— Ну что ж, — сказал Алексей, когда они встретились с Володькой на следующий день. — У нас сегодня с тобой просто замечательное задание.
— Да? И куда же мы едем?
— На показ мод.
— А что в этом такого уж замечательного?
— Дружище, ну когда еще ты увидишь перед собой столько очаровательных женщин?
Сев в машину, Володька и Алексей, захватив оператора, отправились на Ленинский проспект, где и должно было состояться важное мероприятие для всего отечественного бомонда.
— Ты в курсе, что сегодня будешь работать один? — как бы невзначай заметил Алексей.
— То есть как это один?
— Да вот так. Возьмешь в руки микрофон и начнешь репортаж. С оператором тоже самостоятельно будешь взаимодействовать. А я постою в сторонке и посмотрю.
— Ты что, серьезно? — перепугался юноша. — Я ж ничего не умею!
— Ну как это ничего? Ты знаешь вполне достаточно.
— Леш, не вздумай. Я же сорву эфир!
— А мне–то что? Ты же вылетишь с ЛТН, а не я.
— Но…
— Никаких «но», Володька. Сегодня работаешь ты, и точка.
— Хоть бы заранее предупредил…
— В этом случае, ты бы давно уже перегорел, а так просто не успеешь. Ну все, мы уже подъезжаем. Думай, о чем будешь говорить…
Сказать, что стажер испытал шок, значит не сказать ничего. Он мучительно размышлял над тем, как построить сюжет, на чем сделать упор, как лучше развить тему. Но сориентироваться было сложно: Володька никогда не был на показе мод и не представлял, что там обычно происходит. Впрочем, нервничал и Алексей. Он и сам не знал, зачем пошел на такой рискованный шаг. Обычно стажеров никогда не подпускали к работе на ЛТН так быстро, но Дмитриев, как и всегда, имел на этот счет свое, особое мнение. Он предчувствовал, что стажер справится и ставил на кон не только его будущее на канале, но в какой–то мере и свое тоже. Вряд ли Соловьев погладит его по головке за такое самоуправство, особенно если материал окажется провальным.
Оказавшись на месте, съемочная бригада ЛТН вышла из машины и направилась в здание. До начала мероприятия оставалось около сорока минут, но, несмотря на это, зал был уже полон гостей. Володька заметил здесь известных модельеров, множество знакомых лиц из шоу–бизнеса и, конечно, красивых женщин. Многие из них были выше Володьки на добрую голову, а то и на две, и поначалу стажер немного стеснялся подобного дисбаланса.
— Как считаешь, — спросил он у Алексея, — может, взять пока интервью у кого–нибудь из знаменитостей, а то потом ведь их не поймаешь.
— Володька, представь себя королем этого мероприятия. Все люди вокруг — твои подданные, пешки. Ты главный, и волен делать все, что тебе захочется. Почувствуй себя лидером и вперед.
И юноша, воодушевленный такой поддержкой, принялся работать. Он брал интервью и задавал каверзные вопросы, заставлял оператора снимать все любопытные детали и перемещался с ним из одного конца зала в другой. Окрыленный и лишенный страха, стажер упивался своей дерзостью, бросая вызов не только этим важным людям, но и себе самому. Володька грезил, что этот сюжет сделает его восходящей звездой ЛТН и заставит других корреспондентов равняться на него. Он возомнил себя эдакой примой, позерство которой может поспорить лишь с ее красотой. Стажер был жесток и смел, решителен и коварен, ловок и бескомпромиссен. Он смотрел на себя со стороны и видел императора, врывающегося в город со своей армией, изысканного вельможу, по взмаху руки которого решаются человеческие судьбы. Конечно, здравомыслящий человек сказал бы, что Володька, как и многие люди его возраста, витал в облаках, но кто из нас хотя бы раз не оказывался на его месте?
Стажер вкладывал все знания и умения в свой репортаж, а когда этого оказывалось недостаточно — в дело шла интуиция.
— Володька, — ты меня уж совсем загонял, — пожаловался оператор.
— Ничего, Василий, мы еще и не начинали работать.
Когда показ мод подошел к концу, юноша выглядел, словно выжатый лимон. По лбу и щекам струились крупные капли пота, он тяжело дышал, а в его глазах отражалось лишь опустошение. Оператор выглядел немногим лучше, и лишь только Алексей, глядя на эту картину, непринужденно улыбался. Неожиданно к съемочной бригаде ЛТН подошел странный господин модельной наружности. Женская мимика, припудренные щеки, да и сама манера общения выдавали в нем человека нетрадиционной ориентации, что, впрочем, никого не смущало. Разве что Володька посмотрел на него несколько подозрительно. Он еще не успел привыкнуть к тусовке, сопутствующей показам мод.
— Я один из организаторов сего действа, — обратился он к стажеру, — и мне бы хотелось, чтобы вы осветили наше мероприятие по достоинству.
— Не волнуйтесь, все так и будет.
— Если вы устали, можете прямо сейчас пройти к нам за кулисы. Там девушки вас уже ждут, любых можете выбрать.
— Девушки…
— Ну да, настоящие красавицы. Они будут только рады.
— Нет уж, спасибо, — резко ответил Володька и направился к выходу.
— Я разве его чем–то обидел? — удивился администратор, обратившись к Дмитриеву. — Может, надо было мальчиков предложить?
— Это вряд ли, — с улыбкой ответил Алексей. — Он просто скромный парень, еще не привык ко многим вещам.
— А… Но это недоразумение ведь не повлияет на качество сюжета?
— Не волнуйтесь, наш стажер свое дело знает.
Оказавшись на улице, Володька сел в автомобиль и стал ждать коллег. Он еще не оправился от шока и пребывал в некотором смятении. Неужели хорошие репортажи нужно непременно стимулировать столь сомнительными методами? От этих неформальных законов журналистики у необстрелянного юноши волосы на голове встали дыбом. Как цинично и пошло все это выглядит со стороны, как нужно опуститься, чтобы принять подобное предложение!
Вернувшись в Останкино, Володька взялся за работу и корпел над сюжетом около четырех часов. Он въедался в каждую мелочь, пристально изучал не только написанное предложение, а каждое слово в нем. Он тщательно подбирал картинку и следил, чтобы она совпадала с текстом, помногу раз просматривал сделанные интервью и брал из них только важные и самые значимые куски. Он пристально изучал материал в поисках малейших ошибок и неточностей и усердно исправлял их. А затем снова изучал и снова исправлял. Взмыленный, уставший и жутко голодный, Володька озвучил сюжет и отнес его в аппаратную. Он так замучился, что с трудом стоял на ногах…
Перед самым выпуском в телецентр приехал Алексей. Он нашел сюжет своего ученика, и, внимательно просмотрев его, остался очень доволен. Дмитриев даже не ожидал, что стажер справится с работой настолько здорово. А когда вечерние новости на ЛТН вышли в эфир, и многие корреспонденты, смотревшие выпуск, спрашивали друг друга, а что это, мол, за новенький журналист, так блестяще осветивший показ мод, Алексей с гордостью отвечал им: «Как, а вы разве не знаете? Это же мой ученик»…
Отец Димитрий не выходил у Соловьева из головы. Одиночество и какая–то неудовлетворенность преследовали его буквально попятам. А тут еще, как на зло, поругался с женой, заявившей в горячке, чтоб он больше не смел появляться в их доме… Хотелось с кем–то поговорить, поделиться тем, что лежит на душе. Но не с добрым приятелем за бутылкой водки, у которого своих проблем хватает, и не с психологом, чьи представления о помощи зависят от толщины твоего кошелька, а с кем–то совершенно другим, пусть даже и незнакомым человеком. Прав был Женька, Александру всегда нравились необычные люди, и отец Димитрий был именно таким.
Позвонив Мельникову и узнав, где находится храм, Соловьев поинтересовался, удобно ли, если он нагрянет к священнику поздно вечером.
— Конечно, — ответил Евгений. — Он всегда рад гостям — такой уж человек.
И правда. Когда Александр приехал в храм около двенадцати ночи, отец Димитрий принял его с распростертыми объятиями и не высказал ни малейшего беспокойства на этот счет.
— Извините, что так поздно, — сказал Соловьев. — Я бы предупредил заранее, но Женя сказал, что у вас здесь нет телефона.
— Телефонов я действительно не держу. Зачем они мне? Люди, к сожалению, не понимают, как эти аппараты портят им жизнь, нарушая их уединение и покой. А то, что поздно — так не беда. Многих прихожан сомнения и страхи одолевают именно в это время. Вот и тебя, я вижу, что–то гнетет.
— Меня все гнетет, отец Димитрий, я не могу расслабиться. Каждый день начинается с борьбы и заканчивается ею же. Разве это нормально?
— Человек сам хозяин своей судьбы. Кого ж винить, коль ты сам выбрал такую?
— Да я и не виню, просто не знаю, как жить дальше … Одна проблема заканчивается, как на ее месте возникает новая. Некогда остановиться, подумать о чем–то, отдохнуть.
— А к чему ты так торопишься жить?
— То есть?
— Ты обращаешь внимание на луну, но не видишь звезды. Смотришь на камни, но не замечаешь песок. Остановись, приглядись повнимательнее к тому, что тебя окружает. Вырвись из привычного круга вещей и окунись в новый. Проблема многих людей в том, что они создают некий цикл и вертятся в нем, как белка в колесе. Они считают его нерушимым и не находят сил, чтобы изменить ход вещей. А между тем, это довольно легко. Другое дело, что многие не хотят ничего менять из–за страха или малодушия. С этим я сталкиваюсь регулярно.
— Это вы о своей реформе?
— И о ней тоже.
— А расскажите поподробнее, что вам хочется изменить? Помниться, вы обещали это сделать.
— Проблем очень много, Александр. Посмотри на наших священников, многие из которых превратились в телевизионных звезд. Они имеют роскошные виллы, являются незаменимыми на различных крупных мероприятиях, занимаются бизнесом. А потом приходят в церковь и говорят людям о воздержании и смирении, пугая их адовыми муками. Они предпочитают держать людей в страхе, ведь если люди не будут бояться — они перестанут посещать храмы, замаливать свои грехи. Жестокая и очень несправедливая логика, ведь людей должен держать не страх, а искренняя вера. Но как эти «звезды экрана» будут учить людей вере, если сами давно лишились ее, похоронив под торжеством банкетов и циничностью государственных интриг?
— Но ведь во все времена были священники, пользующиеся своим высоким положением. Впрочем, всегда были и те, кто вел достойную жизнь. А причем тут интриги? Насколько я знаю, государство редко враждовало с церковью. Наоборот, стремилось стать с ней единым целым.
— Я против вражды, но и единение не принесет добра. К сожалению, у церкви не слишком благовидная история. Вспомни, как безжалостно сносились идолы, когда христианство пришло на Русь, как насильно крестили этих несчастных, что по ночам убегали в леса и клялись своим запретным идолам в верности. Можешь еще вспомнить средневековье. Как Урбан Второй, прикрываясь освобождением гроба Господня от рук иноверцев, провозгласил первый Крестовый поход. Сколько людей погибло тогда, защищая тот самый гроб Господен! Однако дело ведь не в религии, а в людях, которые, прикрываясь ей, творили зло. И чем больше государство срастается с церковью, тем больше зла это принесет. Примеров — больше чем достаточно.
— Я согласен, все дело именно в людях. Достаточно заглянуть к нам на ЛТН, где одни пытаются подсидеть других, видят в чужих глазах соринку, когда у самих впору выкорчевывать целые пни. Я сталкиваюсь с этим едва ли не каждый день. Жалобы, недовольства, бесконечные склоки… Многие люди полагают, что их недооценивают, в чем–то обделяют, а когда им тянешь руку, они видят лишь кулак.
— Что ж, с порочными нравами приходится бороться и мне. Знаешь, некоторые прихожане думают, что чем больше икон они облобызают, и чем сильнее будут биться головой о пол храма, тем больше грехов им простят. Они совершают какой–то проступок и идут в церковь, считая, что этим получат прощение и на следующий день смогут вновь творить зло. Попробуй хоть раз ошибиться в молитве или неправильно покреститься — и эти люди скажут тебе, что ты невежда. Однако Господь сможет понять как лепет нежного младенца, так и хриплый бас старика, главное, чтобы все шло от сердца и было искренним…Именно этому я и учу своих прихожан.
— А вы правда думаете, что сможете изменить устоявшийся ход вещей? По сути, вы вступаете в конфликт не только с церковью и государством, но и людьми, которые привыкли к порочной системе и находят ее удобной для себя.
— Я не ищу конфликтов, друг мой, я лишь хочу справедливости.
— Считаете, вам это удастся?
— С Божьей помощью…
Они проговорили почти всю ночь. Соловьев так и заночевал прямо в храме, откуда с утра планировал отправиться на работу. Разговор несколько успокоил Александра, умиротворил и заставил задуматься о вещах, до которых раньше ему не было никакого дела — о церкви, о Боге, о вере…
— Я желаю вам удачи, отец Димитрий, — сказал Соловьев. — Вы говорите правильные вещи, и пусть Господь поможет вам их осуществить.
— Спасибо тебе. Спокойной ночи…
— Откуда информация о компромате? — спросил губернатор.
— От штаба Бархатова, — ответил Лазаров. — У меня там свой человечек сидит.
— Что у него на меня есть?
— Много всего. Мои ребята уже начали работать со СМИ, чтобы не допустить утечки информации, но мы можем просто не успеть перехватить всех гонцов Валентина.
— Твою мать!
— Да, приятного мало, но вы не волнуйтесь. Мы сделаем все, что в наших силах…
— Перехвати его, Дима! Что хочешь делай, но накануне выборов мне такая подлянка не нужна! А после этого достань бумаги и уничтожь.
— Конечно, Виктор Сергеевич.
— Да, и вот еще что. Где сейчас Бархатов находится знаешь?
— Мы установили за ним круглосуточное наблюдение. В данный момент он сидит дома, через час или около того должен отправиться в город.
— А бумаги?
— По нашим данным, бумаги будут при нем.
— Вот и славненько. Перехвати его по дорожке.
— Так мы и планировали сделать. На трассе, по которой он обычно ездит, есть один овраг. Будем работать на несчастный случай.
— Только я тебя очень прошу — аккуратнее. Чтобы ни одна живая душа ни о чем не догадалась.
— Не волнуйтесь, сработаем тонко и красиво.