Четвертая власть

Глава 20

Единственное воспоминание, оставшееся от Володьки, — его фотография в траурной рамочке, появившаяся возле центрального входа в Останкино. Было неизвестно, кто именно распорядился поставить ее здесь, ведь формально юноша уже не числился корреспондентом ЛТН. Но это было и неважно… Его совсем детское лицо служило немым укором для всех, кто каждый день переступал порог телецентра, работал здесь долгие годы и делал карьеру. Его пронзительные глаза не могли оставить равнодушными ни одного сотрудника — люди неизменно задерживались возле фотографии, недоумевая, почему так несправедлива жизнь. А затем они разбредались по своим кабинетам, и образ в траурной рамочке рассеивался в мгновения. Корреспонденты снова снимали «джинсу», ведущие вновь поливали грязью тех, на кого им укажет начальство, а шефы отдела новостей крутили хвостами, пытаясь угодить своим боссам и не лишить канал лицензии, впав в немилость к властям…

У фотографии остановился и Алексей Дмитриев. Он задержался здесь дольше всех остальных, словно не решаясь уйти и взяться за текущие дела. Первым порывом Алексея было отомстить. Он искренне сочувствовал Володьке и считал своим долгом сделать хоть что–нибудь. Но шло время, и эмоциональный запал начал проходить, уступая место трезвому расчету. Сначала Дмитриев убеждал себя, что не стоит горячиться — гораздо правильнее все досконально продумать, а уже затем действовать. Потом он решил, что месть не воскресит Володьку, а посему ее исполнение бессмысленно. А еще через пару дней он и вовсе отказался от подобной затеи, осознав, что в этом случае поведет себя, как сам юноша, доверившись чувству, но не разуму. А поступать так было нельзя — он лишь погибнет, но не добьется цели. И тогда Алексей отбросил всяческие думы о возмездии и постарался забыть о Володьке. Но не смог. И каждый день, пока висела фотография в траурной рамочке, Дмитриев останавливался возле нее и о чем–то думал…

Тяжелыми думами терзался и Соловьев. Смерть Володьки, казалось, напрочь выбила его из колеи. Как только Александр узнал о трагедии, он, как и Дмитриев, горел желанием отомстить. Однако в отличие от коллеги, со временем его чувство не прошло. Оно крепло в нем день ото дня и прогрессировало, словно гнойный нарыв. Еще несколько дней назад он незаметно пробрался в кабинет Алексея и изъял оттуда последнюю кассету с компроматом на губернатора. Дмитриев не заметил пропажи, а может, просто не счел нужным об этом говорить.

Конечно, Соловьев твердо отдавал себе отчет, что повлечет за собой выход в эфир подобного материала, но сейчас ему не было до этого никакого дела. Слишком много разочарований постигло его в неполные сорок лет, слишком много подлых решений пришлось принять за это время. Так отчего же не попытаться сделать хоть что–то хорошее? Хотя бы один искренний и не лицемерный поступок, который если и не вернет утраченное достоинство, то уж во всяком случае сделает смерть паренька не напрасной.

После убийства юноши прошло уже около недели, и все это время Александр не бездействовал. Когда монтажная освобождалась, он запирался в ней, порой глубокой ночью, и на основе Володькиных материалов делал свой собственный сюжет. Соловьев тщательно скрывал плоды своей работы, и это ему удавалось. Никто и представить не мог, какую бомбу готовит шеф отдела новостей — всю работу Александр делал один, не привлекая помощников. Он не высыпался, жутко уставал и с трудом занимался текущими делами, но зато с каждым часом, с каждой минутой работы над сюжетом преисполнялся невероятной силой. Соловьев знал, что ему хватит решимости дать в эфир этот материал, и молил Бога лишь о том, чтобы Красницкий не уволил его раньше этого срока.

Когда материал наконец–то был полностью готов, Александр позволил себе перевести дух. Первым желанием Соловьева было немедленно пустить эту кассету в эфир, однако подходящего случая все не представлялось. То на работе задерживался Ладыгин, то в аппаратной сидели люди, которым шеф отдела новостей не очень–то доверял и был уверен, что они моментально прервут эфир, как только увидят, что за новость приготовил для них Александр. Поэтому шеф отдела новостей выжидал удобного случая, то и дело откладывая свой последний аккорд в этом щекотливом вопросе. Но сегодня, кажется, нужный момент наконец–то наступил…

В этот ничем не примечательный день перед самым выпуском Александр заглянул в аппаратную и нашел главного режиссера, ответственного за техническую часть выпуска новостей.

— Послушай, Игорь, — сказал Соловьев, постаравшись избавить свой голос от волнения. — Вот эту кассету ты должен дать в эфир и сделать шапку «специальный выпуск».

— Александр Михайлович, но для этого нужно одобрение Ладыгина и…

— Сегодня одобрения не нужно. Полностью под мою ответственность. А чтобы места хватило, исключи из эфира материалы Поплавского и Серова.

— Но…

— Никаких «но», — твердо оборвал Михалыч. — И давай резче, до выпуска пятнадцать минут.

Поскольку в должностной иерархии Соловьев занимал место повыше, чем главный режиссер, Игорю ничего не оставалось, как нарушить некоторые внутренние правила. Впрочем, его не очень беспокоила эта ситуация — в крайнем случае он легко свалит все на шефа отдела новостей и уйдет от ответственности. Он даже не стал смотреть кассету, просто передал ее помощникам и велел включить в сегодняшний выпуск. Увидев это, Александр перевел дух — если бы главный режиссер ознакомился с содержанием пленки, он бы никогда не рискнул пустить ее без согласования с начальством…

В 21:30 многие зрители ЛТН были удивлены, когда вместо привычного лица ведущего на экране появилась заставка «специальный выпуск». Ни о каких экстренных событиях люди не знали, а потому с огромным любопытством уставились в телевизор, ожидая новостей о каких–нибудь терактах или катастрофах, обычно освещавшихся после заголовков подобного рода. Но вместо этого они увидели материал про областного губернатора, выдвинувшего свою кандидатуру на второй срок. С замиранием сердца они наблюдали многочисленные доказательства того, как уважаемый чиновник раздавал взятки, незаконным образом овладевал многочисленными предприятиями, силой собирал мзду с бизнесменов… С замиранием сердца за материалом следили и в аппаратной ЛТН. Главный режиссер хотел немедленно прервать трансляцию, но благоразумно не покинувший помещение Соловьев не позволил ему этого сделать.

Все новые обличительные факты представали перед зрителями. Они шокировали, возмущали, били в самое сердце. На середине выпуска аппаратная стала разрываться от телефонных звонков, да и не только она. Все кабинеты буквально погрузились в эту какофонию звуков… Ни на секунду не умолкал мобильный самого Соловьева, но он не обращал на это внимания — он внимательно следил за тем, чтобы сюжет был показан полностью, и только это волновало его сейчас. Игорь больше не порывался прервать эфир. Он сидел с отрешенным видом и глядел на шефа отдела новостей, как на сумасшедшего.

— Вы хоть понимаете, что теперь будет? — тихо спросил он.

— Торжество справедливости, — ответил Александр. — Вот что будет.

Скандальный репортаж заканчивался такими словами:

«Этот материал стал последним для нашего молодого корреспондента Косенкова Владимира, который так и не успел довести свою работу до конца. Но за него это сделали мы, его коллеги с ЛТН. Зло никогда не остается безнаказанным. Мы скорбим, Володька. Скорбим и помним».

А затем Александр протер рукой уставшие глаза, поднялся с кресла и медленно побрел к выходу из аппаратной. Он сделал свое дело и теперь мог спокойно уйти. Он был горд тем, что только что совершил, и совесть его была чиста. Пусть теперь сильные мира сего волнуются и содрогаются от гнева — они ведь так не любят, когда что–то идет не по их плану. Они привыкли плевать на людей и думать, что те никогда не посмеют восстать против их власти, однако как же порой легко пошатнуть их мироустройство и вызвать панику. Их бутафорская сила так беззащитна перед пресловутым человеческим фактором…

Новость о дерзком поступке Соловьева в мгновение ока облетела не только ЛТН, но и другие каналы. Многие сотрудники телецентра, от простых журналистов до ведущих новостей, хотели лично пообщаться с Александром и выяснить все подробности. Телефоны звонили безостановочно. На этаже, где базировался ЛТН, стояла уже куча народа. Они ждали своего нового героя, мечтая посмотреть в глаза человеку, рискнувшему разворошить настоящее осиное гнездо. Но сейчас Александр был далек от всех этих людей, с которыми еще вчера мило беседовал за чашкой кофе или пожимал руку. Соловьев понимал, что теперь между ними возникла стена. Он для них не герой — сумасшедший, подопытный кролик, за которым любопытно наблюдать, но уж никак не вставать с ним под один флаг. Поэтому Александр ловко миновал их всех и вышел на улицу.

Моросил дождь, но он не раздражал, скорее наоборот. Он словно смывал грязь, накопленную в клоаке телецентра, исцелял от болезненной гонки за деньгами, властью и рейтингами. Александр расправил плечи и медленно пошел к своему автомобилю, когда его сотовый вновь начал разрываться от звонков. Он нехотя поднес трубку к уху и произнес дежурное «Алло».

— Что же ты, скотина, сделал! — заорал Красницкий. — Ты понимаешь, что это значит. Ты…

— Заткнись, — спокойным голосом ответил Соловьев. — Заткнись и иди на хер.

А затем Александр без всяческих сожалений выбросил трубку в мусорную корзину и побрел куда–то вдаль, наслаждаясь каплями дождя, медленно стекающими по волосам. Он только что разрушил золотую клетку и стал свободным. То, чего Соловьев так страшился, наконец–то произошло, и это оказалось гораздо легче, чем он думал. Александр не знал, что ждет его в будущем, да и само будущее представлялось туманным, но какая к черту разница, что случится через день, неделю или месяц? Ему удалось разрушить все преграды, ему удалось вырваться и освободиться … Он распахнул дождю свои объятия и улыбнулся. «Я свободен, — закричал он вдруг. — Я свободен!»…

Эпилог

Через несколько недель скандал поутих. Люди стали вспоминать о нем все реже и реже. Газеты и телевидение больше не козыряли громкими анонсами и не брали интервью у заинтересованных сторон… На смену этому разоблачению постепенно приходили другие. Одним словом, жизнь текла своим чередом, радуя журналистов и зрителей новыми интересными темами и сюжетами. Лишь в судьбе героев нашего романа эта история оставила глубокий отпечаток, существенно повлияв на их будущее.

Так, губернатора Полищука вскоре нашли мертвым в собственном кабинете. Одни говорили, что он не выдержал позора и предпочел свести счеты жизнью. Другие утверждали, что это убийство, заказчика которого надо искать где–то в Кремле. Его ближайший помощник Лазаров исчез в неизвестном направлении. Судя по всему, он покинул страну и перебрался куда–то за границу, благо имеющиеся средства вполне это позволяли. Сбежал из России и Красницкий. Поговаривали, что власти не простили ему скандал, разрушивший их далеко идущие планы. При этом Аркадий Анатольевич так торопился, что даже забыл взять с тобой Дашу, которая, оставшись одна и не сумев найти достойного спонсора, спилась и осела где–то в Рязанской области у своих родителей. Ладыгин наконец–то оставил все дела и вышел на пенсию, но когда на ЛТН расслабились и подумали, что могут вздохнуть спокойно, «цербер» представил им своего сменщика, который еще основательнее закрутил все гайки. «Благодаря» ему многие творческие проекты так никогда и не нашли своего зрителя, погрязнув в безжалостной бюрократической машине.

Алексей Дмитриев работал на ЛТН еще долгие годы, став впоследствии ведущим вечерних новостей. Он сделал блестящую карьеру, получив признание публики и оставив в истории журналистики яркий след. Близкие люди утверждали, что после этой истории Алексей стал замкнутым и довольно авторитарным человеком и больше никогда не брал к себе учеников. Лишь только про Александра Соловьева долгое время не было совершенно никаких новостей. Слухи на ЛТН ходили один страшней другого. Кто–то предполагал, что шефа отдела новостей сначала жестоко пытали, а потом убили. Другие считали, что он сошел с ума и закончил свои дни в психиатрической лечебнице. Но подтвердить или опровергнуть возникавшие домыслы не было никакой возможности — Соловьева словно след простыл. Впрочем, жизнь в Москве бьет ключом каждый день, а уж на телевидении и подавно. Вскоре всякие домысли насчет Александра сошли на нет — у людей хватало собственных проблем, чтобы задумываться еще и о чужих.

А вот в российской глубинке, где–то на Урале, жизнь текла размеренно и неторопливо… Посреди лесов и озер в Богом забытой деревушке двое мужиков в поношенной и потрепанной одежде, заросшие бородами едва ли не до самого пупа, заканчивали строительство небольшой церквушки. Вся деревня вышла встречать этих людей, когда они впервые приехали сюда аж из самой Москвы. Поначалу к ним отнеслись настороженно. Говорили, что один из них бывший священник, обвиненный в еретических помыслах, а второй как–то связан с телевидением. Но видя, как мужики резво взялись за строительство церкви, о которой уже давно мечтали все жители, недоверие постепенно таяло, а потом и вовсе сошло на нет.

Мужики работали на совесть: сами где–то добывали материалы, приглашали художников для росписи церкви, таскали тяжелые бревна… И вот сейчас они могли насладиться плодами трехгодичной работы — церковь была практически отстроена, осталось провести лишь мелкие косметические работы.

— Ну что, отец Димитрий, скоро церквушку нашу можно будет открывать.

— А отчего же нет? Погляди, какая красота получилась!

Люди, проходящие рядом, не уставали благодарить мужиков, присевших после тяжелого трудового дня на деревянную скамеечку. Женщины приносили им теплых пирожков и парного молока, юноши и старики крепко пожимали руки и предлагали посильную помощь.

— Ну что, закончим на сегодня, да по домам?

— Согласен, Александр. Славно сегодня потрудились, пора и дух немного перевести. А с рассвета снова за дело возьмемся.

Встав со скамеечки, мужики распрощались и направились каждый в свою сторону. Пройдя через мост, Александр остановился возле деревянного одноэтажного дома и стряхнул пыль с одежды. А затем, посмотрев на звезды, полной грудью вдохнул свежий воздух и переступил порог своего жилища.

— Папка вернулся! — раздались радостные крики, и к ногам Соловьева бросились двое сыновей, обнимая его за ноги.

— Привет, мои малыши, — сказал Александр, опустившись на корточки и потрепав детей по белокурым макушкам. — Как же я по вас соскучился!

— Мой хороший, наконец–то ты пришел! — послышался тоненький женский голосок, и на пороге появилась совсем еще молоденькая девушка, которой можно было дать не больше двадцати лет.

— Куда же я денусь, Ксюха? — ответил Александр, прижимая к себе жену. — Как же я рад приходить сюда и видеть всех вас. Мои самые любимые и дорогие люди!

— Я все время боюсь, что ты вдруг исчезнешь.

— Не думай об этом. Я всегда буду рядом с вами и никогда не уйду.

А затем они прошли на кухню и сели ужинать, делясь друг с другом последними новостями. Александр обвел взглядом двух своих сыновей и посмотрел на Оксану, так скоро превратившуюся из глупой и наивной девочки в заботливую мать и любящую жену. Впрочем, кое–что от той девочки в ней все же осталось — Оксана до сих пор носила пластмассовые бусы и самодельные фенечки, которые удивительно шли ей и вызывали у Александра милые сердцу воспоминания…