Чингиз-наме

ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО

С сочинением Утемиша-хаджи “Чингиз-наме” В. П. Юдин ознакомился в Ташкенте в конце 1967 г. при выявлении источников, содержащих сведения по истории казахского народа, в собрании восточных рукописей Института востоковедения АН Узбекистана. Автор этого произведения входил в блестящую плеяду хивинских историков.

До революции “Чингиз-наме” упоминалось в известном каталоге Е. Каля (1889 г.)[35]. В 1902 г. В.В. Бартольд обратил на нее внимание при знакомстве с рукописями Туркестанской публичной библиотеки и включил сведения о ней в “Отчет о командировке в Туркестан”, опубликованный в 1904 г.[36] В 1915 г. появилась статья А.-З. Валидова “Восточные рукописи в Ферганской области”, где он пишет о приобретении им в Оренбурге в 1913 г. списка “Чингиз-наме”, который оказался “несравненно полнее ташкентского”[37].

Труд Утемиша-хаджи стал объектом исследования В. П. Юдина в то время, когда он уже основательно проработал и проанализировал значительное число персо-и тюркоязычных сочинений по истории Казахстана, Средней Азии и Восточного Туркестана. В результате им был написан ряд источниковедческих статей.

Кроме того, в 1967 г. Институтом истории, археологии и этнографии АН КазССР был завершен большой коллективный труд — “Материалы по истории казахских ханств XV—XVIII веков (Извлечения из персидских и тюркских сочинений)”[38]. Многолетняя работа казахстанских востоковедов С. К. Ибрагимова, Н. Н. Мингулова, К. А. Пищулиной В. П. Юдина, в которой определенное участие приняли их коллеги из С.-Петербурга О. Ф. Акимушкин и М. А. Салахетдинова, получила признание ученых-востоковедов. Не будет преувеличением сказать, что научный уровень этого исследования во многом был определен В. П. Юдиным, руководившим работой над ним на завершающем этапе.

Наряду с этим В. П. Юдин занимался выявлением и обработкой источников, извлечения из которых могли бы войти в следующий, новый том материалов по истории средневекового Казахстана. Так, в своей статье “Персидские и тюркские источники по истории казахского народа XV—XVIII веков” он, в частности, писал: “К настоящему времени нам стали известны еще несколько сочинений на персидском и тюркских языках, которые в разной мере могут быть использованы для изучения истории позднего казахского средневековья. Среди них такие светские хроники и поэмы, как “Та'рих-и Шайбани” анонимного автора, “Чингиз-наме” Утемиша-хаджи, “Имамкули-наме” Сухайла, “Зафар-наме” Мукими, “Зафар-наме” Бадр ад-Дина Кашмири и др. Как видно из этого перечня, неиспользованных сочинений довольно много. Извлечения из них могли бы составить второй том сборника. Работа эта, по-видимому, будет осуществлена”[39].

“Чингиз-наме” заняло особое место в источниковедческих изысканиях В. П. Юдина как источник, достоверно и ярко воспроизводящий политическую и социально-экономическую историю Дашт-и Кыпчака XIV в., военное дело, быт, культуру, идеологию и язык его кочевого населения. Работу по переводу “Чингиз-наме” В. П. Юдин сочетал с составлением словаря, в котором зафиксированы все случаи употребления каждого слова во всех грамматических связях. Эти материалы, несомненно, представляют интерес для исследователей истории казахского языка.

Исследование “Чингиз-наме” было результативным в плане теоретического источниковедения. Еще в ходе работы над МИКХ В. П. Юдин разработал синтезированную классификацию персо-и тюркоязычных нарративных источников по истории казахского народа[40]. Теперь же, исходя из своеобразия “Чингиз-наме” и некоторых других ранее известных ему сочинений, он делает принципиально важный вывод о возможности выделения особой классификационной группы из восточных письменных источников по истории Казахстана — источников, которые зафиксировали и донесли до нас устное историческое знание кочевников Дашт-и Кыпчака. Это степное устное историческое знание В. П. Юдин первоначально назвал “степной устной историографией”, а затем ввел более корректный, по его мнению, в отношении устной традиции термин — “степная устная историология”[41].

Интерпретация известий “Чингиз-наме” по политической и этнической истории, социально-экономическим отношениям, культуре, идеологии Дашт-и Кыпчака XIV в. и выводы относительно классификационных особенностей сочинения, его места в системе письменных источников по истории Казахстана изложены в предлагаемых ниже четырех отдельных исследованиях. Первое — более позднее по времени написания (1983 г.) — увидело свет вскоре после смерти автора. Над тремя остальными он работал осенью 1981 г., готовясь к “Валихановским чтениям”, проводимым Казахским Обществом охраны памятников истории и культуры[42]. Эти сообщения публикуются в неизмененном виде. Научное значение этих работ, в которых впервые исследуется такой самобытный и ценный источник по истории казахского народа, каковым является “Чингиз-наме” Утемиша-хаджи, трудно переоценить.

Считаю своим долгом выразить глубокую признательность всем, кто способствовал изданию труда В. П. Юдина: академикам АН РК Ж. М. Абдильдину и М. К. Козыбаеву; членам Ученого Совета Института истории, археологии и этнографии АН РК, рекомендовавшим книгу в печать; сотрудникам Института К. А. Пищулиной, X. А. Аргынбаеву, О. И. Исмагулову, ознакомившимся с рукописью работы и принявшим участие в ее обсуждении.

Особая благодарность безвременно ушедшему академику АН РК Р. Б. Сулейменову, члену-корреспонденту АН РУз. Б. А. Ахмедову, доктору филологических наук Е. 3. Кажибекову, ученикам В. П. Юдина — М. X. Абусеитовой, Т. К. Бейсембиеву, Н. Э. Масанову и спонсорам издания Б. X. Туралиеву, Б. К. Карашанову, а также Ж. М. Жапбасбаевой и А. К. Султангалиевой.

Ю. Г. Баранова

В. П. ЮДИН ОРДЫ: БЕЛАЯ, СИНЯЯ, СЕРАЯ, ЗОЛОТАЯ...

В истории евразийских степей и прилегающих к ним районов послемонгольского времени хорошо известны кочевые объединения, в названия которых входило слово орда. Некоторые из них, например Золотая Орда, претендовали даже на статус “мировой” державы.

Кроме Золотой Орды были Орды Белая, Синяя, Серая, Пегая, Мамаева, Муратова, Ахматова, Волжская, Заяицкая, Перекопская, Крымская, Белогородская, Залесская, Городецкая, Большая, Средняя, Младшая (Меньшая), Орда-Сотня, Ногайская (Мангытская), Казачья (Казацкая, Киргиз-Кайсацкая, т. е. Казахская), Каракалпакская, Калматцкая и др.

Многие из орд существовали в Казахстане и других степных и горных районах в XVI—XVIII вв. и позднее. В это же время в степях продолжала жить память о ряде орд более раннего времени. Но это была не просто память. Идеализированные представления о Чингизовой орде и ордах его ближайших преемников с самого начала осознавались господствующими слоями кочевников в качестве правовых норм. Они служили важным источником права, регулировавшим внешние и внутренние отношения между кочевыми и оседлыми объединениями и государствами, образовавшимися на обломках Монгольской империи.

Феномен татаро-монгольского нашествия и завоевания, образования Монгольской империи и улусов сыновей и ближайших потомков Чингиз-хана потряс воображение современников, заслонил события предшествующей истории, а в памяти кочевых народов в огромной мере стер события более ранней этнической, политической, социальной, идеологической, этической и культурной истории. На смену пришли новые реалии.

Татаро-монгольские завоевания перекроили политическую карту Евразии. Затронули они в некоторых отношениях и Африку. В течение многих веков их отзвуки отмечались в мировой истории.

Изменен был, однако, не только материальный “мировой” порядок, но и идеальный, духовный. И в том и в другом отношениях евразийский мир претерпел величайшую перестройку.

Политические последствия монгольских завоеваний изучены в целом неплохо, хотя многие проблемы нуждаются в дополнительном исследовании, а ряд вопросов даже не поставлен. То же следует сказать об изучении перестройки духовной. Здесь количество не только слабо изученных, но и не затронутых, просто не поставленных проблем с трудом поддается учету. Довольно хорошо освещен, например, культ Чингизхана и Чингизова “золотого” рода[43]. Могут быть названы и некоторые другие аспекты “нового мирового” духовного порядка, утвержденного монголами.

Назовем некоторые очень важные, но недоисследованные вопросы. Например, раздел Монгольской империи Чингизханом, произведенный им при жизни между его сыновьями и внуками, стал таким прецедентом, который послужил источником права для многих народов и действовал в некоторых районах вплоть до XX столетия. Возникшие на основе этих разделов представления и, более того, непререкаемые психологические императивы являлись достаточными обоснованиями претензий на верховную власть, территориальные притязания, поводом для войн, основаниями для заключения мира и мирных договоров и т. д. “Раздел Чингизхана” и “разделы” его преемников стали у кочевых и некоторых других народов высшими категориями правосознания, мировоззрения и идеологии.

Идеологический и психологический переворот в общественном сознании многих народов Евразии, прежде всего кочевых народов, который можно было бы условно назвать идейно-психологической “революцией”, был столь велик, что перерос масштабы крупного, но вписывающегося в рамки привычного развития событий явления и повлек за собой формирование нового мировоззрения.

Предания о происхождении Чингизхана, его рода, предков были, например, включены в мусульманские представления о происхождении человечества и тем самым в мусульманскую картину мира. История происхождения рода человеческого в мусульманских исторических сочинениях, начинаясь, как обычно, с сотворения человека и истории пророков, была дополнена циклом преданий об Огузе, генеалогиями тюрко-монгольских племен, генеалогией рода Чингизхана и дальнейшим разветвлением родов, племен и народов кочевого мира. Таковы, например, “Сборник летописей” Рашид ад-Дина и многие другие мусульманские исторические труды.

О кочевых народах, не исповедовавших ислам, не приходится и говорить. Наибольший интерес в этом отношении представляют, конечно же, сами монголы. Их новая вселенская доктрина дошла до нас в письменно зафиксированном виде. Это “Секретная история монголов”[44]. Давно уже востоковеды дебатируют вопрос о жанровой принадлежности этого памятника. Писали, что он представляет собой письменную фиксацию монгольского эпоса. Высказывались и другие мнения[45]. Не касаясь вопроса о жанровой сущности “Секретной истории” в плане формальной литературоведческой классификации, мы скажем лишь, что это произведение монгольской словесности есть концентрированное изложение нового монгольского миропонимания. В каких-то отношениях оно сходно с мифологическими циклизациями греков и римлян.

Затронуты были и идеологии немусульманских оседлых народов. На этой основе в определенной мере были модифицированы и некоторые другие древние религиозно-идеологические системы.

Итак, у ряда кочевых народов синтез шаманистских, буддийских, мусульманских и других концепций и чингизидской доктрины привел к сложению фактически нового иллюзорного мировоззрения, новой идеологии, которые в условиях социально стратифицированного общества не только овладели сознанием и психологией господствующих слоев, но и в соответствии с законами общественного развития духовно подчинили себе широкие народные массы. Ведь были только “на небе бог и на земле Чингизхан”. Вопрос о соотношении идеологий господствующих слоев и массы непосредственных производителей татаро-монголов фактически не изучался, хотя важность его очевидна. Не может быть и речи об их полном совпадении. Но эту проблему еще только предстоит изучать.

Мы полагаем, что в данном случае есть все основания говорить о сложении новой религии. Религия эта была одной из составляющих мировоззрения и идеологии, порожденных татаро-монгольскими завоеваниями. Этот новый комплекс мировоззренческих и идеологических представлений мы назвали чингизизмом. В узком смысле мы употребляем этот термин и в отношении новой веры, и в отношении других аспектов этого явления, о котором более подробно говорим ниже.

Судьба чингизизма в пределах огромных покоренных татаро-монголами территорий и в жизни населявших их народов была неодинакова. Кто-то решительно отвергал его и ненавидел, кто-то принял его частично, включив в традиционные мировоззренческие и идейно-психологические схемы, для кого-то он стал философией высшего порядка, т. е. в пространственном аспекте чингизизм не был однородным. Удельный вес его в духовной жизни народов изменялся и с течением времени.

Немало написано о том, что в жизни тюрко-монгольских народов традиционные религиозные культы занимали удивительно малое место. Это даже породило в научных кругах представления о веротерпимости татаро-монголов и ее причинах. В действительности их веротерпимость была политическим орудием и дипломатическим инструментом. В необходимых случаях татаро-монголы без колебаний прибегали к жестоким репрессиям, используя в качестве предлога и конфессиональные расхождения. Естественно, как и повсюду, в основе таких конфликтов лежали причины материального порядка, что верно для всех проявлений разногласий идейно-религиозного характера. Сказанное лишь означает, что татаро-монголы в этом отношении не были каким-то исключением. Однако в проводимой ими идейно-религиозной политике были и специфические черты. Их основной задачей в этом плане были внедрение и распространение чингизизма в широком смысле в сознании покоренных народов. Поэтому чингизизм, основой которого было утверждение исключительности и избранничества татаро-монголов, их права на мировое господство, легко образовывал симбиоз с любой идеологической системой, подчинявшейся ему, или инкорпорировался в ее состав в приемлемых для него формах и масштабах.

Но каким же образом чингнзизм можно рассматривать как религию? Если в основе чингизизма лежат предания и исторически достоверные известия многочисленных разноязычных письменных источников о происхождении и деяниях самого Чингизхана, а также пусть легенды, но трактующие историю как достоверную, что в какой-то (не исключено, что даже в значительной) мере соответствует исторической правде о происхождении ближайших и очень отдаленных предков Чингизхана, то не является ли чингизизм в каких-то деталях достоверной, а в каких-то — полулегендарной или легендарной, но тем не менее историей великого “потрясателя вселенной”, и не больше!? Ведь тюрко-монгольские народы верили в реальность генеалогии Чингизхана, а его современники и последующие поколения знали, что он реальное историческое лицо.

Забегая вперед скажем, что буддисты верили в реальность Будды, зороастрийцы — Зороастра, христиане — Иисуса Христа. Мусульмане знали, что пророк Мухаммед, основавший ислам и по имени которого ислам иногда называют магометанством, — историческое лицо, относительно существования которого сомнения неуместны. Примеры могут быть умножены. Тем не менее существовали ли они как исторические лица или нет, их учения стали вероучениями, т. е. превратились в религии. Главное, однако, даже и не в этом.

Тюрко-монгольские народы поставили в центр своих представлений о происхождении мира действительную или мнимогенеалогпческую историю рода Чингизхана, центральной фигурой которой был сам создатель Монгольской империи. Для тюрко-монгольских народов, оказавшихся в сфере влияния чингизизма, история со времени Чингизхана — это история “новой эры”, а история до Чннгизхана — история “до новой эры”. Эпоха Чингизхана для них стала точкой временного отсчета, т. е. тем, чем и является эра. Генеалогические представления тюрко-монгольских родов, племен и народов были увязаны с данными о генеалогическо истории рода Чингизхана. Родословные тюрко-монгольских “первоплемен” были сплавлены в единое целое с родословными более “позд них” племен и генеалогией Чингизхана, его предков и потомков и образовали “стройную пирамиду”, в которой нашлось место всем подлежащим учету чингизизмом кочевым племенам Евразии. Для чингизизма именно эта “пирамида” стала важнейшей фазой формирования рода людского, центром человечества, остальные же части человечества, известные по их религиозной или действительной истории, стали несущественными.

Этот новый генеалогический комплекс, изложенный в терминах родоплеменного осмысления возникновения и сложения структуры человечества, стал базой формирования воззрений на происхождение всего человечества и вселенной. Он был дополнен традиционными элементами тюрко-монгольского шаманизма, которые стали как бы верхним этажом и пристройками здания новой веры. Тем самым был создан космогонический миф, т. е. сформировались иллюзорные мировоззрение и идеология. Так родилась новая религия.

Сказанное не противоречит тому, что сведения источников и преданий о Чингизхане являются его историей или передачей достоверных эпизодов его биографин. “Коварство” чннгизизма как конфессии и как универсальной идеолого-мировоззренческой концепции и прагматической доктрины в том и заключалось, что он был “замаскирован” реально-историческими этажами своей структуры. Прямую аналогию формированию чингизизма можно видеть в истории сложения магометанства / ислама. Существенная разница между их оформлением заключалась в том, что во втором случае “вначале было слово”, а затем практические дела, а в первом — “меч”, т. е. дела, и лишь затем — “слово”. Если первые мусульмане потрясли мир, воодушевленные учением, то татаро-монголы, перекраивая мир, творили и осваивали учение. Если фонда первоначальных идей татаро-монголов о структуре человечества и их собственном месте в ней было достаточно для начала предприятия, то для завершения его потребовалась вселенская доктрина. История чингизизма — это и есть история рождения фантастического мировоззрения, ложной идеологии, центральной идеей которых было “мировое господство”. И если татаро-монголы не сознавали своей миссии в творении нового идеального мира, то в этом повинно именно то, что “дело” у них опережало “слово”. Этого они не поняли, не поняли до конца своих завоеваний, крушения Монгольской империи и исчезновения реликтов “мира по-монгольски”. Человечество, занятое ликвидацией последствий татаро-монгольских завоеваний, “не заметило” чингизизма-конфессии. Враждебность прочих универсальных идеолого-мировоззренческих систем, инкорпорировавших в некоторых случаях, подобно исламу или, ламаизму, в свой состав отдельные элементы чингизизма, способствовала его повсеместному светскому осмыслению. Его собственный “примитивизм” и ксенофобия воздвигали стену на пути его распространения. Увлеченные изучением результатов “практической деятельности” татаро-монголов, не приняли в расчет чингизизм как целостное учение и современные ученые. Так он и остался в истории человеческом мысли как явление светское. Если и предпринимались попытки осмыслить чингизизм в духовном плане, то этот его аспект в целом изображался как придаток татаро-монгольского мирового погрома, не имеющий идеологической системности и цельности. Поэтому чингизизм до сих пор — это по преимуществу событийная история. Если и для татаро-монголов он также был достоверной событийной историей, но вписавшейся в их идеальную историю мира, то ведь для татаро-монгольской иллюзорной мысли сама идеальная история была достоверной историей, что свойственно всем религиям и не должно мешать научному пониманию чингизизма-веры. Таким образом, конфессиональное понимание чингизизма и реальность истории Чингизхана и татаро-монголов не противоречат друг другу и не исключают одно другого. Изучение конфессиональной истории чингизизма, зарождение, развитие и отмирание которого хорошо освещены в источниках, прояснит не только этот феномен, но и поможет, вероятно, пониманию истории сходных степных и нестепных, например греко-римских, мифологических циклизованных систем, так как чингизизм — это есть типичная циклизация достоверного и легендарного. Ценность методологических выводов из такого изучения бесспорна.

Если поиски религии и религиозно-церковной организации у тюрко-монгольских народов времени Чингизхана и его потомков не выявляли ничего, кроме незначительных элементов шаманизма, которые на фоне грандиозных катастрофических последствий татаро-монгольских завоеваний, естественно, не могли быть признаны движущей идеологической силой и закономерно порождали мысль о необъяснимом противоречии между военной мощью и свершениями татаро-монголов и их идейно-религиозным потенциалом, то разгадка кроется в том, что духовную мощь татаро-монголов искали не там, где ее следовало искать. Религия татаро-монголов была в действительности мощной, основой ее были генеалогические мифы, которые и ранее были сердцевиной тюрко-монгольской картины мира, а следовательно, и в предшествующие эпохи были основой иллюзорного, фантастического мировоззрения и идеологии кочевых племен. Заметим, что мифы-генеалогии образовывали сложные по составу конусы. Если в низу такого конуса перечислялись живущие поколения и их действительные предки, то чем выше по конусу, тем проблематичней становилась цепь перечисляемых предков, а самый верх его венчала явная фантазия. Думаем, что реальность нижних этажей и мешала прежде всего пониманию генеалогий как ложной идеолого-мировоззренческой системы, конструировавшей картину сложения и функционирования мира. Складывавшиеся в процессе исторической деятельности Чингизхана и его потомков в чингизизм, дополненный элементами шаманизма, эти мифы в их новой системе стали для татаро-монголов могучей духовной силой, адекватной их воинской мощи. Но чингизизм был не только религией. Чингизизм был мировоззрением, идеологией, философией, санкцией общественного строя и структуры социальных институтов, политической и правовой системой, культурологической доктриной, основой просвещения, средством регуляции поведения в семье и обществе... И в этом он не отличался от других религий.

Чтобы показать значение чингизизма в истории тюрко-монгольских народов, напомним лишь несколько общеизвестных фактов. Чингизизм освятил право рода Чингизхана на верховную власть. Это, в частности, выразилось в том, что титул “хан” стал исключительной прерогативой Чингизидов. Попытка присвоить ханский титул нечингизидом в сознании тюрко-монгольских и многих других народов отражалась как противоправная и даже аморальная. Такой акт как бы ставил вне закона лицо, решившееся осуществить его. “Впредь да прекратится воцарение простолюдинов!”[46]. С таким кличем Исатай из племени кыйат и Алатай из племени сиджут, сторонники золотоордынского хана Узбека, который сам был лже-Чингизидом, убили его соперника-нечингизида Ток-Бугу, пытавшегося “узурпировать” ханскую власть.

Поэтому в тех случаях, когда объективный ход исторического развития приводил к отстранению Чингизидов от верховной власти, историческая практика выработала несколько приемов, чтобы обойти постулат о принадлежности верховной власти роду Чингизхана.

Нечингизиды, захватывавшие фактическую власть, как, например, Эмир Тимур, Едыгей и др., вынуждены были править от имени подставных, номинальных ханов-чингизидов.

В других случаях такие правители сочиняли легенду о своем происхождении от Чингизхана либо от одного из его предков или потомков. Такими легендами пользовались золотоордынские ханы Узбек, лже-Кельдибек, могулистанские ханы Туглук-Тимур и Хызр-Ходжа, тот же Эмир Тимур, который, однако, не решился принять ханский титул, кокандские ханы и многие другие.

Нередко даже Чингизиды, не обладавшие в соответствии с местом, занимаемым ими в генеалогии рода Чингизхана, каким-то правом, но жаждавшие им обладать, подделывали родословные Чингизидов, перерабатывали их в угодном им смысле и добивались цели, если обладали реальной силой, чтобы принудить несогласных принять сфабрикованные ими аргументы. В противном случае они погибали.

В истории Шайбанидов имеются случаи их территориальных притязаний, которые аргументировались ими особым местом, занимаемым в истории Чингизидов их предком Шайбаном, и “разделом Чингизхана”, т. е. тем же чингизизмом. Анализ их аргументации дает основание говорить о преднамеренной фальсификации.

Фактов такого рода в истории тюрко-монгольских и других народов, засвидетельствованных устными и письменными источниками, много. Таким образом, история чингизизма предоставляет свидетельства такой его мощи, которая делала возможной борьбу против него в определенных условиях только средствами самого чингизизма. Это, в свою очередь, требует конкретно-диалектического подхода к изучению его функционирования.

Чингизизм, по-видимому, не был в истории тюрко-монгольских народов явлением уникальным и неповторимым. Стадиально и типологически в один ряд с ним может быть поставлен, например, цикл преданий об Огузе. В дошедшем до нас виде этот цикл, быть может, представляет собой редуцировавшуюся до эпического уровня более раннюю политическую и идейно-религиозную концепцию типа чингизизма[47]. С большой долей уверенности можно говорить о существовании в далеком прошлом в степях “огузизма”. В немалой мере, должно быть, в деградации и эрозии “огузизма” повинен именно чингизизм, потому что в отношении “огузизма” его конфессиональная нетерпимость была и естественной и закономерной, так как “огузизм” был соперником чингизизма в степях, т. е. именно там, где Чингизхан “расформировывал” народы, поголовно вырубая их.

Не исключено, что великие потрясения евразийских степей всегда или почти всегда сопровождались идеологическими переворотами, подобными возникновению чингизизма. Если это так, а мы убеждены в этом, то перед исследователями вырисовываются контуры грандиозного объекта изучения, которое потребует приложения колоссального труда, но и раскроет широчайшие перспективы познания сокровеннейших тайн духовного, культурного, политического прошлого тюрко-монгольскцх и других степных кочевых народов. Осуществление таких исследовательских программ потребует, несомненно, выработки новых методик изучения источников и, возможно, оформится в особое историко-научное направление изучения кочевничества.

Как ни странно, но чингизизм как исторический феномен не изжил себя вплоть до нашего времени. История XX в. дает ряд примеров его использования определенными политическими кругами и силами в современной политической практике. Это говорит о том, что изучение чингизизма не только имеет историко-познавательное значение, но и является актуальным (даже злободневным) в политическом и других отношениях и в наши дни.

Помещаемое ниже сообщение имеет целью объяснить некоторые реалии истории Казахстана и соседних стран и народов XVI и последующих веков. Они, эти реалии, в их большей части, но не только, были вызваны к жизни чингизизмом и вместе с тем являлись его конкретными проявлениями. В виду имеются кочевые объединения, в состав названии которых входило слово орда. До сих пор в их истории немало неясного: происхождение названий, время возникновения и исчезновения, размеры территории и границы, характер взаимоотношений, были ли они державами или географическими понятиями, да и существовали ли некоторые из них вообще и т. д. Нами предпринимается попытка объяснения этимологии названий некоторых орд с учетом достижений востоковедения и исторической науки вообще и на основе показаний источников, прежде всего восточных, отчасти еще не введенных в научный обиход. Этимологические интерпретации осуществляются на фоне истории Дашт-и Кыпчака в расширенных по необходимости хронологических рамках. Попутно рассматриваются и некоторые специальные аспекты истории тех или иных орд.

Из истории слова “орда”. Слово орда, иначе — орду, является общим для тюрко-монгольских языков и считается исконным в словаре этих языков. Его исходное значение — 'юрта', 'ханская юрта', 'дворцовая юрта', 'парадная юрта', из которого выросло новое значение — ставка, резиденция хана, правителя[48].

Поскольку в тюрко-монгольской среде в условиях многоженства предпочитали каждой жене предоставлять отдельную юрту, то слово орда приобрело даже и такое метафорическое значение, как 'жена'.

При ханских ставках-ордах в степях обычно находились большие группы торговцев, ремесленников и прочих представителей средневековой “сферы обслуживания” вместе со своими семьями, прислужниками, юртами, всем своим хозяйством. Они постоянно кочевали вместе с ханской ставкой-ордой и образовывали при ней “кочевой город”, иногда очень большой. Такие кочевые города назывались орда-базар, буквально 'орда-рынок', естественно, в восточном смысле этого слова. Ведь на Вос-токе, впрочем, как нередко и в Европе, рынок был не только торжищем, но и местом производства разнообразной продукции, например кулинарных изделий. В войнах кочевых владетелей орда-базар бывал нередко причиной степной кампании и ценным трофеем, который уводили на далекие расстояния, исчисляемые сотнями и тысячами километров[49]. Так неожиданно в отдаленных местах вдруг возникали города, которых раньше там не было. Из кочевых они могли превращаться в обычные города оседлых жителей. Такова, возможно, судьба некоторых городов Сибири до появления там русских землепроходцев.

Значение термина “орда” 'ставка хана, правителя' иногда усиливалось присоединением к нему семантически равноценных, но более высоких по стилю слов, например слова сарай 'дворец'. Так, походная ставка Эмира Тимура называлась “Сарай-Ордум”, или “Ордум-Сарай”. Называлась она также и “Высокая Орда”[50], или “Великая Орда”[51].

Синонимом орды выступало слово *** брга {вргд-врге}, имеющее в некоторых тюрко-монгольских языках и значение 'свадебная юрта'[52]. Употребление *** вргэ в значении 'ставка правителя' отразилось, например, в том, что прежде г. Улан-Батор — столица МНР — назывался Урга, так как город возник именно на месте, где находилась ставка хана.

Другим синонимом орды было тюркское слово *** в/й/уй — обычное слово в тюркских языках для обозначения все той же юрты, ставшее также названием любого стационарного жилого строения, т. е. эквивалентом русского дом. В Семиречье была известна, например, ставка Чингизидов, именовавшаяся *** Улуг-Иф, т. е. Улуг-эв (или Улуг-й/Улуг-Уй) — 'Большая (Великая, Старшая) Ставка'.

В процессе семантического развития на тюркской почве слово орда, как и слова *** ргэ и эй, обросли многочисленными дополнительными значениями. Отметим следующие: 'войско, армия', 'свита', 'дворец, замок', 'становище, стан, лагерь', 'двор' или 'резиденция правителя', 'семья в кибитке', 'жилище жен знатных людей', 'очаг' и др.[53] Равным образом и слово *** ргэ стало означать 'павильон, большой дом, замок, возвышение, крутое место, фундамент, храм, трон, престол, стоянка, ночлег, восход' и т. д.[54] У слова ей появились такие значения: 'жилище, жилье, комната', 'домохозяйство', 'помещение, место обитания', 'становище', 'семья, 'домочадцы', 'жена, женщина' и пр.[55]

Предложено много разных этимологии слов орда, *** ргэ и ей специалистами, которые расходятся во мнениях относительно их исходного значения, источника происхождения, фонетической истории...[56] Мы полагаем, однако, что до обнаружения каких-то особых доказательств за исходное значение этих слов следует принимать 'юрта, кибитка'. Такое решение позволяет удовлетворительно объяснить все линии их семантического развития. Можно заметить, по-видимому, только, что ей было самым общим обозначением юрты, а орда и *** ргэ — наименованиями их специализированных разновидностей.

Образовавшаяся в тюрко-монгольскнх языках смысловая многозначность этих слов, а главное — слова орда породила значительные трудности их истолкования, усугубляемые к тому же в переводах восточных источников их передачей на русский и другие языки словами-понятиями, не адекватными по своему семантическому полю и вызывающими ассоциации иного культурно-исторического плана.

Из тюрко-монгольских языков слово орда было заимствовано в русский, а из русского — в другие, прежде всего в центрально-и западноевропейские. Не исключено, что некоторые из этих языков заимствовали его самостоятельно. В русский язык оно вошло и в значении 'ханская юрта, ханский шатер, резиденция хана', и в значении 'степное кочевое объединение, кочевая держава'. Отсюда русские выражения типа ходить в Орду. Под Ордой на Руси в течение долгого времени разумелась Золотая Орда. Племена, кочевавшие вместе с ханской ордой-ставкой, на Руси также стали именоваться ордой или ордами. Специфическое русское восприятие степных объединений, кочевавших вместе с ханской ордой-ставкой, сплавило в заимствованном слове и значения 'кочующее племя', 'скопище, толпа, орава, ватага'. Отсюда недалеко уже и до современного значения 'банда'[57].

Значение 'скопище людей, толпа, орава' послужило основанием для использования слова орда специалистами по истории первобытного общества для обозначения самых ранних человеческих коллективов с неопределенной структурой, именуемых иначе “первобытным человеческим стадом”.

Столь широкий диапазон использования слова орда в русском и многих других заимствовавших его языках зачастую создает ложное впечатление его глубокой древности в этих языках. Между тем заимствовано оно было лишь в послемонгольское время.

В научной литературе, в переводах и исследованиях слово орда нередко используется сразу и в его тюрко-монгольских значениях, и в значениях русских или иных европейских языков. В результате взаимоналожения этих двух теперь уже ставших автономными линий развития семантики слова орда трудности его истолкования в литературе возросли еще больше. В полной мере с этими трудностями сталкивается востоковедение в изучении Золотой и других орд. Сказанное означает, что в употреблении слова орда в научной литературе должен быть применен какой-то лимитирующий принцип. Представляется, что слово орда в русских и иных научных текстах должно быть ограничено преимущественно теми случаями, когда оно употребляется в исследуемом восточном тексте. Разумеется, это ограничение не может быть распространено на употребление таких терминов-наименований, как Золотая Орда, Белая Орда и т. д.

Белая, Синяя, Серая, Золотая Орды. По поводу названных орд все еще продолжается дискуссия. Отчасти дебатируются такие стороны проблемы, которые уже решены, но решения эти либо не принимаются, либо остаются неизвестными по каким-то причинам некоторым авторам, отчасти причиной продолжающейся дискуссии является недостаток аргументов. Что же касается вопроса о Серой Орде, то это совершенно новая проблема. Ранее о Серой Орде вообще ничего не было известно, и вопрос о ее существовании в литературе не ставился.

Дальнейшее продвижение вперед в изучении затронутой проблематики упирается в выявление и привлечение новых, ранее не использовавшихся источников и в более глубокий анализ известий, уже введенных в научный обиход.

Одним из таких источников по истории Белой, Синей н Золотой Орд, сведения из которого еще не привлекались, является тюркоязычное историческое сочинение “Чингиз-наме” (“Чингизова книга”), написанное в XVI в. в Хорезме Утемиш-хаджи ибн Маулана Мухаммадом Дости[58]. Хотя сообщения Утемиша-хаджи о Белой, Синей и Серой Юртах зарегистрировал еще В. В. Бартольд[59], но он не связал их с проблемой Белой и Синей Орд и не интерпретировал. Не придал он никакого значения и Серой Юрте. Известия эти не попали в поле зрения специалистов в последующее время и в исследованиях не использовались.

Между тем данные “Чингиз-наме” для решения вопросов, связанных с историей Белой, Синей, Золотой Орд, имеют особое значение. “Чингиз-наме” написана на основе рассказов Чингизидов и представителей племен Дашт-и Кыпчака о Чингизхане, его потомках, племенах и родах евразийских степей, т. е. в ней письменно зафиксировано устное историческое знание кочевников. Письменные же источники Утемиш-хаджи почти не использовал. Степная устная историческая традиция регистрируется в этом сочинении в том ее состоянии, в каком она существовала в XVI в., т. е. более чем три века спустя после Чингизова времени. “Чингиз-наме” — это не только своеобразный исторический труд, но и памятник идеологии чингизизма в его шайбанидской версии, что делает его особо ценным для нас. Анализ сведений “Чингиз-наме” выпукло демонстрирует, сколь живучи и жизненны были идеи чингизизма в Дашт-и Кыпчаке в XVI в., в то время, когда потомки Бату уже сошли в степях с исторической сцены, а на смену им выдвинулись соперничавшие группировки Шайбанидов и Тукатимуридов. Постоянная апелляция Утемиша-хаджи к деяниям Чингизхана н его потомков позволяет анализировать чингизизм XVI в. в различных аспектах — общественно-политическом, социально-стратификационном, правовом, морально-этическом, культурном и, в целом, идеологическом и мировоззренческом. В совокупности со сведениями аналогичных источников, например “Таварих-и гузида-йи нусрат-наме” предположительно Мухаммад Шайба-ни-хана (XVI в.), “Сборник летописей” Кадыр-Али-бий джалаира (XVII в.), “Шаджара-йи турк во могул” Абу-л-Гази и других, известия “Чингиз-наме” дают возможность реконструкции степного устного исторического знания кочевников, которое было достаточно ясно сформировавшимся и оформленным. Это степное устное историческое знание можно было бы назвать степная устная историология, так как термин “историография” не был бы корректным в отношений устной традиции.

Данные о Белой и Синей Ордах в “Чингиз-наме” приводятся в рассказе о передаче верховной власти в Дашт-и Кыпчаке Бату. Сообщается, что после смерти Джучи между его первым сыном Орда-Эдженом и вторым сыном Бату возник спор, кому из них быть ханом в Улусе Джучи, братья уступали власть друг другу. В конце концов они отправились к Чингизу и просили рассудить их: “Два сына, родившиеся от одной матери, и 17 сыновей, родившиеся от других матерей, все вместе отправились на аудиенцию к Великому хану. Когда они прибыли на служение к своему [деду] хану, тот поставил им три юрты (ергэ): белую юрту с золотой дверной рамой (алтун босаралы ак, вргэ) поставил для Саин-хана (Бату. — В. Ю.), синюю юрту с серебряной рамой (кумуш босаралы квк орда) — для Эджена (Орда-Эджен. — В. Ю.), серую юрту со стальной рамой (болат босагалы баз орда) — для Шайбана (пятый сын Джучи. — В. Ю.).

Одним словом, в трех отношениях огланы Шайбан-хана гордятся и возвеличивают себя перед огланами Тохтамыш-хана, Тимур-Кутлы[60] и Урус-хана[61] говоря: “„Мы превосходим вас“. Во-первых, это — юрта, [Они] говорят: „Когда после смерти нашего отца Йочи-хана (Джучи. — В. Ю.) наши отцы отправились к нашему великому деду Чингизхану, то после Эджена и Саина он поставил юрту [и] для нашего отца Шайбан-хана. Для вашего [же] отца он не поставил даже и [крытой] телеги“”[62].

Итак, Чингиз возвысил трех внуков над остальными и определил их ранги в их взаимоотношениях: белый цвет и золото символизировали утвержденное им старшинство Бату, синий цвет и серебро — подчиненность Орда-Эджена, серый цвет и сталь — подчиненность Шайбана и Бату, и Орда-Эджену. Здесь наглядно выявляется символика цветов и металлов в иерархии ценностных представлений тюрко-монгольскнх народов: первое место — белое и золото, второе — синее и серебро, третье — серое и сталь. В каждой паре слова эти созвучны между собой: ак 'белый' и алтун 'золото', кэк 'синий' и кумуш 'серебро', боз 'серый' и болат сталь[63]. Эти созвучия не только усиливают поэтическую музыкальность и торжественность текста, но и выявляют такие эпико-лексические штампы-стереотипы, древность которых может быть лишь с трудом осознана. Интересны эти примеры и тем, что в них символика цвето-обозначений связана с социальной стратификацией, а не с ориентированием по странам света. Последнее в тюркологии приобрело неоправданно широкое признание и стало “модным”. Проблема нуждается в углубленном исследовании на конкретном материале, который, как правило, отрицает за цветообозначениями исходность и тем более исключительность символизации обозначений по странам света.

Из цитированного отрывка в сопоставлении с другими сведениями может быть извлечена следующая информация, если истолковывать этот явно легендарный рассказ как исторически достоверный. Но ведь именно в качестве такого он подается в “Чингиз-наме” и соответствующим образом воспринимался аудиторией, для которой была написана “Чингизова книга”.

1. Прямое значение Белой Орды и Синей Орды — юрты белого и синего цветов[64]. Юрты были поставлены самим Чингизом, что освятило прецедент и создало политико-правовую традицию. Поставлены они были после смерти Джучи и до смерти Чингиза, т. е. в 1227 г. В любом случае это было до Западного похода Бату в 1236 г., что явствует хотя бы из его слов Орда-Эджену: “Мы уходим в чужой юрт”[65].

2. Цвет юрт определил ранги трех сыновей Джучи и одновременно разграничение их владений в Улусе Джучи: ставка Орда-Эджена находилась на востоке, почему термин “Синяя Орда” должен быть отнесен к восточной части улуса, его левому крылу, а “Белая Орда” — соответственно к западной, к правому крылу. Распределена была территория улуса, полученного самим Джучи от Чингиза, простиравшаяся от Яика до Иртыша, а не территория Улуса Джучидов, сложившаяся после Западного похода, когда она протянулась до Дуная. Это означало, в свою очередь, что первоначально ставка Бату, Белая Юрта, находилась где-то к востоку от Яика, а ставка Орда-Эджена, Синяя Юрта, — на берегах Иртыша (Сырдарьи, Алакуля, Эмиля), т. е. термины “Белая Орда” и “Синяя Орда” в качестве официальных названий держав или даже географических районов тогда еще не применялись, а имели переносные, метафорические значения и использовались: Синяя Орда — для обозначения удела Орда-Эджена, левого крыла Улуса Джучи, а Белая Орда для обозначения удела Бату, правого крыла Улуса Джучи.

3. После Западного похода Улус Джучидов неизмеримо возрос, и граница между владениями Бату и Орда-Эджена значительно сместилась на запад. Как результат определились новые территориальные контуры Белой и Синей Орд, появились их два различных географически образа и возникли две системы ассоциаций по поводу их размеров границ — первая, восходящая ко времени до Западного похода, и вторая, сложившаяся после похода. Поскольку Белая и Синяя Орды не были официальными обозначениями, постольку они сохранялись в основном в стенной устной исторической традиции и лишь спорадически попадали на страницы письменных трудов, фактически не применяясь в официальном делопроизводстве. В зависимости от того, какой из двух систем — первой или второй — в качестве точки отсчета пользовался автор, возникали противоречия в источниках как результат наложения друг н друга раннего и более позднего контуров Белой и Синей Орд. Все сказанное объясняет явную нерегулярность и даже случайность применения терминов “Белая Орда” и “Синяя Орда” в письменных источниках, в которых некоторые специалисты наших дней, исходя из современного понимания смысла, содержания и конкретно-исторического, территориально-политического наполнения, хотели бы видеть совершенно иную картину функционирования.

Некоторые источники особенно запутали вопрос о Белой и Сине Ордах. В первую очередь к ним относится “Аноним Искандара” Му'и ад-Дина Натанзи, который ошибочно поменял местами Белую и Синюю Орды, а также совершенно запутал вопрос о династиях, правивших в Восточном Дашт-и Кыпчаке[66].

Сыграла свою роль и шайбанидская историография, непомерно возвеличившая Шайбана и его потомков. Непоследовательность введения в научный обиход восточных сочинений различных историографий и неправомерно сохраняющийся высокий авторитет некоторых из них, например того же “Анонима Искандара” и “Шаджара-йи трук ва могул” Абу-л-Гази, подлежащий пересмотру в свете последних достижений источниковедения, также играли и играют до сих пор негативную роль в дискуссии по проблеме Белой и Синей Орд и в историографии Дашт-Кыпчака в целом.

Дискуссия о местонахождении Белой и Синей Орд, длившаяся начала научного изучения Золотой Орды в России и на Западе, завершилась выводом, что Синяя Орда находилась на востоке, а Белая Орда — на западе. Было установлено, что после Западного похода Золотая Орда отождествлялась с Белой Ордой[67]. Подтверждают это мнение известия “Чингиз-наме”. Особняком стоит мнение А. В. Митрошкиной, которая считает, что Золотая Орда была центром Улуса Джучи, Белая Орда — его левым крылом, а Синяя Орда — правым[68].

Подведены итоги дискуссии[69]. Поэтому неожиданной является публикация, в которой без анализа результатов дискуссии воскрешается мнение о восточном местонахождении Белой Орды, да к тому же утверждается, что она была государством, просуществовавшим с середины XIII и по первую четверть XV в. включительно[70].

Следует отметить, что сейчас дискуссия о Белой и Синей Ордах переросла в основном в диспут по поводу времени их возникновения и исчезновения, а также относительно местонахождения и названия удела Шайбана. Не вдаваясь в полемику о времени возникновения Белой и Синей Орд, укажем, что, по данным “Чингиз-наме”, — это собственно почти равные по возрасту Улусу Джучи реалии, восходят они ко времени до Западного похода, и, следовательно, генезис их должен датироваться более ранним временем, чем середина XIII в. Погибла же Белая Орда вместе с Золотой Ордой, а Синяя Орда прекратила свое существование после первых преемников Орда-Эджена, задолго до XV в. Потомки Орда-Эджена еще правили некоторое время после него и даже действовали на второстепенных ролях при ханах других джучидских династий в Дашт-и Кыпчаке, но на смену Синей Орде уже в XIV в. пришли новые политические образования, не соответствовавшие прежним. Политическая карта левого крыла бывшего Улуса Джучи, впрочем, как карта и история правого крыла, стала сложной и быстро меняющейся.

Почти сразу же после смерти Бату (1255) и Орда-Эджена (1280) Белая и Синяя Орды превратились в политико-правовые абстракции, как остатки установлений Чингиза и монгольского права, т. е. функционировали как явления чингизизма. Но они еше долго жили в памяти насельников Дашт-и Кыпчака и соседних народов и в течение веков служили источником права в конкретно-политических акциях.

Как сказано, перерос в новую дискуссию и вопрос об Улусе Шайбана. Поскольку рассказ “Чингиз-наме” о Белой, Синей и Серой Юртах-это одновременно и рассказ о размещении и иерархии Белой и Синей Орд, то и упоминание Серой Юрты в одном ряду с Белой и Синей указывает на существование особой Серой Орды (Боз Орда), главой которой был Шайбан. Помещая Улус Шайбана на крайнем западе Улуса Бату, “Чингиз-наме” указывает тем самым на западное расположение Серой Орды, вероятно, на границах с Польшей. Вызывает, однако, недоумение отсутствие упоминаний о Серой Орде в других источниках. Можно, правда, предположить, что некоторые упоминания Йуз-Орды-это в действительности фиксация названия Серой Орды, так как Серая Орда в передаче арабской графикой будет иметь вид *** боз орда, а Йуз-Орда — *** орда, т. е. Они отличаются друг от друга в арабском написании только одной лишней точкой под первым зубчиком слова *** йуз, которая в скорописном тексте часто сливается со второй точкой, почему слова боз и йуз становятся графически неразличимыми.

Если тем не менее названия Серой Орды в обследованных к настоящему времени восточных сочинениях и документах нет, это не должно означать, что его не было в действительности и что можно заподозрить фальсифицированность данного сообщения “Чингиз-наме” в угоду Шайбанидам и отмахнуться от него. Можно указать, например, на то, что о существовании Йуз-Орды мы знаем из единичных упоминаний этого названия. Но специалисты не усомнились в существовании такой орды, и среди них возникла даже полемика относительно этимологии этого термина.

Мы полагаем, что сведения о Боз-Орде в “Чингиз-наме” не могли быть сфабрикованы в XVI в. Утемиш-хаджи в “Чингиз-наме” постоянно ссылается на то, что рассказы о таком-то и таком-то случае широко распространены среди узбеков, под которыми он подразумевает тюрко-язычные роды и племена всего Дашт-и Кыпчака от Дуная до Иртыша и той их части, которая лишь недавно пришла с Шайбанидами в Хорезм. Ведь если бы Утемиш-хаджи предложил фальшивку в рассказе о Белой, Синей и Серой Ордах, то немедленно был бы разоблачен узбеками, среди которых было много знатоков истории Улуса Джучидов. Сам Утемиш-хаджи был хорошо известным лицом в Средней Азии, и предположение о подлоге с его стороны маловероятно.

Таким образом, можно полагать, что известие о Серой Юрте и, следовательно, о существовании особой Серой Орды Шайбана и Шайбанидов является уникальным, а потому особо ценным. Необходимы тщательное обследование уже известных источников, в которых возможно обнаружение каких-то свидетельств в пользу существования Серой Орды, и поиск новых источников.

О том, что серый цвет и серая юрта занимали в монгольских воззрениях на ценностное и социальное градуирование особое место, подобное описанному выше, говорят, например, обстоятельства убийства Чингизханом его соперника шамана Кокочу, когда, “приказав принести с заднего двора запасную серую юрту (разрядка наша. — В. Ю.), он велел поставить ее над Теб-Тенгрием, а затем, приказав заложить подводы, укочевал с этого места”[71]. Из этого рассказа вытекает, что “серая юрта” в монгольской ценностной иерархии занимала малопочетное место. Быть может, это и послужило причиной того, что народное предание и рассказ Утемиша-хаджи не стали популярными, так как Шайбаниды в угоду своему авторитету предпочли замолчать факт предоставления Серой Юрты-Орды Чингизханом Шайбану.

Нам особенно плохо известна внутренняя, событийная история Восточного Дашт-и Кыпчака, т. е. Казахстана XIII—XVI вв. Если Улусы Шайбана и Тука-Тумура имели особые названия, то и другие сыновья Джучи стояли во главе улусов, которые также имели какие-то названия Ниже мы высказываем гипотезу о том, что каждый улус каждого сына Джучи, кроме Орда-Эджена, Бату и Шайбана, мог именоваться Йуз-Орда. Но эта гипотеза не может, разумеется, исключить того, что некоторые улусы могли иметь какие-то специальные имена.

Н. Н. Мингулов полагает, что термином “Синяя Орда” с самого начала назывался Улус Шайбана и находился он на территории между Золотой Ордой и Белой Ордой Орда-Эджена, очерченной на удивление точно во второй половине XVII в. Абу-л-Гази[72], что объясняется, вероятно, притязаниями хивинских Шайбанидов на территории к северу от Аральского моря и по Яику и хорошим знакомством с нею Абу-л-Гази, скитавшегося здесь в течение некоторого времени. “Бахр ал-асрар” Махмуда ибн Вали указывает, что Бахадур, сын Шайбана, кочевал на территории Йуз-Орды, которая якобы называлась также и Белой Ордой. По “Фирдаус ал-икбал”, владения Шайбана как будто прямо именуются Синей Ордой[73]. Таким образом, Улус Шайбана помещают то в Синей Орде, то в Белой Орде, то в Йуз-Орде, которая якобы была тождественна Белой Орде, то ей приписывается особое наименование — Серая Орда, то утверждают, что Синяя Орда — это и есть исконное название Улуса Шайбана.

Если оставить в стороне тенденциозность и прямые ошибки источников, то можно сказать, что все эти противоречия являются реминисценциями двух вышеупомянутых воззрений на время возникновения и местонахождение Белой и Синей Орд и их наложений друг на друга. К этому добавились неясные указания источников о местонахождении Улуса Шайбана. Порождены они весьма многочисленными сочинениями шайбанидской историографии. Ряд конкретно-исторических причин обусловил написание очень большого количества восточных трудов, посвященных Шайбану и его потомкам, и почти полное отсутствие сочинений, посвященных потомству других сыновей Джучи. Прошайбанидские авторы, каждый по-своему стремясь превознести Шайбанидов, создали ложную картину, что три сына Джучи — Бату, Орда-Эджен и Шайбан — были отличены Чингизханом, а потому занимали особое место среди Джучидов и играли особую роль в истории Дашт-и Кыпчака. Если это верно в отношении Бату и Орда-Эджена, то в отношении Шайбана такое утверждение требует дополнительной аргументации. Для этого необходимо специальное исследование, в котором была бы преодолена прошайбанидская тенденция, а история Шайбана была доказательно изложена в исторически достоверном виде.

К тому же и источники, и современные авторы, как правило, не различают Улус Джучи, Улус Бату, Улус Орда-Эджена, Улус Шайбана, Улус Тука-Тимура и Улусы других сыновей Джучи, с одной стороны, и Улус Джучидов, Улус потомков Бату, Улус потомков Орда-Эджена, Улус Шайбанидов, Улус Тукатимуридов и Улусы потомков других сыновей Джучи — с другой. Да и существовали ли вторые в более или менее стабильном и целостном виде?! Наиболее показательными в этом отношении являются именно сведения об Улусах Шайбана и Шайбанидов. Источники помещают их в самых разных районах Улуса Джучндов — от крайнего запада до крайнего востока. Есть свидетельства, что Улус самого Шайбана еще при его жизни перемещался из одного пункта в другой, с запада на восток, на реку Яик и за нее. В смутное время в Золотой Орде (1360—1380) ряд Шайбанидов перебрался в Волго-Донское междуречье. Шайбаниды на короткое время даже становились ханами Золотой Орды. Это означает, что без скрупулезного, конкретного а отношении времени и пространства изучения динамики исторических изменений всех доступных исследованию Улусов Джучидов на территории Дашт-и Кыпчака трудно ожидать крупных позитивных сдвигов в изучении истории Казахстана XIII—XV и XVI—XVIII вв., да и всего Дашт-и Кыпчака за это время. Понятно, что без использования вышеуказанной методики исследования только произвол современного автора будет обусловливать его выводы.

В свете сказанного трудно переоценить сообщения “Чннгиз-наме” о Серой Юрте.

Давно установлено, что название “Золотая Орда” было присвоено Улусу Бату русскими. Этимология названия была установлена после опубликования 1-го тома “Сборника материалов, относящихся к истории Золотой Орды” В. Г. Тизенгаузена. Обычай тюрко-монгольских народов ставить верховному хану “золотую юрту” хорошо известен. “Золотая юрта” была у Ван-хана кереитского[74], у Чингизхана, у Хулагуидов и других степных владетелей. Об этом же говорит и сообщение “Чингиз-наме” о белой юрте с золотой дверной рамой у Бату. Не вся юрта, правда, была золотой, но главное, за Бату утверждалось право на золото. В дальнейшем такая юрта была сооружена, как считают, ханом Узбеком (1312—1341). Ее описал Ибн Баттута: “,..в пятницу, после молитвы он (Узбек-хан. — В. Ю.) садится в шатер, называемый золотым шатром, разукрашенный и диковинный. Он [состоит] из деревянных прутьев, обтянутых золотыми; листками. Посредине его деревянный престол, обложенный серебряными позолоченными листками; ножки его из чистого серебра, а верх его усыпан драгоценными камнями”[75].

О Золотой Юрте, т. е. о Золотой Орде, на Руси узнали немедленно после ее появления. Однако по ряду причин название “Золотая Орда” стали применять лишь с конца XVI в.[76] Русские ездили уже не “в Орду”, а в “Золотую Орду”, т. е. название ставки переосмыслилось в название державы. Но и до сих пор историки допускают иногда ошибку, утверждая, что название “Золотая Орда” — исконное и восходит ко времени Бату.

Если существование Золотой Юрты и этимология названия “Золотая Орда” твердо установлены, то до сих пор неизвестной оставалась, однако, конечная судьба самой юрты. Рассказ о том, как она исчезла, был обнаружен нами в “Чингиз-наме”. Произошло это в смутное время в Золотой Орде, в правление ханши Тайдулы, как она именуется в русских источниках. “Чингиз-наме” сообщает: “Когда Тай-Дуглы-бегим (т. е. Тайдула. — В. Ю.) призвала Хызр-хана и сделала [его] ханом на троне Саина, поставила она в качестве свадебной юрты золотую юрту, оставшуюся от Узбек-хана и Джанибек-хана. Рассказывают. Бегим покрасила свои волосы в черный цвет и пожелала выйти замуж за Хызр-хана. Желание жениться [на ней] было и у хана. Был, однако, у него бек из [племени] найман, по имени Кутлуг-Буга, который не согласился. Сказал он: "...Не женись!" Послушался тот его слов и не женился.

Когда почуяла бегим, что не возьмет он ее в жены, начала она оказывать [хану] меньше почета и уважения, чем прежде. Когда же и хан, озлившись на нее, решил разломать золотую юрту, [а золото] поделить между своими казаками, то, прослышав [о том], бегим послала к хану человека, сказала: "Пусть так не поступают...". Не прислушался к ее словам [Хызр-хан], разломал и поделил. Бегим запылала в свою очередь злобой на хана, собрала своих внутренних беков и прогнала его. Хан ушел назад и снова пришел к Аккулю”[77]. Упомянутый здесь Хызр-хан был ханом, вероятно, одним из нескольких, на территории Казахстана. Известно также, что озеро Аккуль находилось в Казахстане[78].

В дальнейшем Хызр-хан вновь собрал войска, пошел походом на Тайдулу и вторично стал ханом в Золотой Орде[79]. “Под Сараем произошла битва. Базарчи[80] и бегим были схвачены. Посадили бегим в крытые санки, полость туго завязали и, заложив бешеного жеребца, отпустили на все четыре стороны. Конь этот бешеный понес санки и бил [их] по оврагам и буеракам, пока бегим не погибла. [Поэтому] узбеки говорят:

„Тай-Дуглы-бегим убил Хызр-хан“. Обстоятельства этого таковы, [как изложено]”[81]. Так погибла Тайдула, так сгинула Золотая Юрта Узбека.

Йуз-Орда. В “Бахр ал-асрар” зафиксирован особый термин “Йуз-Орда” (каз. Жуз-Орда. — В. Ю.): “Что касается Бахадура, сына Шайбан-хана, ...он вместо отца стал главенствовать над элем и улусом. Повелев собраться близким родственникам, племенам и четырем каучинам, он выбрал для зимовок и летовок Ак-Орду, которая известна также как Йуз-Орда”[82]. В другой рукописи “Бахр ал-асрар” имеется еще одно известие о Йуз-Орде: “[Бахадур] для зимовки и летовки избрал Ак-Орду, которая известна под [названием] Йуз-Орда, считал своим обязательным и непременным долгом подчинение и повиновение потомкам Тукай-Тимур-хана, которые были известны под именем ханских сыновей (букв. 'ханский сын'. — В. Ю.), и в течение жизни не убирал ногу из того круга [повиновения] ”[83].

Термин “Йуз-Орда”, по понятным причинам, уже привлек к себе внимание исследователей. Состоит он из тюркских слов йуз 'сто', 'сотня' и слова орда. Состоялся обмен мнениями. Б. А. Ахмедов перевел его как 'сто орд'[84]. Грамматически перевод верен, но не единственно возможен. Если обратить внимание на состав таких названий, как Белая Орда, Синяя Орда, Серая Орда, Золотая Орда, то нетрудно установить их модель: центральным в этих словосочетаниях является слово орда, к которому прилагается детерминатив-определитель, указывающий на особые свойства этой орды. По этому же принципу построено и словосочетание Йуз-Орда: здесь также одна орда, к которой приложен детерминатив йуз. Последний не может быть переведен как 'сто', так как в этом случае мы получим именно “сто юрт”, а ведь речь идет только об одной юрте-орде. Поставленным условиям отвечает перевод 'Орда-Сотня', который и был предложен нами в печати[85]. С этим переводом согласился теперь и Г. А. Федоров-Давыдов[86]. Ранее он принимал перевод “сто орд”[87].

Но почему Улус Тука-Тимура получил название Орда-Сотня? Допустимо предположение, что произошло это потому, что Тука-Тимур получил 100 юрт-хозяйств собственно монголов из тех 4000 монголов-воинов[88], которые были выделены Чингизханом Джучи. Основные контингенты монголов Чингиз отдал, естественно, Бату и Орда-Эджену. Все же прочие сыновья Джучи получили, вероятно, только по 100 монгольских юрт-хозяйств. Традиция наделения тюркской знати сотней хозяйств известна еще из древнетюркских рунических памятников[89].

Можно полагать, что этот институт действовал и в Улусе Джучи. Поэтому термином “Йуз-Орда” обозначался, возможно, не только Улус Тука-Тимура, но и улусы других сыновей Джучи, ранг которых был равен рангу Тука-Тимура. Если сказанное верно, то термин “Йуз-Орда” и, по-видимому, сокращенное йуз/жуз является в Дашт-и Кыпчаке столь же давним, сколь и “Белая Орда” и “Синяя Орда”. Древность же его вообще у тюркских народов доходит, но меньшей мере, до середины 1 тысячелетия н. э.

Иное толкование названия Йуз-Орда предложил Т. И. Султанов. По его мнению, слово йуз/жуз употреблено в Йуз-Орда не в прямом значении 'сто', а в метафорическом смысле — 'основная, главная Орда', в результате чего “получается логически ясная характеристика термина „Ак-Орда“”[90]. Т. И. Султанов, как и некоторые другие исследователи, принимает за бесспорное то, что автор “Бахр ал-асрар” в буквальном смысле отождествляет Йуз-Орду и Ак-Орду. Между тем Махмуд ибн Вали хотел только сказать, что Улус Тука-Тимура в его, Тука-Тимурово, время располагался на землях Белой Орды, и не более. По нашему мнению, из соответствующих высказываний Махмуда ибн Вали не вытекает, что для него Йуз-Орда и Белая Орда были синонимами и равновеликими категориями. Кстати, Махмуд ибн Вали в этом случае продолжил ошибочную традицию помещения Белой Орды на востоке, которая в данной группе источников восходит, вероятно, к “Анониму Искандара”.

Без внимания осталось указание “Бахр ал-асрар” на то, что потомки Тука-Тимура носили титул “хан оглы” 'ханыч', 'ханский сын'. Употребление в персоязычном тексте этого тюркского словосочетания-титула имело особый, глубокий смысл. Термин этот был таксоном вполне определенного уровня в иерархической номенклатуре Чингизидов в Дашт-и Кыпчаке. Условно его можно передать титулом “принц”. Автор “Бахр ал-асрар” хотел этим подчеркнуть, что ни Тука-Тимур, ни его потомки, по решению Чингиза и курултаев, не имели в Дашт-и Кыпчаке прав на достоинство хана.

Если в Европе титул “принц” и подобные ему предполагали право на наследование трона государства или высокого титула отца или другого предка, то звание “хан оглы” в данном случае указывает на то, что его носители таким правом как раз не обладали. Их наследственным уделом было положение “ханычей” без надежды стать верховным правителем.

Сам Тука-Тимур назван в “Бахр ал-асрар” ханом задним числом — ханом он не был. “Бахр ал-асрар” — сочинение аштарханидской, т. е. в конечном счете тукатимуридской историографии, что, возможно, и объясняет приписывание Тука-Тимуру того, чем в действительности он не обладал. И тем не менее сила воздействия мощной шайбанидской историографии на “тщедушную” тукатимуридскую была столь велика, что Махмуд ибн Вали, не сознавая, вероятно, своего промаха, говорит о поведении Шайбанида Бахадура в Улусе Тука-Тимура как в собственных владениях.

Таким образом, передача значения Йуз-Орды как “основной, главной Орды” теряет доказательную силу.

Когда потомки Тука-Тимура возглавили Казахское ханство (ханства), слово йуз/жуз стало, по-видимому, его обозначением[91].

Заметим, кстати, что употребление в названии Иуз-Орда слова *** йуз 'сто' именно в такой графической передаче, отражавшей реально-этимологическое звучание, снимает вопрос о возможности соотнесения названия жуз с арабским словом )*** джуз, или *** джузв 'часть'[92].

В заключение добавим, что числительное йуз 'сто', 'сотня', его производные и лексикализовавшиеся словосочетания, возникшие на его базе, равно как и ряд других числительных, довольно активно участвовали в формировании тюркской этнонимии, абстрактной номенклатуры структурно-иерархической терминологии родоплеменной организации тюрко-монгольских объединений, союзов, народов, общественно-политической и военно-административной терминологии.

1. Йуз 'сто', 'сотня'. Слово это прежде всего стало обозначением военно-тактической единицы — сотни, так же как и административно-хозяйственного подразделения, включавшего в себя сто хозяйств (юрт, дворов) или обязанного выставлять или содержать сто воинов. Корни этого явления уходят в глубокую древность и связаны с тем, что у тюрко-монгольских и других народов евразийских степей преобладали структуры, основанные на десятеричной системе.

Как переосмысление “сотни” в связи со складывавшимися родоплеменными структурами в конкретных обстоятельствах слово сто (сотня) переосмыслялось в собственное имя родоплеменного коллектива, т. е. становилось этнонимом. Племя или род йуз (юз) в этом и других фонетических вариантах обнаруживаются в истории ряда народов[93].

Особым путем семантического развития этого слова следует признать приобретение им значения составной части, на которые делился казахский народ, о чем упоминалось выше.

2. Йузлик 'сотня'. У огузов-туркмен стало термином, обозначавшим один из уровней туркменской иерархии родоплеменной структуры. Абу-л-Гази сообщает: “У Огуз-хана было двадцать четыре внука, которые родились у его шести сыновей от законных жен. Кун-хан посадил их по двое в отдельные палатки; они составили двенадцать [болуков]. Потомство, народившееся от этих двенадцати [болуков], назвали йузлик. Это потому, что лицевая (йуз) часть всякой вещи лучше ее оборотной стороны, и, следовательно, йузлики это те, кто обращается к лицу ***(йуз) иля и народа (халк)”[94]. По поводу толкования, которое дал Абу-л-Гази в данном случае слову йуз, А. Н. Кононов совершенно справедливо пишет, что “этот термин имеет прямую связь не со значением 'лицо', как полагает Абу-л-Гази, а со значением 'сто'...”[95].

3. Йузбеги 'бек-сотник', 'бек, командовавший (или управлявший) сотней'. Известная должность (чин) в следующем восходящем ряду военных и общественно-административных званий: онбеги 'бек-десятник', йузбеги 'бек-сотник', кошунбеги 'бек кошуна', минбеги 'бек-тысяц-кий', тумэнбеги 'бек тумана (тумена, тьмы)', 'бек десятитысячник'. Имеется много других должностей-званий, в состав которых входит слово бек, например: тугбеги 'знаменный бек', кушбеги 'сокольничий' (существует также мнение, что последний термин следует правильно произносить как кошбеги, а переводить как 'квартирмейстер') и др.

В источниках, однако, встречается такое употребление термина “йузбеги”, которое заставляет усомниться в том, что он всегда должен переводиться словами бек-сотник или синонимичными ему. Например, в тюркоязычном сочинении “Таварих-и гузида-йи нусрат-наме” встречаются такие выражения как “йузбеги гор Огуз (Окуз) Кушчи-йузбеги”[96], или “Чакмак (Чикмак)-йузбеги”[97]. Значительность сана названных лиц, что вытекает из контекста, не позволяет принимать их за обычных сотников. По-видимому, истинное общественное, административное или военное положение этих лиц было иным и его еще предстоит выяснять. Известную параллель в изменении семантики слова йузбеги в приведенных примерах можно найти в изменении значения слова онбеги у туркмен, где оно стало обозначением начальника[98].

Из разбора значений слова йуз и его производных можно сделать вывод, что выявление его истинного значения, причин семантических сдвигов в каждом особом случае требует сугубо индивидуального подхода и совершенно конкретного текстологического и исторического анализа.

Подводя итог сказанному, приведем следующую цитату из работы Ю. А. Зуева, который предпринял еще одну попытку продвинуться вперед в решении проблемы жузов: “Дискуссии, посвященной данному вопросу, отведено уже немало страниц в ученых изданиях, однако общего мнения на этот счет из-за отсутствия конкретных письменных свидетельств пока не достигнуто. По этой же причине большинство опытов реконструкции ранней истории жузов и их семантики основывается на отыскании более или менее созвучных фонетических параллелей слова жуз в исторических документах без привлечения контекста, поэтому заключения, сделанные таким путем, лишены научной доказательности”[99].

Действительно, новых свидетельств употребления в источниках термина йуз/жуз после выхода в свет работы В. В. Вельяминова-Зернова, от которой ведет свой отсчет Ю. А. Зуев, найдено не так уж много, но они есть и введены в научный обиход, например сведения об употреблении в источниках названия Йуз-Орда, которые мы приводим. Поэтому правомерным является утверждение, что в решении проблемы жузов наметился определенный сдвиг.

Что касается отыскания “более или менее созвучных фонетических параллелей слову жуз в исторических документах”, то следует сказать, что специалисты ищут прежде всего не фонетические созвучия, а само слово йуз / жуз и ведут поиск сдвигов его семантики в сторону специфического казахского значения жуз. Но не пренебрегают они и фонетическими параллелями, исследуя их с соблюдением правил исторической фонетики и семасиологии. Работа Ю. А. Зуева может служить иллюстрацией применения такого, безусловно, правомерного, исследовательского приема.

Увлеченный собственными гипотезами и концепциями, часть которых вызывает интерес, Ю. А. Зуев, конечно же, несправедлив и неточен в утверждении, что в большинстве исследований проблемы жузов не привлекается контекст изучаемых источников.

Орды Большая, Средняя, Малая. В проблеме такого наименования орд выявляется несколько аспектов. Во-первых, почему они получали названия больших, средних, малых, т. е. каким было первоначальное значение этих детерминативов и каким стало впоследствии. Во-вторых, когда возникли эти названия. В-третьих, сколько их было в разных конкретных случаях.

Для выяснения этих вопросов, естественно, следует обратиться к более раннему времени, ко времени их возникновения. При этом выявляется, что все вышеназванные аспекты проблемы в их конкретных проявлениях могут быть удовлетворительно решены в рамках послемонгольского времени. С такими же вопросами сталкивается и исследователь более раннего времени, но в целом и в предмонгольское время они принципиально решаются так же, как и для времени после татаро-монголь-ских завоеваний.

Прежде всего нужно сказать, что слова большая, средняя, малая (меньшая) в приложении к ордам-ставкам и ордам-объединениям означают их иерархию в системе господства-подчинения в разных планах, но не по времени возникновения. С момента появления орд, или, жузов, такая последовательность может иметь связь, но не причинную, а сопутствующую[100].

Например, главная, старшая ставка Чагатаидов в долине реки Или именовалась ***Улуг-Иф[101](Улуг-эв) 'Старшая Орда-Ставка', 'Старшая Юрта', 'Старший Дом'. Смысл этого названия в том, что это была главная ставка среди прочих ставок Чагатаидов. Имели ли ставки других Чагатаидов наименования средняя, младшая и т. п. или они назывались по имени возглавлявших их Чагатаидов, мы не знаем, да это и несущественно, так как главное в том, что Улуг-Иф именовался так потому, что он главенствовал над ставками других Чагатаидов.

Большой Ордой называлась ставка поздних ханов Золотой Орды. И в этом случае слово большая означало 'старшая', так как ханы, возглавлявшие эту ставку, претендовали на политическое старшинство в отношении других ставок-орд, которых стало много.

В 50-х гг. XVI в. распалась Ногайская Орда, кочевавшая на степных просторах от Волги до Иртыша. В результате выделились Большие Ногаи, Малые Ногаи (Казиев Улус), Алтыульские Ногаи (Улус Шести Сыновей алты ул; по-русски его иногда называли Улус Шти Братьев, т. е. Улус Шести Братьев)[102], а позднее и другие ногайские орды. Это были две новые ногайские орды. Из них одна была старшей, другая — младшей. Еще одна имела особое название — Алтыульская, или Шести Братьев, иначе — Джембойлукская Орда. Большие Ногаи были по той причине Старшей Ногайской Ордой, что их правитель Мурза Исмаил был старшим по положению среди своих братьев — ногайских мурз, потомков Едыгея. Хотя и Малые Ногаи, и Алтыульский Улус, и другие были фактически независимыми ордами, тем не менее старшей среди них по своему рангу, хотя и номинально, была все-таки Большая Ногайская Орда.

Таким образом, из приведенных примеров явствует, что в тюрко-монгольском объединении могла быть всего лишь одна Большая/ Старшая Орда при наличии признававших ее верховенство других нескольких орд. Могли быть Большая/ Старшая и Малая/ Младшая Орды. Но могли быть и три орды — Большая/Старшая, Средняя и Малая/ Меньшая/Младшая. Наличие трех орд, имеющих каким-то образом связывающие их имена, было лишь частным случаем структурной организации крупных кочевых объединений. Раскрытие организационной системы таких объединений может быть достигнуто лишь анализом разных по составу объединений, а не только трехсоставных. Верховенство одних орд признавалось другими, которые могли называться какими-то особыми именами, не обязательно отражавшими их иерархию. Что касается старшинства орд, то оно устанавливалось в соответствии с тюрко-монгольскими традициями, в основном по старшинству родственников из правящего рода, которое определялось порядком местничества, но иногда и по завещанию-распоряжению покойного верховного хана/ кагана или бия, т. е. на основании тех принципов, которые пытался насадить Чингизхан, а также на основании тех, которые отстаивал, иногда в противоположность заветам Чингизхана, но авторитетом его имени, его “золотой” род.

Названия Большая, Средняя, Младшая Орды следует признать, безусловно, не зависящими от численности входивших в их состав людей. Фактическое положение дел противоречит такому допущению.

О времени появления в Дашт-и Кыпчаке и причинах употребления слова йуз/жуз в качестве термина, обозначавшего ставку (или ставки) Тукатимуридов, и, вероятно, группировку племен вокруг Йуз-Орды, мы говорили выше.

В дальнейшем, в связи с разделением жуза на три части, появились и дополняющие названия — Старший, Средний, Младший Жузы, по русским источникам — Большая, Средняя, Малая Казачьи Орды.

Мнение о древности деления казахского этноса на три жуза бытует в среде историков Казахстана достаточно давно[103]. Зиждилось оно на генеалогии казахских племен и преданиях о ханах Хакк-Назаре, Тауке и других. Совсем недавно первым годом достоверного упоминания в источниках жузов назывался 1731 г.[104] Нам удалось установить, что таким годом может быть назван 1616 г.[105] С тех пор более ранней даты установить не удалось. Нам кажется, однако, что углубленное изучение источников непременно принесет положительные результаты. Вспомним, что три жуза (каз. уш жуз) в переводе означает 'триста'. Именно это число обыгрывается иногда в источниках, рассказывающих о казахах. Так, Бабур писал, что у казахского хана Касыма было триста тысяч войска[106]. В одном из персоязычных источников засвидетельствован приход казахского хана и 300 султанов в Среднюю Азию. Количество примеров можно увеличить. Полагаем, что среднеазиатские авторы осмысляли выражение уш жуз как 'триста', или 'три сотни' казахов. Разумеется, в источниках имеются указания и на иную численность казахов, действовавших в конкретных ситуациях. По-видимому, не все числа, содержащие в себе “три сотни”, всегда отражали понятие “три жуза”. И тем не менее встречающееся в источниках числительное триста, три сотни при упоминании о казахах иногда являлось, вероятно, своеобразным переводом-переосмыслением казахского понятия “уш жуз”. На этом пути стоит вести поиск. Он может привести к открытию прямых известий о жузах до 1616 г.

Но сколько было жузов — два или три — в то время, когда началось деление единого жуза на отдельные жузы, если исходить из этой идеи?

Заметим, однако, что существует противоположное мнение, которое высказал А. П. Чулошников, солидаризируясь с М. Красовским: он полагает, что не три жуза образовались в результате деления первоначально единого казахского народа, а единый казахский народ образовался из слившихся воедино трех ранее независимо существовавших частей, которые или прежде были жузами, или в новом едином народе стали его составными частями — жузами. При этом предполагается, что вначале объединились Старший и Средний Жузы и лишь некоторое время спустя к ним присоединился Младший[107]. Или мы неправильно понимаем А. П. Чулошникова, или следует полагать, что объединившиеся первоначально жузы, которые предусмотрительно приняли названия Старший и Средний Жузы, заранее “планировали” присоединить к себе какую-то группу племен, для которой “резервировали” название Младший Жуз. Такое предположение абсурдно по крайней мере в одном отношении: ведь первоначально объединившиеся две группы племен, естественно, должны были назвать себя Старшей и Младшей Ордами (Жузами). В противном случае мы должны приписать предводителям двух первых жузов такую прозорливость, которая подстать пророкам. Справедливости ради следует признать, что в рассуждениях А. П. Чулошникова мог быть совершен промах не по существу, а чисто словесного свойства. Действительно, вначале могли объединиться две группы племен, которые стали Старшим и Младшим Жузами, а затем к ним могла присоединиться третья группа, которая естественным образом получила название Среднего Жуза.

Однако такое предположение трудно принять. А. П. Чулошников считает, что образование союза трех жузов произошло при Хакк-Назар-хане, а тот был убит в 1580 г. Между тем первое упоминание Старшего Жуза относится к 1616 г. Если учесть существование в структуре казахского народа трех жузов, то, видимо, более естественным будет осторожности ради предположить (в свете вышеизложенных фактов возникновения племенных объединений с названиями Старший и Младший), что в 1616 г. как минимум существовал уже и Младший Жуз. Между прочим, именно такую осторожность и проявляет Т. И. Султанов[108].

Сообщение о Старшем Жузе в 1616 г. имеет, однако, такой характер, что предполагать его недавнее возникновение трудно. Можно добавить, что когда писал А. П. Чулошников, это известие еще не было введено в научную литературу. Для А. П. Чулошникова временной разрыв между первым упоминанием жузов по известным в его время источникам (1731 г.) и данными преданий о Хакк-Назар-хане был слишком велик, и можно было предполагать, что в этом промежутке происходило множество любых событий. Для таких предположений в наше время хронологические возможности сузились до предела. И затем само обнаружение указания источника на существование в 1616 г. Старшего Жуза не является ли достаточно красноречивым предупреждением!?

После смерти в 1598 г. хана Таваккула казахским ханом стал его младший брат Есим. Одновременно с ним казахским ханом был некий Бахадур. В персоязычном сочинении “Та'рих-и Шайбани”, которое идентично “Мусаххир ал-билад” Мухаммадйар бен Араб катагана, приведены сведения о том, что осенью 1603 г. Бахадур-хан совместно с Есимом боролся против ставленника каракалпаков в Туркестане лже-Шайбанида Абд ал-Гаффар-султана и потерпел поражение. Абд ал-Гаффар овладел Туркестаном, Сайрамом, Ташкентом, Ахсикентом, Андуганом/Андижаном. Весной 1605 г. Бахадур и Есем внезапно напали на лже-Абд ал-Гаффара в Кара-Камыше под Ташкентом, Есим убил Абд ал-Гаффара, и казахи вновь овладели присырдарьинскими городами, Ташкентом и Ферганой[109]. В русских документах от 1617 г. сообщается: “И Топинского государства люди им сказывали, что в Топинском государстве 2 царя: одному имя Ишим, а другому имя Баатырь... А говорят-де про те государства, что то прямая Казачья орда ...”[110].

Также одновременно с Есимом и Бахадуром казахским ханом был Турсун-Мухаммад, который по “Бахр ал-асрар”, около 1613/14 г. стал ханом в Ташкенте[111]. Более подробно об этих событиях рассказывает персоязычное стихотворное сочинение “Имамкули-хан-наме” (“Имам-кули-ханова книга”) Сухайла, которое, вероятно, послужило источником для “Бахр ал-асрар”. В “Имамкули-хановой книге” сообщается, что Турсун-Мухаммад оказал поддержку Аштарханиду Имамкули-хану, в результате чего Есим и другие казахские владетели были разбиты, потеряли Фергану и некоторые присырдарьинские владения[112], а Есим со своими родственниками вынужден был уйти в Восточный Туркестан[113]. Появился он в Восточном Туркестане после смерти хана Могулии Шах Шуджа ад-Дин Ахмада, случившейся около 1617 г.[114], ушел же снова в Ташкент, пробыв в Восточном Туркестане около шести лет, т. е. примерно в 1623 г.[115] После возвращения Есим около 1628 г. убил Турсун-Мухаммада и вновь укрепился в присырдарьинских районах.

Также одновременно с Есимом казахским владетелем в Фергане был Абулай-султан. Русские документы называют его “Савранским... Казацкие орды... царем Аблаханом”[116]. (В данном случае он именуется Аблаханом потому, что именно так он титуловался населением Казахстана и Средней Азии. Русские же наделили его званием царя. Царский титул на Руси, как известно, присваивался татаро-монгольским ханам, а также ханам, правившим отдельными частями бывшей Монгольской империи, в том числе среднеазиатским и казахским ханам. Не позднее 1616 г. “бухарский царь Имямкули савранского царя Аблахана с его городов согнал, а побежал деи в Казацкую орду, а на его деи место посадил на Савране и на иных городах посаженика своего Турсана-царевича (т. е. Турсун-Мухаммад-хана. — В. Ю.)”[117]. В свете приведенных данных сомнений в том, что Абулай являлся ханом, быть не может. “Имамкули-хан-наме” Сухайла называет также казахскими ханами в первые два десятилетия XVII в. Али, Назара, Кучика...

Таким образом, в 10-х и 20-х гг. XVII в. у казахов одновременно были ханами Есим, Бахадур, Абулай, Турсун-Мухаммад, да кроме того ханами называются еще Али, Кучик, Назар[118]. Такое множество ханов, правивших одновременно, могло быть только в том случае, если казахский народ был разделен на несколько политических единиц. В политическом смысле в конце XVI — начале XVII в. казахский народ не был един. Поэтому неоправданными, во всяком случае неосторожными по отношению к этому времени являются такие высказывания, как “Казахское ханство”, “узурпация власти”, “верховный хан” и под. Положение усугубляется тем, что в источниках ханы нередко называются султанами, а султаны — ханами. Одним словом, ситуация была такова, что с большой долей уверенности можно говорить, что жузы существовали уже в конце XVI в. Следовательно, известия источников как будто подводят к выводу, что жузы действительно образовались примерно во время правления Хакк-Назара. Но и этот вывод признать окончательным трудно, если учесть, что Корей и Джанибек оба были ханами, Касым-хан оспаривал власть у Бурундук-хана и т. д.

Можно сказать, что историк имеет достаточно прочные основания утверждать, что в конце XVI в. жузы уже были, но, памятуя об этом, обязан продолжать поиск, так как вероятность обнаружения известий о более раннем существовании жузов стала очень высокой.

К сказанному добавим, что к настоящему времени накоплено столько данных по истории казахского народа XV—XVIII вв., что не может быть места взгляду на казахскую историю как на прерывистый процесс развития разрозненных групп казахов, а это совершенно уже подрывает основания, на которых возникли воззрения М. Красовского и А. П. Чулошникова.

Причина разделения казахского народа на три жуза, как мы вслед за В. В. Бартольдом и другими историками считаем, “диктовалась хозяйственно-экономическим районированием Казахстана, базирующемся на географо-климатических признаках”[119]. Мы полагаем, что общие экологические факторы, на которые наложились параметры социально-экономические и общественно-политические, обусловили появление жузов и, как следствие, более стабильное воспроизводство жизни.

Для более подробного ознакомления с разными точками зрения на время и причины возникновения жузов мы отсылаем читателя к известным обзорам проблемы[120].

Рассмотрение причин возникновения трех жузов определило появление новой гипотезы, которую ее автор обосновывает древней триальной системой организации кочевых союзов племен и народов: “Внешне институт триальнои организации сходен с трехродовым союзом, или кольцевой связью племен, когда каждый род из трех выступает родом тестя по отношению к одному партнеру и родом зятя по отношению к другому. Однако здесь связь осуществляется только по отношению к каганскому, центральному роду со стороны двух других, брачащихся с ним, но автономных друг к другу. Эта система межродовых брачных связей, названная нами этническим триумвиратом, накладывалась на систему военно-тактической организации у древних кочевников Азии с обозначенным делением на левое крыло — центр — правое крыло.

Разумеется, нельзя проводить прямую параллель между известиями, восходящими к столь глубокой древности, и явлениями послемонгольской эпохи. Но нельзя и вовсе отрицать действия могущественного фактора традиции. В период создания казахской государственности, несомненно, выступавшей преемницей предшествовавших традиций, их консервативная сила материализовалась в виде триальнои системы военно-племенной организации, хотя о ее содержании к этому времени напоминали лишь слабые реминисценции прежних социальных институтов”[121].

Скажем сразу, что мы считаем концепцию триальнои организации племен в послемонгольский период искусственно сконструированной и надуманной. Да и существование ее в древности, в домонгольскую эпоху, считаем сомнительным и требующим доказательств системно-структурного характера на основе возможно более полного охвата конкретных фактов истории, говорящих “за” и “против”, без какого-либо их выбора.

Проблема, поднятая Ю. А. Зуевым, достаточно серьезна. Это видно хотя бы из того, что его гипотеза уже используется в практике исследовательской работы. С ее помощью, например, пытаются объяснить трехсоставный характер казахской народности, т. е. происхождение и существование трех казахских жузов, В. В. Востров и М. С. Муканов. Хотя они и прибегают к оговоркам о невозможности прямых параллелей между явлениями этнической истории до-и послемонгольского времени, как и Ю. А. Зуев, тем не менее они приняли ее на вооружение, также не будучи в состоянии найти аргументы в пользу реального существования триальнои организации или хотя бы ее пережитков. Поэтому в качестве основной причины деления казахского народа на три жуза они все-таки называют природно-экологический и хозяйственно-экономический факторы, действие которых было усилено причинами социальными и другими.

Поэтому позитивное или негативное, но правильное решение вопроса относительно гипотезы будет полезным для уяснения сути общественного строя кочевых тюрко-монгольских и других народов Евразии в древности и средневековье.

Во-первых, отметим, что никаких систем, традиций или реминисценций триальной организации племен в послемонгольское время мы в истории народов Дашт-и Кыпчака не видим, так же как и сомневаемся в ее существовании во все предшествующие эпохи. Факты, долженствующие аргументировать триальную организацию, представляются нам в целом специально подобранными и особым образом истолкованными, вольно или невольно — это уже другое дело.

Во-вторых, для подтверждения существования института триальной организации Ю. А. Зуев приводит свыше десятка тюрко-монгольских “этнонимов с детерминантой три”[122]. Приведенная подборка производит довольно внушительное впечатление, но только потому, что рассматриваются лишь этнонимы, образованные при участии числительного три. Участвуют же в тюрко-монгольском этнонимообразовании и числительные четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять, тридцать, сорок, сто, тысяча, туман и другие. Некоторые из них в составе этнонимов встречаются не реже, чем три, а может быть и чаще. Чтобы установить это, достаточно обратиться хотя бы к известным работам Н. А. Аристова по родоплеменному составу тюркских народов[123]. Для того чтобы этнонимы с числительным три приобрели силу доказательства существования триальной организации, необходимо сплошное обследование тюрко-монгольской этнонимии, образованной с использованием числительных, с целью выявления ее системности и особого места этнонимов с числительным три в системе. Без такой предварительной работы можно, конечно, найти и триальную организацию и организации, основанные на числах “четыре”, “пять” и т. д. Одним словом, список этнонимов с числительным три до проведения такого обследования не имеет доказательной силы.

В-третьих, видеть корни триальной организации племен в трехкомпонентной военной организации левое крыло — центр — правое крыло невозможно потому, что трехсоставная военная организация возникала только как построение войска во время военных кампаний. В мирное время такой организации не существовало — были левое и правое крылья этноса или объединения племен, но центра не было. Ханская или каганская ставка отнюдь не была равной по своему значению, количеству принадлежащих к ней людей и прочим признакам центру военно-тактического построения войск кочевников. Проекция военного строя на социальный строй в данном случае не корректна. Опровержение нашего утверждения требует убедительных доказательств существования центра, т. е. аргументированного исследования по поводу значимости центра в мирное время. Между тем Монгольская империя, как и другие степные образования в послемонгольское время, делилась на большее количество улусов, чем три. И ставок, равных по значению, было много, гораздо больше трех. В Монгольской империи были Улусы Джучи, Чагатая, Угедея, Тулуя, Хулагуидов в Иране и другие. Примерно такое же положение было и внутри улусов Монгольской империи, и внутри политических образований, возникших после ее распада.

В-четвертых, ответить на вопрос, почему существовало у “казахов деление на три жуза (“три сотни”) и соответствующее социально-иерархическое соотношение между ними: Улу (Большой, Старший), Орта (Средний) и Кши (Малый, Младший). Почему именно три (а не семь, как у эфталитов, и не восемь, как у киданей) и почему в такой последовательности: Большой — Средний — Малый”, значит ответить, почему Ногайская Орда разделилась на Больших и Малых Ногаев, а также почему из Ногаев выделилась Алтыульская Орда, а в дальнейшем и другие, значит действительно ответить на вышепоставленный вопрос об эфталитах и киданях, а также о многих других народах и объединениях в том же Дашт-и Кыпчаке. Почему, в самом деле, среди народов Дашт-и Кыпчака именно казахи разделились на три части? Почему, если в данном случае действовала система (традиции, реминисценции), действие это не было универсальным и не охватило все тюркоязычные народы Дашт-и Кыпчака? Полагаем, что все это имело место потому, что в конкретных условиях действовали конкретные причины, почему и результат был конкретным и специфическим. Разделение казахского народа на три жуза — лишь частный случай действия совокупности конкретно-исторических причин, что мы и пытались показать выше.

Полагаем, что ни традиционные идеологические системы, ни брачно-ритуальные традиции не лежат в основе выделения жузов. Во всяком случае влияния названных факторов на оформление структуры этносов евразийских степей в послемонгольское время обнаружить не удается. Считаем также, что деление кочевых коллективов на три, четыре и иное количество частей происходило прежде всего под давлением материальных условий жизни и лишь впоследствии получало идеологическое осмысление, точнее, мнимоидеологическое осмысление, которое в сознании людей приобретало права приоритета и исконности. Квази-идеологическому переосмыслению такого типа, как правило, сопутствовала народно-этимологическая, следовательно, ложно-этимологическая интерпретация или, по-другому, мнимоидеологическое обоснование становилось составляющей ложной народной этимологии. В наши дни излишний “интеллектуализм” некоторых исследований, настойчивый поиск обязательной “игры идей” за событиями давней и слабо обеспеченной источниковыми данными истории влечет за собой мену местами причин и следствий, невольное выведение базисных явлений из надстроечных.

Ю. А. Зуев считает, что “реально существенным в разрешении данной проблемы должен быть не поиск того или иного наименования, а выяснение исторической роли этнических компонентов в составе народа”[124]. Действительно, поиск наименований — не самоцель, на что уже неоднократно указывалось. Однако, чтобы выявить в источниках известия о тех или иных этнических компонентах, нужно искать, а искать можно только по их названиям или, в случае переименования, по другим наименованиям или описательным “этнонимозаменителям”[125], т. е. отталкиваться в поиске все-таки от имен. Есть ли другая методика выявления в источниках конкретных известий о конкретном этническом коллективе?!

Что подразумевается под выяснением “исторической роли этнических компонентов”? Их роль в истории до образования народа (этноса)? Судя по работе Ю. А. Зуева, имеется в виду это. Но на какую временную глубину? И если исследуется роль, скажем, найманов, аргынов, кыпча-ков, джалаиров, конратов, других компонентов в до-и послемонгольский периоды, то как быть с таким явлением, как множественность коллективов с такими наименованиями до их вхождения в казахский этнос? Иначе говоря, как выяснить, какая из нескольких групп, например, аргынов или найманов, известных нам по источникам, вошла затем в состав казахского народа? Из статьи Ю. А. Зуева не следует, что у ее автора на эти вопросы есть четкие ответы.

И, наконец, пожелание Ю. А. Зуева использовать для решения проблемы жузов казахские предания и легенды совпадет с общим мнением и опытом. Однако следует отметить, что, как правило, исследователи ищут и находят в устных источниках то, что подтверждает защищаемые ими тезисы, а то, что противоречит, обходят и не интерпретируют. Именно такова методика использования легенд и преданий в работах Ю. А. Зуева[126]. Но при таком подходе данными устных источников можно обосновать почти все. Мы хотим сказать, что необходима разработка научной методики использования известий преданий и легенд и не только известий, “подтверждающих” гипотезы, но и методики обязательного рассмотрения и опровержения противоречащих данных.

Мы привели лишь несколько напрашивающихся сами собой замечаний и возражений. Только убедительный ответ на эти и другие возможные возражения и вопросы позволил бы принять гипотезу Ю. А. Зуева в качестве полезного руководства в исследовательской работе.

Нашим убеждением является то, что решение некоторых аспектов проблемы жузов, все еще остающихся не до конца выясненными, возможно только на путях скрупулезного анализа конкретных данных источников различного характера и активного поиска и введения в научный обиход новых источников.

Мамаева, Ногайская, Крымская и другие Орды. Названия Мамаева Орда, Муратова Орда и многие подобные возникли по именам лиц, возглавлявших их фактически или номинально. Большинство их существовало недолго, до гибели возглавлявшего их лица. Люди такой орды обычно вливались в состав какой-либо другой орды.

Чтобы показать, как много неизвестного таится еще в истории Казахстана, в истории кочевых объединений и держав Восточного Дашт-и Кыпчака, мы расскажем об Орде Тенгиз-Буги из племени кыйат. Тенгиз-Буга был сыном Джир-Кутлу, полновластного владетеля левого крыла Золотой Орды, который, по сведениям некоторых источников, был убит Урус-ханом. В свою очередь Джир-Кутлу был сыном Исатай кыйата. Последний в источниках известен под именем Иса-гурген, или Иса-курэкан. Он был могущественным временщиком золотоордынского Узбек-хана. За заслуги Узбек-хан пожаловал Исатай кыйату всех Джучидов, кроме Шайбанидов. Эти Джучиды составили особый кошун и находились при Исатай кыйате на положении рабов или крепостных. От Исатая они перешли к Джир-Кутлу, а от Джир-Кутлу — к Тенгиз-Буге.

По сведениям “Чингиз-наме”, смутное время в Золотой Орде началось с воцарения Бердибек-хана (1357—1359).

В его время Кыйат Мамай увел часть людей Золотой Орды в Крым, а Кыйат Тенгиз-Буга — к низовьям Сырдарьи. Так появилась знаменитая Мамаева Орда и возникла не известная еще историкам Орда Тенгиз-Буги на территории Казахстана.

Тенгиз-Буга использовал Джучидов в качестве чернорабочих на строительстве мавзолея над могилой своего отца. Далее в “Чингиз-наме” следует авантюрный рассказ о перевороте, устроенном Джучидами. Кратко передаем его содержание.

Джучидам стало известно, что в орду-ставку Тенгиз-Буги приехал гонец. В орде состоялось совещание, на которое пригласили одного из Джучидов, по имени Кара-Ногай, или, кратко, Ногай. Другим его именем было Алп-Атгучу-бахадур, т. е. Великан-Стрелок-богатырь. Среди оставшихся Джучидов был некто по имени Букри-Ходжа-Ахмад, другим именем которого было Сагышы-Артук-Сайчи-орлан, т. е. Мудрый-Сайчи-оглан. Этот Мудрый-Сайчи-оглан разъяснил остальным Джучидам ситуацию. По его словам, гонец привез известие о смерти Бердибек-хана. В связи с этим Тенгиз-Буга устроил совет. На этом совете Тенгиз-Буга и его приближенные убеждали Кара-Ногая в том, что провозгласят его ханом, если тот даст согласие на истребление всех Джучидов. Кара-Ногай якобы согласился.

Джучиды устроили засаду и схватили вышедшего из орды Тенгиз-Буги Кара-Ногая. Когда ему обещали, что Джучиды в свою очередь сделают Кара-Ногая ханом, он рассказал о совещании в орде, и его слова полностью совпали со словами Мудрого-Сайчи-оглана.

Джучиды решили устроить переворот и на следующий день удачно его осуществили, убив Тенгиз-Бугу. Ханом был провозглашен Кара-Ногай. “Оба они, сын Мангутая Хызр-хан и Кара-Ногай, в один месяц стали ханами. Хызр-хан стал ханом в Сарае на его [Саин-хана] троне, а Кара-Ногай — на берегу [реки] Сыр в левом крыле”[127].

“Три года правил Кара-Ногай на берегах Сыра...”[128]. После его смерти ханом стал его младший брат Туглы-Тимур. Неизвестно, сколько лет он был ханом, но после его смерти ханом якобы стал Урус, сын Бадык-оглана, т. е. Урус-хан, основатель династии казахских ханов.

Историчность лиц и событий этого рассказа подтверждается таким источником, как “Сборник летописей” Кадыр-Али-бий джалаира[129]. Имена Джучидов из этого рассказа мы находим в родословных Джучидов, в разделе потомков Тука-Тимура.

Таким образом, Утемиш-хаджи сохранил для нас сведения об образовании на берегах Сырдарьи Орды Кыйата Тенгиз-Буги, о которой нам до сих пор ровным счетом ничего не было известно[130]. Если об Орде Кыйата Мамая известно очень много, то этим мы обязаны русским и некоторым другим источникам. Однако одновременно со смутным временем в Золотой Орде началось смутное время в Средней Азии, где оно закончилось с образованием государства Эмира Тимура. Поэтому среднеазиатские источники, т. е. основные источники по истории Казахстана рассматриваемого времени, сохранили крайне мало информации о событиях в степях Восточного Дашт-и Кыпчака.

В годы смутного времени степи жили, оказывается, бурной жизнью. На смену Орде Тенгиз-Буги пришли времена правления ханов-Джучи-дов из рода Тука-Тимура, но не той линии, из которой происходил Урус-хан. Имена некоторых из этих ханов нам известны и из других источников. Так, о Туглы-Тимуре (Туглук-Тимуре) мы знаем, что он был ханом, но в известных источниках он отождествляется с могулистанским ханом-Чагатаидом Туглук-Тимуром. В разъяснении, которое, дал Утемиш-хаджи к имени Туглы-Тимура на основании имевшегося на руках у хивинского Шайбанида Дост-султана дафтара, т. е. письменного источника, говорится: “Этот Туглы-Тимур стал великим государем. Он повелевал Самаркандом и Бухарой”[131]. Следовательно, дафтар также отождествляет Туглы-Тимура “Чингиз-наме” с могулистанским ханом Туглук-Тимуром.

Между тем рассказ из “Чингиз-наме”, являющийся разделом из степной устной историологии, не сообщает ничего о связях Туглы-Тимура и Туглук-Тимура могулистанского.

Мы вправе считать, что “Чингиз-наме” донесло до нас замечательный рассказ из предыстории казахских ханств, который историкам еще предстоит только проанализировать.

Такие орды, как Ногайская (Мангытская), Казачья (Казахская), Каракалпацкая, Калматцкая (Калмакская) и другие, получали свои названия как результат процесса формирования новых этносов из кочевников Дашт-и Кыпчака. Новые этносы складывались в основном из племен и родов так называемых кочевых узбеков. Последние же получили свое название от золотоордынского хана Узбека, одного из последних потомков Бату. Узбеками называлось население и Западного, и Восточного Дашт-и Кыпчака, а не только кочевники Восточного Дашт-н Кып-чака. Последнее мнение довольно широко распространено среди историков Казахстана и Средней Азии, но не соответствует действительности. Этноним узбек долее всего продержался именно в Восточном Дашт-и Кыпчаке, но это не основание тем не менее относить его только к населению восточной части бывшего Улуса Джучидов.

По поводу происхождения названия узбеков и их орд существует дискуссия, которая возникла давно, продолжается сейчас и далека от завершения. Заметим, что в названии населения Дашт-и Кыпчака “узбек” заложено любопытное явление, еще не получившее надлежащей оценки. В нем отразился процесс формирования огромного этноса на территории от Дуная до Иртыша. Сколь реален был этот процесс, до какого времени он продолжался и когда прервался, насколько далеко он зашел, какова была степень консолидации родов и племен, захватывал ли он широкие народные массы или получил отражение только в сознании господствующих слоев — это вопросы, все еще ждущие своего решения.

Несмотря на наличие определенных успехов в решении проблемы формирования большой даштикыпчакской узбекской общности, ее исследование тормозилось заметным негативным отношением к самой ее постановке и значительными трудностями теоретического и практического, объективного и субъективного характера. Проблема же эта не является надуманной. Она вполне реальна и сходна с проблемой формирования монгольской общности в процессе и после монгольских завоеваний в том смысле, в каком мы ее находим, например, в “Джами' ат-тава-рих” Рашид ад-Дина и в сложении которой (в сознании ли авторов “Джами' ат-таварих” или в действительности) участвовали не только монгольские, но и тюркские племена, быть может, последние в большей мере, чем собственно монгольские.

Такие же и сходные трудности существуют в изучении других орд, в названии которых присутствуют названия формировавшихся народностей. Решить вопрос о происхождении каждой из таких орд — это значит решить вопрос о сложении каждой из таких народностей. Многое на этом пути уже предпринято и достигнут большой конкретный результат, но масса частных и общих вопросов этой проблематики нуждается в доисследовании и даже в постановке.

Скажем лишь несколько слов о возникновении Казачьей Орды, т. е. в конечном счете о сложении казахской народности. О том, что казахи являются обособившейся частью большой даштикыпчакской узбекской общности, уже писали. Из этого вытекает, что предыстория казахов — в истории так называемых кочевых узбеков Дашт-и Кыпчака. Высказывалось мнение, что история казахов начинается не с откочевки Керея и Джанибека, а гораздо ранее. Если это так, то нужно искать не только причины, но которым казахи выделились из узбеков, но и те события, в которых это выразилось. Возможно, часть этих событий зафиксирована в вышеприведенном рассказе о Тенгиз-Буге и Джучидах.

Отметим один парадокс. Основатель династии казахских ханов Урус правил в то время, когда казахи не назывались еще казахами. Он правил узбеками. То же самое можно сказать и о некоторых его потомках. Лишь после откочевки Керея и Джанибека слово казак становится этнонимом, а казахские ханы оказываются действительно во главе казахов. Вскоре после этого слово казак распространяется в этом новом качестве на огромных просторах Восточного Дашт-и Кыпчака и Семиречья. Произошло переименование узбеков Восточного Дашт-и Кыпчака в казахов, сопровождавшееся некоторыми дополнительными процессами их этнической истории.

Таким образом, династия казахских ханов возникла как бы раньше, чем сложилась казахская народность, если исходить из того, что превращение слова казак в этноним знаменовало сложение народности.

Если внешние контуры этого процесса уже ясны, то все-таки существует еще путаница и неуверенность относительно исходного значения слова казак, а также порожденные М. Красовским, А. П. Чулошниковым и другими сомнения в том, когда слово казак впервые превратилось в этноним.

По поводу исходного значения слова казак, можно заметить следующее. Для того чтобы установить, какое значение имело слово казах, когда оно превратилось в этноним, не нужно знать всей его “семантической” истории. Чтобы прекратить дискуссию, достаточно знать, какое конкретно значение послужило семантической базой этнонима. А это значение установлено давно. Оно в обозначении лица, ведущего образ жизни казака, действующего в качестве казака, представляющего институт казачества у тюркских народов. Переводов этого слова предложено много. Можно сказать, что все эти переводы верны и в то же время неверны. Переводы правильно характеризуют какую-то сторону деятельности казака, оставляя нераскрытыми другие. Иными словами, слово казак непереводимо. Поэтому русские и восприняли его, не переводя.

Что касается того, для обозначения какого коллектива впервые было использовано слово казак в качестве этнонима, то можно сказать, что в наше время какие-либо колебания или сомнения по этому поводу уже неуместны. Таким коллективом были люди, сопровождавшие Керея и Джанибека в откочевке и присоединившиеся к ним в Семиречье несколько позднее. История превращения нарицательного имени казак в этноним начинается с прецедента этой откочевки.

Все другие случаи использования слова казак для обозначения отдельных лиц или групп кочевников Дашт-и Кыпчака не обнаруживают его превращения в этноним. Таких случаев было множество до откочевки Керея и Джанибека и после нее. Даже используя цитаты из источников в этой статье по другим поводам, мы в двух случаях невольно привели свидетельства о тюркских коллективах казаков, но не казахов. Во-первых, это казаки в цитате из “Чингиз-наме”, для которых Хызр-хан разломал Золотую Юрту Узбек-хана. Во-вторых, это казаки-шибаны и казаки-ногаи, которые вместе с Шайбанидом Иваком (Ибаком) напали на Белую вежу (Белую орду-ставку) золотоордынского хана Ахмада в цитате из “Устюжского летописного свода”. Примеры можно умножать и умножать. Но только откочевка Керея и Джанибека наполнила слово казак этническим содержанием. Говорят и пишут иногда, что нельзя переоценивать значение откочевки. Но нельзя и недооценивать. Хотя бы потому откочевка Керея и Джанибека имеет выдающееся значение в истории казахского народа, что именно она дала ему его имя. Но было ли это событие началом или венцом формирования народности или какой-то иной фазой процесса — это еще подлежит доисследованию, хотя априори или исходя из некоторых фактов можно полагать, что начальные этапы сложения собственно казахского этноса предшествовали принятию имени казак. Нельзя забывать, что на Востоке, в том числе отчасти и в евразийских степях, складывавшиеся и уже сложившиеся этносы типа народности веками обходились без обобщающего имени. Задача заключается в том, чтобы суметь увидеть в потоке фактов событийной истории признаки консолидации этносов, а не вовлекаться в эмоциональный диспут на основе общелогических или умозрительных посылок.

Таким образом, происхождение названия орды по этнониму непосредственно связано с происхождением народности (этноса), с обстоятельствами ее зарождения и оформления. В полной мере это видно и из истории названия Казачья Орда.

Что же касается названий таких орд, как Волжская, Заяицкая, Перекопская, Крымская, Залесская, Городецкая, Джембойлукская, то их возникновение связано с обособлением определенных кочевых коллективов на определенной территории и закреплением территорий за этими коллективами. Этимология таких названий прозрачна, и их проблема — это прежде всего проблема не названия, а причин и времени обособления и последующей судьбы орд — этнических коллективов.

Несколько слов скажем о Джембойлукской, иначе Алтыульской Орде, или Орде Шести Братьев. Название джембойлуки может быть переведено, как 'люди, живущие по реке Эмба', где действительно находились кочевья этой группы ногаев. Название Джем-Бой, или Джем-Бойы не одиноко, оно стоит в ряду значительного количества однотипных. Например, в “Шараф-наме-йи шахи” Хафиз Таныша река Сырдарья называется Талаш-Бой (или Талаш Бойы), т. е. 'Таласская река', или 'Река Талас'. Та же модель обнаруживается в названии Узбой, русла Амударьи, впадавшей в Каспийское море. Таких примеров немало. Везде в этих случаях слово бой имеет значение 'река' и является синонимом слов дарйа, су, эзен и других.

История названий орд по местам их кочевий — интересный объект исследования. Они возникали или только на тюркской почве, или только на русской, или заимствовались, обычно с какой-то перестройкой, из тюркских языков в русский. Были и обратные заимствования. Сама история названий таких орд — в значительной мере история отдельных тюркских коллективов, составлявших эти орды.

Интересно, что эти орды появлялись в результате разрушения тех, иногда гигантских, образований, которые возникали как следствие татаро-монгольских завоеваний и утверждения “мира по-монгольски”, т. е. как результат политики и продолжение идеологии чингизизма. Справедливо утверждение, что распад Монгольской империи и Улусов Чингизидов — результат освободительной борьбы покоренных народов. Действительно, центробежные силы в Улусах Чингизидов, в частности в Улусе Джучидов, были неодолимы. Социально-экономические, демографо-экологические и другие факторы ломали “Чингизово наследие”. Однако в самом этом процессе заложен парадокс. Против “Чингизова наследия”, т. е. против чингизизма, кочевые народы Дашт-и Кыпчака, да и многих других регионов, во главе которых стояли все те же Чингизиды, должны были бороться и боролись методами и средствами чингизизма, о чем говорилось выше. Разрушая Улус Джучидов, Джучиды обосновывали свои права, и прежде всего свое право устранения других Джучидов, интересами рода Джучидов, “разделом Чннгизхана”, следовательно самим чингизизмом. “Чингизизм против чингизизма” — вот одна из форм проявления освободительной борьбы тюркских народов против монгольского засилья и ига. После тюркизации монголов и Джучидов в Дашт-и Кыпчаке это была уже не собственно борьба против монголов, а борьба против установлении чингизизма. Да и почти любая другая, социальная и политическая борьба, вызывавшаяся объективным ходом исторического развития, проходила под лозунгами античингизизма, но и во имя чингизизма. Так продолжалось до тех пор, пока во главе орд-держав стояли Чингизиды и те господствующие слои, которые в своей практической деятельности руководствовались чингизизмом.

Поучительна в этой связи история Едыгея, фактического основателя Ногайской Орды. Продолжая политику Золотой Орды в отношении Руси и других покоренных стран и народов, он действовал на основании установлении чиигизизма и ради его восстановления и укрепления. Добиваясь политической самостоятельности и единовластия в Золотой Орде, он боролся против Джучидов, и это была борьба против чингизизма.

В борьбе против Чингизидов и чингизизма Едыгей и его потомки прибегли к испытанному средству. Они сфабриковали легенду о происхождении Едыгея от первых деятелей ислама. Тем самым Едыгей и его потомки получили статус саййидов, или ходжей. В связи с тем, что Едыгей настойчиво насаждал ислам в степях, можно сказать, что в борьбе против чингизизма он использовал и эту конфессию и тем самым повышал свой авторитет — авторитет мнимого саййида.

Однако в его эпоху еще не пришло время искоренения чингизизма. Сам Едыгей правил от имени подставных ханов-Джучидов. Это показывало, что чингизизм в степях был еще мощной силой. В источниках о Едыгее, его потомках говорилось, что были *** бири — хан, бири — бий 'один — хан, другой — бий'. И в это крылатое выражение вкладывался тот смысл, что хан был политическим фасадом, подставной, декоративной фигурой, а бий решал практические дела, был выразителем реальной власти.

Хотя Едыгей часто менял ханов, не считался с ними и немало их уничтожил, тем не менее он еще не мог отказаться от института ханской власти. Такое положение сохранялось и при нескольких поколениях его преемников — биях Ногайской Орды. С течением времени потомки Едыгея все-таки преодолели традицию и отказались от использования подставных ханов, т. е. решились и сумели преодолеть чингизизм.

Но не только в этом отношении Едыгей покусился на прерогативы “золотого” рода Чингизхана. Он заложил основы уничтожения политико-правовой системы чингизизма в степях. Древний термин “бий” и новые титулы “нурадин”, “кейкобад” (кейковат), “тайбуга” стали терминологическим выражением ее крушения.

Собственные решения Едыгея по разным случаям стали прецедентом, на котором зиждилось обычное право ногаев, да и некоторых других кочевых народов. “Право Едыгея” и “право Едыгеидов” были аналогом Ясы Чингизхана, яс других Чингизидов, да и прецедентов кодифицирования обычного права домонгольской эпохи.

Показательно происхождение вышеназванных терминов. “Нурадин” — это Нур ад-Дин, в народном произношении Нурадин, имя сына Едыгея, ставшее названием должности-титула наследника бия Ногайской Орды. “Кейковат” — также имя сына Едыгея, ставшее названием должности-титула второго после нурадина лица в Ногайской Орде. “Тайбуга” — имя бия Тай-Буги, сыгравшего значительную роль в истории Улуса Джучидов. Титул “хан” ушел из Ногайской Орды, а на его месте возродился старый степной титул “бий”, которым стал называться носитель верховной власти у ногаев. Русские передавали его словом 'князь'.

Казалось бы, произошла демократизация общественного строя ногаев. Но это было не так. Сущность власти Едыгея и его потомков аналогична сущности власти Чингиза до провозглашения его ханом (каганом). В Ногайской Орде, таким образом, обнаружилось движение вспять, к более архаичным формам организации власти. Причины — в истории Золотой Орды и самих ногаев. Ногайская Орда по сравнению с Золотой Ордой была более отсталым образованием. В ней, например, почти не было городов. В сознании господствующих слоев ногайского общества эти перемены отразились превратным образом, они осознавались как возврат к “золотому веку степной вольницы”, как восстановление основ родоплеменного строя, “нарушенных” предшествующими этапами исторического развития, протекавшими под знаком чингизизма. В действительности, однако, эти явления знаменовали возврат к более консервативным социально-экономическим отношениям, отношениям господства-подчинения, устраивавшим ту часть господствующих слоев, которая ориентировалась на кочевой образ жизни в степях и была противницей городской ориентации. Ногайская Орда была самым “кочевым” из кочевых образований Дашт-и Кыпчака. Идеологическое выражение последняя традиция получила в эпосе так называемого “ногайлинского” цикла.

Введение вышеупоминавшихся терминов не было словесной игрой. В формировании этой терминологической системы отразились процессы долгой борьбы против чингизизма, его поражения и формирования новой идеологии, на основе коренных идейно-психологических сдвигов в сознании ногайского общества. Эту новую идеологию и мировоззрение можно назвать “едыгеизмом”. Это был очередной степной идеологический и мировоззренческий переворот типа все того же “чингизизма” или “огузизма”.

Отталкиваясь от рассмотрения этимологии названий орд и некоторых аспектов их истории, мы хотели показать, что возникновение, развитие и исчезновение таких орд — это не просто история бесконечных и бессмысленных войн, растрачивавших людские, материальные и культурные ресурсы, но и история родов, племен, этносов, история с закономерностями, общими для всех народов, но в то же время и конкретная, специфическая. Часть этих этносов продолжает существовать в народностях и нациях нашей страны. Это была история людей!

Мы хотели также показать, что за внешней стороной истории степных народов находится внутренняя, история идеологии и мировоззрения. Если степные идеологические и мировоззренческие перевороты и были стадиально однотипными явлениями, то каждый из них был все-таки конкретным и своеобразным. Изучение этой “внутренней” истории поможет более глубоко понять смысл исторического прошлого бывших кочевников, понять изменения материального порядка, сопровождавшиеся этапом перестройки духовного порядка.

Одновременно на примерах из истории отдельных орд мы хотели показать и некоторые специфические и конкретные особенности протекания общего исторического процесса в степях.

ПЕРЕХОД ВЛАСТИ К ПЛЕМЕННЫМ БИЯМ И НЕИЗВЕСТНОЙ ДИНАСТИИ ТУКАТИМУРИДОВ В КАЗАХСКИХ СТЕПЯХ В XIV В.

Наша цель — описать некоторые события истории Казахских степей XIV в., а также показать на этом примере, сколь многое еще предстоит выяснить в истории средневекового Казахстана. В связи с этим ставятся некоторые вопросы прикладного и теоретического источниковедения.

В XIV в. в Восточном Дашт-и Кыпчаке установилась власть племенных биев, а затем особой династии ханов — потомков Тука-Тимура, 13-го сына Джучи. Искаженные имена этих ханов зафиксированы в сочинениях тимуридской и некоторых других историографии. Но в них не содержатся сведения о том, что это была особая династия, не выяснены ее происхождение, причины исчезновения. О возвышении же биев не упоминается совсем.

В результате многолетнего изучения из восточных письменных источников нами выведена особая классификационная группа, данные которой позволяют решить вышеуказанную проблему. К ней мы относим сочинения, донесшие до нас степную устную историографию Золотой Орды и государств, возникших после ее распада. Здесь мы используем термин “устная историография” для обозначения устного исторического знания кочевников Дашт-и Кыпчака[132].

К таким источникам мы относим “Таварих-и гузида-йи нусрат-наме” предположительно Мухаммад-Шайбани-хана (начало XVI в., Средняя Азия), “Чингиз-наме” Утемиша-хаджи (XVI в., г. Хива), “Сборник летописей” Джалаира Кадыр-Али-бия (XVII в., г. Касимов), “Шаджара-йи таракима” и “Шаджара-йи турк ва могул” Абу-л-Гази (XVII в., г. Хива) и др.

Предыстория вопроса о вышеупомянутых биях и Тукатимуридах восходит ко времени золотоордынского хана Тохты (иначе Токта, Ток-тага, Токтайга). Основным источником здесь нам послужило “Чингиз-наме”, которое фактически до сих пор все еще не введено в научный обиход. Лишь В. В. Бартольдом без какой-либо интерпретации были опубликованы небольшие отрывки из этого сочинения в переводе и пересказе.

По “Чингиз-наме”, Тохта (1290—1312) истребил своих сыновей и других потомков Саин-хана, т. е. Бату. Он страшился, что после его смерти они отберут “трон Саина” у его сына Эль-Басара. Но тот умер раньше отца, в 1309/10 г. Верховная власть в Золотой Орде, следовательно, должна была перейти к другой линии потомков Джучи. Это мучило Тохту.

Однажды Келин-Байалин, византийская принцесса и вдова Тогрула, младшего брата Тохты, также им убитого, ставшая по левирату женой Тохты, призналась, что у нее есть от Тогрула 14-летний сын Узбек. Опасаясь Тохты, она укрыла его в Черкесских горах. Тохта “за радостную весть подарил Келин-Байалин туман в две тысячи [человек]” и немедленно отправил за юношей 40 000 человек во главе с Кыйатом Исатаем и Сиджутом Алатаем. Но когда те возвращались с Узбеком, Тохта умер.

Этим воспользовался аталык Тохты Баджир Ток-Буга уйгур. Опираясь на свое сильное племя уйгур, он провозгласил себя ханом, хотя и был *** кара киши “черный человек”, т. е. простолюдин-нечингизид. Он взял в жены Келин-Байалин и других жен Тохты. По другой версии (которую Утемиш-хаджи посчитал нужным также привести в “Чингиз-наме”, хотя сам и расценивал ее как неверную), Баджир Тока-Буга — это имена двух людей: один — Баджир — из племени уйгур, другой — Ток-буга из племени нутин (?). Сам Утемиш-хаджи считал, “что имя его было Баджир, а прозвище — Ток-Буга”[133].

Узбек и его сподвижники узнали об этих событиях. Они послали гонца к Баджир Ток-Буге с изъявлением покорности, сами же искали способ уничтожить его. Тот, в свою очередь, направил к ним гонца с ложной вестью: “Я поступил так потому, что опасался, как бы кто другой до их [Узбека] приезда не поднял головы и пожелал ханства. Допустимо ли, чтобы возжелал я стать ханом, когда есть сын моего повелителя?! Пусть государь приезжают. Что ханство это, что народ — все принадлежит им!”[134]. Между тем Ток-Буга только ждал прибытия Узбека и его сторонников, чтобы немедленно их уничтожить.

О его замысле некто по имени Сангусун предупредил Исатая. Узбек и его спутники приняли меры и сумели уничтожить “узурпатора”. Утемиш-хаджи так рассказывает об этом. Когда они вошли в ставку, то сразу “ринулись на Баджир Ток-Бугу. Не успел тот подняться [с трона], как подскочил Исатай и рубанул его по шее [да так, что] голова его отлетела на целый шаг. Алатай насадил [ее] на кинжал, поднял высоко и когда закричал: “Вот голова вашего владыки! Не двигайтесь со своих мест!”, — все оцепенели и замерли [на своих местах]. Потом носили эту голову по куреням и возглашали: “Впредь да не смеют провозглащать себя ханами черные люди!”. Когда убили Баджир Ток-Бугу, подняли ханом Хазрат Узбек-хана, и воссел он на троне”[135].

В благодарность за верность Узбек-хан (1312—1341) отдал всех огланов-Джучидов с их нукерами и другими людьми “в кошун черному человеку” Кыйату Исатаю. Сделал это он якобы потому, что Джучиды уронили честь рода Чингизхана, покорно признав над собой власть простолюдина, Алатаю он выделил эль, состоящий из племени минг[136]. Из пожалованных ему Джучидов Исатай освободил лишь Шайбанидов, выделив им двусоставный эль из племен карлык и буирак и разрешив поселиться в юрте, который еще Бату пожаловал своему брату Шай-бану, 5-му сыну Джучи, в районе озера Ак-Куль в Восточном Дашт-и Кыпчаке.

Истреблял своих сыновей и других Джучидов также и Бердибек-хан (1357—1359), за что получил в Дашт-и Кыпчаке прозвище Керкин-Котан-хан. Делал он это якобы по наущению своего аталыка Канглы Тулубая, который из мести умыслил извести Джучидов, так как по приказу Джанибек-хана (1341—1357) был казнен его сын-разбойник Самай (Сумай?). Репрессии привели к смутам: Кыйат Мамай увел правое крыло узбеков, как называлось тогда все кочевое население Дашт-и Кыпчака, в Крым, а Кыйат Тенгиз-Буга, сын Джир-Кутлу, сына Исатая, увел левое крыло на Сырдарью, в том числе и кошун Джучидов. Из этого вытекает, что знатное племя кыйат, из рода борджигин которого происходил Чингизхан, в это время в Дашт-и Кыпчаке разделилось. Бердибек остался в Сарае лишь со своими “внутренними людьми”[137].

Утемиш-хаджи оставил интересный рассказ об использовании кошуна Джучидов Тенгиз-Бугой. Он писал: “Очень наглым и злым человеком был этот Тенгиз-Буга. Жестоко истязал и унижал он огланов этих, что были из потомства государей его. Например, когда решил он возвести мавзолей над отцом своим Джир-Кутлы, то заявил: “Быть им строителями” — и всю работу по [возведению] мавзолея поручил им, никого больше не привлекая. Даже воду подносить, кирпичи делать и подносить их приходилось им. Много мук приняли они: у одних спина превратилась в рану, у других — грудь, у третьих истерзаны была ноги. [Так] рассказывают. А впрочем, Аллах лучше ведает!

Кроме того, ежедневно утром приходили огланы эти и сидели в кругу перед дверьми [юрты Тенгиз-Буги]. Всякий раз, когда устраивал он прием, играли музыканты хвалебный кюй, как только доходила до него чаша. [Так и] узнавали, что дошла чаша до бека,.. Снимали [тогда] огланы эти шапки свои, опускались на колени и стояли, пока не выпивал он чашу, и не прекращали играть мелодию. [Лишь] после того надевали они шапки свои.

Рассказывают. Устроил однажды зимой, в лютую стужу этот злосчастный прием. Вдруг послышалась мелодия. Скинули огланы эти в соответствии с повседневным требованием шапки свои и опустились на колени. Стоял мороз. [У того из них,] кого звали Хусайн-оглан, а был он из родичей отцов Тимур-Кутлук-хана [и] Урус-хана, обморозились уши и больше чем до половины отвалились. С тех пор стали называть его Корноухий Хусайн”[138].

Однажды зимним утром Джучиды, как обычно, сидели в кругу перед юртой Тенгиз-Буги, который как раз устроил прием. Музыканты играли мелодии йыба, йыравы пели йыры. “Какой-то человек, верхом на буром коне, плотно закутанный в волчью шубу и с туго затянутой шубой на коне, близко подъехал к юрте, спешился и привязал коня своего к крытой повозке, положил на повозку лук свой и стрелы и вошел в юрту. Все затихли...”[139]. Затем опять пир пошел горой. “И вот, были среди огланов этих два человека. Был один из них умным и мудрым. Звали его Букри-Ходжа-Ахмад. Кое-кто говорит, [что] звали его [также] Мудрый Сайчи-оглан. Другой был исполин, стрелок [и] богатырь, равного которому в то время не было. Звали его Кара-Ногай”[140]. Какое-то время спустя ундакчи пригласил Кара-Ногая к Тенгиз-Буге. Опять все стихло в юрте. Затем вновь воцарилось веселье[141].

Джучиды обсуждали происшедшее. Букри-Ходжа-Ахмад полагал, что гонец привез известие о смерти Бердибека и что Тенгиз-Буга решил в связи с этим захватить верховную власть в Восточном Дашт-и Кыпча-ке, потому он задумал провозгласить Ногая подставным ханом, а всех остальных Джучидов на завтрашнем корунуше перебить. Ногай, по мнению Ходжа-Ахмада, принял предложение Тенгиз-Буги. Поэтому им оставалось только схватить Ногая и силой вырвать у него признание. Если тот сознается, то им следовало заключить с ним “договор и условие”, провозгласить Ногая ханом, самим стать его нукерами, а Тенгиз-Бугу попытаться уничтожить.

Все так и случилось. Вечером (когда они разъезжались по домам) они схватили Ногая, и тот во всем сознался. Предвидение Ходжа-Ахмада подтвердилось. Джучиды заключили с Ногаем “договор н условие”, обязались быть его нукерами и провозгласить его ханом. Тот в свою очередь тоже поклялся “не преступать уговора”[142]. На следующий день они решили убить Тенгиз-Бугу и совершить переворот.

“Наутро, когда пришли они на корунуш, пригласили Ногая [в юрту], как [и] говорил он. Немного спустя пришел человек звать [и] их. Они же пришли с оружием. Когда отважно вошли все они в дверь, то [тут же] пустили оружие в ход. Ногай, [который] восседал рядом с Тен-гиз-Бугой на почетном месте, мгновенно придавил [его, и они] отрезали ему голову. Насадили [ее] на кинжал, вынесли наружу и возгласили:

“Смерти больше никому нет! Не двигаться со своих мест!”.

После того как народ утих на своих местах, усадили Ногая на белый войлок и все в согласии провозгласили [его] ханом.

Итак, оба они, сын Мангутая Хызр-хан и Кара-Ногай, в одном шесяце стали ханами. Только Хызр-хан стал ханом в Сарае, на троне [Саина, а] Кара-Ногай — на берегу Сыра, на левом крыле”[143]. Управлял Кара-Ногай вилайетами Туркестана. “Через три года он скончался. Ханом стал младший брат его по имени Туглы-Тнмур. В дафтаре, который находится у гордости султанов Хазрат Дост-султана, говорится, [что] Туглы-Тимур этот стал великим государем, правил Самаркандом и Бухарой. Срок его правления, однако, не известен. После него ханом стал Урус, сык Бадык-оглана”[144].

Изложенные по “Чннгиз-наме” события охватывают в основном первую половину XIV в. Они завершаются приходом к власти Урус-хана — основателя династии казахских ханов. С этого времени история Казахских степей более или менее адекватно, хотя и фрагментарно, получает отражение в тимуридской и других историографиях. Однако предшествующая история в этих же сочинениях освещена путано. Просто фантастически она описана в “Анониме Искандара”, на что многократно указывали источниковеды. Тем не менее этот источник, как это ни странно, продолжает использоваться широко, почти как основной.

Такое состояние источниковой базы до времени воцарения Уруса требует поставить этот вопрос и относительно “Чингиз-наме” и других источников степной устной историографии. Сверка известий последней историографии с точно установленными фактами истории показывает, что источники степной устной историографии сообщают сведения верные. Большинство событий и лиц, о которых рассказывается в них, — историчны. Это дает основание сделать вывод, что и неизвестные события и лица этой историографии вполне реальны.

Так, Кыйат Исатай — это временщик Узбек-хана, известный как Иса-бек, или Иса-гурген. Существование его сына Джир-Кутлу и его роль в истории Восточного Дашт-и Кыпчака подтверждается “Сборником летописей” Джалаира Кадыр-Али-бия: “После того как Джани [бек]-хан скончался, все разбрелись кто куда... В ту же смуту Урус-хан со своим войском ушел к Ала-Тагу. В то время после Джанибек-хана над всем улусом [левого крылат бием был Джир-Кутлу, сын Кыйата Исатая. Урус-хан убил Джир-Кутлу. Все признали старшинство Урус-хана”[145]. В свете этих сообщений у нас не остается места для сомнений по поводу историчности и Тенгиз-Буги, сына Джир-Кутлу. Тем самым устанавливается, что на какое-то время в XIV в. политическое верховенство в Восточном Дашт-и Кыпчаке перешло в руки племенных биев. Но если это так, то для историков Казахстана приобретают необыкновенно важное значение сведения “Чингиз-наме” об этом лице, его предках и потомках. В особенности они важны для реконструкции культуры Казахстана XIV в. Ведь “Чингиз-наме” написано на тюркском языке, отразившем язык насельников Казахстана, т. е. в этом источнике реалии названы так, как их называли последние. В нем рассказывается о быте, военном деле, музыке, хозяйстве и многих других сторонах жизни кочевников Восточного Дашт-и Кыпчака.

Трудно переоценить и сведения о строительстве на Сырдарье мавзолея Джир-Кутлу. Мы знаем теперь и время и обстоятельства этого строительства. Не мавзолей ли Кок-Кесене это? Может быть, как предполагал А. Ю. Якубовский, ханы так называемой Белой Орды также строили мавзолеи в низовьях Сырдарьи, но что это делали и племенные бии, мы знаем теперь совершенно точно.

Потомки Кыйата Исатая вошли в Казахских степях в состав знати самого высокого ранга. “Таварих-и гузида-йи нусрат-наме”, например, отмечает их участие в важнейших политических событиях в Восточном Дашт-и Кыпчаке в XV в.

Период правления племенных биев, определение территории, бывшей в их подчинении, хронологии их правления — все эти вопросы нужно уточнять. Но одно не подлежит сомнению — это своеобразный период в истории Казахских степей.

Конец правлению племенных биев положил “переворот”, произведенный Джучидами. История Джучидов-“каторжан”, Джучидов-“строителей” — необыкновенно интересный факт из истории функционирования ханской власти и “быта” Чингизидов Дашт-и Кыпчака. Эта авантюрная история, как и другие подобные “главы” степной устной историографии, вполне могла лечь в основу художественных произведений для наших писателей.

“Чингиз-наме” называет имена Джучидов, которые уничтожили власть племенных биев — это Букри-Ходжа-Ахмад, Кара-Ногай, возглавившие остальных. Кара-Ногай стал после этого ханом, а наследовал ему его младший брат Туглы-Тимур. Но историчны ли эти лица? Не порождение ли они фантазии? Однако другие источники подтверждают и их существование. В сочинениях тимуридской и других историографии мы находим имя Ногая, который называется также и Сасы-Ногаем, Тукаем и т. д. В некоторых источниках он неверно отождествляется с известным ханом Золотой Орды Тохтой. Все источники, описывающие это время, упоминают Туглы-Тимура под его собственным именем. Однако некоторые сочинения говорят о его двух походах на Мавераннахр, а это означает, что в этих источниках спутаны известия о даштикыпчак-ском Туглы-Тимуре и могулистанском хане Туглук-Тимуре. Это свидетельствует о том, что тимуридская историография располагала лишь смутными данными по истории Дашт-и Кыпчака до Урус-хана.

Тимуридская историография называет Кара-Ногая и Туглы-Тимура ханами Золотой Орды, происходившими из Белой Орды. Правили они якобы в смутный период истории Золотой Орды (1360—1380). Действительно, в это время Джучиды Восточного Дашт-и Кыпчака претендовали на власть в Сарае. Анализ списков ханов Золотой Орды этого периода в сочинениях тимуридской и зависящих от нее историографии позволяет выявить еще ряд имен, которые неизвестны, например, по русским источникам, — это брат Туглы-Тимура Мурад-Ходжа, сын Шахи (отца Кара-Ногая или самого Кара-Ногая) Кутлук-Ходжа. “Аноним Искандара” называет еще Эрзена, сына Сасы-Буки, Мубарак-Ходжу, сына Эрзена, Чимтая, брата Мубарак-Ходжи и др.

Но как же установить происхождение этих лиц? Наводящим моментом в данном случае является указание в тексте “Чингиз-наме” на то, что один из участников свержения власти племенных биев “был из родичей отцов Тимур-Кутлук-хана [и] Урус-хана”. Оба названных хана, как теперь уже установлено, были потомками 13-го сына Джучи Тука-Тимура. Но может быть и остальные участники “переворота” были таковыми? Сопоставление введенных к настоящему времени в научный обиход генеалогий Джучидов показало, что Букри-Ходжа-Ахмад, Кара-Ногай, Туглы-Тимур, а также прочие “белоордынские” ханы Золотой Орды, известные из сочинений тимуридской историографии, — действительно реально существовавшие лица, и все они — потомки Бай-Тимура (Баймура), сына Тука-Тимура[146]. Все они названы в этих генеалогиях своими собственными именами или несколько видоизмененными. Находит даже объяснение, почему Кара-Ногай, или просто Ногай, назван в некоторых сочинениях Сасы-Ногай. Оказывется, личный антропоним Сасы-Ногай сконструирован в источниках из двух имен — имени самого Ногая и имени его отца Сасы.

Благодаря этому устанавливается как непреложный факт существование в XIV в. в Казахских степях особой довольно многочисленной династии Тукатимуридов, происходивших от Баймура и находившихся между собой в различных степенях родства.

Как сошла с исторической арены эта династия? Пока на этот вопрос ответа нет. Возможно, что она была уничтожена Урусом. Вражда между потомками даже одного и того же сына Джучи была в Дашт-и Кыпчаке обычным явлением. Иногда это приводило к поголовному истреблению той или иной линии Джучидов.

Мы не рассматриваем здесь вопросы истории Казахских степей времен правления племенных биев и указанной династии Тукатимуридов. Укажем лишь, что она была очень сложной, смена правящих группировок была вызвана глубинными процессами, происходившими в обществе насельников Восточного Дашт-и Кыпчака, а политическая карта Казахских степей зачастую значительно изменялась под влиянием этих процессов.

Подводя итог, можно сказать, что рассмотренный период в истории Восточного Дашт-и Кыпчака — особый. Это было время, когда уже закончилась тюркизация монголов; время крушения Золотой Орды, которая после потери власти потомками Орда-Ичена включила в свой состав и Восточный Дашт-и Кыпчак; время гибели династии потомков Бату; время выхода на историческую арену потомков Шайбана и Тука-Тимура; время обособления групп племен Дашт-и Кыпчака и формирования современных народов — казахского, татарского, башкирского, каракалпакского и др. Политическая история этого времени проходила под знаком борьбы потомков Шайбана и Тука-Тимура. Потомки Тука-Тимура создали династии ханов казахских, астраханских, казанских, крымских. Шайбаниды в дальнейшем были вытеснены в Среднюю Азию; а Сибирское шайбанидское ханство Кучума было уничтожено русскими землепроходцами. Короче говоря, XIV в. — это век предыстории казахской и других национальных государственностей. Без тщательного изучения истории XIII—XIV вв. трудно понять историю возникновения Казахского ханства.

Между тем политическая история этого периода изучена недостаточно. В советской историографии нет ни одного общего труда, в котором бы связно и последовательно была бы изложена событийная история Казахских степей XIII—XIV вв. Нет нужды говорить о том, что политическая и этническая история не может быть понятна вне рамок экономической и социальной истории. Но и социально-экономическая история не может быть вполне понята без уяснения этнополитической истории. Поясним это положение примером. Урус-хан — основатель династии казахских ханов. Но почему население его ханства называлось не казахами, а узбеками? Почему он вдруг “врывается” в историю Казахских степей, не имея предшественников? Нельзя же всерьез принять генеалогию Урус-хана, предложенную тимуридской историографией и возводящую его к Орда-Ичену, первому сыну Джучи? Практически вся история Казахстана XIII—XIV вв. соткана из таких запутанных вопросов.

Все это говорит о том, что прогресс в изучении истории Казахстана XIII—XIV вв., в свете которой только и можно понять последующую историю Казахского ханства, возможен лишь на основе широких исследований в области источниковедения. К настоящему времени источниковеды проделали в этом направлении значительную работу, но тем не менее все еще недостаточную.

Из нашего сообщения можно было бы сделать вывод, что мы недооцениваем значения тимуридской и любых других феодальных, в основном придворных, историографий. Но это не так: значение восточных письменных источников для изучения истории Казахстана до присоединения к России определено уже достаточно четко — они являются основными и без их данных воссоздать историю Казахстана названого периода невозможно.

Мы же стремились показать, что имеется принципиально иной источник, данные которого не менее важны, а во многих случаях являются уникальными, а потому и бесценными, — это степная устная историография — память самого субъекта истории о своем прошлом. Реконструировать историю Казахстана можно только на основе привлечения данных обеих историографии — обычной, письменной, т. е. продукта культуры оседлых народов, и степной устной.

Степная устная историография — это историческое знание кочевников Дашт-и Кыпчака, для нас прежде всего Восточного Дашт-и Кыпчака, которое в послемонгольский период предстает уже выделившимся из общего знания кочевников в особую область. По этой причине оно не может быть дефинировано ни термином “устная традиция”, ни словами “легенды”, “предания”. Степная устная историография не может быть сведена ни к мифологии, ни к фольклору, например, к героическому эпосу, так как сам фольклор питался степной устной историографией.

Сочинения, отразившие ее, можно было бы обозначить как источники степной устной историографии. Они представляют собой как бы сборники исторических рассказов — “глав” исторического знания кочевников Дашт-и Кыпчака. Эти рассказы-главы имели специальное название — кары соз “старое слово”, “древний сказ”. В этом отличие этих источников от сочинений обычных восточных феодальных придворных и иных историографии. В них по-разному переплетаются элементы степной устной и восточной письменной историографии.

Степная устная историография характеризуется несколько видоизмененными, но теми же самыми параметрами, что и историография вообще. Полагаем, что изучение источников указанной историографии позволит реконструировать историческое знание кочевников Дашт-и Кыпчака как феномен, как систему, как индикатор уровня развития кочевой культуры.

Степная устная историография — лишь частный случай устной историографии народов Евразии. Что касается последней, то она, в свою очередь, является лишь частным случаем устной историографии народов мира. Можно утверждать, что устная историография — это универсальный стадиально-типологический феномен в развитии историографии как общественного явления.

Данные устной историографии очень часто используются в исторической науке, не отчленяясь от сведений письменной историографии. Например, “Секретная история” — это памятник устной историографии монголов, зафиксированный письменно. История государства инков до Конкисты написана на основании известий устной историографии. “Мун-тахаб ат-таварих-и Му'ини”, иначе — “Аноним Искандара” Му'ин ад-Дина Натанзи соединяет в себе данные письменной и устной историографии в такой степени, что создает значительные трудности в работе востоковедов. В нем сведения устной историографии вплетены в ткань письменной историографической традиции неискусно. И это создало такой клубок противоречий, что только специальное исследование может привести к извлечению из этого источника действительно ценной информации, соответствующей реальному историческому процессу. В значительной мере основано на известиях устной историографии сочинение известного историка Мирза Мухаммад Хайдар доглата “Та'рих-и Рашиди”. В большинстве трудов арабо-, персо- и тюркоязычных авторов могут быть выделены и значительные отрывки, восходящие к устной историографии или являющиеся ее прямой фиксацией. Примеры можно было бы умножить.

Таким образом, устная историография выступает как объект, отличающийся от письменной историографии, как объект, обладающий наряду со сходными и неповторимыми характеристиками. Это приводит нас к выводу, что изучение первой — проблема по своему предмету и методике отличная от второй. Поэтому мы выдвигаем положение, что устная историография — это особая вспомогательная историческая дисциплина источниковедческого профиля. В ее задачи должны входить сбор, систематизация, классификация, анализ и разработка принципов использования в исторических исследованиях данных устной историографии. Она должна создать свою собственную исследовательскую методику. Конечным итогом работы в области этой вспомогательной дисциплины должна быть реконструкция устной историографии в ее целостном виде.

В приложении к степной устной историографии Дашт-и Кыпчака это означает, что должны быть выработаны приемы и принципы сбора и обработки ее данных и осуществлены сами сбор и обработка. Прежде всего должно быть проведено исследование, которое ввело бы эту вспомогательную историческую дисциплину в ряд других вспомогательных дисциплин, могло бы стать учебным пособием для студентов вузов и рекомендательным пособием для членов “Общества охраны памятников истории и культуры” по организации сбора памятников степной устной историографии.

Подобно археологам, добывающим из-под земли памятники материальной культуры и воскрешающим по ним далекое прошлое народов, источниковеды должны воскресить степную устную историографию, вернуть эту большую и забытую область культуры потомкам ее создателей — казахскому, каракалпакскому и другим народам, возродить их былую память о самих себе. Это — нелегкая задача. Но это долг исследователей — почетный и благородный.

I. Достоверность известий “Чингиз-наме” достаточно высока. Большинство исторических событий, отраженных в сочинении, подтверждается другими источниками. Историчность подавляющего числа лиц, упомянутых в “Чингиз-наме”, — Чингиз, Джучи, Саин, (Бату), Шайбан, Тохта, Тогрул, Эль-Басар, Узбек, Джанибек, Бердибек, Мангутай, Ба-дык, Туглы-Тимур, Урус, Тимур-Кутлук, Хызр, Келин-Байалин, Исатай, Джир-Кутлу, Алатай, Сангусун, Баджир Ток-Буга, Тулубай, Мамай — очевидна и не подлежит сомнению. Тем не менее в отношении некоторых лиц должны быть даны пояснения, так как сведения о них, содержащиеся в источниках, или не введены в научный оборот, или противоречивы, или их личности должны быть идентифицированы, поскольку они известны под именами иной формы.

Мангутай и его сын Хызр-хан. Лица исторические. Родословная Хызра: Хызр-хан, сын Мангутая, сына Тула-Буки, сына Кадака, сына Шайбана, сына Джучи[148]. Известно, что Хызр — один из ханов Золотой Орды в смутное двадцатилетие после Бердибека. В “Генеалогиях Джу-чидов”[149] к его имени прибавлено слово “хан”, а в данном источнике это последовательно проведено в отношении лиц, действительно бывших ханами. Следует указать также, что в “Генеалогиях Джучидов” упоминается еще один Хызр-хан. Его родословная: Хызр-хан, сын Ибрахима, сына Пулада, сына Минг-Тимур-хана, сына Бадагула, сына Джочи-Буки, сына Бахадура, сына Шайбана, сына Джучи[150].

Второй Хызр-хан был современником первого. В “Чингиз-наме” сообщается, что Хызр-хан дважды воцарялся на “троне Саина”[151]. Таким образом, устанавливается историчность этих Хызр-ханов, их происхождение из Казахских степей, но встает вопрос: не слила ли устная историография двух ханов в одно лицо?

Бадык-оглан и его сын Урус-хан. Происхождение основателя династии казахских ханов Уруса считается спорным. Одни исследователи утверждают, что он потомок Орда-Ичена, 1-го сына Джучи, другие полагают, что он ведет свое происхождение от Тука-Тимура, 13-го сына Джучи. В действительности вопрос давно уже перестал быть спорным — Урус был потомком Тука-Тимура. Все источники, отразившие подлинную традицию Дашт-и Кыпчака, подтверждают происхождение Уруса от Тука-Тимура. Его родословная по “Генеалогиям Джучидов”: Урус-хан, сын Бадыка, сына Ходжи, сына Уз-Тимура, сына Тука-Тимура, сына Джучи[152]. Прошайбанидская “Чингиз-наме” и другие источники этой ориентации уделяли очень много внимания Урус-хану, Тохтамыш-хану, Тимур-Кутлук-хану, их предкам и потомкам, так как они были Тукатимуриды, а потомки Тука-Тимура были основными, а в XV и последующих веках единственными противниками Шайбанидов в борьбе за власть в Золотой Орде и Восточном Дашт-и Кыпчаке. Поэтому данные “Чингиз-наме”, фиксирующие, в частности, общность происхождения Уруса и Туглук-Тимура (тот факт, что Туглук-Тимур — потомок Тука-Тимура, не подлежит сомнению), являются дополнительным и веским доказательством происхождения Уруса и казахских ханов от Тука-Тимура.

Исатай, Джир-Кутлу, Тенгиз-Буга. Исатай — также лицо историческое. Он легко может быть идентифицирован с фаворитом Узбек-хана Иса-беком, иначе — Иса-гургеном. Устная историография предпочитает имя Исатай. Его дочь была женой Узбек-хана, а сам он был женат на дочери Узбека. Его сын Джир-Кутлу также известен: “После того как Джани [бек]-хан скончался, все разбрелись кто куда... В ту же смуту Урус-хан со своим войском ушел к Ала-Тагу. В то время после Джани-бек-хана над всем улусом [левого крыла] бием был Джир-Кутлу, сын Кыйата Исатая. Урус-хан убил Джир-Кутлу. Все признали старшинство Урус-хана”[153].

В XV в. среди сподвижников “основателя государства кочевых узбеков” Абу-л-Хайр-хана (1428—1468) был известен “из потомков Кыйата Исатай-бека — Бузанджар-бек”[154]. Таким образом, сведения “Чингиз-наме” о Тенгиз-Буге, сыне Джир-Кутлу следует считать достоверными.

Алатай. Этот бек племени сиджут известен был под именем Али-бека. Он также лицо историческое: “Кыйат Исатай и Чнчут Алатай отправились в Иран-Замин, привезли Узбека, сына Тогрылчи, и посадили на ханство”[155]. Среди сподвижников Абу-л-Хайр-хана был также известен “из потомков конграта Али-бека — Мухаммад-бек”[156]. Таким образом, можно говорить о тождестве конграт // сиджут.

Ток-Буга. Лицо историческое: “Затем Токтага (т. е. Тохта. — В. Ю.) умер. Из его потомства никого не осталось. Бачкыр Ток-Буга был старшим беком, эмиром; над тем улусом он стал бием. Кыйат Исатай и Чи-чут Алатай отправились в Иран-Замин, привезли Узбека, сына Тогрылчи, и посадили на ханство. Бачкыр Ток-Бугу убили”[157]. Обращает на себя внимание часть имени этого лица баджир // бачкыр. Не этноним ли это “башкир”? В пользу этого говорят следующие соображения.

Восточные источники сообщают, что Узбек-хан принял ислам и учинил расправу над иноверцами, в то время как Тохта “был неверным [державшимся] религии поклонения идолам, любил Уйгуров, т. е. лам и волшебников, и оказывал им большой почет”[158]. Узбек же “умертвил нескольких (т. е. многих. — В. Ю.) эмиров и вельмож, умертвил большое количество Уйгуров, т. е. лам и волшебников, и провозгласил исповедание ислама”[159]. Тот же источник сообщает, что “был у него сын (Эль-Басар. — В. Ю.), красивее которого (никто) не видал; он был привержен к исламу, любил слушать чтение корана великого, хотя и не понимал его, и предполагал, когда сделается царем (этой) страны, не оставит в царстве своем никакой другой религии, кроме мусульманской. Но он умер (уже) при жизни отца, оставив сына. Когда он умер, то отец его (Токтай) назначил наследником (престола) сына упомянутого сына своего, однако же ему не привелось повелевать, так как после него (Ток-тая) царством овладел сын брата его, Узбекхан”[160]. Приведенные известия подтверждаются и рядом других восточных сочинений. Таким образом, следует признать, что в истории воцарения Узбека много неясного. “Чингиз-наме”, “Джами'ат-таварих” и некоторые другие источники проливают новый свет на эти события, но задают и новые вопросы.

Вопросы возникают сразу же, когда знакомишься с именем Баджир Ток-Буга. Дело в том, что структура собственных имен в “Чингиз-наме”, а также в “Джами'ат-таварих” и некоторых других источниках отлична от структуры имен большинства восточных сочинений. В них племенная принадлежность ставится перед личным именем и является составной частью всего имени, например: Кыйат Мамай, Канглы Тулубай, Конграт Нагадай, Кенегес Куган и др. В этой форме имени отразился способ формирования личных имен кочевников Дашт-и Кыпчака. В других восточных источниках этноним, указывающий на племенную принадлежность, ставится в конце имени. Такая структура сложилась под влиянием арабо-иранской системы имен, в которых на первое место выносится обычно различного рода титулатура. Два разных культурных мира, различие мировоззрений и идеологий породили различные структуры имен. Эти различия четко сознавал и проводил и Утемиш-хаджи. В этом смысле его не могло не удивлять имя Баджир Ток-Буги из племени уйгур. Если он был уйгур, то имя его должно было бы быть Уйгур Баджир Ток-Буга. Но в таком виде оно представлялось “неуклюжим”, да и Баджир воспринималось, очевидно, как этноним, что подтверждается формой Бачкыр в “Джами' ат-таварих”. Вероятно, затруднения в истолковании традиционной формы имени Баджир Ток-Буги испытывали и информаторы автора “Чингиз-наме”. Это и отразилось в устной историографии, которая попыталась разложить одно имя на имена двух лиц.

Есть, однако, иной способ истолкования этого имени. Можно предположить, что оно построено обычным “степным” способом, т. е. Баджир // Бачкыр — это этноним башкир, а Ток-Буга — собственное имя лица. Тот факт, что башкиры играли важную роль в истории междуречья Итил-Йайик, хорошо известен по позднейшим источникам. Что касается отнесения Ток-Буги к племени уйгур, то это может быть понято в свете сообщения “Та'рих ал-Бирзали”, что уйгуры Золотой Орды — это ламы и волшебники, т. е. буддисты. Очевидно, Баджир Ток-Буга был беком, который одновременно являлся и священнослужителем. Что касается “этнонима” нутин ***, то это может быть искаженным написанием буддийского термина тойын // тойун “буддийский монах”[161]. Если это так, то отнесение Баджир Ток-Буги к уйгурам связано с принадлежностью его к буддийским священнослужителям, а нутин (тойын // тойун) есть уточнение положения его в иерархии буддийских священнослужителей.

Следует, однако, сказать, что это лишь одна из возможных гипотез. Дело в том, что в Дашт-и Кыпчаке действительно существовало племя уйгур, что хорошо известно, хотя происхождение его и не выяснено. Решение вопроса требует дополнительных источников.

По-иному представляется и воцарение Узбека, если сообщение “Та'рих ал-Бирзали” о том, что у Эль-Басара был сын и он должен был наследовать Тохте, соответствует действительности. В таком случае Узбек совершил “противозаконный” переворот. Учитывая, что Узбек был юноша и не обладал реальной силой, то переворот должен был быть совершен группой эмиров и какой-то придворной кликой. В связи с этим “Чингиз-наме” называет беков Исатая н Алатая и Келин-Байалин. Вспомним, что в соответствии с устной историографией у этих беков было 40 000 человек. Отсюда понятным становится и обращение Узбека к исламу как идеологическому обоснованию переворота, репрессий и прочих перемен.

Вообще история появления Узбека в Сарае очень напоминает позднейшие истории Туглук-Тимур-хана и Хызр-Ходжа-хана в Могулистане, Лже-Кельдибек-хана в Золотой Орде, Лже-Абд ал-Гаффар-хана в Ташкенте, Лже-Дмитриев на Руси и т. д. Поэтому-то Узбек, чтобы оградить себя от опасности, и вынужден был обрушить массовые репрессии на Джучидов — любой из них независимо от того, к какой линии потомков Джучи принадлежал, представлял для Узбека потенциальную и реальную опасность. С целью обоснования правомочности репрессий он мобилизовал даже, по “Чингиз-наме”, представления Чингизидов о родовой чести: “Когда воссел Хазрат [Узбек-] хан на троне и народ обрел покой, призвал он огланов йочи-хана от [его] семнадцати сыновей, родившихся от других матерей, и сказал: “Разве не сыновья вы [нашего] отца? Чем становиться рабами [и] нукерами черного человека и покоряться ему, вступил бы кто-нибудь из вас в борьбу [с ним] за ханство. Коль согласились вы на рабство [и] нукерство у черного человека, то и я отдам вас в кошун черному человеку!” — и в гневе пожаловал [их и] нукеров и всех людей их Кыйат Исатаю”[162].

Сангусун. Историчным является даже такое, казалось бы “случайное”, лицо, как Сангусун, который под именем Санклы-Син упомянут в “Шаджара-йи таракима”, из которого мы приводим соответствующий отрывок в переводе А. Н. Кононова с незначительными уточнениями:

“Эски. В те времена, когда Балхан и Мангышлак в Ургенче принадлежали справедливому Джанибек-хану, сыну Узбек-хана, Джанибек-хан послал к туркменам [человека] по имени Уйгур Санклы-Син с тем, чтобы он взыскивал с тех, кто провинился и совершил преступление. Он прибыл в эль и прожил [там] один год, и всюду, где оказывались преступники н провинившиеся, — взыскивал. У него было много нукеров и рабов. И был у него один раб по имени Айаз, который был самым приближенным из всех рабов. Провинившиеся туркмены, которые считали, что [все равно] лишатся головы своей или скота, собрались все в одном месте, дали Айазу много взяток и сказали: “Если ты убьешь своего бека, то мы отдадим тебе все — и скот, собранный с одного (нужно: “с каждого”. — В. Ю.) эля, и птиц, привезенных из каждой юрты. Когда бы Джанибек-хан ни послал людей и ни потребовал тебя, мы, народ, будем ложиться костьми и погибать, чтобы не выдать тебя. Айаз соблазнился большим количеством скота и их сладкими речами и убил однажды ночью Санклы-Сина, когда тот спал в беспечности. Из скота хозяина Айазу не досталось и козленка. Разграбили те, кто был ближе к скоту, где бы он ни находился. Нукеры Санклы-Сина вернулись к Джанибек-хапу, Айаз [же] остался среди туркмен, живших в горах Балхан, не будучи в состоянии уйти от страха. В том году Джанибек-хан ушел к личности Аллаха на берегу реки Итил, в городе Сарай. И весь народ эски — потомки того Айаза”[163].

Несмотря на некоторое отличие в начертании имен (Сангусун — Санклы-Син), речь, мы полагаем, в источниках идет об одном и том же лице. Следует при этом заметить, что устная историография отмечала лишь тех лиц, которые, по степным понятиям, сыграли в истории если не исключительную, то значительную роль. Эпизод с участием Сангусуна // Санклы-Сина подтверждает это. Сангусун, следовательно, был уйгур. Это значит, что в среде уйгуров независимо от того, как мы будем понимать слово уйгур, единства не было, когда Баджир Ток-Буга совершил переворот. Какая-то часть уйгуров “изменила” Ток-Буге и перешла на сторону Узбека, предупредив его о заговоре. Скорее всего, в Сарае была значительная группировка, ориентировавшаяся на Узбека, что и облегчило задачу Исатая и Алатая. Естественным выглядит и последующее назначение Сангусуна наместником над туркменами в период правления Джанибека.

II. Особо важным представляется сообщение об откочевке племен левого крыла Золотой Орды под предводительством беков племени кыйат Джир-Кутлу и Тенгиз-Буги на Сырдарыо, “узурпации” власти в Восточном Дашт-и Кыпчаке этими беками, перевороте, произведенном “каторжанами”-Джучидами, воцарении на Сырдарье Тукатимурида Кара-Ногая, а затем и его брата Туглы-Тимура и лишь последующем переходе власти к Урусу. Эти известия “Чингиз-наме” в определенной мере подтверждаются данными “Джами' ат-таварих”, а также упоминанием некоторых исторических лиц, участвовавших в этих событиях, в других источниках. Тем не менее эти события не получили отражения в научных трудах, посвященных истории Восточного Дашт-и Кыпчака XIV в., и должны подвергнуться специальной проверке.

Такой анализ показывает, что события, изложенные в “Чингиз-наме”, действительно имели место. А это, в свою очередь, говорит о том, что в истории Восточного Дашт-и Кыпчака открывается новая страница.

Итак, по “Чингиз-наме”, после утверждения Бердибека на “троне Саина” Кыйат Мамай увел правое крыло племен Золотой Орды в Крым, а Кыйат Тенгиз-Буга — левое крыло на Сырдарыо. Кризис верховной власти в Золотой Орде вызвал к жизни сепаратистские устремления племен и племенных предводителей. В результате среди узбеков возникли “народные” движения в единственно возможной в то время форме — в форме отказа племен признавать над собой власть Джучидов. Сопровождалось это откочевками, так как племенные предводители сознавали неспособность Сарая воспрепятствовать их действиям. Мамай и Тенгиз-Буга стали фактическими правителями соответственно в Западном и Восточном Дашт-и Кыпчаке.

Однако борьба эта в условиях Золотой Орды не могла привести к радикальному изменению общественного строя и структуры власти. Более того, все это неизбежно вызвало бы реставрацию предшествующих структур. Кроме того, в узбекской среде давно уже произошла институ-ционализация власти Джучидов, и попытки отдельных предводителей племен разрушить этот институт встречали мощное сопротивление соперников. Поэтому возник институт подставных ханов, т. е. предводители племен провозглашали какого-либо Джучида ханом, но тот был лишь марионеткой в руках соответствующего удачливого бека-претендента, не имел никакой реальной власти, и даже свобода его была резко ограничена. Всякие попытки такого хана обрести независимость кончались его смертью и возведением на трон нового подставного хана. В истории Золотой Орды все это было достаточно хорошо известно по деятельности Мамая. По истории же Восточного Дашт-и Кыпчака мы не имели таких сведений.

События именно такого рода развернулись и на Сырдарье. Судя по данным “Чингиз-наме”, Тенгиз-Буга на Сырдарье пользовался всей полнотой власти с момента воцарения Бердибека. По некоторым данным, такое положение сложилось еще при Джир-Кутлу в период правления Джанибека. Бесспорно, однако, что при Тенгиз-Буге ситуация была именно такой. Тем не менее внешне Тенгиз-Буга формальных действий по официальному отделению от Золотой Орды не предпринимал и организационно самостоятельную власть в Восточном Дашт-и Кыпчаке не оформлял. Он выжидал, как будут развиваться события в Сарае. Лишь после получения известия о смерти Бердибека он решил, что его время пришло. Однако закончилось это его гибелью и провозглашением в качестве хана Восточного Дашт-и Кыпчака Джучида Кара-Ногая, или просто Ногая.

Мы не можем, конечно, принять версию Утемиша-хаджи, что Джучиды-“каторжане” самостоятельно уничтожили власть Тенгиз-Буги. Последний опирался на силы своего племени кыйат и, вероятно, на некоторые другие племена. Но с большой долей уверенности можно утверждать, что среди узбекских племен Восточного Дашт-и Кыпчака, как обычно в степях, были и такие, предводители которых ревниво относились к возвышению Тенгиз-Буги и готовы были действовать против него. По-видимому, кошуну Джучидов удалось согласовать с ними действия, чем и объясняется их успех. Остается неясным вопрос, как долго длилось самостоятельное правление Тенгиз-Буги и, возможно, Джир-Кутлу и в каких границах действовала их власть. Нужно отметить также, что, по “Джами' ат-таварих”, Джир-Кутлу был убит Урусом, после чего в Восточном Дашт-и Кыпчаке установилась власть этого хана. Однако “Джами' ат-таварих” — источник тукатимуридской ориентации и отразил, вероятно, устную историографию Восточного Дашт-и Кыпчака тенденциозно. Кадыр-Али-бий джалаир не считал полезным, по-видимому, в политическом отношении подробно сообщать об этцх событиях, когда власть перешла к бекам племени кыйат, а также и о правлении Ногая и Туглы-Тимура. Таким путем он стремился подчеркнуть значительность воцарения и правления Уруса и его потомков. Тенденциозность такого рода “Джами' ат-таварих” — факт отнюдь не исключительный. Она присуща всем без исключения письменным источникам той эпохи, так же как и устной историографии.

Но кто же такие Кара-Ногай, Букри-Ходжа-Ахмад, Туглы-Тимур? Реальные ли это лица? Да, эти лица действительно существовали. Однако это требует доказательств. Вспомним, что, по “Чингиз-наме”, один из “каторжан” — Корноухий Хусайн — был из родичей отцов Кутлук-'Тимур-хана и Урус-хана. Следовательно, он был Тукатимурид. Может быть и Кара-Ногай и Букри-Ходжа-Ахмад были потомками Тука-Тимура?

И действительно, всех этих лиц мы находим в “Генеалогиях Джучидов”, в разделе, повествующем о Баймуре, сыне Тука-Тимура: “У него (Баймура. — В. Ю.) было три сына. Их имена — Балыкчи, Тугджаз, Кекеджу.

У Тугджаза было два сына — Сасы, Боз-Гулак.

У Сасы было четыре сына. Их имена — Буджгак, Нокай, Туглу, Букри-Катак-ходжа.

У Боз-Гулака было два сына. Их имена — Мушарраф-ходжа, [у которого был] сын Мухаммад-Шакар; Мубарак-ходжа, [у которого] было четыре сына. Их имена — эти: Хасан, Ахмад. Сын этого Ахмада — Алб-Базар-шайх”[164].

В этой родословной есть неувязка: сказано, что у Мубарак-ходжи было четыре сына, а названы имена только двоих. Однако “Генеалогии Джучидов” опубликованы по ленинградскому списку “Таварих-и гузи-да-йи нусрат-наме”, который был скопирован с дефектного списка. В лондонском списке “Таварих-и гузида-йи нусрат-наме” приведены имена всех четырех сыновей Мубарак-ходжи, но в факсимильном издании ясно читаются также имена только тех двух сыновей, которые приведены в МИКХ. Перед этими именами помещены еще два имени. Одно не читается совершенно, другое может быть реконструировано как Йахши (Бахши?)-бек[165].

Таким образом, неувязка объясняется пропуском имен двух сыновей Мубарак-ходжи, совершенном переписчиком, который копировал, видимо, с дефектного списка, а пропуска никак не оговорил.

Мы находим в приведенной выше родословной имена Нокая, которого отождествляем с Кара-Ногаем; Туглу — его отождествляем с Туглы-Тимуром, братом Кара-Ногая; Букри-Катак-ходжи — с Букри-Ходжа-Ахмадом.

“Генеалогия джучидов”, однако, может быть дополнительно проверена по данным “Джами' ат-таварих” Рашид ад-Дина и “Му'изз ал-ансаб”[166].

По Рашид ад-Дину, Баймуру соответствует Бай-Тимур, у которого было три бездетных сына: Токанчар, Йилкычи и Кукачу[167]. Их идентификация с сыновьями Баймура затруднений не вызывает. В “Му'изз ал-ансаб”, так же, как и в “Генеалогии Джучидов”, о потомстве сыновей Бай-Тимура говорится так: “Добавление. В Муиззе находится следующее продолжение родословия Тука-Тимура, 13-го сына Джучи-хана.

1. У внука его Токанчара (от Бай-Тимура) значатся 2 сына: 1) Сасы (***) и 2) Бузкулак (***); у первого (Сасы) 4 сына: 1) Туглу (***)', 2) Нокан (***), оба бездетные; 3) Букер-Кутлук-ходжа (***) с сыном Акулом (***) и 4) Буджкак (***), отец 4 сыновей: 1) Баганака (***) 2) Ядигара (***); 3) Хосрева(***) и 4) Туглук-Тимура (***). У 2-го сына Токанчара, Бузкулака, значатся 2 сына 1) Мубарек-ходжа (***) и 2) Мушерреф-ходжа (***). У первого (Мубарек-ходжи) 3 сына: 1) Ирин-бек (***); 2) Яхья (***) и 3) Таши-бек (***). Из них у Ирин-бека сын Яран-шейх (***), У Таши-бека сын Ахмед. Яхья был бездетен”[168].

“Генеалогии Джучидов” и “Му'изз ал-ансаб” дают в целом одинаковые родословные потомков Баймура (Бай-Тимура), сына Тука-Тимура, со вполне понятными разночтениями. Основное отличие “Му'изз ал-ансаб от “Генеалогий Джучидов” в том, что его данные дают имена сыновей тех лиц, на которых “Генеалогии Джучидов” кончаются, т. е. “Му'изз ал-ансаб” дает более полную и продолженную генеалогию. Мы должны, однако, помнить, что хотя “Му'изз ал-ансаб” содержит и более полные родословные, чем “Генеалогии Джучидов”, но “расположение имен в рукописи Муизза неясное...”[169]. Мы отдаем предпочтение во многих случаях данным “Генеалогий Джучидов”. Итак, выше мы уже сказали, что имена Кара-Ногая, Туглы-Тимура и Букри-Катак-ходжи идентифицируются. Это, в свою очередь, является веским аргументом и в пользу того, что все события, связанные с именами Кыйат Исатая, его сына Джир-Кутлу и сына последнего Тенгиз-Бу-ги, также имели место в действительности. Несколько противоречит всему этому сообщение “Джами' ат-таварих” о том, что Джнр-Кутлу был убит Урус-ханом, а также умолчание этого источника о Тенгиз-Буге, Кара-Ногае, Букри-Катак-ходже и Туглы-Тимуре. Однако все это легко объясняется. Вполне вероятно, что Джир-Кутлу действительно погиб в борьбе с Урусом. Для Кадыр-Али-бий джалаира этого указания было достаточно для обоснования мысли, что Урус покончил с притязаниями предводителей племени кыйат на власть в Восточном Дашт-и Кыпчаке. Что же касается ханов Кара-Ногая и Туглы-Тимура, то автор умолчал о них как о Тукатимуридах иной, не Урусовой линии, желая показать, что Урус-хан был единственный достойный и законный правитель Дашт-и Кыпчака после пресечения линии потомков Бату. Упоминанием об убийстве Джир-Кутлу Урусом он сразу “списал со счетов” истории и деятельность биев племени кыйат, и “неправомочных” Тука-тимуридов.

Но если все это так (а оснований сомневаться в этом нет), то из этого вытекает, что выходу на историческую арену Урус-хана предшествовали длительные и значительные события, которые могут быть поняты следующим образом. Еще до пресечения в Золотой Орде линии потомков Бату Восточный Дашт-и Кыпчак обрел фактическую независимость от Сарая, и в Казахских степях разыгрались драматические события борьбы за власть между соперничавшими группировками. Лишь на каком-то этапе победа осталась за Урусом, это, в свою очередь, означает, что перед нами приоткрылась завеса над неизвестной страницей истории Казахстана XIV в.

Единственным источником, который сообщает более или менее полные и последовательные известия по истории Восточного Дашт-и Кыпчака и Золотой Орды XIV в. является “Аноним Искандара”. Однако это крайне ненадежный источник, на что неоднократно указывалось в научной литературе. В частности, обращалось внимание на то, что “Аноним Искандара”, в свою очередь, “пользуется своими источниками довольно некритически, соединяя вместе разнородные сведения; результатом этого, вероятно, явилась крайняя сбивчивость хронологии”[170]. Исследователи, однако, широко используют этот текст, нередко произвольно выделяя из этого источника данные, которые соответствуют их концепции, и не привлекают других сведений, которые кажутся им заведомо неверными, и иногда даже не оговаривают этого.

НЕИЗВЕСТНАЯ ВЕРСИЯ ГИБЕЛИ УРУС-ХАНА

После смерти последних ханов Золотой Орды Джанибека и Берди-бека, потомков 2-го сына Джучи — Бату, во владениях Золотой Орды, в Дашт-и Кыпчаке более чем на 20 лет установилась смута. Исследователи отмечают обычно, что за эти годы в Сарае сменилось более 25 ханов. Восточный Дашт-и Кыпчак, т. е. Казахские степи отделились от Сарая, вероятно, несколько ранее. Здесь, однако, также не было мира. За власть боролись различные группировки, во главе которых стояли, фактически или номинально, потомки разных сыновей Джучи, которых у него (только “законных”), по отдельным источникам, насчитывается до 18. Их общими усилиями потомки Бату были истреблены. Наступало уже время, когда на политической арене Восточного Дашт-и Кыпчака должны были остаться только соперничавшие линии потомков 5-го сына Джучи — Шайбана и 13-го сына Джучи — Тука-Тимура. В означенное время власть в Восточном Дашт-и Кыпчаке удалось сосредоточить в своих руках Урус-хану, сыну Бадыка, потомку Тука-Тимура.

Политическая обстановка в странах, окружавших Восточный Дашт-и Кыпчак, была опасной для Урус-хана. В Западном Дашт-и Кыпчаке возвысился племенной предводитель Мамай. В Сарае все время менялись ханы, постоянно предпринимались попытки восстановить власть Золотой Орды в Восточном Дашт-и Кыпчаке. Возвышалась Московская Русь. В Средней Азии приближалось время торжества Эмира Тимура. В Могулистане усилился Чагатаид Туглук-Тимур-хан. В такой ситуации действовали против Урус-хана и силы внутри самого Восточного Дашт-и Кыпчака в лице Джучидов, племенных владетелей и др. Именно эти силы и привели в конце концов к гибели Урус-хана и сорвали его попытки объединить Восточный Дашт-и Кыпчак.

Введенные в обиход источники не сообщают подробно о том, как сошел с политической арены Урус-хан. Сообщается, например, что он умер естественной смертью. Этому противоречат, однако, известия такого сочинения, как “Чингиз-наме” Утемиша-хаджи. По данным этого источника, Урус-хан был убит в стычке с Тохтамышем. Последний также был потомком Тука-Тимура. Его отец, Той-Ходжа, был убит Урус-ханом за неповиновение. Той-Ходже принадлежал якобы наследственно Мангышлак. Известно, что Тохтамыш бежал из Дашт-и Кыпчака в Мавераннахр к Эмиру Тимуру. Последний использовал Тохтамыша в борьбе против Урус-хана. Борьба же между Тимуром и Урусом была ожесточенной. Разворачивалась она в основном в присырдарьинских районах. По источникам известно, что Тимур несколько раз помогал Тохтамышу людьми и снаряжением. Однако, по известным нам данным, Урус постоянно одерживал победы над Тохтамышем, и тот смог утвердиться на “троне Саина” и временно объединить Восточный и Западный Дашт-и Кыпчак лишь после смерти Уруса, когда он одолел и Мамая, пережившего разгром на поле Куликовом.

Сведения Утемиша-хаджи проливают дополнительный свет на эти события. “Чингиз-наме” представляет собой попытку осветить историю Дашт-и Кыпчака в послемонгольское время на основе историографической традиции, сохраненной в “кары сез” (“старое слово”, “древний сказ”) — преданиях, передававшихся изустно в степях от поколения к поколению. Это совершенно отличный, например от тимуридской историографии, источник. Его данные — это память о своем прошлом насельников Дашт-и Кыпчака. Как же предстают упомянутые выше события в изложении “Чингиз-наме”? Источник сообщает следующее.

Тохтамыш, который нашел убежище у Тимура, несколько раз предпринимал попытки развернуть борьбу против Уруса, но всякий раз бывал разбит. Его поддерживала недовольная молодежь, которая собиралась вокруг него, видя в нем лидера, способного привести ее к цели. Однако опора на молодежь не обеспечила Тохтамышу успеха. Добиться его он смог, только достигнув соглашения с предводителями некоторых узбекских племен, т. е. с лицами, обладавшими реальной властью. Тохтамыш установил связь с предводителями четырех крупных даштикыпчакских племен, которые якобы были выделены в прежние времена его предкам и на традиционную поддержку которых он имел “историческое” право. Стороны пришли к соглашению и разработали детальный план заговора против Уруса. По этому плану, 4 племени после получения сигнала от Уруса о начале перекочевки на летовья должны были как можно дольше затянуть начало выступления. Делалось это в связи с тем, что прибывшие на летовки племена в более позднее время занимали пастбища вдоль рек, наиболее удаленных от лучших и центральных пастбищ. Но именно в этом и заключалась цель заговорщиков — они должны были в момент выступления находиться в наибольшем удалении от центральных ханских кочевий, что обеспечило бы им минимум времени, необходимого для реализации задуманного. Именно так все и было осуществлено.

Когда закончилась перекочевка племен на летовки, Тохтамыш тайно прибыл в расположение упомянутых племен. Закончив приготовления, племена поднялись и начали откочевку с Тохтамышем в сторону Идиля — Волги. Перекочевка осуществлялась на телегах, племена уходили обремененные семьями, скарбом и скотом. Поэтому, несмотря на их усилие ускорить темпы продвижения, последние были невысоки. Получив известие об откочевке взбунтовавшихся племен, Урус-хан немедленно организовал погоню. Он выступил со всеми находившимися при нем людьми. Одновременно он разослал гонцов в остальные племена, чтобы те направили к нему свои контингента для участия в карательных мероприятиях. Племена, однако, уклонились от участия в погоне под предлогом их удаленности и того, что наступил сезон, когда кони отъелись и были потому непригодны для форсированного марша. Поэтому Урус вынужден был организовывать преследование лишь собственными силами. Настиг он беглецов ночью. Сложилась, однако, непредвиденная ситуация: силы Уруса намного уступали числу боеспособных мужчин бежавших племен. Урус знал это, но беглецы не знали. Поэтому Урус принял решение атаковать немедленно, так как с восходом солнца выявилась бы малочисленность его сил и он неминуемо был бы разбит. В свою очередь, Тохтамыш и предводители племен, полагая, что Урус привел превосходящие силы, сочли, что гибель их неизбежна. В этой обстановке они решили прикрыть от Уруса уходившие племена и отбивать его атаки так долго, как это окажется возможным. Однако они в целях сохранения своего потомства отобрали всех мальчиков, способных самостоятельно держаться в седле, и приказали им незаметно уйти на конях в сторону в ночной темноте и держаться на безопасной дистанции. Если бы по боевым кличам мальчики поняли, что победили их отцы, то они должны были воссоединиться с ними. В противном случае им следовало под покровом ночной темноты скрыться и попытаться каким-то образом самостоятельно устроить свою судьбу. Среди мальчиков были 12-летний сын Тохтамыша Джалал ад-Дин и Йахши-Ходжа, сын главного сподвижника Тохтамыша Урик-Тимура, предводителя племени ширин.

Урус-хан со своими людьми несколько раз атаковал в конном строю людей Тохтамыша и, проходя вдоль строя противника, осыпал его градом стрел. Противник отвечал тем же. Джалал ад-Дин и его товарищи решили, в свою очередь, атаковать с фланга Уруса, что и осуществили. Случайно стрела Джалал ад-Дина поразила Уруса, и тот был убит. Сторонников Уруса, которые не заметили в ночной темноте гибели своего предводителя, от неожиданной атаки Джалал ад-Дина обуяла паника, и они бежали без оглядки с поля боя. Тохтамыш же, его люди и сыновья беспрепятственно ушли к Идилю. С тех пор и бытует среди узбеков истина: “Джалал ад-Дин убил Уруса”. Таково степное предание, зафиксированное Утемишем-хаджи, и которому у нас нет пока никаких причин не доверять.

Этот небольшой и, казалось бы, безыскусный рассказ, на первый взгляд, уточняет лишь незначительный факт из истории ханов Дашт-я Кыпчака — обстоятельства смерти Урус-хана. Однако такой вывод был бы неверным, хотя бы уже и потому, что источник уточняет наши сведения по такой вспомогательной исторической дисциплине, как генеалогия. Если значение генеалогии как важной научной дисциплины в последнее время реабилитировано и признано, что дальнейшая разработка ее проблематики существенна для углубления проникновения в сущность исторического процесса на Руси и даже западно-европейских стран (по которым имеются многочисленные генеалогические справочники и исследования), то что же говорить о значении генеалогических исследований по истории евразийских степей, по которой в этом аспекте в сущности не сделано ничего?!

Однако значение рассказа о гибели Уруса (впрочем, как и всего текста “Чингиз-наме”) состоит прежде всего не в свежих генеалогических данных, а в том, что исходя из его данных могут быть сделаны многие, казалось бы неожиданные, выводы. Попытаемся наметить лишь некоторые из них.

1. Анализ рассказа о смерти Уруса позволяет установить существование в степях Дашт-и Кыпчака собственной историографической традиции. Традиция эта была устной, переходящей от поколения к поколению. Могут быть отмечены ее некоторые характерные черты. Она существовала в форме рассказов о лицах и событиях, которые, будучи выстроены в хронологическом порядке, образовывали последовательный и непрерывный ряд — степное устное историческое знание, что и может быть названо степной устной историографией. Последняя, несмотря на ее “экзотичность”, в сущности подчинялась тем же системно-структурным принципам, что и письменная историография. Хронологические “провалы” и тенденциозность, анахронизмы, избирательность, некоторый разнобой (приписывание одних и тех же событий различным лицам) не составляют принципиального отличия первой от второй. Временная глубина устной историографии — события эпохи Чингизхана. Но и это отличие не принципиально: многие “национальные” письменные историографии эпохи феодализма имели не более глубокую точку отсчета. Каждый такой рассказ резюмировался в форме краткой сентенции типа “Джалал ад-Дин убил Уруса”, которая, будучи поговоркой исторического характера, служила для закрепления событий в памяти народа, зачина и концовки рассказа-предания. Высокая степень точности данных устной историографии устанавливается перекрестным сравнением данных письменных источников, построенных на ее основе, с известиями исторических сочинений, имеющих иную основу.

2. Степную устную историографию можно трактовать не только как форму социальной памяти насельников Дашт-и Кыпчака, но и как особую форму изящной устной словесности, устной народной литературы. Рассказ о гибели Уруса имеет не только историографическую ценность, он несомненно выполнял и эстетическую функцию. Другие подобные рассказы-предания “Чингиз-наме” демонстрируют это качество более ярко, четко и выпукло. Они нередко эмоционально окрашены, заострены в морально-этическом плане. Они включают в себя иногда жыры (в “Чингиз-наме” — их отрывки), которые иллюстрируют предание, а предание, в свою очередь, разъясняет их происхождение. Один из таких отрывков из жыра XIV в., приведенный в “Чингиз-наме”, — это сатира на претендента на трон Золотой Орды Шайбанида Каанбая, его саркастическая характеристика, сдобренная фривольными выражениями, что столь характерно для степной поэзии. Из такой поэзии, вероятно, и выросли героический эпос и другие эпические жанры устного народного творчества казахов и других народов, ведущих свое происхождение от племен Дашт-и Кыпчака, дошедших до нашего времени с большой степенью историографической деформированности.

3. “Кары сез”, будучи положенными в основу ряда дошедших до нашего времени сочинений, в основном на тюркских языках, написанных в XVI и последующих веках, определили их содержание, особую структуру, систему изобразительно-выразительных средств и пр. В составе письменных нарративных источников по истории Дашт-и Кыпчака и соседних стран, следовательно, и по истории Казахстана, они по этой причине образуют совершенно особую, своеобразную группу, без учета чего не может быть построена удовлетворительная классификация письменных нарративных источников по истории Средней Азии, Казахстана, всего Дашт-и Кыпчака и некоторых соседних стран. Эти сочинения могут также рассматриваться и как продукт историко-художественного творчества, поэтому их правомерно связывать и с историей художественной литературы, несмотря на их, казалось бы, строгую историографичность (естественно, с учетом всей условности приложения последней дефиниции к творениям средневековых историков). В ряд таких сочинений входят “Таварих-и гузида-йи нусрат-наме” Мухаммад Шайбани-хана (предположительно), “Чингиз-наме” Утемиша-хаджи, “Джа-ми' ат-таварих” (“Сборник летописей”) Кадыр-'Али-бий джалаира, “Шаджара-йи турк ва могул” Абу-л-Гази-хана и некоторые другие.

4. Ситуация в Восточном Дашт-и Кыпчаке в период правления Урус-хана характеризовалась нестабильностью, несмотря на внешнее признание власти этого хана.

5. Нестабильность порождалась соперничеством в борьбе за власть других Джучидов (в данном случае — Тохтамыша).

6. Нестабильность порождалась также наличием “недовольных молодых людей”, которые объединялись вокруг лица, способного повести их на борьбу против верховного хана и стоявших за ним социальных сил. “Недовольные молодые люди” принимали прямое участие в акциях, направленных против хана, т. е. были полны решимости воевать и воевали против хана.

7. Нестабильность увеличивалась сепаратизмом племен, в основе которого лежало признание “исторического” права возглавлять их лишь за представителями совершенно определенных линий Джучидов. Переход их под власть Джучида другой линии осознавался как противоправный акт и мог быть воспринят как достаточное основание для отказа от повиновения. Источником такого правового воззрения был исторический акт раздела племен Чингизханом между своими сыновьями и внуками.

8. Одной из форм борьбы племен против хана, установившего свою власть над ними в нарушение традиционного права, была откочевка. Таким образом, откочевка в XIV в. продолжала оставаться одной из актуальных форм борьбы против “несправедливости”.

9. Урус-хан не обладал достаточной принудительной силой, чтобы подавить недовольство не только всех подвластных ему племен, но даже и части их, что послужило причиной его гибели.. Осуществить это возможно было лишь с помощью других племен, оказанной Урус-хану добровольно на основе определенных принципов и оговоренных условий взаимоотношений между ханом и племенами. Племена могли отказать Урус-хану в предоставлении воинских контингентов по таким причинам, которые признавались основательными, — удаленность театра военных действий или сезонная неготовность конского состава к дальним маршам (“кони разжирели”). В равной мере и Тохтамыш был силен лишь силою поддерживавших его племен.

10. Не существовало строгой последовательности перекочевки племен с зимних кочевий на летние — они могли начать перекочевку по своему усмотрению, раньше или позднее сигнала, который подавался ханом. Племена, прибывшие на летовья раньше, занимали наиболее подходившие им пастбища вдоль рек, а прибывшие позднее — пастбища из числа незанятых. Следовательно, отсутствовало строгое распределение летовий, и они занимались на основе явочного права.

11. Рассказ о гибели Уруса — ценный источник по истории военного дела кочевников Дашт-и Кыпчака. Время суток (ночь) использовалось нападающей стороной с целью скрыть свою численность. Бой был “конный” и “лучный”. Складывался он из серии атак нападающей стороны на вытянутую по фронту, массу конницы, отступающих, которые в течение боя продолжали отход, в свою очередь, прикрывая отходящие обозы с небоеспособными соплеменниками. Атака осуществлялась лавой, которая, приблизившись на необходимую для ведения боя дистанцию, осыпала противника градом стрел, поворачивала “все вдруг” вдоль строя противника, продолжая интенсивную стрельбу, и отходила. Затем все повторялось. Исход боя был решен внезапной фланговой атакой мальчиков, которые в данном случае выполнили функцию “засадного полка”. И атакующие, и обороняющиеся в бою выкрикивали свои “ураны”, что сигнализировало о складывающейся ситуации и было формой связи. В бою действовали законы чести, что выразилось, например, в том, что Урик-Тимур, под которым был убит конь, громким криком упрекал Тохтамыша в забвении условий, заключенных между ними, и Тохтамыш посчитал делом чести вернуться к Урик-Тимуру, оставшемуся пешим на “ничейной территории”, поднять его к себе на коня и затем вывезти к “своим”.

12. Устанавливается наличие у насельников Дашт-и Кыпчака особого народного календаря, в котором отразились хозяйственно-бытовые ритмы общества кочевников-животноводов, опосредованные средой обитания. Из составляющих календаря зафиксированы перекочевка на летовья и сезон самого проведения летнего кочевания. В границах последнего особо выделен период, когда “кони разжирели, а люди веселятся и пьют кумыс”. Эти подразделения позволяют установить в первом приближении общую структуру народного календаря. Во-первых, существовали основные единицы — сезоны зимных и летних кочевании. Априори можно предполагать и существование сезонов осенних и весенних кочевании. Особо выделяются периоды перекочевок с одних сезонных кочевий на другие. Это было первым уровнем деления годового производственно-бытового цикла. Основные сезоны имели более дробное деление, что доказывается выделением в рамках сезона летних кочевий периода, когда “кони разжирели”. Это — второй уровень календаря. Изучение источников, основанных на устной историографии, позволит, несомненно, более полно реконструировать народный животноводческий календарь насельников Восточного Дашт-и Кыпчака.

О СТРОИТЕЛЬСТВЕ МАВЗОЛЕЯ КЫЙАТА ДЖИР-КУТЛУ НА СЫРДАРЬЕ В XIV В. В СВЯЗИ С ИСТОРИЕЙ ДАШТ-И КЫПЧАКА

Целью настоящего сообщения является введение в оборот данных из “Чингиз-наме” хивинского автора XVI в. Утемиш-хаджи ибн Маулана Мухаммада Дости о строительстве названного мавзолея.

В XIV в. на Сырдарье по инициативе предводителя племени кыйат Тенгиз-Буги был построен мавзолей его отца Джир-Кутлу, что само по себе представляет значительный интерес для истории культуры Казахстана, так как до сих пор не известно, при каких обстоятельствах были возведены такие сооружения, как мавзолеи Джучи, Алаша-хана, Кок-Кесене и др. Не менее важными являются и события социально-экономического, политического и этнического порядка, связанные с этим строительством. Следует сказать, что историю Дашт-и Кыпчака этого времени мы знаем по источникам, созданным вне Дашт-и Кыпчака и потому в основном не отразившим внутреннюю историю Золотой Орды Короче говоря, для освещения истории Казахстана и других стран и народов, сложившихся на бывшей территории Золотой Орды, не хватает сведений, исходящих от самих народов, населявших этот регион, т. е историки все еще “не услышали” “собственного” голоса народов Дашт-и Кыпчака. Между тем такие источники есть. Один из них — “Чингиз-наме”, который основан на устной историографической традиции насельников Дашт-и Кыпчака.

Для уяснения обстоятельств строительства мавзолея Джир-Кутлу необходимо обратиться к периоду правления хана Золотой Орды Тохты (в “Чингиз-наме” он назван Токтага-хан), который охватывает 1290-1312 гг.

По “Чингиз-наме”, Токтага, ставший ханом после Мунк-Тимур-хана, внука Саин-хана (Бату), перебил всех сыновей и других потомков Саин-хана мужского пола, в том числе и своего младшего брата Тогрула, из страха, что они после его смерти начнут борьбу за “трон Саина” с его старшим сыном Эль-Басаром. Однако Токтага сам пережил Эль-Басара. Таким образом, линия потомков Бату пресекалась, и ханство должно было перейти к кому-то из потомков других сыновей Джучи. Это не давало Токтаге покоя. Но Келин-Байалин, вдова Тогрула, ставшая по левирату женой Токтаги, призналась ему, что у нее от Тогрула есть сын, которого она, опасаясь Токтаги, отправила в Черкесские горы. Это был будущий хан Золотой Орды Узбек, которому в то время исполнилось 14 лет. Обрадованный Токтага щедро одарил Келин-Байалин и немедленно отправил за юношей 40000 человек во главе с Кыйатом Исатаем и Сиджутом Алатаем. Однако, когда те возвращались с Узбеком, Токтага скончался. Власть в Сарае захватил аталык Токтаги Баджир Ток-Буга из племени уйгур. Племя это состояло из многочисленных и сильных подразделений.

Баджир Ток-Буга провозгласил себя ханом, хотя и был “черным человеком”, т. е. простолюдином, нечингизидом. Узбек и его сопровождающие узнали об этом. Они послали гонца к Баджир Ток-Буге с изъявлением покорности, сами же искали способ устранить его. Баджир Ток-Буга, в свою очередь, также отправил к ним гонца с посланием, в котором объяснял свое поведение лишь стремлением оградить престол от посягательств других претендентов и заверял, что провозгласит Узбека ханом сразу же по прибытии его в ставку. Но это было ложью — он замыслил, заманив Узбека, убить его[171].

Об истинном намерении Баджира Ток-Буги некто по имени Сангу-сун предупредил Исатая. Узбек и его спутники приняли меры и сумели уничтожить “узурпатора”. Узбека подняли ханом, и “воссел он на трон”[172]. Произошло это в 1313 г.

В благодарность за верность Узбек-хан отдал “в кошун черному человеку” Кыйату Исатаю всех потомков 17 сыновей Джучи, рожденных не матерью Бату и Иджана, а другими женщинами, со всеми их нукерами и прочими людьми. Это было жестокой местью Узбек-хана Дхучидам, “уронившим свою честь” подчинением власти простолюдина-нечингизида Баджир Ток-Буги[173]. Эта внешне очень эффектная акция преследовала и прозаическую, но гораздо более важную, чем наказание, цель — устранение реальных соперников, законных претендентов на ханскую власть. Награжден за службу был и Сиджут Алатай, ему Узбек-хан пожаловал эль, состоявший из племени минг[174].

Исатай забрал всех отданных ему Джучидов, сделав исключение лишь для Шайбанидов. Последних он освободил и предоставил самим себе в юрте, в свое время определенном Саин (Бату)-ханом для Шайбана около озера Ак-Куль[175]. Одновременно Исатай предоставил им двусоставный эль, в который входили племена карлык и буйрак. Причиной такого особого отношения к Шайбанидам было то, что они являлись потомками “богатыря Шайбана”, 5-го сына Джучи, который удостоился милостей Чингизхана. Забегая вперед скажем, что эти обстоятельства, плюс то, что после пресечения линии Бату (со смертью Бердибек-хана, внука Узбек-хана) на троне Сарая утвердился Хызр-хан, сын Мангку-тая, потомок Шайбана, служили основанием для Шайбанидов утверждать свое превосходство над потомками Тука-Тимура, 13-го сына Джучи[176].

После смерти Бердибек-хана в 1360 г. на “трон Саина” претендовали Шайбаниды и Тукатимуриды. Приведенные выше доводы служили обоснованием “права” Шайбанидов на верховную власть в Золотой Орде. Они отстаивали это право в борьбе с Тукатимуридами Тимур-Кутлы (Тимур-Кутлук), Урус-ханом и Тохтамышем, основавшими династии, правившие в Казани, Астрахани, Восточном Дашт-и Кыпчаке. Другая линия Тукатимуридов утвердилась в Крыму (Гирей).

Передача Джучидов под власть Исатая имела важные последствия.

В период правления Бердибек-хана (1357—1360) на Джучидов вновь обрушились репрессии. Бердибек истреблял родичей и сыновей, опасаясь с их стороны покушений на его положение верховного хана Золотой Орды. Делал он это якобы по наущению своего аталыка Тулу-бая, предводителя могущественного племени канглы. Тулубай же наущал Бердибека, снедаемый жаждой мести: сын Тулубая во времена Джанибек-хана (1340—1357) разбойничал и был за это убит. По этой причине Тулубай желал погибели роду Бату. Массовые репрессии привели к смутам. В результате Кыйат Мамай увел правое крыло узбеков в Крым, а Кыйат Тенгиз-Буга — левое крыло на реку Сыр (Сырдарью). Бердибек остался в Сарае. Через 3 года он умер[177].

Тенгиз-Буга был сыном Джир-Кутлу, о чем в “Чингиз-наме” упоминается в нескольких местах. Ничего более о Джир-Кутлу “Чингиз-наме” не сообщает. Известия о нем есть, однако, в “Джами' ат-таварих” Кадыр-Али-бия джалаира: “После того как Джани [бек]-хан скончался, все разбрелись кто куда... В ту же смуту Урус-хан со своим войском ушел к Ала-Тагу. В то время после Джанибек-хана над всем улусом [левого крыла] бием был Джир-Кутлу, сын Кыйата Исатая. Урус-хан убил Джир-Кутлу. Все признали старшинство Урус-хана”[178].

В одном месте в “Чингиз-наме” Тенгиз-Буга назван сыном Кыйата Исатая[179]. Но следует иметь в виду, что в тюркских языках слово орул “сын” употребляется и в значении “потомок”. Упоминается это в связи с тем, что все Джучиды — потомки семнадцати сыновей Джучи после смерти Исатая на том же положении кошуна перешли к Тенгиз-Буге.

Как же использовал этих огланов-Джучидов Тенгиз-Буга? Он жестоко истязал и унижал их. А когда решил возвести мавзолей над могилой отца своего Джир-Кутлу, то всю работу поручил им: они делали и подносили кирпичи, носили воду. Много мук приняли эти Джучиды, раны покрыли их тела. На долю их выпали и другие тяготы и унижения[180].

Огланы-Шайбаниды, которые по воле Кыйата Исатая избежали тяжкой участи остальных Джучидов, превращенных по существу в подневольных людей биев племени кыйат, даже гордились тем, что они, как сообщает “Чингиз-наме”, “не участвовали в строительстве мавзолея Джир-Кутлу”[181].

Каторжной жизни Джучидов на строительстве мавзолея конец пришел внезапно зимой 1360 г. Получив известие о смерти Бердибек-хана, Кыйат Тенгиз-Буга решил захватить власть в Восточном Дашт-и Кыпчаке, провозгласив подставного хана из числа подвластных ему Джучидов. Выбор его пал на Кара-Ногая. Остальных Джучидов ожидала смерть. Однако намерения Тенгиз-Буги были раскрыты, и он был убит[182].

Тукатимурид Кара-Ногай стал ханом “левого крыла” на берегу Сырдарьи. На троне Сарая ханом стал Шайбанид Хызр[183].

Отметим, что Хызр-хан пришел с Ак-Куля из Восточного Дашт-и Кыпчака в Сарай по приглашению знаменитой ханши Тайдулы и был ею и ее сторонниками провозглашен ханом Золотой Орды.

Кара-Ногай был “государем на берегах Сыра, правил вилайетами Туркестана. Через три года он скончался. Ханом стал младший брат его по имени Туглы-Тимур... После него ханом стал Урус, сын Бадык-оглана”[184].