Глава двенадцатая, где Огнезор подходит к самому краю, а Лая начинает задавать вопросы

— Очень, очень мило! — сверкая мелкими белыми зубками, засияла Илания. — Необычно, но право, Таргел, этот стиль твоей сестренке так идет! В самом деле, ведь не все женщины умеют носить платье!

Хищные глазки ее при этом пристально сверлили Лаю, выражая смесь любопытства и презрения, а рука уверенно тянулась к расшитому серебром рукаву Эдана, вклиниваясь как раз между ним и девушкой.

«Держись!» — незаметно подмигнул он Лае, на миг становясь почти прежним. Затем ледяная непроницаемость вновь сковала его лицо, сделав его неожиданно старше. Он выпустил Лаину руку и повел к сверкающему серебром столу неустанно расточающую мед Иланию.

— Как любезно, что ты надел сегодня цвета своего Дома! — щебетала она. — Это придает нашему тихому домашнему ужину придворный шик! А синее подходит тебе почти так же, как и белое!.. Сегодня мой повар обещал нечто действительно изысканное, так что ты нисколько не будешь разочарован…

И еще сотня глупостей в том же духе, на что юноша не упускал случая ответить каким-нибудь особо лестным словечком. Так что, когда Лая уселась, наконец, за стол, в голове у нее была уже полная сумятица, а руки сжимались от едва скрываемого раздражения. Половину трапезы она усердно лелеяла в себе это чувство, свято следуя всем указаниям Эдана и утешаясь весьма кровожадными фантазиями, где благородной леди отводилась первая роль. Затем пришла пора лишь молча поражаться удивительной способности ее спутника незаметно и с легкостью перехватывать нить беседы, уводя ее от любой опасной темы. К концу же ужина Лая чувствовала себя совершенно измотанной, будто и правда на допросе побывала. Каково должно быть Эдану, ей даже думать не хотелось.

Впрочем, выглядел он все так же блестяще и высокомерно, похвалы раздавал так же витиевато, а на прощание Илании в глаза заглянул столь преданно и улыбкой одарил столь потрясающей, что та окончательно растаяла, манерно протягивая руку для поцелуя. Лая же немедленно ощутила неприятный злой холодок, подозрительно смахивающий на ревность, но не успела еще себе в том признаться, как новое чувство — растерянность и удивление — захватило ее. Ибо благородная леди Илания под пристальным взглядом своего блистательного кавалера внезапно побледнела смертельно, дернулась и начала медленно оседать.

— Извини, дорогая, — тихонько проговорил Эдан, заботливо опуская даму в кресло. — Не все ты о темных мастерах знаешь… Ничего, свою часть сделки я выполню, а тебе о том помнить необязательно.

— И что сейчас произошло? — вытаращилась на них Лая, смутно вспоминая, что там говорил Эдан насчет «проще будет уговаривать». Еще тогда ей фраза эта не понравилась!

Эдан повернул к ней побледневшее лицо, разом утратившее всяческий лоск и напыщенность. Выглядел он теперь смертельно уставшим, хоть от этого — раздраженно отметила Лая — и не менее привлекательным.

— Пойдем! — бросил коротко. И уже за дверью добавил. — Здесь еще человек пятьдесят слуг, которым не нужно нас помнить. Если все в порядке, то зелье в их питье уже действует, и все должны спать. Но все равно, будь начеку.

Они забрали свои вещи, затем обошли весь дом, комната за комнатой, — заколдованный дом крепко спящих людей. И к каждому Эдан прикасался всего на пару минут, будто души во сне забирающий, темный лесной бог из страшной детской сказки. И при каждом касании глаза его стекленели, а губы кривились все больше. И все больше чуяла Лая целительским, ведьминским своим чутьем, как плохо ему, нестерпимо, почти больно…

— Вот и все, — с облегчением выдохнул он, отпуская руку охранника на темном ночном крыльце. — Спешить надо: этот всего минут пять проспит.

Лая накинула на голову черный капюшон плаща и молча заторопилась вслед за Эданом к темному провалу переулка. Карета ждала, где и следовало: большой, нелепый в этой тьме своей роскошью экипаж с унылым бородатым возницей впереди и четырьмя красивыми серебристо-серыми лошадьми в упряжке.

— Ничего, потерпи Стрелокрыл! — ласково потрепал по гриве Эдан одну из передних лошадок. Затем кивнул вознице, помог Лае забраться в карету и, наконец, сам устало откинулся на мягком сиденье.

— Выйдем на первом перекрестке за городом, заберем двух передних лошадей, — прерывисто, будто задыхаясь, сказал он. — Возницу стирать придется, а я не знаю, смогу ли. Сделаешь с ним то, что с Храшем?

Лая даже удивляться его чрезмерной осведомленности не стала, лишь кивнула молча, прислушиваясь к быстрому поцокиванию копыт по мостовой.

Городские ворота приближались.

— Проклятье! — вдруг выругался Эдан, привставая. — Тебя-то, Слава, зачем на ворота принесло!

Он сделал глубокий вдох, вцепился руками в сиденье, скривился болезненно, но тут же расслабился. Опять выругался, сделал еще пару мелких, частых вдохов, будто собирая остатки сил, и охотница внезапно ощутила, почти увидела, как вокруг них растет нечто. Будто пелена незаметности, только сильнее, гораздо сильнее… Невидимая темная стена, погружающая в рассеянность, пузырь, вбирающий в себя ее, Лаю, и напряженную фигуру Эдана, его побелевшее лицо, омертвевшие глаза, подрагивающие, до крови закушенные губы.

«Перестань, ты убьешь себя!» — захотелось крикнуть ей, но собрать слова воедино не вышло: вновь, как и утром на площади, нахлынуло ощущение нереальности.

Карета замедлилась на миг, уныло что-то прокричал возница, заскрипели впереди ворота, тряхнуло. Затем копыта снова зацокали быстрее, понеслись, запрыгали колеса, помчались придорожные деревья за окном…

Пузырь лопнул, упругая стена исчезла, и Эдан безжизненно повалился на сиденье.

— Нет, нет, нет! — подскочила Лая.

Склонилась над ним, одной трясущейся рукой хватая за шею, судорожно стараясь слиться с неровным биением пульса, пока пальцами другой безуспешно пыталась удержаться за что-нибудь в прыгающей по ухабам карете.

Ее отбросило на пол. Один раз, второй, третий…

— Нет, так не пойдет! — прикрикнула она сама на себя.

Прежде всего — никаких истерик! К дьяволам вопли и слезы! Она Насмешница — охотник за тайнами, а не благородная барышня!

Сцепив зубы, Лая аккуратно поднялась, присела на мягкую скамью возле Эдана и осторожно положила его голову себе на колени.

«Спокойно! — еще раз приказала себе. — Все получится!».

Подушечки пальцев отстраненно и привычно нащупали пульс, теплые невидимые ниточки потянулись на его биение — а в следующий миг девушка уже растворилась в этом ритме, ощущая каждую клеточку молодого чужого тела.

Усталость, бесконечная усталость пронизывала его, иссушала, пробирала насквозь. О множестве бессонных ночей, постоянных, изматывающих сверхусилиях кричало оно. А еще — Лая содрогнулась — в нем было что-то неправильно. Не так, как в других человеческих телах, которые доводилось ей исцелять. Будто расчленили его на сотни, тысячи кусочков, а затем — крупица за крупицей — собрали вновь. Невидимая частая сеточка тонких шрамов пряталась под кожей, и каждая клеточка хранила полустертое, блеклое воспоминание о невероятной, нечеловеческой боли, убивающей, сводящей с ума…

— Что они сделали с тобой? — хрипло вырвалось у нее.

Пальцы ласково заскользили по его шее вверх, к подбородку, провели, не отрываясь, по щекам и скулам, застыли на миг у висков, чтобы потом нежно запутаться в волосах, все больше и больше теплых ниточек вливая с каждым легким поглаживанием.

— Не смей, слышишь! — шептала она Эдану. — Не позволю тебе… Что бы там не сотворила с тобой проклятая Гильдия — не позволю…

Карета замедлилась, встряхнула в последний раз, остановилась.

— Перекресток, — бесцветным голосом сообщил возница и полез выпрягать лошадей.

— Помоги мне! — крикнула ему Лая, закидывая руку Эдана себе на плечо.

Вдвоем они вытащили юношу из кареты, отнесли в небольшую полузаросшую лощинку в стороне от дороги, где Лая устроила его на груде бурых листьев, подстелив свой плащ. Возница тем временем принес вещи и привел лошадей.

«Сделать то, что с Храшем», — вспомнила девушка, наблюдая, как он понуро привязывает Стрелокрыла к низкому колючему деревцу, а затем медленно трусит обратно к карете.

Заставив себя собраться и забыть на минуту об Эдане, Лая встала, бесшумно догнала унылую бородатую фигуру возницы, схватив его за шею и запястье. Он вскинулся яростно, силясь вырваться. Девушке пришлось сбить его с ног, и лишь затем приникнуть ладонью к испуганно пульсирующей жилке.

Беспамятство подействовало почти сразу: мужчина обмяк, взгляд его стал невидящим. Не дожидаясь, пока возница придет в себя, Лая скрылась в придорожных зарослях. С минуту наблюдала оттуда, как он встает, растерянно оглядывается, не понимая, как здесь очутился, ежится — то ли от холода, то ли от страха, — и торопливо направляется к карете.

«Попадет же бедняге от Илании!» — сочувственно заключила девушка, но тут же забыла о несчастном и поспешила к Эдану, подоспев как раз вовремя, чтобы заметить крадущиеся тени двух оборванных мрачных фигур.


***

Чудесный сон приснился Огнезору. Будто лежал он в траве на берегу реки, беззаботно устроив голову у Лаи на коленях, вдыхал будоражащий запах ее кожи, говорил ей что-то глупое и нежное. Она же улыбалась тревожно, шептала одними губами, словно звала. И так не хотелось просыпаться, но зов Лаин становился все настойчивее, лицо все тревожнее, взгляд все отчаяннее…

С усилием и неохотой открыл юноша глаза. Сон не исчез будто: все так же белело над ним склоненное девичье лицо, а губы напряженно повторяли какие-то слова. Вот только темно вокруг было, и холодно, и в самой Лае что-то было не так.

— Где твоя седая прядь, Снежинка? — проговорил Огнезор тихо, удивляясь слабости своего голоса.

Она выдохнула, шумно и с облегчением, отняла ладонь от его лба и ответила хрипло, с едва заметной неловкостью:

— Закрасила я ее. Слишком знак приметный, при моем-то ремесле…

Он полежал еще немного в сонном оцепенении, ворочая в голове ее слова. Затем, опомнившись, вскочил, огляделся, бросил хмуро.

— Сколько я проспал?

— Часа три, наверное, — неуверенно ответила девушка. Поколебалась немного, будто собираясь добавить что-то еще, но промолчала и отвела глаза.

Пару длинных мгновений смотрел на нее Огнезор, подавляя настойчивое, невыносимое желание протянуть руку, дотронуться, как когда-то. Проклятые картинки прошлого, чужой, воскресшей памяти заставали врасплох, с ума сводили крикливой своей, неожиданной яркостью — будто лет прошедших и не было вовсе, будто вчера только он с Лаей расстался. Будто другой тот человек, что Огнезором звался, ему, Эдану, лишь приснился. От безумия такого и бессилия закричать хотелось.

— Ты что-то еще сказать собиралась? — раздраженно спросил он вместо этого. — Сейчас нет времени играть в недомолвки, так что лучше сразу говори, что со мной не так.

— Просто, — смутившись его резкостью, нерешительно начала Лая, — я боялась, что не смогу тебя вытащить. Твое тело…оно не такое… ну, неправильное, что ли. Что с тобой сделали?

Удивленный, юноша посмотрел на свои руки, не сразу понимая, о чем идет речь.

— Так больно… — продолжала она. — Зачем кому-то было делать такое?

— Так вот ты о чем! — досадливо поморщился Огнезор. Пояснил равнодушно. — Это называется Испытание Боли, его проходит каждый ученик Гильдии, чтобы стать подмастерьем. Ничего особенного.

— А по мне, так это отвратительно, — глухо бросила Лая, отворачиваясь к небольшому костерку, где шумело, закипая, какое-то травяное варево. — Тебя словно на части разрезали!

— Ну, приблизительно так и было, — пожал плечами Огнезор. — Насколько я помню те пять дней.

— Пять дней? Помнишь? — почти задохнулась девушка. — Ты хочешь сказать, что это длилось пять дней, и все это время ты был в сознании?!

— Что ж, было не слишком приятно, — не без цинизма заметил мастер. — Но, если подумать, такую цену нельзя назвать чрезмерной за все то, что получаешь взамен.

— И что же это? — сердито дернулась она, пролив свое зелье. — Умение не чувствовать физическую боль?

— Да. А еще долголетие, выносливость, быстрое выздоровление и заживление ран, длительная молодость. Наставнику моему уже почти семьдесят, а выглядит он крепким сорокалетним мужчиной… Я не очень разбираюсь в этих лекарских штучках, но ты правильно подметила: меня разобрали и создали заново…

Огнезор замолчал, заметив, как пораженно, почти испуганно она смотрит. И сам удивился — с чего это вдруг защищает так упорно гнусный этот обряд, унесший не одну душу и жизнь ученическую, забравший у него самого когда-то друга.

— Не лучшая у нас тема для разговора, — поспешил добавить, смутившись. — И без того из-за меня время потеряли. Давно пора отправляться.

— Никуда ты не отправишься, пока не выпьешь это! — тут же заявила решительно Лая, подсовывая невесть откуда взявшийся котелок со своим подозрительным варевом.

Видимо, на лице Огнезора отразилось столь явное сомнение, что девушка тут же сочла необходимым пояснить:

— Отыскала несколько лечебных корешков в окрестностях. Помогает восстановить силы.

— Ну, раз ты настаиваешь, — обреченно протянул юноша, с кислой миной поглядывая на горячую темную массу. Некстати вдруг вспомнилось, что все Лаины зелья так же неизменно отвратительны на вкус, как и эффективны. Однако, силы ему сейчас и вправду были нужны. Он сделал большой глоток, стараясь не слишком кривиться, отдышался и спросил вдруг с коварной ухмылкой:

— А где ты ухитрилась раздобыть эту посудину? Не помню в своих вещах ничего такого.

— Одолжила. У кого-то из Иланиных слуг, — смутилась Лая. — Ну, пока ты с ними этот фокус свой проделывал…

— Воровка, — насмешливо покачал головой Огнезор, незаметно сливая остатки зелья в подмерзшую траву. — И много вещей ты еще «одолжила»?

— Только то, что пригодилось бы в долгом переходе, — немедленно надулась девушка. — Мой-то мешок в той толпе на площади еще в первый день стащили.

— А с чего ты взяла, что нас ждет долгий переход? — удивился мастер. — Три дня конного пути по хорошей наезженной дороге. Если поторопимся, конечно.

Он встал, подал Лае плащ и направился было к приунывшему от долгого безделья Стрелокрылу.

— Погоди, — неуверенно остановила его охотница. — Сюда взгляни-ка.

Она раздвинула колючие голые ветки, демонстрируя дальний конец лощинки, где, привалившись друг к другу спинами, застыв в нелепых позах, уныло маячили две связанные мужские фигуры.

— Та-а-ак! — озадаченно поднял брови Огнезор. — А это кто такие?

— Идиоты местные. За наш счет поживиться хотели.

Впечатление несостоявшиеся грабители производили жалкое: мрачные, заросшие, оборванные, да и еще и с явными следами Лаиной победы на физиономиях.

— Хорошо ты их отделала, — одобрительно заключил юноша. — Только вот почему они до сих пор живы?

— Не имею я привычки убивать связанных, безоружных людей, — язвительно бросила охотница.

Огнезор на это лишь хмыкнул. Затем вытащил из прелых листьев два кривых длинных кинжала, некогда принадлежавших незадачливым головорезам. Неторопливо направился к сидящим. Одним небрежным движением разрезал веревки, воткнул кинжалы в землю у их ног, повернулся к верзилам спиной и с нарочитой медлительностью отошел в сторону.

— Видишь, Лая, — произнес вкрадчиво, выпуская свои лезвия. — Теперь они не связаны. И, уверен, уже не безоружны.

Головорезы и впрямь с готовностью похватали кинжалы, тут же бросаясь на заботливо подставленную Огнезорову спину.

— Точно, идиоты, — тихо подытожил он через минуту, вытирая окровавленные лезвия о грязные лохмотья, покрывающие ближайшее, еще подрагивающее, тело. — Не стоят они твоего сочувствия, Снежинка.

Лицо Лаи передернуло. Нет, то было не отвращение или страх перед смертью. И уж точно — не сочувствие к убитым. Скорее, реакция на него самого. На усмешку скуки и удовлетворения на его губах.

Это и правда должно быть пугающим. Он знал, как выглядит, когда убивает. Видел свое отражение в призраках мыслей, оставшихся после мертвых…

Девушка отвернулась, не проронив ни слова, пошла, не оборачиваясь, к оставленным лошадям. Хрупкое дружелюбие, возникшее было между ними, вновь сменилось гнетущей неловкостью.

В полной тишине они вывели лошадей из лощинки, зашагали по заросшему низкими деревцами, каменистому полю, обходя далеко стороной перекресток с поворотом на Крам. Наконец, Лая нарушила молчание.

— Незачем было убивать их, — проговорила с нарочитым равнодушием.

— Они бы с нами не церемонились, — пожал плечами Огнезор. — Да и стоят ли жалости те, кто людей для наживы режет?

— Может, и не стоят, — не поднимая на него глаз, произнесла девушка, — но…чем мы тогда лучше? Или Гильдия уже не оплачивает труды своих людей, темный мастер?

Что-то шевельнулось у него в груди — горячо и гадко, будто от тяжелого, незаслуженного оскорбления.

— Так вот чем я, по-твоему, последние десять лет занимался? — бросил он едко. — Добропорядочных граждан на тот свет отправлял за деньги их собственных жен и соседей?

— А не затем разве Гильдия существует? — смущенная его обидой, неловко возразила Лая.

— Верить в такое очень наивно, если не смешно, — вдруг утратив всякое желание спорить, равнодушно проговорил он.

— Почему это?

— Хотя бы потому, что готовить темного мастера для таких ничтожных целей было бы крайне глупо — слишком уж хлопотное, затратное это дело. Проще головорезам дорожным или отбросам городским заплатить.

— Зачем же тогда Покои ваши Приемные и все эти бумажки-прошения?

— А почему нет? — усмехнулся Огнезор саркастически. — Ведь удобно: есть кто-то, кто грех твой на себя принять готов. Сочинил прошение — а сам вроде бы и не при чем. Совесть чиста, сон спокойнее. Резни, опять же, среди почтенных горожан и фермеров меньше. А если и случится что, так сразу знаем, где искать… И потом, если бы Гильдия все прошения такие обывательские подписывала, тебя бы уже полторы сотни раз убить успели.

— Так много? — поразилась охотница.

— Да, милая, — едко сощурился на нее юноша, — воровок, пусть даже с лицензией, наши сограждане любят ничуть не больше, чем убийц!

— Сущая правда! — совсем почему-то не обидевшись, фыркнула Лая. — Но раз все так, как ты сказал, чем же Гильдия вообще тогда занимается?

— О, обычными играми сильных мира сего! — все так же язвительно продолжил темный мастер. — Политикой, войной, интригами — вещами довольно ординарными, а порою даже скучными — не в пример высокому мастерству собратьев наших с большой дороги!

— Игры, говоришь? — покачала головой девушка и надолго задумалась. — Но это ведь Гильдия подавила мятеж Парги этим летом? — наконец, спросила она. — И заговор лордов три года тому?

— Зачем спрашивать, если сама все знаешь? — угрюмо покосился на нее Огнезор.

— А восстание в Краме четыре года назад? — и не подумала угомониться Лая. — Лорды — я еще понимаю — это политика. Но горожане? Столько крови невинной!

— Не бывает в таких делах невинных, — мрачно буркнул юноша. — Успей армия раньше, и вместо полусотни зачинщиков весь город в крови утонул бы, — пояснил, удивляясь, с чего это вдруг его потянуло перед ней оправдываться.

Восстание Огнезор помнил. А еще помнил, что убивать этих дураков, мгновенно растерявших весь свой праведный гнев перед лицом темного мастера, было жалко и… гадко.

— Наверное, ты прав, — поникла девушка, и он перехватил ее потемневший, задумчивый взгляд, в котором зашевелилось вдруг что-то… неприятное, так что юноша почти догадывался, каким будет следующий ее вопрос.

— А моя в чем вина? — не замедлила озвучить его Лая. — Уж коли убьет меня Гильдия, интересно хотя бы знать — за что.

— А ты не потрудилась даже взглянуть, что украла? — поморщился то ли вопросу, то ли своей догадливости мастер.

— Не в моих это правилах — в чужие тайны лезть! — отрезала охотница сердито. — Так что там было, Эдан? Скажешь?

Он собирался промолчать. Или солгать.

— Малая Книга Гильдии, — почему-то ответил вместо этого. — Перечень всех ее членов.

— Вот уж ирония! — хмыкнула Лая. — Глядишь, нашла бы там и твое имя.

— Тебе бы не понравилось, — хмуро отрезал он, в уме подсчитывая, сколько законов Гильдии уже нарушил этим разговором. Хотя теперь какая разница? Где один — там и тысяча, результат тот же: дважды умереть не выйдет. Если, конечно, поймают…

Рациональный шепоток подсказывал Огнезору, что самым разумным сейчас было бы дождаться, пока силы восстановятся, а потом стереть в милой Лаиной головке всякое о нем воспоминание — с детских лет и до сегодня. Знакомый медальон, так соблазнительно покоящийся в ложбинке меж ее грудьми (весь Иланин ужин проклятая вещица глаз отвлекала!), отобрать, чтоб никаких следов не было, девушку оставить на волю ее выдающихся способностей к выживанию, а самому вернуться в столицу и постараться обо всем забыть. Еще в Таркхеме он мог бы проделать такое со спокойной душой, но теперь, когда объявлена всеобщая травля, когда образ ее вот-вот окажется в голове у каждого стражника, портрет — на каждом углу, а словесное описание — в каждой законопослушной глотке, — теперь… у него было прекрасное перед разумной своей частью оправдание, чтобы оставить все как есть.

Потому что он не хотел, чтоб она забывала. И сам больше не хотел забыть. Хоть это и делало жизнь дьявольски сложной…

Окончание их разговора, похоже, сильно озадачило Лаю. Вопросы прекратились, она уныло переставляла ногами рядом с понурой своей лошадкой, надолго погрузившись в молчание.

Поле, между тем, закончилось, впереди показалась наезженная западная дорога. У самой обочины девушка вдруг остановилась, посмотрела на своего спутника — странно так, будто решаясь на что-то запретное. Огнезор опять ощутил неприятный холодок.

— Скажи, Эдан, а ты многих убил? — спросила она наконец.

Юноша отстал, окинул мрачным взглядом ее тоненькую темную фигурку, ответил нехотя:

— Сорок восемь приказов, не считая твоего. Но ты ведь не о том спрашиваешь?

— Правда, не о том, — не останавливаясь, проговорила девушка. — Впрочем, не отвечай, я не хочу знать.

— Много, Лая, — поравнявшись с ней, сказал он жестко. — Это ты сама по себе, и в приказе на тебя лишь твое имя. А у прочих — лордов, мятежников, просто неугодных — и охрана, и приближенные, и домочадцы порой. До двадцати имен в списке… Вот и считай сама! Много?

И, холодно заглянув в глаза, добавил:

— Все еще хочешь ехать со мной?

— Иногда просто нужно делать то, что должен, — ответила она тихо.

— Ну да! — вырвался у него злой, хриплый смешок. — Я тоже говорил так себе когда-то. Когда меня это еще беспокоило… Смотри, не пожалей потом, — добавил с кривой усмешкой, вскочил на коня и припустил по темной западной дороге.

Сзади решительно застучали копыта Лаиной лошадки.

Загрузка...