Чисто римское убийство

Визит старого друга

Давно уже Рим не помнил такой жары как в пятнадцатый день до июльских календ в консульство Марка Валерия Мессалы и Луция Корнелия Лентула.5 Сенаторы и всадники, плебеи и патриции, рабы и вольноотпущенники: все спешили оставить раскаленные городские улицы, спасаясь от беспощадного гнева италийского солнца. Жизнь в городе, и без того замедлявшая на лето свой бешеный ритм, замерла, дожидаясь пока спасительная вечерняя прохлада позволит вернуться к делам, которые не удалось отложить на месяц-другой.

В маленькой летней столовой, расположенной во дворе небольшого домика на северном склоне Оппия, от укутавшей город удушливым одеялом жары спасался молодой человек не более чем тридцати лет. Он был невысокого роста, скорее хрупкого, чем крепкого телосложения, с тонким, красивым лицом и изящными маленькими руками. Каштановый оттенок коротко и небрежно подстриженных волос наводил на мысли о текущей в его жилах толике галльской крови. Бледная от природы кожа была обветрена и покрыта загаром густого медного цвета. Пронзительные голубые глаза смотрели на окружающий мир с едва уловимой насмешкой. Остроконечная, неровно подстриженная бородка добавляла его облику изысканный, хоть и несколько грубоватый шарм.

Откинувшись на подлокотник кресла и пристроив ноги на низкой деревянной скамейке, всадник6 Марк Петроний Урбик с неодобрением разглядывал фреску на стене, изображавшую похищение Европы Зевсом. Картины, служившие сомнительным украшением трех других стен, продолжали повествование о похождениях любвеобильного бога, соблазнившего страстную Леду, пролившегося золотым дождем в узилище непорочной Данаи и ставшего причиной страданий несчастной Ио.

Фрески, дворик и сам дом с каменной бычьей головой на фронтоне, стоявший посередине извилистой улицы Пекарей, приобрел для Петрония его старший брат Гай. Поскольку сам Петроний в то время еще находился в Александрии, Гай, а вернее его жена, благородная Аррунция, взяли на себя хлопоты по улаживанию всех юридических формальностей, приведению дома в порядок, приобретению мебели и слуг.

Однако, несмотря на участие добросердечных родственников, поселившись впервые за свою жизнь в собственном жилище, Петроний скоро обнаружил, что множество мелких хозяйственных забот требуют его постоянного внимания. Хозяйственные счета не желали оплачиваться сами собой. Немногочисленные домочадцы то и дело взывали к авторитету патрона в разрешении своих споров и мелочных дрязг. Ни одно, даже самое мелочное и ничтожное дело казалось не в состоянии было разрешиться без его деятельного участия.

Мысли об всех этих бесконечных хлопотах угнетали молодого всадника даже больше, чем мысли о неопределенности собственного будущего. Ведь еще недавно, ему казалось, что его жизнь имеет некое высокое предназначение и наполнена смыслом. Теперь же, вернувшись после четырехлетнего отсутствия в Рим, Петроний вдруг обнаружил, что никакого особенного смысла, за исключением этих самых повседневных забот, в его жизни не осталось.

– Ты прав господин, эти фрески никуда не годятся. Они неприличны и отличаются исключительно дурным вкусом.

Петроний повернул голову и обнаружил, что над креслом возвышается его вольноотпущенник и управляющий Иосиф. Это был иудей средних лет, весьма мрачного вида, с крупным, перебитым в давней драке носом. Буйная рыжая борода удивительным образом гармонировала с черными, будто лишенными зрачков глазами. Такая же черная спутанная шевелюра, наполовину скрывала его изломанные как у борца уши. Сбитые костяшки длинных цепких пальцев были покрыты множеством мелких шрамов.

Подобная внешность, не слишком подходящая для должности почтенного римского дворецкого, как нельзя лучше соответствовала тому сомнительному и опасному образу жизни, который Иосиф вел в родном Иерусалиме. Следствием одного из эпизодов его бурной карьеры стало знакомство иудея с Марком Петронием Урбиком и необходимость спешно покинуть родину в качестве вначале раба, а затем вольноотпущенника молодого римского всадника.

Способности Иосифа, его богатый опыт и знание им местных обычаев пришлись, как нельзя более кстати для работы, которую Петроний выполнял в Сирии и Александрии. В короткое время из случайного попутчика иудей превратился в его постоянного и доверенного напарника. Когда же Петронию пришло, наконец, время возвращаться в Рим, обстоятельства сами собою сложились так, что Иосиф отправился вместе с ним.

– Пришел чтобы поговорить о живописи?

Равнодушный тон иудея не ввел Петрония в заблуждение. Если всаднику хватило нескольких дней нынешнего тихого существования, чтобы погрузиться в бездонную пучину самой черной меланхолии, то Иосиф, кажется, был вполне доволен произошедшими в его жизни переменами. Иудей с таким энтузиазмом взялся за исполнение обязанностей дворецкого, эконома и управляющего, что Петроний уже не раз пожалел о прихотливом зигзаге судьбы, наградившей его подобным компаньоном.

Возложив на себя обязанности управляющего, Иосиф исполнял их с тем же рвением, с каким преследовал фанатичных ревнителей, на извилистых переулках Офлы7. И, едва ли не с первого дня после возвращения, иудей, с упорством стенобитного тарана, пытался склонить патрона к заботам о переустройстве дома.

– Боюсь, для разговора о живописи у нас сейчас нет времени, господин. Гость, которого ты ожидал прибыл. Но если, если уж ты заговорил о фресках и некоторых других вещах в доме, которые требуют безотлагательной переделки, то рад сообщить, что я нашел подходящего человека. – Иудей все-таки не обманул ожиданий всадника. – Его зовут Фуфий Матвей. Он опытный подрядчик. Год назад делал ремонт у нашего соседа Ветурия Иоанна, и тот остался доволен результатами.

– Ты хочешь, чтобы наш дом выглядел как дом пекаря? – Петроний не для того держал оборону с момента своего возвращения в Рим, чтобы сдаться так просто.

– Сейчас наш дом выглядит как приемная дешевого лупанария,8 – парировал иудей. – Что до Ветурия, то он не пекарь, а владелец трех кораблей, которые возят зерно из Египта. И мельницы на Яникуле. Не считая собственности в Этрурии и Пицене. Достойный человек, с хорошим вкусом.

Петроний вздохнул. Решил, что этого недостаточно и воздел руки к небу.

– Иосиф ты, хоть представляешь, что такое ремонт? Это сырая штукатурка, битый щебень, грязь и тучи пыли. Ты хочешь, чтобы наш дом превратился в руины? Довольно того, что весь город выглядит как строительный котлован.

– О городе пусть заботятся другие. Меня же волнует наше собственное жилище. Ибо, если не принять безотлагательных мер, боюсь придет день и дом наш рухнет, как рухнули стены Иерихонские. Ремонт, это дело, которое нужно сделать один раз и навсегда о нем забыть. И рано или поздно за него все равно придется взяться. Промедлением, господин, ты лишь откладываешь неизбежное. Подобно тому, как нерадивый пастух, в страхе перед наказанием, не спешит доложить хозяину о потерянном стаде, хоть и знает, что с каждым днем его наказание будет лишь горше.

– Надеюсь мне позволено еще немного помедлить? – поинтересовался Петроний с язвительным смирением. – Один день наши стены простоят? Мой друг Лоллий заслужил толику моего гостеприимства.

Луций Лоллий Лонгин, который дожидался хозяина дома в атрии, был посланцем из прошлой жизни, что так внезапно оборвалась четыре года назад.

– Конечно господин. Нет нужды менять планы, – покладисто согласился вольноотпущенник и, прежде чем Петроний успел перевести дух, мстительно добавил: – Я взял на себя смелость договориться о встрече с подрядчиком на завтра. Так что, если у тебя, господин, нет возражений и иных планов, мы могли бы приступить к этому делу, сколь тягостному, столь же и необходимому.

Некоторое время Марк Петроний молча сверлил управляющего взглядом. Как ни неприятно ему было это признавать, всадник понимал, что управляющий прав по крайней мере в одном: он не сможет вечно держать оборону. Все выигранные им до сего времени словесные баталии не более чем арьергардные бои, никак не способные изменить исхода заранее проигранной кампании. Чувствуя себя Цезарем, отдающим приказ о форсировании Рубикона, Петроний обреченно махнул рукой:

– Ладно. Пусть так и будет. Я приму твоего подрядчика завтра.

*****

– Клянусь крылышками Меркурия, Петроний, ты переменился. Тебя невозможно узнать! – Распахивая объятья, Лоллий шагнул навстречу, едва всадник появился в дверях атрия.

Луций Лоллий Лонгин выглядел как истинное воплощение римской мечты. Его соразмерное лицо с тонким ровным носом, твердым подбородком и высоким чистым лбом, казалось высеченным из мрамора. Широкие плечи, гордая прямая спина и плоский живот были достойны победителей Пирра и покорителей Карфагена. У всякого, кто не был лично знаком с молодым человеком, первый взгляд на него вызывал смутные ассоциации с победным ревом букцин и геометрически идеальной красотой военного лагеря.

Но это впечатление было обманчивым. Даже неискушенному наблюдателю довольно было второго взгляда, чтобы понять, что стройная фигура и рельефные мускулы являются следствием не военных, а всего лишь гимнастических упражнений. Что небрежная простота безупречной прически результат усилий многоопытного парикмахера, а благородная белизна и гладкость кожи – заслуга дорогих восточных притираний. Гостя окутывал аромат купленных на Этрусской улице благовоний, а его длинная алая туника была подпоясана золотистым шелковым поясом.

Луций Лоллий Лонгин действительно был совершенным воплощением молодого римского аристократа. Только это был аристократ нового поколения, поколения, сменившего строгую величественность римской тоги на легкомысленное удобство греческого плаща. Он не тяготел к занятиям политикой, испытывал ужас при одной мысли о том, чтобы подвергнуть себя лишениям, связанным с военными службой, и видел смысл жизни в ее восхитительной бессмысленности. И именно по этой причине Петроний был рад ему, как никому другому.

– Ты все тот же Лоллий. Жизнерадостный и беззаботный.

Лоллий отступил назад и в притворном изумлении уставился на всадника.

– Молнии Юпитера! Ты возмужал, загорел и отпустил бороду, будто греческий философ.

– А ты благоухаешь как кастрат из храма Кибелы, – парировал Петроний.

Лоллий снисходительно улыбнулся в ответ.

– Во времена Цинцината ты мог бы стать законодателем мод. Клянусь кудряшками Венеры, я бы хотел последовать твоему примеру, но мне никогда не хватало смелости.

Молодой человек вздохнул и с притворным сожалением потер свой безупречно выбритый подбородок.

– Я просто устал выносить пытку, которую по недоразумению называют бритьем, – буркнул Петроний. – И довольно уже о моей внешности. Давай лучше я покажу тебе дом. Я въехал недавно, поэтому смотри под ноги. Я не перенесу, если ты переломаешь их из-за собственной неосторожности и задержишься здесь на месяц.

*****

Дом, в котором поселился Петроний, казалось, застыл между двумя способами существования, не зная чью сторону ему выбрать: то ли сохранить верность старой хозяйке то ли обрести новый смысл жизни с новым домовладельцем. Особенно заметно это было в двух примыкающих к атрию комнатах, которые прежде служили спальнями. В одной из них даже сохранилась кровать, матрас с которой уже убрали, бесстыдно выставив на всеобщее обозрение раму из натянутых ремней.

Во второй комнате от кровати осталось только пятно на полу. Сундуки, корзины и ящики с книгами безошибочно указывали на то, какое предназначение было выбрано для нее новым домовладельцем.

Пышные, сияющие золотой вышивкой пурпурные портьеры и триклиний, разукрашенный изображениями фавнов и дриад, были наследием, оставшимся от прежней хозяйки. Как и маленький уютный сад, с тремя яблонями, грушей, Лукулловой вишней, старой оливой и аккуратными рядами розовых кустов.

А вот кабинет, в прежние времена находившийся в небрежении, несомненно, обрел новую жизнь со сменой владельца. Стены его украсились сотами книжных полок, а стол приобрел роскошную серебряную чернильницу и подставку для стилосов.

К атрию примыкала двухэтажная внутренняя часть дома. Здесь располагались спальня самого Петрония, комнаты его управляющего и слуг. И, к счастью, от ее посещения Лоллий был милосердно избавлен.

Теперь он развалился в кресле напротив всадника в летней столовой, стены которой украшали довольно легкомысленные фрески. Низкий козлоногий столик, приютивший кувшин с уже разбавленным вином, велабрский сыр, пиценские маслины и хлеб, расположился между ними.

– Чем же ты был занят, что не нашел времени, для старого друга? – упрекнул Лоллий.

Направляясь в этот дом Лоллий, чувствовал не свойственные ему смущение и неуверенность. Ведь бывает, что после долгой разлуки, возобновление старой дружбы никому не приносит радости. Люди меняются, дороги их расходятся в разные стороны и встретившись спустя много лет, ощущаешь лишь неловкость, пытаясь опознать в сидящем напротив незнакомце человека, с которым прежде был неразлучен. Но, за час, что он провел в обществе Петрония, Лоллий с радостью убедился, что все его опасения были напрасны. Теперь он жалел лишь о том, что не узнал о возвращении Петрония раньше.

– Переезд. Домашние хлопоты, – Петроний пожал плечами. – Они отнимают наше время и пожирают нашу жизнь. Новый дом требует заботы.

По правде говоря, Лоллий был удивлен, узнав, что, вернувшись в Город, Петроний решил обзавестись собственным жилищем. Нет, конечно, жить с родственниками, особенно со старшими, это испытание, которое не каждый способен перенести. Они лезут в твои дела. Они всегда знают, что правильно. Они читают нотации. Они бесконечно рассказывают о прежних, золотых временах, когда для порядочного молодого человека, кажется, не было большего удовольствия чем выслушивать лекции престарелых родичей. И все же, зная Петрония много лет, Лоллий был уверен, что его друг предпочтет беззаботное пребывание в доме брата, суетной жизни домовладельца.

– Неужто за четыре года ты так переменился, что стал находить удовольствие в домашних делах? – он не стал держать сомнения в себе. – Марк Петроний, человек, который был не способен распорядиться даже по поводу обеда!

– Эй! Что случилось с Римом? Бездельник Лоллий Лонгин попрекает меня праздностью! – возмутился в ответ Петроний. – Неужели поучения дядюшки наконец достигли цели?

– Мой дядюшка сумел бы пристыдить даже Медузу Горгону. Кто знает, может и со мной у него когда-нибудь получится? – Лоллий беззаботно улыбнулся. – Время меняет людей. Помнишь, толстяка Силана? Этот тихоня ушел в политику, и говорят, даже добился некоторых успехов.

– Во имя Доброй Богини! Даже Рим не заслужил консула Луция Лоллия Лонгина. – Петроний в притворном ужасе округлил глаза.

– И никогда его не получит, – Лоллий отсалютовал ему чашей. – А что насчет тебя?

– Меня и политики? Лоллий, во имя Юпитера и Юноны! Да ты ли это? Теперь ты будешь рассуждать о политике! Куда делся певец лени и поэт безделья, которого я знал четыре года назад?

– Раздавлен он безжалостной судьбой.

Учитывая все то, что творилось в доме Лоллия в последние дни это утверждение не было таким уж большим преувеличением.

– Осторожнее Лоллий, – предостерег всадник. – Начнешь сетовать на судьбу, не успеешь оглянуться как угодишь в философы.

– Клянусь бородой Сократа, от того, что происходит у меня дома я стану киником9. Надену лохмотья и буду бродить по дорогам Италии со вшами в волосах.

Лоллий наслаждался этим разговором. Никогда бы не поверил, но за четыре года, он кажется соскучился даже по язвительной насмешливости Петрония.

– Что случилось? Дядюшка Квинт увел у тебя из-под носа повара? Управляющий ворует гарум? Лягушка утонула в амфоре с пятидесятилетним фалерном?

Нет. Насчет насмешек Лоллий все-таки поторопился. Без них он, пожалуй, вполне мог бы обойтись. Молодой человек с упреком посмотрел на всадника. Но, чтобы пристыдить Петрония нужно было нечто большое чем укоризненный взгляд. Лоллий непременно воспользовался бы этим средством, если бы знал в чем оно заключается.

– Насмешки неуместны, когда речь идет о святотатстве, – строго сказал он. – Ты ведь, знаешь, я благочестивый человек.

– О да! Сам царь Нума10 не мог бы с тобой сравниться.

– Благочестивый, – твердо повторил Лоллий. – Просто в отличие от других я не выставляю благочестие напоказ. Я чту богов в своем сердце.

– И кто же встал между тобой и богами?

– Хотел бы я это знать!

Вообще-то, когда Лоллий сюда шел, он вовсе не собирался просить у Петрония помощи. Удивительно, но эта простая и очевидная мысль пришла ему в голову только здесь. Между тем, кто еще мог ему помочь? Кто другой мог разобраться в причинах бедствий, обрушившихся на его дом три дня назад, когда ему доложили, что какой-то негодяй облил краской стоящую в саду статую Вакха. Даже сейчас, рассказывая о случившемся Лоллию трудно было сохранять спокойствие.

– Изображение бога осквернено. Неприкосновенность моего жилища нарушена. В конце концов мне нанесли оскорбление! – Лоллий стукнул себя кулаком в грудь.

Однако, всадник не пожелал разделить его возмущение.

– Надеюсь ты выпорол сторожа? – с притворным участием поинтересовался он.

– Конечно. Ничто не обходится нам так дешево как мудрые советы, – желчно поблагодарил Лоллий. – Мой дом стал мишенью стрел безжалостной судьбы, а единственный человек, который может мне помочь упражняется в остроумии.

– Хочешь, чтобы я принял участие?

– В чем?

– В Вакханалии. Ты сказал, что ждешь от меня помощи, вот я и подумал… Ну, раз святое место осквернено, его потребуется заново освятить. Почтить Вакха. С благочестием, на которое мало кто способен кроме тебя.

– А… Нет. То есть ты, конечно, желанный гость в моем доме и все такое. Ты повидал мир, в отличие от всех этих пустых юнцов, не ездивших дальше своей усадьбы в Кампании. С тобой есть о чем поговорить. В конце концов, тебе можно день за днем пересказывать старые сплетни. Но сейчас я жду от тебя помощи более практического свойства.

В помощи Лоллий действительно нуждался. Ведь осквернив скульптуру в первый раз неизвестный злоумышленник не остановился. На следующую же ночь история повторилась. Единственное отличие состояло в том, что преступник выбрал не красную, а черную краску.

– Кто-то другой распорядился бы привести бога в надлежащий вид и на этом успокоился. Но ты меня знаешь. Я не такой уж легкомысленный человек, как многие думают. – Лоллий подозрительно посмотрел на всадника. По какой-то причине в этот раз Петроний воздержался от комментариев. – Поэтому, я выставил в саду охрану. Есть у меня один каппадокиец: больше шести футов роста, кудлатый, одноглазый, настоящий циклоп. Я кстати так его и назвал. Полифемом.

– Мог бы проявить больше фантазии. Я имею в виду с именем.

– Он и того не заслужил. Ночью кто-то треснул этого идиота по голове его же собственной дубиной и сбросил на землю. Я имею в виду, Вакха, конечно, а не этого неудачника. Как говорится: «Плохо, небом клянусь, и тяжко стало/Что ни день, что ни час все хуже11», – в подтверждение своих слов Лоллий протяжно вздохнул. – Что делать? Скажи мне.

– Ну, если циклопа ты уже выпорол, попробуй выпороть управляющего.

– Думаешь, поможет?

– Вряд ли, – Петроний с сомнением покачал головой. – Но тебе станет легче.

– Я не хочу, чтобы мне становилось легче!

Лоллий раздраженно взмахнул рукой. К сожалению, он упустил из вида, что в этой руке была чаша с вином. К счастью, вина в ней оставалось немного. К сожалению, большая часть остатков приземлилась у него на лице. Лоллий выругался. Свирепо выхватил из руки Петрония протянутую ему салфетку и выругался еще раз.

– Я не хочу слушать дурацкие шутки, – сказал, он утираясь. – Я не хочу упражняться с тобой в остроумии. Я не хочу даже слушать слова утешения, хоть выжать их из тебя труднее чем масло из камня. Я просто хочу знать, кто это сделал. И я хочу знать почему. И кто как не ты мог бы помочь старому другу, вместо того чтобы насмехаться и давать глупые советы. Ведь ты, не бездельник, которого зовут Луций Лоллий Лонгин. Ты Петроний, для которого нет в мире тайн.

– Не уверен, что тайна опрокинутой статуи сулит самое увлекательное приключение в моей жизни.

Петроний подлил гостю вина. Лоллий сделал глоток, восстанавливая утраченное душевное спокойствие и кивнул. Что ж. Никто не ожидал, что это будет легко.

– Что насчет благочестия? – поинтересовался он.

– Готов почтить бога столькими вакханалиями, сколько потребуется, что вернуть его расположение к твоему дому.

– Поклонение перед красотой?

– Мне не показалось, что речь идет о выдающемся произведении искусства.

– А долг дружбы? Неужели он ничего не стоит в наши испорченные времена?

Петроний вздохнул. Обвел взглядом стены, поморщился, наткнувшись на фреску, изображавшую соблазнение Леды, и вдруг замер, словно осененный сияющей вспышкой внезапного озарения.

– А, что, повар у тебя остался прежний? – вкрадчиво поинтересовался он.

– Повар? Еще бы! Зачем мне его менять? – озадаченно отозвался Лоллий. – Ты ведь помнишь моего Пилада. Он может сделать из свиньи мурену, а из угря курицу.

– Предпочитаю угря, сделанного из угря. Могу обойтись куриной курицей. Но в любом случае, я не в том положении, чтобы привередничать.

– Что тебе до моего повара? – Лоллий подозрительно прищурился. Все же изгибы мысли Петрония порой бывали слишком прихотливы, чтобы за ними можно было уследить.

– Не хотелось бы продешевить. Моя кухарка Памфила, женщина, выдающаяся во всех отношениях. – Всадник подался вперед и понизил голос. – Но она предпочитает, народную кухню. Если ты понимаешь, что я имею в виду. Так что спасение своего Вакха ты расплатишься со мной обедом.

Так просто? Невозможно поверить, чтобы это оказалось так просто. А ведь Лоллий был готов к тому, что после многочасовых язвительных пикировок ему придется уйти ни с чем.

– Клянусь желудком козы Юпитера, десятком! Ты не разочаруешься! А если разочаруешься, я велю зажарить повара.

– Боюсь он у тебя староват. Молодой гусь меня вполне устроит. – Петроний встал.

– Сейчас? Ты хочешь отправиться прямо сейчас? – Лоллий не мог поверить собственным глазам: Петроний еще минуту назад скучающий и равнодушный теперь казалось излучал энергию. – Я почти уверен, что мой Вакх доживет до утра, – осторожно проговорил он.

– Что сказать? – Всадник пожал плечами. – Ты был красноречив как Цицерон с этой речью о дружеском долге. К тому же, если мы задержимся, то мне, выполняя долг гостеприимства, придется пригласить на обед тебя. К счастью, беды, которые ты так красочно живописал, дают нам обоим прекрасный повод этого избежать. Так что подъем, подъем! – Петроний энергично помахал рукой и Лоллию ничего не оставалось как последовать его примеру. – Мы прихватим с собой моего управляющего. Это тот грозный иудей, который тебя встречал. Его зовут Иосиф. По правде говоря, в том, что касается всяких тайн у него куда больше опыта чем в управлении дом.