с детством. В нашей семье слову придавалась особое значение. Язык был средством выглянуть в большой мир. Мы научились чтению не в школе, а читая газеты. Мои отец и мать рано дали нам в руки книги, которые позволили увидеть многое другое… Так или иначе, мы осознали язык не как средство общения, а как средство для того, чтобы что-то строить. Это было скорее удовольствием, чем обязанностью. Потом, когда наступила пора катакомб и споров с буржуазными интеллектуалами, слово ценилось мало. Оно оставалось отодвинутым на второй план. Но когда мы попали в индейские общины, язык сработал как катапульта. Ты замечаешь в этот момент, что тебе не хватает слов, чтобы выразить очень многое и это заставляет тебя работать над языком. Вновь и вновь возвращаться к словам, чтобы собирать и разбирать их.

Г. Гарсиа Маркес: А не наоборот? Не оказалось ли это владение словом тем, что позволило открыть этот новый этап?

Субкоманданте Маркос: Получается, как в миксере. Ты не знеашь, что было заброшено туда первым, но то, что уже есть, — это готовый коктейль.

Г. Гарсиа Маркес: Мы бы могли поговорить о вашей семье?

Субкоманданте Маркос: Семья принадлежала к «среднему классу». Отец, глава семьи, — учитель сельской школы в период карденизма,[84] когда, как он выражался, учителям резали уши за то, что они все коммунисты. Мать, тоже сельская учительница, выйдя замуж, переехала к нему, и вместе они стали обычной семьей «среднего класса». Хочу сказать этим, что семья наша не испытывала особых трудностей. Жили мы в провинции, где культурный горизонт ограничен страничкой новостей местной газеты. Большим миром был Мехико и его книжные магазины, потому что это оказывалось самой привлекательной частью в наших посещениях столицы. В провинции тоже иногда бывали книжные ярмарки, и там мы тоже кое-что находили. Гарсиа Маркес, Фуэнтес, Монсильваис, Варгас Льоса (независимо от того, что он думает[85]) — это лишь некоторые из авторов, которые появляются в моей жизни благодаря родителям. Нас усаживали читать эти книги. «Сто лет одиночества» — для того, чтобы объяснить, чем была провинция тех времен. «Смерть Артемио Круса» — чтобы понять, что случилось с революцией. «Накопившиеся дни» — чтобы знать, что происходит со «средним классом». И «Город и псы» был в определенном смысле нашим обнаженным портретом. Все это происходило в нашем доме. Мы входили в мир точно так же, как входили в литературу. Я думаю, что это нас отметило. Мы выглядывали в мир не через кабель новостей, а через роман, эссе, стихотворение. Это сделало нас совсем другими. Такую вот призму поставили перед нами родители, а кто-то другой может поставить призму средств массовой информации или черную призму, чтобы не видеть, что происходит.

Г. Гарсиа Маркес: На каком месте среди ваших любимых книг находится «Дон Кихот»?

Субкоманданте Маркос: Когда мне исполнилось 12 лет, мне подарили одну книгу, очень красивую, в твердой обложке. Это был «Дон Кихот Ламанчский». Я читал его и раньше, но в детских изданиях. Это была дорогая книга, особый подарок, из тех, что, спрятанный, где-то ждет своего часа. Шекспир пришел потом. Но если по порядку, то я бы сказал, что вначале в литературе у меня было то, что называется латиноамериканским бумом. Затем Сервантес, затем — Гарсиа Лорка и уже потом наступил этап поэзии. Так что вы (указывает на Гарсиа Маркеса) — тоже соучастник всего этого.

Г. Гарсиа Маркес: Среди этих авторов были экзистенциалисты и Сартр?

Субкоманданте Маркос: Нет. К этому мы пришли позже. К книгам экзистенциалистов, и до этого — к литературе революционной, мы пришли уже очень испорченными, как сказали бы ортодоксы. Так что к Марксу и к Энгельсу мы пришли уже очень развращенными литературой, ее сарказмом, ее юмором.

Г. Гарсиа Маркес: И книг по политической теории вы не читали?

Субкоманданте Маркос: На первом этапе, нет. От азов мы перешли к литературе, оттуда — к теоретическим и политическим текстам и так, пока меня не приняли в подготовительный класс.

Г. Гарсиа Маркес: Ваши товарищи думали, что вы были или могли быть коммунистом?

Субкоманданте Маркос: Нет, думаю, что нет. Может быть, максимум, что могли мне сказать, это что я как редиска — красный снаружи и белый внутри.

Г. Гарсиа Маркес: Что вы сейчас читаете?

Субкоманданте Маркос: Всегда со мной «Дон Кихот» и обычно ношу «Цыганское романсеро» Гарсиа Лорки. «Дон Кихот» это лучшая книга по политической теории; после него следуют «Гамлет» и «Макбет». Нет лучшего способа понять мексиканскую политическую систему, ее трагические и комические стороны, чем читая «Гамлета», «Макбет» и «Дон Кихота». Лучше любой статьи по политическому анализу.

Г. Гарсиа Маркес: Вы пишете от руки или на компьютере?

Субкоманданте Маркос: На компьютере. Только во время этого похода пришлось писать много от руки, потому что не было времени для работы. Делаю один черновик, затем другой и еще и еще. Похоже на шутку, но окончательный вариант получается примерно с седьмого раза.

Г. Гарсиа Маркес: Какую книгу вы пишете?

Субкоманданте Маркос: Я пытался написать одну абсурдистскую вещь, чтобы объяснить нашу суть самим себе, исходя при этом из нас самих, что почти невозможно. Но мы должны рассказать о парадоксе, которым являемся. Почему революционная армия не собирается захватывать власть, почему армия не воюет, если это ее работа? И обо всех парадоксах, с которыми мы столкнулись: что мы выросли и стали сильными именно среди той части общества, которая совершенно далека от потоков культуры.

Г. Гарсиа Маркес: Если весь мир знает, кто вы, зачем маска?

Субкоманданте Маркос: Это такой штришок кокетства. Никто не знает, кто я, да никого это и не волнует. Здесь важно лишь кем является субкоманданте Маркос, а не кем он был.

Коммюнике подпольного Революционного Индейского комитета — Генерального Командования Сапатистской Армии Национального Освобождения

Мексика.

29 апреля 2001 г.

Народу Мексики

Народам и правительствам мира

Братья и сестры!

САНО ознакомилась с текстом Конституционной реформы о правах и культуре индейцев, только что принятой государственным Конгрессом. Вот наша позиция:

Первое. — Принятая государственным Конгрессом Конституционная реформа совершенно не соответствует ни требованиям индейских народов Мексики, ни Индейского Национального конгресса, ни САНО, ни мексиканского и международного гражданского общества, участвовавших в мобилизациях последних дней.

Второе. — Вышеупомянутая Реформа предает Договоренности Сан-Андреса[86] в целом и так называемую «Инициативу закона КОКОПА»[87] в частности, в ее основных пунктах: автономия и самоопределение, индейские народы, как субъект гражданского права, земли и территории, использование природных ресурсов, свободное избрание муниципальных властей и право на создание региональных ассоциаций, среди прочих.

Третье. — Реформа не допускает реализации прав индейцев и представляет собой тяжелое оскорбление индейским народам, национальному и международному гражданскому обществу и общественному мнению, поскольку презирает мобилизацию и беспецендентный консенсус, возникшие в последнее время в поддержку требований индейцев.

Четвертое. — Сеньор Фокс приветствовал нынешнюю реформу, зная что она даже отдаленно не напоминает ту, что он представил когда-то как свою собственную. Таким образом было продемонстрировано, что Фокс только делал вид, что поддерживает «Инициативу КОКОПА», пока обсуждал с самыми консервативными из представленных в Конгрессе групп текст реформы, не признающей прав индейцев.

Пятое. — Этой реформой федеральные законодатели и фоксистское правительство закрывают двери диалога и мира, поскольку отказываются от разрешения одной из причин, вызвавших сапатистское восстание, оправдывают существование в Мексике различных вооруженных групп, аннулируя процесс и результаты диалога и переговоров, уходят от исторической ответственности по оплате долга, который числится за Мексикой уже почти двести лет ее независимой истории и претендуют разобщить национальное индейское движение путем передачи локальным конгрессам штатов обязанности законодателя федерального.

Шестое. — САНО заявляет о своем непризнании этой Конституционной реформы о правах и культуре индейцев, лишенной духа Договоренности Сан-Андреса, отрицающей «Инициативу закона КОКОПА», полностью презирающей мексиканское и международное общественное требование признания прав и культуры индейцев, саботирует только что начавшийся процесс сближения между федеральным правительством и САНО, предает надежды на мирное урегулирование войны в Чьяпасе и демонстрирует полный разрыв между народными требованиями и интересами класса политиков.

Седьмое. — В связи с этим, САНО заявляет о следующем:

А). — Что она отдала распоряжение архитектору Фернандо Яньесу Муньосу полностью прекратить работу по связи между САНО и главой государства. Контактов между САНО и правительством Фокса больше не будет.

Б). — Что САНО не вернется на путь диалога с федеральным правительством до тех пор, пока права и культура индейцев не будут признаны конституционно, согласно так называемой «Инициативе закона КОКОПА».

В). — Что сапатисты продолжат сопротивление.

Восьмое.- Мы призываем национальное и международное гражданское общество организоваться и путем выступлений в Мексике и в мире, вместе с САНО потребовать от мексиканского правительства дать задний ход законодательному издевательству и выполнить свои обязательства по конституционному признанию прав и культуры индейцев.

Девятое. — Мы обращаемся с отдельным призывом к братьям и сестрам из Индейского Национального конгресса организоваться и сохранить формы гражданского сопротивления на всей мексиканской территории.

Демократии!

Свободы!

Справедливости!

С гор юго-востока Мексики,

от имени Подпольного Революционного Индейского комитета -

Генерального Командования Сапатистской Армии Национального Освобождения.

Субкоманданте Маркос

Мексика, апрель 2001 г.

ПИСЬМО СУБКОМАНДАНТЕ МАРКОСА АНХЕЛЮ ЛУИСУ ЛАРЕ, ИСПАНСКОМУ РОК-МУЗЫКАНТУ В ЧЕСТЬ ОТКРЫТИЯ В МАДРИДЕ АГУАСКАЛЬЕНТЕС

12 октября 2002 г.

Сапатистская Армия Национального Освобождения.

Мексика

Анхелю Луису Ларе, по прозвищу Русский.

От Супа Маркоса.

Русский! Брат! Во-первых, мы обнимаем тебя. Во-вторых, прими наш дружеский совет: мне кажется, было бы неплохо, если бы ты немедленно сменил свой псевдоним, потому что если, не дай бог, чеченцы тебя с кем-то спутают — прощай, Агуаскальентес, и прощай один из лучших рокеров современности.

Этот день (12 октября), когда я начинаю писать тебе эти строки, не случаен (ничто не случайно у сапатистов), как не случаен и этот абсурдный мост, что я пытаюсь протянуть к вам сейчас туда, где вы работаете, готовя открытие Агуаскальентес в Мадриде.

Я уверен, что все у вас пройдет хорошо, и что отсутствие этого недоумка Аснара (которому, как следует из его имени, единственное чего не хватает — это реветь по-ослиному[88]) и скупого королька Хуана Карлоса пройдет незамеченным даже для журнала «Ола».[89]

Но передай всем, сопровождающим тебя в этом славном проекте, пусть не грустят. Вот-вот должен выйти журнал «Ребельдия», в котором наверняка будут страницы светской хроники, куда вы сможете добавить вкладыши, позволяющие поместить фотографии бракосочетания инфанты в раздел «детских праздников».

Что же касается остального, то вышеуказанный журнал «Ребельдия» наверняка будет последователен и его первой непокорностью окажется непокорность[90] правилам орфографии, так что постарайтесь не вкладывать особо в платную вставку. Конечно, если там будут фотографии, он будет стоить дороже (но пусть тогда они будут хотя бы порно), и еще я вынужден предупредить тебя, что цена его будет не в евро, а в марках,[91] т. к. предпочтение все-же отдается твердой валюте.

Так что, в случае отсутствия на открытии Агуаскальентес представителей королевского двора, — просьба сдержать рыдания. И думаю, что там будет множество мужчин, женщин, детей и стариков со всего Иберийского полуострова, и не только оттуда. И если все они там будут — мероприятие наверняка пройдет успешно. Хотя я вынужден предупредить тебя еще и о том, что в случае любого успеха тех, кто внизу, всегда и неизбежно появляется полиция. Потому что тем, кто внизу, как гласит не помню точно какой декрет, опубликованный короной не помню точно когда, положены только слезы и смирение, и в ритме, который бодро зададут дубинки гражданской гвардии, все будут направлены со своими Агуаскальентес кто в тюрьму, а кто на кладбище — места, подготовленные испанской «демократией» для тех иберийцев, кто сопротивляется.

Я прекрасно знаю, что на празднике непокорности, именуемом Агуаскальентес, будут не только жители Испанского государства, однако они, несомненно, будут большинством.

Мы присутствовать не сможем, потому что планируем в ближайшие числа вторжение в Европу, и как ты можешь себе представить, здесь у всех уже полностью собран экипаж (если конечно, экипажем можно назвать две сумки с лепешками, порцию прогорклой фасоли, две бутылки посоля[92] и ко всему этому — умеренную дозу перца), тем не менее ни у кого из присутствующих нет под рукой спасательного круга. Наиболее предусмотрительные запасаются таблетками от качки и наивно спрашивают, будут ли «остановки для санитарных нужд».

Но дело даже не в этом, моя проблема состоит в том, что я не могу убедить их, что на каяках (лодках, сделанных из выдолбленых вручную стволов деревьев) нам далеко не уплыть.

И кроме того нельзя не учесть, что Чьяпас не имеет выхода к Атлантическому океану, и из-за того, что у нас нет денег для оплаты пошлины за пользование Панамским каналом, нам придется плыть в обход через Тихий океан, мимо берегов Филипин, Индии, Африки и сделать первый привал на Канарских островах.

А добираться до вас по суше было бы дурным тоном. Нам бы пришлось пересечь Монголию, развалины СССР — где следовало бы хорошо знать кому можно, а кому нельзя говорить, что мы направляемся в гости к «Русскому», — Восточную Европу, заглянуть во Францию, чтобы запастись «Шато Неф дю Пап, урожая 69» (начинаю уже каламбурить даже с марками вин), забрести за макаронами в Италию и потом карабкаться через Пиренеи. И не то чтобы нам не нравилась идея подобной прогулки, просто такие длительные блуждания приводят к износу военной формы.

Но пока в среде будущего экипажа царит энтузиазм, и он почти столь же интенсивен, как и рвота (действительно, я вижу одного товарища, которого рвет, и спрашиваю его почему, ведь мы еще не отчалили. «Это я тренируюсь», — отвечает мне он с этой безукоризненной логикой, характерной для жителей гор юго-востока Мексики).

О чем это я говорил? Ах да, о том, что мы не сможем приехать на открытие Агуаскальентес. Потому что мы сейчас, как сказал этот товарищ, «тренируемся» к экспедиции. Но о наших планах вторжения на полуостров Иберия ты, конечно, никому не рассказывай (сначала, разумеется, мы посетим Лансароте, чтобы испить кофейку с Сарамаго и Пилар[93]), ты же знаешь, каковы нравы монархии — время от времени она начинает нервничать и выдумывает себе разные каникулы в сопровождении всяческих инфант и шутов (я имею в виду Фелипика Гонсалеса и Пепика Аснара,[94] который, повторяю, даже в своем имени несет печать чьего-то проклятия).

Хотя неучтивые слова о монархии и могут тебе стоить как минимум изгнания из зала, потому что как это вам пришло в голову делать Агуаскальентес в месте окупас,[95] ведь место проведения мероприятия должно принадлежать людям достойным, но — и пусть ни у кого в этом не будет сомнений — благородства куда больше в любом доме окупас, чем во дворце Эль-Эскориаль.[96]

Пам! Опять я связался с монархией. Не буду больше этого делать, по той же причине, по которой если влезешь в мусорный ящик, потом от тебя обязательно будет много вони, и от нее невозможно избавиться даже при помощи фальшивых духов, продающихся в Корте-Инглес.[97]

Ладно, скажем наше «да» пиратству, и наше «нет» — разбреданию мыслей, так что, возвращаясь к нити этого монолога, у которого большой плюс в том, что ты не можешь ни слова возразить мне, как если бы ты находился перед славной гражданской гвардией, которая, если позволишь, не является ни гвардией, ни гражданской, но уже и так известно, что мир власти полон противоречий.

Что? Что я опять ушел от ответа? Ты прав, просто сама перспектива лишиться этой моей порции галисийского бульона, который начинают распределять, вновь разогрев, потому что ни у кого не осталось ни гроша на что-то еще, меня вводит в состояние, скажем, беспокойства.

Я говорил тебе, что дата этого письма не случайна, и что если я начал это письмо — приветствие открытию проекта Агуаскальентес 12 октября, на то есть причины.

Некоторые группы общественности ошибочно считают, что виновницей нынешней ситуации индейских народов Мексики является испанская конкиста. И дело даже не в том, что Эрнан Кортес и другие подонки меча и креста, его сопровождавшие, явились нашими благодетелями, нет, конечно, но просто в сравнении с нынешними неолиберальными правителями, все они — почти что сестры милосердия.

От честных мужчин и женщин Испании мы знаем только слово братства, только солидарность безо всяких предварительных условий, только готовность слышать, всегда протянутые к нам руки для помощи, приветствия, объятия.

Так что, да простит меня отец Идальго,[98] мы, сапатисты, говорим: «Долой неолибералов! Да здравствуют гачупины![99]».

Представляю, что к вам приедет та каталонская группа, которая ужасно играет ранчеры,[100] хотя конечно в исполнении чамбы[101] ей нет равных… И будет еще множество других — из Галисии, из Астурии, из Кантабрии, из Андалусии, из Мурсии, из Эстремадуры, из Валенсии, из Арагона, из Ла-Риохи, из Кастилии-и-Леона, из Кастилии-Ла-Манча, из Наварры, с Балеарских островов, с Канарских островов и из Мадрида. Всем им передай наш огромный привет. Потому что благодаря стольким и таким прекрасным нашим братьям и сестрам, и ото всей бесконечной нежности, что чувствуем по отношению к ним, мы становимся сильнее и лучше.

Что? Что я не включил в этот список Страну Басков? Нет, я хочу попросить тебя, чтобы этим братьям и сестрам ты передал наше особое обращение.

Мне хорошо известно, что этот придворный шут, называющий себя судьей Гарсоном, действуя рука об руку с испанским политическим классом (который так же смешон, как и королевский двор, но только без этого скромного очарования — Как ваше здоровье графиня? — Хорошо, граф, я совершенно не скучаю по шуту Фелипику, потому что этот Пепик ничуть не хуже. Кстати, граф, вам следовало бы застегнуть ширинку, чтобы не приведи господь вы не поимели простуду, единственное что вы можете здесь при дворе поиметь, — и т. д.) осуществляет политику настоящего государственного терроризма, что не может оставить равнодушным ни одного честного человека.

Да, клоун Гарсон объявил нелегальной политическую борьбу в Стране Басков. После всего этого кривляния в шоу для дураков об аресте Пиночета (единственное, что он сделал — это устроил Пиночету отпуск за счет государства), теперь он демонстрирует свою настоящую фашистскую сущность, лишив баскский народ права на политическую борьбу за свои законные права.

И я не говорю это все просто так. Здесь мы познакомились со многими баскскими братьями и сестрами. Они были в наших лагерях мира. Они приехали сюда не для того, чтобы говорить нам, что нам делать, чтобы учить нас делать бомбы или готовить покушения.

Потому что здесь наши единственные бомбы — это чьяпаски,[102] которые, в отличие от юкатанок, никогда и ни с чем не рифмуются.

Потому что Оливио[103] заходит и говорит мне, что если я дам ему шоколадки с орехом, которые мне передали, потому что по слухам я оооо-чень тяжело болен, он мне продекламирует бомбу. «Давай», — говорю я ему, видя, что шоколадки уже цвелые. И Оливио с чувством начинает: «Бомба, бомба: у меня во дворе зацветает апельсин, а сестра твоя — красавица».

Я обижаюсь, не столько за свою сестру, сколько за полное отсутствие рифмы и ритма, но шоколадки Оливио все же даю…

Кроме того, единственные покушения здесь — это против музыкального вкуса, когда я беру гитару и запеваю своим несравненным баритоном «всегда, когда лишку выпью, выходит со мной все не так, тебя одну лишь ищу я, но лезу в чужой гамак». Если Ману Чао[104] это когда-нибудь услышит — он наверняка немедленно подпишет со мной контракт. Конечно, он готов на все что угодно, только бы не платить нам за те две струны, что он порвал, когда пытался исполнить вместе с сапатистами «Шизофреническую корову». Или это была «Бешеная корова»? Хорошо, если он там будет — привет Ману и скажи ему, что мы простим ему эти струны, при нашей ближайшей встрече на следующей остановке, которая, как известно, называется «Надежда».

И если Ману не захочет подписывать со мной контракт, я уйду в группу Ампаро. Хотя, наверное, придется поменять ее название, и вместо «Ампаронойи» ее назовут «Ампарофобией» из-за того, что мои критики тоже глобализируются.

И наконец, единственное, что нам не хватает, чтобы быть террористами — это призвания, а не средств.

И вот, здесь у нас были братья из Страны Басков и все они вели себя достойно, как и подобает баскам…

Не знаю, будет ли там в вас Фермин Мугуруса, я помню, как один раз, когда он был здесь, его спросили, откуда он, и он сказал «баск», и когда его спросили, «баск из Испании или баск из Франции», Фермин, не колеблясь ни минуты, ответил: «баск из Страны Басков».

Я искал что-нибудь на баскском языке, чтобы отправить это как привет братьям и сестрам из Страны Басков, но почти ничего не нашел, не знаю, может быть проблема в моем словаре, но я искал слово «достоинство» по-баскски и в сапатистском словаре нашел «Эускаль Эрриа[105]». Так что спроси их, на правильном ли я пути или мне лучше вернуться.

И наконец, то чего не знает ни Гарсон, ни его шефы, это то, что иногда достоинство превращается в ежа и ай! — что ждет того, кто попытается растоптать его.

Итак, как я раньше говорил, Агуаскальентес должен стать праздником сопротивления — идея, которая совершенно не нравится политическим партиям…

— Все они — мошенники! — перебивает меня Дурито.

— Но… подожди, Дурито, я не говорю о мексиканских политических партиях.

— Я не об этих мошенниках говорю тебе, а о страницах порно в Интернете.

— Но, Дурито, у нас в сельве нет Интернета.

— У нас нет… Звучит похоже на заявления Европейского Союза. А у меня есть. Немного изобретательности и кое-что еще превратили один из моих усиков-антенн в мощный спутниковый модем.

— И могу я знать, постмодерный странствующий рыцарь, почему страницы порно в Интернете — мошенничество?

— Потому что нет ни одной с жучихами, уже не говоря даже о полностью обнаженных, даже в этом белье типа «зубной нити», как его называют.

— Белье… — повторяю я, пытаясь избежать неизбежного, то есть вмешательства Дурито в то, что я пишу, для чего у него более чем достаточно лапок и упрямства.

— Посмотрим….. мммммм…. мммм…. — начинает свое мычание Дурито, уже сидя у меня на плече. — Русский? Ты пишешь Путину? Я бы тебе не советовал, а вдруг он применит по тебе эти газы, которые еще даже хуже, чем те, что испускаешь ты, когда объедаешься фасоли.

Я протестую:

— Слушай, Дурито, давай не разглашать интимных подробностей, потому что у меня здесь есть письмо, которое отправил тебе Пентагон с просьбой о формуле для создания супертоксичных газов.

— Да, но я отказался. Потому что мой газ, это как моя любовь, он не продается и не покупается, я дарю его кому хочу, потому что я бескорыстен и отдаю вещи, не задумываясь о том, заслуживают ли их другие, — говорит Дурито с сильным андалусским акцентом.

После небольшой паузы он добавляет:

— И какова тема твоего писания?

— Ну это… о непокорности и Агуаскальентес, который откроют в Мадриде, — отвечаю я, зараженный ритмом фламенко, который задает дождь над нашим навесом.

— В Мадриде? В каком из Мадридов? В Мадриде Аснара и гражданской гвардии? Или в Мадриде несогласном?

— В несогласном, конечно. Хотя не удивлюсь, если Аснар захочет сунуть туда свои копыта.

— Прекрасно! — Дурито начинает аплодировать и танцевать, да так, что Федерико Гарсиа Лорка воскресает и пишет неизвестную и никем неопубликованную Песню Эпилептического Жука.

Закончив танец, Дурито командует:

— Пиши! Сейчас я тебе продиктую мое выступление.

— Но Дурито, тебя нет в программе. И даже в числе приглашенных тоже.

— Конечно, потому что русские меня не любят. Но это неважно. Давай, пиши. Заглавие: «Непокорность и стулья».

— «Стулья»? Дурито, опять ты собираешься…

— Молчать! Идея основана на одном материале, который мы с Сарамаго написали в конце прошлого века, и называется он «Стул».

— Сарамаго? Ты имеешь в виду Жозе Сарамаго, писателя? — спрашиваю я в смятении.

— Конечно, или ты знаешь какого-то другого Сарамаго? Вот, в тот день мы с ним выпили столько, что в конце концов свалились оба с вышеупомянутого стула, и уже на полу, со всей этой перпективой и трезвостью тех, кто внизу, я говорю ему: «Пепе, это вино лягается больше, чем мул Аснара», но он ничего не ответил, потому что искал свои очки. И тогда я сказал ему: «У меня рождается идея, поторопись, Жозе, идеи — они, как фасоль с сосиской, если не успеешь, придет другой и пообедает ими». Наконец Сарамаго нашел свои очки, и мы вместе сели и придали форму этому рассказу, и если я не ошибаюсь, случилось все это в начале восьмидесятых. Конечно, под текстом можно найти только его имя; дело в том. что мы, жуки, принципиально не согласны с концепцией авторских прав.

Я пытаюсь сократить рассуждения Дурито и тороплю его:

— Заглавие готово. Что дальше?

— Итак, речь идет о том, что позиция, которую занимает личность по отношению к стульям, это как раз та, что определяет еe в плане политическом. Революционер (именно так, с большой буквы) презирает стулья обычные и говорит себе и другим: «мне некогда рассиживать, тяжелая миссия Истории (именно так, с большой буквы), доверенная мне, не позволяет мне отвлекаться на разные глупости». И так он проводит жизнь, пока не доберется до стула Власти, собьет выстрелом сидевшего там до него и потом насупив, как при запоре, брови, сядет на этот стул и скажет себе и другим: История (именно так, с большой буквы) закончилась. Во всем без исключения появляется смысл. Я на Стуле (именно так, с большой буквы) и я — кульминация всех времен». И так продолжается, пока не появится следующий Революционер (именно так, с большой буквы), не собьет его со стула и история (именно так, с маленькой буквы) не повторится.

В отличие от него, непокорный (именно так, с маленькой буквы), когда смотрит на обычный стул, внимательно его разглядывает, потом уходит и возвращается с другим стулом, после этого он приносит еще множество стульев, и вскоре все это становится уже похоже на вечеринку, потому что пришли многие непокорные и они начинают обмениваться кофе, табаком и словом, и тогда, именно в момент, когда все начинают чувтвовать себя удобно, среди них возникает какое-то беспокойство, как будто они наткнулись на червей в цветной капусте, и неизвестно отчего это — от кофе, табака или слова, но все вдруг поднимаются со стульев и продолжают свой путь. Пока не найдут следующий обычный стул и та же история снова не повторится.

И есть только одно различие — когда непокорный натыкается на Стул Власти (именно так, с большой буквы), он внимательно его рассматривает, изучает, но вместо того, чтобы усесться на него, уходит и возвращается с пилкой для ногтей и с завидным терпением начинает подпиливать его ножки, пока они не станут такими тонкими, чтобы сломаться, когда кто-то сядет на этот стул, что и происходит почти сразу же. Там-там…

— Там-там? Но, Дурито…

— Ничего, ничего. Я знаю, что все это пока сыровато и что теория должна быть отшлифована. Но в моем случае — это метатеория. Может быть, меня обвинят в анархизме, но пусть тогда мой доклад станет скромным посвящением старым испанским анархистам, тем, кто всегда молчит о своем героизме, и который от этого ничуть не умаляется.

Дурито заканчивает, хотя я уверен, что он предпочел бы кончить.

— Но отставим каламбуры. На чем мы остановились, когда эта чешуекрылая назойливость меня перебила?

— Ах, да! На том, что Агуаскальентес — это праздник непокорности.

— В этом случае, дорогой мой чеченец, нам с тобой необходимо определить, что такое непокорность.

— Может быть достаточно, чтобы ты просто посмотрел на всех этих мужчин и женщин, которые взялись за строительство этого Агуаскальентес, и на тех кто будет участвовать в его открытии (в закрытии нет, потому что эту часть работы наверняка возьмет на себя полиция), чтобы у тебя появилось его определение, но поскольку это все-таки письмо, я должен попытаться определить это словами, которые какими бы выразительными они ни оказались, никогда не смогут быть так убедительны, как взгляды.

И в поисках текста, который пригодился бы мне для этого, я нашел книгу, которую отдолжил мне когда-то Хавьер Элорриага.[106]

Книжка называется «Новая Эфиопия» и автор ее — баскский поэт по имени Бернардо Атскага. И есть там поэма, под названием «Регге бабочек», где говорится о бабочках, летящих в открытое море, у которых не будет места куда сесть, потому что в этом море нет ни скал, ни островов.

Ладно, пусть простит меня дон Бернардо, если мой синтез не так удачен, как его регге, но он достаточен для того, что я хочу сказать тебе:

Непокорность — как бабочка, летящая в сторону моря без скал и островов. Она знает, что ей некуда будет сесть, и все-таки ее полет прям и уверен.

И нет, ни бабочка, ни непокорность не безумны и не самоубийственны, дело в том, что они знают, что найдут где сесть, что там, впереди, есть островок не обнаруженный ни одним из спутников

И островок этот — братская непокорность, которая наверняка всплывет, именно в момент когда бабочка, то есть летающая непокорность, начнет терять силы.

И тогда летающая непокорность, то есть морская бабочка, станет частью этого всплывшего островка, и превратится, таким образом, в опору для другой бабочки, которая, победив последние сомнения, уже направляет свой полет к морю.

И это не выходило бы за рамки любопытной статьи в книгах по биологии, если бы не то, что, как сказал не помню точно кто, — что обычно из взмахов крыльев бабочки рождаются большие ураганы.

Своим полетом летающая непокорность, то есть бабочка, говорит НЕТ!

Нет логике.

Нет осторожности.

Нет бездействию.

Нет конформизму.

И ничто, абсолютно ничто в мире не может быть прекраснее, чем сама возможность увидеть отвагу этого полета, понять какой вызов им брошен, почувствовать начало этого ветра и увидеть, как начинают дрожать под этим небом не листья на деревьях, а коленки у власть имущих, которые до этого момента наивно думали, что бабочки улетают в море, чтобы умереть.

Вот так, дорогой мой москвич, и еще известно, что бабочки, как и непокорность, заразительны.

И бабочки, как и непокорность, бывают разных цветов.

Есть синие, которые выбрали этот цвет, чтобы небо и море поспорили между собой.

Есть желтые, мечтающие об объятии солнца.

Есть красные, окрашенные в цвет непокорной крови.

Есть коричневые, несущие на своих крыльях цвет земли.

Есть зеленые, потому что в этот цвет привыкла окрашиваться надежда.

И все они — жизнь, жизнь, которая сияет совершенно независимо от того цвета, в который окрашена.

И есть полеты всех цветов.

И порой бабочки отовсюду собираются вместе и возникает радуга.

И работа бабочек, как это написано в любой уважающей себя энциклопедии, заключается в том, чтобы опустить радугу как можно ниже, чтобы дети могли научиться летать.

И, говоря о бабочках и о непокорностях, я думаю, что когда вы все окажетесь в цирке, то есть в суде, перед шутом Гарсоном, и вас спросят, что вы делали в Агуаскальентес, ответьте, что летали.

И даже если тебя отправят в депортационный полет в Чечню, смех, который за этим последует, будет слышен до самых гор юго-востока Мексики.

И за улыбку, брат, как и за музыку, нужно быть благодарным.

И, говоря о музыке, насколько мне известно, среди правительств Мексики, Испании, Италии и Франции вошел в моду танец рака, что заключается, грубо говоря, в движении бедер и плечей против направления хода часовой стрелки.

И еще — если увидишь Мануэля Васкеса Монтальбана[107] — пожми ему руку от нашего имени.

Скажи ему, что мне стало известно, что недавно Фокс спросил его, не знает ли он почему Маркос и сапатисты молчат, и что он ему ответил: «Они не молчат, дело в том, что вы не слышите».

Заодно скажи ему, что копченые колбасы сильно отличаются от алмазов, в том смысле, что они не вечны и те, что он нам прислал, уже давно закончились, и что если он не расщедрится, скажем, на каких-нибудь 5 килограммов, то мы его и Пепе Карвальо[108] захватим в заложники.

Или, лучше, нет. Потому что нас тогда назовут террористами и Буш вместе с ООН развяжут новую «гуманитарную» войну. Лучше пусть просто отправит нам колбасу, а я пришлю ему за это рецепт Марко’c Спешл, который неоднократно и бесполезно просил у меня шеф-повар Его Величества.

Все, буду прощаться. Не забудь сообщить мне, в какую тюрьму вас отправят. Для того, чтобы когда мы доберемся до Испании…

Нет, не думай, что адрес тюрьмы мне нужен для того, чтобы освободить вас, наоборот, мы придем проверить надежно ли вы заперты, потому что все вы — безумцы. Подумать только, открыть Агуаскальентес в Мадриде… Не хватало только, чтобы вы додумались до создания в тюрьме автономного муниципалитета.

И еще — сигареты мы передать вам не сможем. Но лепешки и посоль — без проблем.

Ладно. Привет, и если речь о царствовании — пусть царит непокорность.

Из гор юго-востока Мексики.

Субкоманданте Маркос

Мексика, октябрь 2002 г.

P.S. Эва спрашивает, есть ли в Испанском Государстве (представь себе, так и сказала) видеомагнитофоны, потому что она хочет взять с собой свою коллекцию фильмов о Педро Инфанте. Я сказал ей, что есть, но там — другая система. Она удивлена: «А разве там не неолиберальное правительство?». Я не ответил ей, но спрашиваю себя: «Команданте Эва: как мне быть?»

Другой P.S.

Не думай, что я не знаю, что в Агуаскальентес прибудут сопротивляющиеся из Италии, Франции, Греции, Швейцарии, Германии, Дании, Швеции, Англии, Ирландии, Португалии, Бельгии, Голландии и т. д. Передай им всем привет и скажи, что если они будут плохо себя вести, мы их тоже… тоже вторгнемся. Будем глобализировать цвелую лепешку и прогорклый посоль. И посмотрим как в географической прогрессии начнет расти число глобалофобов.

Еще раз привет.

Суп, тренируясь перед плаванием, рвет цвелым ореховым шоколадом, который Оливио оставил брошенным.

Письмо Бальтасара Гарсона Субкоманданте Маркосу

Субкоманданте Маркос!

Я не буду спорить с вами по поводу того, что вы называете меня «придворным шутом». Я предпочитаю видеть мое имя даже как шута, но тесно и открыто связанного с демократией, чем скрывать его за ложным сопротивлением, насилием, ложью, незнанием, недостатком этики и порядочности и прочими чертами, которые вы каждый раз все в большей степени проявляете.

Как вы можете оскорблять безнаказанно весь испанский народ, который вот уже более 30 лет страдает от язвы терроризма? Или может быть, никто не говорил вам о 853 людях, убитых при помощи автобомб, пистолетов, автоматов, гранатометов и т. д., трусливо в спину или выстрелом в затылок? Как вы можете не замечать десятки убитых детей, более 4 тысяч раненых и изувеченных, и других граждан и гражданок, потерявших свое имущество и свободу? Что вы скажете тем, кто сегодня, 3 декабря 2002 г. стал жертвой новй террористической вылазки в Сантандере?

Где в вашем письме слова, хотя бы несколько слов сочувствия этим жертвам терроризма? Их нет, потому что вы (в своем репрессивном фундаментализме, исполненном авторитаризма и высокомерия) накапливаете ненависть к этим жертвам или ко всем тем, кто не такой, как вы или не думает так, как вы.

Единственное, чего вы добъетесь с такими предложениями, как в написанном вами сектантском письме, — это того, что вас услышат или прочитают лишь те, кто уже заранее во всем с вами согласен, или те, кто подпитывает друг друга, так как делаете это вы, вирусом насилия, ненависти и нетерпимости. Так не строится ни государство, ни демократия, так не создается страна, не завоевываются сердца граждан. Единственное, чего можно этим добиться — это посеять зло деформированного и мертворожденного политического проекта, навсегда предать тех, о защите кого вы говорите, тех, кто заслуживает самого глубокого уважения. В результате таких поступков вы потеряете даже тех, кто следует за миражом обещанного вами будущего. Из-за проявляемой вами крайней нетерпимости дело защиты индейцев оказывается под серьезной угрозой.

И вы говорите о непокорности! Знаете, я понимаю непокорность, как то, что практикуется ежедневно в борьбе за защиту правового государства, в условиях демократии и за демократию, применяя принцип равенства перед законом, презумпции невиновности и независимости судебной власти. Это и есть непокорность, осуществляемая многими женщинами и мужчинами, ищущими пути к другому и лучшему миру. И мы все вместе стараемся укрепить систему юридических гарантий, которая объединит нас как народ со множеством различий и в рамках многонационального государства.

Может быть, вы не знаете (или вас неправильно проинформировали ваши друзья или вы не слышали или не читали все новости или тексты, которые следует), но настоящие герои Страны Басков и настоящие непокорные — это не террористы, которых вы защищаете, а их жертвы, мужчины и женщины, пытающиеся защитить демократический путь или упрочить институты или развивать свободу мнений или работать без страха всяческого давления на них или преследований со стороны других. Те, кого вы эвфемистически называете «баскскими непокорными» — это существа, безупречно подчиняющиеся стратегии самого несправедливого и дьявольского насилия из всех, что существуют в Европе.

Нет, господин Маркос, в Испании не преследуются идеи, не преследуется никто за то что он думает, во что верит, с чем не согласен. Кажется что вам, и другим, таким как вы, строящим свои речи, основываясь на канувшем в прошлое отвергнутого всеми нами франкизме, мешает то, что этот этап в Испании уже преодолен и здесь существует свобода, контроль над властью и правовое государство, и терроризм в Испании преследуется согласно закону, исходя из закона и с соблюдением всех гарантий и процедур, предусмотренных юрисдикцией. И я уверяю вас, что эти юридические порядки — одни из самых строгих в мире. Здесь есть Конституционный суд, Европейский трибунал по правам человека и еще — ответственность судей и всех граждан и гражданок. Здесь всем есть место, даже сторонникам отделения, но всегда — с позиций ненасилия и борьбы политической. Если вы не понимаете этого, то вы не сознаете что говорите. Так что не говорите о «непокорности» тех, кто убивает, похищает и ранит невинных избирательно или же систематически; или тех кто занимался уничтожением целых групп населения. Их мы называем преступниками против человечности и они должны преследоваться и подвергаться следствию и суду.

Вы оскорбили тех, кто активно участвовал в строительстве испанской демократии: короля Испании и двух председателей правительства — Фелипе Гонсалеса и Хосе Мария Аснара, среди прочих. Безжалостные эпитеты, которыми вы воспользовались, унижают не их, а вас. У каждого из нас есть недостатки, но не пытайтесь унизить понапрасну тех, кто в Испании пребывал и пребывает на исторической сцене, всегда с уважением относясь к тем, кто мыслит и действует по-другому; любой из них и другие, действующие в моей стране с открытым лицом, делают куда больше, чем вы для своего «движения». Ваше упоминание о деле Пиночета является тоже демагогическим и показывает ваше, граничащее с полнейшей жестокостью, презрение по отношению к жертвам. Нет сомнения, вы ошиблись окопом; и несмотря на все свои песнопения о собственных «подвигах», террористы и те, кто как вы, их защищает, не обладают правотой, имеющейся у нас, их противников. Вы говорите о достоинстве и непокорности, но думаю, что вы ошиблись в терминах, если применяете их к убийцам и сознательным террористам, и, разумеется, вы лишаете самого себя права быть примером достоинства и непокорности, которое некоторые из нас ошибочно отождествляли с вами.

Хочу признаться вам, господин Маркос, что для меня вы были олицетворением другого, чего-то подобного лучу согласованности. Сейчас я признаю свою грубейшую ошибку. Я вас отождествлял с той категорией, которой вы не заслуживаете. Вы — не более, чем тонущий корабль. Когда-то, в самом начале, во главе своей «Армии» когда вы пользовались симпатиями многих (в том числе и моей), у вас была возможность направить борьбу за защиту прав индейцев в правильное русло, но вы ошиблись путем, и сегодня нам известно, почему. Чтобы быть разоблаченным, вам не нужно снимать маску — просто вы не верите ни в элементарные права человека, ни в демократию, ни даже в гражданские права вашего собственного народа.

Я не являюсь, как вы утверждаете, ни «фашистом», ни «государственным террористом». Никогда в жизни я не брал в руки оружие (разве что для охоты на перепелов). По сути своей я — пацифист. Я всегда стремлюсь заставить действовать закон и требую его безукоризненного выполнения в условиях демократичексого общественного государства, что является моим долгом и обязанностью, как профессионала права. Уже 22 года я нахожусь на общественной службе и 14 из них я, используя оружие закона, посвятил борьбе с наркобизнесом, организованной преступностью, коррупцией, терроризмом и преступлениями государственными и против человечества. В этой долгой борьбе я мог совершать ошибки, но в отличие от вас, я всегда действовал с открытым лицом, отвечая за свои слова и принимая на себя ответственность за мои ошибки. Вы же трусливо прячетесь в некоем укрытии, что превращает вас в странное экзотическое существо, скрытое за маской и дурацкой трубкой.

Я не привык давать советы, но на этот раз позволю себе один — избавьтесь от этого маскарадного костюма, оставьте ваше укрытие, покажите, что вы лидер, откройте лицо, и встетьтесь лицом к лицу с мексиканским обществом, защищайте свои идеи в равных с другими условиях, скажите оружию «прощай», позвольте своим людям быть свободными, не похищайте и не пачкайте демократию. И как «гачупин гачупину» (потому что не сомневаюсь, что в ваших венах течет «гачупинская» кровь), и с величайшим уважением и восхищением по отношению к Мексике, прекрасной стране, перед которой у нас, испанцев, включая басков, такой большой долг, вызываю вас на открытую дискуссию, когда вы хотите и где вы хотите, чтобы лицом к лицу, без масок и карнавальных нарядов мы смогли говорить о терроризме, непокорности, достоинстве, борьбе, повстанческих движениях, политике, законности и всех тех ценностях, что служат для строительства страны и демократии и для защиты прав тех, у кого нет ничего. «Сегодня — это всегда еще», говорил Антонио Мачадо. У меня есть еще робкая надежда на то, что к вам вернется кажется утраченный вами рассудок и вместе с ним — ваша демократическая сущность, которая может быть когда-то у вас была.

Фернандо Бальтасар Гарсон Реаль

Член Верховного суда

3 декабря 2002 г.

ПИСЬМО СУБКОМАНДАНТЕ МАРКОСА БАЛЬТАСАРУ ГАРСОНУ

Сапатистская Армия Национального Освобождения.

Мексика

Г-ну Фернандо Бальтасару Гарсону Реалю, члену Верховного суда, отдел № 5, Национальная Аудиенция, к. Гарсиа Гутьеррес 1 28.004, Мадрид, Испания.

Господин Бальтасар Гарсон!

Я прочитал адресованное мне письмо, датированное 3 декабря текущего года и опубликованное 6 декабря в мексиканской газете «Эль-Универсаль». В нем вы, кроме разнообразных оскорблений в мой адрес, сообщаете что вызываете меня на дискуссию, место и время которой будут определены на мой выбор.

Я сообщаю вам, что принимаю ваш вызов и (как того требуют законы странствующего рыцарства), будучи рыцарем, которому брошен вызов, условия дуэли должен определить я.

Они следующие:

ПЕРВОЕ: Дебаты состоятся на Канарских островах, а конкретно на острове Лансароте с 3 по 10 апреля 2003 г.

ВТОРОЕ: Господин Фернандо Бальтасар Гарсон Реаль должен обеспечить гарантии со стороны как испанского, так и мексиканского правительств, необходимые и достаточные для того, чтобы вызванный на дуэль рыцарь, а также шестеро его оруженосцев смогли прибыть на место встречи и после ее окончания без проблем вернуться назад. Расходы по перемещению и размещению субкоманданте Маркоса и его делегации берет на себя САНО, для чего у них уже готовы каяки, лепешки, фасоль и посоль; кроме того для ночлега странствующего (или плавающего) рыцаря будет достаточно крыши в виде славного канарского неба.

ТРЕТЬЕ: В том же месте, где состоятся дебаты, параллельно, но не одновременно с ними, будет проведена встреча между всеми политическими, социальными и культурными участниками баскского конфликта, которые пожелают в ней участвовать. Темой встречи станет следующая: «Страна Басков: пути».

ЧЕТВЕРТОЕ: Господин Фернандо Бальтасар Гарсон Реаль должен принять участие, слушать и выступить на вышеуказанной встрече. Кроме того, он должен предпринять усилия, чтобы убедить испанское правительство внести свой вклад в создании благоприятного климата для проведения этой встречи, принять меры по разрядке и направить на эту встечу делегацию соотетствующего уровня. У этой делегации может не быть полномочий для принятия решений, но мы хотим попросить ее, чтобы она выслушала и участвовала в беседах с другими сторонами.

ПЯТОЕ: Рыцарь субкоманданте Маркос должен принять участие в вышеуказанной встрече, но только в виде слушателя, поскольку ее тема — это исключительно внутренний вопрос баскского народа. Кроме того, субкоманданте Маркос должен будет обратиться к баскской организации Эускади Та Аскатасуна (более известной по своей аббревиатуре ЭТА), с просьбой об объявлении ей одностороннего перемирия на 177 дней, период, в течение которого ЭТА не должна будет осуществлять ни одной военной акции. Перемирие ЭТА должно начаться в полночь 24 декабря 2002 г.

Точно так же, субкоманданте Маркос должен будет обратиться к политическим и общественным организациям басков, к басксому народу в целом, предлагая им организовать эту акцию и принять в ней участие.

Кроме того, субкоманданте Маркос обратится к испанскому и баскскому гражданскому обществу с просьбой о всеобщем участии в кампании «Шанс слову», целью которой будет оказание давления на испанское правительство и на ЭТА, с тем чтобы они создали на всем иберийском полуострове условия, позволяющие провести эту встречу.

ШЕСТОЕ: Победитель дебатов будет избран жюри, которое будет состоять из семи человек, и все они будут гражданами Испании. Субкоманданте Маркос уступает господину Фернандо Бальтасару Гарсону Реалю право назначить четверых из семи членов жюри и выбрать из них председателя жюри, то есть того, кто в случае ничьей по причине воздержания от голосования со стороны жюри, отдаст свой решающий голос в пользу того, кого посчитает победителем дебатов. Трое других членов жюри будут приглашены САНО.

СЕДЬМОЕ: Если господин Фернандо Бальтасар Гарсон Реаль победит в честном бою субкоманданте Маркоса — у него будет право один раз сорвать с него маску перед кем захочет. Кроме того, субкоманданте Маркос принесет ему публичные извинения и сдастся в руки испанского правосудия для того чтобы его подвергли пыткам (именно тем, которым подвергают задержанных басков) и ответит на все обвинения, отраженные в письме господина Гарсона Реаля от 3 апреля 2003 г.

Если же наоборот, господин Фернандо Бальтасар Гарсон Реаль будет побежден в честном бою субкоманданте Маркосом, он обязуется обеспечить юридическую поддержку САНО в ее требованиях, что явилось бы для сапатистов последним мирным выходом, и которые будут представлены в международные юридические инстанции с целью добиться признания прав и культуры индейцев, которые в нарушение всех международных законов и здравого смысла, были отвегнуты всеми тремя ветвями власти мексиканского правительства.

Кроме того, если вы посчитаете это возможным и у вас будет желание — вы сможете официально представить САНО перед вышеназванными международными инстанциями ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО в вопросах, связанных с требованием юридического признания наших прав и культуры.

Кроме того, будут представлены иски о преступлениях против человечества против господина Эрнесто Седильо Понсе де Леона, ответственного за бойню в Актеале (произошедшую в горах юго-востока Мексики в декабре 1997 г.), когда были хладнокровно убиты 45 индейских детей, женщин, мужчин и стариков. Как вы можете вспомнить, только что господин Седильо за свое участие в бойне, был награжден господином Хосе Мария Аснаром, председателем испанского правительства.

Точно также будут представлены иски против председателей испанского правительства, которые во время правления в Мексике господина Седильо, были соучастниками этого и других преступлений против индейских народов Мексики.

Эти условия не подлежат обсуждению. Господин Фернандо Бальтасар Гарсон Реаль должен будет в разумный срок ответить, принимает он их или нет. В отличие от этого, детали дебатов могут быть согласованы в ходе консультаций между рабочим группами вызвавшего и вызванного на дуэль.

Господин Фернандо Бальтасар Гарсон Реаль, как вы можете видеть по копиям писем, прилагаемым к этому, я уже начал выполнять взятые на себя обязательства.

Говоря как гачупин с гачупином, поскольку в моих венах есть четверть испанской крови, надеюсь, что вы поймете меня и подтвердите вашу готовность провести встречу, на которую вы меня вызвали.

У вас есть возможность выбора: поставить ваши знания и умения на службу делу справедливому и благородному (и заодно показать, что международное правосудие служит не только для оправдания войн и покрытия преступников) или остаться на вашем нынешнем месте, принимая милости от тех, кто сверху, становящиеся кровью и болью тех, кто снизу.

Достаточно. Счастливо, и пусть все это пригодится, чтобы дать шанс слову.

Из гор юго-востока Мексики.

Субкоманданте Маркос

Декабрь 2002 г.

P.S. Знайте, ваша милость, что все оскорбления, которым вы подвергли меня в своем письме, мне совершенно без-раз-лич-ны. Единственное, что причинило мне боль, и немалую — это ваши слова о «дурацкой трубке». Поэтому я уже начал делать себе другую, новую, которая, вот увидите, произведет фурор, когда я впервые испытаю ее на Гран-Виа или на Рамблас. Кстати, курить перед Земным шаром разрешается?

Еще один P.S. Еще меня озаботили слова о «тонущем корабле». Вы хотите сказать, что обозреваемые мной сейчас берега — это не остров Эль-Йерро (считавшийся краем земли до открытия Америки), а берега острова Ява? Я же говорил недавно, когда мы проплывали мимо Каракатау, что из любви к дороге и переменам мы выбрали самый длинный из путей. Вздох.

Письмо Субкоманданте Маркоса организации ЭТА

Сапатистская Армия Национального Освобождения.

7 декабря 2002 г.

Баскской военно-политической организации Эускади Та Аскатасуна (ЭТА).

Страна Басков.

От: Субкоманданте Маркоса. Мексика.

Дамы и господа!

Пишу вам от имени детей, стариков, женщин и мужчин Сапатистской Армии Национального Освобождения из Мексики.

Как вам, может быть, уже известно, совсем недавно в одном нашем послании, прочитанном на испанской территории, мы коснулись темы борьбы баскского народа за свою независимость. Несмотря на то, что в тексте ясно говорилось, что речь идет о политической, а не о вооруженной борьбе басков, наши слова были сознательно двусмысленными относительно того, что связано с действиями вашей организации ЭТА.

Целью этой нашей двусмысленности было создание той ситуации, которую нам удалось создать. Мы прекрасно сознаем, что подвергли риску тот моральный капитал, которым мы, сапатисты, пользуемся во всем мире, и в частности, на Иберийском полуострове, но это было нам совершенно необходимо… тогда.

Вам и нам хорошо известно, что САНО не только не осуществляла и никогда не осуществит ни одной вооруженной акции против гражданского населения. Кроме этого, вы знаете и о том, что мы осуждаем подобные нападения, при которых обычно большинство жертв даже не знает, за что им приходится умирать.

Ваши действия привели к немалому числу жертв среди гражданского населения. Среди них были люди, симпатизировавшие нашему делу, которые, как и все остальные безоружные жертвы, погибли в отчаянии неведения, за что.

Мы считаем справедливой и законной борьбу баскского народа за независимость, но эта благородная цель, как впрочем и никакая другая, не оправдывает принесение в жертву жизней гражданских лиц. Это не только не дает никакого политического выигрыша — даже если бы и давало — человеческая цена все равно непомерно высока. Мы осуждаем все военные действия, наносящие ущерб гражданским лицам. И в равной степени осуждаем их, от кого бы они не исходили: от ЭТА или от испанского государства, от Аль-Каиды или от Джорджа Буша, от израильтян или от палестинцев, от кого бы то ни было, кто под различными именами или аббревиатурами, ссылаясь на разные государственные, идеологические или религиозные причины, убивает ни в чем не повинных детей, женщин, стариков и мужчин.

Конечно, мне известно, что в списки мертвых и раненных, составленных испанским правительством, не включены тысячи басков убитых, подвергнутых пыткам и пропавших без вести, после того как они были задержаны органами государственной безопасности. Тем не менее, я не пишу вам, чтобы сравнивать счета мертвых. В этом мы превосходим и одних и других, потому что число погибших после испанской конкисты мексиканских индейцев — миллионы. И мы не предлагаем нашим мертвым ни с кем соревноваться.

Обращаюсь я к вам не для того, чтобы говорить о прошлом.

Несколько дней назад испанский судья Фернандо Бальтасар Гарсон Реаль предложил мне участвовать в публичных дебатах. Я согласился и поставил как одно из условий для этого, организацию встечи между всеми политическими, общественными и культурными силами участвующими или заинтересованными в разрешении конфликта в Стране Басков, с тем чтобы все они смогли встретиться и выслушать мнения друг друга по поводу путей выхода.

Поэтому я, от имени всех моих товарищей, прошу вас объявить одностороннее перемирие на период 177 дней, начиная с полуночи 24 декабря 2002 года. Кроме того, я прошу вас взять на себя публичные обязательства не проводить в этот период никаких военных операций, и внести таким образом, свой вклад в создание атмосферы, благоприятной для этой встречи, то есть дать шанс слову.

Было бы хорошо, если бы Эускади Та Аскатасуна отправила одного или нескольких делегатов на встречу «Страна Басков: пути», но не для того, чтобы вести переговоры и о чем-то договариваться, а просто, чтобы слушать и говорить. Я знаю, что это связано с риском, но если вы готовы к гибели или тюрьме во время проводимых вами вооруженных акций, не вижу причин, почему нельзя рискнуть тем же ради акции политической.

Я не прошу вас о том, чтобы вы сдались, или сложили оружие, или отказались от своих убеждений. Я прошу вас только о том, чтобы вы дали шанс слову и выразили таким образом свое уважение к огромному риску, которому подвергаемя в этом случае мы, сапатисты. Если вы с этим не согласны — я лично предлагаю вам себя в качестве подходящей мишени для ближайшего покушения. Вы можете обвинить меня в «коллаборационизме» с испанским государством (что, тем не менее, выглядит достаточно парадоксальным — ведь испанские власти обвиняют меня в «апологетике терроризма»). Повод не важен. С нашей стороны не будет ни обид, ни мести, по крайней мере, я буду знать, за что умираю. Жду вашего ответа.

Все. Получите наш привет и дайте слову шанс.

Из гор юго-востока Мексики.

Субкоманданте Маркос

Мексика, декабрь 2002 г.

Письмо Субкоманданте Маркоса Всем политическим, общественным, культурным и религиозным силам Страны Басков

Сапатистская Армия Национального Освобождения

7 декабря 2002 г.

Всем политическим, общественным, культурным и религиозным силам Страны Басков, независимо от их идеологии.

От: Субкоманданте Маркоса.

Дамы, господа и дети!

Я пишу вам от имени Сапатистской Армии Национального Освобождения, для того чтобы сделать вам предложение объединиться и взять на себя организацию гражданской мобилизации «ШАНС СЛОВУ», цель которой добиться от ЭТА и от испанского правительства создания атмосферы благоприятной для проведения встречи «Страна Басков: пути».

Проведение этой встречи планируется с 3 по 7 апреля на острове Лансароте, Канарские острова, и ее единственной целью будет попытка изменить логику войны, царящую в сегодняшнем мире.

Еще мы предлагаев вам, чтобы вы превратили эту втречу в вашу собственную, чтобы вы организовали ее и участвовали в ней, в той мере и форме, какие посчитаете нужными.

Предполагается, что проведение этой встречи является одним из условий, поставленных нами для осуществления публичных дебатов, на которые нас вызвал судья Бальтасар Гарсон, но если они не состоятся или будут сорваны в результате какого-нибудь неожиданного препятствия или несчастного случая, мы убедительно просим вас провести эту встречу в наиболее удобные для вас место и время.

Не вдаюсь в детали, чтобы не повторять то, что вы и так прочитаете в письмах, которые я прилагаю к этому.

Мы уверны что в случае успеха этой инициативы, она превратится в луч надежды для всех народов земли.

Еще раз передаю вам наш привет, выражая вам наше искреннее уважение и восхищение.

Счастливо и… разве не стоит дать слову шанс?

Из гор юго-востока Мексики.

Субкоманданте Маркос

Мексика, декабрь 2002 г.

Письмо Субкоманданте Маркоса гражданскому обществу Испании и Страны Басков

Сапатистская Армия Национального Освобождения

Мексика

7 декабря 2002 г.

Гражданскому обществу Испании и Страны Басков,

Полуостров Иберия, планета Земля.

От: Субкоманданте Маркоса

Мексика

Дамы, господа и дети!

Я пишу вам от имени стариков, женщин, детей и мужчин Сапатистской Армии Национального Освобождения, чтобы передать вам наш привет.

Недавно одно наше письмо, прочитанное в мадридском Агуаскальентес, вызвало полемику и многие нас осудили из-за того, что это послание было двусмысленным по отношению к действиям баскской организации ЭТА. Несмотря на то, что в самом начале нашего письма мы предупреждали, что «ничто не случайно у сапатистов», и что мы ясно говорили о политической, а не вооруженной борьбе баскского народа, отсутствие нашего прямого осуждения терроризма было итерпретировано как поддержка ЭТА и ее действий со стороны САНО.

Я должен сказать вам, что эта двусмысленность и общий тон письма были преднамеренными. Мы хотели разбудить испанский темперамент одного человека и таким образом запустить в действие одну честную и благородную инициативу, которая в той ее части, что касается нас, является быть может последним шансом добиться мирным и достойным путем выполнения наших требований, которые состоят, как всем известно, в признании прав и культуры индейцев. Вам хорошо известно, что мы не практикуем терроризма и множество раз в письменной и устной форме осуждали террор, от кого бы он не исходил. И если на этот раз мы этого не сделали — это по причине, которая уже всем хорошо видна.

Мы хотим искренне попросить прощения у родственников жертв ЭТА и испанского государства, среди которых есть немало симпатизирующих нашему делу, за то, что эта двусмысленность выглядела недостатком уважения к их боли. И мы от всего сердца желаем, чтобы они нас поняли и когда-нибудь простили за это.

Кроме того, мы сожалеем еще, что их страдание стало объектом манипуляции со стороны испанского правительства, чтобы отвлечь общественное мнение и скрыть таким образом свое преступное бессилие в преодолении последствий экологической катастрофы, жертвой которой стал благородный галисийский народ, доказавший что можно самим организоваться и решить эту проблему, тем временем как правители заняты позированием для светской хроники мадридских газет.

Как вам известно, судья Фернандо Бальтасар Гарсон Реаль вызвал меня для участия в открытых дебатах на разные темы. Мы решили принять этот вызов и выдвинули в качестве одного из условий проведение встречи между участниками баскского конфликта и всеми заинтересованными в его разрешении сторонами, чтобы все они могли встретиться, слышать друг друга и разговаривать друг с другом без бомб, выстрелов и приказов о задержании. Тема встречи — «Страна Басков: пути».

Для проведения этой встречи я уже обратился к баскской организации ЭТА с письмом, в котором содержится наша просьба об объявлении ими одностороннего перемирия на 177 дней (начиная с 24 декабря этого года), чтобы таким образом создать атмосферу, благоприятную для проведения этой встречи.

Мы считаем, что необходимо что-то сделать для изменения доминирующей в сегодняшнем мире преступной логики. С террором можно бороться путем террора, но победить его таким образом невозможно. Можно найти аргументы для оправдания пыток, убийств, насильственного исчезновения, но покончить таким образом с теми, кто исходя из своих идеологических или религиозеых аргументов оправдывает убийства других — невозможно.

В сегодняшнем мире нам пытаются внушить, что существует одно-единственное окончательное решение, однако оно, как и все остальные «окончательные решения» является ловушкой. Нас заставляют сделать выбор между одним террором или другим, и критика одного террора предполагает поддержку террора другого. В этом конкретном случае нас заставляют сделать выбор между терроризмом ЭТА и терроризмом испанского государства, и если мы отказываемся поддерживать одних — нас тут же обвиняют в том, что мы являемся пособниками других. Но вы, как и мы, знаете, что настоящий выход — не в поддержке тех или других из них, а в том, что может быть построено как новый путь, как новый мир.

И было бы прекрасно, справедливо и поучительно, если бы в этом разобщенном мире, где смерть и разрушение только обмениваются между собой аргументами и абсурдом (где осуждение карательных мер Буша считается эквивалентом поддержки фундаменталистского бреда Бин Ладена) если бы на полуострове Иберия удалось создать пространство чтобы дать шанс слову.

Было бы прекрасно, если бы достойные жители полуострова Иберия сказали всему миру, что дать слову шанс возможно и необходимо.

По всем этим причинам мы призываем вас ко всеобщей мобилизации на всех испанских землях чтобы потребовать от испанского правительства и от ЭТА одного — дать шанс слову.

Все. Счастливо и (если не сейчас, то когда?) нужно дать шанс слову.

Из гор юго-востока Мексики.

Субкоманданте Маркос

Мексика, декабрь 2002 г.

Письмо Субкоманданте Маркоса Всем левым политическим, общественным, культурным организациям Страны Басков (АБЕРТСАЛЯМ)

Сапатистская Армия Национального Освобождения

7 декабря 2002 г.

Всем левым политическим, общественным, культурным организациям Страны Басков (абертсалям).

От: Субкоманданте Маркоса.

Мексика.

Братья и сестры!

Я пишу вам от имени детей, стариков, женщин и мужчин Сапатистской Армии Национального Освобождения и выражаю всем вам наше искреннее уважение и восхищение.

Думаю, что не ошибусь, предположив, что вам известно о полемике, возникшей после прочтения письма сапатистов в конце ноября этого года в мадридском Агуаскальентес.

Как вы увидите в прилагаемом здесь письме, я принял вызов, брошенный мне судьей Бальтасаром Гарсоном. Поскольку вызов был брошен мне и, следовательно, мне определять условия поединка, я ответил ему, что одним из этих условий является проведение, параллельно нашим дебатам, встречи между всеми политическими и культурными силами, участвующими в конфликте в Стране Басков и готовыми пойти на эту встречу. Еще я написал ЭТА с просьбой об объявлении ими одностороннего перемирия на 177 дней (начиная с 24 декабря этого года), чтобы таким образом создать атмосферу, благоприятную для проведения этой встречи

Это — если вкратце. Детали вы можете узнать из вышеупомянутых писем. Но именно вам я пишу по разным причинам.

Кроме приглашения участвовать во встрече, я пишу вам, чтобы попросить вас присоединиться к нашей просьбе к ЭТА, поскольку у вас есть для этого больше морального авторитета и престижа, чем у меня.

Кроме этого, я прошу вас, чтобы вы проявляя всю возможную терпимость и открытость, постарались объединить как можно больше различных сил для организации и осуществления этой акции. Я прошу об этом вас, потому что исторически левые всегда были лучшими организаторами, чем правые. Темы, сроки и прочие детали встречи быть определены в результате совместного решения всех сил, желающих дать слову шанс.

Мне хорошо известно, что в отличие от мексиканских парламентских левых, у вас есть альтернативный политический проект, который заключается не только в борьбе за независимость басков, но и в построении более справедливой, более демократической и более свободной, то есть более человечной, системы. Поэтому я обращаюсь к вам, к вашему опыту, к вашей решимости в борьбе, к вашему героизму и к вашему моральному авторитету, которым — и я в этом не сомневаюсь — вы пользуетесь среди благородного народа басков. И в том, что есть иные, совершенно новые пути для завоевания независимости басков, я тоже не сомневаюсь.

И еще я не сомневаюсь в том, что эти пути сейчас закрыты из-за террора с одной и другой стороны, которые подпитывают друг друга.

Поэтому я прошу вас, чтобы вы говорили и слушали себя и других. Я прошу вас не отказываться от ваших убеждений и проектов, а познакомить с ними других в пространстве, за создание которого должны бороться вместе все без исключения честные мужчины и женщины.

Я прошу вас бороться, чтобы это пространство стало реальностью. Никто при этом ничего не потеряет (за исключением нас, сапатистов, но это — наша профессия), а выиграть можно будет многое.

Я прошу вас сделать самые большие усилия, чтобы дать шанс слову.

И еще (да, я знаю что становлюсь уже попрошайкой, но пользуясь вашим благородством…) прошу вас, что даже если все обстоятельства сложатся против и ничего из того, что мы сейчас затеваем, не получится, вы как хотите, но создайте все-таки это пространство и пригласите туда всех, кто захочет, чтобы вместе говорить и вместе слушать то, что одни и другие могут сказать и то, что должны услышать.

Все. Счастливо и хотя я понимаю, что это похоже на лозунг для уличной демонстрации, но нужно дать шанс слову.

Из гор юго-востока Мексики.

Субкоманданте Маркос

Мексика, декабрь 2002 г.

Эускади Та Аскатасуна (Баскская Родина и Свобода) Сапатистской Армии Национального Освобождения. Достоинство. Уважение. Солидарность. Агур т’эрди!

Мы пишем вам эти строки в ответ на то, что вы нам отправили посредством публикации в мексиканской газете «Ла Хорнада» 9 декабря прошлого года.

Язык может быть средством общения. Кроме того это средство, способное вредить и унижать. Есть удары, которые болезненны и есть слова, которые еще более болезненны. Есть удары, которые ранят и слова, которые убивают.

Наш язык (не тот, который мы используем для общения с вами, с вами мы говорим на языке вам понятном) это эускара, баскский, язык наворрум. Это язык старый и молодой. Когда латинский и греческий языки, мертвые сегодня, были языками власти, как сегодня английский и испанский, наш язык уже годился с незапамятных времен, чтобы сказать «Гора» и «Река»: «Мендиа», «Ибаиа».

«Вода» это «Ур»

«Земля» это «Лур»

«Снег» это «Элур»

И когда мы встречаемся с кем-то, мы говорим ему «Каихо», «Агур» (и как ни странно, это последнее слово значит и «Прощай»).

Можете внести в свой сапатистский словарь, что «Достоинство» переводится на баскский как «Дуинтасуна».

И «Эускаль Эрриа» это Народ Басков. Мы, борющиеся всеми средствами за свободу нашего народа, предпочитаем говорить, что Эускаль Эрриа это Народ Эускары, нашего языка. Нашего языка на нашей земле. Свободной.

И наши дети видят нас в борьбе. Иногда не видя нас (в испанских и французксих застенках, в подполье, в обыденной жизни нашего общества потребительства). Но они все понимают без слов. Наверняка, как и вы, дети САНО. Наш народ — древний народ. Земли, на которых мы живем, открыты и защищены горами, долинами, и своими жителями, которые отказываются жить под ярмом и сами хотят решать все свои вопросы.

Корни нашего народа уходят глубоко в Историю. Так глубоко, что мы почти уверены, что где-то во чреве Земли наши корни обнимают корни народа Чьяпаса.

И именно оттуда рождается наше уважение к народу вашему, народу, который выжил благодаря вам. Потому что в его мозолистых руках, в его усталых глазах, в его седине мы видим руки, глаза и седину наших отцов и дедов и их предков.

Мы знаем, что вы не всегда были правы, что были у вас моменты, когда принятые вами решения были ошибочными, что вы боролись изо всех своих сил даже с собственным страхом. Но прежде всего мы знаем, что: Исан сирелако гара эта гарелако исанго дира. Это можно перевести приблизительно так: мы есть благодаря тому что вы были и вы будете благодаря тому что мы есть. И это заставляет нас уважать вас.

«Уважение» можно перевести как «Бехирунеа».

Мы принадлежим этой земле, и настолько, что любой, попадающий на нашу землю, становится, если хочет, одним из наших. Нас делает басками не цвет кожи. С определенной иронией мы могли бы сказать, что басками мы остаемся за счет нашего упорства в борьбе за свободу.

Достоинство борющегося народа вызывает у нас чувство уважения. Наша организация приняла помощь и солидарность сотен и тысяч мужчин и женщин со всего мира. Мужчин и женщин, которые, в большинстве случаев, должны были перешагнуть через траншеи дезинформации и всяческие оскорбления, чтобы в конце концов понять нашу освободительную борьбу, наши методы и наши цели справедливости и свободы.

Иногда мы действительно похожи на народ-эгоист. «В самой Европе бороться с оружием в руках! Чего им еще не хватает?» — могут воскликнуть многие, имея в виду уровень жизни, достигнутый в Европе за счет грабежа народов мира.

Мы хотим свободы. Просто-напросто. Свободы решать свою судьбу, как народ. Каким образом организовываться, каким образом жить и как исправить чудовищную несправедливость, творимую европейскими государствами.

Наша солидарность с борьбой народа Чьяпаса безусловна. Мы никогда не будем вам говорить что и как вы должны делать (если вы сами нас об этом не попросите). Мы всегда сделаем все от нас зависящее, чтобы помочь вам в вашей борьбе.

И «Солидарность» переводится как «Элькартасуна».

Вам должно быть известно, что недавно, один из членов вашей Армии, в частности субкоманданте Маркос нам написал послание (точнее принялся писать и написал целую кучу всего, но единственное что для нас важно, это то что сделал он это от вашего имени) и поскольку мы вовсе не стронники воинских чинов, отвечаем субкоманданте прямо в нижеследующих линиях:

После детального изучения как письма, направленного нашей организации, так и других писем, опубликованных в той же газете, ЭТА заявляет следующее:

— У нас есть серьезные сомнения по поводу истинных целей диалога, предложенного вами на канарском острове Лансароте. Нам кажется скорее, что это ваш отчаянный маневр для привлечения внимания мира, пользуясь для этого резонансом, который вызывает все, связанное с баскским конфликтом, особенно в Испании.

— Публичная и без каких-либо предварительных консультаций форма, в которой вы сделали это предложение, отражает ваше глубокое неуважение к народу басков и ко всем нам, из разных организаций борющимся в той или иной форме за свободу.

— ЭТА всегда готова слушать, говорить и вести диалог, выражая волю народа басков и его организаций. Доказательство этого — различные инициативы, с которыми мы выступали в течение всех этих лет борьбы. Например: переговоры в Алжире в 1989 году, предложение Демократической Альтернативы в 1995 году, политическая инициатива приостановки вооруженных выступлений в 1998 и 1999 годах…

— Мы не отказываемся от выдвижения и поддержки новых инициатив в будущем. Наша воля к справедливому и полному разрешению конфликта неизменна. Но предложения эти должны быть серьезны и должны опираться на широкую поддержку, должны быть оправданными, общественно легитимными.

— Еще мы хотим ясно сказать вам, что в нас совершенно не интересует становиться частью какой-либо «пантомимы» или «оперетты», чтобы завоевать благосклонность первых полос международной прессы, сайтов или стать темой дизайна очередной модной футболки на мадридской Гран Виа.

— Со своей стороны мы готовы сделать все от нас зависящее, чтобы САНО была лучше информирована о конфликте, существующем между Страной Басков и французским и испанским государствами.

— Если что-то нужно глобализовать в этом мире, то это справедливость и уважение. И в этом наши повстанческие или революционные организации должны начинать с самих себя. ЭТА никогда не вмешивалась в принятие решений другими революционными или повстанческими организациями за пределами нашей страны. Всегда мы ограничивались выражением полной солидарности с борьбой других и в то же время опыт других обогащал нас. Мы всегда испытывали симпатию и выражали солидарность с организациями и людьми, которые как в Мексике, так и в Испании и в других местах планеты Земля борются теми путями, которые как считают нужными, за более справедливый мир и за свободу для всех народов.

На этом мы прощаемся. Примите повстанческий и революционный привет от европейских индейцев. Агур.

Да здравствует свободный Чьяпас!

Гора Эускаль Эрриа аскатута![109] –

Эускаль Эрриа,

1 января 2003 года (ничто не случайно)

Эускади Та Аскатасуна

Э.Т.А.

C 9 по 12 января 2003 г.

Баскской военно-политической организации Эускади Та Аскатасуна (ЭТА).

Страна Басков.

От: Сапатистской Армии Национального Освобождения.

Мексика.

Дамы и господа:

Мы получили письмо, которое с датой 1 января 2003 года вы нам отправили посредством информационных агентств, газет, сайтов и т. д. Мы узнали о существовании вашего послания 6 января, но его полный текст смогли прочитать только после его публикации в мексиканской газете «Ла Хорнада». Отвечая вам, мы имеем в виду этот вариант письма.

Новость эта пришла к нам неожиданно, как обычно приходят сюда новости. Я сидел в туалете и размышлял, что будет, если ЭТА воспользуется моим обещанием и исполнит мое пожелание как раз в момент справления мною нужд, именуемых физиологическими. Я представлял себе заголовки газет на следующий день: «Смерть Супа, ставшего жертвой собственного испражнения» и после этого выстрел (это такое журналистское выражение, а не то, что вы подумали): «Обосрался» (разумеется, газеты блюдущие хороший тон и нравственность напишут «Обкакался»). И после этого все газеты опубликуют траурную декларацию, подписанную светлейшими и изящнейшими умами Мексики и Испании, где будет сказано, что «мы всегда утверждали, что этот тип — полный засранец». Короче, я был полностью погружен в подобные размышления, когда пришли за мной наши команданте Тачо, Мистер и Брус Ли (а не Брюс Ли, как пишут многие!) и сообщили:

— Есть новости. ЭТА уже ответила.

— Да? И что они говорят?

— Они тебя ругают.

— А… ну это уже стало международным видом спорта. И еще, почему это «тебя ругают»? Должно быть «нас ругают», разве я говорю не от имени эсаэно?

— Нет, ругают тебя. Наш договор был такой: все возмущения и обиды — тебе, все поздравления — нам, — сказал Мистер, и добавил: — Может быть, кто-нибудь пришлет нам полный вариант письма. Да и получение этого заняло достаточно много времени, особенно, если учесть, что мы «постмодернистские» партизаны и «покорители киберпространства, владеющие всеми новейшими технологиями».

Они достали письмо, прочитали и с саркастическим «Уй!» передали его мне.

Тачо спросил: — С чего это они говорят, что «мы знаем, что вы не всегда были правы»?

Омар с улыбкой ответил: — Я думаю, что потому что мы ошиблись, назначив Супа нашим представителем.

Взрыв нашего смеха наверняка докатился даже до Страны Басков.

Команданте Давид подошел ко мне и утешил:

— Не обращай внимания, они шутят.

Команданта Эстер попыталась что-то сказать, но очередной приступ смеха помешал ей. Зато команданта Фиделия предложила мне чаю и сказала:

— Надо ответить им, особенно по поводу детей САНО.

— И еще об этом, — говорит Тачо и отмечает фломастером, который когда-то принадлежал дивизионному генералу Абсалону Кастельяносу (генералу мексиканской федеральной армии, известному своими убийствами индейцев и преследованием, пытками, тюрьмами и казнями для всех несогласных, который был захвачен в плен сапатистскими силами в 1994 году, был судим и приговорен к тому, чтобы до конца своих дней носить прощение тех, кто были его жертвами) некоторые параграфы вашего письма.

Так что мы сообщаем вам следующее:

Первое. — Хочу вас проинформировать, что дети САНО не понимают всего без слов, как вы ошибочно предполагаете в своем письме.

Мы обращаемся с ними как с детьми. Это власть имущие своей войной обращаются с ними как со взрослыми. Мы говорим с ними. Мы учим их тому, что слово, вместе с любовью и достоинством является тем элементом, что делает из нас людей. Мы не учим их воевать. Точнее, учим воевать, но словом. Они учатся. Они знают, что если мы сегодня заняты войной, то это лишь для того чтобы им не пришлось этого делать. И они говорят и, кроме того, слушают.

В отличие от того что вы говорите, мы учим их, что слова не убивают, но слова можно убить и вместе с убийством слова можно убить и человека.

Мы учим их тому, что в мире есть столько слов, сколько в нем цветов и столько же в нем есть разных идей, и мир этот создан для того, чтобы в нем рождались слова. Что идеи бывают разные и что мы должны уважать их.

Что есть те, которые претендуют на то, чтобы их идеи были единственно правильными и преследуют, заключают в тюрьмы и убивают (всегда прикрываясь соображениями «государственной важности», беззаконными законами или «высокими целями») тех, кто думает по-другому.

И мы учим их говорить правду, то есть, говорить сердцем. Потому что ложь это одна из форм убийства слова.

На языке людей-летучих мышей, тех для кого слово служит в пути ориентиром, цоцилей, говорить правду звучит как «ЙАЛЕЛЬ ТА МЕЛЕЙ».

Мы учим их говорить и слушать. Потому что тот, кто только говорит и не слушает, в конце концов начинает думать, что только то, что он говорит — это единственная правда.

На языке цоцилей, тех, кто слушая другого ориентируют свой путь, слушать сердцем звучит как «ЙАТЕЛЬ ТАХЛОК ЭЛЬ КООНТИК».

Произнося и слушая слова мы узнаем кто мы, откуда пришли и куда направляемся. Так же мы узнаем и о другом, о его пути и его мире. Произнося и слушая слова мы слушаем жизнь.

Второе. — Я вижу, что у вас есть чувство юмора и что вы разоблачили нас: мы, сапатисты, поскольку на нас никогда не обращала внимания ни местная ни международная пресса, решили «использовать» баскский конфликт, который как известно вызывает обилие восторженных отзывов в мировой прессе.[110] Более того, с момента, когда мы впервые публично коснулись темы политической борьбы Эускаль Эрриа,[111] количество положительных комментариев в адрес сапатистов на улице и в местной и международной прессе немедленно начало расти.[112]

Насчет того, что вы не хотите становиться частью какой-либо «пантомимы» или «оперетты», это понятно. Вам больше нравятся трагедии.

По поводу того, что вы отказываетесь «стать темой дизайна очередной модной футболки на мадридской Гран Виа», это срывает наш план открытия стенда по продаже сапатистских сувениров на вышеупомянутой улице (благодаря которому мы хотели покрыть дорожные расходы). Кроме того, я сомневаюсь, что кто-то решится надеть на себя футболку с ЭТА в качестве темы дизайна (и не из-за нехватки симпатизирующих вам — они есть и мы помним об этом, — а потому что если объявляют вне закона Батасуну, за то, что она не осуждает вооруженную борьбу ЭТА, представьте себе, что сделают с тем, кто будет в футболке с текстом «Гора ЭТА[113]»). Насчет остального — мы совершенно не собирались просить у вас автографы или бороться с кем бы то ни было за место на трибуне рядом с вами.

Серьезность встречи гарантировалась тем, что ее организаторами должны были являться не мы (поскольку мы специализируемся исключительно на сарсуэлах и театре абсурда), а общественные и политические силы басков, которым мы открыто предложили организовать и осуществить эту встречу, даже если дебаты с Гарсоном окажутся невозможными, будь то по причине помех со стороны правительств Испании и Мексики или же из-за его личного несогласия или несогласия ЭТА.

Третье. — «Публичная и без каких-либо предварительных консультаций форма», в которой была выдвинута наша инициатива ШАНС СЛОВУ — обычная манера действия сапатистов. Мы не любители предварительных закулисных переговоров, чтобы потом делать вид, что что-то предлагаем, когда все было договорено заранее.

Кроме того, у нас нет ни средств, ни желания, ни обязанностей «консультироваться» с ЭТА до того как говорить.

Потому что мы, сапатисты, завоевали наше право на слово: говорить то, что считаем нужным, о чем считаем нужным и когда считаем нужным.

И для этого мы ни у кого не должны просить ни разрешений, ни консультаций. Ни у Аснара, ни у короля Хуана Карлоса, ни у судьи Гарсона, ни у ЭТА.

Четвертое. — Насчет того, что мы выразили наше «неуважение к народу басков», кроме вас нас обвинил в этом и Гарсон (который, следуя подобной логике, должен объявить сам себя вне закона, из-за совпадения его аргументов с аргументами ЭТА) и все правые силы Испании и Страны Басков.

Это происходит видимо из-за того, что дать шанс слову противоречит интересам тех, кто с якобы противоположных позиций, превратил смерть слова в свой бизнес и свое алиби.

Потому что испанское правительство убивает слово, когда преследует баскский язык эускера или наворрум, когда преследует и бросает в тюрьмы журналистов «позволяющих себе» затрагивать тему басков с разных точек зрения и когда пытает заключенных, чтобы добиться признаний в том, что хочет услышать от них испанская «юстиция».

И ЭТА убивает слово когда убивает тех, кто борется с ней не оружием, а словом.

Пятое. — насчет того, что ЭТА готова «сделать все от нее зависящее, чтобы САНО была лучше информирована о конфликте, существующем между Страной Басков и французским и испанским государствами», мы отказываемся от этого предложения. Мы никого не просим о том, чтобы нас информировали. Мы информированы, и лучше чем многие предполагают. И если мы не делимся этой информацией, которая является и мнением тоже, то это только потому что один из наших принципов состоит в том, что решение вопросов каждой страны — это дело ее народа и поэтому мы указали, что мы не собирались говорить на встрече «Шанс слову».

Но раз вы уже так готовы информировать, думаю что в первую очередь вы должны были бы проинформировать о происходящем сам народ басков.

Мы попросили о шансе слову. Для этого мы должны были обратиться к разным участникам баскского конфликта. Мы это сделали, потому что это наш долг, а вовсе не из-за того что нам доставляет большое удовольствие писать Гарсону или ЭТА. И так или иначе, с различных позиций политического и интеллектуального спектра Мексики, Испании и Страны Басков (включая и вас), многие воспользовались этим шансом и сказали свое слово (хотя большинство сделало это чтобы бранить нас). Так что будь то чье-то нелюбезное брюзжание или безапеляционное вещание, шанс слову уже дается. И это как раз то, чего мы хотели.

Шестое. — К вопросу о представительстве.

Судья Гарсон утверждает, что он представляет испанский и баскский народы (и добавляет к этому представительству короля, Пепика и Фелипика) и если я оскорбляю вышеупомянутых, то я оскорбляю и всех испанцев и всех басков.

ЭТА утверждает, что представляет баскский народ и если мы оскорбляем ее, предлагая дать шанс слову, значит мы оскорбляем весь народ басков.

Я не знаю, согласны ли баскский и испанский народы быть представляемыми одними или другими. Им, а не нам, решать это.

В отличие от судьи Гарсона и от вас, мы не представляем никого, за исключением самих себя. Мы не представляем весь мексиканский народ (в этой стране есть множество политических и общественных организаций). Мы не представляем левые силы Мексики (кроме нас есть и другие последовательные левые организации). Мы не представляем мексиканское движение вооруженной борьбы (существуют по крайней мере еще 14 левых военно-политических организаций). Мы не представляем все индейские народы Мексики (к счастью, в Мексике есть много индейских организаций, и некоторые из них лучше организованы, чем САНО).

Так что мы никогда не говорили, что глупости которые нам посвящали, как Гарсон, так и вы, оскорбляют «народ Мексики» или «индейские народы». Это касается только нас и мы не прячемся ни за какие предполагаемые представительства, которые в большинстве случаев самопровозглашаются, тем временем как сами «представляемые» не имеют об этом ни малейшего понятия.

Седьмое. — Нам известно, что в ансамбле мировых революционных организаций и авангардов, для нас, сапатистов, нет места даже в самом его арьергарде. Мы не переживаем по этому поводу. Наоборот, мы удовлетворены этим.

Нас не печалит признание того, что наши идеи и предложения не устремлены в вечность и что существуют в мире другие идеи и предложения, которые лучше наших.

Так что мы отказались от роли авангарда и не стремимся заставить других принять нашу точку зрения путем любого аргумента, отличного от убеждения.

Наше оружие — не для навязания идей или форм жизни, а для защиты наших идей и нашего образа видеть мир и строить с ним отношения, и конечно же мы можем многому научиться у других, и кроме этого нам есть и чему научить.

Не у нас вы должны требовать уважения. Вы ведь видите, что как «революционный авангард» мы полный провал, так что наше уважение вам совершенно ни к чему.

И если у кого-то вы должны завоевать уважение, то это у вашего народа. И одно дело это «уважение», и совершенно другое дело это «страх».

Мы знаем, что вы рассержены, потому что думаете, что мы не воспринимаем вас всерьез, но это не ваша вина. Мы в принципе не принимаем всерьез никого, включая и нас самих.

Потому что тот, кто воспринимает себя всерьез, в конце концов начинает думать, что его правда должна быть истиной для всех и навсегда. И рано или поздно, направляет свою энергию не на то, чтобы его истина родилась, выросла, принесла плоды и умерла (потому что ни одна из земных истин не может быть ни абсолютной, ни вечной), а на то, чтобы убивать всех тех, кто позволяет себе усомниться в его истине.

Мы не видим причин спрашивать вас о том, что и как нам делать. Чему вы можете научить нас? Убивать журналистов за то что они критикуют вашу борьбу? Оправдывать детские смерти целями «правого дела»?

Нам не нужны ни ваша поддержки, ни ваша солидарность, и мы не хотим их. С нами уже солидарны и нас уже поддерживают многие люди в Мексике и в мире.

Наша борьба обладает кодексом чести, унаследованным нами от наших предков-воинов, который среди прочего содержит в себе следующее: не покушаться на жизнь гражданских лиц (даже если они занимают посты в правительствах, которые нас угнетают), не совершать преступлений для обеспечения себя ресурсами (мы не грабим даже продуктовые лавки) и не отвечать пулями на слова (пусть даже самые лживые и ранящие из слов).

Можно было бы подумать, что отказавшись от столь традиционных «революционных» методов, мы отказываемся от развития нашей борьбы. Но в тусклом свете нашей истории, складывается впенчатление, что мы продвинулись в этом куда больше тех, кто привык прибегать к подобным аргументам (в большей степени, чтобы доказать свои радикализм и непримиримость, чем из-за их эффективности для достижения цели).

Разумеется, наши враги (которых немало, и которые находятся не только в Мексике) давно желают, чтобы мы прибегли к этим методам. Не было бы для них ничего приятнее новости, о том, что САНО превратилась в индейский и мексиканский вариант ЭТА. Кстати, с тех пор, как мы обратились к теме борьбы народа басков, нас не прекращают в этом обвинять.

К несчастью для них, это не так. И этого не будет.

На языке ночных воинов «Бороться не теряя чести» звучит как «ПАСК’ОП ТА СКОТОЛЬ ЛЕКИЛАЛЬ».

Это все. Привет и мы не собираемся никого учить, что ему делать, мы только просим дать шанс слову. И если вы этого не хотите, дело ваше.

С гор юго-востока Мексики и, нравится это кому-то или нет, от имени детей, мужяин, женщин и стариков САНО

Субкоманданте Маркос.

Главная казарма Сапатистской Армии

Национального Освобождения.

Мексика, январь 2003 г.

P.S. Пока не забыл (Тачо мне только что напомнил), по поводу вашей концовки «Да здравствует свободный Чьяпас!». Мы просим вас не об уважении, а о знании географии. Чьяпас — это штат на юго-востоке Мексики. Никто не собирается бороться за освобождение Чьяпаса (хотя нет, один раз это предложила чьяпасская ИРП, возмущенная тем, что мексиканская федеральная армия не решалась нас уничтожить), и тем более сапатисты. Мы не хотим независимости от Мексики. Мы хотим быть ее частью, но оставаясь теми, кем являемся: индейцами. Поэтому, поскольку мы боремся за Мексику, за индейские народы Мексики и за всех мужчин и женщин Мексики, независимо от того индейцы они или нет, правильная концовка должна была быть: «Да здравствует Мексика и ее индейцы!»

P.S. «СЛУЧАЙНЫЙ». Видимо, что-то случилось раньше, в дни, когда это письмо было начато и закончено.

ЕЩЕ ОДИН P.S. Хотя это должно быть уже всем очевидно, в любом случае хотелось бы подчеркнуть: срать я хотел на все революционные авангарды планеты.

САПАТИСТСКАЯ АРМИЯ НАЦИОНАЛЬНОГО ОСВОБОЖДЕНИЯ

МЕКСИКА

КАЛЕНДАРЬ СОПРОТИВЛЕНИЯ

ДЕКАБРЬ: СТОЛИЧНЫЙ ОКРУГ,

ДВЕНАДЦАТЫЙ ЭТАП

(Картина вторая: Мехико, декабрь Актеаля или почему Страна Басков)

(ФРАГМЕНТ)

В сентябре 2002 года, за несколько часов до того как постановление Верховного суда Мексики об индейской реформе было опубликовано, САНО (Сапатистская Армия Национального Освобождения) узнала о содержании и смысле этой резолюции: три ветви государственной власти объединились, чтобы провозгласить окончательный отказ от пути диалога и переговоров для решения проблемы сапатистского восстания.

Узнав это, мы немедленно начали подготовку одного из вариантов действий, предусмотренного нами с конца 2001 года: попытаться решить на международном уровне то, что не удалось на национальном. Следуя этому плану, САНО собиралась отправить в Европу делегацию чтобы обратиться в международные организмы, и опираясь на помощь тех, кто в Мексике и мире симпатизируют делу индейцев, постараться добиться признания их прав и культуры. Поход, который готовился должен был стать похож на проведенный в 2001 году, но было в нем и одно существенное различие: если при мобилизациях 2001 года САНО полностью ограничилась индейской тематикой, в походе международном мы собирались связать эту тему с другими случаями борьбы, существующими в мире и в частности с теми, цель которых заключена в достижения признания различий, и особенно с теми, что были связаны с сопротивлением подготовки войны против Ирака.

Мы считали Европу местом, где общественное мнение может остановить стремления международного милитаризма, сломить его логику и думали что эта ситуация могла бы распространиться оттуда на другие части мира. И не потому, что мы чувствовали себя способными стать основателями подобного международного движения, просто мы считали что можем, как и множество других общественных сил, уже действовующих в Европе, внести свой вклад в его создание. Мы думали, что это было возможностью нашего более прямого участия в строительстве мира, к который вместятся все миры. Иными словами, мы не собрались в Европу чтобы «хорошо себя вести», мы готовили в путь наше слово непокорности. Вопрос заключался только в том, каким образом и когда. Мы были всем этим заняты, когда 2 ноября 2002 года, в день Мертвых, к нашему Генеральному Командованию обратился один человек.

Выполняя существующую договоренность, мы не можем говорить о его личности, можем только сказать, что он был очень близок к кругам политической и экономической власти между 1993 и 1996 годами. Получив наше обещание о неразглашении его имени, этот человек в общих чертах сказал, что обладает информацией, которая может быть полезна САНО. И добавил, что (цитирую дословно): «Если вас это интересует, сообщите. Речь идет об Актеале». Поскольку это был не первый случай, когда противники правительства передавали нам информацию, иногда она была истинной, иногда ложной, мы просто ответили ему, чтобы он отправил нам все то, что ему известно. И вот что он сообщил нам:

В ближайшие после февраля 1995 года месяцы, после предательства Седильо переговоров с САНО и последовавшего за ним военного наступления,[114] после конца спектакля с арестом Рауля Салинаса де Гортари,[115] генералы Ренан Кастильо (военный командир и фактичексий правитель Чьяпаса) и Сервантес Агирре (госсекретарь по обороне), настаивали на необходимости активизировать группы ультраправых боевиков, чтобы начались их столкновнеия с сапатистами (Ренан Кастильо обучался в США, а Сервантес Агирре в то время переживал бурный медовый месяц со своим североамериканским коллегой, поэтому этот план который назывался в то время «проект Колумбия» пользовался поддержкой Госдепартамента США).

Тем не менее, Седильо не решался. В этом же, 1995 году, в Мексике появился один высокопоставленный персонаж испанского правительства. «Ближайший друг президента», — говорит, передавший нам эту информацию, «он был участником совещаний, где затрагивались важнейшие государственные вопросы».

На одном из этих совещаний Седильо затронул тему сапатистов и сложность, которую представляли для него попытки покончить с ними, поскольку общественное мнение было на их стороне. Персонаж из испанского правительства ответил на это, что сначало нужно подорвать авторитет сапатистов, а затем нанести удар. Седильо напомнил испанскому персонажу историю 9 февраля и ее последствия. Испанец объяснил, что он имел в виду нечто другое, то есть, если сапатисты борются ради индейцев, необходимо сделать так, чтобы они боролись против индейцев. В Испании, — сказал он, — мы создали специальные группы, ставшие противовесом баскским сепаратистам. Седильо сказал, что знает о существовании АГО (Антитеррористических групп освобождения) и о том что в Испании ведется расследование об ответственности правительства в похищениях и убийствах членов ЭТА. Испанец не смутился и ответил, что похищать и убивать убийц — вовсе не преступление, а услуга обществу. Он добавил, что АГО занимались и другим — организацией покушений, в которых потом обвиняли ЭТА. Седильо спросил знал ли об этом король. Испанец ответил: «Король знает то, что ему выгодно знать, и делает вид что не знает того, что знать ему не выгодно», и добавил, что в принципе это не так страшно, всего несколько дней скандалов в прессе и все, и если погибшие — террористы — никто в эту тему не будет особо углубляться, есть трудные решения, оправданные соображениями государственной важности.

Седильо заметил, что в этом случае такой вариант не подходит, потому что сапатисты — не террористы. «Сделайте их террористами, — сказал испанец и продолжил: — Нужно сделать следующее: надо создать вооруженную группу индейцев, заставить ее вступить в бои с сапатистами и когда появятся жертвы, для умиротворения индейцев в ход вступят войска, и все». Испанец добавил: «мы готовы помочь вам некоторыми советами, в конце концов, у нас есть кое-какой опыт. И, естественно, мы ждем от вашего правительства ответных шагов, например экстрадиции членов ЭТА, живущих в вашей стране». Седильо сказал, что нет точной уверенности, что эти граждане действительно члены ЭТА. «Это не проблема, — ответил испанец, — мы это обеспечим», и добавил, что его правительство готово поддержать мексиканское правительство в коммерческих переговорах с Европой и закончил свою речь фразой: «Эрнесто, если мы, испанцы, в чем-то и специалисты, то это — в уничтожении индейцев».

Этим заканчивалась полученная нами информация. Остальное легко складывается само: Седильо дает распоряжение об активизации групп боевиков, испанское правительство выступает как советник и мексиканское правительство увеличивает эсктрадицию предполагаемых членов ЭТА.

22 декабря 1997 года, группа боевиков выступает в поход с целью нападения на сапатистов. Сапатисты отходят, чтобы не допустить столкновения между индейцами и предупреждают несапатистов об угрозе. В Актеале остаются члены организации Лас-Абехас, безоружные и уверенные, что им ничего не угрожает, поскольку они нейтральны. Резня начинается и заканчивается, все это время полиция и военные терпеливо ожидают момента «начать умиротворение» когда начнутся «столкновения» среди индейцев. Благодаря средствам массовой информации, правда раскрывается почти сразу. Новость обходит весь мир и потрясает каждого порядочного человека. Единственное, что повторяет в Лос-Пинос[116] Седильо: «Почему женщины и дети?».

Когда еще не высохла кровь Актеаля, Фелипе Гонсалес в интервью мексиканскому журналисту Луису Фернандесу Наварро (Ла-Хорнада, 10 марта 1998 г.) сказал о бойне следующее: «Это всегда потрясает. Мы живем в эру глобализации средств информации, оказывающих на людей огромное воздействие. Величие Мексики в том, что подобное событие — это новость, беспокоящая всех. В то же время, на других широтах есть гораздо более серьезные ситуации и они не заслуживают первых страниц газет или просто не могут преодолеть этих коммуникационных барьеров». Так что все это — проблема преувеличений в средствах информации…

Человеком, беседовавшим с Седильо об АГО, боевиках и экстрадитации басков был Фелипе Гонсалес Маркес? Кто-то другой из его правительства? Вот некоторые воспоминания, вырванные из предыдущих календарей:

1995 г.: в Испании резолюция Арбитражного суда дает правительству Фелипе Гонсалеса право не передавать документацию, связанную с Антитеррористическими группами освобождения. Созданные 6 июля 1983 г., АГО несут ответственность за по крайней мере 40 покушений, приведших к 28 смертям между 1983 и 1987 гг. В октябре 1995 г. Эрнесто Седильо проводит личную встречу с Фелипе Гонсалесом в Барилоче, в Аргентине, во время проведения Пятой Латиноамериканской Встречи глав государств.

1996 г., январь: обвиненные в ведении «грязной войны» против ЭТА, жалуются, что вся эта тема АГО — заговор для свержения тогдашнего президента Фелипе Гонсалеса. ИСРП (Испанская Социалистическая Рабочая партия) сохраняет в списках кандидатов в депутаты Хосе Баррионуэво, бывшего министра внутренних дел и Рафаэля Веру, бывшего секретаря по государственной безопасности, находящихся под следствием по обвинению в терроризме. Эрнесто Седильо Понсе де Леон совершает свой первый государственный визит как главы государства в Мексику.

Февраль: арестован Хайме Иррибарен, депутат от Эрри Батасуна, обвиненный в сожжении экскаватора. В эти же дни по распоряжению судьи Бальтасара Гарсона, обвиняющего его в связях с Эускади Та Аскатасуна (ЭТА), задержан руководитель Батасуна Хон Идигорас. Среди «преступных» деяний Игидораса значится исполнение националистической песни во время посещения в 1981 году Герники королем Хуаном Карлосом. Появляется видеокассета, на которой члены ЭТА предлагают начать мирные переговоры с испанским государством. Фелипе Гонсалес не верит опросам, показывающим преимущества НП (Народной партии) по отношению к ИСРП. В марте ИСРП Гонсалеса проигрывает выборы в пользу НП Аснара. Испанский певец Рафаэль следующим образом выражает надежды, связанные с Аснаром: «Я уверен, что справедливость в отношении памяти Франко будет восстановлена».

Июль 1996 г.: испанская юстиция приговаривает к 122 годам тюрьмы Хосе Кольдо Мартина Кармону, депортированного из Мексики в 1995 г. Вместе с Лурдес Чуррукой Кольдо был обвинен в организации трех покушений, не приведших ни к одной жертве. В эти же дни трое молодых басков отданы под суд, за поджог полицейской машины. Наказание, потребованное для них колеблется между 111 и 592 годами тюрьмы.

В этом же году публикуется книга журналиста Хуана Гаспарини «Рольдан — Паэса, швейцарский след». Книга разоблачает некоторые аспекты внутренней коррупции в правительстве Фелипе Гонсалеса, в частности случай Луиса Рольдана, бывшего директора Гражданской Гвардии. Среди предприятий, дававших взятки — фирма Сименс. Один из ее адвокатов, Ульрих Кохли, кроме продажи противопехотных мин Саддаму Хусейну, отмывал деньги для семьи Салинаса де Гортари. Фелипе Гонсалес выступает в защиту своего друга Карлоса Салинаса де Гортари, восхищаясь его политикой.

1998 г., июль: Хосе Баррионуэво и Рафаэль Вера, связанные с АГО, приговорены к 10 годам тюрьмы. В течение судебного процесса Фелипе Гонсалес выступает как свидетель и неоднократно ссылается на соображения государственной важности, как оправдание для принятия тяжелых решений в критических ситуациях.

В марте 1999 г., журналистская фото (Ла Хорнада, Педро Вальтьерра) представляет Седильо, приветствующего Фелипе Гонсалеса в сопровождении довольного взгляда бывшего израильского премьер-министра Шимона Переса.

В октябре 2000 г. Седильо и Фелипе Гонсалес обедают в шикарном ресторане района Поланко в городе Мехико.

25 октября 2001 г. журналист Рауль Трехо Деларбре в «Сосьедад и Подер» сообщает, что испанская ПРИСА и мексиканская Телевиса[117] договорились о привлечении испанских финансов в мексиканскую радиокампанию. Присутствуют президент Фокс, президенты Телевисы и ПРИСА, а также Карлос Слим Элу,[118] Фелипе Гонсалес Маркес и Лино Корроди.[119] Таким образом нарушается 31 статья пункта VI федерального закона. Еще присутствует Хуан Луис Себриан, автор книги о Фелипе Гонсалесе «Будущее уже не то, чем было раньше» и советник-представитель ПРИСА.

В феврале 2000 г. Седильо осуществляет свой второй официальный визит в Испанию. На ужине с Аснаром, Седильо вспоминает о своей втрече с ним, теперь уже президентом испанского правительства, в конце 1994 года, и благодарит Испанию за поддержку Мексики в переговорах с Европейским Союзом о Соглашении о свободной торговле. Король и Аснар благодарят Седильо за «помощь» Мексики в экстрадиции предполагаемых членов ЭТА.

В течение шестилетия правления Седильо, с 1994 по 2000 г., по обвинению в принадлежности к ЭТА в Испанию депортированы многие баски и у Международная Амнистия обладает свидетельствами о том, что они были подвергнуты пыткам.

В декабре 2002 г. судья Бальтасар Гарсон выступает в защиту короля, Фелипе Гонсалеса и Хосе Мариа Аснара, называя их «выдающимися демократами».

В феврале 2003 г. Аснар отправляется в Мексику, чтобы встретиться с Висенте Фоксом. Средства информации предлагают версию о том, что испанский президент попробует убедить мексиканского, чтобы он поддержал войну в Ираке. Истинная причина этой поездки в другом: Аснар прибывает в Мексику, чтобы убедить Фокса не позволить сапатистам отправиться в Испанию.

(Источники информации: мексиканская газета Ла Хорнада, 1996–2003 гг., журналисты Педро Мигель, Луис Хавьер Гарридо, Маркос Ройтман, Кира Нуньес, Хайме Авилес, Армандо Г. Техеда, Роса Эльвира Варгас и Луис Эрнандес Наварро. Информационные агентства: Афп, Анса, Эфе, Рейтерс, Ипс, Ап.)

Оценив эту информацию, САНО решает, что поездка в Европу должна начинаться с Испании и что должна быть затронута тема Страны Басков. Мы хотели задать некоторые очевидные вопросы и постараться уточнить степень ответственности испанского правительства.

Таким образом мы ответили на вопрос, который многие задавали нам: «Почему САНО обращается к теме Страны Басков?». Это испанское правительство, а не мы, привнесло баскский вопрос в тематику борьбы мексиканских индейцев.

Поэтому мы, сапатисты, посчитали своим долгом отправиться в Испанию, чтобы доказать королю, Фелипе Гонсалесу, Хосе Марии Аснару и Бальтасару Гарсону, что они лгут в том, что «если в чем-то испанцы специалисты, то это — в уничтожении индейцев», поскольку мы живы и продолжаем сопротивляться.

Бойню в Испании мы спровоцировать не могли, но дебаты — да. Поэтому мы решили выступить с инициативой «Шанс слову». Существовала и еще одна проблема — тема басков была табу среди прогрессивных сил, и могла быть затронута только в контексте осуждения терроризма ЭТА, осторожно забывая о двух нюансах: первый — это государственный терроризм испанского государства и второй в том, что ЭТА — не единственная сила, борющаяся за независимость Эускаль Эрриа.

Мы понимали, что затрагивая тему басков, мы можем вызвать раздражение многих, но считали, что в этом заключался наш долг. Кроме того, у нас были и другие вопросы, на которые хотелось получить ответ. 17 ноября 2002 года во время презентации мексиканского журнала «Ребельдия», мы упомянули о долге и намекнули к чему в ближайшее время обратится наше слово. Через несколько дней после этого мы устроили провокацию, главной целью которой являлся Фелипе Гонсалес. Спровоцировать Гонсалеса нам не удалось, вместо него среагировал раненный в свое эго судья Бальтасар Гарсон. Письмо в мадридский Агуаскалентес отражало стремление сапатистов попасть в Европу и затрагивало тему басков. После этого случилось то что случилось.

САНО никогда не собиралась ни быть посредником в баскском конфликте, ни тем более учить басков, что им делать и чего не делать. Мы лишь просили дать шанс слову.

Наше предложение могло быть неуклюжим или наивным или же и тем и другим одновременно, но никогда оно не было бесчестным и не хотело быть неуважительным. Это не наш стиль.

В этом заключалась цель сапатистов, без какой-либо двойной игры или секретных предворительных договоренностей. Информацию, которую нам удалось собрать, мы собирались обнародовать при передаче судебных исков в международные организмы.

Поэтому в отношение критики, которая незамедлительно обрушилась на нас со всех сторон, осуждая нас за то, что мы вмешиваемся в то, в чем не разбираемся, мы ответили, что знаем о баскском вопросе больше, чем многие считают, имея в виду связь Страна Басков — Чьяпас, связь между терроризмом испанского государства и терроризмом мексиканского, то есть терроризм международный.

И если сейчас мы открываем все это, это потому что мы решили отказаться от нашей поездки на полуостров Иберия.

Наша инициатива была чистой и честной (в качестве морального гаранта у нас есть наша собственная история), но она очень быстро оказалась окружена осуждением и непониманием многих из тех, которые считают себя прогрессивными деятелями, которые под давлением средств информации не пожелали дожидаться развязки этой истории. Для них у нас — только грустный, идущий от всего сердца упрек и ничего больше, мы не можем хранить обиду на тех, кто в других ситуациях не раз проявлял щедрость и благородство.

Правые выполнили свою работу и благословили наше предложение, сатанизируя его и нас вместе с ним, публикуя его и вызывая безпрецендентные дебаты.

Со стороны левых нашлись те, кто подло и мелочно предположил, что отмежевание, сделанное САНО по отношению к ЭТА было условием испанского правительства, чтобы позволить поездку сапатистской делегации на земли Иберии. В нашем отмежевании от левого терроризма нет ничего нового, оно существует со времен создания САНО, почти 20 лет назад, и даже больше.

Если сегодня мы должны отказаться от участия во встрече «Шанс слову», это не из-за того что критика, упреки или мелочные обвинения лишают нас сна. Это вызвано тем, что исходя из нашей этики мы не можем участвовать во встрече, идея проведения которой не будет опираться на поддержку ВСЕХ национальных сил Страны Басков и вместо того, чтобы стать пространством для дискуссии и размышления о путях будущего Страны Басков, рискует превратиться в трибунал для суда над отсутствующими.

Ответственность за неспособность убедить в участии организации басков лежит целиком и полностью на САНО, в частности на ее представителе — Маркосе (без военного звания, для тех, кому это не нравится). Наше слово, вместо того чтобы убедить в участии, ранило многих честных и благородных людей в Стране Басков. Несмотря на то что мы никогда не хотели этого, это случилось. Мы искренне сожалеем об этом.

Мы хотим попросить прощения у всех тех в Стране Басков, кому мы причинили боль. Хотелось бы, чтобы однажды они смогли простить нас, потому что прощение между братьями не оставляет места для обид.

Насчет вызова на проведение дебатов, сделанного нам судьей Гарсоном, мы прождали достаточно времени. Судья Гарсон, несмотря на то, что был инициатором, предпочел сохранить молчание. Таким образом он доказал, что он хорош только для того, чтобы допрашивать после пыток заключенных, чтобы фотографироваться с семьями жертв терроризма и чтобы проводить кампанию по самовыдвижению на Нобелевскую премию Мира, но не решается вступать в дебаты с тем, у кого есть хоть чуть-чуть мозгов. И это не потому что я владею словом лучше него, дело просто в том, что он привык манипулировать законами, когда ему не хватает собственных аргументов. Раньше мы обвиняли Гарсона в том, что он придворный шут. Мы ошибались. Он всего лишь болтун и трус.

Мы хотим поблагодарить организации баскских левых Эрри Батасуна и Аскапена, которые оказались единственными, положительно ответившими на нашу инициативу (или, по крайней мере, единственные, сообщившие нам об этом), а так же всех тех, кто от себя лично или от имени своих коллективов, поддержал наше предложение.

Может быть однажды мы научимся подбирать нужные слова, чтобы выразить те нежность, уважение и восхищение, которые чувствуем по отношению к народу басков и его политической и культурной борьбе.

Может быть однажды эта встреча станет возможной, и слову будет дан шанс и найдутся пути завтрашней независимости, демократии, свободы и справедливости, которых заслуживает народ басков и все народы мира.

Из гор юго-востока Мексики.

Субкоманданте Маркос.

Мексика, 24 февраля 2003 г.

Другая география

Век XXI. Новый век повторяет привычки своего предшественника — политические предложения строятся на подчинении или исключении других. Что нового? Как и раньше, сегодня прибегают к войне, лжи, притворству, смерти. Власть заставляет повторяться одну и ту же историю и пытается убедить нас в том, что на этот раз все будет по-другому.

Подготовленный неолиберализмом проект переустройства мира — не что иное как повторение попытки построить Вавилонскую башню. Согласно рассказу о Сотворении мира, люди, решившие подняться до небес, договорились осуществить неслыханный проект — построить башню такой высоты, что достигнет неба. Христианский бог наказал их за эту гордыню разнообразием. Люди, говорившие на разных языках, не смогли продолжить строительство и отказались от этой затеи.

Неолиберализм претендует повторить то же самое, но не для того чтобы достичь невозможного неба, а с тем, чтобы окончательно избавиться от разнообразия, которое считает проклятием, и чтобы обеспечить бесконечность и неизменность сложившейся в мире власти. Мечта о вечности — величайшее стремление любой власти, известное с самого с начала письменной истории.

Но идея неолиберальной Вавилонской башни обусловлена не только необходимостью достичь всеобщей однородности, требуемой для ее построения. Одинаковость, разрушающая разнородность — это одинаковость в сравнении с одной-единственной моделью. «Сделаемся точно такими же как это», говорит нам новая религия, религия денег. Люди не должны быть похожи ни сами на себя, ни одни на других, а именнно на эту схему, которую навязывает тот, кто подчиняет их, кто правит ими, кто находится на вершине этой башни, именуемой современным миром. Внизу находятся все отличные. И единственное равенство, допустимое на нижних этажах — это равенство в праве отказаться от этих отличий или пожизненно их стыдиться в случае отказа от отказа.

Новый бог денег повторяет немного переделанные изначальные проклятия: да будет осужден другой, отличный. В роли ада — тюремная камера или могила. Бум возрастания прибыли крупных транснациональных корпораций сопровождается обычно бумом роста количества тюрем и кладбищ.

В строительстве этой новой Вавилонской башни, одна из главных задач для всех — почтение и предупредительность по отношению к тому, кто командует стройкой. А тот кто командует, делает это только благодаря тому, что компенсирует нехватку правоты избытком силы. Всеобщая задача в том, чтобы все цвета загримировались и окрасились в тусклый цвет денег, или же остались каждый при своем цвете, но покрытые густым мраком стыда. Макияж или чужие наряды. То же самое предлагается для гомосексуалистов, лесбиянок, мигрантов, мусульман, индейцев, «цветных» людей, мужчин, женщин, детей, стариков, инвалидов и прочих, именуемых в разных местах мира «другими».

В этом и заключен проект глобализации — превратить планету в новую Вавилонскую башню. Во всех отношениях. Однородную в по своему образу мысли, по своей культуре и по своим эталонам. Под началом того, чьи аргументы не в правоте, а в силе.

Если в предысторической Вавилонской башне единогласие было возможным благодаря общему слову (один язык), в Вавилонской башне неолиберальной консенсус приобретается при помощи аргументов силы, угроз, преступлений, войны.

Поскольку жить в мире — значит сосуществовать с другим, стоящий перед нами выбор невелик и состоит из всего двух вариантов: подчинять или подчиняться. Но для варианта первого квоты закончились и членство для участия в нем передается по наследству. Зато для того, чтобы подчиняться, всегда достаточно вакансий и единственное предварительное условие — отказ или сокрытие собственных различий.

Но есть отличные, отказывающие это сделать. Для тех, кто живет в башне и не находится на вершине, есть достаточно форм наказания этих «неадаптированных» — осуждение или безразличие, цинизм или лицемерие. По законам неолиберальной башни, возможность признания различий наказуема. Единственный разрешенный путь — подчинение.

Национальное государство в современную эпоху — это карточный домик на неолиберальном ветру. Местные политические элиты делают вид, что у них еще есть право принятия решений по поводу формы и высоты этого строения, но экономическая власть уже давно перестала интересоваться их игрой и дает местным политиками и их последователям возможность развлекаться… этой не принадлежащей им колодой карт. В конце концов — единственная интересующая их стройка — это новая Вавилонская башня и пока хватает сырья для ее строительства (то есть разрушенных и заселенных смертью территорий), прорабы и комиссары национальных политик могут продолжать свой спектакль (который, правда, является одним из наиболее дорогих и наименее популярных в мире).

В строительстве новой башни архитектура — это война для отличных, камни — наши кости и раствор — наша кровь. За личиной великого архитектора скрыт великий убийца (который не называет себя «Богом» только чтобы избежать обвинений в ложной скромности).

В библейском рассказе христианский бог наказывает гордыню людей разнообразием. В современной истории власти, бог — не более чем агент паблик релейшенз войны (которая может называться современной исключительно благодаря числу мертвых и квоте разрушений производимых в минуту).

Кажется, совершенно неважно, когда закончилась предыстория — три года или двадцать веков назад. Там, наверху, те, кто являются одновременно и властью и роком, задались задачей убедить нас в том, что несмотря на все на свете календари, всегда повторяется одна и та же история. Уничтожение отличного — всегда модно и современно. И хотя в принципе, нет никакого существенного отличия между катапультами Римской империи и «умными бомбами» Буша, сейчас технологический прогресс выполняет роль нового капеллана (пытаясь придать черты благодеяния преступлениям) и театрального декоратора (бомбардировки по телевидению превращаются в «потрясающее пиротехническое шоу» — цит. CNN) оккупационных войск.

Независимо от того, замечаем это мы или нет, власть создает и навязывает новую географию слов. Названия остаются теми же, но называемое изменилось.

Так ошибка является политической доктриной, а правота становится ересью. Отличный является сейчас противным, а другой — врагом. Демократия — это единогласие при подчинении. Свобода — это только свобода скрыть наши различия. Мир — это пассивное подчинение. И война — это сегодня педагогический метод изучения географии.

Там, где не хватает аргументов — вовсю расцветают догмы. Догма сначала поддерживает цель, после изменяет ее и наконец превращает ее в рок. В бинокль власти виден всегда один и тот же горизонт, вечный и неизменный. Линза власти — это зеркало. Отличное всегда будет неожиданным и неожиданное всегда будет вызывать страх. И страх всегда будет источником догмы для подавления неожиданного. В бинокль власти мир является плоским, враждебным и грязным.

Если государственный деятель не может войти в историю своими гуманитарными деяниями, он войдет в нее своими преступлениями. История власти, таким образом, повторяется — вчерашние «великие вожди» сегодня являются средоточием всех низостей и вероломства. И сегодняшние «просветвленные Богом» завтра станут еретиками.

Меняются слова и меняются картины. Раньше, во времена географии статуй, догмы высекались на камне, чтобы увековечить величие своих фанатиков. Появляясь сегодня на первых страницах журналов и газет, и в телевизионных и радионовостях, догма сама хранит о себе память в библитечных отделах периодики, и всегда готова служить в качестве алиби для последователей фундаменталистских кошмаров.

Согласно современной государственной теории, люди рождаются разными. Их внедрение в общество осуществляется путем образовательного процесса, который привел бы в ужас администрацию самого строгого из исправительных домов для несовершеннолетних. Усилия всего государственного аппарата направлены на «выравнивание» человека, то есть на приведение его в максимальное соответствие требованиям правящей власти. Уровень его общественного успеха измеряется, таким образом, согласно тому, насколько он близок или далек от существующей модели. Однородность эта не в том, чтобы мы все были равны между собой, а в том, чтобы мы все в равной степени старались быть похожими на эту модель. А моделью является тот, кто полностью подстраивает себя под власть. Гегемония этой власти — не только в том, что лишь она одна правит, но и в том, что все мы изо всех сил стараемся ей подчиняться.

И именно в этом суть такой однородности— не у всех нас есть одни и те же богатства (не говоря уже о том, что немногие обладают ими за счет многих), не у всех — одни и те же возможности, но у всех нас — один и тот же хозяин и одно и то же стремление к подчинению ему (что одна из форм сказать «служению ему»).

Когда сравнивают общество с семьей и говорят нам, что должны существовать правила совместной жизни, «забывают» обычно, что проблема как раз в «этих» определенных правилах. И здесь слова начинают изменять свою географию и обозначают уже не то, что значили раньше, а то, чего хочет от них власть.

В определенный момент современной истории законность замещает собой легитимность и когда законность нарушается теми, кто сверху, это значит, что законы должны быть переделаны. Когда же законность нарушается теми, кто снизу, законы должны быть применены… чтобы наказать нарушителя.

Для географии власти мы рождаемся не в какой-то части света, а с возможностью или без возможности доминировать какую-то его часть. Если раньше аргументом превосходства была принадлежность к определенной расе, то сегодня — это принадлежность к определенной географии. Живущие на севере, живут не на севере географическом, а на севере социальном, то есть, находятся вверху. Те, кто живет на юге, находятся внизу. География упростилась до двух понятий — верх и низ. Верхнее место узко и в него мало кто помещается. Место нижнее настолько просторно, что охватывает любой уголок планеты и готово вместить все человечество.

В современной Вавилонской башне обществом высшим считается не то, в котором больше научных, культурных и артистических достижений, лучшие условия жизни и более гармоничное сосуществование, а то, которое завоевывает другие.

В современную эпоху власть ведет многочисленные захватнические войны. Говоря «многочисленные», я имею ввиду не «многие», а «в разных местах и в разной форме». Поэтому, мировые войны сегодня являются более мировыми, чем когда бы то ни было раньше. И если победитель всегда остается одним и тем же, побежденных оказывается все больше и находятся они в самых разных местах. Даже пространства присваивают себе бомбометательные характеристики — те кто сбрасывает бомбы, находятся на севере, «вверху» башни, те же, на кого ни падают, находятся внизу, на юге.

Но меняют географию не бомбы. Бомбы изменяют лишь ее передел, контроль над ней. Здесь, на этом пространстве, исчерченном точками и стрелками, сегодня правит один, а завтра будет править другой. Это называется «геополитикой». Географические карты указывают не столько природные богатства, людей, культуры и истории, сколько тех или того, кто является хозяином всего этого.

Все человечество для власти — это ребенок, который может быть послушным или непослушным. Бомбы лишь напоминают человеческому детенышу о том, насколько целесообразно быть одним и насколько нецелесообразно быть другим.

Сегодня оказывается, что у иракских гражданских лиц, мужчин, детей, женщин и стариков, и у процветающего североамериканского предпринимателя есть нечто общее. Он производит крылатые ракеты, а они их получают. Армии Соединенных Штатов и Великобритании — это лишь милые почтальоны, объединяющие две столь взаимноудаленныe точки. Так что нам остается лишь поблагодарить таких людей, как Буш, Блэр и Аснар, за то, что они побеспокоились родиться в наше время. Без них современная география была бы просто невозможна.

Но эта война — не против Ирака, точнее, не только против Ирака. Она против любой попытки, в настоящем или в будущем, не подчиняться. Это война против неподчинения, то есть, против человечества. Эта война является мировой как из-за множества вызываемой ею последствий, так и, и прежде всего, из-за этого «нет!», которое она вызывает.

Трагикомическая ось Буш-Блэр-Аснар и более мелкие мошенники из некоторых западных «демократий», развязавшие эту войну, уже потерпели свое первое поражение. Они попытались убедить нас в том, что Ирак находится на Ближнем Востоке и не вышло. Как гласит любой уважающий себя географический справочник, Ирак находится в Европе, в Соединенных Штатах, в Океании, в Латинской Америке, в горах юго-востока Мексики и в этом непокорном всемирном «нет!», рисующем новую карту мира, где достоинство и стыд превращаются в дом и знамя.

Демонстрации по всей планете подтверждают, кроме всего прочего, что эта война направлена против человечества.

И если кто-то лучше всех усвоил, что Ирак находится сегодня в любом месте планеты — это молодежь. Пока другие смотрели на карты и утешались, подсчитывая, сколько тысяч километров отделяет Багдад от их собственных домов, молодежь поняла, что цель этих бомб (разрывных и дезинформационных) — не только территория Ирака, но и наше право быть другими.

И когда молодой человек пишет «нет!» на транспаранте, в виде граффити, в тетради, в голосе, он говорит не только «нет войне в Ираке!», но и «нет новой Вавилонской башне!», «нет единообразию!», «нет единовластию!». Потому что пользующиеся этим «нет!», как кистью, с этим «нет!» в руках и во взгляде, пишут и предвосхищают новую географию.

Как Полифем, циклоп из греческой мифологии, власть превращает ненависть к отличному в свой единственный глаз. Она сегодня действительно очень сильна и кажется непобедимой. Но как когда-то давно уже случилось с Полифемом, некий призрак, по имени «никто», бросает вызов сегодняшней власти.

Потому что когда власть имущие говорят о других, они называют иx обычно презрительной кличкой «никто». И этим самым «никем» стала уже большая часть планеты. Если деньги хотят воссоздать мир в виде башни, удовлетворяющей их высокомерие, «никто», который вращает колесо истории, тоже мечтает о другом мире, но круглом, способном с достоинством, то есть, с уважением, вместить в себя все существующие в нем различия. Не о небе мечты человечества, а о земле.

И таким образом «никто» подтачивает фундамент новой Вавилонской башни.

Потому что земля кругла для того чтобы вращаться.

В мире, который вот-вот родится, в отличие от мира этого и всех предыдущих, чье создание приписывается различным богам, когда кто-то спросит: «кто создал этот мир?», ответом будет: «никто».

И чтобы предсказать этот мир и начать его строить, необходимо смотреть в географии времени далеко вперед. Тот, кто вверху, близорук и ошибается, когда путает зеркало с биноклем. Тот, кто внизу, «никто», пока даже не встает на цыпочки, чтобы предугадать то, что наступит.

Потому что бинокль непокорного не годится даже для того, чтобы увидеть на несколько шагов вперед. Потому что это всего лишь калейдоскоп, где цвета, фигуры и свет, становятся сообщниками и творцами, они — не причиндалы пророка, а помощники интуиции — мир, история и жизнь обретут незнакомые нам пока, но столь желанные нами формы и образ. Через этот калейдоскоп непокорный видит дальше, чем власть имущий в свой цифровой бинокль; потому что непокорный видит завтрашнее.

Непокорные бредут в сегодняшней ночи истории, но это необходимо для того, чтобы войти в утро. Тени не мешают им начинать что-то делать уже сейчас и из этого сейчас начинать создавать собственную географию.

Непокорные не собираются заниматься исправлением ошибок или заново переписывать историю, чтобы поменять слова на слова и провести очередной передел географии, они просто ищут другую, новую карту, в которой будет место для всех слов.

Карту, в которой различия в форме произнесения слова «жизнь» будет зависеть не от того, чьи уста его произносят, а станут частью его общего произношения.

Потому что музыка рождается не из одной-единственной ноты, а из многих, и танец никогда не возникнет из одного—единственного па, даже если его повторять до изнеможения.

Так и мир, который обязательно наступит, будет ни чем иным, как открытым для всех концертом, построенным из слов и множества взглядов в этой, совершенно другой географии…

Из Ирака гор юго-востока Мексики

и глядя на небо, потемневшее от самолетов

и боевых вертолетов Операции Сентинела

Субкоманданте Маркос

Мексика, март 2003 г.

САНО Осуждает агрессию США

Мексика.

Апрель 2003.

Народу Мексики:

Народам мира:

Братья и сестры:

Нарушая законы международного права, разума и человечности, правительства Соединенных Штатов и Великобритании, при поддержке правительств других стран мира, вторглись в Ирак. Нападение на Ирак — это лишь еще одна страница в либретто террора, подготовленном властью денег для всей планеты.

В эти минуты большинством прямых жертв войны оказывается гражданское население — мужчины, женщины, дети и старики. Разрушения, творимые вооруженными силами Соединенных Штатов и Великобритании, приведут к новым смертям среди мирных жителей и к большей нищете иракского народа.

Честные люди всей планеты выразили свое возмущение по отношению к этой войне. И при этом, самое твердое «нет!» войне прозвучало со стороны молодежи, женщин и детей.

Как никогда ранее в истории, эта война вызвало всеобщее чувство осуждения, что подтверждается непрерывными выступлениями, проходящими на всех пяти континентах, результаты которых, тем не менее, пока не видны.

Несколько дней назад, в рамках множества других антивоенных акций, группа людей из разных стран опубликовали декларацию «Приложим усилия для достижения мира и справедливости», документ, являющийся попыткой определения четкой и универсальной позиции против войны в Ираке. Одно из множества достоинств этого документа заключается в том, что он выходит далеко за рамки коньюктурной ситуации, вызванной нынешним военным конфликтом, и призывает к серьезному и всеобщему размышлению по поводу неолиберализма и разрушительных последствий глобализации, предлагая организацию широкого обсуждения этих тем «снизу», то есть с простыми людьми, а не с политическими кругами.

Авторы этой декларации сказали, что их цель — распространение ее среди всех людей мира, которые против войны, включая сапатистов.

Учитывая все вышеуказанное, САНО заявляет:

ПЕРВОЕ. САНО приветствует эту всемирную инициативу и все выступления, направленные против смерти и разрушений на Ближнем Востоке.

ВТОРОЕ. Исходя из этого САНО подписывает декларацию «Приложим усилия для достижения мира и справедливости», без каких бы то ни было условий. Подпольный Революционный Индейский Комитет — Генеральное Командование САНО в лице своего представителя подтверждает слово своих 77 команданте и с этого момента берется за распространение этого материала в 2 тысячах 222 сапатистских деревнях и общинах всей Мексики.

ТРЕТЬЕ. САНО призывает мексиканское и международное гражданское общество ознакомиться с этой декларацией и обсудить, дополнить и подписать ее. Наше особое обращение и просьба поддержать эту декларацию и распространить ее по всему миру — к молодежи, женщинам и детям.

ЧЕТВЕРТОЕ. САНО обращается лично к каждому и ко всем общественным и неправительственным организациям Мексики с предложением начать национальную кампанию по распространению документа «Приложим усилия для достижения мира и справедливости», предлагая обсудить, дополнить и подписать его.

С особой просьбой САНО обращается к Сапатистскому Фронту Национального Освобождения (СФНО), чтобы он вместе с другими общественными организациями, группами и частными лицами, независимыми и критичными по отношению к политическим партиям, установил информационные столы, организовал обсуждение и сбор подписей, принял участие в создании бригад, которые с той же целью, начали бы посещение учебных заведений, заводов, магазинов, деревень, хуторов, общин, любых мест, где есть порядочные и благородные люди, чтобы предложить им присоединиться к этому осуждению войны. САНО предлагает так же, чтобы организаторы этих столов и бригад информировали других и обсуждали с ними не только тему войны в Ираке, но и пагубные последствия неолиберальной политики и глобализации на наших землях, разоблачая местных сообщников и соучастников этой политики смерти и разрушения.

ПЯТОЕ. САНО обращается к комитетам солидарности с сапатистской борьбой в Европе, Латинской Америке и во всем мире, чтобы искренне попросить их, чтобы они, по мере своих возможностей и воображения, распространили этот манифест, и организовали его обсуждение, дополнение и подписание в своих собственных странах.

Отдельно САНО с искренним уважением обращается к североамериканскому и британскому народам, а также к организациям, частным лицам, артистам, интеллектуалам и религиозным деятелям этих стран, чтобы попросить их о том, чтобы подписав этот документ, или же каким-то другим образом, они отмежевались от преступного сумасшествия своих правительств.

ШЕСТОЕ. САНО предлагает разным организациям и группам, создающимся сейчас для координации усилий и осуществления совместных акций, регулярно информировать общественное мнение о проводимых акциях и количестве собранных подписей, и сообщать об этом на электронный адрес создателей документа: http://www.zmag.org.

СЕДЬМОЕ. САНО предлагает к 1 мая 2003 года, дню Международной солидарности трудящихся, подготовить общемировой доклад о развитии этой инициативы.

Братья и сестры!

Мы не можем молчать перед лицом происходящего сегодня. Пока наши правительства делают вид, что заботятся о мире, пока наши правительства борются между собой за передел того, что останется от разрушенной страны, пока наши правительства высказывают свои сожаления в связи с войной… из-за возможных потерь прибыли крупных предприятий, пока наши правительства избегают открытого и прямого осуждения тех, кто развязал войну против всего человечества, мы не можем позволить того, чтобы цинизм и безразличие стали новой религией.

Некоторым подписание документа может показаться чем-то слишком малым и незначительным, но кроме подписи предлагается еще и обсуждение и дополнение этого текста, подписать эту декларацию вовсе не значит сделать это взамен других акций, наоборот, она должна послужить тому, чтобы в этих акциях участвовали как можно больше людей, чтобы как можно больше людей заставили услышать свой голос и чтобы как можно больше людей вступило в это движение, ставшее мировым, как и война, которая породила его возникновение. Для сапатистов важно не столько число подписей, сколько непокорность и вызов, который ими брошен. Всеми средствами, во всех местах, на всех языках и всеми цветами скажем — Нет войне!

Демократии!

Свободы!

Справедливости!

Из гор юго-востока Мексики.

От имени Подпольного Революционного Индейского Комитета — Генерального Командования Сапатистской Армии Национального Освобождения.

Субкоманданте Маркос

Мексика. Апрель 2003.

Декларация интеллектуалов мира

Возможность создания движения, достаточно мощного для того чтобы остановить войну в Ираке или успешно предотвратить следующие войны в Сирии, Иране или Венесуэле зависит от множества факторов. Наверное, один из важнейших из них связан с количеством участников этого движения.

Чтобы эффективно противостоять тем, кто сегодня стоит у власти, наше движение непрерывно растет в числе, уровне сознания и ответственности его участников. Мы должны выйти на тех, кто против войны, но до сих пор не предпринял в связи с этим никаких действий. Мы должны выйти на тех, кто потрясен происходящим, но до сих пор не знает, как выразить свое несогласие с войной и политикой, на которую она опирается. Мы должны выйти на тех, кто сейчас поддерживает войну, но не знаком ни с ее контекстом, ни с предшествовавшей ей исторической ситуацией и не представляет ее последствий.

Таким образом, главная наша задача, кроме демонстраций, — это говорить с людьми, выслушивать их убеждения, их сомнения и мнения, и в процессе этого постараться донести до них альтернативную точку зрения, способную разбудить критическое восприятие реальности и чувство солидарности с другими. Мы должны искать тех, чьих адресов у нас нет. Мы должны стучаться в каждую дверь наших районов. Мы должны делать это вновь и вновь. Мы должны говорить об этом с нашими товарищами по работе, с теми, кого встречаем, когда идем за покупками, с нашими соседями, с теми, кто сидит возле нас в университетской аудитории или за соседней партой в школе и вообще, где угодно. Мы должны организоваться.

На другом, более высоком уровне, наши коллективные усилия тоже должны привести нас к новым группам людей, отличным от нас. Наши демонстрации, вместо того чтобы концентрироваться только в центрах городов, должны пройти через другие, новые районы. Во время этих демонстраций мы должны говорить с теми, кто станет невольными зрителями этих акций. Тысячи групп могут направиться в различные торговые центры, установить там информационные столики, чтобы говорить с людьми их посещающими. Разговаривать и разговаривать. Это является основой для достижения все более мощных демонстраций, все более глубокого уровня убежденности, что увеличит в итоге политическую цену войны для правящих элит, а для нас откроет новые возможности действия.

Если 100 или 500 или 5 тысяч или 50 тысяч человек окажутся готовы, в качестве метода давления на правящие элиты, блокировать улицы или доступ в административные здания, при постоянно растущей поддержке населения, это будет прекрасно, особенно если объект этой кампании — часть военной машины, как в случае перекрытия железных дорог в Европе, когда по ним перевозилось военное оборудование. Но разве не могли бы те же самые люди выйти разговаривать с населением за день до или на один день после подобных акций, чтобы распространить эти идеи и добиться того, чтобы другие тоже стали их активными участниками?

Наши демонстрации создают контекст, который облегчает контакт с населением, а наша цель — организация населения. Несмотря на всю свою важность демонстрации, митинги и блокады не приводят сами по себе к организации. Для того, чтобы выслушать различные видения реальности и изменить менталитет, необходимо, чтобы мы сначала выслушали других, а затем дать нашу точку зрения и все аргументы по поводу происходящего. Еще нам нужно научиться относиться с пониманием и искренним уважением к разным позициям, отличным от наших. Необходимо разговаривать.

Чтобы победить в борьбе с этой войной, и кроме нее — с последующей и вообще с основными причинами войн и несправедливости, нам необходимы сотни тысяч убежденных и последовательных членов движения. Но даже тогда, когда мы будем долго говорить с теми, кто с нами не согласен, каким образом мы сможем оценить наши реальные достижения и что сможет стать отправной точкой нашего разговора с незнакомыми людьми?

Одной из возможных для нас техник может стать подготовка на планетарном уровне некой декларации с целью ее всеобщего подписания, текст который стал бы своевремен сегодня и в то же время не устарел бы в зависимости от коньюктуры момента. Нечто, что было бы конкретно и специфично, но в то же время — достаточно универсально, дабы быть понятным во всех странах, и еще — достаточно глубоко, чтобы назвало основные причины, мешающие людям активно включиться в движение за мир и справедливость.

Могло бы быть что-то наподобие этого:

«Я поддерживаю идеи мира и справедливости.

Я поддерживаю идеи демократии и автономии. Считаю, что ни Соединенные Штаты, ни какая другая страна не должна ни игнорировать волеизъявление народа, ни нарушать или подтачивать принципы международного права, пытаясь добиться голосов на Совете Безопасности путем угроз или подкупа.

Я сторонник идеи интернационализма. Я против того, чтобы любая из стран расширяла по миру сеть военных баз, которая постоянно растет и приводит к накоплению беспрецендентного военного арсенала во всем мире.

Я поддерживаю идеи равенства. Я считаю, что ни Соединенные Штаты, ни одна другая страна в мире должна стремиться быть империей. Я не считаю, что Соединенные Штаты должны контролировать посредством североамериканских корпораций нефть Ближнего Востока и использовать ее как аргумент для достижения политического контроля над другими странами.

Я поддерживаю идеи свободы. Я являюсь противником жестоких режимов в Ираке и любой другой стране, но в то же время я являюсь и противником новой доктрины «превентивных войн», гарантирующей продолжение очень опасного конфликта и являющейся причиной того, что во многих частях планеты Соединенные Штаты воспринимаются, как главная угроза миру. Я являюсь сторонником демократической внешней политики, поддерживающей народное сопротивление империализму, диктатуре и любой форме политического фундаментализма.

Я являюсь сторонником солидарности между людьми. Я заявляю о своей солидарности со всеми бедными и всеми исключенными. Несмотря на кампанию массовой дезинформации, против этой несправедливой, незаконной и аморальной войны выступают миллионы и я хочу присоединить мой голос к их голосам. Я заявляю о своей поддержке религиозных и духовных лидеров всего мира, трудящихся мира и огромного большинства населения разных стран мира, выступающих против этой войны.

Я являюсь сторонником разнообразия. Я хочу чтобы был положен конец расизму, направленному на иммигрантов и людей, у которых отличный от моего цвет кожи. Я хочу прекращения репрессий, как в моей стране, так и во всех странах.

Я выступаю за мир. Я выступаю против этой войны и против всех условий, менталитетов и институтов, которые создают и поддерживают войны и несправедливость.

Я выступаю за поддержание экологического равновесия. Я против вырубки лесов, загрязнения почвы и воды, истощения натуральных ресурсов, нарушения биологического разнообразия, элементов, от которых зависит жизнь.

Я выступаю за справедливость. Я выступаю против экономических, политических и культурных институтов, насаждающих менталитет крысиных бегов, огромного экономического и социального неравенства, всеобщего правления корпораций, извлечения прибыли за счет рабского труда, неравенства по религиозному и половому признаку.

Я сторонник политики, которая направит деньги, тратящиеся сегодня на военные расходы, в сферу образования, здравоохранения, на строительство домов и создание рабочих мест.

Я выступаю за мир, деятельность политических, экономических и общественныех институтов которого будет направлена на укрепление взаимопомощи между людьми, достижение равенства, поощрение гражданского участия в принятии решений, сохранение разнообразия и практику полной демократии.

Я выступаю за мир и справедливость, и кроме того, беру на себя обязательства приложить усилия для достижения мира и справедливости.»

Если миллион или больше миллиона человек в разных странах мира поймут суть этого манифеста и смогут объединиться вокруг изложенных в нем идей, это вызовет очень мощный резонанс как в ближайшем так и в более отдаленном будущем. Это усилит наше движение и даст ему новый позитивный импульс. Мы должны всеми доступными нам средствами организовываться, организовываться, организовываться, особенно среди тех, кто еще не организовался.

Этот манифест уже подписали более 100 интеллектуалов мира, среди них: Ноам Хомски, Тарик Али, Том Хайден, Эдуардо Галеано, Арудхати Рой, Ховард Зин и др.

МИР: СЕМЬ РАЗМЫШЛЕНИЙ В МАЕ 2003 ГОДА

По мере того, как ветшают календари Власти и крупные корпорации средств массовой информации чередуют возглавляемые и организуемые мировым классом политиков фарсы и трагедии, внизу, у широкого и просторного подножия покачнувшейся современной Вавилонской башни не прекращается движение. И хотя зачастую его голос походит пока лишь на невнятное бормотание, многие вновь обретают слово и способность быть зеркалом и стеклом. В то время как сверху диктуется политика разобщения, в подвале мира все те, кто другие, находят себя и другого — того, кто, отличаясь, тоже — другой и тоже внизу.

Участвуя в воссоздании слова-зеркала и слова-стекла, Сапатистская Армия Национального Освобождения вернулась к диалогу с социальными и политическими движениями и организациями мира. На этом начальном этапе, вместе с братьями и сестрами из Мексики, Италии, Франции, Германии, Швейцарии, Испании, Аргентины и Соединенных Штатов мы готовим совместную тематику для обсуждения.

Речь не идет ни о заключении политических или программных договоренностей, ни о попытке создания новой версии Интернационала. Задача — не в объединении теоретических концепций или приведении понятий к общему знаменателю, а в нахождении и/или создании общих тем для обсуждения. Речь идет о строительстве теоретических и практических образов, которые могут быть видимы и ощутимы из разных мест.

В качестве вклада в эту работу САНО представляет эти семь размышлений. Стремясь «застолбить» их в пространстве и времени, мы признаем свою теоретическую и практическую ограниченность, и прежде всего то, что нашему видению недостает глобальности. Но это наш первый вклад в создание мировой повестки дня.

Мы благодарим мексиканский журнал «Ребельдия», предоставивший свои страницы для публикации этих размышлений, а также все итальянские, французские, испанские, североамериканские и латиноамериканские издания, делающие то же самое.

О месте теории (и теоретического анализа) в политических и общественных движениях обычно забывают. Тем не менее, все то, что зачастую выглядит чем-то совершенно очевидным, обычно таковым не является, в этом случае, речь о проблеме влияния теории на практику и теоретическом «рикошете» последней. Кроме того, проблема теории — это еще и проблема того, кто ее создает.

Я не отождествляю понятия «теоретик» или «теоретический аналитик» с понятием «интеллектуал». Второе гораздо шире. Теоретик — это всегда интеллектуал, но интеллектуал совершенно не обязательно должен быть теоретиком.

У интеллектуала (и, разумеется, у теоретика) всегда есть право на выражение своего мнения по поводу различных социальных движений. И это не только его право, это его долг. Некоторые интеллектуалы заходят в этом гораздо дальше и превращаются в новых «политических комиссаров» мысли и действия, судя о других категориями «добра» и «зла». Их «оценки» связаны с тем, на каком месте они находятся сейчас и тем, на каком им хотелось бы находиться.

Мы думаем, что то или иное социальное движение не должно ни «возвращать» оценок, получаемых от других, ни давать «оценивающих» его интеллектуалам определения как «хороших» или «плохих», согласно тому, как они оценивают движение. Антиинтеллектуализм — это не более чем собственная неосознанная апология, которая как таковая, лишь определяет уровень «половозрелости» движения.

Мы считаем, что слова оставляют следы, следы определяют пути, а пути требуют определений и обязательств. Отдающие свое слово в поддержку или против того или иного движения, обязаны не только произнести его вслух, но и, помня о своих целях, постараться «заострить» его. «Ради чего?» и «Против чего?» — вопросы, которые должны сопровождать такое слово. И не для того, чтобы приглушить или заставить его замолчать, а как раз чтобы дополнить его и сделать более действенным, то есть, что бы то, что говорится, было услышано теми, кем это должно быть услышано.

Создавать ту или иную теорию изнутри общественного или политического движения — это не одно и то же, что делать то же самое из академии. Я говорю «академия» не в смысле «стерильности» или научной «объективности» (несуществующих); а только чтобы указать на место в пространстве размышления и производства идей, того что возникает «вне» движения. И это «вне» не значит, что нет «симпатий» или «антипатий», просто эти идеи рождаются не изнутри движения, а по поводу движения. Так, академический аналитик оценивает достоинства и недостатки, достижения и ошибки движений прошлого и настоящего и, кроме того, пытается предсказать пути и результаты.

Порой некоторые академические аналитики стремятся руководить движением, то есть хотят, чтобы движение следовало их указаниям. В этом случае, главный упрек академика, в случае если движение ему «не подчиняется» заключается в том, что все «ошибки» движения вызваны тем, что его участники не видят того, что для него, академика, совершенно очевидно. Зачастую (не всегда, конечно), эти кабинетные аналитики характеризуются недостатком памяти и порядочности. Сегодня они говорят и предсказывают одно, завтра происходит противоположное, такой аналитик обычно теряет память и начинает теоретизировать заново, начисто забыв о том, что утверждал совсем недавно. И кроме того, он ведет себя нечестно, не побеспокоившись выразить минимальное уважение к своим читателям или слушателям. Он никогда не скажет: «вчера я сказал то-то, чего не произошло, произошло противопроложное сказанному мной, я ошибся». Цепляясь за «сегодняшнюю актуальность» новостей фильтруемых средствами массовой информации, кабинетный теорик стремиться «забыть» о своих вчерашних утверждениях. В теории этот академик производит некий эквивалент фаст-фуд, «пищи-мусора» для интеллекта, которая не питает, а лишь развлекает.

В других случаях, некоторые движения отказываются от собственной спонтанности и следуют теоретическим выкладкам академии. Обычно это приносит больше вреда, чем пользы. Если академия ошибается, она скоро «забывает» об этом, если же ошибается движение — оно терпит поражение. Иногда руководства движений ищут некого «теоретического алиби», то есть того, что способно придать веса и согласованности их практике, и обращаются к академии с просьбой обеспечить им это. В этих случаях теория становится апологией, лишенной всякой критики, зато с обильным риторическим содержанием.

Мы считаем, что движение должно создавать свои собственные теоретические размышления (но не собственную апологию). В них может быть включено то, что не может быть создано кабинетным теоретиком — трансформирующая практика самого движения.

Мы предпочитаем слушать тех и беседовать с теми, кто размышляет и создает свой теоретический анализ внутри и вместе с движениями и организациями, а не вне, или еще хуже, за счет этих движений. Тем не менее, мы привыкли выслушивать все мнения, обращая внимание не столько на то, кто их высказывает, сколько на то, откуда они высказываются.

В наших теоретических размышлениях мы говорим не о чем-то свершившемся и неизбежном, а о том, что видим как тенденции. Тенденции, которые не только не превратились в нечто всеобщее и абсолютное (пока), но и могут быть (и должны быть) изменены.

Темой наших сапатистских теоретических размышлений обычно являемся не мы сами, а реальность, в которой мы действуем. И характер этих размышлений является приближенным, ограниченным во времени, в пространстве, в концепциях и в структуре этих концепций. Поэтому мы отвергаем все попытки подавать то что мы говорим и делаем, как нечто универсальное и неизменное во времени.

Ответы на вопросы о сапатизме содержатся не в наших размышлениях, а в нашей практике. И в нашем случае, эта практика обладает мощным моральным, этическим зарядом. То есть, мы стремимся (не всегда удачно, конечно) к действиям, согласованным не только с нашим теоретическим анализом, но и с тем, что мы считаем нашим долгом. Мы стараемся быть последовательными, всегда. Может быть поэтому мы не прагматики (прагматизмом называют «практику без теории и без принципов»).

Авангарды чувствуют, что должны руководить чем-то или кем-то (и в этом отношении они очень похожи на академических теоретиков). Авангарды стремятся ко власти и работают на это. Некоторые из них даже готовы заплатить соответствующую цену за собственные ошибки и отклонения в своей политической деятельности. Академия обычно платить не готова.

Мы чувствуем, что наш долг — в том, чтобы начинать, продолжать, сопровождать, находить и открывать пространства для чего-то и для кого-то, включая и нас самих.

Прогулка, пусть даже совершенно повествовательная, по различным сопротивлениям страны или планеты, это не только пространство для воображения, в ней более чем реальность настоящего, угадываются черты будущего.

Участники этой прогулки и соучастники этого воображения, могут видеть то, чего не видно тем, кто занят сложением и вычитанием за письменными столами общественных наук, они могут видеть, что хотя несомненно важны и путник, и его шаг, особенно важны дорога, ее направление, ее цель. Когда мы рассказываем, анализируем, обсуждаем и спорим, мы делаем это не только, чтобы понять суть происходящего, но и чтобы, и даже в первую очередь для того, чтобы постараться изменить это настоящее.

Теоретической размышление о теории именуется «метатеорией». Метатеория сапатистов — это наша практика.

В умирающем календаре национальных государств власть принимать решения принадлежала классу политиков. Она учитывала в свою очередь мнение других властей — экономической, идеологической и общественной, но обладала по отношению к ним некоторой степенью автономии. Эта относительная автономия давала власти возможность «видеть дальше» и вести национальные общества к определенному будущему. В этом будущем, власть экономическая не только оставалась властью, но и становилась все более и более мощной.

В искусстве политики артист полиса — правитель, был специализированным вожаком, знатоком гуманитарных наук и искусств, включая военное. Мудрость правления заключалась в адекватном обращении к различным ресурсам государственной власти. Большее или меньшее обращение к одному или нескольким из этих ресурсов определяло стиль правления. Равновесие между управлением, политикой и репрессиями характеризовало продвинутую демократию. Большой удельный вес политики, малый — управления и скрытые репрессии имели место в случае популистского режима. Массовые репрессии и ничего в сфере политики и управления были типичны для военной диктатуры.

В те времена в международном разделении труда странам «развитого» капитализма, в качестве правителей соответствовали государственные мужи (или жены), странам же «неполноценного» капитализма полагалось иметь правительства горилл. Военные диктатуры отражали истинное лицо современности — лицо чудовища, жаждущего крови. Демократии не только были масками, скрывавшими эту иную, подлинную суть тех, кто их носит, но и готовили народы к новому этапу развития, когда деньги найдут лучшие условия для самоувеличения.

Глобализация отмечена не только революцией цифровых технологий. Всегда существовавшее стремление Денег к транснационализации нашло пути и условия, позволяющие разрушить преграды на пути к их мечте — завоевать своей логикой всю планету. Одна из этих помех — границы и национальные государства являлись и являются объектом мировой войны (четвертой). Национальные государства вступают в эту войну, испытывая острейшую нехватку средств экономических, политических, военных, идеологических и, как показали последние войны и соглашения о свободной торговле, средств юридической защиты.

История не закончилась падением Берлинской стены и крушением социалистического лагеря. Основной задачей войны, развязанной Деньгами является достижение нового мирового порядка, и на поле битвы лежит тяжело раненное и взывающее о помощи национальное государство.

«Обществом Власти» мы называем правящую группу, заменившую класс политиков в функции принятия фундаментальных решений. Речь идет о группе, узурпирующей всю экономическую власть, причем на уровне не какой-то одной страны, а множества. Обладающее строгой внутренней организацией (подобно модели «акционерного общества закрытого типа»), Общество Власти разработало собственные цели и методы для их достижения. Несмотря на то, что процесс его формирования и консолидации еще не закончен, Общество Власти стремится занять свободное пространство, оставленное национальными государствами и их классами политиков. Общество Власти контролирует финансовые организации (и в результате этого, целые страны), средства связи, промышленные и коммерческие корпорации, образовательные центры, армии, а также государственную и частную полицию. Общество Власти стремится к созданию планетарного государства с соответствующим наднациональным правительством, но не предпринимает никаких действий для достижения этого.

Несмотря на то что глобализация оказалась травматическим опытом для всего человечества, основной ее удар пришелся по Обществу Власти. Измотанное усилиями перескочить, без каких бы то ни было посредников, от уровня кварталов и общин к гиперполису, от местного ко всепланетному (пока создается Супранациональное правительство), Общество Власти вновь пытается укрыться внутри одного умирающего национального государства. Национальное государство Общеста Власти создает лишь видимость собственной мощи, что уже само по себе является достаточно шизофреничным симптомом. Государство-нация в метрополиях не более чем голограмма.

Национальное Государство, существовавшее в течение десятилетий, как пример стабильности, сегодня находится на грани исчезновения. Но его голограмма продолжает подпитываться догмами, ведущими между собой борьбу за право заполнить пустоту, созданную и акцентируемую глобализацией. Объединение мира во времени и пространстве является для Власти элементом, который она до сих пор не в состоянии переварить. «Другие» находятся уже не в «других» местах, а везде и всегда. А «другой» для Власти — это всегда угроза. Как от нее защититься? Прибегнув к голограмме Нации и обвиняя «другого» в том, что он агрессор. Так, одним из аргументов мистера Буша для оправдания войн против Афганистана и Ирака, было то, что эти страны угрожали североамериканской нации. Но, если отвлечься от «реальности» созданной CNN, над Кабулом и Багдадом развеваются сегодня не столько звездно-полосатые флаги, сколько штандарты крупных транснациональных корпораций.

В голограмме государства-нации, главная ложь современности — это так называемая «индивидуальная свобода», находящаяся на самом деле в тюрьме, которая, будучи глобальной, не становится от этого менее суровой. Роль личности при этом настолько смазывается, что никакой вчерашний имидж «героев», не способен дать ни малейшей возможности выделиться. «Self made man» («человека, создающего себя самого») больше не существует, и поскольку говорить о «self made corporation»(«корпорации, создающей саму себя») невозможно, перспективы общественного роста стремительно сокращаются. В чем надежда? Вернуться к обсуждению всего этого на уровне улицы или квартала? Вряд ли, фрагментация оказалась столь беспощадной и бесконтрольной, что даже эти минимальные ячейки идентичности оказались серьезно нарушены. На семейно-домашнем уровне? Где и как? Телевидение вошло туда как хозяин, через парадную дверь, интернет, как шпион просочился через щели кибернетического пространства. В недавнем прошлом почти все дома планеты подверглись вторжению британских и североамериканских войск, оккупировавших Ирак.

Государство-нация, присвоившее себе сегодня звание «божественной руки Провидения» (Соединенные Штаты Америки), существует только по телевидению, по радио, в некоторых газетах и журналах… и в кино. На фабрике грез крупных информационных концернов президенты мудры и обаятельны, справедливость всегда торжествует, общество свергает тирана, неповиновение — немедленный и эффективный ответ на любую несправедливость и «и жили они долго и счастливо» остается обещанным национальному обществу результатом. На самом же деле, все происходит как раз наоборот.

Где герои вторжения в Афганистан? Где герои оккупации Ирака? Это при том, что 11 сентября 2001 года имело своих героев, которыми оказались пожарники и жители Нью-Йорка, спасавшие жизни жертв мессианского бреда. Но поскольку эти настоящие герои Власть не интересуют, они были быстро забыты. Для Власти «герой» — это завоеватель (в смысле — разрушитель), а не спаситель (в смысле — создатель). И образ покрытого копотью пожарника, работающего среди руин нью-йоркских башен-близнецов, был заменен на образ танка, сваливающего статую Хусейна в Багдаде.

Современный полис (используя термин «полис» вместо слова «город», я хочу подчеркнуть, что имею в виду пространство именно городских экономических, идеологических, культурных, религиозных и политических отношений) сохранил от полиса классического (вспомните Платона) лишь одну-единственную поверхностную черту — образ овец (народа) и пастуха (правителя).

Но современность изрядно изменила Платоновы образы. Сейчас речь идет лишь о промышленном комплексе: некоторые овцы подлежат стрижке, других забивают на мясо, а «больных» изолируют, уничтожают и «сжигают», чтобы они не заразили остальных.

Неолиберализм выглядит, как эффективный администратор этой бойни-загона, являющихся современным полисом, и объясняет, что единственный путь к достижению этой эффективности — в постоянном нарушении и расширении границ полиса (разумеется, путем вторжений) в масштабах всей планеты — Гиперполис.

Но дело в том, что «администратор» (правитель-пастух) рехнулся и решил забить всех овец сразу, хотя хозяин съесть всех не сможет… и хотя назавтра овец не ни для стрижки, ни для забоя уже не останется. Прежний политик — политик прошлого — (я имею в виду не период «до рождества Христова», а конец ХХ века), был специалистом в области поддержания оптимальных условий для роста стада, он заботился о том, чтобы всегда были овцы и для стрижки и для забоя. И чтоб они не восстали.

Сегодняшний неополитик — это уже не просвещенный пастух, а невежественный волк (и даже не в овечьей шкуре), уверенный в своей безнаказанности, и уже не довольствующийся съедением лишь той части стада, которую ему отдадут, и не выполняющий ни одной из своих основных обязанностей. Поэтому стадо скоро или исчезнет или… восстанет.

Не стоит ли подумать о том, что задача не в «гуманизации» этого загона-фабрики-бойни современного полиса, а в разрушении самой этой логики, в том, чтобы сорвать с себя овечью шкуру и уже без овец обнаружить, что пастух-мясник-подстригальщик не только совершенно бесполезен, но вреден и опасен?

Логика национальных государств заключалась (в общих чертах) в следующем: полис-город объединял вокруг себя территорию (а не наоборот), провинция объединяла несколько полисов, страна объединяла провинции. Таким образом, полис-город был минимальной ячейкой нации-страны, а полис-столица навязывала ей свою логику.

Существовало в те времена подобие общей цели — один или несколько элементов, объединявших этот полис внутри себя, точно так же как и элементы, объединявшие государство-нацию (территория, язык, денежная единица, политико-правовая система, культура, история, и так далее). Эти элементы подвеглись эррозии и подрыву (нередко в прямом смысле) со стороны глобализации.

Но что произошло с полисом при сегодняшнем истощении (доходящем почти до исчезновения) национального государства? И что было первым — полис или национальное государство? Истощение одного или истощение другого? Это не важно. По крайней мере для того, о чем мы сейчас говорим. Была ли вызвана фрагментация (и поэтому, тенденция к исчезновению) национального государства фрагментацией полиса или наоборот? Это другая тема.

Как и в национальном государстве, в полисе потеряно то, что накапливалось в течение долгого исторического периода. Сегодня каждый отдельно взятый полис — это не более чем беспорядочная и хаотическая фрагментация, замещение одних полисов другими, которые не только различны между собой, но зачастую и противоположны.

Власть Денег требует для себя особого пространства, которое не только послужит ей зеркалом ее величия и благополучия, но и защитит ее от «других» полисов (принадлежащих «другим»), находящихся вокруг нее и «угрожающих» ей. Эти «другие» полисы не похожи на варварские общины былых времен. Полис Денег пытается подчинить их своей логике и нуждается в них, но одновременно с этим он и боится их.

Там, где раньше находилось национальное государство (или шла с ним борьба за пространство) сегодня есть лишь беспорядочное скопление полисов. Полисы Денег сегодняшнего мира — это «дома» Общества Власти. Тем не менее там, где раньше существовала юридическая и институционная система, регулировавшая внутреннюю жизнь национальных государств и отношения между ними (международная юридическая структура), сегодня нет ничего.

Международная юридическая структура устарела и место ее занимает сейчас постоянно импровизируемая «юридическая» система Капитала: дикая и беспощадная конкуренция при помощи любых средств, в числе которых — война.

В чем суть программ общественной безопасности городов, если не в защите тех, у кого есть все, от тех, у кого нет ничего? «Мутатис мутанди», программы национальной безопасности, перестали быть программами защиты одной нации от других и превратились в программы борьбы всех против всех и повсюду. Образ города, окруженного (и испытывающего угрозу) поясами нищеты и образ нации, которой угрожают другие страны, начали совпадать. Бедность и недовольство (этих «других», не желающих просто по-хорошему исчезнуть) находятся уже не на периферии, их уже можно встретить почти в любом месте городов… и стран.

Дело в том, что «реорганизация», проводимая властями полисов, этих разрозненных фрагментов, в качестве репетиции или тренировки для национальной реорганизации, бесполезна. Ибо их настоящая задача — не столько в реорганизации, сколько в стремлении изолировать «вредные» элементы, сводя к минимуму резонанс, который могут создать в полисе денег их протесты, борьба и сопротивление.

Те, кто правит городом, на самом деле лишь администрирует процесс фрагментации полиса, в надежде перейти к администрации процесса национальной фрагментации.

Приватизация городских пространств не что иное, как страх, нарушающий свою собственную логику. Полис превратился в хаотичный архипелаг. «Сосуществование» среди меньшинства возможно благодаря совместному страху перед «другим». Да здравствуют частные улицы! За ними последуют частные кварталы, города, провинции, нации, мир… все приватизированное, то есть изолированное и защищенное от «другого». Но даже состоятельный сосед рано или поздно тоже превратится в одного из «других».

Чего не смогла ядерная война, того добьются корпорации. Разрушив все, включая и источник собственного богатства.

Таков мир, не вмещающий ни одного из миров, даже своего собственного. Таков проект Гиперполиса, встающего над руинами государства-нации.

Неужели больше нет национальных целей, способных объединить полисы, нации, общества? Или уже не осталось политиков, способных провозгласить эти цели? В недоверии к политике — хотя это уже нечто куда большее, чем просто недоверие — появляется все больше элементов осуждения и ненависти. Рядовой гражданин все чаще начинает переходить от безразличия к суете политиков, к осуждению, принимающему все более «выразительные» формы. «Стадо» сопротивляется новой логике.

Вчера политик определял общую цель. Сегодня, пытаясь делать то же самое, но терпит поражение. Почему? Может быть, потому, что он добился собственной дискредитации? Или, точнее, проституировав цель, он еще в большей степени, проституировал политику как вид деятельности.

Не способный воспринять реальность, как точку отсчета, современный класс политиков создает себя из голограммы, размеры которой отвечают не масштабам его стремлений, а величине сегодняшнего календаря. Правитель деревни не отказался от мысли править городом, провинцией, нацией, целым миром… Дело лишь в том, что его сегодняшний день решается в деревне… и придется ждать ближайших выборов, чтобы сделать следующий шаг.

Если прежде у национального государства была возможность «видеть дальше» и создавать условия, необходимые для того, чтобы капитал производился «ин крещендо» и получал помощь в преодолении своих периодических кризисов, то разрушение основ национального государства больше не позволяет ему справиться с этой задачей.

Общественный «корабль» терпит крушение, и проблема не только в нехватке подходящего капитана, но и в том, что оказывается, что кто-то украл штурвал и его нигде невозможно найти. Если деньги стали динамитом, «операторами» по снесению здания были политики. Разрушив фундамент национального государства, традиционный класс политиков разрушил и основу своего существования. Сегодня всемогущие политические атлеты, не веря своим глазам, глядят на… недалекого торгаша, не имеющего ни малейшего понятия об искусстве управления государством, который даже не победил, а просто заменил их.

Традиционный класс политиков не способен восстановить основы национального государства. Как хищная птица, он довольствуется сегодня кормежкой за счет грабежа стран, и роется в грязи и крови, на которых строится империя денег. Пока он откармливается, бог денег ждет его за столом… в виде блюда.

Свобода рынка претерпела одну удивительную метаморфозу: человек теперь свободен выбирать в какой торговый центр ему идти, но в любом из них магазины и марки продуктов всегда будут одними и теми же. Старая сказка о свободе, проистекающей из тирании торговли, «свободы спроса и предложения», стала неактуальной.

Основы «западных демократий» подорваны. На их обломках проводятся кампании и выборы. Избирательная пиротехника вспыхивает так высоко, что уже не может осветить руин того, что когда-то называлось политической деятельностью.

Точно так же основа деятельности правительств — государственные соображения — уже никого не интересуют, их место занято соображениями рыночными, определяющими сегодня политику. Зачем нанимать на работу политиков, если маркетологи понимают новую логику Власти гораздо лучше?

Политик, то есть профессионал в вопросах государства, был заменен управляющим. В результате государственное видение дел, исходя из чисто рыночной логики, кажется полным безумием (управляющий — это лишь вчерашний приказчик, глубоко «убежденнный», что успех фирмы — это его личный успех), и таким образом горизонты сужаются и снижаются во всех измерениях.

Депутаты и сенаторы уже не создают законов, эту задачу выполняет «лобби», состоящее из помощников и советников.

Сироты и вдовцы — традиционные политики и их интеллектуалы чешут шевелюры (у кого таковые остались) и пытаются придумать себе новые алиби, чтобы предложить их на рынке идей. Но напрасно — там слишком слишком много продавцов и не видно ни одного покупателя.

Обращение к традиционному классу политиков с предложением стать «союзниками» в борьбе сопротивления стало бы неплохим упражнением по… ностальгии. Обратиться с тем же к неополитикам было бы симптомом шизофрении. Там, вверху, делать совершенно нечего, разве что можно создавать видимость того, что, может быть, что-то возможно еще сделать.

Но есть люди, которые заняты тем, что сначала придумывают существование штурвала, а потом пытается занять место за ним. Есть те, кто его ищет, уверенные, что он лежит брошенный где-то рядом. И еще есть те, кто делает из острова не убежище для самолюбования, а корабль, плывущий чтобы встретиться с другим островом, и еще одним, и еще одним …

IV. Война.

В атмосфере постмодернистского стресса Общества Власти, война — это диван для отдыха. Катарсис смерти и разрушения облегчает самочувствие, но не лечит. Сегодняшние кризисы куда серьезнее кризисов прошлого, поэтому радикальный выход из них — война, предлагаемая Властью, опаснее войн прошлого.

Сегодня глобализация — величайший в истории обман — не предпринимает ни малейшей попытки оправдать происходящее. Спустя тысячелетия после возникновения слова и вместе с ним разумных аргументов грубая сила вновь занимает решающее место в истории.

В истории консолидации Власти, человеческое сообщество превратилось в сосуществование. Война делает это еще более очевидным. Схема пары «подчиняющий-подчиненный» определяет сейчас отношения внутри мирового устройства и стремится стать новым критерием «человечества» даже для самых разрозненных из фрагментов планетарного общества.

Пустое пространство, оставленное государственными деятелями, согласно голограмме национального государства, сегодня оказывается занятым управляющими и карьеристами. Однако в ситуации кажущейся капиталистической упорядоченности, военные стратеги корпораций (новое поколение, которое уже не только читает и старается применять на практике Суня-Цзы, но и обладает достаточными материальными ресурсами, чтобы выполнить все необходимые для этого передислокации и маневры) предусматривают войны военные (наряду с войнами экономическими, идеологическими, психологическими, дипломатическими и др.) в качестве одного из элементов своей маркетинговой стратегии.

Рыночная логика (максимальная прибыль — всегда и любой ценой!) замещает традиционную военную (разрушение боеспособности противника). А в случае, если международное право этому мешает, оно должно быть или проигнорировано или уничтожено. Времена обоснованных оправданий закончились, сейчас можно не придавать особого значения ни «моральным», ни даже «политическим» оправданиям войны. Международные организации превратились в бесполезные и обременительные памятники прошлого.

Для Общества Власти, человек может быть либо клиентом, либо преступником. Для поощрения первого и уничтожения второго, политики придают незаконному насилию Власти видимость законности. Война уже не требует законов, которые ее «оправдали бы» или «признали бы правомочной», достаточно лишь того, чтобы политики объявили ее и подписали соответствующие приказы.

Если правительство Соединенных Штатов присвоило себе роль «полицейского» в Гиперполисе, следовало бы задаться вопросами: какой порядок оно стремится поддерживать? Чью собственность собирается защищать? Каких преступников будет преследовать? И какой закон даст ему право на подобные действия? То есть кто они — те «другие», от которых должно защищаться Общество Власти.

Для ведения войны нет худших командующих, чем профессиональные военные. Поэтому и раньше самыми великими из генералов и истинными победителями в войнах (не сражавшимися на поле брани) были политики, государственные люди. Но если сегодня их больше не осталось, то кто же командует нынешней войной за мировое господство? Сомневаюсь, что кто-нибудь, находясь в здравом рассудке, будет утверждать, что войной в Ираке командовали Буш или Рамсфелд.

Таким образом одно из двух — командуют или военные, или невоенные. Если это военные — результат можно будет увидеть очень скоро. Военный не останавливается, пока противник не будет полностью уничтожен. Уничтожить его полностью — значит, не нанести ему поражение, а именно уничтожить его, покончить с ним, ликвидировать. В этом случае выход из настоящего кризиса — лишь прелюдия к кризису куда большему, кошмар которого просто неописуем.

Если же это не военные, то кто же? Можно ответить — корпорации. Логика корпораций обычно подавляет логику индивидуальную и заставляет ее действовать в своих интересах. Как живое и разумное существо, корпорация дрессирует своих членов для движения в заданном направлении. В каком? К прибыли. При этой логике деньги направляются туда, где есть лучшие условия для быстрой, растущей и постоянной прибыли. Очевидно, что на этом пути, рано или поздно одна корпорация сталкивается с другой.

Станут ли итоги иракской войны разрешением кризиса в отношениях между крупными корпорациями? Нет, по крайней мере в ближайшем будущем. Продолжительность отвлекающего эффекта этого конфликта для претензий национального-государства-претендующего-стать-супернациональным равна времени рекламного ролика.

«Мы уже победили Ирак, — скажут граждане Соединенных Штатов, — а теперь? Новая война? Где? Это и есть новый мировой порядок? Война, ведущаяся везде и постоянно, прерываемая только рекламными объявлениями?»

Бессильно свалившееся на диван войны, Общество Власти перебирает свои комплексы и страхи. И у тех и других множество имен и лиц, но есть один общий знаменатель — «другой». До глобализации этот «другой» находился где-то очень далеко во времени и пространстве, но сейчас хаотическое строительство Гиперполиса привело его сюда — на «задний двор» Общества Власти.

Культура «другого» становится ненавистным зеркалом. Но не потому, что отражает власть во всей ее алчности и жестокости, а потому что рассказывает историю «другого». Другой не только не зависит от навязываемого ему извне «я» Власти, но и обладает своей собственной историей и достоинством, даже не подозревая о существовании этого «я» или его возникновении в будущем.

В Обществе Власти за маской личного успеха скрыто, поражение человека в его искусстве жить вместе с другими, в его коллективной сущности. А маска, в свою очередь, скрывает тот факт, что успех этот стал возможен за счет разрушения другого, коллективного существа. В течение десятилетий в воображении Власти слово «коллективное» отождествлялось с такими понятиями, как «злое», «незаконное», «ненавидящее», «жестокое», «беспощадное». «Другой» — это облик восставшего Люцибелла из новой «Библии» Власти (проповедующей не искупление, но подчинение), поэтому необходимо вновь изгнать его из рая. Вместо пылающего меча — крылатые ракеты.

Настоящее лицо «другого» — это его культура. Язык, верования, ценности, традиции, история создают коллективное тело народа и позволяют ему отличаться от иных народов и, исходя из этого отличия, общаться с ними. Нация без культуры — это нация без лица: без глаз, без ушей, без носа, без губ… и без мозга.

Разрушение культуры «другого» — самая полная форма его уничтожения. Грабеж культурных сокровищ Ирака не был результатом недосмотра или упущения со стороны оккупационных войск. Это была еще одна боевая операция.

В великих войнах великие тираны и палачи прилагали особые усилия к разрушению культуры. Схожесть между ненавистью к культуре у Гитлера и у Буша не результат того, что оба обладают одинаковыми чертами сумасшествия. Схожесть — в проектах подчинения мира, вдохновлявшие когда-то одного и не дающие покоя другому.

Культура — одна из немногих вещей, до сих пор поддерживающих жизнь в национальном государстве. Уничтожение культуры станет контрольным выстрелом. И никто не придет на похороны. Причем не из несознательности, а из-за нехватки «рейтинга».

Стартовыми военными событиями нового века не стали ни крушение башен-близнецов, ни бесславный и мало кому интересный спектакль с памятником Хусейну. XXI век начался глобализированным «нет войне!», вернувшим человечеству его сущность и объединившим его во имя единой цели. Никогда раньше в истории человечества, такое мощное «нет!» не потрясало планету.

Начиная с интеллектуалов всех мастей и величин и заканчивая неграмотными жителями самых безвестных уголков земли, «нет!» превратилось в мост, объединивший общины, деревни, поселки, города, провинции, страны и континенты. В манифестах и манифестациях это «нет!» стремилось отстоять превосходство разума перед силой.

Хотя это «нет!» частично угасло с оккупацией Багдада, в его все еще звучащем эхе больше надежды, чем бессилия. Тем не менее с тех пор многие переместились в пространстве теории и поменяли вопрос: «Что делать, чтобы остановить войну?» на другой: «Где произойдет следующее вторжение?».

Есть люди, наивно считающие, что заявления правительства Соединенных Штатов об отсутствии у него намерений применять военную силу в отношении Кубы, говорят о том, что можно не опасаться североамериканской военной акции против карибского острова. Однако стремление североамериканского правительства вторгнуться на Кубу и оккупировать ее реально. И это нечто большее, чем просто стремление. Сегодня это уже планы, с маршрутами, сроками, контингентами, этапами и целями, частичными и последовательными. Куба не просто территория, подлежащая завоеванию. Это вызов. Недопустимая вмятина на шикарном автомобиле неолиберальной современности. А морские пехотинцы — жестянщики. Если эти планы осуществятся, станет очевидно, как сейчас в Ираке, что целью было не свержение господина Кастро Руса и даже не изменение политического режима.

Вторжение и оккупация Кубы (или любой другой точки мировой географии) больше не нуждается в прикрытии в виде заявлений интеллектуалов «обеспокоенных» действиями национального государства (возможно, единственного, оставшегося таковым в Латинской Америке), направленными на усиление внутреннего контроля.

Если североамериканское правительство даже не смутилось от осторожного возражения ООН и правительств «первого мира», и не поколебалось перед прямым осуждением миллионов людей всей планеты, никакие протесты никаких интеллектуалов его не остановят (говоря о Кубе, несколько дней назад стало известно о «геройском» акте израильских солдат — казни одного палестинца выстрелом в затылок. Палестинцу было 17 месяцев от роду. Кем-то была сделана какая-нибудь декларация, какой-нибудь манифест с возмущенными подписями? Избирательный ужас? Усталость сердца? Или это самое «осуждаем в любом месте и от кого бы ни исходило» раз и навсегда включает все и каждую дозы террора, спускающегося сверху на тех, кто снизу? Достаточно просто сказать «нет» и всё?).

Этот террор не остановят выступления протеста, какими бы массовыми и продолжительными они ни были, даже внутри самих Соединенных Штатов.

Я хочу сказать, ОДНОГО ЭТОГО НЕДОСТАТОЧНО.

Главный элемент заключен в готовности жертвы к сопротивлению, гибкости ее ума, способного комбинировать различные формы сопротивления и еще в том, что может выглядеть достаточно «субъективным», — в воле людей, ставших жертвой. Таким образом, земли, оказавшиеся целью захвата (будь то Сирия, Куба, Иран, горы юго-востока Мексики) должны превратиться в территорию сопротивления. И я имею в виду не количество окопов, оружия, засад и систем безопасности (которые, тем не менее, тоже нужны), а о готовности («духа», сказали бы некоторые) людей к сопротивлению.

Кризисы наступают раньше, чем приходит их осознание, но размышления о последствиях или выходах из этих кризисов превращаются в политические действия. Массовое пренебрежение классом политиков — это не отказ от занятия политикой, а лишь отказ от определенной формы делания политики.

Если сегодня, на крайне ограниченном горизонте календаря Власти не виден никакой новый способ делания политики, то это совешенно не значит, что его нет вообще, что он не рождается в немногих (или многих) фрагментах различных человеческих обществ нынешнего мира.

В истории человечества все непокорности казались бесполезными не только накануне, но и во время самых глубоких ночей отчаяния. Но парадокс времени в том, что течет оно в нашу пользу. Если мы способны в это поверить.

Могут рухнуть многие статуи, но если поколения сохранят и укрепят свою решимость, победа непокорности окажется возможной. У нее не будет конкретной даты и не будет никаких торжественных парадов, просто возможности аппарата, превращающего собственный механизм в проект нового порядка, в какой-то момент полностью истощатся.

Я не проповедую пустую надежду. Я лишь хочу, чтобы все мы вспомнили мировую историю, и в каждой из стран — историю национальную.

Мы победим не потому, что это наша судьба, или потому, что так написано в наших соответствующих повстанческих или революционных библиях, а потому, что мы работаем и боремся ради этой победы.

Для этого необходимо чуть-чуть уважения к другому, который со своей, другой стороны, сопротивляется тому же. И побольше скромности, чтобы помнить, что у этого другого нам всегда есть чему научиться. И мудрость, чтобы не копировать, а создавать собственные теорию и практику, в которых не будет высокомерия, которые смогут признать ограниченность наших собственных горизонтов, но будут содержать инструменты, необходимые для их расширения.

Задача не в укреплении сегодняшних статуй, а в том, чтобы работать ради мира, в котором статуи будут служить лишь для того, чтобы на них гадили птицы.

Мир, в который поместится множество непокорностей. Не интернационал непокорности, а многооцветное знамя, музыка из множества разных мелодий. И если сегодня в ее звучании немало диссонансов, то это только потому, что календарь тех, кто внизу, пока лишь начинает создание партитуры, где каждая нота найдет свое место, свой объем, и главное — свою связность с другими нотами.

История далеко не закончилась. А в будущем — достойное, братское со-бытие разных человеческих существ станет возможно не в результате войн, направленных на подчинение другого, а благодаря этому «нет!» рожденному из стольких сердец, и как когда-то в давние времена, благодаря общему делу и вместе с ним — из жажды жизни… ради человечества, против неолиберализма.

Из гор юго-востока Мексики

Субкоманданте Маркос.

САПАТИСТСКАЯ АРМИЯ НАЦИОНАЛЬНОГО ОСВОБОЖДЕНИЯ

Мексика

20 июля 2003 г.

Национальной и международной прессе.

Дамы и господа!

Не делайте вид, что вам безразлично. Я знаю, что все это время вы скучали и по мне и по моим неудачным шуткам. Перестаньте страдать, я опять с вами. И поскольку прекрасно могу себе представить, как вам скучно от этой трагикомедии, именуемой мексиканской политической жизнью, я вернусь к моему игривому и жизнерадостному стилю, который всегда был отрадой для больших и маленьких.

Мне известно, что директора ваших редакций растеряны. И это понятно — как сразу решить, где следует публиковать новости о Гордильо и «новой ИРП»,[120] о «самосамоубийстве» Дигны Очоа,[121] о проблемах Блэра и о «самосамоубийстве» Келли[122] (похоже, это уже эпидемия) и о дележе добычи, которой являются назначения «руководства политических партий». В какую рубрику следует отнести эти новости? В криминальную хронику? В светскую жизнь? В юмористический вкладыш? В общем, задачи перед ними стоящие — не из простых. Проэтому великодушно передаю вам некоторые «утечки информации», но не выдавайте ее источника, иначе после этого меня, в лучшем британском стиле, просто постараются убрать. Да нет, что вы, не за что. Конечно.

ПЕРВОЕ. Что сапатисты попросили сообщить министру иностранных дел Луису Эрнесто Дербесу, что «повторное провозглашение» им плана «Пуэбла — Панама» было бесполезно, потому что на повстанческих землях его осуществление не будет допущено. Они говорят, что у них достаточно средств и организованности, чтобы помешать реализации вышеупомянутого плана. И это не угроза, а предсказание.

ВТОРОЕ. Что Генеральное Командование САНО отправило послание бандам боевиков, копошащимся в Чьяпасе. И в послании говорится более-менее следующее: «Закон Талиона гласил «глаз за глаз и зуб за зуб», но мы, поскольку находимся сейчас в скидке, предлагаем «два глаза за глаз и челюсть за зуб», так что если вас это устраивает, решайтесь.

ТРЕТЬЕ. Что знаменитое (в горах юго-востока Мексики) и неуловимое (на шкале приемника) «Повстанческое Радио. Голос САНО» в ближайшем будущем начнет свое вещание на коротких волнах интергалактического пространства. Что у Супа будет специальная часовая музыкальная программа и выходить в эфир она будет как обычно, ночью. Что нет, петь Суп не будет, он предложит слушателям музыкальную фонограмму в сопровождении сказок и рассказов. Что программа «Дурито ДЖ» сейчас под вопросом, потому что жук начинает выделываться и не подписывает контракт (он требует программы по 24 часа в день).

ЧЕТВЕРТОЕ. Что мы просим мексиканское и международное гражданское общество освободить дни 8, 9 и 10 августа. Почему — неизвестно.

С гор юго-востока Мексики

СупМаркос

Мексика, июль 2003 г.

Коммюнике подпольного Революционного Индейского Комитета — Генерального КомандованиЯ Сапатистской Армии Национального Освобождения

Мексика.

20 июля 2003 г.

Народу Мексики

Народам мира

Братья и сестры!

Несколько месяцев назад мы заявили связях и соглашениях, существующих между правительствами Мексики и Испании с целью подавления борьбы мексиканских индейцев в обмен на экстрадицию басков, проживающих в нашей стране. Бойня в Актеале, в Чьяпасе, в декабре 1997 года и неоправданные и незаконные депортации басков мексиканским правительством в конце 90-х стали последними штрихами к модели глобализации, навязываемой нам властью.

В последние дни, правительство сеньора Фокса, именующее себя «правительством перемен» продолжило эту позорную традицию произвольных задержаний и выдворений из Мексики басков, обвиняемых испанским государством в совершении преступлений. Депортируемые баски подвергаются пыткам сначала со стороны мексиканской полиции, а затем, по прибытии в Испанию, со стороны гражданской гвардии, как это было доказано в случае сеньора Хосе Мигеля Этксеандиа Меабе, по поводу чего этот «видный деятель» в сфере защиты прав человека, по имени Бальтасар Гарсон, не сказал ни слова. Случай сеньора Лоренсо Льоны Олальде, находящегося сегодня в тюрьме в городе Мехико — вообще верх произвола, потому что его обвиняют в преступлениях в период, когда его не было на испанской территории, и кроме того, у него мексиканское гражданство.

Несколько дней назад многие баски были задержаны и похищены мексиканской полицией, чтобы после предстать перед обвинением в сотрудничестве с баскской военно-политической организацией ЭТА. Доказательства, для оправдания этих задержаний, приводимые мексиканским и испанским правительствами, столь же прочны как и те, что были представлены Бушем и Блэром для оправдания нападения на Ирак, то есть — фальшивы.

Одновременно с этими арестами и выдворениями, резко возросла активность банд боевиков в юго-восточном мексиканском штате Чьяпас. В частности в чьяпасской зоне Лос-Альтос, в районе муниципалитетов Ченало, Пантело и Канкук боевики находятся в состоянии лихорадочной деятельности, что говорит о планах подготовки аргессии.

В качестве главных целей своих будущих нападений боевики указали лагеря беженцев в Сан-Педро-Поло, так называемый «Восьмой лагерь» и Актеаль, и уже несколько ночей подряд они собираются, чтобы пьянствовать, после чего открывают стрельбу в воздух дабы набраться мужества. В то же самое время, армейские гарнизоны и государственная полиция, находящиеся в этой зоне, прекратили патрулирование и наглухо закрылись в своих казармах, наверняка чтобы заявить после, что «мы ничего не слышали».

Таким образом, сегодняшняя «атмосфера» очень напоминает ту, что была накануне бойни в Актеале, Ченало, Чьяпас, в результате которой 45 мужчин, женщин и детей были зверски убиты боевиками.

САНО уже предупредила лидеров боевиков, что на этот раз безнаказанности не будет.

Мы призываем гражданское общество Мексики и мира потребовать от мексиканского и испанского правительств положить конец этой порочной связи, угрожающей вновь окрасить кровью невинных землю Лос-Альтос Чьяпаса.

Демократии!

Свободы!

Справедливости!

От имени Подпольного Революционного Индейского комитета -

Генерального Командования Сапатистской Армии Национального Освобождения

От имени Автономных Советов Сапатистских Повстанческих автономных муниципалитетов.

Субкоманданте Маркос

Мексика, июль 2003 г.

Коммюнике подпольного Революционного Индейского Комитета — Генерального Командования Сапатистской Армии Национального Освобождения

Мексика.

29 июля 2003 г.

Народу Мексики

Народам мира

Братья и сестры!

Вот наше слово:

Первое. — Как было показано, мир глобализированной власти вступил в самую агрессивную стадию своего развития, превратив войну в основное орудие контроля над другими. Тем не менее, агрессия против иракского народа продемонстрировала не только истинные разрушительные стремления нынешней глобализации, но и вызвала всемирное возмущение, величайшее в истории человечества. Несмотря на павшие статуи, мировое сопротивление выживает и растет. Борьба сапатистов — лишь малая часть многочисленных проявлений человеческого достоинства по всей планете.

Второе. — В нашей стране, класс мексиканских политиков (куда включены все зарегистрированные политические партии и три ветви государственной власти) предал надежды миллионов мексиканцев и тысяч людей из других стран на конституционное признание прав и культуры индейских народов Мексики. Недавно, абсолютно оторванные от реальности, мексикальные политики еще раз прекрасно продемонстрировали свою бесконечную способность выставлять себя в качестве посмешища, проведя самую комичную в истории Мексики избирательную кампанию. Высокий уровень воздержавшихся при голосовании на выборах прошлого 6 июля 2003 года был естественной народной реакцией на это, то чего они до сих пор не хотят видеть.

Третье. — Учитывая все это, САНО решила полностью прекратить любые контакты с федеральным правительством и политическими партиями, и сапатистские общины утвердили свое решение о превращении сопротивления в свою основную форму борьбы. В соответствующих коммюнике, оглашенных членами ПРИК-ГК САНО первого января этого года в городе Сан-Кристобаль-де-Лас-Касас, Чьяпас, мы, сапатисты, подтверждаем наше качество повстанцев и заявляем, что несмотря на глупость и слепоту мексиканских политиков, так называемые «Договоренности Сан-Андреса о правах и культуре индейцев» (подписанные федеральным правительством и САНО 16 февраля 1996 года и отраженных в так называемой «Инициативе закона КОКОПА») на повстанческих территориях будут выполняться.

Четвертое. — Пользуясь этим случаем, мы, сапатисты, настаиваем на нашем праве выражать нашу солидарность со справедливой борьбой народов Мексики и мира, это — по отношению к тем, кто требует от нас ограничиться темой мексиканских индейцев. В мире мы выражаем нашу полную поддержку защитникам независимости Венесуэлы, народу Ирака и всем, кто борется и сопротивляется власти денег. В Мексике мы выражаем нашу поддержку братьям и сестрам, индейцам в первую очередь, сопротивляющимся во всей стране.

Пятое. — В течение этих месяцев, индейские сапатистские повстанческие общины, участники САНО, подготовили серию изменений, связанных со внутренней реорганизацией и с отношениями с национальным и международным гражданским обществом, и готовы публично проинформировать об этом.

Шестое. — Для объявления и объяснения этих изменений, 30 автономных сапатистских муниципалитетов обратились к ПРИК-ГК САНО с просьбой о том, чтобы субкоманданте Маркос временно выполнил, кроме своей роли представителя САНО, функции представителя автономных муниципалитетов. Согласно этому, начиная с сегодняшнего дня и в течение нескольких ближайших дней будут опубликованы соответствующие тексты, которые будут подписаны субкоманданте Маркосом от имени ПРИК-ГК САНО и автономных сапатистских повстанческих муниципалитетов.

Седьмое. — Братьев и сестер, которые в Мексике и других местах мира поддерживают с нами, связанные с совместными проектами, переписку и отношения, а также тех, кто из Мексики и других мест мира обратился к САНО с просьбой о нашем слове и/или участии в различных международных инициативах, направленных против глобализации власти, просим о понимании и терпении, потому что пока эти изменения не будут объявлены и не начнут действовать, мы не сможем уделить им того внимания, которого они заслуживают.

Это все… на сейчас.

Демократии!

Свободы!

Справедливости!

От имени Подпольного Революционного Индейского комитета -

Генерального Командования Сапатистской Армии Национального Освобождения,

От имени автономных сапатистских повстанческих муниципалитетов,

Субкоманданте Маркос

Мексика, июль 2003 г.

ЧЬЯПАС: ТРИНАДЦАТАЯ СТЕЛЛА

САПАТИСТСКАЯ АРМИЯ НАЦИОНАЛЬНОГО ОСВОБОЖДЕНИЯ

МЕКСИКА

Сапатистским Хунтам Хорошего Правительства:

Автономным Cапатистским Повстанческим муниципалитетам:

Национальному и международному гражданскому обществу:

Братья и сестры!

Примите это приветствие от меня и от всех офицеров, повстанцев и милисианос нашей Сапатистской Армии Национального Освобождения.

Мы поздравляем вас с рождением Хунт Хорошего Правительства. Это очень важный шаг вперед в нашей борьбе за признание прав и культуры мексиканских индейцев и хорошая форма попытки решения имеющихся проблем. И мы поздравляем всех присутствующих, потому что этот шаг вперед стал возможен и за счет поддержки «гражданских обществ» Мексики и всего мира.

Как вы помните, месяц назад, в июле этого года, советы 30 автономных сапатистских повстанческих муниципалитетов обратились к Подпольному Революционному Индейскому комитету — Генеральному Командованию САНО с просьбой о том, чтобы я стал на время и их представителем тоже.

Цель заключалась в объяснении мексиканскому и международному гражданскому обществу сути изменений, происходивших на повстанческой территории в течение последних 9 месяцев, и которые сегодня уже стали реальностью.

Сейчас мы видим что кое-что уже удалось объяснить, Хунты Хорошего Правительства созданы и они начинают действовать в первых Улитках Сопротивления, рождающихся сегодня на повстанческой территории. Мы уверены, что новые Улитки будут возникать сейчас по всей Мексике и по всему миру, потому что перед лицом Власти, мы, сапатисты, рисуем сегодня улитки.

Мы считаем, что как САНО, мы уже выполнили нашу часть работы, связанную с этими изменениями.

Мы создали Улитки, построили дома Хунт Хорошего Правительства и попытались объяснить немного, в чем именно заключаются изменения.

Так что сейчас я возвращаю им слух, голос и взгляд. Начиная с этого момента все, связанное с автономными сапатистскими повстанческими муниципалитетами, будет решаться непосредственно их властями и Хунтами Хорошего Правительства, с ними нужно будет обсуждать все вопросы автономных муниципалитетов, такие как проекты, посещения, кооперативы, конфликты и т. д.

Сапатистская Армия Национального Освобождения не может быть голосом тех, кто правит, то есть голосом власти, даже если те, кто правят, правят подчиняясь и являются хорошим правительством.

САНО говорит от имени тех, кто снизу, от имени тех, кем правят, от имени сапатистских народов, тех кто является ее кровью и сердцем, ее путем и ее разумом.

Наша работа в том, чтобы защищать их, поэтому мы Сапатистская Армия, Вотан-Сапата, страж и сердце народа.

Так что, начиная с этого момента я перестаю быть представителем автономных сапатистских повстанческих муниципалитетов. У них уже есть кому говорить, причем хорошо, от их имени.

Как военный командир сапатистских войск я сообщаю вам, что начиная с этого момента Автономные Советы уже не смогут обращаться к нашим солдатам для того чтобы они выполненяли задачи, относящиеся к компетенции правительства. Поэтому они должны будут постараться, как это должны делать все хорошие правительства, в своем правлении обращаться не к силе, а к разуму.

Армии должны быть использовны для того чтобы защищаться, а не для того чтобы править. Армия не должна выполнять функций полиции или агентства правительственного министерства.

В связи с этим, и как вам отдельно сообщат наши команданте, нами будут ликвидированы все заставы и контрольно-пропускные пункты, по распоряжению автономных властей поддерживавшиеся нашими силами на дорогах и шоссе, кроме того мы перестаем нести ответственность за сбор налогов у частных лиц.

Начиная с этого момента заставы и контрольно-пропускные пункты будут восстанавливаться нами только в случаях объявлния всеобщей тревоги.

Нашей работой и нашим долгом остается защита общин от агрессии негодного правительства, боевиков и всех тех, кто желает причинить им зло. Ради этого мы родились, ради этого мы живем, ради этого мы готовы умереть.

Мне нет необходимости говорить, что в Мексике и в мире есть много хороших людей, которые смотрят на вас. Есть в их взгляде уважение и надежда. Уважение, потому что когда все думали, что вы побеждены, вы продолжали двигаться вперед, потому что несмотря на постоянные преследования оружием и ложью, вы создали хорошее правительство. И надежда, потому что в сравнении с правительствами и политиками, которые лишь лгут и воруют, вы можете стать хорошим примером того, как править подчиняясь.

Мы просим вас, чтобы вы работали с этим чистым разумом, чтобы никогда не потерять это уважение и всегда поддерживать эту надежду.

И наконец хочу сказать вам, что для меня было большой честью являться вашим представителем.

Это все, что я хотел сказать и жду критики или чего положено.

С гор юго-востока Мексики

Субкоманданте Маркос

Мексика, август 2003 г.

О ДНЕ РОЖДЕНИЯ САНО

Сапатистская Армия Национального Освобождения

Мексика

10 ноября 2003 г.

Доброе утро, добрый день, добрый вечер. К вам обращается Суп Маркос. Добро пожаловать.

(……………………………)

…Слова, которые я сейчас пишу и говорю, обращены ко всем тем, кто не состоя в рядах САНО, вместе с нами разделяет, защищает и старается воплотить в жизнь идею построения мира, в который вместятся все миры. Это определение может звучать и по другому — мы хотим дня рождения, в который поместятся все дни рождения.

Так что начнем наш праздник так, как всегда начинались все дни рождения в горах юго-востока Мексики 20 лет назад, то есть, с рассказывания историй.

Согласно нашему календарю, история САНО до начала войны, делится на семь этапов.

Первый этап заключался в отборе тех, кто должны были создать САНО. Это было приблизительно в 1982 году. Проводились практические занятия в сельве, продолжавшиеся по одному или двум месяцам, в ходе которых оценивалась готовность участников, чтобы определиться с теми, кто «положит начало». Второй этап — это так называемая «имплантация», то есть само учреждение САНО.

Сегодня 10 ноября 2003 года.

Давайте вместе представим себе, что в один из дней, такой же как и сегодняшний, но 20 лет назад, в 1983 году, группа людей готовила в одном из явочных домов экипировку, которую нужно было взять в горы юго-востока Мексики. Может быть, этот день 20 лет назад, проходил в уточнении возможных трудностей, накоплении информации о дорогах, альтернативных путях, погоде, определялись сроки, приказы, правила. 20 лет назад, может быть как раз в это же время, эти люди садились в машину и начинали путь в сторону Чьяпаса. Если бы мы могли там быть, мы наверное спросили бы у них, что они собираются делать. И они бы наверняка нам ответили: «создавать Сапатистскую Армию Национального Освобождения». Они ждали 15 лет, чтобы произнести эти слова.

Теперь представим себе, что 10 ноября 1983 года они пускаются в путь. Через несколько дней они добираются до конца проселочной дороги, выгружают свои вещи, прощаются с водителем фразой наподобие «до свидания», и потом, одев рюкзаки начинают подъем на один из горных хребтов, пересекающих с наклоном к западу, Лакандонскую сельву. Через несколько часов дороги с 25 килограммами веса за спиной, они уже глубоко в горах разбивают свой первый лагерь. Да, может быть в этот день было холодно и даже шел дождь.

Сегодня, 20 лет назад, под гигантские деревья спускается ночь, и при помощи карманных фонариков эти мужчины и женщины натягивают на веревки клееночную крышу, привязывают гамаки, ищут сухие дрова и поджигая кулек из целлофана разводят костер. При его свете командир записывает в походный дневник нечто вроде: «17 ноября 1983 г. Столько-то метров над уровнем моря. Дождливо. Разбит лагерь. Без новостей.» В верхней левой части листа, на котором он пишет, появляется название этой первой остановки в путешествии, которое как всем известно, обещает быть очень долгим. Не было никакой особенной церемонии, но в этот день и в этот час была создана Сапатистская Армия Национального Освобождения.

Наверняка кто-то предложил для этого лагеря какое-то название. Мы этого не знаем. Нам известно только, что эта группа состояла из 6 человек. Первые 6 повстанцев, пять мужчин и одна женщина. Из этих 6, трое были метисами и трое — индейцами. Пропорция 50 % метисов и 50 % индейцев в наших рядах не повторялась больше в течение всех 20 лет истории САНО, впрочем как и пропорция женщин (менее 20 % в эти первые дни). Сейчас, через двадцать лет после того 17 ноября, процентное соотношение должно составлять приблизительно 98,9 % индейцев и 1 % метисов. Пропорция женщин уже приближается к 45 %.

Как назывался тот первый лагерь САНО? Те первые 6 повстанцев до сих пор спорят на эту тему. Как я потом понял, названия давались лагерям безо всякой логики, и совершенно естественным путем и без обид избегались названия апокалиптические или пророческие. Например, ни один из лагерей не был назван «Первое января 1994 года».

Согласно рассазам тех первых шестерых, однажды один из них отправился на разведку в поисках места для нового лагеря. Повстанец вернулся, говоря, что найденное им место «просто мечта». Все отправились туда, и прибыв на место оказались посередине болота. Тогда они сказали ему, что «это не мечта, а кошмар». Поэтому лагерь был назван «Кошмаром». Это происходило примерно в первые месяцы 1984 года. Имя этого повстанца было Педро. Потом он стал младшим лейтенантом, лейтенантом, младшим капитаном, капитаном и субкоманданте. С этим званием и будучи начальником Сапатстского Генерального штаба он погиб в бою первого января 1994 года при взятии Лас-Маргаритас, в Чьяпасе, в Мексике.

На третьем этапе, еще задолго до восстания, мы были заняты решением задач по выживанию, то есть охотой, рыбной ловлей и собирательством диких фруктов и растений. В это время мы учились узнавать местность, то есть ориентации, походам, топографии. И еще на этом этапе мы изучали военную стратегию и тактику по учебникам североамериканской и мексиканской федеральной армий, учились обращаться с различными видами огнестрельного оружия, и кроме того, занимались так называемыми «боевыми искусствами». И еще мы изучали историю Мексики и в целом, честно говоря, вели весьма насыщенную культурную жизнь.

Я попал в Лакандонскую сельву уже на этом, третьем этапе, в 1984 году. Где-то в августе-сентябре того года, примерно через 9 месяцев после прибытия первой группы. Мы пришли с двумя товарищами — одной индианкой чоль и одним индейцем из народа цоциль. Если я не ошибаюсь, к моменту нашего прибытия САНО состояла из 7 членов, постоянно находившихся в горах и двоих еще, которые постоянно «поднимались» и «спускались» в город с письмами и продуктам. Через селения мы проходили по ночам, притворяясь инженерами.

Наши лагеря в те времена были относительно просты: был интендентский участок или кухня, спальни, участок для упражнений, медпункт, участок 25 и 50 и поле огня для обороны. Наверное, кто-то из слушающих меня спросит, что это за участок 25 и 50. Дело в том, что для справления нужд, именуемых «первичными», нужно было на определенное расстояние удаляться от лагеря. Чтобы сходить по-маленькому нужно было отходить на 25 метров, а чтобы сходить по-большому — на 50 метров, и кроме того, необходимо было выкопать мачете ямку и после закопать туда «продукт». Конечно, все эти нормы действовали, когда нас было, как говорится «горсть» мужчин и женщин, то есть когда наше общее число не превышало десяти. Позднее, мы начали строить туалеты в местах более отдаленных, но термины «25» и «50» остались.

Был у нас один лагерь, называвшийся «Очаг», потому что там мы соорудили наш первый очаг. До этого, огонь разводился прямо на земле и котелки (два больших — один для фасоли и другой для подстреленной дичи или пойманной рыбы) подвешивались к перекладинам из связанных бамбкукрвых палок. Но потом нас стало больше и мы вступили в «эру очага». К этому моменту в списках САНО числилось уже целых 12 бойцов.

Через некоторое время, в лагере, который назывался «Новобранцы» (потому что новые бойцы сначала попадали туда), мы вступили в «эру колеса». Потому что мы смастерили при помощи одних мачете деревянное колесо и сделали тачку, чтобы возить камни к траншеям. Но видимо, времена были такие — колесо наше вышло достаточно квадратным и камни все-таки пришлось таскать на спине.

Другой лагерь назывался «Беби Док»,[152] в честь того, кто разорил, с благословения Соединенных Штатов, гаитянские земли. Все началось с того, что мы шли с колоной новобранцев чтобы разбить новый лагерь возле одного селения. По дороге мы наткнулись на стадо диких свиней. Партизанская колонна среагировала умело и организованно, то есть тот, кто шел впереди закричал «свиньи!» и в панике, ставшей его двигателем и горючим, взобрался на ближайшее дерево, с тем проворством, какое никогда больше за ним не наблюдалось. Другие мужественно бросились бежать… в противоположную от противника, то есть кабанов, сторону. Некоторые открыли огонь и подстрелили двух диких свиней. При вражеском отступлении, то есть когда кабаны ушли, на поле боя остался один брошенный поросенок, величиной с домашнего кота. Мы его приняли в семью и назвали «Беби Док», потому что события совпали с годовщиной смерти «Папы Дока» Дювалье, оставившего мясную лавку в наследство своему отпрыску. Мы разбили лагерь и занялись подготовкой ужина. А поросенок очень к нам привязался, видимо, из-за нашего запаха.

Другой лагерь тех лет был назван «Молодежный», потому что там была создана первая группа молодых повстанцев, которые назвали ее «Повстанческая Молодежь Юга». Раз в неделю молодые повстанцы собирались петь, танцевать, читать, заниматься спортом и проводить разные конкурсы.

17 ноября 1984 года, 19 лет назад мы впервые отпраздновали день рождения САНО. Нас было 9. Кажется, это было в лагере, который назывался «Маргарет Тетчер», потому что поблизости мы поймали обезьянку, которая, клянусь вам, была просто клоном «железной леди».

На следующий год мы отпраздновали этот день в лагере под названием «Ватапиль», потому что так называется растение, из листьев которого мы сделали обертку для продуктов.

Я был тогда младшим капитаном, мы находились в месте под названием Сьерра-дель-Альмендро, а основная колонна была в других горах. В моем подчинении было трое повстанцев. Если математические познания меня не подводят, в этом лагере нас было четверо. Мы отмечали праздник с галетами, кофе, пиноле с сахаром и кохолой,[153] которую подстрелили утром. Звучали песни и стихи. Один пел или декламировал, а трое других аплодировали со скукой, достойной какого-нибудь лучшего повода. Когда подошла моя очередь, я произнес торжественную речь, единственными аргументами которой были комары и окружавшее нас одиночество, и в ней я заверил присутствующих, что однажды нас будут тысячи и слово наше обойдет мир. Остальные трое согласились, но не со мной, а с тем, что съеденная мной галета наверняка была совершенно заплесневевшей, плесень оказала на меня соответствующий эффект и поэтому я брежу. Помню, что после этого всю ночь шел дождь.

Во время четвертого этапа, были установлены первые контакты с селениями нашей зоны. Сначала мы беседовали с кем-то одним из местных, а потом со всей его семьей. От семьи мы переходили к селению. И от селения — к региону. Так постепенно, наше присутствие превратилось в секрет полишинеля и в коллективный заговор. На этом этапе, протекавшем в то же время, что и третий, САНО уже не была той, какой мы ее представляли в самом начале. К этому моменту мы уже успели потерпеть поражение от индейских общин и в результате этого поражения САНО начала расти в геометрической прогрессии и становиться «очень другой», то есть, колесо все больше стесывалось, пока наконец не стало круглым, чтобы делать наконец то, что должно делать каждое колесо — вращаться.

Пятый этап — это этап стремительного роста САНО. Из-за политических и социальных условий ему способствовавших, наш рост вышел за пределы Лакандонской сельвы и мы добрались до Лос-Альтос[154] и до северных районов Чьяпаса. Шестой этап — это голосование в пользу войны и подготовка к ней, включая так называемый «бой в Корральчене»[155] в мае 1993 года, когда произошли наши первые столкновения с федеральной армией.

Два года назад, во время Похода за Достоинство индейцев, в одном из мест, через которые мы прошли, я увидел одну странную толстую бутылку, похожую на кастрюлю с узким горлышком. Инкрустированная осколками зеркала, мне кажется, она была из глины. На свету, каждое зеркальце этой кастрюли-бутылки отражало свою особенную картинку. Все ее окружавшее каким-то новым особым образом в ней отражалось и в то же время все это отражение напоминало радугу изображений. Казалось, множество маленьких историй объединились чтобы, не теряя своих различий, стать частью одной большой истории. Я подумал, что наверное история САНО может быть рассказана, увидена и проанализирована, неким подобным этой кастрюле-бутылке образом…

… Канун того первого января, был седьмым этапом САНО.

Помню, что ночь 30 декабря 1993 года застала меня на шоссе Окосинго — Сан-Кристобаль-де-Лас-Касас. Тот день я провел на позициях, занятых нами в окрестностях Окосинго. По радио я проверил обстановку наших войск, которые были сосредоточены в различных пунктах на краю шоссе, вдоль ущелий Пативица, Монте-Либано и Лас-Тасас. Эти войска принадлежали Третьему пехотному полку и состояли приблизительно из 1500 бойцов. Миссия третьего полка заключалась во взятии Окосинго. Но до этого, «по дороге» они должны были захватить местные поместья и овладеть оружием «белой гвардии» помещиков. Мне доложили, что над селением Сан-Мигель кружил вертолет федеральной армии, видимо, внимание пилота привлекло скопление машин в этом селении. С раннего утра 29 числа, все машины, въезжавшие в район ущелий, не возвращались, все они были «отдолжены» для мобилизации войск третьего полка. Третий полк полностью состоял из индейцев цельталей.

Заодно я проверил позиции Батальона номер восемь (входившего в состав Пятого полка), который сначала должен был захватить муниципальный центр Альтамирано, а после этого на марше взять Чаналь, Ошчук и Уиштан, с тем чтобы участвовать в нападении на казармы Ранчо-Нуэво, в окрестностях Сан-Кристобаля. Восьмой батальон был усиленным. Во взятии Альтамирано должны были участвовать около 600 бойцов, часть из которых должна была остаться в захваченном пункте. При дальнейшем наступлении к ним должны были присоединиться другие товарищи и атака Ранчо-Нуэво планировалась группой из приблизительно 500 повстанцев. Большинство в Восьмом батальоне составляли цельтали.

Находясь на шоссе, я задержался немного на самом высоком его участке и связался по радио с Двадцать четвертым батальоном (тоже относившимся к Пятому полку), чья миссия заключалась в захвате муниципального центра Сан-Кристобаль-де-Лас-Касас и в совместном нападении (вместе с Восьмым батальоном) на военные казармы Ранчо-Нуэво. Двадцать четвертый батальон тоже был усиленным. Он состоял из почти 1000 бойцов, все из которых происходили из зоны Лос-Альтос и были индейцами-цоцилями.

Добравшись до Сан-Кристобаля, я объехал его по окраинам и попал на позицию, которую должна была занять Генеральная казарма командования САНО. Оттуда я связался по радио с командиром Первого полка, субкоманданте Педро, начальником сапатистского генерального штаба и вторым по старшинству в командовании САНО. Его миссия заключалась в захвате центра Лас-Маргаритас и в наступлении и атаке на военные казармы в Комитане. Первый полк состоял из 12000 бойцов, большинство которых были тохолабалями.

Кроме того, в так называемом «втором стратегическом резерве» оставался еще один батальон, состоявший из индейцев чолей, а в глубине наших баз в горах, в зонах проживания цельталей, тохолабалей, цоцилей и чолей, находилось еще три батальона, являвшихся «первым стратегическим резервом».

Таким образом, САНО впервые заявляет о себе публично, имея более 4500 бойцов на первой линии огня, составлявших так называемую Двадцать первую сапатистскую пехотную дивизию и примерно 2000 бойцов резерва.

Ночью 31 декабря 1993 года я подтвердил приказ о наступлении и время его начала. Резюмируя — САНО должна была атаковать одновременно четыре муниципальных центра и еще три «по дороге», подавить сопротивление полицейских и военных сил в этих пунктах и напасть на две крупные казармы федеральной армии. Дата: 31 декабря 1993 года Время: 24:00.

Утро 31 декабря 1993 года было посвящено уходу с городских позиций, занятых нашими людьми в некоторых местах. Около 14:00 различные полки подтвердили по радио Генеральному командованию свою готовность. В 17:00 начался обратный отсчет времени — это время было названо «Минус 7». С этого момента полностью прекращалась связь со всеми полками. Следующий радиоконтакт был запланирован на «Плюс 7», 07:00 первого января 1994 года…. с теми, кто останется в живых…

… К этим первым минутам 1994 года мы готовились 10 лет. Вот-вот наступит январь 2004 года. Скоро исполнятся 10 лет войны. 10 лет подготовки и 10 лет войны, 20 лет.

Но я не буду сейчас говорить ни о первых 10 годах, ни о последовавших за ними, ни о всех 20 в сумме. Более того, я не буду говорить ни о годах, ни о датах, ни о календарях. Я буду говорить сейчас об одном человеке, о солдате-повстанце, о сапатисте. Я не буду говорить много. Не могу. Пока не могу. Его звали Педро и он погиб в бою. У него было звание субкоманданте и в момент своей гибели он являлся начальником сапатистского генерального штаба и вторым после меня в командовании. Я не буду говорить, что он не умер. Он умер и я не хотел, чтобы он умирал. Но, как и все наши мертвые, Педро бродит по этим местам и время от времени появляется среди нас, и говорит, и шутит, и становится серьезным, и просит еще кофе и зажигает очередную сигарету. Сейчас он здесь. Сейчас 26 октября и это его день рожденья. Я говорю ему: «За здоровье именинника». Он поднимает свою чашку с кофе и отвечает мне: «За здоровье, Суб». Я не знаю, зачем я придумал себе имя «Маркос», если никто меня так не называет, все говорят мне «Суб» и разные производные. Мы беседуем с Педро. Я рассказываю ему и он рассказывает мне. Вспоминаем. Смеемся. Становимся серьезными. Иногда я браню его. Я браню его за недисциплинированность, потому что я не приказывал ему, чтобы он умирал, а он умер. Он не подчинился. И поэтому я браню его. Он только шире открывает глаза и говорит мне «что делать». Да, что делать. Тогда я показываю ему карту. Ему всегда нравится смотреть карты. Я показываю ему, как мы выросли. Он улыбается.

Хосуэ подходит, здоровается и поздравляет «с днем рождения товарищ субкоманданте Педро». Педро смеется и говорит: «пока ты все это выговоришь, наступит следующий день рожденья». Педро смотрит на Хосуэ и на меня. Я молча соглашаюсь.

Проходит несколько секунд и мы уже не празднуем дня рожденья. Втроем мы понимаемся на холм. На привале Хосуэ говорит: «Скоро исполнятся 10 лет с начала войны». Педро ничего не говорит и только зажигает сигарету. Хосуэ добавляет «И 20 лет с рождения САНО. Надо устроить танцы».

«20 и 10, — повторяю я медленно, и добавляю, — и те, что нам остались…».

И вот мы уже на вершине холма. Хосуэ снимает рюкзак. Я зажигаю трубку и показываю рукой вдаль. Педро смотрит туда, встает и говорит себе и нам: «Да, уже виден горизонт…».[156]

Уходит Педро. Хосуэ снова поднимает свой рюкзак и говорит мне, что нужно продолжать путь.

Да, конечно же да, нужно продолжать путь…

Это все. Если вы заскучали, приходите завтра, 11 ноября на выставку произведений графического искусства, которые будут разыграны в лотерею в Доме Культуры им. Хесуса Рейеса Эролеса и на танцы 14 числа в Салоне Лос-Анхелес.[157]

И если вы и там заскучаете, значит вы уже готовы стать депутатами, сенаторами и кандидатами в президенты Мексики.

Ладно, я ухожу, потому что уже звучат первые аккорды «Крапленных карт» и если задержусь еще, то наверняка останусь без моей порции торта и конфет.

Привет! И счастливой встречи с нами и с собой.

С гор юго-востока Мексики

И надувая пузыри, чтобы не рассказывали, что я уже не дышу.

Субкоманданте Маркос

Мексика, ноябрь 2003 г. 20 и 10.

Коммюнике подпольного Революционного Индейского Комитета — Генерального Командования Сапатистской Армии Национального Освобождения.

Мексика.

14 февраля 2004 г.

Народу Мексики

Народам мира

Братья и сестры!

Подпольный Революционный Индейский комитет — Генеральное Командование Сапатистской Армии Национального Освобождения в этот день, посвященный нашим товарищам, павшим в борьбе, говорит свое слово.

В десятую годовщину с начала войны против забвения, САНО обращает свою память к сапатистам павшим за эти 10 лет войны. На частной церемонии, 2 января текущего года, повстанцы, офицеры и команданте почтили их память перед некоторыми из могил и в селениях, являющихся свидетелями рождения, взросления и борьбы наших товарищей.

Сегодня — 14 февраля, день который мы каждый год посвящаем памяти о боли нашей борьбы — памяти наших мертвых.

В связи с этим Генеральное Командование Сапатистской Армии публикует сегодня полный список сапатистов, павших в боях 1994 года, погибших и пропавших без вести

ПЕРВОЕ. В боях в районе Окосинго мы потеряли 34 бойца. Из них двое скончались от ран в наших полевых госпиталях (погибшие в бою, ПБ) и другие 32 пропавшие в бою (ПРБ).

Как известно, по крайней мере пятеро из этих пропавших товарищей были казнены без суда и следствия по приказу в то время бригадного генерала Луиса Умберто Портильо Леаля, начальника Тридцатой военной зоны. Осуществление убийств было поручено в то время майору пехоты Адальберто Пересу Наве, казнившему по крайней мере пятерых индейцев-сапатистов. Приказы генерала Портильо Леаля заключались в том, чтобы не брать пленных и убивать всех без разбора, вооруженнных и безоружных. Другие сапатистские бойцы были казнены в то время младшим капитаном пехоты федеральной армии Лодехарио Сальвадором Эстрадой.

Выполняя приказ Портильо Леаля, федеральные войска убили восьмерых человек в больнице мексиканского института социального страхования Окосинго, перепутав их с сапатистами. На самом деле, это были члены полиции службы общественной безопасности штата, раненные при захвате муниципального центра Окосинго, и которым, соблюдая законы войны и кодекс воинской чести, САНО предоставила медицинскую помощь. По обвинению в этом преступлении военная полиция казнила младшего лейтенанта пехоты Хименеса Моралеса.

Эта информация была получена из личного дела Хесуса Вальеса Баэны А76-804-703, подписанного Бертой А. Суньигой, иммигационным судьей исполнительного офиса по вопросам иммиграции департамента Юстиции Соединенных Штатов Америки, датированного 19 марта 1999 года. В этом документе содержится рассказ офицера Хесуса Вальеса Баэны о причинах его дезертирства из рядов федеральной армии после угроз смерти со стороны в то время полковника Бокарандо Бенавидеса. Как и в случае с офицером Вальесом Баэной, были и другие военные, отказавшиеся выполнять приказы об убийствах. О дальнейшей судьбе этих офицеров неизвестно.

В продолжение мы приводим боевые имена, полные имена и места рождения павших в боях в районе Окосинго:

ВТОРОЕ. В боях в районе Лас-Маргаритас у нас был один погибший в бою. Кроме того, в дни последовавшие за взятием Лас-Маргаритас сапатистскими войсками, когда федералы восстановили свой контроль над этим пунктом, офицер федеральной армии майор Теран похитил, подверг пыткам и казнил в колонии Агуа-Приета милисианос Эдуардо Гомеса Эрнандеса и Хорхе Мариано Солиса Лопеса. Нашим товарищам отрезали уши и языки.

В продолжение мы приводим боевые имена, полные имена и места рождения павших в боях в районе Лас-Маргаритас:

Задержанные, подвергнутые пыткам и убитые федеральными войсками в Лас-Маргаритас:

ТРЕТЬЕ. Кроме сапатистов, погибших в боях в районе федеральных казарм Ранчо-Нуэво, в общине Морелия, относившейся тогда к муниципалитету Альтамирано, 7 января 1994 года федеральная армия вошла в общину и похитила Севериано Сантиса Гомеса (60 лет), Эрмелиндо Сантиса Гомеса (65 лет) и Себастьяна Лопеса Сантиса (45 лет), являвшихся участниками гражданской базы поддержки САНО. Через некоторое время были найдены их останки, со следами пыток и очевидными свидельствами того, что задержанные были казнены. Анализ останков был проведен специалистами из организации «Physicians for Human Rights». В продолжение мы приводим боевые имена, полные имена и место рождения сапатистов, павших в боях в Альтамирано, Ранчо-Нуэво и Морелии:

Задержанные армией, подвергнутые пыткам и убитые федеральными войсками в Альтамирано:

Погибшие или без вести пропавшие в боях в районе Альтамирано и Ранчо-Нуэво:

ЧЕТВЕРТОЕ. В тот же период войска САНО нанесли федеральным силам следующие потери — по крайней мере 27 убитых и 40 раненых. Кроме того, жизнь 180 солдат и полицейских, сдавшихся сапатистам, была сохранена (среди них дивизионный генерал Абсалон Кастельянос Домингес) и вскоре все они были освобождены.

ПЯТОЕ. Через десять лет после начала войны против забвения и в этот день, посвященный нашим павшим в борьбе, САНО чтит память этих сапатистов, в большинстве своем индейцев Чьяпаса, отдавшим жизни ради индейских народов и ради…

Демократии!

Свободы!

Справедливости!

С гор юго-востока Мексики,

от имени Подпольного Революционного Индейского комитета -

Генерального Командования Сапатистской Армии Национального Освобождения.

Субкоманданте Маркос

Памяти Амадо Авенданио

Сапатистская Армия Национального Освобождения.

Мексика.

30 апреля 2004 г.

Донье Консепсьон Вильяфуэрте,

Сан-Кристобаль-де-Лас-Касас,

Чьяпас,

Мексика.

Донья Кончита!

Примите вместе со всей вашей семьей наше объятие, которое, несмотря на все расстояния, не становится от этого менее теплым и братским.

Я отправляю вам письмо и коммюнике.

Это одно из тех писем и одно из тех коммюнике, которые было бы лучше никогда не писать.

И как для нас это обычно, молчание скажет больше, чем слова.

Будьте здоровы и тишина эта пусть обнимет вас.

С гор юго-востока Мексики,

Субкоманданте Маркос

Мексика, апрель 2004 г. 20 и 10.[158]

КОММЮНИКЕ ПОДПОЛЬНОГО РЕВОЛЮЦИОННОГО ИНДЕЙСКОГО КОМИТЕТА — ГЕНЕРАЛЬНОГО КОМАНДОВАНИЯ САПАТИСТСКОЙ АРМИИ НАЦИОНАЛЬНОГО ОСВОБОЖДЕНИЯ

Мексика.

Апрель 2004 г.

Родственникам и друзьям дона Амадо Авенданьо Фигероа

Народу Мексики

Народам мира

Братья и сестры!

С большой печалью узнали мы о кончине сеньора дона Амадо Авенданьо Фигероа, общественного борца и чьяпасского, то есть мексиканского, журналиста.

Еще задолго до рассвета, с которого началась война против забвения, дон Амадо был небезразличен к боли индейцев Чьяпаса. Вместе с доньей Консепсьон Вильяфуэрте и с теми, кто вместе с ними двоими делал газету «Тьемпо», он сумел услышать, когда большинство были глухи и смог увидеть, когда многие были слепы.

Поэтому с публичного начала нашего восстания мы выбрали его газету, как средство, чтобы представить остальным наше слово. И не из-за того что он, и те, кто с ним работали, были согласны с нами, а потому что они были согласны говорить правду. Некоторое время спустя, дон Амадо был выдвинут на пост губернатора штата Чьяпас. Лишенный победы в результате подлога, он продолжал сопротивляться и в течение периода своего губернаторства он подготовил проект новой государственной конституции для Чьяпаса. Это документ, которым мы сегодня пользуемся. В течение действия своего мандата и после его истечения, он продолжал следить с уважением и вниманием за процессом сапатистской борьбы.

С кончиной дона Амадо Мексика потеряла последовательного борца, Чьяпас — одного из своих лучших сыновей, индейские народы — брата и сапатисты — товарища.

Вечная память дону Амадо.

С гор юго-востока Мексики,

от имени Подпольного Революционного Индейского комитета -

Генерального Командования Сапатистской Армии Национального Освобождения.

Субкоманданте Маркос

Мексика, апрель 2004 г. 20 и 10.

САПАТИСТСКАЯ АРМИЯ НАЦИОНАЛЬНОГО ОСВОБОЖДЕНИЯ

Мексика.

Апрель 2004 г.

Кому дойдет.

Этот вечер был бурого цвета. То есть, казалось, вот-вот он уйдет. Новость скрипучим голосом радиотранзистора хрустнула как сломанная ветка в этой псевдоночи сапатистского апреля. Показалось, что помехи на какие-то секунды прекратились, как раз в момент когда прозвучало: «Дон Амадо уже умер».

Так мне сообщили, что дон Амадо «уже умер». Может быть.

Может быть, дон Амадо уже умер и то, что я услышал как раз в момент, когда апрель сворачивает за угол календаря чтобы пропасть до следующего года, была вовсе не сломанная ветка, а новость о его смерти. Но если это была сломанная ветка, я мог бы подумать, что может быть, дон Амадо не умер, а просто свернул за один из углов, и хотя мы не сможем увидеть его сейчас, в следующем году он к нам вернется.

Мы узнали дона Амадо раньше, чем впервые увидели его.

Мы узнали его благодаря его слову. Его слово было прочно, как на стене, подвешено на листе времени. Мы, тогда еще скрытые, потому что наши лица были открыты, приблизились к этой стене времени и коснулись его сердца, то есть, его слова. Мы видели, что это слово нас увидело. Но не теми, кем мы были тогда и не теми, кто мы сегодня, а наш дом из боли и отчаяния, наше сердце.

Когда мы открылись, скрыв наши лица, мы увидели его. Была глубокая ночь первого января 1994 года. Он пришел, в шарфе, в очках, в куртке или пиджаке (не помню точно) и с записной книжкой. Он задал нам несколько вопросов. Что-то записал. Я спросил его: «Дон Амадо?». Не помню, что он мне ответил. Он почти не говорил. Но его взгляд говорил о многом. Не было в нем ни смертного приговора, который многие нам уже пророчили в те первые часы, ни осуждения, ни одобрения. Было в этом взгляде нечто наподобие… попытки понять. Каждый раз, когда я встречал его потом, его взгляд оставался тем же. Пытаться понять другого — это форма уважать его. И дон Амадо уважал нас.

И это уважение было взаимно. Или есть. Потому что, может быть, он умер. Но может быть, и нет.

После этого, после новости или сломанной ветки, ночь оказалась на редкость долгой. Она как бы растягивалась, но не для того чтобы взбодриться, а с тем чтобы проникнуть во все уголки, даже в те, что скрыты в самой глубине нашего существа.

На следующий день… не помню, давно был этот следующий день или недавно. Время, то есть календарь, часто нас обманывает. Но я рассказываю вам, что на этот самый следующий день в одном из селений сносили один из старых домов. Вскоре от него осталась только груда панелей, досок и собаки с любопытством их обнюхивающие.

Ко мне подошел старик Антонио, все еще не выпуская из рук молотка и мачете, посмотрел на развалины и сказал: «Этот домик уже отжил свое и сейчас остается только его история, история его борьбы и его сопротивления». Старик Антонио принял огонек моей зажигалки поднесенной к его сигарете и продолжил: «То же самое происходит, когда мы умираем, ничего не остается, только история того, что мы сделали и того что сделать не успели… время каждого из нас».

Если дон Амадо умер, он оставил нас без своего дома и нам осталась только его история. Но у дона Амадо была, или есть, одна проблема, которой далеко не каждый может похвастаться. Вместо сердца у него был дом, иногда притворявшийся газетой «Тьемпо», иногда — листом судебного дела, иногда — повстанческим правительством, а иногда — рассказчиком историй.

И в своем доме, то есть, в своем сердце, дон Амадо уже давно открыл окна и двери для тех, кто цвета земли, и с ними разделил он крышу, взгляд, слух и слово.

Мне говорят, что дон Амадо уже умер. Может быть, да. А может быть и нет, может он и не умер. Кто знает.

Может быть, в его сердце, то есть, в его доме, уже не осталось для нас крыши, что он уже не посмотрит на нас в окно, что мы не войдем уже в его дверь и не сядем за стол, как раньше, пока снаружи будет дождь, холод, солнце, тучи. А может быть, и нет, может, он не умер и потом, за каким-нибудь из углов ждет нас еще его дом, то есть, его сердце, с этим шумом, который принято называть «жизнью».

Я, честно говоря, не знаю, умер он или нет, но знаю, что его история, его время находятся здесь, с нами, с теми, кто вошел в его дом, потому что он открыл нам двери и сделал он это потому что так он решил, так ему захотелось. Потому что есть сердца, которые так велики, что бьются только когда находятся вместе с другими.

Таким был дон Амадо… Или такой он есть… Я, честно говоря, не знаю… Смерть… может быть, да… может быть, нет…

Поэтому, сегодня ночью я лишь подобрал с земли сломанную ветку и посадил ее возле моего дома. Но не потому что думаю что она еще может прорасти, а потому что это знак для дона Амадо, чтобы он знал, что когда вернется из-за того угла за который ушел, среди нас он найдет сердце, то есть, как здесь принято говорить, «дом».

Все, дон Амадо. Счастливо и добро пожаловать.

С гор юго-востока Мексики,

Субкоманданте Маркос

Мексика, апрель 2004 г. 20 и 10.

P.S. Мы остались с чувством, как будто не успели завершить объятие. Как с наступившей внезапно тишиной… Вы слышите?…

ВИДЕО ДЛЯ ЧТЕНИЯ

СУБКОМАНДАНТЕ МАРКОС

Сапатистский стих