Во время войны такого понятия, как «австрийская проблема», в том смысле, какой вкладывается в «германскую проблему», не существовало. Ни в Британии, ни в Соединенных Штатах не велось ни горячих споров, ни длительной переписки в прессе о наилучшем варианте послевоенного обращения с австрийским народом. Три министра иностранных дел, заявив в Москве в ноябре 1943 года, что Австрия стала первой свободной страной, павшей жертвой гитлеровской агрессии, всего лишь констатировали истину, которая самоочевидна для любого, кто объективно оценивает факты. И, говоря, что хотели бы видеть Австрию восстановленной как свободное и независимое государство, они могли быть уверены в полной поддержке общественного мнения в Великобритании и США.
Другими словами, послевоенная задача союзников в Австрии никогда не рассматривалась, как в Германии, в первую очередь с точки зрения перевоспитания народа, а скорее с точки зрения воссоздания государства. И хотя в течение последних четырех лет независимости в период между войнами Австрия находилась под авторитарным режимом, у политических деятелей союзников, похоже, не было сомнений в том, что восстановленная Австрия, освобожденная от внешнего давления Муссолини и Гитлера, вернется к ортодоксальной демократии по западному образцу. Единственное сомнение заключалось в том, окажется ли восстановленная в границах 1938 года Австрия экономически жизнеспособной. По обе стороны Атлантики были те, кто считал, что этого не произойдет и что может оказаться необходимым связать ее экономически, если не политически, с другими странами Юго-Восточной Европы. Но такие сомнения не помешали достичь единодушия в отношении главного – отделить Австрию от Германии, устранить нацистское влияние и воссоздать Австрию как независимое государство без излишних проволочек. Это было принято всеми четырьмя ведущими державами в качестве цели союзной оккупации, а последняя предусматривалась в основном как временное соглашение до передачи административной ответственности свободно избранному австрийскому правительству.
На страницах книги предпринята попытка показать, как менее чем через год после окончания военных действий первый шаг в этом процессе был успешно осуществлен в ноябре 1945 года в результате свободных выборов австрийского правительства, приверженного демократическим принципам; второй шаг был сделан в июне 1946 года с подписанием нового Соглашения о контроле, которое укрепило полномочия этого правительства и ограничило власть союзников; и как, несмотря на первые успехи, к концу 1946 года первоначальная цель оккупации оказалась размытой, а дальнейший прогресс затруднен разногласиями между оккупационными державами. За те короткие полгода Австрия стала не столько государством, находящимся в процессе восстановления, сколько фигурой на шахматной доске холодной войны – возможно, фигурой незначительной, но, подобно королевской пешке в некоторых дебютных гамбитах, фигурой, стратегическое положение которой придавало ей особое значение. Как следовало из упоминания в Московской декларации о «соседних государствах», будущее Австрии имело далеко идущие последствия для всей Центральной, Южной и Юго-Восточной Европы.
Но, в отличие от пешки, Австрия к концу 1946 года обладала собственной волей, которая нашла настойчивое, тонкое и мужественное выражение в свободно избранном правительстве, сформированном из людей, чей национальный патриотизм был возрожден страданиями при нацистском режиме во время войны, а теперь, как это ни парадоксально, подпитывался соперничеством «освободителей» Австрии. Во многом благодаря наличию этого правительства холодная война в Австрии велась с помощью оружия, возможно менее грубого, и в атмосфере, конечно, менее накаленной, чем в Германии.
После завершения работы над австрийской частью данного тома независимость Австрии наконец-то стала реальностью. В свете этого, возможно, стоило бы несколько пересмотреть изложение и выделить те факторы, которые в рассматриваемый период могли привести к такому исходу. Но, по сути, в конце 1946 года было мало людей, знакомых с ситуацией в Австрии, которые взялись бы предсказать ближайшее будущее страны, и автор попытался лишь описать события так, как они происходили, а обстоятельства – такими, какими они выглядели именно в то время.
Первая декларация о послевоенной политике союзников в отношении Австрии появилась 30 октября 1943 года по окончании Московской конференции с участием министров иностранных дел Великобритании, США и Советского Союза. В декларации говорилось следующее:
«Правительства Великобритании, Советского Союза и Соединенных Штатов Америки согласны с тем, что Австрия, первая свободная страна, ставшая жертвой гитлеровской агрессии, должна быть освобождена от германского господства.
Аннексию, навязанную Австрии Германией 15 марта 1938 года, они считают недействительной. Они считают себя никоим образом не связанными какими-либо изменениями, произошедшими в Австрии после этой даты. Они заявляют, что желают видеть восстановление свободной и независимой Австрии и тем самым открыть путь для самого австрийского народа, а также для соседних государств, которые столкнутся с аналогичными проблемами, к обретению той политической и экономической безопасности, которая является единственной основой для прочного мира.
Австрии, однако, напоминают, что она несет ответственность, от которой не может уклониться, за участие в войне на стороне гитлеровской Германии, и что при окончательном урегулировании неизбежно будет учтен ее собственный вклад в ее освобождение».
Хотя это была первая совместная декларация, вопрос о месте Австрии в послевоенной Европе, естественно, рассматривался тремя правительствами и ранее. Что касается Великобритании, то восстановление независимости Австрии уже некоторое время являлось официально признанной целью войны. Еще 12 ноября 1939 года Черчилль, тогдашний первый лорд Адмиралтейства, упомянул об этом в одной из радиопередач, а 9 ноября 1940 года в своей речи в Мэншн-Хаус он заявил, что Австрия является одной из стран, ради которых Британия обнажила свой меч и для которых победа Британии обеспечит освобождение. Именно на эту речь Иден сослался в палате общин 9 сентября 1942 года, задавая вопрос о том, является ли освобождение Австрии одной из военных целей правительства.
Иден добавил, что, хотя на данном этапе правительство, конечно, не может связать себя обязательствами признавать или поддерживать установление в будущем каких-либо конкретных границ в Центральной Европе, оно также не считает себя связанным какими-либо изменениями, произошедшими в Австрии в 1938 году и в дальнейшем.
Это заявление, возможно, следует рассматривать в свете записки Черчилля Идену от 13 декабря 1942 года, в которой первый выразил чрезвычайный интерес к Австрии и надежду на то, что Вена может стать «столицей великой Дунайской конфедерации». Такая точка зрения, очевидно, занимала видное место в собственных размышлениях Черчилля о положении Австрии в воссозданной послевоенной Европе, поскольку он в разной форме отстаивал ее и в Тегеране, и в Ялте, и неоднократно ссылался на нее в своих мемуарах.
Официальная политика Великобритании получила дальнейшее развитие 2 февраля 1943 года, когда лорд Крэнборн, лорд-хранитель личной печати, выступая в палате лордов, подтвердил, что одной из военных целей Великобритании является «освобождение австрийского народа… от нацистского господства», но при этом предупредил, что будущий политический статус страны «зависит от событий в Австрии и за ее пределами между настоящим моментом и часом победы союзников. и зависит. от будущего отношения самих австрийцев, подавляющее большинство которых. сейчас сражается в рядах наших врагов».
Несомненно, эти заявления об официальной решимости восстановить независимость Австрии отражали искреннее чувство доброй воли к Австрии со стороны британской общественности. Для старшего поколения все еще были сильны эмоции, связанные с Веной эпохи Габсбургов, а для многих молодых – воспоминания об отдыхе в австрийских горах или у австрийских озер в период между мировыми войнами, о погоне за модой на австрийские вещи, начавшейся в 1930-х годах с визитов в Китцбюэль и Вёртерзее тогдашнего принца Уэльского. Возможно, как возмущенно заметил доктор Грубер во время визита в Лондон в качестве министра иностранных дел Австрии в 1946 году, британцы считали австрийцев «интересными, колоритными» и не признали в них «достойных трудолюбивых и одаренных членов европейской семьи народов». Но бывают вещи и похуже, чем интерес и колорит. Дело в том, что в Британии было много людей, которым было трудно представить себе народ, внешне столь дружелюбный и приветливый, а на самом деле симпатизирующий такому жесткому вероучению, как германский нацизм.
Но в основе этих симпатий со стороны относительно небольшого круга людей, лично знавших эту страну, несомненно, лежало более общее чувство вины за то, что Великобритания участвовала в отказе Запада от Австрии в 1938 году, и такое чувство вины нашло облегчение в заверениях государственных лидеров, что эта политика будет отменена.
Восемь лет спустя член британского парламента (подполковник авиации Шеклтон) во всеуслышание заявил, что «именно благодаря нашей слабости в 1938 году Австрия была захвачена Германией. Я был в Берлине в… феврале и марте 1938 года, и тогда было ясно, что, если наша страна не скажет своего решающего слова, Австрия будет потеряна – и Австрия была потеряна. Поэтому я чувствую, что мы несем особую ответственность за эту несчастную страну».
Еще одним фактором формирования британского общественного мнения – фактором, который в данных обстоятельствах представлялся весьма существенным, – стали усилия по популяризации австрийской повестки, предпринятые в Великобритании австрийскими эмигрантами и бывшим послом Австрии сэром Джорджем Франкенштейном. Правда, эти изгнанники в большинстве своем были не политическими беженцами, а еврейскими жертвами нацистских преследований, и по этой причине, помимо прочего, их деятельность не стояла в одном ряду с деятельностью других национальных эмигрантских групп, пользующихся престижем правительств в изгнании. В Лондоне в 1940–1942 годах существовало два основных органа. Австрийский кабинет, возглавляемый Генрихом Аллиной, бывшим депутатом-социалистом, был создан в 1939 году и с 1940 по 1942 год издавал ежемесячный журнал «Свободная Австрия». В 1941 году было создано Свободное австрийское движение, к которому присоединился и Австрийский кабинет и которое объединило ряд небольших групп различной политической направленности – от коммунистов до монархистов. Свободное австрийское движение до конца войны издавало еженедельник Zeitspiegel («Зеркало времени») на немецком языке. Помимо этих двух основных групп существовала третья – Лондонское бюро австрийских социалистов, в которое входило большинство социал-демократов и такие известные личности, как Юлиус Браунталь и Оскар Поллак, последний из которых стал первым послевоенным редактором Arbeiter-Zeitung, ежедневной социалистической газеты в Вене. Эта третья группа отказалась присоединиться к Свободному австрийскому движению, отчасти потому, что Бюро включало в себя ряд членов, которые, хотя и были настроены антинацистски, в течение некоторого времени оставались приверженцами союза с демократической Германией. Объединение этих трех групп явно пошло бы Австрии на пользу, но, несмотря на ряд попыток в 1942–1943 года и усилий со стороны британского правительства, им не удалось этого добиться; Австрийское бюро отмежевалось от Свободного австрийского движения, и в ноябре 1943 года под руководством Франца Новы, делегата подпольных австрийских профсоюзов, был создан новый союз. Он назывался Osterreichische Vertretungskorperschaft и был объединен со свободными профсоюзами, Лондонским бюро, Демократическим союзом и христианскими социалистами.
Оскар Поллак в 1945 году утверждал, что Osterreichische Vertretungskorperschaft является поистине представительным, в то время как Свободное австрийское движение, по сути, полностью коммунистическим, поскольку в него не входили никакие другие политические группы, а только люди с некоммунистическими взглядами.
Во время войны как изгнанные австрийцы, так и различные их британские сторонники предпринимали усилия по формированию австрийского подразделения в составе британской армии. Сам Черчилль в принципе одобрил этот проект, но он так и не был реализован, хотя к концу войны в британских войсках служило около 3000 австрийцев.
Похоже, что до Московской конференции со стороны Соединенных Штатов не звучало аналогичных официальных заявлений о будущем статусе Австрии. Война с Японией, влияние изоляционизма, озабоченность Госдепартамента общими принципами послевоенного сотрудничества между державами, а не деталями политики в отношении отдельных стран, и особенно неопределенность в отношении послевоенного обращения с Германией, о которой говорилось в предыдущей части данного тома, – все это, вместе взятое, привело к тому, что, с противоположной стороны Атлантики в период 1941–1943 годов, Австрия представлялась весьма незначительной проблемой. Логично предположить, что если Черчилль говорил о расчленении Германии во время своего первого визита к Рузвельту в декабре 1941 года, – что вполне возможно, – то Австрия в этой связи тоже упоминалась; и, несомненно, этот вопрос рассматривался Консультативным комитетом по послевоенным проблемам, созданным президентом Рузвельтом в январе 1942 года, во время изучения проектов по разделу Германии. Тем не менее, учитывая давнее препятствие на пути формирования согласованной политики Соединенных Штатов в отношении Германии, обусловленное разногласиями между Военным и Государственным департаментами, возможно, немаловажно, что 28 октября 1943 года Стимсон, тогдашний военный министр и бывший государственный секретарь, записал в дневнике свои сомнения по вопросу о восстановлении независимости Австрии, обсуждавшемуся в то время в Москве:
«Они там, видимо, не понимают основополагающей необходимости надлежащих экономических механизмов для того, чтобы мир был прочным… Если они вернут Австрию в то положение, в котором она была оставлена Версальским соглашением двадцать пять лет назад, то по сути снова сделают из нее несамостоятельное государство, а они, похоже, совсем не думают об этом. После войны Центральной Европе нужно поесть. А чтобы поесть, она должна быть свободна от поборов».
Еще одним аспектом «домосковского» мышления в Соединенных Штатах было отношение к эрцгерцогу Отто, старшему сыну Карла, последнего австрийского императора, который был самым известным из бывших австрийских беженцев в США. Наряду со многими другими жителями Нью-Йорка, он зарегистрировался в 1940 году для срочной службы, но формально был все-таки венгром и как таковой оказался неприемлем для вооруженных сил США. Очевидно, он надеялся на признание в качестве главы австрийского правительства в изгнании и в лекциях по всей стране рассказывал о себе как о правителе чехов, словенцев и венгров. Благодаря во многом его усилиям Военное министерство рассмотрело в 1942 году план создания специального легиона австро-американцев, вербовкой которого занималась бы возглавляемая им военная комиссия. Но вскоре представители бывших государств-правопреемников в Америке, а также правительства в изгнании Польши, Чехословакии и Югославии выступили с такими бурными протестами, что потребовалось вмешательство Госдепартамента, и в апреле 1943 года Отто официально отказался от намерения восстановить правление Габсбургов. Военное ведомство поняло намек и в августе объявило, что Отто не имеет соответствующей квалификации и непригоден для военной службы. Тем не менее уже 11 апреля 1944 года заместитель государственного секретаря Самнер Уэллс счел необходимым опровергнуть утверждения профессора Ральфа Бартона Перри, председателя Американской оборонной Гарвардской группы, о том, что Соединенные Штаты проявили благосклонность к эрцгерцогу Отто, и заявить, что его правительство будет помогать любой группе, сражающейся с общим врагом, но эта помощь «не будет оказываться так, чтобы ущемлять основное право народа, как указано в Атлантической хартии, выбирать свою собственную форму правления».
Политика Франции в отношении Австрии до определенного времени по понятным причинам не имела приоритетного значения. Тем не менее сейчас уместно упомянуть, что многие австрийцы бежали во Францию еще до войны, а в 1939 году большинство из них предоставили себя в распоряжение французской армии. При выборе между интернированием или службой в Иностранном легионе многие из них выбрали последнее, только для того, чтобы позже немцы интернировали их во французском Марокко, затем их освободили союзники и взяли на службу уже во второй раз. Некоторые из них, лично известные автору этих строк, в течение четырех лет последовательно носили французскую, американскую и британскую формы, прежде чем окончательно вернуться в свою страну. В самой Франции существовал Национальный австрийский фронт, связанный с коммунистическим движением «Свободная Австрия», и другие группы, такие как Ассоциация за освобождение Австрии и Партия социалистов, которые отказались объединяться с Национальным фронтом из-за его коммунистической «окраски», но сотрудничали, как и он, с французскими движениями Сопротивления. В составе Свободных французских сил действительно было сформировано австрийское подразделение, но произошло это лишь 25 апреля 1945 года.
Советская политика в отношении Австрии до принятия Московской декларации была предрешена еще в декабре 1941 года, когда Иден посетил Москву. Черчиллю он сообщил, что во время его первой беседы со Сталиным и Молотовым первый, излагая свои планы относительно послевоенной Европы и обращения с Германией, предложил – очевидно, безоговорочно – «восстановление Австрии как независимого государства». Кроме того, важно отметить, что после нацистской аннексии Австрии в 1938 году три видных австрийских коммуниста нашли убежище в Советском Союзе – Йоханн Коплениг, бывший секретарь партии, Эрнст Фишер, который впоследствии регулярно выступал на московском радио, вещающем на Австрию, вплоть до своего возвращения на родину по окончании военных действий, и Франц Хоннер, который впоследствии был активным лидером австрийской партизанской группы в Югославии. Основными темами коммунистической пропаганды, как передаваемой по московскому радио, так и пропагандируемой Свободным австрийским движением в Лондоне и других местах, были национализм и создание Национального фронта. Коммунисты ни до, ни после московского совещания также не выступали против предложений, выдвинутых некоммунистическими группами в Лондоне, о восстановлении республиканской конституции 1920 года, пересмотренной в 1929 году, в качестве временной основы для послевоенной политической структуры Австрии.
При всех обстоятельствах были все основания надеяться, что, когда представители трех держав в 1943 году в Москве сядут за стол переговоров по австрийскому вопросу, достичь согласия по декларации общей политики будет несложно. На практике же все вышло иначе. В 1955 году наиболее полный отчет о том, что произошло, был составлен одним из членов американской делегации, Филипом Э. Мозли. Он рассказывает, что на одном из первых заседаний между Иденом, Корделлом Халлом и Молотовым было решено выпустить декларацию по Австрии, призывающую австрийцев «добиваться возвращения домой» и обещающую им независимость. Проекты такой декларации были ранее подготовлены в Лондоне и Вашингтоне, и, сравнив их в Москве, британцы предпочли американский вариант. Соответственно, его им «одолжили», его представили на встрече с Иденом, а затем передали в редакционный комитет в составе сэра Уильяма Стрэнга (Великобритания), Джеймса К. Данна (США) и Андрея Вышинского (СССР).
Именно в этот момент появились первые свидетельства изменения советской политики. На нескольких продолжительных заседаниях редакционного комитета Вышинский настаивал на включении пункта, возлагающего на Австрию «полную политическую и материальную ответственность за войну». Это сразу же было оспорено делегатами Великобритании и США как явно противоречащее заявленной цели держав рассматривать Австрию как жертву агрессии. Мало того, утверждали они, что после аннексии она перестала существовать как государство и поэтому не могла нести никакой ответственности за действия Гитлера в 1939 году и в последующие годы, но говорить о «материальной» ответственности означало, что к ней будут предъявлены требования о репарациях. Требования о репарациях вряд ли сочетались бы с желанием восстановить независимость Австрии, и в любом случае общие ресурсы австрийской экономики покрыли бы лишь малую часть ущерба, нанесенного Германией в ходе войны. Но, несмотря на их настойчивость, Вышинский остался при своем мнении, и в конце концов два других делегата уступили, ограничившись измененной, но все равно нелицеприятной фразой: «Австрия… несет ответственность, от которой она не может уклониться, за участие в войне на стороне гитлеровской Германии». Это было больше, чем просто неудачная фраза. Хотя уступка была сделана из лучших побуждений, – как предполагалось, в интересах единства союзников, – в ретроспективе ее можно рассматривать как ошибку, которая постоянно и в течение многих лет мешала послевоенному отношению к Австрии и продолжала оказывать пагубное влияние на ее экономику даже после подписания Государственного договора в 1955 году.
Советские возражения прозвучали и по другому вопросу. Молотов решительно отверг предложение Идена (которое, несомненно, отражало проект Черчилля о «великой Конфедерации на Дунае») о создании федераций из небольших европейских государств.
Как уже упоминалось, когда Сталин впервые говорил о своих послевоенных целях Идену в Москве в декабре 1941 года, то имел в виду просто восстановление Австрии как независимого государства. Включение Советским Союзом в 1943 году пункта об ответственности было показателем возросшей уверенности Кремля. Зимой 1941 года немецкие войска вплотную подошли к Москве, судьба и престиж Советов находились под вопросом. Есть некоторые основания полагать, что в то время Сталин даже верил, что Гитлер может пойти на соглашение с союзниками до того, как будет сломлена вся его мощь. В таких обстоятельствах Сталин, естественно, был заинтересован в том, чтобы свести на нет любые возможные попытки западных союзников сохранить силу Германии в качестве противовеса Советскому Союзу, и простая независимость Австрии соответствовала бы такой цели. Но к 1943 году крупные победы Советского Союза изменили всю послевоенную перспективу. Речь уже не шла о простом выживании. Немецкое вторжение было остановлено и обращено вспять.
Вот-вот должны были освободить Киев. И репарации в пользу СССР сделал жизненно важными, прежде всего, огромный ущерб, нанесенный нацистскими захватчиками Советскому Союзу. Вряд ли можно потребовать репараций от страны, целиком и сразу же восстановившей свою независимость. Но страна, которая несла «полную ответственность за войну», стала бы честной «добычей».
В потоке одобрительных комментариев, которые приветствовали – как новое свидетельство единодушия трех держав – более общие коммюнике министров иностранных дел после Московской конференции, Декларация по Австрии, по-видимому, осталась в тени. Тем не менее тревожные сигналы все-таки прозвучали. Передовая статья в выпуске The Times от 2 ноября, подчеркнув, что участники конференции воздержались от политических заявлений в отношении конкретных стран, отметила, что Декларация по Австрии на первый взгляд является «исключением из этого хорошего правила». Вне всякого сомнения, отметила The Times, австрийцы с тревогой ожидали собственного освобождения от гитлеровской Германии руками Организации Объединенных Наций. Но австрийцы в целом имели бы желание и силы сохранить свою страну как независимую единицу только в такой Европе, в которой политическая и, прежде всего, экономическая организация коренным образом отличалась бы от той, что сложилась в 1919 году. Необходимость такой политической и экономической безопасности, пишет The Times, действительно была признана в самой Декларации. Принцип, согласно которому решения о будущей организации Европы в целом должны превалировать над детальными решениями о конкретных странах, а характер организации будет обуславливать эти решения, применим «с особой силой к австрийскому вопросу».
Именно это, судя по всему, и вынашивал в своей голове Черчилль, когда строил планы по созданию федерации дунайских государств, и этот же вопрос беспокоил Стимсона в его размышлениях об экономической жизнеспособности Австрии. Он получил поддержку со стороны ряда других кругов в Великобритании. Но на практике забота об организации Европы в целом оказалась напрасной в результате послевоенного отделения Восточной Европы от остальной «железным занавесом». Более того, проблема оказалась глубже. Московская декларация внесла элемент двусмысленности в послевоенное планирование в отношении Австрии, от которого она так и не смогла избавиться. С одной стороны, эта страна была «жертвой агрессии», которую предстояло «освободить от германского господства» – и как таковая должна была рассматриваться наравне с другими оккупированными Германией странами, такими как Франция, Чехословакия или Бельгия. С другой стороны, она «не могла избежать ответственности за участие в войне на стороне гитлеровской Германии», а отсюда следовало, что Австрия подлежала такому же или подобному возмездию, как и сама Германия. Опасения делегатов Великобритании и США в Москве целиком оправдались, и их модификация первоначального проекта Вышинского мало что дала.
Декларация в какой-то мере отражала неопределенность положения Австрии; это было признание того, что Австрия – особый случай. Нельзя отрицать, что многие австрийцы поначалу приветствовали нацистов, а некоторые из них действительно с энтузиазмом поддержали некоторые из их наиболее отвратительных начинаний. Но это далеко не означало официального одобрения австрийцами нацистской политики или действий в целом, и, конечно, австрийские нацисты существенно отличались от коллаборационистов в других странах или были более предосудительны, чем они. Более того, уже через несколько недель после прихода Гитлера все ведущие позиции в администрации и в политическом, социальном и экономическом управлении страной заняли немцы из Рейха, вытеснив оттуда даже австрийских нацистов. Во многом благодаря языковой общности, Gleichschaltung (приобщение к господствующей идеологии) в Австрии прошло быстрее и тщательнее, чем где бы то ни было. К 1939 году Австрия уже не имела никакого юридического выражения своего национального статуса или суверенитета. Ссылаться в этих обстоятельствах на ответственность Австрии за участие в войне на стороне Гитлера – значит насмехаться над очевидными фактами.
Тем не менее частичное отождествление с нацистской Германией, сделанное однажды, так и не было устранено. Послевоенное планирование для Австрии было неизбежно связано с послевоенным планированием для Германии и, соответственно, страдало от всех сопутствующих путаниц и задержек, с дополнительным препятствием в виде того, что в сравнении с Германией Австрия рассматривалась как менее насущная и, соответственно, не такая масштабная проблема.
Московская конференция в октябре 1943 года завершилась созданием в Лондоне Европейской консультативной комиссии (ЕКК) для решения послевоенных проблем Европы и выработки рекомендаций для британского, американского и советского правительств. Однако прежде, чем перейти к обсуждению вопроса об Австрии, имеет смысл кратко изложить дальнейшую историю плана Черчилля по созданию «Дунайской конфедерации», который, хотя специально и не рассматривался Комиссией, тем не менее был возможен, и от него окончательно отказались лишь в феврале 1945 года.
В Москве обсуждался вопрос о послевоенном отношении к Германии, а в ноябре в Тегеране, когда Рузвельт предложил разделить Германию на пять частей, Черчилль выдвинул предложение о том, что некоторые из южногерманских государств должны быть включены в Дунайскую конфедерацию. Это предложение не получило отклика, Сталин выступил против него так же решительно, как и Молотов на Московской конференции. Вопрос оставался без движения целый год. Затем Черчилль вновь поднял его в беседе со Сталиным в Москве в октябре 1944 года и по этому случаю сообщил Рузвельту, что Сталин, вопреки своему предыдущему мнению, «был бы рад видеть Вену столицей федерации южногерманских государств, включающей Австрию, Баварию, Вюртемберг и Баден». Однако он не согласился на дальнейшее предложение Черчилля о присоединении Венгрии.
Эти договоренности, хотя они, естественно, зависели от официального одобрения трех держав, не сразу встретили возражения со стороны Рузвельта, который выразил готовность обсудить их на предстоящей встрече трех держав в Ялте. Однако, хотя Черчилль упомянул о них на этой встрече, а Сталин предложил принять там же решение о способе расчленения Германии, дальше дело так и не продвинулось. Сам Черчилль заявил, что, хотя все три державы согласны с тем, что Германия должна быть расчленена, фактический способ сделать это слишком сложен, чтобы решить все за пять или шесть дней.
Проблему расчленения передали на рассмотрение министрам иностранных дел, которым было поручено подготовить план ее обсуждения. Дальнейшее изучение предложения о Дунайской конфедерации, по-видимому, не проводилось, а 9 мая Ричард Лоу заявил задавшему вопрос в палате общин, что оккупация Австрии в Ялте не обсуждалась.
При обсуждении вопроса об Австрии ЕКК взяла за основу Московскую декларацию 1943 года, которая имела ряд последствий. Необходимо было предусмотреть создание независимого австрийского правительства, восстановление Австрии в границах, существовавших до 1938 года, и освобождение всех ветвей австрийского государства от нацистского контроля. Но для обеспечения этих целей первоначальная оккупация, очевидно, была бы столь же необходима в Австрии, как и в других местах, и поэтому основной задачей Комиссии было справедливое распределение обязанностей по оккупации между державами-победительницами. В заявлении, опубликованном в Алжире 16 ноября 1943 года, Французский комитет национального освобождения принял принципы Московской декларации, но не был представлен в ЕКК. Соответственно, сначала разделение Австрии на зоны рассматривалось с точки зрения ее оккупации только тремя ведущими державами. Предполагалось, что, поскольку Соединенные Штаты присоединились к двум другим странам в Московской декларации, они будут участвовать в оккупации. Но уже вскоре после первого официального заседания Комиссии 14 января 1944 года, когда на этой основе были представлены британские и советские проекты, стало ясно, что такое предположение является необоснованным. Первоначальное британское предложение о разделении на зоны Германии, распространенное 15 января, отводило Соединенным Штатам зону, состоящую из Южной Германии и всей Австрии, с общим населением, примерно равным населению британской и советской зон, которые британцы предлагали разместить на северо-западе и северо-востоке Германии. Это соответствовало британской концепции вторжения в Центральную Европу из Италии или Франции, для чего основную часть войск предстояло выделить из войск США, дислоцированных на тот момент в Италии.
В своем первоначальном предложении, представленном 18 февраля, русские согласились на восточную зону, предложенную британцами, но предлагали отделить Австрию от германских зональных планов и оккупировать ее всеми тремя державами, а не только державой, оккупирующей Южную Германию. Советский делегат указал, что ему безразлично разделение зон между Соединенными Штатами и Великобританией. Ни одно из этих предложений не выглядело приемлемым для Соединенных Штатов, и в марте президент направил Уайнанту, представителю Соединенных Штатов в ЕКК, предложение о том, чтобы Соединенные Штаты заняли зону на северо-западе Германии и оставили оккупацию Южной Германии и всей Австрии Великобритании.
Нежелание президента Рузвельта задействовать войска Соединенных Штатов для оккупации Австрии, по-видимому, было продиктовано двумя основными соображениями. Во-первых, он близко к сердцу принимал критику по поводу решения сосредоточить силы Соединенных Штатов на Германии, а не на Японии, и считал, что передислокация американских сил на Дальний Восток после поражения Германии пройдет легче с позиций, расположенных вблизи портов Северной Германии и Ла-Манша, чем из южных регионов, не имеющих выхода к морю. Во-вторых, похоже, что оккупация южной зоны Германии и Австрии была связана в его сознании с риском втягивания Соединенных Штатов в британское и советское соперничество на Балканах.
«Я не хочу, чтобы Соединенные Штаты несли послевоенное бремя восстановления… Балкан, – сказал он Халлу. – Это вовсе не естественным образом вытекающая для нас задача на удалении свыше 3500 миль. Это определенно задача британцев. Необходимо, чтобы американские оккупационные войска не несли никакой ответственности в Южной Европе и были выведены оттуда в кратчайшие сроки».
Третьим соображением, которое в то время имело для него значение, была вероятность послевоенных беспорядков во Франции, которые, по его мнению, могли поставить под угрозу коммуникации американских войск, размещенных в Южной Европе. В этом отношении президент пользовался поддержкой Военного министерства, хотя со стороны Госдепартамента такой поддержки не было. Но в это время политические соображения неизбежно подчинялись чисто военной цели – победе в войне.
Британская точка зрения, с другой стороны, изначально основывалась, как уже упоминалось, на диспозиции войск в Италии. Даже когда генерал Эйзенхауэр был переведен в Верховный штаб экспедиционных сил союзников (SHAEF) и американские войска в Италии больше не обладали преимуществом, первоначальная британская концепция роли американских сил в оккупации Австрии была сохранена во время планирования операции «Оверлорд», поскольку последняя предусматривала вторжение в Северную Европу британских войск, размещенных в Восточной Англии, а в Южную Европу – и, следовательно, в Австрию – американских войск, размещенных на юге и западе Англии. Поэтому принятие предложения президента Рузвельта о создании американской зоны на северо-западе Германии повлияло бы на все военное планирование «Оверлорда», которое уже было завершено. Еще одним соображением было то, что, если бы впоследствии выделялась зона для Франции, ее можно было удобно «вырезать» из зоны Соединенных Штатов на юге, которая граничила бы с Францией, и расширить, когда американские войска будут выведены в соответствии с известными намерениями президента по их передислокации.
Разница во взглядах между Соединенными Штатами, с одной стороны, и Великобританией и Советским Союзом, с другой, еще больше осложнялась разногласиями внутри самой администрации Соединенных Штатов. Британский делегат имел все преимущества, находясь в своей столице и имея легкий доступ к первоисточникам политики. Делегат Соединенных Штатов, с другой стороны, должен был работать под руководством Рабочего комитета по безопасности в Лондоне, номинально уполномоченного согласовывать инструкции от имени Государственного, Военного и Военно-морского департаментов, но фактически ограниченного необходимостью получать одобрение от их соответствующих начальников в Вашингтоне. Даже в самом Вашингтоне отдел гражданских дел Военного министерства некоторое время отказывался сотрудничать на том основании, что капитуляция и оккупация Германии является чисто военным делом, и поэтому нет необходимости в наличии Рабочего комитета по безопасности или, если на то пошло, самой ЕКК. В таких обстоятельствах вряд ли стоит удивляться тому, что работа по Австрии в ЕКК серьезно затянулась.
Тем не менее в связи с приближением дня D операции «Оверлорд» было необходимо, чтобы инструкции получили хотя бы войска, которым предстояло принять в ней участие. Детальное планирование военного управления в Австрии официально началось 10 апреля 1944 года в соответствии с договоренностью, неофициально согласованной между SHAEF в Англии и Верховным главнокомандующим союзными войсками в Средиземноморье (SACMED).
28 апреля 1944 года Объединенный комитет начальников штабов издал «Совместную директиву по военному управлению в Германии до поражения или капитуляции». Она предписывала курс, который должен проводить Верховный главнокомандующий экспедиционными силами союзников (SCAEF) в тех районах Германии или Австрии, которые могут быть захвачены его войсками до поражения или капитуляции. Указывая, что документ подлежит «таким изменениям, которые могут быть необходимы для выполнения совместных рекомендаций Европейской консультативной комиссии в период перед капитуляцией», директива включала «Политическое руководство для Австрии», в котором подчеркивалось принципиальное различие между политическими целями оккупации Австрии и оккупации Германии. В нем говорилось о вероятности более дружественного отношения со стороны населения, что сделает ненужным полный запрет на связи и общение с местными, а к инструкциям по выживанию нацистов и поддержанию порядка добавлялось напоминание о политике, изложенной в Московской декларации, согласно которой целью должно быть освобождение Австрии от германского господства и прокладывание пути к свободе и независимости. Поэтому следует поощрять австрийцев, «не запятнанных нацистскими симпатиями», заменять немцев из Рейха на должностях в местных органах власти, которые те занимали; необходимо запретить, помимо нацистских доктрин и пропаганды, пропаганду «пангерманизма и возобновления связей с Германией». В то же время, заключает руководство, SCAEF должен быть готов предоставить большую свободу политической деятельности в Австрии, чем в Германии.
Но, несмотря на эти директивы, политическая неопределенность относительно участия Соединенных Штатов в оккупации Австрии означала, что планирование работы службы по связям с гражданской администрацией и населением в Лондоне вначале осуществлялось почти исключительно на британской основе, хотя, естественно, представители Соединенных Штатов были полностью об этом проинформированы. Небольшая группа начала работать в рамках того, что позже стало Контрольным управлением по Германии и Австрии, и продолжала работать в том же виде под руководством комитета под председательством сэра Ф. Бовеншена из Военного министерства в течение весны и лета 1944 года. В министерствах экономической войны и информации также был достигнут прогресс в сборе необходимых сведений о текущем положении в Австрии, без которых служба по связям с гражданской администрацией и населением нормально функционировать не могла, но потом в течение многих месяцев поступало крайне мало четкой информации как о зональных подразделениях, так и об организации Комиссии.
Директива Объединенного комитета начальников штабов, с ее первоначальной оговоркой о последующих политических рекомендациях ЕКК, фактически совпала по дате с первым квалифицированным соглашением Рузвельта по оккупации Австрии Соединенными Штатами.
Ввиду непрекращающихся трудностей с получением четких политических решений Уайнант в мае вылетел в Вашингтон и вернулся с согласием президента на американское участие в контроле над Австрией на «национальном уровне» – то есть через американских представителей в объединенном штабе в Вене и поддерживающих связь с любой центральной властью, которая там может быть, но не через оккупацию какой-либо территориальной зоны – хотя и без обязательств относительно фактического размера оккупационных сил. Об этой уступке Уайнант объявил в ЕКК 31 мая. В тот момент обмен мнениями в администрации США вновь осложнился, так как оказалось, что шаг Уайнанта был сделан без ведома Госдепартамента и, в частности, Объединенного комитета начальников штабов (США); и, несмотря на директиву Объединенного комитета начальников штабов от 28 апреля для SCAEF, 9 июня Объединенный комитет начальников штабов издал директиву для SACMED, в которой говорилось, что войска США не должны использоваться в Южной Европе, включая Австрию. Последующая путаница и работа по согласованию документов продолжалась до октября, прежде чем вопрос был окончательно решен, и только после этого в штабе союзных сил можно было добиться реального прогресса в предварительной организации военного правительства в Австрии на начальном этапе оккупации.
Тем временем 1 июля советский представитель в ЕКК предложил, чтобы три державы совместно оккупировали всю Австрию в пределах национальных границ по состоянию на 31 декабря 1937 года. Четыре недели спустя, 31 июля, Уайнант подтвердил согласие Соединенных Штатов на участие в контроле над Австрией на национальном уровне, но лишь с привлечением чисто символического контингента в Вене.
Это, по крайней мере, представляло собой определенный прогресс, и, соответственно, 21 августа британская делегация представила предложения, предусматривающие создание совместных англо-советских зон с системой трехдержавного контроля в центре.
Однако ключевая проблема распределения двух западных зон Германии до сих пор оставалась нерешенной; и сохраняющаяся неопределенность в этом вопросе задерживала, в свою очередь, дальнейшее планирование в отношении Австрии. Только после встречи глав правительств Великобритании и США на второй Квебекской конференции в сентябре 1944 года («Октагон») Рузвельт наконец принял первоначальное предложение Великобритании о создании зоны Соединенных Штатов на юго-западе Германии. Более того, теперь было решено, что австрийский вопрос должен рассматриваться отдельно. Вновь позиция была пересмотрена в ЕКК, и 13 ноября советский делегат представил новый проект трехсторонних зон, предусматривающий советскую оккупацию восточной половины Нижней Австрии и Штирии, британскую оккупацию западной половины этих провинций плюс Каринтии и оккупацию Соединенными Штатами Верхней Австрии, Зальцбурга, Форарльберга и Тироля, включая Восточный Тироль. В то же время советский план предусматривал трехстороннюю оккупацию самой Вены, отдавая Советскому Союзу северо-восточный сектор, в том числе внутренний город, Великобритании – северо-западный сектор, а Соединенным Штатам – южный сектор.
На обсуждение этих новых предложений в тот момент повлияли два новых фактора. Во-первых, во время визита Черчилля и Идена в Москву в октябре было решено предложить присоединиться к ЕКК французскому Временному правительству. Дата официального приглашения трех держав была назначена на 11 ноября. Согласие Франции было предрешено, и это означало, что вскоре после той даты французы получат право голоса в вопросах урегулирования. Поскольку все решения Комиссии должны приниматься единогласно, все, что было решено до сих пор, пришлось бы обсуждать заново. Во-вторых, опыт, полученный Соединенными Штатами в Болгарии, правительство которой подписало перемирие с Советским Союзом 28 октября 1944 года, показал, что в любой освобожденной стране Центральной Европы влияние, оказываемое оккупирующей державой, вероятно, будет прямо пропорционально количеству войск, которые она там имеет. Хотя Контрольная комиссия номинально являлась международной, в Болгарии быстро стало ясно, что реальная власть здесь принадлежит Советскому Союзу, чьи войска, по сути, физически оккупировали всю страну. Первое из этих двух соображений послужило для делегатов ЕКК стимулом к тому, чтобы попытаться добиться подписания германских зональных соглашений, в результате чего и протокол о Контрольной комиссии, и протокол о зонах были подписаны 14 ноября, как раз перед официальным принятием Франции в Комиссию; второе послужило важным фактором в убеждении Рузвельта, что, в конце концов, было бы целесообразно иметь полноценную зону Соединенных Штатов в Австрии, особенно теперь, когда ее снабжение представляло меньшую проблему в результате принятия Соединенными Штатами южногерманской зоны, прилегающей к Австрии. Исходя из этого, хотя и после значительной задержки, 5 января 1945 года Уайнант получил указание принять советское предложение от 13 ноября с учетом некоторых поправок, выдвинутых по военным соображениям Объединенным комитетом начальников штабов и согласованных с Государственным департаментом.
Франция, которой было предложено присоединиться к ЕКК 11 ноября 1944 года, фактически вступила в нее лишь только 27 ноября. Ее делегат сразу же попросил о создании французской зоны в Германии, но выразил мнение, что вряд ли имеющихся французских войск будет достаточно, чтобы добиться большего, чем участие в контроле над Австрией на национальном уровне. Однако, когда стало известно о решении Соединенных Штатов взять себе полную зону в Австрии, Франция также выступила с предложением, и 29 января 1945 года британский делегат разослал новый проект, предусматривающий полноценное участие Франции в контроле над Австрией, и этот проект стал основой для окончательных зональных соглашений.
Британский проект содержал ряд существенных отличий от советского предложения, выдвинутого в ноябре. Он предусматривал не только создание французской зоны, состоящей из Форарльберга и Тироля, исключая Восточный Тироль, но и участие Франции наравне с другими тремя державами путем включения Французского элемента в состав Союзной комиссии в Вене и создания французского сектора в юго-восточной части города. Более того, вместо предложенного советским правительством разграничения британской зоны – которое, следуя границам Kreis и игнорируя границы немецких Gau и австрийских Lander, разрезало бы провинции Штирия и Верхняя Австрия пополам, – британцы предложили разделение, которое, хотя и основывалось на государственных границах Австрии по состоянию на 31 декабря 1937 года, при разграничении различных зон оккупации следовало бы вдоль границ немецких Gau внутри Австрии. Это, по их мнению, облегчило бы контроль, позволив использовать существующие административные механизмы провинций. Таким образом, согласно британскому предложению, Советскому Союзу отводилась вся Нижняя Австрия, включая северную половину Бургенланда; Соединенным Штатам – Верхняя Австрия и Зальцбург; Великобритании – Каринтия, Штирия, нижняя половина Бургенланда и Восточный Тироль. Что касается самой Вены, то британцы, как и американцы, предложили оккупационным державам следовать границам Венского Gau, проведенным нацистами, а не более ограниченной городской территории, предложенной Советским Союзом. В этой более крупной Вене британцы отвели себе юго-западный сектор, Соединенные Штаты – северо-западный, а Советский Союз – северо-восточный. Внутренний город предстояло оккупировать четырьмя державами по договоренности с Межсоюзным органом управления, состоящим из четырех комендантов, назначенных соответствующими главнокомандующими, которым также предстояло отвечать за совместное управление районом «Большой Вены». Все соглашение должно было вступить в силу, как только позволит военное положение, но не позднее даты подписания Германией Акта о военной капитуляции или окончания организованного немецкого сопротивления.
Упомянутые предложения, в той мере, в какой они касались национальных зон оккупации, были приняты советским делегатом с двумя важными оговорками. Он пожелал включить в советскую зону, во-первых, ту часть Верхней Австрии, которая располагается к северу от Дуная, и, во-вторых, относящуюся к Штирии часть провинции Бургенланд, причем последняя была таковой до изменения границ, введенного нацистским указом от 1 октября 1938 года. Он также сохранил свое предложение о «меньшей» Вене, то есть о возвращении к границам, существовавшим на 31 декабря 1937 года. Эти две предложенные территориальные поправки имели большое значение, поскольку давали бы Советскому Союзу контроль над всеми границами Австрии с Венгрией и Чехословакией, а также над всем северным берегом Дуная внутри Австрии. Тем не менее оба требования были удовлетворены: по словам Эриксона, с первым согласились Соединенные Штаты, несмотря на возражения Уайнанта, поскольку оно не имело под собой «никаких важных военных соображений», а со вторым – британцы, в надежде, что советский делегат не станет возражать против британского предложения о делимитации границ Вены.
Советские поправки стали, по сути, единственными поправками к национальным зонам, предложенным в британском проекте, и больше никаких существенных изменений внесено не было. Самые трудные переговоры ожидались в отношении договоренностей по самой Вене, и из-за разногласий по тем или иным деталям подписание документов в целом было отложено до июля. Следует также отметить, что, хотя в Комиссии было достигнуто предварительное соглашение о границах французской зоны, одобрение на правительственном уровне состоялось лишь через некоторое время. В Ялте в феврале Сталин неохотно согласился с настоятельными просьбами Черчилля о полноценном участии Франции в контроле над Германией и Австрией, но одобрение Соединенными Штатами французской зоны в Австрии, предложенной британцами в ЕКК, было отложено до мая, до урегулирования деталей французской зоны в Германии между Великобританией и Соединенными Штатами.
Тем временем планирование работы гражданской администрации продолжалось нарастающими темпами. После принятого в Квебеке решения о том, что Австрию разрешается рассматривать отдельно от Германии, британский отдел планирования по Австрии, на этот раз под руководством У.Х.Б. (позже сэра Генри) Мака в качестве заместителя комиссара (гражданского), был отделен от группы планирования по Германии, а персонал для Британского элемента Комиссии набран в тесном сотрудничестве со штабом союзных сил в Италии. Бригадный генерал (впоследствии сэр) Т.Дж. У. Уинтертон с согласия фельдмаршала Александера в штабе союзных сил был назначен заместителем комиссара (по военным вопросам) и впоследствии отвечал за координацию перемещения Британского элемента в Италию весной 1945 года для соединения с Американским элементом. К тому времени последний был уже сформирован и незадолго до этого переброшен в Италию. Французский элемент в это время находился только в процессе формирования.
Как уже упоминалось, Московская декларация содержала предупреждение о том, что при окончательном урегулировании будет учтен вклад самой Австрии в ее освобождение.
Такое положение соответствовало аналогичным заявлениям в отношении других оккупированных стран, в частности Италии, и, очевидно, было продиктовано двоякой надеждой – стимулировать Сопротивление и облегчить возрождение независимого правительства, свободного от нацистских ассоциаций. Возможно, хотя и маловероятно в свете послевоенной советской политики, что возникновение сильного австрийского движения Сопротивления в последние два года войны склонило бы чашу весов в пользу более мягкого отношения к Австрии в ближайшие послевоенные месяцы и годы. Но на самом деле Сопротивление в Австрии не оказало такого же формирующего влияния на политику союзников, как, например, во Франции, Италии и Греции. Австрийского правительства в изгнании никогда не было; и хотя ряд лиц, принимавших участие в австрийском Сопротивлении, позже получили посты в воссозданной администрации, важно, что ведущие члены первого послевоенного правительства Австрии, за исключением министра иностранных дел Карла Грубера, пришли к власти не из изгнания или какого-нибудь партизанского штаба, а из более суровой школы концентрационных лагерей. Сам Леопольд Фигль, первый избранный послевоенный премьер-министр Австрии, с 1938 по 1945 год провел шестьдесят восемь месяцев в различных лагерях. Дело в том, что ситуация с движением Сопротивления в Австрии складывалась труднее, чем в любой другой оккупированной нацистами стране. С момента отправления первого конвоя из 165 заключенных в Дахау 2 апреля 1938 года в первые дни германской оккупации гестапо тщательно следило за тем, чтобы немедленно нейтрализовать всякого, кто способен возглавить австрийское Сопротивление. Языковая общность, при всех акцентах и диалектах, значительно облегчала проникновение в эту среду информаторов и негласную слежку. Ключевые посты по всей стране были заняты немцами из Рейха, полиция фактически находилась под германским контролем, а имеющиеся подразделения австрийской армии были отделены и друг от друга, и от родины.
Существовало еще несколько факторов, которые если и не препятствовали Сопротивлению, то, по крайней мере, мешали его возникновению. Во-первых, нацисты прилагали всяческие усилия, чтобы уничтожить государственность Австрии; вскоре должно было исчезнуть даже само название страны, Австрия должна была стать сначала Остмарком, а затем просто Дунайским и Альпийским Gau Великой Германии. Но государственность Австрии с точки зрения Австрии, созданной Версальским договором, в любом случае возникла совсем недавно. В межвоенный период население Австрии было склонно хранить верность не стране в целом, а скорее Вене, Габсбургам, социалистическому движению или другим секционным или региональным интересам. К 31 мая 1931 года провинциальные советы Тироля, Форарльберга, Штирии и Зальцбурга предприняли попытки отделиться от вновь созданной республики и добиться объединения с Германией. Во-вторых, в период с 1934 по 1938 год австрийцам пришлось привыкать к жизни при авторитарном режиме, который, хотя и был более мягким, чем в Италии или Германии, все же не исключал цензуры прессы и произвольных арестов. В-третьих, в экономическом плане Австрийская Республика держалась только благодаря займам Лиги Наций. После мирового экономического кризиса, который начался с краха банка «Кредит-Анштальт» в Вене в мае 1931 года, безработица и бедность в Австрии носили постоянный характер и, по-видимому, стали ее неизлечимыми ранами. И наконец, в-четвертых, покладистый характер народа делал австрийцев фатально склонными ничего не делать, пожимать плечами и скорее подчиняться уколам, чем бороться с ними. Понимание того, что Запад остался в стороне (что, по словам Черчилля, он «пассивно бросил Австрию» в 1938 году), осознание подавляющей силы Германии и изначальное молчаливое согласие католической церкви с нацистским правлением – все эти факторы способствовали общему чувству беспомощности и отчаяния.
При всех обстоятельствах неудивительно, что сопротивление в Австрии не должно было получить такого же размаха, как в стране, где национальное сознание формировалось на протяжении веков и где германское вторжение и оккупация второй раз за поколение разрушили с таким трудом завоеванное благополучие. Тем удивительнее, что в итоге Сопротивление достигло столь высокого уровня. К 1955 году постепенно собранная воедино история показывает, что австрийская оппозиция нацизму в конце войны носила более широкий характер, чем принято считать и несмотря на то, как это выглядело на Западном фронте в период реальных военных действий.
Несмотря на несомненное одобрение аншлюса австрийскими нацистами и пассивное согласие многих других, согласно наиболее осведомленным венским источникам того времени, если бы Шушнигу удалось осуществить свое первоначальное намерение провести плебисцит 13 мая 1938 года, то он мог бы рассчитывать на поддержку по меньшей мере 65 % населения. Возможно, лучшим доказательством этого стало использование Гитлером намного превосходящих по численности и мощи военных сил для осуществления аннексии. Если бы не заявление Шушнига в последнюю минуту о том, что «немецкая кровь не должна быть пролита», и не последующие инструкции войскам не оказывать сопротивления, австрийская армия, хотя и безнадежно уступавшая в численности, вполне могла бы оказать некоторое, пусть и слабое, сопротивление вторжению немцев. Как бы то ни было, первыми, кто хоть как-то противостояли нацистам, были те, кто способен сопротивляться в отсутствие какой-либо организованной социалистической партии с 1934 года, – католики. В октябре 1938 года кардинал Инницер раскаялся в том, что изначально капитулировал, и навлек на себя гнев оккупационных властей своим пастырским письмом от 10 октября об обязанности родителей-католиков воспитывать своих детей в вере. Возможно, воодушевленные более твердой позицией своего кардинала, католики в Верхней и Нижней Австрии быстро принялись создавать изолированные группы Сопротивления. Подобные же группы появились в армии, среди монархистов и среди коммунистических ячеек, которые фактически были активны с 1934 года. Вскоре после начала войны произошли неудачные мятежи австрийских войск, и так же быстро, как были арестованы первые лидеры этих выступлений, на их место пришли другие.
Тем не менее безжалостность гестапо заставляла проявлять осторожность. Сопротивление долгое время ограничивалось такими вещами, как «медленная работа» в промышленности, пропаганда шепотом и предоставление врачами поддельных медицинских справок. К 1942 году до внешнего мира стали доходить первые новости о дезертирстве австрийцев с фронта, забастовках в Австрии, демонстрациях и актах саботажа, включая подрыв дунайского порта Корнейбург. В марте 1943 года Петер фон Альберт, председатель Австрийской молодежной ассоциации, заявил в Лондоне, что в конфиденциальных сообщениях подтверждается «антигерманский настрой всего населения», и упомянул о «регулярных уличных боях между штурмовиками и австрийскими рабочими».
Во второй половине 1943 года Сопротивление подстегивалось новостями об успехах союзников в Италии и под Сталинградом, и когда, наконец, стал известен текст Московской декларации по Австрии, это, несомненно, тоже помогло, дав австрийцам новую надежду на справедливое решение по послевоенному обустройству их страны. С тех пор и вплоть до окончания боевых действий стали все чаще поступать сообщения об усилении сопротивления нацистам в Австрии. Группу австрийских партизан, в основном дезертиров из армии, Osterreichische Freiheitsfront, свободный союз групп Сопротивления, включавший коммунистов, социалистов и католиков, направил в центры в Форарльберге; когда гестапо и СС вытеснили их оттуда, некоторые из этих партизан, просочившись через Каринтию и Штирию, присоединились к армии Тито в Словении, где в ноябре 1944 года под югославским командованием действовал австрийский батальон – с австрийскими солдатами и офицерами.
Другие группы Сопротивления аналогичного происхождения, но с различными политическими целями действовали в разных местах в Бургенланде, Штирии и Тироле. Была установлена связь с немецким Сопротивлением и определены действия в Австрии в рамках заговора 20 июля 1944 года. В восточной из двух военных областей Австрии планы по аресту двадцати ведущих деятелей нацистской партии были успешно реализованы, и утверждается, что они были бы полностью выполнены, не будь сорван немецкий заговор. В результате последующих карательных действий гестапо было арестовано более 10 000 австрийцев, а нацистские трибуналы в Вене выносили до 400 смертных приговоров в месяц. Тем не менее волна репрессий не привела к прекращению деятельности Сопротивления в Австрии. В декабре 1944 года, когда война близилась к концу, был создан Временный национальный комитет – Provisorisches Osterreichisches National Komittee (P.Oe.N.), который взял на себя руководство Сопротивлением в ряде районов, особенно в Вене. К нему присоединились различные местные группы, а в Тироле, в частности, местный комитет под руководством Карла Грубера, впоследствии министра иностранных дел, должен был взять власть в Инсбруке до прибытия американцев и стать местным провинциальным правительством. Военное подразделение P.Oe.N., известное как O5 – буква «е» заменена на «5», «e» – пятая буква алфавита – стало символом Сопротивления по всей стране. Во главе P.Oe.N. стоял комитет из семи членов, включая двух социалистов, двух католиков, одного коммуниста, одного либерала и одного независимого. Именно из этого комитета впоследствии было сформировано ядро правительства Реннера.
В начале 1945 года P.Oe.N. установил свои первые контакты с внешним миром. Это было сделано через Verbindungsstelle Schweiz, австрийскую группу в Швейцарии. В феврале представитель комитета отправился в Париж и сумел установить контакт с союзниками, рассказав им о деятельности комитета и попросив поддержки, а в марте Фриц Мольден, молодой австрийский участник Сопротивления, посетил штаб союзных сил в Казерте с просьбой о том, чтобы союзники не бомбили гражданские объекты в Австрии. Мольдену был предоставлен особый статус офицера связи с войсками США в Италии.
В то же время 11 марта Osterreichische Freiheitsfront разослал меморандум с изложением своего состава и деятельности и предложением разрешить Австрии создать вооруженное формирование для борьбы на стороне Объединенных Наций. Эта просьба оказалась, очевидно, чересчур запоздалой, и в любом случае в Лондоне ее рассмотрели только в конце апреля.
Тем не менее вся эта деятельность все еще не могла сравниться с активностью в ряде других стран, где благодаря переправке людей, оружия и пропагандистских материалов союзникам удалось создать высокоорганизованные и эффективные в военном отношении подразделения, и этот контраст неизбежно показывал Австрию в невыгодном свете. В сентябре 1944 года на пресс-конференции в Вашингтоне Корделл Халл предупредил Австрию, что время для внесения ею вклада, который примут во внимание союзники, почти истекло.
Месяц спустя сэр Джордж Франкенштейн передал из Лондона призыв к соотечественникам «сбросить свои цепи». Даже в марте 1945 года Иден вынужден сообщить членам парламента, что положение Австрии как составной части нацистской Германии «довольно уникально». Нельзя представить, что ее можно поставить в равное положение с освобожденными или союзными территориями; неоднократно давалось понять, что в окончательном урегулировании должен быть учтен ее собственный вклад в свержение нацизма. Он хотел бы напомнить австрийскому народу, что времени на это остается все меньше. Тем не менее он воспользовался случаем, чтобы подтвердить желание своего правительства восстановить свободную и независимую Австрию.
Поэтому к марту 1945 года, накануне освобождения, политика союзников в отношении Австрии все еще не была окончательно согласована. Правда, были обозначены основные контуры деления страны на зоны в ЕКК, а также определены основные положения соглашения о механизме контроля. Но, как уже говорилось, ни то ни другое соглашение не были подписаны вплоть до июля, и в любом случае противоречия, заложенные в Московской декларации, даже если на данный момент они и не выглядели очевидными, так и не были устранены.
По иронии судьбы, если в июне и июле 1944 года Черчилль выступал за высадку в Адриатике, но ему не удалось добиться принятия этого предложения у Рузвельта, то в октябре 1944 года, когда Черчилль находился в Москве, Сталин отошел от своего обычного неприятия наземных операций на Балканах со стороны западных держав и решительно выступил за высадку западных союзников в Адриатике и наступление на Вену.
В то время советские войска находились дальше от Берлина, чем войска западных союзников, к тому же они были серьезно потрепаны в Польше. Кроме того, советское Верховное командование, по-видимому, считало, что немцы в своей ненависти к русским сосредоточат все оборонительные усилия на востоке и вторгнуться в Германию с запада будет проще; представляется разумным принять мнение Честера Уилмота, что своим предложением Сталин надеялся отвлечь достаточное количество германских войск с центральноевропейского и балканского фронтов, чтобы облегчить наступление Красной армии на Берлин и Вену. Но в конце года вся эта перспектива изменилась в результате наступления германских войск в Арденнах, которое отсрочило западное продвижение, по сути, до февраля. К тому времени советские войска на Восточном фронте сумели продвинуться так далеко, что находились всего в 80 милях от Вены, в 120 милях от Праги и в каких-то 45 милях от Берлина. 15 февраля они преодолели последний рубеж сопротивления в Будапеште. Кроме того, противодействие Соединенных Штатов использованию американских резервов где-либо, кроме Западной Европы, в сочетании с отказом Тито принять британские войска, положило конец всякому обсуждению крупномасштабной высадки в верхней части Адриатики. И в любом случае в плане помощи советскому наступлению это стало ненужным. В начале марта немцы проводили ожесточенное контрнаступление к востоку и северо-востоку от озера Балатон в Венгрии, пытаясь освободить Будапешт, но к 16-му числу того же месяца их силы были исчерпаны, и русские быстро возобновили наступление. К концу месяца они пересекли австрийскую границу, а 4 апреля пришло известие, что их передовые бронетанковые части находятся в 12 милях от Вены. Через четыре дня (8 апреля) столица Австрии была окружена, и в тот же день московское радио передало «Декларацию советского правительства по Австрии», которая в свете последующих событий имеет первостепенное значение. В отличие от немцев в Германии, австрийский народ «сопротивлялся эвакуации немцев» и «приветствовал Красную армию как освободительницу Австрии». Советское правительство, говорилось в декларации, не ставит своей целью присвоение какой-либо части австрийской территории или изменение общественного строя и согласно с Московской декларацией о независимости Австрии. Оно воплотит эту декларацию в жизнь и поддержит ликвидацию нацистского режима в Австрии и восстановление там демократических условий и институтов.
За декларацией незамедлительно последовало обращение маршала Толбухина к австрийскому народу с просьбой оказать посильную помощь Красной армии с заверениями, что «все личные и имущественные права австрийских граждан, частных обществ, а также принадлежащая им частная собственность – остаются неприкосновенными». До восстановления австрийских властей самим австрийским народом «демократическим путем», продолжалось в обращении, функции гражданской власти будут осуществляться временными бургомистрами, назначаемыми Красной армией. Они будут набираться из местного населения. Призыв заканчивался словами: «Всемерно помогайте Красной армии громить и уничтожать гитлеровские войска. Вкладывайте этим свою долю в дело освобождения Австрии. Этим вы ускорите полное освобождение Австрии, восстановление ее свободы и независимости!»
В течение пяти дней ожесточенных боев, предшествовавших падению Вены 13 апреля, и в первые недели последующей советской оккупации австрийцам предстояло ощутить на себе значение этих советских обещаний. В течение осени предыдущего года разрозненные группы Сопротивления по всей стране были усилены дезертирами из германской армии и из фольксштурма, неудачной массовой акции, которая стала последней попыткой нацистов собрать силы для обороны. В ночь со 2 на 3 апреля лидеры Сопротивления установили контакт с советским командующим, маршалом Толбухиным, и предложили план, который тот принял в принципе, чтобы облегчить вступление советских войск в Вену. 5–6 апреля германский генерал Кремер объявил, что в городе началась стрельба, и, оказывается, против немецких войск выступили 15 000 вооруженных австрийцев. 7 апреля австрийские отряды Сопротивления встретили Красную армию, а 13 апреля, после падения города, московское радио заявило, что население Вены и других районов Австрии не только во время боевых действий «помогало Красной армии и не дало возможности немцам выстоять», но и что, оказав таким образом помощь в освобождении города, оно «спасло честь австрийского народа». 12 апреля газета «Известия» сообщила, что «Австрийский фронт свободы сыграл важную роль в организации партизанских отрядов и формировании австрийских военных частей в Югославии».
И все-таки, несмотря на официальное признание советской стороной помощи Австрии и заверений населения, многие венцы в это время пережили ужасы массовых изнасилований, грабежей и бессмысленных разрушений. Для русских войск взятие Вены, безусловно, стало кульминационным пунктом долгой и трудной кампании; они видели, как безжалостно разорялась их собственная страна, как сжигались деревни, какому насилию и унижениям подвергалось население со стороны захватчиков. Все это усугублялось претензиями захватчиков на принадлежность к ведущей расе; кроме того, большинство русских были людьми простыми, их недостаточная «утонченность» была едва ли не основным ингредиентом их победы, и они не проводили особых различий между одним немецкоговорящим и другим. Для таких людей жестокое удовлетворение жажды мести было, пожалуй, явлением неудивительным. Тем не менее нет никаких сомнений в том, что большинство венцев к тому времени желали прежде всего окончания войны и были готовы с любыми оговорками приветствовать русских как своих освободителей. Если бы советские войска вели себя со сдержанностью, соответствующей заявлениям их командующего, они могли бы завоевать столько же доброжелательности и уважения, сколько, на самом деле, внушали страха и ненависти. Как и в других частях Европы, их поведение в Австрии в первые дни бесповоротно настроило народ против них.
В то же время будет справедливо напомнить, что далеко не все эксцессы, которыми ознаменовалось падение Вены и последующий период, были «заслугой» советских солдат. Реннер высказал мнение, что ущерб, нанесенный победителями, во многих случаях был меньше, чем ущерб, нанесенный отступающими нацистами, которые перед тем, как покинуть город, привели в негодность все запасы и оборудование, которые они не смогли взять с собой. Именно нацисты, отдав приказ о выводе пожарной команды из города, сожгли многое из того, что вполне могло уцелеть. Прежде всего, именно нацисты обстреляли из пушек собор Святого Стефана, древнюю святыню и символ столицы.
Кроме того, беззаконие, в большей или меньшей степени имеющее место в каждом крупном городе, усилилось за счет притока беженцев, дезертиров и разного сброда из десятков стран, бежавших перед наступающими советскими войсками. В подвалах брошенных домов можно было найти вино и шнапс; все нормальные механизмы распределения продуктов питания и предметов первой необходимости были нарушены; по сути, вся фактура бытия временно лежала в руинах. Это было время разочарования и отчаяния, когда даже те, кто обычно был трезвым и законопослушным, вынуждены были, чтобы выжить, вести себя как воры и бандиты.
В сельской местности положение, естественно, было полегче. Но и там приход советских войск был отмечен эксцессами, которые стали горьким разочарованием для многих австрийцев, готовых приветствовать своих освободителей. Странным обстоятельством стало то, что именно из-за инцидента, вызванного такими эксцессами, была определена форма первого послевоенного правительства Австрии. История этого инцидента заслуживает подробного рассказа.
Доктор Карл Реннер, ветеран социализма, который был первым канцлером Австрийской Республики после Первой мировой войны, а с 1934 года пребывал в вынужденной отставке, описал, как вступление советских войск застало его в Глоггнице, небольшом городке у самого подножия перевала Земмеринг. 1 и 2 апреля, в пасхальные воскресенье и понедельник, он и остальные жители городка подверглись повальным обыскам советскими патрулями в поисках спрятанного оружия или немецких солдат. Хотя практически все главные нацисты и их приспешники бежали, языковой барьер не позволил советской стороне понять истинные чувства населения, и то, что происходило во время этих обысков, по словам Реннера, «нелегко будет забыть». Поэтому во вторник, пытаясь, по его словам, «защитить народ», этот семидесятичетырехлетний мужчина с тростью в руках отправился на поиски местного командного пункта. Улицы были пустынны. Повсюду стояли солдаты, которым он тщетно пытался что-либо объяснить. В конце концов его все-таки выслушали и направили дальше, и, наконец, с небольшим сопровождением он прибыл в соседнюю деревню Кёттлах, где, как оказалось, находилась группа советских офицеров, которые слышали о нем.
Эта случайная встреча оказалась весьма кстати. Реннера посадили в грузовик и отвезли в деревню в горах, где он провел вечер в беседе с «высшими офицерами», которые, по его словам, отнеслись к нему с величайшим уважением, выслушали его рассуждения о настроениях австрийского населения, пригласили на ужин и пообещали сообщить о его местонахождении его родным. Через два дня он был доставлен на ферму в Хохволькерсдорфе, где его встретили генерал Желтов и несколько высокопоставленных советских офицеров. Желтов заверил его, что Красная армия не имеет никаких притязаний на Австрию и твердо придерживается декларации советского правительства, обещающей стране независимость. Он спросил Реннера, готов ли тот помочь Красной армии приблизить окончание войны и тем самым облегчить страдания австрийского народа. Реннер ответил согласием, но в то же время дал понять, что не готов действовать как советский агент и хотел бы обратиться к австрийскому народу в качестве бывшего канцлера, который уже провел его трудным путем к миру после Первой мировой войны. Русские согласились, и после короткого подготовительного периода в Глоггнице, а затем в замке Айбихль близ Винер-Нойштадта 21 апреля Реннер и его семья были доставлены в Вену и размещены в доме на Венцгассе в Хитцинге.
Реннер быстро обнаружил, что вопрос о том, чтобы как-то всколыхнуть австрийский народ, не так злободневен, как он думал раньше. После долгого бездействия уже начали возрождаться старые политические партии, а во многих районах были созданы временные администрации, которые наладили связь с Красной армией и пользовались ее полной поддержкой. Он понял, что его задача заключается не в том, чтобы напоминать людям об их демократическом прошлом, а чтобы направлять и организовывать уже имеющиеся демократические силы. В течение следующих нескольких дней его посетил ряд ведущих политиков времен первой Республики, среди которых были Леопольд Куншак, лидер Христианско-социальной партии, позднее сменившей название на Австрийскую народную партию (Osterreichische Volkspartei); генерал Кёрнер и Адольф Шерф из Социалистической партии, а также коммунисты Эрнст Фишер и Иоганн Коплениг. Вскоре началось обсуждение деятельности временного правительства, и к 27 апреля, после двухдневных дебатов, был согласован его состав. В него должны были войти представители старой Социалистической партии; те элементы христианских социалистов, не запятнанные поддержкой Дольфуса, которые теперь образовали Австрийскую народную партию, открытую для всех консервативно настроенных австрийцев, верных демократическим принципам; и, наконец, Коммунистическая партия, которая могла претендовать не только на видную роль в Osterreichische Freiheitsfront в качестве организаторов Сопротивления, но и на дополнительное преимущество – поддержку России. В день своего учреждения Временное правительство официально провозгласило образование Второй Австрийской Республики, а 29-го числа было официально признано советским правительством.
Вполне возможно, что Сталин уже давно вынашивал планы до окончания войны установить контроль над всей Юго-Восточной и Центральной Европой и сделал все возможное, чтобы закрепиться в Вене до прихода западных союзников. Черчилль откровенно выразил убежденность в том, что именно в этом заключалась политика Сталина, и неоднократно убеждал президента Трумэна в необходимости встретить русских как можно дальше на востоке по всему фронту.
Но предложение Черчилля услышано не было, и Эйзенхауэр укрепился в своем решении преследовать чисто военную цель – как можно быстрее разбить германские армии. Он заявил, что на 1 апреля, после завершения обхода Рура, его тремя основными целями были: сначала продвижение через Центральную Германию для соединения с русскими, затем одновременное наступление на двух флангах – на севере, чтобы отрезать Данию, и на юге, чтобы захватить горный район на западе Австрии (так называемый «Редут»), где, по данным разведки, нацисты готовились к последней отчаянной обороне. Эта третья цель была подчинена двум другим, и поэтому, хотя к середине апреля советские войска уже овладели Веной и восточной частью страны, только в конце месяца 3-я и 7-я армии США вступили в Австрию с северо-запада, а французы – с запада. Зальцбург был занят 4 мая, а на следующий день была принята капитуляция немецкого гарнизона в Линце. Продвинувшись дальше на юг, французы 3 мая захватили Инсбрук. 5 мая представитель германской группы армий «G» принял условия союзников в Хааре в Баварии.
Тем временем по инициативе главного офицера СС в Северной Италии, генерала ваффен-СС Карла Вольфа, с февраля велись переговоры о прекращении военных действий на итальянском фронте. После успешного наступления 8-й армии в долине По 29 апреля в Казерте были подписаны условия капитуляции, согласно которым все военные действия в Италии должны прекратиться 2 мая. Затем британские 5-й и 13-й корпуса продвинулись на северо-восток Италии и далее в Австрию. 8 мая британские войска вошли в Клагенфурт и соединились у Юденбурга с советскими войсками, оккупировавшими Штирию.
В этот момент возникло осложнение в виде претензий Югославии на части Южной Каринтии и Штирии, где проживали словенские меньшинства. В ЕКК не планировалось участие Югославии в оккупации Австрии. Однако в декабре 1944 года генерал Велебит сделал заявление для прессы, выразив от имени маршала Тито претензии югославов на Клагенфурт, а 2 апреля 1945 года югославская нота была направлена державам, представленным в ЕКК, с официальной просьбой дать согласие на оккупацию Югославией территории, включающей Клагенфурт и Виллах, и с уведомлением, что на мирной конференции Югославия будет просить о присоединении этой территории к югославской Словении.
Ответа на эту ноту не последовало, но некоторое количество югославских войск вошло в Австрию вслед за британскими, и 8 мая, когда последние достигли Клагенфурта, они обнаружили там югославских партизан, некоторые из которых вошли через горы Караванкен. В течение некоторого времени в районе расклеивались прокламации от имени югославских и британских командиров, каждый из которых призывал население подчиниться его собственным приказам. Западные союзники уже испытали проблемы с югославскими войсками в Триесте, и в какой-то момент показалось, что им придется применить силу, чтобы изгнать войска Тито из Австрии. Великобритания направила Тито ноту, предупреждая, что территориальные претензии не могут быть урегулированы таким путем. В то же время Реннер обратился за помощью к советским властям, и Тито заявил, что вскоре после этого его партизанские отряды в Штирии и Каринтии получили грубый приказ советского военного командования отойти за довоенные границы Югославии. Дата получения этого приказа неясна, и, хотя Тито заявил, что он был выполнен, возможно, это произошло не сразу. 17 мая он предложил передать свои войска в Австрии под британское командование, а 20 мая правительство Соединенных Штатов направило Сталину телеграмму с просьбой о помощи в переговорах с Тито, одновременно информируя Черчилля о своей готовности, если потребуется, противостоять притязаниям Тито силой. Еще несколько дней ситуация оставалась напряженной, а затем Тито согласился уйти из Австрии, хотя это не повлияло на его будущие притязания на словенские области.
Урегулирование этого инцидента, однако, не означало, что оккупация Австрии четырьмя державами может быть проведена в соответствии с намеченным планом. Во-первых, изначально предполагалось, что ввод западных войск в Австрию будет осуществляться из Италии. Вследствие этого англо-американские штабы военного правительства для Австрии ожидали в Италии под командованием штаба союзных сил. В действительности тот факт, что войска Соединенных Штатов вошли с севера и запада, означал, что в зоне Соединенных Штатов офицеры военного правительства были подготовлены не для Австрии, а для Германии[88]. Кроме того, европейские консультативные соглашения о разделении Австрии на зоны оккупации, в частности о национальных секторах Вены, все еще не были подписаны и ратифицированы, и в промежуточный период различные войска продолжали занимать первоначально захваченные ими территории в границах, определяемых командирами на местах.
Таким образом, советские войска все еще удерживали восточные части зон, предназначенных для американцев и англичан, а американцы занимали большую часть зоны, предназначенной для французов. Неопределенность всей ситуации еще больше осложнялась присутствием в Австрии не только большого количества сдавшихся немецких войск, но и, по словам британского командующего, «перемещенных лиц всех видов и мастей». В Каринтии, например, находились два русских эмигрантских формирования, ранее использовавшихся немцами в Северной Италии, которые насчитывали «около пятнадцати тысяч военнослужащих, не считая их жен и родных». Их транспорт состоял из «дрожек… набитых багажом, фуражом, женщинами, детьми, многочисленными священниками и запряженных необыкновенным сочетанием лошадей, а в некоторых случаях даже верблюдами-дромадерами».
Тупиковое положение в Австрии сохранялось в течение нескольких последующих недель. Подоплекой для этого послужило ухудшение отношений между тремя главными оккупационными державами. Советский Союз, быстро почувствовавший риск сепаратного мира, резко протестовал против своего неучастия в переговорах с генералом Вольфом в Италии. Смерть Рузвельта 12 апреля разрушила былое партнерство между ним, Черчиллем и Сталиным, налаженное в военное время. Между западными союзниками и русскими возникли разногласия по поводу Польши, Румынии и Болгарии. Черчилль и Эйзенхауэр обменялись резкими выпадами по поводу решения последнего отступить на юг, к «Редуту», вместо того, чтобы наступать на Берлин. Более того, объявление московского радио 29 апреля о формировании Временного правительства Австрии стало шоком для западных держав. В начале года ходили слухи, что в качестве Временного правительства Австрии Москва выбрала комитет из коммунистов, но они не подтвердились, и в ЕКК не было принято никаких мер по формированию Временного правительства. Согласно заявлению Ричарда Лоу, сделанному 2 мая в палате общин, британский поверенный в делах в Москве, будучи проинформированным 26 апреля о предложении Реннера советскому командующему в Австрии о формировании Временного правительства, получил указание сообщить советскому правительству, что Британии потребуется время для рассмотрения этого вопроса, который в равной степени волнует все четыре державы, которым предстояло участвовать в оккупации. Реакция Соединенных Штатов была аналогичной.
Кроме того, в Лондоне и Вашингтоне с некоторой озабоченностью отметили, что два важных министерства – внутренних дел и образования – были отданы коммунистам – Хоннеру и Фишеру соответственно, которые частично или полностью провели всю войну в Москве; пост вице-канцлера был отдан третьему кандидату из Москвы, бывшему секретарю партии Копленигу. Кроме того, советское правительство поставило въезд западных миссий в Вену, согласованный ранее в этом месяце, в зависимость от согласования в ЕКК зон оккупации и организации контроля. Поэтому в глазах Запада представлялось весьма вероятным, что русские пытаются добиться в Австрии положения, аналогичного тому, которое они уже обеспечили себе в Румынии. Великобритания и Соединенные Штаты отказались признать правительство Реннера и заявили совместный протест против отказа русских принять их миссии, но безуспешно[89]. Спор о признании продолжался вплоть до Потсдамской конференции в июле и был окончательно решен лишь в сентябре, когда Советский Союз согласился на некоторый компромисс.
Эти ограничительные меры в самой Австрии предпринимались параллельно тактике обструкции в ЕКК в Лондоне – тактике, от которой, кстати, не собирались отказываться до тех пор, пока общая атмосфера не улучшилась в результате поездки Гарри Хопкинса в Москву в качестве специального посланника Трумэна. Поездка продлилась с 26 мая по 6 июня 1945 года.
Переговоры протекали трудно и медленно. Официальные комментарии Соединенных Штатов по британским предложениям от января 1945 года, наконец, в начале апреля, оказались на столе у Уайнанта. Американцы согласились с предложением о национальных зонах, но выдвинули ряд встречных предложений, касающихся раздела самой Вены. Они потребовали обеспечить там подходящие административные помещения для всех четырех держав; пригодные аэродромы для американских войск в секторе Соединенных Штатов; право транзитного проезда через несколько секторов для всех четырех держав; и надлежащее распределение между четырьмя державами объектов в пределах Внутреннего города. Для конкретного решения проблемы аэродромов они предложили поменять местами американский и французский сектора, как это было указано в британском проекте, что привело бы к включению аэродрома в Швехате в сектор Соединенных Штатов.
Переговоры по этим контрпредложениям и последующим поправкам к ним других держав еще более осложнились просьбой советского делегата о том, что нужно заключить не одно соглашение, а три: одно – о национальных зонах, второе – о секторах в Вене, а третье – относительно поправок к первым двум. Западные державы предвидели, что такая процедура затруднит достижение соглашения по Вене, и поэтому настаивали на едином соглашении, основанном на равных национальных секторах в «Большой» Вене, представленной границами нацистских Gau, с аэродромом для каждой державы в ее собственном секторе и совместным управлением Внутренним городом. Они также попросили подготовить «Сопроводительный доклад», в котором четыре правительства поручили бы соответствующим командующим предоставить на взаимной основе необходимые места и объекты для транзита, обучения и отдыха. Советский Союз в конце концов отказался от разбивки своего предложения на три отдельных, но все же настаивал на том, чтобы основой Венского соглашения стала «Малая» Вена в ее старых городских границах. Русские настаивали на советской оккупации Внутреннего города и на наличии лишь одного аэродрома в Вене – в советском секторе, – который использовался бы совместно всеми четырьмя державами; русские также хотели, чтобы державы отказались от Сопроводительного доклада и вместо этого детальные договоренности оставили на усмотрение главнокомандующих на месте. Прошло почти три месяца после получения комментариев Соединенных Штатов в Комиссии в апреле, прежде чем удалось договориться. С одной стороны, западные державы дали добро на «Малую» Вену в обмен на признание Советским Союзом международного контроля над Внутренним городом и разработку согласованного Сопроводительного доклада. С другой стороны, западные державы обеспечили частичный контроль над своими воздушными коммуникациями, получив аэродром в Тульне для США, в Швехате – для совместного использования Великобританией и Францией, а также права на транзит и коммуникации между этими аэродромами и Веной.
После этого было быстро достигнуто соглашение по секторам: Великобритания получила пять районов на юго-западе и юго-востоке, США – шесть районов на северо-западе, Франция – четыре района на западе, а Советский Союз – шесть районов на северо-востоке и юге. Внутренний город подлежал совместному административному контролю межсоюзного органа.
Во время этих дискуссий в ЕКК также происходил обмен мнениями и между правительствами. В течение мая, как уже упоминалось, неоднократные попытки западных держав обеспечить доступ в Вену были заблокированы. После многочисленных задержек – хотя окончательные договоренности были достигнуты лишь в самый последний момент, – 3 июня британская, американская и французская миссии под руководством генералов Уинтертона, Флори и Шеррьера, соответственно, в конце концов прибыли в Вену для изучения проблем на месте. Они провели ряд полезных предварительных дискуссий, но их прием был настолько обставлен ограничениями, что 9 июня Черчилль написал Трумэну: «Наши делегации в Вене получили указание маршала Толбухина покинуть город 10 или 11 июня. Им не дали увидеть ничего за пределами городских границ, и союзникам позволили использовать лишь один аэродром». Три дня спустя он направил президенту проект послания Сталину, в котором подчеркивалась важность срочного решения австрийского вопроса, чтобы «весь комплекс мероприятий по Германии и Австрии мог быть введен в действие одновременно». В том же послании он призвал русских выйти из той части британской зоны в Австрии, которую они на тот момент занимали, – и одновременно с этим советскую зону в Германии должны покинуть части британских и американских войск.
Трумэн принял проект полностью и 14 июня направил его в виде телеграммы Сталину. Черчилль направил следом свою телеграмму, в которой поддержал высказанные соображения. В ответ 17 июня Сталин подтвердил свое мнение о том, что ЕКК должна завершить свою работу; он добавил, что из-за отсутствия советского командующего в Вене на праздновании победы в Москве вывод войск как в Германии, так и в Австрии до 1 июля состояться не может. Наконец, в отношении Германии и Австрии он признал, что «было бы желательно установить сейчас зоны оккупации для французских войск». Эти договоренности были сохранены.
Тем временем западные делегации вернулись в Лондон с докладами. Фельдмаршал Александер, выступая в Милане 21 июня, заявил, что они были хорошо приняты русскими в Вене и что последние «проявили искреннее желание иметь союзников в Вене». На самом деле, как уже указывалось, вскоре после этого в ЕКК было достигнуто окончательное согласие. Но до последней минуты договоренностям мешали разногласия по вопросу об аэродромах и Сопроводительному докладу, и советский делегат получил необходимые инструкции, позволяющие ему подписать документ, только после того, как британский делегат, лорд Худ, пригрозил прервать переговоры, если упомянутые вопросы не будут удовлетворительно решены.
Соглашение о разделении на зоны было окончательно подписано 9 июля, а необходимые уведомления о его ратификации правительствами были получены к 24 июля. 16 июля заместители четырех главнокомандующих встретились в Вене для принятия предварительных мер, а 24–26 июля – для подписания протокола, реализующего общие положения сопроводительного доклада и соглашения о зонах. Протокол, который стал известен Британскому элементу, во всяком случае, как «Протокол начальников штабов», регулировал военные условия оккупации Вены, и как таковой он имел огромное значение для того, чтобы оккупация прошла так гладко, как в целом и произошло. В Берлине аналогичного соглашения не было.
Соглашение о создании контрольного механизма было подписано в ЕКК 4 июля, за пять дней до Соглашения о зонах оккупации. Оно было составлено практически по той же схеме, что и организация для Германии. Верховная власть должна была принадлежать Союзному совету, состоящему из четырех главнокомандующих, каждый из которых, однако, обладает верховной властью в собственной зоне. Каждому из четырех главнокомандующих должен помогать политический советник. Решения Союзного совета должны быть единогласными. Ниже Совета располагается Исполнительный комитет, ответственный за выполнение через подчиненные ему национальные штабы решений Совета по вопросам, касающимся Австрии в целом. Штабы, назначенные соответствующими национальными властями и включающие как гражданский, так и военный персонал, должны быть организованы в форме двенадцати отделов: Военного, Военно-морского, Военно-Воздушного, Экономического, Финансового, По репарациям, Внутренних дел, Труда, Юридического, По делам военнопленных и перемещенных лиц, Транспортного и Политического.
Основные задачи Союзной комиссии по Австрии – следует отметить, что слово «Контрольная» в этом названии опущено, как указание на разницу в статусе между Австрией и Германией, – были определены следующим образом:
а) обеспечить выполнение в Австрии положений Декларации о поражении Германии, подписанной в Берлине 5 июня;
б) добиться отделения Австрии от Германии;
в) как можно скорее обеспечить создание централизованного австрийского административного аппарата;
г) подготовить почву для создания свободно избранного правительства Австрии;
д) обеспечить удовлетворительное управление Австрией.
Последние важные международные решения, повлиявшие на послевоенное будущее Австрии, были приняты в Потсдаме в июле 1945 года.
Дэвису, бывшему послу Соединенных Штатов в Москве, Черчилль рассказал о своей обеспокоенности по поводу односторонней тактики Советов в Австрии, когда тот посетил его в Лондоне в конце мая, а 20 июля во время четвертого пленарного заседания Потсдамской конференции он прямо обвинил русских в том, что они препятствуют въезду британских и американских офицеров в Вену и задерживают оккупацию Западом согласованных зон. Но на самом деле, как уже говорилось, заместители четырех главнокомандующих уже встретились в Вене 16 июля для принятия предварительных мер. И Сталин смог ответить, что только что было достигнуто соглашение о том, что через пару дней уже начнутся необходимые перемещения войск. Через два дня он открыл заседание, объявив, что советские войска отходят в согласованную зону, а британские и американские войска входят в свои зоны в Штирии и Верхней Австрии. И действительно, британские войска вошли в Грац 24 июля, а когда депутаты вновь собрались в Вене с 24 по 26 июля для подписания «Протокола начальников штабов», они договорились о выходе американских войск с территорий к северу от Дуная, которые по решениям ЕКК были закреплены за Советским Союзом; таким образом, четыре оккупационные зоны, наконец, были приведены в соответствие с уже принятыми решениями.
Позже на конференции Сталин удовлетворил просьбу Черчилля, вызванную срочными заявлениями членов Британского элемента австрийской комиссии, о помощи в обеспечении продовольствием жителей Вены в несоветских секторах, поскольку продовольствие в город обычно поступало из восточной, то есть оккупированной СССР, зоны.
После того, как эти вопросы были урегулированы, следующий вопрос, который предстояло решить, касался репараций. Русские уже дали понять в Ялте, какое значение они им придают, и теперь Молотов предложил установить репарации Австрии в размере 250 млн долларов, подлежащих выплате в товарной форме в течение шести лет. Предложение было сразу же отвергнуто представителями Великобритании и США как несовместимое с обещанием союзников в Московской декларации относиться к Австрии как к освобожденной стране. Бирнс позже отметил, что Австрия в любом случае будет нуждаться в содействии Администрации ООН по оказанию помощи и восстановлению (ЮНРРА) и что было бы абсурдно для страны одновременно получать помощь от союзников и выплачивать им репарации. Соответственно, было решено, что от Австрии не следует требовать репараций, и 1 августа, отвечая на вопрос Эттли, который сменил Черчилля на посту премьер-министра в результате послевоенных выборов в Великобритании, Сталин подтвердил это решение. «Соглашение, – цитирует его слова Бирнс, – должно быть зафиксировано в Протоколе». На самом деле данное соглашение в Протокол вписано не было. Тем не менее, говорит Бирнс, делегация Соединенных Штатов, по крайней мере, считала, что им удалось освободить Австрию от репарационных требований, когда они покидали Потсдам, и 23 августа Гектор Макнил, тогдашний заместитель министра иностранных дел, подтвердил в палате общин, что Великобритания приняла политический курс, заявленный делегатом Соединенных Штатов на конференции ЮНРРА, и никаких репараций требовать не будет.
Однако, хотя вопрос о репарациях, казалось бы, решен, на самом деле он вновь возник в другой форме. В последний день конференции Сталин вскользь предложил, чтобы советская доля германских иностранных активов, которая уже включала германские активы в Венгрии, Румынии, Болгарии и Финляндии, была увеличена за счет германских активов в Восточной Австрии. Говорят, Трумэн задал всего несколько вопросов и согласился без консультаций со своими техническими советниками, а Эттли и Бевин, хотя и с большими колебаниями, последовали его примеру. В то время эта уступка, очевидно, казалась незначительной; делегатам было хорошо известно о русских «военных трофеях» в Восточной Австрии, и удовлетворение просьбы Сталина было равносильно признанию условий де-факто.
Слово «репарации», конечно, не упоминалось. Но, по сути, эта уступка дала Сталину именно то, чего он хотел. Раздел о репарациях Потсдамского соглашения, опубликованного 2 августа, включал следующие пункты:
«8. Советское правительство отказывается от всех претензий в отношении репараций с германских предприятий, расположенных в западных оккупационных зонах Германии, а также на германские иностранные активы во всех странах, кроме указанных ниже в пункте 9.
9. Правительства Соединенного Королевства и Соединенных Штатов отказываются от всех претензий в отношении репараций с германских предприятий, расположенных в восточной зоне оккупации Германии, а также на германские иностранные активы в Болгарии, Финляндии, Венгрии, Румынии и Восточной Австрии».
Пункт, касающийся Австрии, давал возможность для весьма широкого толкования, и советское правительство без колебаний применяло его в последующие месяцы и годы для оправдания захватов и конфискаций в Восточной Австрии, которые никогда не пришли бы в голову ни британцам, ни американцам, если бы они поняли, что имелось в виду. Этот вопрос должен был стать центральным в будущих обсуждениях Австрийского договора. Первоначальная неспособность урегулировать станет камнем на шее австрийской экономики на следующие десять лет и, по сути, заложит в пользу СССР значительный процент австрийских ресурсов даже после подписания в 1955 году Государственного договора о восстановлении независимой и демократической Австрии. Третьим и последним важным вопросом, касающимся Австрии, который рассматривался в Потсдаме, стало советское предложение распространить власть правительства Реннера на всю территорию страны. Конференция постановила отложить решение этого вопроса до вступления в Вену британских и американских войск, которое теперь представлялось неизбежным.
Первые подразделения западных оккупационных войск вошли в Вену всего через несколько дней после окончания Потсдамской конференции, а 23 августа туда были официально переведены британские, американские и французские штабы. Таким образом, через четыре месяца после окончания войны наконец-то наступил момент, когда Союзная комиссия по Австрии могла приступить к работе.
Однако на начальном этапе предстояло преодолеть одну трудность. Со времени первых контактов четырех держав, когда западные миссии впервые вошли в Вену 3 июня, с советскими властями неоднократно обсуждался вопрос об обеспечении Вены продовольствием. Сначала русские не хотели передавать продукты питания населению западных секторов, хотя продовольствие для них обычно поставлялось из Восточной Австрии.
Западные союзники, естественно, не могли взять на себя такое обязательство только за счет военных ресурсов. Согласие Сталина в Потсдаме об оказании помощи в западных секторах хотя и стало определяющим, нуждалось в утверждении путем заключения официального соглашения на месте. Дискуссии с генералом Желтовым, советским заместителем командующего, не могли быть завершены на высшем уровне из-за отсутствия генерала Марка Кларка, находившегося с миссией доброй воли в Бразилии. По его возвращении, однако, в конце августа состоялась предварительная встреча четырех главнокомандующих в замке Клессхайм под Зальцбургом, на которой обсуждался этот вопрос, и было принято решение провести официальное совещание в Вене 11 сентября; но меры по обеспечению Вены продовольствием все еще не были окончательно согласованы. Встреча состоялась в гостинице «Империал», в советской штаб-квартире, под председательством советского маршала Ивана Конева. Другими представителями сторон были генерал-лейтенант сэр Ричард Маккрири от Великобритании, генерал Марк У. Кларк от США и генерал армии М.Э. Бетуар от Франции. Их сопровождали политические советники: У.Х.Б. Мак (Великобритания), Дж. Г. Эрхардт (США), Е.Д. Киселев (СССР) и Л. де Монико (Франция), а также четыре заместителя Верховного комиссара: генерал-майор Т.Дж. У. Уинтертон (Великобритания), генерал-майор Грюнтер (США), генерал-полковник А.С. Желтов (СССР) и бригадный генерал П.Р.П. Шеррьер (Франция). Из них был сформирован Исполнительный комитет. После заседания было опубликовано важное обращение к австрийскому народу, в котором говорилось, что с этого дня Союзный совет принимает на себя верховную власть в Австрии в вопросах, касающихся Австрии в целом, хотя при этом всю полноту власти в пределах собственной зоны берет на себя каждый из главнокомандующих. В обращении подтверждена роль Московской декларации 1943 года как основы политического курса союзников и отмечено, что следующей задачей станет создание прочной политической, экономической и культурной основы для восстановления подлинно демократической, свободной и независимой Австрии. Для этого демократическим партиям будет разрешено выражать свои политические взгляды через прессу, радио и общественные собрания, что станет важным шагом на пути к проведению свободных выборов. В заявлении выражено стремление Совета к скорейшему воссоединению страны и полному устранению влияния Германии.
Было принято еще несколько важных решений. Продовольственный спор был урегулирован обещанием с 23 сентября увеличить ежедневный рацион в Вене с 800 до 1550 калорий; необходимо было как можно скорее восстановить железнодорожное и автомобильное сообщение, а также телеграфную и телефонную связь; три официальные демократические политические партии – Народная партия (Osterreichische Volkspartei), Социалистическая партия (Sozialistische Partei Osterreichs) и Коммунистическая партия (Kommunistische Partei Osterreichs) – могли возобновить политическую деятельность; было создано несколько четырехсторонних комитетов для изучения и представления докладов по многим неотложным проблемам восстановления.
Встреча прошла в сердечной и дружеской атмосфере. Перспективы на будущее не казались таким уж неблагоприятными. Из окон гостиницы «Империал» нельзя было, как из здания, которое позже использовалось для заседаний Союзной комиссии на Шварценбергплац, выглянуть и увидеть на фоне дворца Шварценберг воздвигнутый русскими памятник Красной армии в виде советского солдата с флагом и щитом, символизирующим освобождение, которому венцы уже дали имя Der Unbekannte Rauber («Неизвестный разбойник»).
Организация Союзной комиссии для Австрии имела немало общего с организацией Контрольной комиссии для Германии. Союзный совет в Вене обычно собирался раз в две недели, в то время как Контрольный совет в Берлине – раз в десять дней. Исполнительный комитет находился в таких же отношениях с Союзным советом, как и Координационный комитет – с Контрольным советом, хотя Исполнительный комитет мог действовать от имени Союзного совета в такой степени, в какой Координационный комитет от имени Контрольного совета действовать не мог. Ниже Исполнительного комитета располагался ряд четырехсторонних комитетов, состоящих, как и в Германии, из руководителей национальных отделов, которые в целом соответствовали друг другу в обеих комиссиях, хотя имелись незначительные различия: например, в Германии продовольственный отдел был отделен от экономического, тогда как в Австрии единый экономический отдел занимался и поставками продовольствия, и сельским хозяйством. В зонах также первоначально действовал тот же общий принцип единого штаба военного правительства в каждой зоне с подчиненными отделениями, прикрепленными к формированиям в соответствующих национальных районах. Председательство в Союзном совете в Вене и во всех подчиненных четырехсторонних органах сменялось месяц за месяцем, как и в Германии, и возникали аналогичные трудности с обеспечением согласованных вариантов протоколов и преодолением языковых проблем.
Как и в Германии, политическое управление было единственным, в котором устный перевод осуществлялся только с русского и на русский, а не с французского и на французский.
Организация в самой Вене также не отличалась от берлинской. Существовала межсоюзная Комендатура – даже слово было одинаковым в обоих городах! – в состав которой входили четыре командующих национальными силами в городе и старшие офицеры военного правительства. Однако в отличие от Берлина, где не было международной зоны, Внутренний город Вены находился под совместным управлением четырех держав, практическое функционирование которого с самого начала оккупации ярко символизировал международный патруль военной полиции, состоящий из четырех военных полицейских на джипе, каждый из которых являлся представителем одной из четырех оккупационных держав и каждый был облачен в свою национальную форму[90].
В том, что касается набора персонала, Союзная комиссия в Австрии испытывала некоторые, хотя и не все, трудности, с которыми столкнулась Контрольная комиссия в Германии. Изначальный набор проходил легче, поскольку количество необходимых сотрудников было меньше и не было недостатка в претендентах на работу, которая во многих отношениях обещала быть близкой по духу. Но существовала та же проблема преемственности, вызванная необходимостью демобилизации и различными долгосрочными схемами, которые вступили в силу в конце войны. Существовала та же проблема поиска подходящих людей в то время, когда общая тенденция заключалась в поиске надежной работы в мирное время у себя на родине. Наконец, что касается, во всяком случае, контроля над западной политикой, то здесь наблюдались аналогичные задержки и трудности, вызванные разделением ответственности между правительственными департаментами. В случае с Британским элементом Австрия вместе с Германией была передана под контроль специального Контрольного управления, созданного под руководством Дж. Б. Хайнда, тогдашнего канцлера герцогства Ланкастерского, а в Вашингтоне и Париже были достигнуты аналогичные договоренности. Поэтому, опять же, австрийские проблемы должны были неизбежно уйти в тень огромных проблем Германии, и, возможно, им стали бы уделять меньше внимания, чем положено.
Все подобные сходства заставляли широкую общественность не делать особых различий между этими двумя организациями, или, точнее говоря, думать об австрийской комиссии в категориях германской, так же как на этапе планирования наблюдалась тенденция думать о самой Австрии так же, как о Германии. Но на самом деле сходство было весьма поверхностным. Атмосфера, в которой работала Австрийская комиссия, была совершенно иной, что быстро заметили посетители из Германии даже на ранних этапах работы комиссии. Это объяснялось двумя основными причинами: во-первых, разницей в масштабах между Австрийской комиссией и Контрольной комиссией для Германии; во-вторых, разницей в отношениях между оккупантами и оккупированными.
В численном отношении общее население Австрии, подлежащее контролю, было смехотворно мало по сравнению с населением Германии – всего 7 млн против более чем 70 млн. Общая площадь территории составляла 32 000 квадратных миль против 138 000. Общее число сотрудников Комиссии в Австрии никогда не превышало небольшой доли от числа сотрудников Контрольной комиссии в Германии.
Небольшие масштабы в сочетании с концентрацией населения в самой Вене значительно упрощали организационные проблемы в Австрии и в некоторой степени противодействовали, хотя ни в коем случае не предотвращали тенденции к развитию зональных организаций в ущерб централизованному контролю. Почти вся Союзная комиссия находилась в Вене, а расстояния между различными подразделениями национальных компонентов были соответственно невелики: например, в случае с Британским элементом большинство из двенадцати подразделений располагались в самом дворце Шёнбрунн или в бывших казармах СС на окраине дворцовой территории; остальные занимали реквизированные помещения в XIII районе Вены – Хитцинге. Все они находились в пределах пяти минут езды друг от друга на автомобиле и не более чем в двадцати минутах ходьбы пешком. Такая централизация в Вене означала, кроме того, что главнокомандующие не проводят большую часть своего времени в зоне, как это было принято в Германии в первые дни, а с самого начала ограничиваются только Веной.
Небольшие расстояния в Вене по сравнению с Берлином в сочетании с наличием в Вене международной зоны, кроме того, привели к тому, что границы между национальными секторами в этом городе никогда не были так четко очерчены, как в Берлине. Переход из одного в другой, как для военнослужащих оккупационных сил, так и для самих австрийцев, никогда не подвергался контролю, хотя на практике из соображений благоразумия неограниченные переходы в советский сектор военнослужащих трех других оккупационных держав не допускались, особенно в ночное время, и было заметно, что многие венцы, проживавшие в советском секторе, обычно собирались заранее, если были в состоянии сделать это, чтобы переехать в сектора, занятые западными державами. Верно и то, что распределение секторов между различными державами препятствовало, особенно на ранних этапах, возвращению к нормальным экономическим условиям.
Например, известно, что в конце 1945 года французское военное правительство настаивало на том, что для отправки товаров из своего сектора по одну сторону Мариахильфер-штрассе в американский сектор по другую сторону необходимо разрешение. Тем не менее, если учесть эти оговорки, можно сказать, что единство Вены сохранялось, по существу, с самого начала оккупации. Чего нельзя сказать о зонах. Проверка безопасности являлась, пожалуй, главной причиной межзональных проблем в первые несколько месяцев оккупации, поскольку ни одна держава не хотела, чтобы ее зона стала убежищем для крупных нацистов или военных преступников. Но, кроме того, нехватка продовольствия и прочих жизненно необходимых товаров заставляла оккупационные державы, а также австрийские провинциальные власти придерживать вывоз товаров из своей собственной сферы контроля. Если бы они были уверены в том, что разрешенные к вывозу товары будут использованы в самой Австрии, то могли вести себя более решительно, но, как ни парадоксально, контроль австрийской границы, особенно на востоке, в первые дни был менее строгим, чем контроль межзональных демаркационных линий. Например, в течение многих недель было невозможно выдать мясной паек на юге и востоке, поскольку скот находился в американской и французской зонах. В результате почти год зоны представляли собой фактически отдельные экономические единицы. И если это вызвало трудности и аномалии в Германии, где тот же процесс происходил на гораздо большей территории, то в стране, общая площадь которой была меньше, чем площадь одной зоны в Германии, это привело к трагическому абсурду.
Возможно, уже было сказано достаточно, чтобы понять, что разница в масштабах не означает, что австрийская комиссия являлась, по сути, той же Контрольной комиссией, но увиденной, так сказать, через другой конец подзорной трубы. Но решающий контраст между ними заключался в воздействии второго упомянутого фактора – отношений между оккупантами и оккупированными. Германия была побеждена. Австрия, во всяком случае официально, была освобождена. И даже если австрийцы могли язвительно сказать: «Мы можем пережить поражение, но Небеса избавят нас от еще одного освобождения», упомянутая разница означала, что австрийцы с самого начала рассматривались не как бывшие враги, которых нужно контролировать, а как друзья, которым нужно помогать. В начале оккупации, правда, было бы наивным ожидать, что такое отношение будет принято без оговорок. Во-первых, оно значительно различалось между четырьмя державами. Русские, какой бы официальной точки зрения ни придерживались их лидеры, вряд ли демонстрировали свою дружбу в убедительной форме, когда речь шла о рядовых сотрудниках, и, возможно, те подарки, которые они приносили, не без оснований считались «дарами данайцев». Официально им было запрещено тесно общаться с австрийцами на личном уровне, и даже когда такое иногда происходило, запрет игнорировался и устанавливались более или менее нормальные отношения, они подлежали резкому и иногда весьма суровому осуждению.
Некоторое время французы волей-неволей осознавали, что австрийцы говорят на том же языке, что и недавние угнетатели Франции. В промежуточный период до начала работы Союзной комиссии французы придерживались в своей зоне политического курса, не совсем соответствующего духу предостережения, с которым сталкивался проезжающий из французской зоны в Германии во французскую зону в Австрии – Ici Commence l'Autriche, Pays Ami. Неудивительно, что на некоторое время, заняв свою зону и с горечью памятуя о том, какой ущерб нанесен их собственной стране, французы отказались от политики Соединенных Штатов по переводу военных предприятий в Тироле на мирные рельсы в интересах австрийской экономики и начали использовать их в собственных целях. Не имея возможности обеспечить достаточные поставки продовольствия из родной Франции, неудивительно, что они были вынуждены в некоторой степени жить за счет этой страны, тем самым истощая и без того скудные запасы продовольствия для австрийцев. Неудивительно также, что в течение некоторого времени они не хотели предоставлять большую свободу австрийским политическим партиям или австрийской прессе, а время от времени проводили демонтаж промышленных предприятий и вывозили их во Францию. В сложившихся обстоятельствах было также естественно, что по ряду вопросов Французский элемент проявлял меньшую враждебность к позиции Советского элемента, чем два других западных элемента. И действительно, в течение некоторого времени при обсуждении вопроса о денацификации французские и советские представители часто оказывались на одной стороне. По многим другим вопросам Французский элемент компенсировал свой сравнительный недостаток политической власти, выступая на переговорах четырех держав в качестве посредника между Востоком и Западом, и при этом смог внести ценный вклад в выработку компромиссных решений. Лишь со временем французы отказались от этой роли и встали на сторону двух других западных коллег.
Что касается американцев и англичан, то хотя, возможно, они охотно поверили бы лучшим из австрийцев, но были бы слишком наивными, если бы сразу забыли, что многие австрийцы до самого конца сражались против них на стороне Гитлера и что некоторые из них были включены в официальные списки военных преступников. В течение первых нескольких недель оккупации как в американской, так и в британской зонах действовал запрет на завязывание дружеских связей с местными жителями, который был снят в первой к концу июля, а во второй – немногим ранее, после характерной записки, адресованной Черчиллем сэру Александру Кадогану 29 июня[91].
Более того, после вступления в Вену на всех западных союзников обрушился поток историй о жестокости советских войск, и прошло некоторое время, прежде чем они поняли, что многие из них были правдой, а не пропагандой Геббельса, как они думали вначале и как исправно повторяли те, кто желал вбить клин между победителями.
Тем не менее все эти раздумья были недолгими. Отношение союзников к австрийцам и немцам оказалось различным, причем разница была фундаментальной. В долгосрочной перспективе это означало меньше подозрительности, меньше нервного напряжения, меньше соблазна учинить произвол, меньше сдержанности в проявлении сочувствия к человеческим страданиям. Это также означало, что с самого начала австрийцы были воодушевлены тем, что снова могут взять власть в свои руки. Как уже говорилось, зачатки новой административной системы возникли в ряде мест еще до прихода союзников. Русские, несмотря на проступки рядового состава и систематическое разграбление страны, не только создали Временное правительство, но и предоставили ему значительную свободу действий на ограниченной территории, над которой оно получило контроль. В трех других зонах три западных союзника, каждый по-своему, кто-то раньше, кто-то позже, допустили появление провинциальных властей на временной основе и по возможности принимали методику действия через них. Все это с самого начала способствовало более здоровым отношениям между оккупационными державами и местным населением, чем те, которые сложились на данном этапе в Германии.
Еще одним важным моментом являются относительные масштабы военного ущерба. Потери в Австрии отнюдь не назовешь незначительными: число погибших и пропавших без вести оценивалось в 350 000 человек, а раненых – в 170 000; в конце 1945 года многие десятки тысяч мужчин все еще оставались в плену, по большей части – в Советском Союзе. Это были серьезные потери при общей численности населения всего в 7 млн человек. Австрия также не избежала ущерба от воздушных налетов и наземных боевых действий. В Линце немцы построили целый промышленный комплекс; в Рансхофене был алюминиевый завод; компания «Мессершмитт» имела важный авиационный завод в Винер-Нойштадте. Эти и другие промышленные объекты подверглись сильным бомбардировкам – в Винер-Нойштадте после бомбардировок и последних боев уцелело всего восемнадцать домов, а население города сократилось с 45 000 в 1944 году до 860 человек в апреле 1945 года. В самой Вене улицы во многих местах были завалены обломками, уличное освещение практически отсутствовало, транспорт работал с трудом. Тем не менее разрушения не были столь масштабными, как в Германии, где промышленные города были крупнее, а население – многочисленнее.
В сельской местности имелись значительные территории, где деревни и небольшие торговые города сохранили свой традиционный образ жизни практически нетронутым. В некоторых районах Западной Австрии могло даже показаться, что войны вообще не было. Несомненно, все это помогло сделать первоначальную работу Комиссии менее мрачной, чем в Германии.
Наконец, как известно, между австрийским и немецким народами существовала разница в характере, которая, даже если предположить, что Австрия тоже потерпела поражение, а не была освобождена, не могла не сказаться. Подобные обобщения, как известно, опасны. Между жителями Южной Германии и Западной Австрии разница может выглядеть менее выраженной. Но если брать в целом, она все-таки существовала. Австрийцы обладали качеством, которое их враги называли безответственностью и расхлябанностью, а друзья предпочитали называть жизнерадостностью, терпимостью, отказом воспринимать все слишком трагично. Такое качество было наследием «ветхой империи», физического расположения австрийцев на одном из перекрестков Европы и их относительной близости к более древним цивилизациям Средиземноморья. Это проявлялось в их предпочтении легких комедий Моцарта масштабной героике Вагнера. Среди членов Союзной комиссии было мало тех, кто остался полностью безразличен столь тонкому и обезоруживающему влиянию.
На первом заседании Союзного совета 11 сентября это общее различие в политике союзников по отношению к Германии и Австрии, как уже упоминалось, было проиллюстрировано заявлением Совета о том, что его первой задачей станет закладка основ для независимого правительства. Вслед за этим на втором заседании Совета 20 сентября было принято предложение Реннера о созыве конференции в Вене с участием представителей западных провинций. Западные элементы, и в особенности британцы, до сих пор отказывались признать Временное правительство на том основании, что оно не было достаточно представительным, и Реннер, как и они, стремился к тому, чтобы это возражение было преодолено.
Конференция проходила с 24 по 26 сентября в Херренгассе, в провинциальной палате Нижней Австрии, и в результате правительство было фактически расширено за счет новых министров от Народной партии из провинций.
В их число вошли министр иностранных дел доктор Грубер, до сих пор временный губернатор провинции Тироль, государственный министр по контролю за имуществом и несколько заместителей министров. Конференция также предприняла еще два важных шага. Западные державы были обеспокоены тем, что коммунист Франц Хоннер занимает пост министра внутренних дел, и Реннер также знал о подобном беспокойстве в западных провинциях; именно из уважения к последним, а также к союзникам для наблюдения за подготовкой всеобщих выборов, а также для контроля над полицией Конференция учредила комиссию из пяти человек, состоящую из двух членов Народной партии, двух социалистов и одного коммуниста. Во-вторых, Конференция рекомендовала провести всеобщие выборы в ноябре. Эти меры позволили развеять опасения западных держав, и 1 октября Союзный совет согласился рекомендовать своим правительствам расширить власть Временного правительства на всю Австрию и условно признать его. 20 октября на своем шестом заседании Совет принял официальную резолюцию по этому поводу, подтвердив, однако, что расширение полномочий правительства будет зависеть от общего руководства со стороны Союзной комиссии как обладающей верховной властью в стране. Также постановили, что всеобщие выборы должны быть проведены не позднее 31 декабря 1945 года, и уполномочили правительство принимать законы для всей Австрии при условии, что они будут одобрены Советом и не будут противоречить законам, введенным военным правительством.
Оттенок гармонии, заложенный в этой совместной декларации, был омрачен уже на следующий день тем, что советское правительство в одностороннем порядке сообщило австрийскому правительству о полном признании и обмене послами. Но тем не менее в течение следующих двух месяцев казалось, что опасения Запада вновь оказались преувеличенными. В октябре состоялись еще две провинциальные конференции, на которых были выработаны рекомендации по проведению выборов, включая положение о недопущении к голосованию нацистов. Эти предложения были приняты правительством и одобрены Союзным советом, и 25 ноября по всей Австрии прошли выборы в центральный и провинциальные парламенты.
Подготовка к выборам велась тщательно. Она стала проводиться до того, как горные районы занесло снегом на зиму; урны для голосования собирались и подсчитывались, по возможности, до наступления сумерек. Контроль, как уже упоминалось, находился в руках межпартийной комиссии. Тем не менее удивительным и достойным внимания фактом является то, что выборы прошли без каких-либо инцидентов или жалоб на мошенничество.
Не следует забывать, что у австрийцев не проводилось всеобщих выборов с 1930 года, и условия в стране отнюдь не были стабильными; лишение нацистов избирательных прав автоматически создало недовольный «элемент»; а фактический контроль за ходом голосования находился в руках неопытной и все еще полуорганизованной полиции. Но самым удивительным для западных глаз было то, что в советской зоне не наблюдалось никакого вмешательства в выборы, граждане направлялись в кабинки для голосования так же свободно, как и в других частях страны.
В голосовании приняли участие 94 % избирателей, имеющих право голоса. Победила правая Народная партия, набравшая 50 % голосов и 85 мест из 165 в Национальном собрании. Социалисты получили 45 % голосов и, соответственно, 76 мест, а коммунисты – 5 % и 4 места.
Результаты выборов стали интересным доказательством сохранения австрийских политических симпатий, несмотря на длительный период, в течение которого межвоенные партии были погружены в авторитарное правление, сначала при Дольфусе и Шушниге, а затем при нацистах. Как и в первые дни первой Австрийской республики, население сельских районов, убежденные католики, голосовали в основном за Народную партию, а города – за социалистов. Но социалисты улучшили свои позиции по сравнению с периодом до 1934 года. В самой Вене, где была сосредоточена основная масса избирателей, они набрали не менее 57 % голосов, а также продемонстрировали рост поддержки в стране в целом, победив во всех провинциальных столицах, кроме Инсбрука.
В ходе выборов все три партии заявили о своей приверженности продолжению коалиции, и, соответственно, на этой основе было сформировано новое правительство с Леопольдом Фиглем, лидером Народной партии, в качестве нового канцлера. 8 декабря Союзному совету был представлен предложенный список министров. Портфели распределились между двумя основными партиями из соотношения восемь членов Народной партии к шести социалистам. Два поста были отданы людям, не имеющим партийной принадлежности, и один – коммунисту. С точки зрения справедливости небольшое количество голосов, полученных коммунистами, не оправдывало их включения в состав партии – и уж тем более сохранения коммунистов в министерствах внутренних дел и образования. Тем не менее лидеры Народной партии чувствовали, что полное устранение коммунистов было бы политически неправильным, и поэтому в попытке наладить с ними сотрудничество они учредили новое Министерство энергетики и электрификации, которое возглавил коммунист. Этот шаг был продуманным, поскольку лишил Коммунистическую партию любых разумных оснований для жалоб на какую-либо дискриминацию.
Союзный совет не сразу утвердил представленный список. Были выдвинуты возражения, в частности, со стороны Советского и Французского элементов, против некоторых имен как якобы имеющих связи с нацистами, и только после внесения четырех изменений, включая отклонение кандидатуры Юлиуса Рааба, который станет канцлером в 1953 году, Союзный совет наконец одобрил пересмотренный список на своем двенадцатом заседании 18 декабря. Новая Ассамблея собралась 19 декабря, а 20 декабря на совместном заседании Ассамблеи и Второй палаты, избранной тем временем провинциальными палатами, д-р Карл Реннер был избран президентом Второй Австрийской Республики 204 голосами из 205 при одном воздержавшемся. Реннер назначил лидера Народной партии Леопольда Фигля Федеральным канцлером, а Адольфа Шарфа, лидера Социалистической партии, Федеральным вице-канцлером.
Фигль не стал терять времени на провозглашение своего политического курса. В своем вступительном обращении к парламенту 21 декабря он подчеркнул необходимость сотрудничества между всеми партиями в интересах реконструкции и восстановления свободы Австрии, а также для восстановления независимой и надежной полиции и судебной системы. Он обратился к оккупационным державам с призывом ослабить зональные барьеры, а также оказать экономическую помощь через ЮНРРА. В то же время он подчеркнул необходимость сотрудничества Австрии с четырьмя державами и заявил, что, хотя Австрия «ориентирована на Запад», она была «традиционными воротами на Восток». Поэтому вполне естественно, что она стремилась к восстановлению торговых отношений с Дунайским бассейном.
Такой политический курс выглядел безупречным, и 1 января 1946 года Совет союзников официально признал Австрийскую Республику, а позднее обменялся политическими представителями с новым правительством. Представителями союзников в Вене были упомянутые ранее четыре политических советника. Выборы и последующее создание свободно избранного австрийского правительства, получившего официальное одобрение четырех держав, имели жизненно важное значение с нескольких точек зрения. Во-первых, они стали убедительным доказательством для внешнего мира, что дух австрийской демократии, далеко не подавленный долгими годами диктатуры и войны, не только сохранился, но и стал более зрелым. Две основные партии отбросили, соответственно, некоторые из наиболее крайних клерикальных взглядов довоенных христианских социалистов и марксистские взгляды социал-демократов; уже во время пребывания у власти правительства Реннера они показали, что способны работать вместе так, как было бы немыслимо во времена Первой республики.
Теперь они без колебаний согласились продолжить сотрудничество и, не теряя времени, договорились о распределении обязанностей. Это тем более поразительно, что обе основные партии, если они и стали менее экстремальными в своих взглядах, в значительной степени сохранили свои программы, а несколько частей страны остались удивительно верны своим прежним политическим пристрастиям.
Но если даже подтвердились прежние различия между левыми и правыми, то было также совершенно ясно, что с коммунизмом австрийскому народу не по пути. Западные державы были в этом более чем уверены. Это являлось не только хорошим предзнаменованием для будущего политического развития Австрии в рамках западноевропейских демократий; обнадеживающим знаком являлось и то, что русские позволили свободно провести выборы в своей зоне и воздержались от какого-либо вмешательства. Если они допустили такой результат в Австрии, то, несмотря на всю видимость обратного, еще можно было бы надеяться на мирное демократическое развитие других государств, находящихся в сфере их контроля в Восточной Европе.
Однако правда, по-видимому, заключалась в том, что советские власти переоценили силы коммунистов и, когда им стали известны результаты выборов, они вызвали у них сильное потрясение. Похоже, они рассчитывали на то, что за коммунистов проголосует до 30 % избирателей. Если бы результат выборов и в самом деле оказался таким, они, вероятно, надеялись сохранить за коммунистами контроль над ключевыми министерствами внутренних дел и образования, а со временем использовать их в своих интересах. Фактический результат выборов, очевидно, заставил их пересмотреть всю свою политику, и генерал Кларк выразил мнение, что выборы ознаменовали реальный конец любого нормального сотрудничества со стороны русских, и вскоре после этого они начали ограничивать свободу австрийских властей в советской зоне, а также, несмотря на результаты выборов, предоставлять больше привилегий членам Коммунистической партии. Но к тому времени ущерб, с советской точки зрения, был уже нанесен. Каковы бы ни были причины низкого числа голосов, поданных за коммунистов, нельзя сказать, что западные союзники как-то повлияли на выборы в советской зоне. Советский элемент неизбежно потерял лицо, и ни у кого не было сомнений в главной причине произошедшего – поведение советских войск в первые дни оккупации фактически свело на нет любые симпатии к коммунизму, которые могли испытывать австрийцы.
Интересно также, что этот результат был достигнут, несмотря на подлинную умеренность и осторожность советского политического курса. Одностороннее утверждение советскими властями Временного правительства Австрии не соответствовало согласованным планам союзников и, естественно, вызвало недовольство и подозрения. В то же время самого Реннера никак нельзя было назвать просоветски настроенным, и, более того, в своих воспоминаниях он ясно дал понять, что говорил об этом советским военным властям. Кроме того, назначение двух заместителей в каждом министерстве от партии, отличной от партии самого министра, гарантировало, что Временное правительство будет коалиционным в подлинном смысле этого слова. Все сходятся в том, что правительство Реннера получило значительную свободу действий на ограниченной территории, которая была тогда оккупирована русскими. Но суровый факт заключался в том, что никакая теоретическая свобода не имела смысла, если не было никаких материальных ресурсов для наведения порядка в послевоенном хаосе, и если все, что только можно было вывезти, вывозилось на Восток в качестве военных трофеев.
Как уже упоминалось, западные союзники вели себя более осторожно в своих оккупационных зонах, чем русские – в своих, и один репортер подытожил это в несколько преувеличенной форме, сказав, что в советской зоне была свобода без ресурсов, а в западных зонах было много ресурсов без свободы. Выборы положили начало изменению этой тенденции в отношении политической свободы – хотя все произошло не сразу и не полностью. После создания свободно избранных провинциальных правительств значительная часть ответственности за повседневное управление страной перешла в руки самих австрийцев, и задача оккупационных держав автоматически облегчилась. На многие месяцы вперед главным вопросом должна была стать основная проблема жизни – обеспечение продовольствием и общественными услугами, а также восстановление экономики страны. В этих вопросах, правда, австрийцы неизбежно зависели от союзников. Но тем не менее выборы ознаменовали собой определенный шаг к восстановлению свободы Австрии.
Несмотря на выборы, контроль союзников над австрийским правительством по-прежнему регулировался условиями соглашения ЕКК о механизме контроля от 4 июля 1945 года.
Вскоре после выборов Союзный совет официально напомнил австрийскому правительству, что распространение австрийского законодательства на всю Австрию не должно толковаться как отказ от права контроля и надзора союзников над «австрийским правительством, всеми ответственными перед ним органами и всеми их действиями». Каждый закон, принятый австрийским правительством, фактически все еще требовал единогласного одобрения Союзного совета, прежде чем он мог вступить в силу, и, хотя рекомендации юридического отдела, кроме одобрения, были скорее исключением, чем правилом, право вето все еще существовало, и оно было использовано в ноябре, когда Совет потребовал аннулировать все законы Временного правительства, касающиеся военных вопросов.
После проведения выборов и учреждения свободно избранного правительства, соответствующего результатам выборов, сохранение такого положения являлось, конечно, аномалией и, более того, явно противоречило положениям Московской декларации. Признаком возросшей уверенности австрийцев было то, что они не теряли времени, чтобы заявить об этом, и здесь рано сказалась неудовлетворительная позиция в отношении конституционного законодательства.
Последовательные выпуски официальной газеты (Staatsgesetzblatt), опубликованные под эгидой Временного правительства 1 мая 1945 года, содержали тексты пяти законов, направленных на регулирование перехода Австрии из статуса части нацистской Германии к статусу независимой демократической республики и восстановление положений Конституции 1929 года. Вновь избранное правительство Фигля 19 декабря 1945 года приняло законопроект, подтверждающий ранее принятые законы, но, хотя три западных члена Совета союзников были готовы согласиться с ним, советский представитель отказался, а поскольку решения Совета союзников предполагались единогласными, принятие закона было отложено. Более того, по настоянию СССР 30 марта 1946 года союзники потребовали от австрийского правительства не позднее 1 июля представить «постоянную конституцию на демократических принципах».
Информация о том, что отклонение Временного конституционного закона вызвано возражениями Советского элемента, была передана в прессу членом Совета от Соединенных Штатов Америки, и реакция последовала незамедлительно.
За протестами в австрийской прессе по поводу непоследовательности Советского элемента, позволившего принять закон без комментариев в мае 1945 года, когда они единолично контролировали Вену, а теперь выдвинувшего возражения против, последовала речь Фигля в Национальном собрании 12 апреля, а через несколько дней президент Реннер воспользовался возможностью дать интервью прессе, чтобы изложить дилемму своего правительства в характерно ярких выражениях: «Я все себя спрашиваю, – сказал он, – что за конституцию ждут от нас четыре державы? Должны ли мы подражать советской конституции или британской конституционной монархии? Американской президентской системе или французской конституции, которая сама пока еще не существует?» Эти различные протесты увенчались представлением официальной резолюции Ассамблеи Союзному совету, а 1 июля новая конституция представлена не была. Союзный совет, однако, не предпринял никаких действий, и на этом вопрос оказался исчерпанным. По сути, законодательство правительства Реннера, подтвержденное новым правительством, во всех отношениях оставалось в силе, и австрийская Конституция, таким образом, представляла собой Конституцию 1920 года с поправками 1929 года, вместе с любыми дополнительными законами, принятыми после освобождения страны.
Весной и в начале лета 1946 года союзникам было предложено ослабить контроль и предоставить Австрии свободу, которую они официально обещали ей предоставить. Настойчиво указывалось, что обязательство свободно избранного и признанного правительства представлять законодательство другим державам за пределами государства является чем-то вроде исторического новшества. И вскоре после этого социалистическому вице-канцлеру, доктору Шарфу, была предоставлена возможность сделать соответствующие заявления министру иностранных дел Великобритании Эрнесту Бевину, когда Шарф и его коллега-социалист, член австрийского парламента, герр Питтерманн, посетили Лондон с неофициальным визитом. На самом деле, однако, для британцев идея пересмотра июльского Соглашения о контроле 1945 года была не нова, и работа над ним началась в Британском элементе Комиссии еще до ноябрьских выборов. В начале 1946 года в Политическом управлении началось четырехстороннее обсуждение британского проекта, которое продвигалось удовлетворительно. Вопрос о резервных полномочиях, который уже вызывал трудности в первые дни оккупации, казалось, на некоторое время помешает достижению соглашения и в этом случае. Но после нескольких недель переговоров новое Соглашение, основанное на британском проекте, наконец, было вынесено на рассмотрение Союзного совета под британским председательством в июне и подписано 28-го числа того же месяца.
Новое соглашение ознаменовало собой важный шаг вперед, и неудивительно, что Реннеру устроили овации, когда он присутствовал в Народном театре 29 июня. Если до сих пор австрийское правительство было обязано получать четырехстороннее одобрение всех принимаемых законов, то статья 6 нового Соглашения ограничивала это только конституционными законами. Что касается всех других законодательных мер и международных соглашений, то одобрение Союзного совета предполагалось, если в течение тридцати одного дня после получения проекта Союзной комиссией австрийское правительство не уведомлялось о том, что у Комиссии имеются какие-либо возражения. Поскольку в этой связи, как и во всех других, решения Союзного совета предполагались единогласными, из этого следовало, что любая неконституционная мера, получившая одобрение даже одного элемента, не могла быть официально заблокирована. Но помимо этого, безусловно, самого важного положения Соглашения, существовали и другие существенные послабления контроля. Статья 4 предусматривала отмену Союзным советом, за небольшими исключениями, всех «оставшихся ограничений на передвижение по Австрии людей, товаров и других видов транспорта», так что зональные границы должны были служить «границами сфер власти и ответственности соответствующих Верховных комиссаров и дислокации оккупационных войск». Кроме того, австрийскому правительству разрешалось организовать таможенную и пограничную администрацию, которой союзники сами передадут как можно скорее все таможенные функции и функции контроля за передвижением, не мешающие военным нуждам их оккупационных сил, а австрийское правительство могло теперь свободно устанавливать дипломатические и консульские отношения с правительствами Объединенных Наций и с другими правительствами при условии предварительного одобрения Союзного совета.
Единственными сферами, в которых полномочия по-прежнему оставались за оккупационными державами и в которых последние могли действовать непосредственно, были сферы, касающиеся демилитаризации, защиты собственности, принадлежащей Организации Объединенных Наций или их гражданам, контроля за перемещенными лицами, контроля за поездками в Австрию и из Австрии до установления австрийского контроля, а также поиска и ареста лиц, разыскиваемых любой из четырех держав или Международным судом за военные преступления. За исключением этих областей, а также в более общих целях поддержания правопорядка и обеспечения выполнения инструкций Союзной комиссии Комиссия должна была действовать только через австрийское правительство или другие соответствующие австрийские власти. Новое Соглашение также предусматривало в статье 1, что власть австрийского правительства должна распространяться на всю территорию Австрии, но что правительство и все подчиненные австрийские власти должны выполнять указания, которые они могут получить от Союзной комиссии.
На самом деле это не являлось серьезным ограничением, поскольку Комиссия не могла давать никаких указаний, если они не были единодушными, а количество вопросов, по которым можно таким образом договориться, с этого момента становилось все меньше. С одной стороны, все три западные державы истолковывали новое Соглашение о контроле как подразумевающее максимально широкие и полные полномочия австрийского правительства и, как следствие, не хотели предпринимать никаких шагов, которые без нужды ущемляли бы эти полномочия. Советский элемент, с другой стороны, придерживался противоположной точки зрения и действительно пытался ограничить свободу, предоставленную новым Соглашением о контроле.
Позиция советских властей вызвала в то время некоторое удивление, и действительно, высказывались предположения, что они, должно быть, подписали новое Соглашение, не осознавая в полной мере его последствий. Однако, согласно информации, полученной от одного из ведущих членов Британского элемента, генерал Желтов, советский заместитель комиссара, изначально, еще до подписания нового Соглашения, возражал против статьи 6, а, – и по той причине, которую можно было ожидать – а именно что «законы вступят в силу, пока мы спим». Возможно, в Москве с большим опозданием осознали все последствия, хотя это представляется маловероятным. Но каким бы ни было объяснение, советская подпись, очевидно, была сочтена за ошибку, поскольку в течение августа Советский элемент представил Союзному совету через Исполнительный комитет два документа, которые были нацелены, в частности, на положения статьи 6. Первый документ касался проекта письма Исполнительного комитета канцлеру, в котором упоминалось определение конституционного закона. Советский элемент утверждал, что данное определение, принятое Исполнительным комитетом 31 мая, не было представлено на утверждение Союзного совета и поэтому не имеет юридической силы. На самом деле все три западных члена Совета по отдельности помнили, что Союзный совет ранее обсуждал вопрос об определении и ясно дал понять, что Исполнительный комитет должен его разработать. После его окончательного принятия 31 мая (отметили западные делегаты) оно фактически стало основой для нового Соглашения о контроле, и возражения Советского элемента на этой стадии должны рассматриваться как свидетельство того, что они желают отменить часть этого Соглашения.
Второй советский документ касался того, как должно применяться новое Соглашение о контроле. Среди прочего, русские стремились добиться принятия резолюции, согласно которой Союзный совет «сохранит свою прежнюю ответственность и власть над австрийскими министерствами» и будет «осуществлять контроль в соответствии с условиями нового Соглашения о контроле». Это, конечно, было равносильно отказу от всей идеи нового Соглашения, и три других члена Союзного совета заявили об этом. Перед лицом этой объединенной оппозиции обсуждение второго документа было прекращено.
Особенность работы русских в Австрийской комиссии заключалась в том, чтобы придавать значение точной формулировке согласованной резолюции и не настаивать на явно неправильном толковании, если на него убедительно указывали со стороны. Но по вопросу о том, что является или не является конституционным законом, Советский элемент занял твердую позицию. Хотя их попытка признать недействительной резолюцию Исполнительного комитета от 31 мая не увенчалась успехом, еще один пример их тактики был представлен 27 сентября в Союзном совете во время обсуждения принятого австрийским правительством «Закона о перемещении товаров». Когда 20 сентября этот закон после его одобрения западными элементами поступил на рассмотрение Исполнительного комитета, Советский элемент предложил включить в него пункт, освобождающий от применения закона на «имущество и товары, принадлежащие оккупационным державам». Три западных представителя указали, что имущество и товары оккупационных держав уже и так находятся под защитой нового Соглашения о контроле, и что, кроме того, закон, поскольку он не носит конституционного характера, вступит в силу 23 сентября по правилу тридцати одного дня. Затем советский представитель заявил, что оставляет за собой право следить за тем, чтобы закон не применялся в его собственной зоне. Когда 27 сентября закон был вынесен на рассмотрение Союзного совета, такая позиция была подтверждена советским Верховным комиссаром, – на том основании, что закон наносит ущерб советским интересам, – и от этой позиции он не отступит.
Аналогичная ситуация сложилась и в отношении других аспектов борьбы Австрии за свободу в свете нового Соглашения. Союзный совет уже разрешил австрийскому правительству обмениваться дипломатическими представителями со всеми странами, которые его признают, за исключением Германии и Японии, а теперь были быстро приняты меры по разрешению (согласно статье 7) на восстановление дипломатических и консульских отношений Австрии с правительствами Объединенных Наций, так что к концу 1946 года в Вене уже существовало ядро нормального дипломатического корпуса для обеспечения надежного и постоянного информирования иностранных правительств о положении в стране. Когда речь зашла о членстве Австрии в международных организациях, независимо от того, являются они частью Организации Объединенных Наций или нет, дело обстояло иначе. Уже в марте 1946 года Австрия направила своего представителя на конференцию Международного бюро просвещения в Женеве. Но ненормальность ее положения не позволила ей добиться большего, чем допуск австрийского наблюдателя на официальную сессию, на которой в следующем месяце Лига Наций самораспустилась. Несмотря на положения статьи 6, а нового Контрольного соглашения, уведомление канцлера о том, что Австрия намерена подать заявку на членство в Организации Объединенных Наций по вопросам образования, науки и культуры (ЮНЕСКО), не было рассмотрено Союзным советом до конца года.
Просьба канцлера о разрешении Австрии возобновить членство в Международной организации труда в мае 1946 года дважды рассматривалась в Союзном совете в августе и сентябре, и каждый раз согласованию препятствовали возражения Советского Союза на том основании, что Международная организация труда уже не существует, так как учреждалась Лигой Наций, и что Австрия должна стать членом эквивалентной организации ООН; и в ноябре, когда канцлер вновь поднял этот вопрос, уведомив Союзную комиссию, что считает Австрию вправе подать заявку на членство в соответствии с условиями статьи 6, а нового Соглашения, советский представитель заявил, что, по его мнению, необходимо единогласное одобрение. Остальные трое не согласились, и вопрос был возвращен в Политическое управление. Третьим примером такого же развития событий стала судьба запроса Австрии в октябре 1946 года о разрешении вступить в Организацию Объединенных Наций по вопросам продовольствия и сельского хозяйства. В этом случае советский член Совета просто сказал, что не готов обсуждать этот вопрос, и в том году он больше не рассматривался Советом.
На практике, однако, советские возражения не смогли помешать австрийскому правительству – которое знало, что три другие державы поддержат его, – подать независимое заявление в три соответствующие организации и быть принятым, что в дальнейшем способствовало укреплению международного положения Австрии. Действия правительства Фигля в этих вопросах, как и во многих других, когда они осознавали, что идут наперекор Советам, выглядели чрезвычайно смелыми. Ведь, хотя правительство получило признание со стороны СССР и, скорее всего, такого рода действия не подвергли бы никого реальному физическому насилию, тем не менее риск все-таки был. В 1946 году в Вене отнюдь не была обеспечена общественная безопасность, и похищения должностных лиц были нередки[92].
С этого момента любой вопрос, который мог быть рассмотрен в соответствии со статьей 6, а, рассматривался почти всегда одинаково; в соответствующем директорате три западных элемента соглашались с австрийским предложением, а Советский элемент не соглашался. В таком виде резолюция передавалась в Исполнительный комитет и Союзный совет, где происходила точно такая же процедура. Вопрос быстро просматривался, разногласия заносились в протокол, и, как следствие, направлялись австрийскому правительству. Последнее выжидало положенные тридцать один день, после чего закон или другая законодательная мера публиковались в официальном австрийском правительственном вестнике.
Двумя главными целями оккупационных держав были объявлены ликвидация нацистского влияния в Австрии и отделение Австрии от Германии. Этот двойной процесс фактически рассматривался как необходимое предварительное условие для создания любого постоянного австрийского правительства, и с первых дней после своего вступления в страну после завершения военных действий четыре державы, каждая в своей зоне, приступили к работе для достижения этой цели. Возможно, следовало ожидать, что политические курсы каждой из держав будут существенно различаться. В советской зоне австрийские власти сами весьма заблаговременно проявили инициативу, когда через неделю после создания Временного правительства Реннера был принят первый закон о денацификации (Запретительный закон № 13). За ним 6 июня последовал Закон о запрете, 26 июня – Закон о военных преступниках, а в сентябре – Закон о чистке в промышленности. Все вместе это составило политический курс, суть которого в том, что членство в нацистской партии до 13 марта 1938 года объявлялось государственной изменой; к австрийцам, ставшим членами партии после нацистской оккупации, должны были применяться более мягкие меры; а высокопоставленные партийные чиновники, начиная с гауляйтеров, должны были рассматриваться как военные преступники ex officio, и в самых серьезных случаях такие преступления карались смертной казнью. Реализация такого курса политики началась вскоре после освобождения на оккупированной русскими территории, которой в то время ограничивалась власть правительства Реннера, и в течение этого периода русские действовали в этой сфере, как и в большинстве других, через соответствующее австрийское ведомство – в данном случае Министерство внутренних дел с коммунистом Францем Хоннером во главе.
В остальных трех зонах до создания Союзной комиссии в Вене каждый из западных союзников проводил свою собственную политику.
Следует признать, что все три политических курса были направлены, главным образом, против крупных нацистских чиновников и военных преступников, при этом к мелким преступникам предполагалось относиться намного мягче. Но на практике все получалось по-разному. В западных зонах военное правительство США не приступало к систематическим операциям в течение нескольких недель из-за непредвиденных обстоятельств: офицеры военного правительства первоначально предназначались для Германии, а через некоторое время им пришлось передать свои обязанности коллегам, подготовленным для службы в Австрии. Более того, когда французы пришли в отведенную им часть зоны Соединенных Штатов, в соответствующих районах произошла вторая передача полномочий. В британской зоне в первые дни пришлось ограничиться только Каринтией, но здесь общая политика могла быть с самого начала реализована в соответствии с планом, поскольку офицеры, предназначенные для работы в австрийском военном правительстве, прибыли вместе с 8-й армией из Италии. Во всех трех западных зонах возникла путаница относительно того, в какой степени австрийским властям следует разрешить оказывать помощь в денацификации, и эта путаница сохранялась.
Признание союзниками Временного правительства в октябре и последующее распространение его власти на всю Австрию должно было означать, что также распространялось и действие ранних законов о денацификации. Но на самом деле это было не так, поскольку все законы Временного правительства должны были получить официальное одобрение Союзного совета, прежде чем могли быть реализованы на территории всей Австрии, а законы о денацификации до декабря одобрены не были. Поэтому в промежуточный период денацификация в западных зонах продолжала находиться под строгим контролем соответствующих оккупационных держав, со всем разнообразием методов, которые это подразумевало.
31 октября 1945 года Союзной комиссией в Вене было создано четырехстороннее Бюро по денацификации, которое попыталось ввести некое единообразие. Но едва оно начало свою работу, как ситуация вновь радикально изменилась в связи с появлением правительства Фигля. Это усилило необходимость действовать через австрийские власти, и 10 января 1946 года Союзный совет признал этот факт, обратившись к австрийскому правительству с просьбой провести в течение следующих двух месяцев, под общим наблюдением и контролем Управления внутренних дел, тщательную чистку от нацистов в трех высших классах государственной службы, оставив им свободу в принятии и осуществлении собственного антинацистского законодательства. Комиссия тем не менее оставила за собой право отстранять от должности любого чиновника в государственном административном аппарате или на частном предприятии, который вел нацистскую деятельность, направленную против союзников или демократических сил в Австрии, даже если тот технически не подпадал под действие законов о денацификации.
Общим результатом этого запроса стала передача исполнительной власти по денацификации – за исключением тех случаев, когда союзники использовали свои дискреционные полномочия действовать напрямую – от оккупационных сил австрийцам, и, хотя в течение года Союзный совет имел возможность пожаловаться на то, что процесс идет слишком медленно, периодические отчеты канцлера Союзному совету свидетельствовали о значительном прогрессе. 26 июля Фигль сообщил, что австрийское правительство уволило 270 000 нацистов с государственной службы и с должностей в различных отраслях промышленности. Министерский совет, созданный в июне, к концу года «отсеял» около 15 000 ведущих государственных служащих. По требованию союзников за тот же период было снято с должностей 408 ключевых государственных служащих и промышленников, а по инициативе Австрии – еще около 5000. 15 сентября канцлер сообщил, что в общей сложности 39 000 австрийских государственных служащих были уволены или отправлены на пенсию, еще 26 000 отстранены от работы, а к концу года в аналогичном отчете о мерах, принятых в сфере частного предпринимательства, говорилось, что отстранены от работы 25 000 ведущих чиновников и 28 000 служащих.
Тем временем правительство приступило к разработке нового закона о денацификации, который должен был поставить весь процесс на правильную и единую основу. Этот закон был окончательно принят австрийским парламентом 24 июля, а затем поступил в Союзный совет. Советский и, в меньшей степени, Французский элементы возражали против ряда положений, и согласие было достигнуто только в декабре, и то ценой почти пятидесяти поправок, которые значительно усилили в целом строгость этого закона. Австрийское правительство не одобрило ряд поправок, поскольку их принятие не могло не усугубить и без того острую нехватку компетентных государственных служащих. Однако в то время считалось, что принятие поправок и закона является необходимым условием для заключения мирного договора с Австрией, переговоры по которому должны были начаться в новом году, и поэтому поправки были постепенно включены в новую версию закона, который был принят 6 февраля 1947 года.
Закон требовал регистрации всех бывших нацистов и их общего разделения на «причастных» и «менее причастных» в соответствии с их положением и послужным списком в партии, а также предусматривал шкалу наказаний, градуированную в зависимости от степени вины. Эти наказания варьировались от запрета на определенные категории занятости до «искупительных налогов», которые могли быть периодическими или непериодическими в зависимости от тяжести преступления.
Фактическая реализация закона была возложена на австрийских чиновников по денацификации, которые должны были отвечать за все контакты с соответствующими австрийскими и союзными властями по всей стране, а также нести персональную ответственность за денацификацию гражданской службы.
Действие закона 1947 года выходит за рамки периода, рассматриваемого в данном томе, но, возможно, следует отметить, что даже до того, как он был ужесточен поправками Союзного совета, его общая форма, если рассматривать ее вместе с более ранним законодательством по данному вопросу, принятым Временным правительством, является существенным доказательством решимости австрийского правительства с самого начала покончить с вирусом гитлеризма. Следует также отметить, что по состоянию на 1 сентября 1946 года не менее 536 000 человек были зарегистрированы австрийскими властями как бывшие члены нацистской партии или кандидаты в ее члены, из которых 22 729 были членами СС и 61 198 – СА. Вместе со своими семьями они составляли значительную часть электората; фактически число зарегистрированных нацистов превышало число членов крупнейшей политической партии Австрии и, следовательно, представляло собой потенциальный источник политической поддержки, который ни одна партия не могла позволить себе игнорировать.
В этот момент уместно упомянуть о действиях, предпринятых австрийским правительством с одобрения Союзного совета в связи с повторным появлением в Австрии членов семьи Габсбургов в начале 1946 года. Считалось, что эрцгерцоги Карл Людвиг и Роберт после окончания войны заручились поддержкой Франции, а в самой Австрии их уже давно поддерживала Федеральная лига австрийцев. В начале января 1946 года они появились во французском секторе Вены. В социалистической прессе сразу же поднялся шум, и австрийское правительство поспешило подтвердить действительность закона, принятого бывшей Австрийской Республикой и включенного в конституцию, о высылке из Австрии тех членов семьи Габсбургов, которые не заявили о своей лояльности Республике. За этим последовал официальный приказ через Министерство внутренних дел о высылке из страны двух эрцгерцогов, а также о роспуске Федеральной лиги австрийцев.
22 января на заседании Союзного совета, в ходе которого генерал Бетуар, верховный комиссар Франции, сделал официальное заявление о том, что въезд двух эрцгерцогов во французскую зону не получил одобрения его правительства, была принята резолюция, обещавшая помощь Совета австрийскому правительству в проведении в жизнь закона об исключении Габсбургов из Австрии. 25 февраля Совет сделал последний логичный шаг, официально запретив создание любой монархической партии.
Подобно тому, как возобновилась политическая деятельность в Австрии, как только было завершено освобождение страны, едва ли через две недели после вступления советских войск в Вену начали выходить австрийские газеты. Первой стала Osterreichische Zeitung, «красноармейская газета для венского населения», первый номер которой вышел 21 апреля 1945 года, но всего три дня спустя вышла первая австрийская газета, Neues Osterreich, издававшаяся под эгидой трехпартийного союза, из представителей которого тогда было сформировано Временное правительство. Затем наступил перерыв до 5 августа, когда на улицах вновь появились социалистическая Arbeiter Zeitung и правая Das Kleine Volksblatt, впервые изданные соответственно в 1895 и 1929 годах. В тот же день вышел первый номер новой коммунистической ежедневной газеты Osterreichische Volksstimme. В соответствии с советской политикой на данном этапе, русские не возражали против такого повторного появления австрийской прессы. Вероятно, они могли рассчитывать на то, что в этот период редакторы проявят определенную осторожность в комментариях действий оккупационной державы, но, учитывая жесткий контроль, применяемый к советской внутренней прессе, тот факт, что австрийским газетам с такими традициями вообще было позволено печататься вновь, западные наблюдатели сочли достаточно примечательным.
Когда западные союзники прибыли в Вену в 1945 году, каждый из них последовал советскому примеру и начал издавать собственные ежедневные газеты. Так, 26 августа вышел первый номер американской Wiener Kurier, а 18 сентября – британской Weltpresse. В это время ни одна ежедневная газета не выходила по понедельникам, и именно Французский элемент, проявив характерную проницательность в вопросах информационной политики, восполнил этот пробел 12 ноября выпуском Wiener Montag. Однако 25 февраля 1946 года выпуск газеты был прекращен, а Французский элемент тем временем заменил ее на Welt am Montag, которая вышла 18 февраля, а 1 октября 1946 года дополнил вечерней газетой Die Welt am Abend. Тем временем 12 ноября 1945 года вновь начала выходить австрийская официальная газета Wiener Zeitung, начав тем самым свой 238-й год издания, а 21 ноября в Вене впервые появилась первая газета не на немецком языке, British Morning News, которую Британский элемент издавал в своей зоне в течение лета.
Таким образом, в конце 1946 года положение с газетами в Вене было следующим:
УТРЕННИЕ ГАЗЕТЫ
Osterreichische Zeitung (Советский элемент)
Neues Osterreich (беспартийная)
Arbeiter-Zeitung (Социалистическая партия)
Das Kleine Volksblatt (Народная партия)
Osterreichische Volksstimme (Австрийская коммунистическая партия)
Wiener Zeitung (официальная)
British Morning News (Британский элемент)
ПОЛУДЕННЫЕ ИЛИ ВЕЧЕРНИЕ ГАЗЕТЫ
Wiener Kurier (элемент Соединенных Штатов)
Weltpresse (Британский элемент)
Welt am Abend (Французский элемент)
ГАЗЕТЫ, ВЫХОДЯЩИЕ ПО ПОНЕДЕЛЬНИКАМ
Sport-Tagblatt(Globus Verlag – под контролем коммунистов) Welt am Montag (Французский элемент)
Первоначальное отношение западных держав к австрийской прессе отмечалось сдержанностью, схожей с той, которой характеризовалось их отношение к австрийским политическим партиям, и в западных зонах в течение первых нескольких недель после окончания военных действий наблюдалось общее отсутствие австрийских газет, что представляло собой странный контраст с условиями в оккупированной Россией Вене. Соответствующая политика была скоординирована только после начала работы Союзной комиссии, и то ценой определенных де-юре ограничений в Вене, которые, даже если они уже и существовали де-факто, должны были показаться венцам парадоксальными. Так, когда 1 октября Союзный совет официально восстановил свободу австрийской прессы, то этим одновременно оговаривалось, что ни одной газете не разрешается критиковать Союзный совет или союзное военное правительство, публиковать любые критические замечания, направленные против политики союзников, или затрагивать любые вопросы, угрожающие единству союзников. После этого ситуация постепенно начала меняться. Западные союзники разрешили публикацию в своих зонах местных ежедневных газет, связанных с основными политическими партиями, и, как правило, предоставляли этим газетам все большую редакционную свободу; Советский элемент, с другой стороны, постепенно начал толковать решение от 1 октября 1945 года в ограничительном смысле и время от времени требовать приостановки деятельности той или иной газеты или применения к ней других рестрикций.
В редких случаях действия поддерживались четырьмя элементами, как, например, 28 декабря 1945 года, когда Союзный совет направил всем редакторам напоминание об их обязательствах по решению от 1 октября и 10 мая 1946 года, когда было принято решение предупредить правый еженедельник Die Furche. Но 13 сентября попытка Советов добиться отстранения от работы редактора социалистической Arbeiter Zeitung не увенчалась успехом. Но если эта степень контроля и вызвала недовольство австрийцев как еще один пример того, что союзники не выполнили обещания Московской декларации, она вызвала гораздо меньше горечи, чем ограничения, наложенные на прессу контролем союзников за газетной бумагой. Решение западных союзников по примеру издания советской Osterreichische Zeitung начать выпуск своих ежедневных газет повлекло за собой значительное сокращение поставок газетной бумаги австрийцам. В 1946 году из общего объема потребления газетной бумаги в стране в 24 255 тонн союзная пресса взяла себе не менее 10 971 тонны, или более 45 %. Трудно найти более яркий пример того, как первоначальная цель оккупации постепенно начала затушевываться крайностями холодной войны.
Экономические аспекты работы Союзной комиссии в 1945–1946 годах определялись тремя основными соображениями. Первое из них: первоочередная необходимость в течение всего периода поддерживать поставки продовольствия и избегать массового голода. Второе – постепенное принятие политической ответственности самими австрийцами. И третье – возникновение на ранней стадии политических разногласий между западными и восточными союзниками. Первое из обозначенных соображений означало, что экономический отдел мало что мог сделать для восстановления экономики в целом, кроме сбора информации, на основе которой можно было планировать будущие действия. Все внимание нужно было сосредоточить на работе по оказанию помощи, а главной практической задачей было наблюдение за направлением в Австрию тех поставок, которые могли быть обеспечены из запасов союзников. Второе соображение означало, что за действия все больше и больше отвечает австрийское правительство и все меньше и меньше – экономический отдел Союзной комиссии; а третье – что к 1946 году значительную часть деятельности Экономического управления занимали споры между западными и восточными союзниками, в которых, в общем, западные элементы пытались укрепить экономическую независимость Австрии, а Советский элемент – ее ограничить. С весны 1946 года появился еще четвертый фактор в виде Миссии ЮНРРА, которая тогда начала свою деятельность в стране. Она действовала под общим руководством Союзного совета и, естественно, в тесном контакте с экономическим отделом, но для повседневной работы поддерживала прямую связь с соответствующими австрийскими властями.
Последние, таким образом, вряд ли могли оказаться в более щекотливом положении. С одной стороны, австрийские власти никак не могли восстановить свою экономику без помощи извне. С другой стороны, им пришлось выслушивать советы, зачастую противоречивые, не менее чем из пяти различных источников, и внимательно изучать все эти советы, иначе они рисковали потерять помощь, в которой так нуждались. Наверное, к счастью, их редко подводили чувство юмора или дипломатическая проницательность.
Еще одна сложность заключалась в том, что экономическое восстановление, в отличие от политического, не сводилось к восстановлению в общих чертах статус-кво Первой республики. С 1938 года произошел ряд изменений в экономическом балансе, которые оказались более устойчивыми по своим последствиям, чем нацистская идеология, и должны были обусловить долгосрочные планы на будущее.
К 1938 году Первая республика достигла разумной, хотя и шаткой основы для независимого экономического существования, основанного на туризме, развитом сельском хозяйстве и устойчивой экспортной торговле. История почти непрерывных «вливаний» в виде займов Лиги была уже в прошлом, и казалось, что при разумной осторожности и сохранении мира экономическое будущее может оказаться отнюдь не мрачным. Но за политическим исчезновением Австрии в том же году последовали семь лет, в течение которых экономику страны вырвали из зарождающейся модели независимости, и она была вынуждена служить составной частью военной экономики Германии. Было расширено производство на предприятиях тяжелой промышленности, увеличен выпуск сырья. Чтобы перенести традиционный экономический центр тяжести из Вены и Восточной Австрии ближе к Германии, в Линце был построен комплекс предприятий тяжелой промышленности, объединяющий коксовые печи, сталелитейный и азотный заводы; эти предприятия обслуживались крупным портом на Дунае, который впоследствии был соединен с реками Германии; в Рансхофене был построен алюминиевый завод, а в Ленцинге – завод по производству древесной шерсти. Последовательная тенденция к истощению сельскохозяйственной рабочей силы за счет миграции в города сопровождалась намеренным сокращением сельскохозяйственного производства, чтобы компенсировать рост поставок в Германию с завоеванных территорий в Восточной Европе и на Украине. И наконец, косвенный контроль, который нацисты получили над австрийской экономикой до аншлюса через прямое владение, контроль акций и картельные соглашения, сменился прямым контролем через передачу в руки Германии сразу после нацистской оккупации крупных пакетов акций и других прав собственности, а также через массовую замену немецких управляющих на австрийских.
Вряд ли станет преувеличением заявить, что проникновение германского капитала в Австрию было настолько безжалостным, что большая часть австрийской промышленности превратилась в «единый германский актив».
Значительная часть роста капитала, связанного с такими изменениями, несомненно, была бы полезна для австрийской экономики в мирное время. Но за этим скрывались и недостатки; такой рост планировался в интересах Германии, а не Австрии и был приспособлен к потребностям военного, а не мирного времени. Заводы, если рассматривать их с точки зрения австрийской экономики, были расположены нерационально, и в наследство достались трудности с поставками сырья и неравномерное распределение австрийской рабочей силы между промышленностью и сельским хозяйством.
Но эти преимущества или недостатки для будущего Второй республики в апреле и мае 1945 года имели относительно второстепенное значение. Рухнула вся экономическая система. Во время боев в Вене и Восточной Австрии большое количество продовольствия, сырья и промышленного оборудования было вывезено или уничтожено отступающими германскими войсками, а сами боевые действия нанесли непоправимый ущерб весенним посевам и сорвали все планы на урожай. Многое из того, что осталось, было разграблено местным населением или реквизировано советскими войсками. В западных зонах присутствие огромного количества сдавшихся в плен немецких солдат и беженцев, бегство нацистских руководителей, прибытие союзных войск, вторжение Югославии и развал целого промышленного и экономического комплекса, зависевшего от германской военной машины, привели промышленность в состояние фактического застоя.
Самой насущной проблемой как для союзников, так и для вновь формирующихся австрийских властей было обеспечение страны продовольствием. Весь аппарат снабжения и распределения продовольствия для самой Вены был разрушен. Даже в марте и апреле официальный пищевой рацион был сокращен до 1500 калорий в день, то есть составлял примерно вдвое меньше нормы, а когда все оставшиеся запасы были исчерпаны, что вскоре и произошло, то продовольствия почти не осталось. Был отрезан не только нормальный источник снабжения в Нижней Австрии, но больше не существовало никакой организации, которая могла бы сделать возможным его закупку в других местах. Нацисты, которые в большинстве своем работали в продовольственных управлениях, бежали. Транспортное сообщение, как автомобильное, так и железнодорожное, прекратилось, поскольку с сентября 1944 года по апрель 1945 года было разрушено 385 железнодорожных мостов, а все железнодорожные станции в Вене, кроме одной, были серьезно повреждены.
Количество грузовых автомобилей в Вене сократилось с 12 482 в конце 1944 года до 3553 в конце 1945 года, а легковых автомобилей – с 17 815 до 1786. В мае дневной рацион в Вене упал до катастрофического уровня в 350 калорий, и Реннер обратился за помощью к маршалу Толбухину. Русские в ответ поставили в Вену большую партию растительного масла, мяса, сахара и сушеных овощей, что временно спасло город от голода, но большего добиться не удалось. В других промышленных центрах на оккупированной русскими территории Нижней Австрии ситуация была отчаянной. В течение трех или четырех месяцев такие города, как Санкт-Польтен и Винер-Нойштадт, могли поддерживать продовольственные пайки в среднем на уровне всего 500–600 калорий в день, и фактически и там, и в Вене положение с продовольствием в это время было хуже, чем в любом районе той же Германии.
В западных зонах ситуация была не лучше. Горный характер страны делал значительные ее территории даже в лучшие времена непригодными для сельского хозяйства, а население теперь увеличилось за счет огромного количества перемещенных лиц, многие из которых в первые дни просто рыскали повсюду и грабили, где только могли.
Небольшое улучшение было достигнуто в конце июля 1945 года в Вене благодаря временной программе помощи союзников, которая установила уровень в 800 калорий, а на Потсдамской конференции, как уже упоминалось, Сталин удовлетворил просьбу Черчилля о помощи в снабжении венцев продуктами питания в несоветских секторах, чьи запасы обычно поступали из восточных районов, находившихся в советской зоне. После создания Союзной комиссии ситуация еще немного улучшилась, и с 23 сентября ежедневный рацион в Вене был увеличен Союзным советом с 800 до 1550 калорий. Однако в течение многих последующих месяцев положение как в Вене, так и в провинциях оставалось неважным, и у большинства городского населения наблюдалась желтоватая бледность, характерная для недоедающих. Единственными, кто питался достаточно хорошо, были сами союзники и те крестьяне в отдаленных местах, которые могли сами обеспечить свои потребности. Именно из этих двух источников определенное количество товаров попадало на черный рынок. 28 февраля 1946 года официальная Wiener Zeitung сообщила, что за предыдущую неделю было возбуждено 583 уголовных дела за махинации на черном рынке. Но, возможно, об истинном положении дел говорит тот факт, что, когда в июне 1946 года комиссия ЮНРРА провела расследование продовольственной ситуации в Вене, ей не удалось найти ни одного подпольного ресторана. Та же комиссия сообщила, что уровень смертности от туберкулеза вырос со 100 на 100 000 жителей в 1938 году до 223 в 1944 году, 235 – в году и 243 – в марте 1946 года. В период с 1944 по год уровень младенческой смертности вырос с 88 до 191 на тысячу детей в возрасте до одного года.
За зиму 1945/46 года не удалось сохранить даже норму питания в 1550 калорий. К марту 1946 года, несмотря на экстренные поставки Американским и Британским элементами, она упала до 1320 калорий для обычного потребителя, а 18 марта, перед лицом мирового дефицита продовольствия, из-за которого впервые ввели нормирование хлеба в Великобритании, Союзный совет вынужден был сократить нормальный рацион до 1200 калорий.
Между тем предпринимались шаги, хотя и крайне медленные, по предоставлению помощи по линии ЮНРРА. Хотя Австрия как страна бывшего врага не имела права на членство и помощь ЮНРРА, на третьей сессии Административного совета в августе 1945 года была принята специальная резолюция, разрешающая проведение операций по оказанию помощи и реабилитации в Австрии «по приглашению и по согласованию с соответствующими властями, осуществляющими административный контроль над этой страной». 18 декабря 1945 года Союзный совет предложил ЮНРРА направить рабочую группу для проведения расследования и выработки рекомендаций, а в начале нового года в Экономическом управлении и с участием австрийского правительства началось обсуждение соответствующих путей и средств. Даже когда 5 апреля 1946 года между правительством и администрацией было, наконец, подписано соглашение, а 1 мая ЮНРРА официально взяла на себя финансовую ответственность за снабжение страны продовольствием, ее транспортные и продовольственные ресурсы уже были настолько загружены на год, что Союзному совету пришлось взять на себя обязательство предоставить временную помощь для поддержания до 1 июня согласованной шкалы рационов в 1200 калорий для обычных потребителей. К тому времени, как надеялись, грузы по линии ЮНРРА начнут поступать достаточно быстро. На самом деле не оправдались даже эти ожидания. Весенняя засуха сменилась проливными дождями, которые снизили перспективы урожая ниже ожидаемого уровня. Френцель, министр продовольствия, был вынужден сообщить Союзному совету, что местные поставки удовлетворят потребности страны лишь на 22 %. В Нижней Австрии заместитель губернатора провинции сообщил, что в некоторых районах люди вынуждены выживать на пайки в 600–800 калорий. И вновь для восполнения дефицита пришлось предоставить почти 25 000 тонн зерна и других товаров из союзных источников в качестве займов ЮНРРА[93].
Несмотря на это, положение оставалось крайне неудовлетворительным. Уровень в 1200 калорий составлял менее половины нормальной довоенной нормы. Сохранялась надежда, что осенью удастся увеличить его хотя бы до 1500, но по мере поступления сведений о собранном урожае становилось ясно, что этого добиться невозможно. 1 октября Фигль обратился с призывом о помощи к генеральному директору ЮНРРА, заявив, что сохранение уровня в 1200 калорий будет означать «физическую гибель» народа, и указал, что в Австрии норма ниже, чем в любой другой европейской стране, получающей помощь ЮНРРА. Своей мольбе он смог придать дополнительную силу, обратив внимание на то, что в Германии норма для среднего потребителя теперь составляет 1550 калорий, и попросил ЮНРРА с 14 октября обеспечить Австрии базовый рацион в 1550 калорий. Благодаря огромным усилиям это было достигнуто с 11 ноября, но потом этот показатель более года не увеличивался, и даже его поддержание затруднялось различными препятствиями, которые в течение осени на пути справедливого распределения ставил Советский элемент.
Окончательный объем финансирования от ЮНРРА для Австрии до конца 1946 г., утвержденный Советом ЮНРРА 23 июля, составил 117,3 млн долларов. Из этой суммы большая часть предназначалась для оказания помощи – около 81 млн долларов – на продовольствие, 2 млн долларов – на одежду, текстиль и обувь и еще 2 млн долларов – на лекарства и медицинское оборудование. При этом на восстановление оставалось всего лишь 32 млн долларов, и большая часть этой суммы, почти 21 млн долларов, была направлена на сельское хозяйство: 9 млн долларов – на семена, 6,4 млн долларов – на сельскохозяйственную технику, а остальное – на мешки и шпагат, удобрения и прочее. Таким образом, были заложены основы для устранения самого большого недостатка в австрийской экономике.
Для удобства во всем тексте упоминается шкала рационов «нормального потребителя», поскольку именно она использовалась в большинстве официальных справочников того времени.
Однако следует отметить, что эта шкала в некоторой степени вводит в заблуждение как критерий фактического уровня калорий, доступного в тот период для потребления среднему австрийцу. Из общего числа населения, составлявшего около 7 млн человек, чуть более 2 млн могли обеспечить себя сами. Последним были разрешены нормы питания, значительно превышающие остальные. Из остальных 5 млн человек некоторая часть, например рабочие, занятые на тяжелых работах, другие рабочие, дети, кормящие и будущие матери, получали дополнительные пайки, которые во многих случаях делились с другими членами семьи, имевшими лишь номинальное право на «нормальный потребительский» паек. Средняя шкала калорийности, взвешенная соответствующим образом для всех потребителей пайка за рассматриваемый период, была разработана следующим образом:
Июнь 1945 года – август 1945 года – 1082
Август 1945 года – март 1946 года – 1679
Март 1946 года – май 1946 года – 1361
Май 1946 года – ноябрь 1946 года – 1529
Ноябрь 1946 года – август 1947 года – 1824
В то же время необходимо отметить широкомасштабную и хорошо организованную работу по оказанию помощи за рубежом, которая в большинстве случаев осуществляется на добровольной основе. К началу 1947 года группа британских обществ, работающих с Британским Красным Крестом, совместно с Ирландским Красным Крестом доставила более 5000 тонн продовольствия, 400 тонн медикаментов и 40 тонн одежды. К началу 1947 года различные американские благотворительные организации доставили более 9500 тонн продовольствия и 320 тонн одежды. Швейцария и Скандинавские страны внесли существенный вклад, особенно для детей, многие из которых посменно отправлялись в оздоровительные центры за пределами Австрии. Помощь поступала также от стран Британского Содружества и различных международных организаций. Наконец, следует помнить, что те австрийцы, у которых были друзья в сельской местности, могли время от времени дополнять свой паек, посещая менее нуждающиеся районы. Но даже если учесть эти дополнительные источники, где можно было раздобыть продукты, факт остается фактом: в течение первых двух лет после окончания военных действий австрийский народ в целом страдал от недоедания в такой степени, что это оказывало постоянное и пагубное влияние на общий процесс восстановления.
В то время как обеспечение продовольствием для поддержания минимального уровня жизни людей неизбежно составляло главную задачу в 1945 и 1946 годах, на втором месте значилось обеспечение топливом и электроэнергией – как для частных нужд, так и для восстановления промышленности страны.
Ситуация с топливом сложилась просто отчаянная. Общее потребление твердого топлива в Австрии в 1937 году составило 5 150 000 метрических тонн каменного угля. Из этого количества внутреннее производство дало только 35 %; остальные 65 % были импортированы – около половины из Германии, по четверти – из Чехословакии и Польши и совсем незначительное количество – из Венгрии. Кроме того, хотя общее потребление каменного угля в 1937 году составило 2 886 600 метрических тонн, внутреннее производство дало всего лишь 245 000 тонн. Поэтому не менее 78 % потребностей страны в каменном угле пришлось удовлетворять за счет импорта. Строительство немцами коксовых печей в Линце не предусматривало расширения добычи, и поэтому к концу войны положение, по большому счету, не изменилось. Но теперь источники этого импорта были перекрыты. Единственная австрийская шахта по добыче каменного угля располагалась в советской зоне; шахты по добыче бурого угля – в британской и американской зонах. Дезорганизация и сокращение рабочей силы в сочетании с нехваткой продовольствия на короткое время свели внутреннее производство на нет. Вскоре производство возобновилось и, несмотря на огромные трудности, в 1946 году достигло годового объема в 1,26 млн тонн каменного угля в эквиваленте. Тем не менее это все еще составляло лишь 60 % от довоенного объема производства, а импорта в размере около 2 млн метрических тонн было недостаточно, чтобы довести общий объем потребления до более чем 60 % от объема потребления 1937 года. Кроме того, большая часть этого импорта поступала из Германии, и не было никакой уверенности в том, что его удастся сохранить, когда начнет обостряться конкуренция за поставки из Рура.
В отношении нефти ситуация была едва ли менее сложной, хотя и по другим причинам. Внутренние ресурсы Австрии были довольно значительными. После открытия в 1934 году нефтяного месторождения Цистерсдорф в Нижней Австрии добыча нефти внутри страны выросла к 1937 году до 30 000 тонн, а нацисты, несмотря на применение неэкономичных методов, в конечном итоге увеличили этот показатель к 1944 году примерно до 1,12 млн тонн. Общий объем внутреннего потребления Австрии в 1937 году составил всего 380 000 тонн. После войны было подсчитано, что при нормальных условиях производства ежегодный объем добычи достигнет примерно 660 000 тонн и даже на этом уровне можно будет удовлетворить внутренние потребности Австрии во всех видах нефти, кроме некоторых специфических, оставив при этом значительные излишки для экспорта. К сожалению, расположение месторождения Цистерсдорф в советской зоне оккупации делало эти расчеты в значительной степени академическими. Соглашение ЮНРРА с австрийским правительством было подписано при понимании, что все четыре державы выделят достаточное количество нефти для поддержания экономической жизни страны; четвертая сессия Совета ЮНРРА в марте 1946 года рекомендовала правительствам стран-членов, «держащим войска в других странах, получающих помощь от ЮНРРА, воздерживаться от потребления топлива местного производства или других поставок, которые обычно включаются в программу ЮНРРА»; соответственно, в программу ЮНРРА не были включены жидкое топливо и смазочные материалы.
Но на самом деле поставки гражданскому населению носили спорадический характер, и их порой едва хватало для поддержания минимального уровня промышленной активности, хотя, по данным коммунистического Volksstimme в январе 1947 года, ежемесячное производство к тому времени достигло уровня около 500 000 тонн в год. Месторождение Цистерсдорф было, возможно, самым важным экономическим активом Австрии, но контроль над ним даже во время заключения соглашения ЮНРРА находился не в руках австрийцев и, фактически, никогда не был в их руках с момента аннексии Австрии Германией в 1938 году. После прихода советских войск в апреле 1945 года эти новые иностранные оккупанты начали с вывоза большого количества оборудования и материалов в качестве военных трофеев; затем, резко изменив свой курс, они возобновили производство и впоследствии заявили о своем праве на владение месторождением в силу его классификации по условиям Потсдамского соглашения как «германского актива». Объекты охраняли советские войска, а основная часть продукции экспортировалась в Советский Союз. Все протесты как в Союзном совете, так и со стороны австрийского правительства оказались безрезультатными.
Положение в энергетике, с другой стороны, было обнадеживающим. Огромный гидроэнергетический потенциал Австрии, впервые использованный после Первой мировой войны, был еще больше расширен нацистами, и, хотя такое развитие было рассчитано скорее на Германию, чем на Австрию, все необходимые ресурсы были на месте, практически не пострадали и работали на уровне, значительно превышающем довоенные показатели. Несмотря на то что отсутствие твердого топлива настолько усилило спрос на электроэнергию, что даже этого увеличения производства было недостаточно для удовлетворения послевоенных потребностей, по крайней мере, сама отрасль была цела, и имелись все шансы на то, что постепенно удастся более экономично увязать ее с потребностями страны.
Дефицит топлива и электроэнергии вновь привел к трудностям. Зимой 1945/46 года, которая по венским меркам не была суровой, хотя в течение многих недель температура опускалась ниже нуля, отсутствие отопления в домах особенно тяжело переносилось пожилыми людьми и многочисленными жителями столичных квартир и домов, в окнах которых отсутствовали стекла. В выходные дни все, кто был в состоянии, выходили в Венский лес или соседние районы и добывали топливо, какое могли, и старушка, бредущая за грузовиком с углем в надежде подобрать несколько кусочков на снегу, представляла собой довольно типичную картину того времени.
Как уже говорилось, первостепенная необходимость обеспечения продовольствием, топливом и другими видами помощи неизбежно тормозила восстановление экономики в целом. Но даже если бы эта необходимость была менее острой, все равно существовали серьезные препятствия. Помимо неэкономичных форм, приданных крупным секторам экономики в результате насильственной интеграции в германскую систему, в конце войны, по оценкам, было уничтожено около 40 % производственного потенциала страны, и эта доля резко возросла в ближайшие послевоенные месяцы в результате советских изъятий и хищений, осуществляемых под прикрытием Потсдамских решений. Кроме того, была разрушена вся структура внешней торговли Австрии. Введение деления на зоны оккупации означало, что даже те отрасли, которые получали сырье внутри Австрии, зачастую не могли себя им обеспечить. Большинство основных отраслей располагалось в западных зонах, в то время как большинство обрабатывающих производств – на востоке. Захват русскими военных трофеев по окончании военных действий носил массовый и неизбирательный характер: от целых секций промышленных предприятий до скота, мебели, частных вещей и движимого имущества. Остановить это правительство Реннера было бессильно. Поэтому первые шаги по восстановлению промышленности ограничивались западными зонами, и в отсутствие какой-либо общей власти даже там ограничивались тем, что можно сделать на провинциальном уровне. Кроме того, сепаратистские тенденции между различными провинциями вели к коммерческому соперничеству. Штирия заключила соглашение об обмене магнезита на фосфаты из Франции и получала уголь из Рура. Верхняя Австрия подписала соглашение с Чехословакией об импорте стекла в обмен на аммоний. В то же время неизбежно возникала тенденция к тому, чтобы такая торговля была связана со страной оккупационной державы – не по инициативе военных властей (которые в любом случае занимались более общими проблемами немецких пленных, перемещенных лиц, правопорядка, денацификации и т. д.), а просто потому, что деловому человеку легче всего было общаться с нацией, представленной в его собственной зоне. Неудивительно, что хотя бы один наблюдатель высказал мнение, что зональная схема для Австрии «граничит с безумием».
И все же, несмотря на все эти трудности, торговля и промышленность начали быстро набирать силы, пусть в стесненных и сильно ограниченных масштабах. Относительно низкий уровень индустриализации в Австрии по сравнению, скажем, с Германией или Великобританией означал, что большую роль в экономике страны играли ремесленники и мелкие предприятия. Конец нацистского режима сопровождался подъемом национализма, который придал толчок к восстановлению страны. И именно среди этих магазинчиков, лавок и предприятий, которые по своей природе оказались лучше, чем крупные концерны, готовы приспособиться к чрезвычайным условиям, и началось возрождение хозяйства страны. В то же время стремление к восстановлению своей страны нашло отражение в огромных усилиях промышленных рабочих, которые, хотя и не могли управлять своими фабриками и заводами, с тем же духом предприимчивости и инициативы взялись за ремонт, восстановление и перестройку – и так продолжалось до тех пор, пока не наладились поставки сырья и топлива. На ряде предприятий производство было возобновлено в ограниченном масштабе, и к январю 1946 года производство в горнодобывающей и других ключевых отраслях фактически выросло до 47,8 % от уровня 1937 года.
Следует еще раз подчеркнуть, что эти начинания были достигнуты в основном самими австрийцами, поскольку помощь союзников ограничивалась в основном импортом продовольствия и топлива. Создание Союзной комиссии в сентябре 1945 года означало ослабление контроля над межзональным перемещением товаров и некоторое последующее улучшение коммуникаций. Но даже когда в мае 1946 года начала свою деятельность ЮНРРА, сосредоточенность на оказании помощи означала, что из 117,3 млн долларов, выделенных до конца того года, только 11,5 млн долларов можно было выделить на помощь промышленности. Тем не менее устойчивая тенденция к росту сохранялась в горнодобывающей и ключевых отраслях, где объем производства в октябре 1946 года вырос до 67,3 % от уровня 1937 года. С другой стороны, производство потребительских товаров отставало, и даже к марту 1948 года, когда производство в горнодобывающих и ключевых отраслях фактически превысило довоенный уровень на 11 %, производство потребительских товаров достигло лишь 59,6 % довоенного уровня. Более того, несмотря на помощь ЮНРРА сельскому хозяйству, объем сельскохозяйственного производства к концу 1946 года все еще составлял лишь около половины показателя 1937 года.
В течение 1945 и 1946 годов по инициативе австрийцев был также обеспечен значительный успех в восстановлении внешней торговли. В первые месяцы после освобождения она упала почти до нуля. Но в августе 1945 года было подписано первое бартерное соглашение с Венгрией, за которым последовал целый ряд других, число которых к концу года превысило три десятка.
Тем не менее они не всегда выполнялись в полном объеме, и к этому времени коммерческий импорт и экспорт достигли лишь уровней, соответствующих 8,1 % и 3,2 %, соответственно, от показателей 1937 года. Даже в течение 1946 года, когда наращивание объемов продолжалось, импорт и экспорт к концу года достигли лишь 11 % и 13 % соответственно от объема 1937 года.
Медленный процесс восстановления в области внешней торговли во многом обусловлен тем, что в течение шести месяцев 1946 года Советский Союз настаивал на том, что торговые соглашения не относятся к категории политических соглашений, подпадающих под действие статьи 6,а нового Контрольного соглашения, но требуют положительного четырехстороннего одобрения. Советский элемент уступил только в декабре того же года, и Исполнительный комитет получил возможность разрешить австрийскому правительству заключать торговые соглашения с любой страной, кроме Германии, без предварительного одобрения Совета.
Не последней из экономических трудностей, с которыми столкнулись австрийцы в 1945–1946 годах, являлась проблема валютной реформы. По окончании военных действий Австрия, естественно, не имела собственной валюты, а банки были, по сути, пусты, так как большую часть наличности вывезли русские, и все, что осталось, – это ничего не стоящие германские облигации. Единственной доступной валютой были немецкие рейхсмарки в неизвестном количестве, которые продолжали поступать в страну после распада Германии, в частности, из Чехословакии и Венгрии. Союзные державы временно печатали собственную валюту, и поэтому самыми насущными мерами являлись изъятие немецких рейхсмарок, замена их национальной валютой и сокращение обращения до управляемых размеров.
Временное правительство, естественно, хорошо понимало ситуацию – не в последнюю очередь потому, что они и все прочие австрийские чиновники из-за отсутствия денег в банках Вены имели месячный оклад в 150 рейхсмарок. Но ограничение их полномочий рамками советской зоны не позволило им предпринять эффективные действия. В течение многих недель необходимые законодательные акты лежали в черновом варианте в кабинете доктора Реннера, ожидая прояснения международной позиции и установления единой власти над всей страной. Советские власти предоставили «кредит» в размере 600 млн рейхсмарок из конфискованных активов, на основе которого можно было бы произвести пересчет, но старт был дан, по сути, лишь 3 июля 1945 года, после восстановления Австрийского национального банка на основании закона о преобразовании Центрального банка (Notenbank Uberleitungsgesetz) и принятия закона Schaltergesetz. Это позволило возобновить работу австрийских банков, которые оставались закрытыми после освобождения страны.
Schaltergesetz предусматривал полную блокировку 60 % и частичную блокировку 40 % всех вкладов, при этом разрешалось осуществлять платежи на строго ограниченные повседневные нужды. Заверения австрийского правительства о том, что дальнейшей блокировки счетов не произойдет, побудили частных лиц разместить в банках часть своих средств. Тем не менее это законодательство все еще могло иметь лишь частичную ценность, поскольку оно распространялось исключительно на советскую зону, полномочия правительства в которой все еще являлись ограниченными. В остальной части страны обращение банкнот оставалось свободным.
Первый важный шаг был сделан 30 ноября 1945 года с принятием закона об австрийских шиллингах (Schillinggesetz), согласно которому все выведенные из обращения банкноты, – как рейхсмарки, так и военные шиллинги, – которые планировалось сдать в банки в период с 1 по 23 декабря, подлежат обмену по курсу 1: 1 на новые австрийские шиллинги. Таким образом, все существующие банкноты были изъяты из обращения, за исключением банкнот номиналами ниже 10 рейхсмарок, с которыми предстояло разобраться позже. Выпуск австрийских банкнот был ограничен 150 шиллингами на человека, из оставшейся суммы 60 % было помещено на блокированные счета, а 40 % – частично заблокировано. Параллельно проводилась операция по переводу всех банковских счетов с рейхсмарок на австрийские шиллинги по одинаковому курсу. Последним этапом стала замена мелких банкнот и вспомогательной монеты, которая состоялась 20 февраля 1946 года.
Этими средствами было достигнуто значительное сокращение общего количества находящихся в обращении денежных знаков. О масштабе операции говорит тот факт, что в последнем еженедельном отчете Австрийского национального банка от 7 марта 1938 года общая сумма банкнот в обращении составила 899 млн шиллингов; общее количество банкнот, изъятых у банков и населения к февралю 1946 года, составило 8659,8 млн; общее количество банкнот, выпущенных в гражданское обращение к той же дате в результате применения закона о шиллингах, составило чуть более 1000 млн; кроме того, 1500 млн было выпущено для оккупационных войск, так что общее количество выпущенных банкнот составило примерно 2500 млн. Результатом конвертации, естественно, стало резкое падение цен на черном рынке и цен на иностранную валюту, а в связи с тем, что впервые была введена единая система на всей территории страны, был придан значительный толчок торговле. Тем не менее мерой спровоцированной инфляции стало увеличение среднемесячного обращения банкнот с 849 млн шиллингов в 1937 году до 5561 млн в декабре 1946 года.
Роль Союзной комиссии в конвертации, в той мере, в какой она затрагивала австрийское население, ограничивалась утверждением законов, представленных австрийским правительством, и некоторой помощью в чисто физических аспектах операции в различных зонах. Комиссия была больше озабочена средствами, предоставленными австрийскими властями для их собственного использования в качестве оккупационных расходов. Общая сумма в наличии и ее распределение между четырьмя державами являлись одной из тем, которые регулярно поднимались на заседаниях Союзного совета в первые дни, и с 12 февраля 1946 года общая сумма последовательно снижалась с 35 % до 25 % в год от общего федерального бюджета, составляющего приблизительно 2500 млн шиллингов. В конце года было решено, что в 1947 году эта доля не должна превышать 15 %. В начале оккупации сумма, выделенная Советскому элементу, превышала сумму, выделенную всем трем другим элементам, вместе взятым, но и эта диспропорция постепенно сокращалась в течение последующих восемнадцати месяцев, и соглашение на 1947 год предусматривало, что из 130 млн шиллингов, выделенных на этот год, 40 млн должно быть выделено Советскому Союзу и по 30 млн каждой из трех других держав.
Все попытки австрийского правительства содействовать восстановлению промышленности и экономики и все усилия трех западных элементов помочь им были серьезно затруднены из-за неполноты контроля Комиссии над советской зоной. Уже упоминалось о масштабном изъятии советскими властями большого количества сырья, промышленного оборудования и частных товаров. Процесс продолжался в течение всего 1945 года. Большая часть этого процесса была плохо организована и приносила сомнительную пользу советской экономике, поскольку оборудование часто демонтировалось, а затем оставлялось где-нибудь ржаветь на несколько недель, прежде чем его в конце концов вывозили оттуда – хотя в некоторых случаях его вообще не вывозили. Но после заключения Потсдамского соглашения русские избрали несколько иную тактику. Советские представители предложили австрийскому правительству ряд двусторонних соглашений о создании смешанных советско-австрийских корпораций для эксплуатации Цистерсдорского месторождения и контроля над Дунайским пароходством (Donau Dampfschiffahrtsgesellschaft) по образцу корпораций, уже созданных в Венгрии и Румынии. Результатом стал бы советский контроль над важным сектором австрийской экономики, и Временное правительство, проявив удивительную твердость, ответило отказом.
Тогда русские вновь сосредоточились на политике массовых конфискаций. Но и от нее они окончательно отказались весной 1946 года в пользу сохранения на австрийской земле оборудования, классифицированного как германское имущество, и его использования на месте на благо советской экономики. Была создана организация под названием «Управление советским имуществом в Австрии» (которая по аббревиатуре ее русского названия стала известна как УСИА) для надзора за различными предприятиями. 27 июня 1946 года советский командующий официально приказал передать всю германскую собственность в восточной зоне во владение Советского Союза, а 16 июля официально уведомил об этом австрийское правительство. С этого времени под контролем УСИА находилось около 400 объектов. Среди них были предприятия по производству нефти, серной кислоты, листового металла, вискозы, электрооборудования, строительных материалов и стекла.
В поддержку своего толкования положений Потсдамского соглашения о репарациях советское правительство ссылалось на уступку, сделанную комиссаром по репарациям от Соединенных Штатов на конференции по репарациям, состоявшейся в Москве после Потсдамской встречи, когда он удовлетворил требование советского правительства о праве без каких-либо оговорок завладеть всеми германскими активами в странах, о которых шла речь в Потсдаме. Кроме того, 7 сентября после Потсдамской встречи правительство Соединенных Штатов направило советскому правительству ноту, в которой предлагалось, что, хотя Контрольный совет [союзников] в Германии имеет право наблюдать и управлять распределением германских иностранных активов, советское правительство будет управлять активами в Финляндии, Венгрии, Болгарии, Румынии и активами в Восточной Австрии, не вступая в контакт с британскими, французскими или американскими представителями в Контрольном совете. Британские, французские и американские представители в Контрольном совете будут управлять всеми прочими германскими иностранными активами без сношений с советским правительством.
В противовес такой советской позиции западные державы могли указать на декларацию, принятую Организацией Объединенных Наций в Лондоне 5 января 1943 года в отношении принудительной передачи имущества на территории, контролируемой врагом.
Этот документ, в разработке которого участвовало и советское правительство, закреплял за подписавшими его сторонами право объявлять недействительными любые передачи имущества на оккупированных территориях, независимо от того, принимали ли эти передачи форму «открытого грабежа или разбоя или сделок, внешне законных по форме, даже если таковые, как предполагалось, совершались добровольно». Советское правительство утверждало, однако, что эта декларация не распространяется на Австрию, и, по-видимому, такое утверждение имело под собой определенные правовые основания.
Но хотя советские власти могли бы привести юридические аргументы для подкрепления своих действий, последние явно противоречили духу Московской декларации и недавним соглашениям четырех держав о признании австрийского правительства и разрешении ему осуществлять юрисдикцию над всей страной.
Верховный комиссар Великобритании генерал Стил немедленно направил советскому командующему протест от имени британского правительства. На конференции министров иностранных дел 12 июля 1946 года Бевин предложил создать комиссию из представителей четырех держав для подготовки доклада по центральной проблеме – определению того, что представляет собой германский актив в Австрии. 2 августа в палате общин Ноэль-Бейкер заявил, что британское правительство будет рассматривать как «предмет серьезной озабоченности любые действия, которые могут усилить эффект от разделения Австрии на зоны», и тем более, если такие действия могут «нарушить внутреннюю или внешнюю целостность Австрии, которую все четыре державы согласились сохранить». Но предложение Бевина было отвергнуто, и протесты оказались столь же бесполезными, как и смелые действия австрийского правительства, которое попыталось противостоять действиям русских, приняв закон о национализации, распространявшийся на многие объекты, на которые претендовали советские власти. Этот закон, если бы он вступил в силу, должен был вывести многие из таких объектов из-под контроля советских властей или, во всяком случае, значительно ужесточить этот контроль. Но когда закон был представлен на рассмотрение Союзного совета, три западных элемента не высказали никаких возражений против, а советский Верховный комиссар сразу же заявил протест на том основании, что он препятствует праву Советского Союза, определенному в Соглашении о контроле, действовать непосредственно в отношении распоряжения германской собственностью в соответствии с предыдущими союзными соглашениями. Генерал Курасов зловеще добавил, что Советский элемент оставляет за собой право предпринять такие шаги, которые сочтет необходимыми для защиты интересов в советской зоне.
Самих по себе советских возражений было недостаточно для того, чтобы предотвратить вступление закона в силу, поскольку по условиям нового Соглашения о контроле возражение должно быть единогласным, чтобы иметь законную силу. Но было ясно, что, независимо от того, будет ли закон официально обнародован или нет, Советский элемент не позволит ему вступить в силу в Восточной Австрии, и вместо того, чтобы попытаться осуществить его ограниченное применение в западных зонах, австрийское правительство само приостановило действие спорной меры на время оккупации.
Но на этом история не закончилась. Осень и начало зимы ознаменовались дальнейшими спорами в Союзном совете, вызванными позицией СССР. 14 сентября Советский элемент предпринял безуспешную попытку склонить другие элементы к принятию плана ограничения промышленного потенциала Австрии на ближайшие десять лет, а 11 октября Совет передал Исполнительному комитету для дальнейшего изучения проект закона о пограничном контроле, поскольку Советский элемент хотел освободить от его положений не только военные товары оккупирующих держав, но и все их товары – шаг, который узаконил бы бесконтрольный ввоз в советскую зону и вывоз из нее всего, что Советский элемент пожелает обозначить как свою собственность, и, в частности, материалов, производимых или необходимых для различных предприятий, которые русские забрали под свой контроль. Неделю спустя пришло известие о том, что русские отказались дать разрешение австрийцам провести инспекцию заводов в советской зоне и издали приказ о том, что никакие продукты питания или промышленные товары не должны перевозиться на любое расстояние в советской зоне или за ее пределы без письменного разрешения.
Такая политика, если бы ее пустили на самотек, быстро привела бы к изоляции советской зоны от остальной части страны и превратила бы в бессмыслицу новое Соглашение о контроле. Западные элементы немедленно предприняли контрмеры. На заседании Союзного совета 25 октября британский Верховный комиссар зачитал давно подготовленное заявление о советской интерпретации статьи 6, а. Закон о национализации, заявил он, не будет иметь никакого влияния на советские репарационные требования, и Советский элемент не имеет права отменять вступившее в силу решение Союзного совета. Заявление получило широкую огласку как в Австрии, так и за ее пределами, и если не изменило ситуацию радикально, то, несомненно, оказало сдерживающее влияние на советскую политику.
Русские, очевидно, решили, что чрезмерная уступчивость не в их интересах, так как на той же встрече согласились с решением, признающим право австрийского правительства контролировать все коренные ресурсы страны и полностью использовать их в австрийской экономике. Характерно, что в коммюнике ТАСС о встрече (для степени разногласий между державами в то время весьма показательно, что каждый из четырех элементов выпустил отдельное коммюнике о том, что произошло) почти не упоминалось об уступке, а основное внимание было уделено принятой резолюции, в которой говорилось, что австрийское правительство не предприняло всех возможных шагов для использования местных ресурсов или предотвращения недовольства в австрийской промышленности путем стабилизации цен. Правительству было поручено в течение тридцати дней представить план восстановления промышленности, в том числе планы по импорту и экспорту.
Суть ситуации заключалась в том, что в отсутствие всестороннего контроля со стороны австрийского правительства распределение продовольствия, будь то на местном уровне или от ЮНРРА, должно было носить неравномерный характер и, учитывая неравенство между продовольственными ресурсами востока и запада, больше всего могла пострадать русская зона. Препирательства продолжались до конца года, но 15 ноября Американский элемент подтвердил намерение рассматривать Австрию как единое целое и объединить поставки продовольствия, а 3 декабря Советский элемент, в свою очередь, согласился на свободное перемещение продовольствия из своей зоны на период с 8 декабря 1946 по 3 января 1947 года.
Но хотя в этом отношении авторитет австрийского правительства был подтвержден, его власть оставалась серьезно ограниченной из-за того, что русские по-прежнему проводили свои операции через УСИА. Эта организация с самого начала действовала как независимое агентство, действующее на австрийской территории, но без какой-либо оглядки на австрийские законы или коммерческую практику. Оно покупало, продавало, импортировало и экспортировало товары без учета официальных австрийских правил, а позже без колебаний создало в советском секторе Вены и по всей советской зоне сеть розничных магазинов от УСИА, где товары, беспошлинно ввезенные с востока или произведенные на предприятиях УСИА в советской зоне, продавались по ценам ниже, чем в других местах, что служило мнимым доказательством большей эффективности коммунистического предпринимательства. Венцы не были обмануты. Существование УСИА являлось достаточным доказательством истинного отношения СССР к Австрии. Но вся эта система была больным местом австрийской экономики и серьезным препятствием на пути ее восстановления.
В попытке оценить работу, проделанную Союзной комиссией в экономической сфере в рассматриваемый период, особое внимание уделялось растущей ответственности самих австрийцев за инициирование тех или иных действий и, как следствие, сокращению сферы деятельности Союзной комиссии. В то же время не следует думать, что экономический вклад Комиссии был незначительным.
В первые дни в Экономическом управлении удалось добиться значительного уровня взаимодействия; происходил обмен статистическими данными, совместно оценивались общие потребности страны, и составлялась эффективная оценка путей удовлетворения таких потребностей. Что касается материальной помощи, то в первые дни Советский Союз ясно дал понять, что не в состоянии вносить какой-либо постоянный или существенный вклад в снабжение продовольствием, а французское правительство было больше озабочено тем, как прокормить собственное население в разоренной войной Франции. Тем не менее до вступления в силу программы помощи ЮНРРА летом 1946 года основным источником дополнительных поставок были именно четыре державы-победительницы, и можно с уверенностью сказать, что без их помощи и участия многих добровольных иностранных организаций Австрия бы голодала. Более того, эту помощь нельзя было прерывать даже после прекращения деятельности ЮНРРА. К осени 1946 года перспектива дальнейшей помощи извне становилась уже довольно туманной, и в ноябре Фигль направил письмо Союзному совету с просьбой предоставить иностранные кредиты для покрытия предполагаемого дефицита на закупку продовольствия на 1947 год в размере 178 млн долларов. До конца года Великобритания согласилась предоставить 8,5 млн фунтов стерлингов на оказание помощи и восстановление, а также еще 1,5 млн фунтов стерлингов в качестве коммерческого кредита на закупку сырой шерсти. Этому примеру в начале 1947 года последовали Соединенные Штаты, единственная страна, способная предоставить помощь в необходимом масштабе.
Эти и прочие виды помощи, в основном от Великобритании и США, позволили австрийскому правительству в течение 1946 года начать долгосрочную реконструкцию, и к концу года можно было утверждать, что, несмотря на все трудности, в послевоенное восстановление экономики были заложены прочные основы.
Хотя с точки зрения численности проблема перемещенных лиц в Австрии не выглядела столь масштабной, как в Германии, она тоже была сложной. Прежде чем приступить к ее решению, необходимо было срочно нейтрализовать и разоружить огромное количество подразделений противника. Миллион солдат германского Юго-Западного командования во главе с генерал-полковником фон Шеелем включал в себя части, дислоцированные в Зальцбурге, Форарльберге, Тироле и части Каринтии, а после окончания военных действий часть войск на итальянском фронте также перешла на австрийскую территорию.
Кроме того, в Австрию с севера и запада отступили другие части, включая войска-сателлиты, такие как венгерский корпус и казачий корпус из состава армии генерала Власова. Но устранение опасности, исходящей от этих людей, было лишь самым неотложным аспектом общих трудностей. Накануне и в первые годы войны в Австрию были переправлены группы переселенцев германского происхождения по соглашениям, заключенным Третьим рейхом с Италией, СССР и Румынией. В 1939 и 1940 годах в Австрии поселили от 40 000 до 50 000 южнотирольцев, а чуть позже за ними последовали около 11 000 немцев из Буковины и 1000 немцев из Бессарабии. После расчленения Югославии в 1941 году около 10 000 немецкоязычных жителей общины Кочевье в Словении были перевезены в рейх, часть из них осела на недавно присоединенных территориях Южной Штирии и Южной Каринтии. В последующие годы произошел еще один приток в результате перемещения заводов в Австрию, чтобы избежать бомбардировок союзников. Вместе с ними прибыло большое количество технических специалистов и рабочих, среди которых были военнопленные и другие депортированные на принудительные работы из многих стран оккупированной немцами Европы. Наконец, когда германские армии отступили, за ними потянулся и поток беженцев – 20 000 немцев из Трансильвании, 36 000 из румынского Баната и неизвестное количество из югославского Баната, Сирмии, Славонии, Венгрии и Чехословакии. Среди них было много политических беженцев – нацистов, югославов, выступавших против Тито, и членов нацистской организации «Скрещенные стрелы» в Венгрии. Эту неразбериху усугубляло множество австрийцев, которые в апреле 1945 года бежали из Восточной в Западную Австрию, спасаясь от русских.
В настоящее время невозможно назвать точное число людей, относящихся ко всем этим категориям, но, по одной из оценок, количество только немецких пленных составляет 250 000 человек. По данным того же источника, количество перемещенных лиц в зоне США составляет 700 000 человек, в том числе около 200 000 австрийцев из восточной части страны. Вернан, на основании обширных исследований, подсчитал, что общее число иностранцев негерманского происхождения по всей Австрии составляет 900 000 человек. Можно с уверенностью сказать, что без учета частей германской армии общее число всех перемещенных лиц в Австрии в это время должно было составлять около 1,5 млн человек.
Поэтому, когда военные действия закончились, можно представить, что, несмотря на заранее разработанные планы, мало что можно было предпринять, кроме грубых и наспех состряпанных мер контроля.
Поначалу дела шли неплохо. Подразделения германской армии были окружены и разоружены. Казачий корпус, насчитывающий около 58 000 советских граждан, был выведен из-под британского контроля и передан русским. Для части огромных масс гражданских беженцев были созданы временные лагеря. Началась регистрация и грубая классификация. Но прошло несколько недель, прежде чем специалисты, подготовленные ЮНРРА и входившие в состав военного правительства, смогли приступить к кропотливой работе.
Первыми были созданы две обширные категории: Организация Объединенных Наций и бывшие враги, и начата организованная репатриация всех бывших граждан, пожелавших вернуться домой. Большинство из них являлись выходцами из Западной Европы – военнопленные союзников, люди, согнанные на принудительные работы, узники концентрационных лагерей и многие другие. Были, однако, и выходцы из стран Центральной и Восточной Европы, и, хотя позднее положение изменилось, на данном этапе многие охотно возвращались к себе на родину. Что касается бывших врагов, то немецких военнопленных в большом количестве эвакуировали из Австрии, и к концу 1945 года оттуда были вывезены практически все, а австрийских граждан, служивших в германской армии, освобождали на месте.
Однако, несмотря на эти первые успехи, положение вскоре осложнилось из-за продолжающегося притока беженцев в Австрию из соседних стран, растущего нежелания многих из них возвращаться домой, а также из-за рано возникших разногласий между восточными и западными союзниками, которые влияли на обращение с перемещенными лицами так же, как и на все остальное.
Так, сразу после окончания военных действий Польша и Чехословакия начали высылать всех лиц немецкой национальности – как фольксдойче, так и рейхсдойче – со своих территорий, а вскоре их примеру последовала и Венгрия. Большое количество этих людей хлынуло в Австрию, а вместе с ними и многие другие, бежавшие с территорий, оккупированных советскими войсками. Подавляющее большинство искали убежища в западных зонах. Кроме того, хотя на этапе планирования предполагалось, что все перемещенные в результате войны лица захотят вернуться домой, вскоре стало ясно, что многие, особенно те, кто прибыл с советской или оккупированной советскими войсками территории и из Югославии, находящейся под властью режима маршала Тито, делали это крайне неохотно. Таких политических беженцев можно было найти как среди граждан Объединенных Наций, так и среди граждан бывших враждебных стран. И действительно, уже к концу 1945 года стало ясно, что большинство желающих покинуть Австрию и вернуться домой уже сделали это. Поэтому первоначальные категории ради многих практических целей уступили место двум другим – категории желающих стать репатриированными и категории тех, кто этого не хотел.
Это различие имело непосредственное значение для эффективной работы Союзной комиссии, поскольку оно породило фундаментальные разногласия между Востоком и Западом, возникшие вскоре после первого заседания Управления по перемещенным лицам в августе 1945 года. Попытки найти общую основу для действий столкнулись с упорством русских в отношении обязательной репатриации, которую западные союзники упорно отказывались разрешить впредь, за исключением случаев, когда личность военного преступника не вызывала сомнений. Это означало, что перспективы единой политики в отношении всей Австрии весьма туманны, и поэтому каждая держава в своей зоне оккупации продолжала действовать независимо от других.
Тем не менее даже в новой ситуации был достигнут определенный прогресс. Пытаясь как-то обуздать хаос, участники Потсдамской конференции сошлись в том, что, несмотря на необходимость перемещения населения, три соответствующих органа власти – Чехословацкое правительство, Временное правительство Польши и Контрольная комиссия в Венгрии – нужно попросить приостановить дальнейшую высылку до тех пор, пока проблема не будет изучена Контрольным советом в Германии, с целью справедливого распределения высланных немцев между различными оккупационными зонами. Сначала это не затронуло Австрию, поскольку в Потсдамском соглашении она не упоминалась. Но решением Союзного контрольного совета в Германии от 20 ноября 1945 года Австрия была включена в список стран, из которых должны быть высланы немецкие граждане Германии (Reichsdeutsche, рейхсдойче) и немецкие граждане других стран (Volksdeutsche, фольксдойче), а за перевозку этих людей вскоре стал отвечать специальный орган, созданный в декабре 1945 года под названием «Германская делегация». В ответ на протесты австрийских властей по поводу того, что этот орган отбирает в основном квалифицированных рабочих и прочих лиц, которые были бы экономически полезны для Германии, 15 января 1946 года в Министерстве внутренних дел Австрии было учреждено Национальное бюро по переселению, а в противовес «Германской делегации» организована «Делегация фольксдойче». Соответствующие соглашения, заключенные 19 февраля 1946 года между австрийским федеральным правительством и западными союзниками, не были признаны, однако, Советским элементом, от которого поступил приказ немедленно эвакуировать из своей зоны всех немецких граждан и фольксдойче, о которых шла речь в Потсдаме.
Несмотря на эти трудности, к концу 1945 года удалось значительно сократить общее число иностранцев, находившихся в Австрии в конце войны. Многие граждане Организации Объединенных Наций были репатриированы, включая 59 000 поляков и 78 000 советских граждан; практически все немецкие военнопленные были эвакуированы, и было начато переселение рейхсдойче и фольксдойче, высланных из Чехословакии, Польши и Венгрии.
Оставалось, однако, большое количество других людей, численность которых ЮНРРА оценивает почти в 400 000 человек. Из них около 75 % составляли граждане бывших вражеских стран, а 25 % – граждане Организации Объединенных Наций. К Организации Объединенных Наций относили тех, кто, независимо от национальности, подвергался преследованиям или прочим гонениям со стороны немцев во время войны. Число лиц, получивших помощь от ЮНРРА, составило всего 50 000 человек, поскольку в эту категорию не входили, в частности, граждане стран – бывших врагов.
В течение следующего года были достигнуты успехи в переправке в Германию фольксдойче, высланных из Польши, Чехословакии и Венгрии, а также наметился некоторый прогресс в репатриации оставшихся граждан ООН. Общее число немного не дотягивало до 200 000 человек. Однако большая часть оставшихся состояла из «твердого ядра» людей, не желающих возвращаться домой: это были югославы, выступающие против Тито, поляки, выступающие против Варшавского правительства, антисоветски настроенные украинцы, венгры и большое число высланных фольксдойче и даже рейхсдойче, все еще ожидавших отправки. С помощью различных национальных миссий по репатриации некоторых из них удалось убедить изменить свое решение. Но, к сожалению, как только от них избавлялись, на их место прибывали другие. Начиная с конца 1945 года многие фольксдойче были высланы из Югославии, Румынии и Болгарии. На основании того, что в Потсдамских соглашениях указанные три страны не упоминались, британское и американское военные правительства отказались допустить этих фольксдойче в Германию, и они остались в Австрии. Более того, в сентябре 1946 года американские власти в Германии из-за переполненности своей зоны вынуждены были приостановить все разрешения на въезд, а вскоре после этого аналогичное решение было принято и британскими властями в Германии.
Тем временем, кроме того, начался массовый исход евреев из Польши, Румынии и Венгрии, большинство из которых направлялись в Палестину, но использовали Австрию в качестве перевалочного пункта, что, помимо извечных проблем размещения, создавало политические сложности для британского элемента, в частности, как представителя мандатной державы.
Помимо новых беженцев, прибывавших в Австрию, там уже находилось множество людей, которые поначалу уклонялись от регистрации – либо случайно, потому что власти их не нашли, либо сознательно, опасаясь возможных последствий. По мере того как политика западных держав в отношении принудительной репатриации постепенно прояснялась, многие из этих людей выходили из подполья и обращались к властям за помощью.
В результате всего этого в конце 1946 года общее число перемещенных лиц и беженцев в Австрии было если и больше, то незначительно, чем в конце 1945 года. По британским оценкам на 1 октября 1946 года, оно составляло 541 342 человека, из которых 270 000 были фольксдойче. По оценкам Соединенных Штатов на апрель 1947 года, общее число составляло 477 517 человек. Отмечалось, что между советским и западным подходами к проблеме перемещенных лиц существовало фундаментальное различие в концепциях, которое возникло из-за того, что Советский Союз настаивал на обязательной репатриации. Эти разногласия фактически препятствовали принятию единой политики, а также сильно затрудняли работу ЮНРРА. Соглашение между ней и австрийским правительством предусматривало, что, поскольку проблема перемещенных лиц является подконтрольной Союзному совету, участие в нем со стороны ЮНРРА должно основываться на соглашении между ЮНРРА и Советом. На практике, однако, возражения со стороны русских не позволили достичь этого соглашения, и в результате ЮНРРА была вынуждена действовать на основании временных соглашений, заключенных между ней и отдельными верховными комиссарами трех западных держав. На практике это не сильно мешало проведению операций по оказанию помощи и репатриации в духе сотрудничества, поскольку по очевидным причинам большинство беженцев было сосредоточено в трех западных зонах, и, несмотря на различия в административных методах, три западные державы были в целом единодушны в отношении поставленных целей. Но эта концентрация в западных зонах сама по себе служила целям советской пропаганды. Многие из перемещенных лиц стремились работать, чтобы заработать на жизнь, если им предоставлялась такая возможность, и многие действительно делали это и заслужили право на то, чтобы осесть в самой Австрии. Но было и много таких, особенно в первые дни, которые отказывались подчиняться контролю и просто бродяжничали, не только уничтожая на корню сочувствие местных к участи перемещенных лиц в целом, но и представляя угрозу для общественной безопасности. Советский элемент смог сыграть на этом, а также на сопротивлении Запада обязательной репатриации, настаивая на том, что западные державы укрывают в своих зонах «гнезда фашистов». И действительно, в июне 1946 года во время Парижской конференции Молотов назвал это причиной задержки рассмотрения австрийского договора.
Интересно, что, несмотря на это, Советский элемент был вынужден предоставить статистические данные о количестве перемещенных лиц в своей зоне, но ценность таковых была снижена их очевидной произвольностью: например, за апрель, май и июнь 1947 года общее количество возвращенных держалось примерно на уровне 68 000, а с июля по декабрь составило 68 692.
Роль, которая выпала на долю австрийского правительства, была столь же неудовлетворительной в деле заботы о перемещенных лицах, как и во многих других областях. До тех пор, пока ЮНРРА не взяла на себя ответственность в марте 1946 года, правительство вынуждено было покрывать расходы на содержание лагерей в той мере, в какой они покрывались в шиллингах, а общие расходы на импорт товаров для оказания помощи перемещенным лицам относились на его счет как часть общего долга по оказанию помощи. В первое время военные власти предоставляли оборудование, такое как бытовки и транспорт, необходимые для работы лагерей, но после 31 мая 1946 года это прекратилось, и все расходы по содержанию перемещенных лиц легли на австрийское правительство и ЮНРРА.
К концу 1946 года стало ясно, что проблема перемещенных лиц является одной из международных проблем, которой нельзя пренебрегать после завершения деятельности ЮНРРА, и началась подготовка к созданию Международной организации по делам беженцев. Но что касается Австрии, проблема все еще не была полностью решена даже к 1955 году, хотя нельзя отрицать, что перемещенные лица своим трудом вскоре внесли важный вклад в восстановление этой страны.
Назначение Франца Хоннера, советского коммуниста и лидера партизан, министром внутренних дел во Временном правительстве Реннера было расценено западными державами как зловещий знак, и восстановление неполитизированной полиции стало одной из их первоочередных целей.
В течение короткого времени после освобождения полиции не было вообще. Вся организация, созданная нацистами, рухнула, а ответственные лица бежали.
Тогда в июне 1945 года русские впервые создали группы вспомогательной полиции под руководством ярого коммуниста Рудольфа Хаутманна, бывшего трамвайного кондуктора, а в Хофбурге в качестве разновидности охраны для Коммунистической партии был размещен австрийский партизанский батальон из Югославии, который действовал там под руководством Франца Хоннера. Тем временем, однако, в штабе движения Сопротивления во дворце Ауэрсберг под руководством Франца Надя приступили к работе сотрудники бывшей австрийской полиции, а вскоре после этого Оскар Гельмер, заместитель секретаря Министерства внутренних дел во Временном правительстве от социалистов, на основании Временного закона о власти от 20 июля, начал предпринимать активные шаги для расширения их деятельности на более организованной основе, невзирая на контроль со стороны Коммунистической партии. По его предложению русские согласились вновь призвать на службу семидесятидевятилетнего доктора Игнаца Памера, бывшего начальника венской полиции, так что во второй половине августа, к моменту прибытия других союзников в Вену, там уже существовало ядро некоммунистической полиции.
7 октября по инициативе британцев было созвано первое заседание Четырехстороннего Комитета общественной безопасности для обсуждения повестки из восьми пунктов, главной целью которой было создание правильно обученной и централизованно набранной и организованной полиции. Французское и советское руководства высказывали опасения, что новая полиция может стать ядром австрийской армии, но к ноябрю удалось все согласовать. В январе 1946 года в бывших военных казармах, Россауэр Казерне, была открыта центральная школа подготовки, к концу года начался постоянный приток новобранцев, и во всех трех западных зонах, в советской зоне – в меньшей степени, удалось добиться определенных успехов в создании реорганизованных сил полиции и жандармерии. Первая Провинциальная конференция уже ограничила контроль коммунистов над полицией, создав общепартийную комиссию, через которую вынужден был действовать Хоннер, а после инаугурации первого свободного правительства в конце 1945 года Министерство внутренних дел было передано в ведение Оскару Хельмеру. Само по себе это было важно с внутриполитической точки зрения, так как представляло собой очевидный жест доверия к социалистам со стороны Народной партии, имевшей большинство, и как таковой это был эффективный метод укрепления коалиции. Это также положило конец любому реальному контролю коммунистов над полицией. При твердой поддержке западных держав Хельмер приступил к ликвидации коммунистических элементов и был вынужден согласиться с их частичным сохранением только в советской зоне.
Его самым крупным успехом, несомненно, стало устранение «эмбриона» политической полиции, созданной русскими под руководством доктора Дюрмайера, промосковского коммуниста. До 1946 года Дюрмайер имел право по собственному усмотрению держать заключенных в трудовых лагерях. Один из них находился в британском секторе Вены в XI районе, и посещение его представителями британской службы общественной безопасности выявило ужасающие условия (типичным инцидентом стала смерть двух человек, которых не успели доставить в больницу). Управление лагерем было выведено из-под контроля Дюрмайера, и, хотя некоторое время он продолжал свою деятельность, как таковая она была сильно ограничена, и Хелмеру впоследствии удалось добиться его перевода в Западную Австрию.
Контроль над полицией являлся одной из важнейших сфер, решающее воздействие на которую оказало избрание и признание австрийского правительства. В дальнейшем Советы могли оказывать лишь ограниченное влияние – например, отказами на неоднократные предложения австрийского правительства, поддержанными западными элементами, о предоставлении полиции оружия и обеспечении ее современной радиосвязью. Правда, австрийский контроль над полицией в советской зоне был далек от совершенства, и советские власти временами не колеблясь поддерживали коммунистических чиновников у власти или пытались запугивать австрийских полицейских и запретить им выполнять поручения своего правительства. Даже в августе 1946 года, когда был достигнут значительный прогресс в восстановлении общественной безопасности, Хельмер сообщил, что в Нижней Австрии зарегистрировано 26 убийств, 24 покушения на убийство и 98 случаев насилия. Но в целом общественная безопасность в советской зоне выглядела не такой мрачной, как это иногда изображали в иностранной прессе, хотя, конечно, в западных зонах, дела обстояли получше.
В первые дни после освобождения западные командующие в целях безопасности установили военную цензуру всех сообщений внутри страны, но ни в советской зоне, ни в Вене цензуры как таковой не было. В это время Советский элемент уже ясно выразил желание передать ответственность за денацификацию австрийским властям, и, когда началось обсуждение вопросов цензуры в рамках четырех держав, русские настояли на том, чтобы гражданская цензура международных сообщений в Вене, предложенная тремя западными элементами, была также возложена на Австрию. Однако в конце концов было решено, что Венское управление цензуры под контролем союзников будет проверять все гражданские телефонные и телеграфные сообщения, в то время как Венское управление почтовой цензуры – исходящую и входящую международную почту.
В течение 1946 года австрийское правительство неоднократно обращалось с просьбой о прекращении всякой цензуры как несовместимой с существованием национальной администрации, основанной на свободных выборах, и после того, как подал пример Французский элемент, отменив цензуру внутренней переписки в своей зоне, по инициативе Британского элемента 4 октября согласно указанию Союзного совета была прекращена цензура внутренней переписки. Однако до конца 1946 года дальнейшего ослабления цензуры не произошло, к тому же Советский элемент, в нарушение собственного курса, заранее занял враждебную позицию по отношению к ослаблению контроля, что помешало существенно улучшить ситуацию.
Следует добавить, что сохранение цензуры в значительной степени свело на нет постепенное восстановление телеграфной, телефонной и авиапочтовой связи между Австрией и внешним миром, которое было налажено в течение 1946 года.
Практическое обсуждение договора об урегулировании австрийского вопроса состоялось только после периода, который рассматривается в данном томе. Тем не менее определенные предварительные шаги были предприняты до конца 1946 года, и о них необходимо здесь упомянуть.
Теоретически договор между союзниками и Австрией не был так уж необходим. После аннексии Третьим рейхом Австрия перестала существовать как государство и, следовательно, никогда не находилась в состоянии войны с союзниками. Поэтому в любом случае не было никакой нужды в заключении мирного договора. Более того, Московская декларация предусматривала восстановление Австрии как независимого государства, и после того, как к власти пришло правительство, сформированное на основе свободных выборов, все, что требовалось для прекращения оккупации, при последовательном толковании Декларации четырьмя державами, – это заключение отдельного соглашения каждой из них с австрийским правительством для урегулирования любых нерешенных вопросов. Однако на практике, как уже говорилось, Восток и Запад почти с самого начала дали Декларации совершенно разные толкования.
В частности, отказ трех держав в Потсдаме от своих претензий на репарации с Австрии сопровождался передачей Советскому Союзу «германских активов» в Восточной Австрии, и то, как это толковали русские, выглядело совершенно несовместимым с любым западным взглядом на независимость. Кроме того, существовали территориальные претензии со стороны Югославии, которые поддерживал Кремль и против которых решительно выступал Запад. Поэтому становилось ясно, что для эффективного выполнения данных в Москве обещаний необходимо соглашение с Австрией, заключенное совместно оккупационными державами. Оно должно было принять форму «государственного» договора, официально регулирующего политические и территориальные условия, на которых Вторая Республика должна была восстановить свою независимость, и устанавливающего дату вывода оккупационных войск.
В 1945 году было слишком много других трудностей, чтобы позволить рассмотреть договор на этих условиях, но уже в январе 1946 года Джон Г. Эрхардт, министр Соединенных Штатов в Вене, рекомендовал Государственному департаменту рассмотреть австрийский договор отдельно от германских проблем и сделать это одновременно с обсуждением мирных договоров с Италией и бывшими вражескими государствами в Юго-Восточной Европе. Соответственно, в Вашингтоне был подготовлен проект договора, а в феврале Соединенные Штаты официально уведомили других членов Совета министров иностранных дел о своем желании обсудить договор с Австрией на следующем заседании Совета в Париже. Когда Совет собрался в мае, делегаты от Великобритании и Соединенных Штатов настаивали на включении этого вопроса в повестку дня, но безуспешно. В частных беседах с Бирнсом Молотов и Вышинский мягко объяснили, что австрийский договор – это «особый случай»; что, так или иначе, не существует конкретных предложений для обсуждения; что, кроме того, небрежность австрийского правительства в отношении денацификации приведет к необходимости оккупации Австрии еще на год; и, короче говоря, что советская делегация не готова обсуждать этот вопрос. В ответ на предложение о том, что вопрос необходимо обсудить среди делегатов, они заявили, что он должен рассматриваться министрами.
Пытаясь снять эти возражения, делегат от Соединенных Штатов при поддержке англичан и французов предложил при обсуждении повестки дня второй половины заседания, запланированного на 15 июня, включить в нее австрийский договор, а делегатам тем временем – подготовить проекты для рассмотрения. Советская делегация вновь возразила, на этот раз на том основании, что делегаты и так уже заняты обсуждением пяти договоров.
Предложение Бевина о том, чтобы четыре державы в промежуточный период обменялись проектами, вызвало у Молотова лишь обещание предпринять шаги по «интенсификации и углублению подготовки» к обсуждению этого вопроса, а Бевин в ответ заявил, что британская делегация будет по-прежнему настаивать на рассмотрении договора в июне «любым доступным ей способом». Выступая в палате общин на дебатах по иностранным делам 4 июня 1946 года, в перерыве между заседания Совета, Бевин прямо выразил свое раздражение: «Советский Союз утверждал, что не готов обсуждать Австрию. Я не мог этого понять раньше и не понимаю сейчас. С тех пор Соединенные Штаты представили проект договора, и в Министерстве иностранных дел у нас имеется подробный проект».
Когда открылась вторая половина заседания, делегации имели на руках американский проект, который раздали всем в перерыве, и Совет принял резолюцию французского делегата Бидо о том, что «рассмотрение австрийского вопроса» должно значиться последним пунктом повестки дня. 26 июня британская делегация раздала коллегам документ под названием «Проект глав по договору с Австрией». Но вопрос обсуждался только в последний день заседания, 12 июля. Бирнс рекомендовал депутатам изучить два имеющихся проекта, а также любые французские или советские проекты, которые могут быть представлены позднее. В ответ Молотов представил резолюцию из четырех пунктов, в которой обращалось внимание на большую свободу, предоставленную австрийскому правительству новым Соглашением о контроле; на присутствие в западных зонах Австрии 437 000 перемещенных лиц, чья оппозиция союзникам в военное время якобы представляла угрозу как для внутренней безопасности Австрии, так и для «соседних демократических государств»; на вытекающую из этого необходимость их эвакуации как предварительного условия восстановления независимости Австрии; и (еще раз) на необходимость заключения пяти других договоров до того, как делегатам предоставят полномочия на подготовку австрийского договора. Очевидные возражения против этого заявления, выдвинутые другими делегатами, были парированы Молотовым новой порцией аргументов, основанных на якобы сохраняющемся в Австрии нацизме и сотрудничестве с Германией. Было очевидно, что дальнейшего прогресса достичь не удастся.
Между тем, однако, произошло еще одно важное событие. В июне было достигнуто соглашение о том, что мирные договоры с Венгрией и Румынией должны привести к размещению там советских войск на линиях коммуникаций до вывода советских войск из Австрии.
Таким образом, к концу парижских заседаний советские представители добились важных для себя успехов. Во-первых, они побудили делегации Соединенных Штатов и Великобритании раскрыть характер условий, на которых они предполагали заключить австрийский договор. Во-вторых, им была представлена твердая правовая основа для сохранения советских войск в Юго-Восточной Европе до тех пор, пока они не покинут Австрию. И mutatis mutandis западные союзники создали русским дополнительный мотив для нежелания последних уходить из Австрии.
На следующей встрече министров иностранных дел, которая состоялась в Нью-Йорке в декабре 1946 года, попытки добиться рассмотрения австрийского договора вновь оказались безуспешными. Тем не менее, поскольку тем временем были завершены договоры с Италией и странами-сателлитами, Молотов, наконец, согласился на включение австрийского, а также германского договоров в повестку дня следующего заседания Совета, которое должно было состояться в марте 1947 года.
Дальнейшие переговоры по данному договору рассмотрены в последующих томах серии Survey («Обзор»). Обсуждение договора с Австрией проходило на другом уровне, нежели прения в Союзной комиссии, и в некотором смысле не может рассматриваться в строгих рамках ее круга полномочий. Тем не менее в различных управлениях, в частности в Отделе репараций, часто обсуждались вопросы, которые непосредственно касались условий договора. Национальные делегаты часто обращались в соответствующий отдел за информацией, касающейся переговоров. Наконец, само существование Комиссии, очевидно, зависело от успеха или неудачи переговоров по договору, и по этой причине их ход и перспективы оказывали определенное влияние на темп и общую атмосферу работы Комиссии.
Следует упомянуть еще об одном событии, которое, хотя юридически и не связано с австрийским договором, тем не менее имеет важное значение для послевоенных отношений Австрии. Это было двустороннее соглашение, достигнутое 5 сентября 1946 года между Австрией и Италией в отношении немецкоязычного населения Южного Тироля. Однако данный вопрос также не входил в сферу ответственности Союзной комиссии и не будет рассматриваться здесь подробно.
Не будет преувеличением сказать, что в целом летом 1945 года западные союзники вступили в Вену, охваченные радужным предвкушением. Во время войны они испытывали немало проблем, но это ни в коем случае не были исключительно проблемы между Востоком и Западом, и они не помешали нанести сокрушительное поражение Гитлеру. Кроме того, победители уже заложили фундамент новой международной организации, которая, как все надеялись, поставит мир на «широкие просторы» совместного процветания, о чем говорил Черчилль.
Ведущие западные чиновники Комиссии хорошо осознавали трудности, с которыми пришлось столкнуться при согласовании с русскими основ работы Комиссии, особенно в Вене, и некоторые из них, возможно лучше других осведомленные о практическом значении марксистской диалектики, с самого начала скептически оценивали перспективы успеха. Те члены Британского элемента, которые присутствовали при вступлении англичан в Грац после его трехмесячной оккупации русскими, не питали особых иллюзий относительно того, что можно ожидать от некоторых советских солдат: костры, разведенные прямо на коврах, кучи грязи, рассказы местных жителей об изнасилованиях и грабежах – все это не настраивало на позитивный лад. Тем не менее отношения на официальном уровне были весьма теплыми, и в целом можно было надеяться, что, несмотря на очевидные различия в характере, культуре и политических убеждениях, западные союзники смогут сотрудничать с русскими в мирное время также, как это было в целом возможно во время войны. Западные союзники Советского Союза все еще испытывали доброжелательность по отношению к русскому народу – доброжелательность, которой в равной степени способствовали уважение к его мужественному сопротивлению немцам, многочисленные переиздания «Войны и мира» и благоприятные отзывы западных государственных деятелей о Советском Союзе в военное время. Поэтому многие члены западных элементов Комиссии с нетерпением ждали начала своей работы в Вене не только как возможности для позитивной реконструкции – чему все были вдвойне рады после нескольких лет войны, – но и из-за возможностей, которые она предоставит для встреч и бесед с их русскими союзниками, обмена любезностями и выяснения их взглядов на жизнь в целом. Кроме того, Вена являлась одной из великих столиц Европы, городом больших культурно-исторических традиций, которые не смогли разрушить даже нацизм и шесть лет войны. Сами австрийцы, и венцы в частности, были известны как веселый и дружелюбный народ, помочь которому вернуться к нормальной жизни было задачей важной и приятной. Наконец, сама Вена – это ворота в другие страны и столицы, представляющие почти такой же или даже больший исторический интерес, которые в течение шести или семи лет были скрыты за барьерами войны; в скором времени можно было совершить путешествие в Прагу или Будапешт и даже дальше – в Бухарест, Софию или Варшаву.
В течение некоторого – весьма короткого – времени такие ожидания казались вполне осуществимыми. Поначалу можно было не обращать внимания на бесчисленные вздохи облегчения со стороны венцев по поводу прихода западных союзников, приписывая многие из таких проявлений слишком сильными впечатлениями от нацизма, а на остальные отвечать заверениями в том, что перегибы и бесчинства со стороны русских ожидались лишь тогда, когда солдаты из грубой азиатской страны наконец поняли, что заканчивается одна из самых ожесточенных военных кампаний. Если иногда в сумерках длинные колонны советской военной техники, громыхающие повозки, запряженные лохматыми лошадками, а почти в каждой – молчаливый возница монголоидной внешности, – и вызывали тревожное осознание какого-то чуждого мира, сами оригиналы таких историй чаще всего выглядели вполне нормальными – сотни круглолицых и загорелых крестьян в мешковатой и пыльной форме, которые непринужденно болтали и смеялись, прогуливаясь по маленькому зоопарку в Хитцинге, плясали под аккордеон на лужайках в парке Шёнбрунн, и, сидя на корточках, глазели на проходящих мимо людей. Часто ранним утром напротив входа в казармы Шёнбрунн, где в основном был расквартирован Британский элемент, проходил отряд русской казачьей кавалерии: опрятные и подтянутые, хорошо вписывающиеся в заранее представляемые образы, на крепких, выносливых лошадях. Иногда в кафе по вечерам можно было выпить с советскими офицерами и поделиться впечатлениями о войне. В некоторых управлениях советские представители вели себя вполне дружелюбно и охотно интересовались условиями жизни на Западе, а если их удавалось отвлечь от коллег, то они могли немного рассказать и о собственной стране. Но таких случаев было мало, и, несмотря на многочисленные попытки найти общий язык и установить личные контакты, ни одно знакомство не удавалось поддержать надолго. Обычно собеседник сам отказывался обсуждать что-либо, что могло получить некую политическую окраску, а если подобный разговор и завязывался, то в такие фундаментальные понятия, как «демократия», Восток и Запад вкладывали совершенно разный смысл, и это, как правило, с самого начала приводило к недопониманию. Для того чтобы стало возможным какое-либо разумное обсуждение, необходим был длительный предварительный период «расчистки почвы», а для этого, как правило, никогда не было ни времени, ни возможностей.
Во время четырехсторонних встреч все складывалось примерно так же. С самого начала становилось очевидно, что свобода ведения переговоров у советских представителей была ограничена даже на уровне Союзного совета, а на более низких уровнях она и вовсе отсутствовала. На уровне управлений, если западный делегат менял свою позицию в результате аргументов, представленных в ходе обсуждения, советский представитель редко скрывал свое удивление, а если вопрос поднимался позже, когда встреча уже закончилась, он давал понять, что не верит, что такая перемена не предусматривалась и не планировалась с самого начала. В таких обстоятельствах переговоры действительно были практически невозможны. Вскоре после начала работы Комиссии стало совершенно ясно, что каждый из советских представителей на рутинные четырехсторонние совещания являлся с четкими инструкциями, обычно составленными в форме письменной резолюции, и не имел права соглашаться на любое изменение этой резолюции, даже в мельчайших деталях, без предварительного согласования со своим начальством. Вскоре стало ясно, что заставлять его это сделать тоже бесполезно. Если в ходе заседания его тем или иным образом все-таки удавалось склонить к другой формулировке, он обычно отказывался признать свое согласие, если советская точка зрения отображалась в таком виде в проекте протокола, и не подписывал его до тех пор, пока изложение его собственной точки зрения вновь не изменялось в точном соответствии с теми формулировками, которые ему было предписано использовать. Как это ни раздражало, но высказывать возмущение ему лично было абсолютно бесполезно. Он был обязан следовать букве своих инструкций: очевидно, что, отступив от них, он мог поплатиться своей работой. Изредка, если оказывалось, что советская точка зрения основана на искреннем недоразумении, их представитель соглашался, если ему предоставлялась такая возможность, проконсультироваться с начальством до следующей встречи, а затем мог вернуться с новыми инструкциями. Но с таким же успехом все могло остаться как есть. И независимо от того, согласится он или нет, то, по опыту автора данных строк, он никогда не станет ничего объяснять – либо вновь будет твердо высказана прежняя точка зрения, либо представлена совершенно новая, без преамбул и каких-либо оправданий. Такова была рутина, с которой все чаще приходилось сталкиваться западным переговорщикам по мере того, как стороны все глубже окунались в климат холодной войны.
На уровне Союзного совета и Исполнительного комитета советские представители имели большую свободу. Но со временем стало ясно, что и они стали подвергаться более жесткому контролю и сами являлись лишь частями, хотя и важными частями, весьма сплоченной организации. Весной и летом 1946 года ряд советских офицеров, поддерживавших дружеские отношения с западными представителями, были заменены другими, менее сговорчивыми, а Советский элемент в целом стал приобретать монолитный характер, что явственно ощущалось везде, где Советский Союз вступал в контакт с внешним миром. Среди представителей западных элементов Союзной комиссии, имевших хоть какие-то контакты с русскими, к концу 1946 года осталось мало тех, чьи иллюзии еще не были окончательно развеяны. Теперь становилось очевидно, что отношения западных представителей с их русскими коллегами не могут быть поставлены на ту же дружескую и личную основу, которая казалась возможной в конце войны и которая с самого начала существовала между другими элементами, потому что в советском мире личные отношения, как и все остальное, служили целям Кремля, и именно с таким акцентом отбирались и готовились его представители.
Такое постепенное отчуждение представителей Советского элемента на личном уровне сопровождалось – и, более того, являлось вполне очевидным и преднамеренным – параллельным ужесточением политической позиции, которое описывалось в предыдущих разделах. Поскольку каждый локальный аспект советской внешней политики должен рассматриваться не изолированно, а как часть внешней политики Кремля в целом, эти изменения в Австрии шли параллельно с общим ужесточением советской политической позиции в других странах и постепенным отказом советского правительства от сотрудничества с западными союзниками военного времени. Вполне очевидными такие перемены вскоре сделали подчинение Чехословакии и – что, возможно, еще более поразительно – отказ советского правительства принять план Маршалла. Из стран Восточной Европы в Вену поступали известия об аналогичном развитии событий в миссиях союзников в Будапеште, Софии и Бухаресте.
И все же, несмотря на ухудшение отношений и все большую очевидность советской политики в отношении Австрии, проявившуюся, например, в создании УСИА, официальные связи между западными элементами и Советским элементом в этот период становились максимум прохладными, но чаще носили все-таки достаточно благожелательный характер. Несмотря на то что на встречах часто звучали вполне откровенные высказывания, встречи все равно проводились; несмотря на то что ответы на письма могли задерживаться неделями, переписка все-таки продолжалась; и даже если на приглашения на официальные мероприятия редко отвечали, когда наступало время, Советский элемент чаще всего все-таки был кем-то представлен и во время своего председательства вносил свою долю в развлекательную программу, даже если серьезные обсуждения зачастую заменялись показами советских кинофильмов.
Таким образом, даже если возлагаемые на 1945 год большие надежды не оправдались в плане сотрудничества с русскими, это разочарование носило лишь частичный характер, и при всех оговорках следует сказать, что Союзная комиссия все-таки работала. Через Секретариат союзников рассылались документы, организовывались и обслуживались встречи и совещания. Везде, где необходимые действия вытекали непосредственно из антинацистских целей, ради которых и велась война, а в некоторых случаях и за рамками этой повестки, соглашение четырех держав достигалось относительно быстро и эффективно. Таким образом, обмен информацией и согласование действий в таких вопросах, как арест военных преступников, расформирование и разоружение остатков германских воинских подразделений или уничтожение нацистских военных материалов, проходили без особых трудностей. В первые дни сохранялось достаточное единство целей, чтобы обеспечить письменное согласие по первым важным шагам, направленным на обеспечение независимости Австрии, которую обязались обеспечить все четыре державы, но в отношении которой со временем выявились фундаментальные различия во взглядах между Востоком и Западом. Австрийской прессе, профсоюзам и политическим партиям была предоставлена свобода; были разрешены свободные выборы и на их основе – формирование австрийского правительства, а с подписанием в июне 1946 года нового Контрольного соглашения Союзный совет предоставил этому правительству значительную степень свободы.
Более того, именно благодаря Соглашению в Союзном совете было обеспечено поддержание запасов продовольствия на уровне, достаточном для предотвращения голода в стране – сначала за счет поставок продовольствия из собственных военных запасов союзников, а затем за счет разрешения на операции ЮНРРА в Австрии. Правда, по многим вопросам приходилось договариваться на фоне усиливающегося противодействия со стороны Советского элемента, и основы экономического восстановления были заложены не столько Соглашением в Союзном совете, сколько усилиями трех западных элементов в сочетании с инициативой самих австрийцев. Перспективы на будущее, несмотря на первые приготовления для обсуждения австрийского договора, отнюдь не были определенными. Но само наличие австрийского правительства, получившего свой мандат в результате свободных выборов, признанного всеми четырьмя державами и признаваемого все большим числом других государств, свободно осуществляющего власть во всех ключевых областях и на большей части территории страны, означало, что проделана фундаментальная работа и что, если не будет войны, запоздалые возражения Советского элемента не смогут привести к его разрушению.
Но, помимо этого позитивного достижения, Союзная комиссия проявила себя и в других отношениях. После того, как Австрия в течение многих лет была отрезана от всех культурных контактов, кроме тех, которые были одобрены нацистской Германией, теперь она оказалась под натиском культурной пропаганды всех четырех оккупационных держав, и через них косвенно вновь вступала в контакт с мировым общественным мнением. Как уже говорилось, каждая держава издавала собственную газету, в которой с разной степенью сдержанности рассказывала о преимуществах своего образа жизни. Каждая из держав также содержала информационные агентства и читальные залы с фотографиями и литературой из страны происхождения. Кроме того, у англичан было три радиостанции – в Граце, Грац-Ст. Петере и Клагенфурте, у Соединенных Штатов – радиостанция в Линце, у французов – две станции в Инсбруке и Дорнбирне, а русские, хотя официально вообще не контролировали ни одной радиостанции, на деле смогли добиться того же, посадив цензора на австрийском радио в советском секторе Вены. Но из всех четырех держав наиболее искусной в культурной пропаганде показала себя Франция. Культура, как заявил корреспонденту «Фигаро» генерал Бетуар, является «наиболее значимой для французской стороны в отношении австрийцев».
Параллельно с информационными службами, поддерживаемыми в рамках каждого из элементов, через инструменты национальной культурной дипломатии проводились различные культурные мероприятия: Британским Советом – через управление в Вене, а позднее через другие управления в Граце, Клагенфурте и Инсбруке; отделом культуры МИД Франции – через венскую штаб-квартиру во дворце Лобковиц и Французский институт в Инсбруке; русскими – через местное Общество по развитию культурно-экономических отношений между Австрией и Советским Союзом; и Соединенными Штатами, – хотя вначале почти полностью через информационную службу США, – через представителей Отдела по делам культуры Государственного департамента. Эти организации соперничали друг с другом, представляя в Вене лучшее из своей культуры, устраивая там выставки книг и картин, привозя различные актерские труппы, а также танцоров, певцов и музыкантов. В то же время Отдел образования посвятил много времени и усилий оказанию помощи австрийским органам образования в подготовке новых учебников для школ, а также предоставил возможности для переподготовки преподавательского состава путем организации ряда летних школ и программ студенческого обмена.
Было интересно время от времени посещать читальные залы союзных элементов в Вене и по посещаемости пытаться определить, какая из держав добилась наибольшего успеха в этом культурном натиске. Но, независимо от изобретательности устроителей и привлекательности самих экспозиций, возможно, немаловажно и то, что летом посещаемость была низкой, а зимой – самой высокой в тех помещениях, где было теплее всего. Но на самом деле жителей Вены нельзя было так просто склонить на свою сторону. По крайней мере, это была одна из тех сфер, в которой их уж точно нельзя было считать бедными родственниками. Они сами были наследниками богатейших культурных традиций и с первых дней оккупации демонстрировали решимость сохранить в неприкосновенности это наследие. Временное правительство Австрии в своей решимости восстанавливать разрушенное с самого низкого уровня (т. е. начиная с канализационных сетей) проявило проницательность и воображение, немедленно приступив к восстановлению Оперного театра – задача, ради которой оно с благодарностью приняло советскую помощь – и обеспечив специальные нормы электроэнергии для кинотеатров и театров. Когда прибыли западные союзники, они обнаружили, что музыка и опера уже восстановлены. Каким-то чудом благодаря самоотверженности певцов и музыкантов на протяжении суровых зим 1945 и 1946 годов ставились великолепные оперы, давались концерты, ставились спектакли.
Можно было услышать [ор Узников из оперы «Фиделио», исполняемый актерами, облаченных в трогательные лохмотья, еще не так давно напоминавшие о Берген-Бельзене и Маутхаузене; насладиться «Свадьбой Фигаро» Моцарта в великолепном Редутензале; и заодно наблюдать представителей всех четырех элементов Комиссии, некоторые из которых, возможно, днем с пеной у рта спорили за столом Совета, а вечером вместе с австрийцами всех мастей и рангов собирались в Концертхаусе послушать Венский филармонический оркестр.
Все это, непосредственно обусловленное присутствием Союзной миссии, помогло вернуть Вене былую репутацию межнационального художественного центра и смягчить трудности послевоенного периода.
Союзная комиссия была ценна еще и тем, что предоставляла своим членам возможность лично познакомиться с реалиями послевоенной Европы. Во многом в этом отношении она ничем не отличалась от других миссий или комиссий, члены которых работали за пределами своей страны. После окончания войны британский солдат мог едва ли не в любой стране Европы еще раз воочию убедиться в том, что такое война и что она с собой приносит – с точки зрения перемещенных лиц и беженцев, голода, болезней и нищеты. В Берлине он имел возможность познакомиться с французами, американцами и другими гражданами стран-союзников. Даже человек, совершенно не искушенный в политике, вряд ли мог не понять общего настроя людей, с которыми встречался каждый день. Но в Вене относительно небольшие размеры города в сочетании с более мягкой целью оккупации придавали этим личным контактам интимность, которая, возможно, была менее заметна в других местах, и приводили к более приятному восприятию национального характера и мировоззрения, чем это было возможно в более суровой атмосфере Берлина. Несмотря на то что советские оккупационные войска находились под более строгим контролем, они не могли не привезти с собой в Россию более точное представление о западных народах и западном образе жизни, чем рисовала им их официальная пропаганда. И действительно, из отчетов о курсах переподготовки для возвращающихся советских солдат было очевидно, что советские власти хорошо понимали, какой эффект произведет первое знакомство их граждан с внешним миром. Контакты русских с Западом во время Наполеоновских войн, а еще больше – во время совместной оккупации Парижа после падения Наполеона, послужили мощным стимулом для революционного движения XIX века в России, которое впервые проявилось в 1825 году в результате неудачного выступления декабристов под руководством армейских офицеров. Кто может сказать, каковы будут конечные последствия длительного контакта с Западом, который после Второй мировой войны стал одним из неизбежных спутников советской оккупации? Без сомнения, немаловажно, что среди советских граждан, как военных, так и гражданских, которые воспользовались близостью к границе между оккупированными советскими войсками территориями в Европе и на Западе и попросили политического убежища на Западе, значительная часть указала в качестве причины осознание того, что правительство обманывало их – систематически и в течение многих лет – относительно уровня жизни и образа жизни западных демократий. Интересно предположить, в какой степени Кремль может быть встревожен возможными долгосрочными последствиями подобного неизбежного «загрязнения» сознания своих подданных западными идеями.
Но, принимая во внимание все эти соображения, следует напомнить, что целью Союзной комиссии было, в конце концов, не политическое просвещение союзников, а создание свободной и независимой Австрии. К концу 1946 года, несмотря на прогресс, которого, несомненно, удалось достигнуть, уже было ясно, что Восток и Запад во многом по-разному толкуют смысл Московской декларации и, насколько это можно было предвидеть, скорее всего, такое положение не изменится. Если Советский Союз не мог военными средствами отменить несомненный прогресс, который к тому времени был достигнут в деле восстановления независимой Австрии, то столь же очевидно, что Советский Союз мог и хотел блокировать любое дальнейшее сколько-нибудь существенное продвижение к этой цели. Независимости нельзя было достичь без отмены Советским Союзом всей своей австрийской повестки, а в то время, когда холодная война становилась все «холоднее», это не представлялось осуществимым. В лучшем случае, как тогда казалось, возможно поддержание нынешнего далеко не идеального положения. До этого момента Австрия, безусловно, выиграла от оккупации. Но она также и пострадала. За ущербом, нанесенным военными действиями, последовали грабежи и хищения со стороны русских в восточной зоне; существование зональных барьеров препятствовало восстановлению экономики; нехватка жилья обострилась из-за реквизиций союзников; финансы страны были сильно отягощены расходами на оккупацию; свободно избранное правительство могло управлять страной только в результате утомительного процесса получения согласия четырех иностранных правителей. Абсурдность оккупации четырех держав в такой маленькой стране, как Австрия, была очевидна для всех.
Находясь в Австрии, и особенно в Вене, после Второй мировой войны, нужно было помнить не столько о странах на севере и на западе, сколько о странах на востоке и на юге. Империя Габсбургов осталась в прошлом, и с ней было покончено. Но, как человек, потерявший конечность, может все еще ощущать несуществующие нервы, так и Вена все еще была чувствительна к тому, что могло происходить в Юго-Восточной Европе. Тяга к Германии, проявившаяся между войнами, была вызвана скорее отчаянной верой в то, что Германия может решить проблемы Австрии, чем каким-то естественным родством. К тому же Австрия и Германия говорили на одном языке. Но темпераменты двух народов были антипатичны по целому ряду признаков, и в результате их военного союза эта антипатия скорее усилилась, чем ослабла. Возможно, главным, если не единственным, преимуществом этого опыта было новое единство и сила, которые он придал австрийскому национальному чувству. Но если Австрии не повезло быть аннексированной нацистской Германией, то ей вдвойне не повезло, что во время войны ее судьба была связана с судьбой Германии, и, таким образом, ее будущее рассматривалось в германском «контексте». Когда это произошло, австрийская проблема неизбежно должна была отойти на второй план перед более важной проблемой Германии, и было естественно, если не неизбежно, что решение об оккупации Германии четырьмя державами должно было рассматриваться как прецедент для Австрии. Из трех лидеров военного времени только Черчилль рассматривал Австрию, по сути, как часть Центральной и Юго-Восточной Европы; только он видел Вену как центр «великой Дунайской конфедерации»; и только он призывал к продвижению западных держав на северо-восток через Югославию, что спасло бы большую часть этой территории от попадания под контроль Советского Союза. Но к его совету тогда не прислушались.
Соединенные Штаты Америки
Верховный комиссар:
генерал Марк У. Кларк (1 сентября 1945 г. – 23 декабря 1946 г.)
Заместители Верховного комиссара:
Генерал-майор А.М. Грюнтер (1 сентября – 29 октября 1945 г.)
Генерал-майор Д.В. Бранн (1 ноября – 22 декабря 1945 г.) Бригадный генерал Р.Х. Тейт (5 января 1946 г. – 25 февраля 1947 г.)
Политический советник:
Дж. Г. Эрхардт
Великобритания
Верховные комиссары:
Генерал-лейтенант сэр Ричард Маккрири (1 сентября 1945 г. – 25 апреля 1946 г.)
Генерал сэр Джеймс Стил (24 мая 1946 г. – 30 сентября 1947 г.)
Заместитель Верховного комиссара:
Генерал-майор (впоследствии сэр) Т.Дж. У. Уинтертон (1 сентября 1945 г. – 1 января 1950 г.)
Политический советник:
В.Х.Б. (позднее сэр Генри) Мак
Франция
Верховный комиссар:
Генерал армии М.Э. Бетуар (1 сентября 1945 г. – 29 сентября 1950 г.)
Заместитель Верховного комиссара:
Бригадный генерал П.Р.П. Шеррьер (1 сентября 1945 г. – 29 сентября 1950 г.)
Политический советник:
Л. де Монико
СССР
Верховные комиссары:
Маршал Иван Конев (1 сентября 1945 г. – 25 апреля 1946 г.)
Генерал Л.В. Курасов (10 мая 1946 г. – 2 апреля 1949 г.)
Заместитель Верховного комиссара:
Генерал-полковник А.С. Желтов (1 сентября 1945 г. – 1 июля 1950 г.)
Политический советник:
Е.Д. Киселев