Чисто семейное убийство

Глава 13

Последнее время Тошкин не спал по ночам. Он читал Фрейда, уголовный кодекс, слушал радио, смотрел кино, его трагедия заключалась в том, что он успевал выспаться днем… Когда на небе появлялась луна или какая-нибудь жалкая ее часть, Тошкин открывал глаза и начинал вздыхать, надеясь, что вот-вот его снова заберет сладкая дремота. Но нет — он ворочался с боку на бок, считал слонов, пальмы, свои нераскрытые дела, дни, оставшиеся до пенсии, но ничто не помогало. Он мучился и как старый наркоман тянулся к снотворному, которое добрый Яша строго-настрого запретил употреблять в темное время суток, чтобы не привыкнуть… Тошкин, как законопослушный гражданин, одергивал руку и на всякий случай прятал ее под одеяло. Ему даже не с кем было поговорить.

Умаявшись в бессмысленном передвижении по городу, Надя засыпала в детской. Она заявила, что предатель Тошкин будет подвергнут жесточайшему половому остракизму и общечеловеческому бойкоту. У Дмитрия Савельевича не было поводов не верить жене. Пока не было.

Ночные бдения поддерживали в комнате за стеной — там ежевечерне раскатывали «ленинградку», которая завершалась лишь на рассвете и сопровождалась бурными словесными баталиями, которые могли бы украсить цирк на Цветном бульваре. Не единожды бедный Тошкин подходил в двери кабинета и, стыдясь, подглядывал в замочную скважину. Каждому человеку хочется быть там, где весело. Но Дима не умел играть в преферанс.

Ему не оставалось ничего, кроме тяжелых мутных мыслей, одна из которых была такой недостойной, что поразила самого Тошкина. «Все бабы стервы», — трусливо мелькнуло в мозгу. Дима сказал мысли: «Кругом марш!» — и даже решил выйти на работу. Но он так и не смог найти в себе силы подписать ордер на арест Гены, призвать к порядку Дину и взвалить на себя ответственность за разрушение образцово-показательной интернациональной семьи. С этой задачей, похоже, приехала справляться бабушка Аглаида Карповна. Нынешним вечером она предстала пред начинающим вуайеристом Димой в совершенно неприглядном свете. И это с учетом того, что подглядывал он отнюдь не в ванной и совсем не в силу вновь обретенного психического расстройства.

Надя влетела в дом, явно оставив в подъезде метлу и ступу. Не долго думая, прямо с порога она закричала в знак протеста:

— Все Тошкины, Кривенцовы и Прядко — уроды одной породы!

В доме запахло скандалом. Дима знал свою бабушку и ее умение воплощать в жизнь строки бессмертного стихотворения «Словом можно убить, словом можно спасти».

— Все твои родственники — калеки, убийцы и жадюги. Они пустили по миру всех окружающих, наплевали на экологию.

— И подослали к Кеннеди своего троюродного брата Ли Освальда, — хихикнул Яша, имея кухонно-дипломатическую неприкосновенность.

— А теперь они хотят уничтожить меня как новый нарождающийся класс провинциальных звезд!

В голосе у Нади зазвенели слезы. Тошкину стало ее жалко. Но бабушка, бабушка-то молчала! Невиданное добродушие заставило Тошкина внимательнее рассмотреть пока что вялый процесс обмена информацией.

— Тошкин! — Надя топнула ногой. Она не привыкла выступать без благодарных зрителей. — Я найду себе другого мужа. Немедленно.

— Только давай я сначала школу закончу, — попросила Аня, выходя из детской, и сердце Тошкина сомлело от нежности.

— И кандидаты есть? — высунулся Яша.

— А как же! У меня с этим просто. Свято место пусто не бывает. Что это у меня за брак? Это же не брак, это торичеллиева пустота. Я даже юбку себе приличную купить не могу. Хожу себе голая… Никому я не нужна… А в «СОС-инвесте» уже сидят милицейские чины.

— Так им и надо! — хором заявили Яша и Аня и вызвали живейший отклик.

В разные концы коридора полетели недавно купленные туфли на шпильках. Если каблук при приземлении сломается, Надя будет кричать, что ходит не только голая, но и босая.

— Ах так! — выкрикнула Надя, взывая к бабушке в сто сорок последний раз. — Ах так. Тогда я начну принимать подарки от посторонних мужчин. — Она нырнула в сумку и повертела перед носом чем-то, похожим на спичечный коробок.

— Надюша, ты только учти, что нам нового мужа селить некуда. У нас и так тут коммуна имени Александры Коллонтай, урожденной Домонтович. Так что до совершеннолетия Ани пусть и правда таки дает деньгами, — совсем уж некстати развеселился Яша.

— А я конкурс выиграю. Правда, Аглаида Карповна? Могу ведь? Мы Тошкина бережем. Он на дело не ходит и без дела не сидит. Когда родственнички друг друга удавят, он и всплывет. Дима? Хватит, я тебе говорю, играть в Мэри Поппинс! Эй!

Она подошла к двери, рванула на себя створку, оценила обстановку и Диму, успевшего в доли секунды прыгнуть в постель, и ехидно хмыкнула. Дмитрий Савельевич, старший следователь прокуратуры, умный, честный и все еще влюбленный, на всякий случай втянул голову в плечи. Она, голова, как ни странно, все еще нуждалась в хозяине. Но Надя легко притворила дверь и отправилась скандалить на кухню. С Яшей это делать было куда приятнее и упоительнее. Великое дело обратная связь. Или, как модно ныне говорить, интерактивное общение.

Не веря своему счастью, Тошкин тихонько выглянул в коридор. Между Надиным заявлением о конституционном праве на неприкосновенность жилища и Яшиным ответом через Организацию Объединенных Наций Тошкин рассчитывал проскочить и выполнить кое-какие водные процедуры. То, что он увидел, заставило его лечь спать немытым. Возле Надиной раскрытой сумки копошилась Аглаида Карповна. То самое, похожее на спичечный коробок, теперь в руках у нее. Бабушка, которая сто раз рассказывала всем внукам историю о том, как Владимира Ильича Ленина однажды в жизни замучила совесть. И было это не при введении красного террора, а при уничтожении чужой вазы. Вождь страдал комплексом вины целые сутки. Но потом признался. Из этого рассказа, как правило, следовало несколько выводов: лучше горькая правда, чем сладкая ложь, нельзя посягать на чужое, некрасиво что-то делать исподтишка, и «если я вас не научу, ваши родители уж точно об этом не позаботятся». Теперь светоч справедливости и совестливости спокойно рылся в чужой сумке. В руке у бабушки блеснуло колечко… Зная Надину страсть к бижутерии, Дима удовлетворенно причмокнул губами: жена покупала себе украшения из металла отнюдь не драгоценного затем, чтобы сравнивать их с натуральными драгоценностями своих конкуренток. Делала она это весьма красноречиво. Многие мужья были Наде даже благодарны. После одного-двух торжественных выступлений по типу: «Посмотрите, какая у нее бирюлька, я такую в галантерее Аньке купила», мода на игрушки из бриллиантов в городе практически прошла. Во всяком случае, украшения перестали носить днем и в общественном транспорте. Часть успеха за эту светскую продвинутость Дима брал и на себя. Преступность в городе продолжала приобретать угрожающие размеры.

Дима улыбнулся и посмотрел на бабушку-клептоманку. Лицо ее стало совершенно белым, губы — синими, а руки дрожали так, будто к ней немедленно следовало вызвать «скорую помощь». Она вдруг стала мягко оседать на пол, но глаза не закатывала, а все смотрела-смотрела на тонкий ободочек с большим камнем мутными отчаянными глазами. Дима вернулся к кровати и специально громко дотопал до двери. Аглаида Карповна встрепенулась, бросила колечко и коробочку в сумку и быстро засеменила в детскую. «Спугнул», — подумал Тошкин.

Спугнул? Спугнул ли? Зачем она вообще сюда приехала? С совершенно идиотским, несвоевременным предложением? Что это было? Что? И главное, она поселилась здесь и похоже-таки навеки. Во всяком случае, никакого чемоданного настроения, несмотря на все трудности жизни с невесткой, она пока что не проявила.

Бабушка — охотница за головами? Старческий психоз? Тошкин открыл Фрейда, но решительно отказал бабушке в возможности подавления сексуальных порывов. Это явно было что-то другое. Взгляд упал на книгу Эриха Фромма, с которой Дмитрий Савельевич пытался заснуть последние полчаса. Некрофилия, то есть любовь к мертвецу. Тошкин схватился за голову и начал мерно раскачиваться. Аглаида Карповна прилетела в город, и через день погибла молодая любовница Генки… Неужели?

Да, Федора она любила больше всех. Может быть, потому, что тот вообще не заслуживал никакой любви. Во всяком случае, он был очень далек от идеального образа Володи Ульянова. Он стащил у Димочки Тошкина грузовой автомобильчик, у Вовы Супчика — набор московских «холодков». Он все время всех обманывал. Его надо было наказывать, но бабушка поощряла, она даже видела в этом бессовестном поведении признаки богатого воображения. Чтобы понравиться бабушке, Дима Тошкин даже стал сочинять стихи. Аглаида Карповна стихов не оценила, зато Федор потешался всю оставшуюся жизнь, особенно, когда Дима поступил на юрфак, над таким его поэтическим опытом:

— Скажи, Тошкин, а в каком чине было это деревце, которое посадило банду из пяти малолетних преступников?

Больше всех, больше всех, больше всех. Ну и что, если она любила Федора? Важно другое: не появился ли Федор здесь чуть раньше нее? Тогда первым эпизодом следует считать маляра Пономарева, а гибель Ларисы Косенко — вторым.

Идиотизм. Тошкин нервно зашагал по спальне. Пусть знают, что он бдит. Пусть знают… Дима настраивался на подвиг. Он не собирался становиться мальчиком для битья и пасовать перед старушкой, которая с его детских лет вызывала у него приступ ненависти ко всему женскому населению планеты.

А бабушка снова тут, рядом, и он снова не может заснуть. Тошкин смотрел в окно, вдыхал весенний воздух из форточки и ждал, когда профессионал-прокурор возьмет в нем верх над закомплексованным геронтофобом. Очень важно было не пропустить момент. Почувствовав, что силы наполняют его больное тело, он вскрикнул и вломился в Яшину обитель.

— В чем дело? — Аглаида Карповна сняла очки в тонкой золотой оправе. — В чем дело, я спрашиваю? Почему в таком виде? — Она смотрела на Тошкина из далекого детского прошлого. Она возмущалась его полосатой пижамой, будучи одетой в строгий синий деловой костюм. Может быть, конечно, и Яшина «бабочка» несколько диссонировала с фривольным нарядом прокурора, но была ночь и был дом. Если не его, то уже точно Надин.

— Вот именно!

Тошкин решительно смел карты, разложенные в аккуратные стопочки. Яша благодарно улыбнулся — ему явно везло в любви, а деньги кончились еще позавчера.

— Что за неслыханное хамство? — возмутилась Аглаида Карповна, подзабыв, как совсем недавно шерстила Надину сумочку как свою. — Яша, скажите же моему внуку.

— Может, чаю? — быстро сориентировался Яша и деликатно выскользнул из комнаты. Он так спешил, что бивень мамонта чуть не упал ему на голову. — Секундочку…

Тошкин занял Яшино кресло, которое раньше в этой комнате предназначалось ему, приосанился и отпустил с миром чувство собственной никчемности, которое культивировалось многие годы рядом с этой подтянутой, строгой и странной женщиной. Он открыл было рот, чтобы получить объяснения увиденному, но устыдился — подслушивать, подглядывать. Это простительно только Наде, потому что выходило уж очень непринужденно.

— Ты пришел что-то сказать? — Аглаида Карповна настороженно улыбнулась.

— Да, бабушка. Да. Дело, как я понимаю, не в квартире и желании немного помеценатствовать бедным родственникам? — Тошкин сосредоточил взгляд на бабушкиной переносице. — Так в чем оно?

— В квартире, детка, в квартире. Напрасно ты обо мне так плохо думаешь. — Она оглянулась и посмотрела на дверь, а потом быстрым шепотом спросила: — Что за пистолет? В деле Пономарева? Я читала, теперь хотела бы посмотреть. Ты же знаешь, у меня есть значок ворошиловского стрелка и кое-какие знания в этой области. Так когда?

Тошкин вдруг отчетливо понял, что может весь сразу поседеть. Эта несчастная старая женщина заразилась маниакальной идеей по обезвреживанию преступника… Она идет за Надей, след в след. Она роется в ее вещах, она шарит по ее записям, она осведомлена обо всех подробностях дела Пономарева. Это был ужас, который Тошкин сам спровоцировал, сам допустил, а теперь вот ждет жатвы. Только зачем все же она сюда приехала?

— Так когда? — Аглаида Карповна строго посмотрела на Диму, но что-то в ее лице дрогнуло, не выдержало напряжения. Что-то тут было не так.

— Хорошо. Я покажу. Только, бабушка, услуга за услугу.

— Квартира на Патриарших не стоит одного взгляда на орудие убийства.

— Не стоит. Поэтому тебе просто придется объяснить мне, почему ты здесь, так сказать, внепланово. И постарайся найти доводы, которые воспримет твой самый бездарный, самый неспособный внук. Потому что, если этих аргументов будет мало, я задам еще один вопрос. Но он уже из дня сегодняшнего.

Дима резко встал и вышел из комнаты.

— А как же чай? — обиделся Яша.

— Никак, — почти грубо отрезал Дима и, едва коснувшись головой подушки, вдруг неожиданно легко заснул. Его грело чувство собственного достоинства и ощущение, что кому-то этой ночью будет гораздо-гораздо хуже, чем только что было ему самому.

От продолжения партии Аглаида Карповна отказалась. У нее разболелась голова, и Яшин плебейский задор был ей просто отвратителен. Она испросила разрешения посидеть в кресле и не возражала, если партнер будет немного спать и громко храпеть.

— Это напомнит мне о покойном муже, — милостиво улыбнулась бабушка и отдалась своим грустным и слегка беспокойным мыслям.

Она уже давно была одинокой. Муж, кадровый офицер с чуть подгулявшим происхождением, был много старше, но умер совсем молодым. Ранение, полученное на войне, вызвало серьезное осложнение. Сейчас, быть может, его бы и спасли, но тогда медицина оказалось бессильной, и Аглаида Карповна осталась одинокой, обеспеченной и растерявшейся перед возможностями обустройства своей новой свободной жизни. Многие советовали ей, бухгалтеру со стажем и певице по совместительству, не вдоветь, а выходить замуж. Она поразмыслила и поняла, что возраст, в котором стирка носков была полностью соизмерима с удовольствием от совместного проживания, для нее уже прошел. Терпеть какого-нибудь алкоголика, старого холостяка или молодого альфонса только для того, чтобы в сорок с хвостиком попытаться кого-нибудь родить, это уже слишком. Она не привыкла эпатировать общество и становиться предметом для всеобщего обсуждения. Чтобы скрасить первые годы вдовства, она немного попела в художественной самодеятельности и даже провела незабываемое лето в гастрольной поездке по городам Сибири. В гостиницах ей было одиноко и неуютно. Она вспомнила о двоюродной сестре, проживавшей в Томске. Встреча оказалась самым теплым воспоминанием в ее жизни. По возвращении с гастролей Аглаида Карповна достала карту Союза, письма от родственников и сделала запрос в архив. Количество родных и близких заставило ее душу возликовать. Одиночество кончилось — начиналась многотрудная работа по установлению семейных связей и традиций. Она понимала, что войдет в жизнь чужих людей странной тетушкой из Москвы, но ей было все равно. Она совсем-совсем не умела жить одна.

За почти четверть века гастрольных туров по генеалогическому древу Аглаида Карповна четко установила границы родственной вежливости, а потому всегда запасалась подарками, обещаниями и реальным предоставлением жилплощади всем командированным в столицу. Кроме того, она почти вплотную приблизилась к пониманию того факта, что все люди в самом деле братья. Время от времени, теперь все чаще, когда она думала о бренности земного, то сладко жмурилась, сожалея лишь о том, что не сможет в полной мере насладиться грандиозностью собственных похорон. Ведь несмотря ни на что, все эти новые и старые родственники относились к ней по-настоящему хорошо.

Она к ним тоже. В каждом городе у нее были свои любимцы. В этом смысле она стала похожа на брачного афериста-алиментщика, который никак не может решить, кого из детей любит больше. Это был непорядок, и душа ее разрывалась на части, пока у Кривенцовых не подрос Федор. Он всколыхнул ее материнские, женские и общечеловеческие инстинкты, превратив их в лавину всякого рода переживаний. Аглаида Карповна с радостью кролика позволила себя заворожить, надела на строгие глаза шоры и ликовала оттого, что нашелся-таки, нашелся человек, способный дать смысл последним годам ее жизни. Она знала, что Федор обманщик, наглец и немножечко подлец. Она знала также, что есть люди и хуже. Но во-первых, Федор был особенным, красивым, сильным, он хорошо улыбался, его бархатный баритон дразнил воображение, темные глаза поражали наглостью голодного самца. А во-вторых, она его любила. И не собиралась ничего менять.

Федор чаще всех бывал у нее в гостях. С родителями, с друзьями, подругами. Они вместе ездили на курорт два раза. Как ни странно, но никому из всех других родственников Аглаи не пришла в голову такая простая мысль. А ведь она так любила море! Но поглощать его в гордом старческом одиночестве печально. Слава Богу, что они с Федором никогда не выглядели влюбленной парочкой: сумасшедшая старуха и молодой альфонс. Он звонко кричал ей через весь пляж: «Бабушка, бабушка, иди скорее, я место занял!» — и от любви замирало сердце.

Ему всегда были нужны деньги. Он азартно разрабатывал проекты, разбазаривал собственные идеи, часто прогорал, но умел не унывать. Он был нечистоплотен в расчетах, не спешил отдавать долги, но умел блистательно поддерживать товарищеские отношения со всеми своими кредиторами. Однажды он ее обидел.

— Бабушка, давай поженимся!

Он тогда гостил у нее с другом и девушкой. Было раннее утро, все спали; Аглаида Карповна варила кофе и улыбалась оттого, что он пробудет здесь целую неделю.

— Давай поженимся! — повторил Федор, выходя на кухню в трусах, которые ныне принято называть было плавками, и, щурясь от солнца, стал почесывать свой небольшой, но убедительный живот.

— Тебе надо похудеть, — сказала Аглаида Карповна, считая предложение Федора неудачной шуткой.

— Под твоим чутким руководством. Ну? Мы были бы неплохой парой! — Он подошел сзади и заключил Аглаиду Карповну в объятия. Это было что-то новое в ее вдовой практике, а потому бабушка не сразу осознала всю двусмысленность и отвратительную грязь этой ситуации. Секунд на сто двадцать ее молодое сердце зашлось в томительном восторге. Какая гадость!

— Не смей ко мне приближаться, паршивец, — хрипло выговорила Аглаида Карповна и, наплевав на убежавший кофе, резко развернулась к Федору лицом.

Он безмятежно улыбался и смотрел на нее чуть смущенно.

— Я тебя люблю! — весело сказал он. — Нам же всегда и все было в кайф, а, бабуля? А ведь любовь — не вздохи на скамейке и не прогулки при луне!

Аглаида Карповна приготовилась, сконцентрировалась и нанесла Федору сокрушительный удар скалкой (которая всегда лежала на столике как лучшее средство от воров) по башке. Звук был такой, будто лопнул спелый арбуз.

— Ну ты даешь! — изумился Федор и присел на корточки. — Уже и пошутить нельзя… Хотя, знаешь, жаль, что я опоздал родиться — мы бы с тобой такую фигу всем им скрутили!

— Пошел вон! — раздельно сказала Аглаида Карповна, ощущая, что прединфарктное состояние, о котором так долго говорили соседки по площадке, может настигнуть ее сию минуту. — Пошел вон!

— От тебя — никогда. — Федор улыбнулся и покинул пределы кухни. — Никогда, слышишь? — выкрикнул он на весь дом.

Ну еще бы! Он был ей должен кучу денег. На тот момент она сняла с книжки практически все, что у нее было. Ну, не все… была еще другая книжка, и подлец Федор, видимо, нащупал ее в секретере. Как ни странно, денег было не жалко ни тогда, ни уж тем более сейчас. Деньги пропали бы в любом случае, но вышло так, что они доставили Федору радость. Все же она им восхищалась: другой бы втянул голову в плечи и сделал вид, что ничего не произошло. Федор довел ситуацию до конца. До абсурда. Вечером он зашел к ней в спальню и покаянно произнес:

— Я просто подумал о квартире, всяких безделушках. Бабушка, идут такие времена, что капиталы делить нечего. Помнишь, как при Петре? Так вот я предлагаю ввести закон о майорате. Хоть я и не старший внук. А? Если надо, то могу и…

— Перестань. — Аглаида Карповна сняла очки и медленно протерла стекла. — Ты меня очень обидел.

— И ты лишишь меня наследства? Я готов, только не бросай. И зачем ждать твоей смерти, если все это можно промотать и сейчас. А потом будем жить на вокзале. Я и местечко присмотрел.

Она легко выдвинула ящик стола, достала шкатулку с драгоценностями и тихо сказала: «Забирай».

— Никогда, — строго ответил он и, кажется, обиделся.

На двое суток гости Аглаиды Карповны пропали.

— Друга домой отправляли, — весело заявил Федор и вдвоем с девушкой втащил в квартиру огромный пражский торт, на темной глазури которого жевательными резинками было выложено: «Бабушка, прости засранца».

Он взял и деньги, и немножко драгоценностей, и…

— Не поминай лихом, — сказал Федор уже на вокзале.

Глаза его были сухими и тревожными. Аглаида Карповна вдруг подумала, что теряет внука. За это она готова была его убить.

Восемь лет назад она приезжала сюда с инспекционной проверкой. Все было тихо, мирно, Федор пропал. И его никто особо не искал.

— Яша. — Бабушка тронула спящего партнера по преферансу за плечо. — Яша, а ты почему так быстро уехал?

— А? Что? Не жили бедно, нечего и начинать? Жениться? Молоко сгорело? Да что случилось, чтоб я сдох, — еще два часа спать можно. — Он сел и уставился на Аглаиду Карповну как на пришельца с другой планеты. — Тю, и где вы только этого набрались, такая благородная дамочка?

— Почему ты уехал? — строго спросила она.

— А почему я должен был оставаться? Мы тогда еще не были родственниками. — Яша притворно зевнул.

— Он хотел, чтобы ты меня обокрал? Только честно!

— Ой, хотел, не хотел, какая разница, сто лет прошло. Мало ли чего я хотел в детстве, если космонавтика и без меня развивается нормально, а еврея так и не запустили. Да. Только давайте спать, потому что денег на следующую партию у меня пока нет. Или чайку? — Он с готовностью сунул волосатые кривые ноги в тапочки и сделал рывок в сторону кухни.

У Феди были кривые ноги. Тоже волосатые, но с другим, более мужским, эстетическим радиусом кривизны. Аглаида Карповна устало вздохнула. Несмотря ни на что, в душе все-таки не поселилась ненависть. Даже пустоты не было. То ли склероз и страсть к сентиментальности, то ли маразм и неспособность здраво оценивать себя и других. Было просто немного больно. И поправимо ли?

— Я не буду пить чай, — объявила она и решительно подошла к окну.

— Ой, да я не буду его готовить. Я совершал водные процедуры. — Яша подмигнул и повязал голову большим махровым полотенцем.

— Я не стану ругаться, честное слово, — вкрадчиво проговорила Аглаида Карповна. — Только скажи: ни одной маленькой вещички? Крошечной такой? Совсем ни одной, на память? А, Яшенька, припомни?

— Выходит, я только и делаю, что ворую, и на мне пробы негде ставить. — Яша поджал губы. — Та не брал я ничего, клянусь мамой. Она бы мне все руки поотрывала. Вы просто не знаете мою маму.

«Слава Богу», — подумала Аглаида Карповна, которая и без того знала неимоверное количество мам. Даже без Яшиной коллекция была достаточно полной.

Город просыпался, лениво и нерешительно. Аглаида Карповна все смотрела в окно, планируя присоединиться к суете через час-другой — после дворников, студентов и первоклашек. Она не выносила общественного транспорта и тяжелого дыхания похмельного населения. А хорошо, что Яшу можно вычеркнуть! Хорошо, потому что в правильной игре самое главное доверие.

И приехала она сюда вовремя. Она просто чувствовала это. Что-то еще можно поправить. Прояснить. Только надо успеть.

— Тогда, может, все-таки чайку? — трогательно улыбаясь, спросила Аглаида Карповна.

— Только водки. За воссоединение наших любящих сердец, — усмехнулся Яша.

Первый раз Тошкин проснулся оттого, что нагло хлопнула входная дверь, во второй — оттого, что Анна прошла какой-то уровень в какой-то мутной компьютерной игре, в третий — от фальшивого исполнения «Хава нагилы» и бодрого старушечьего смеха. Он ни минуты не сомневался, что живет в сумасшедшем доме, но почему тут не соблюдается хотя бы элементарный режим? Дмитрий Савельевич натянул спортивный костюм и вышел проконтролировать ситуацию.

— Все спокойно, мама ушла на работу, — улыбнулась Анька, не отрываясь от экрана телевизора. — Еще буквально пять минут, и я иду делать математику. Только никому ни слова, иначе я тебя тоже выдам.

Приободренный Надиным отсутствием, Тошкин заглянул к Яше. Картина разложения семейного фронта была полной: Аглаида Карповна, раскрасневшаяся, как девица на выданье, демонстрировала Яше свой гардероб на предмет консультации, что ей лучше надеть для официального разговора. Судя по отвергнутым уже моделям, часть из которых была знакома Тошкину с детства, Аглаида Карповна приехала сюда всерьез и надолго.

— Вы куда-то собрались? Переезжаете от нас? — учтиво спросил Дима.

— Да, то есть нет. Я ухожу, но вернусь, — сердито пряча глаза, ответила она.

Тошкин вернулся к себе и призадумался. Кажется, вчерашний разговор привел в движение машину под названием «бабушка продолжает и выигрывает». И куда это она собралась? Тренироваться в тире? За очередной порцией яда? Или прикупить чулочек на случай возможной охоты?

Когда сарказм переполнил чашу, Тошкин решил, что ему пора выйти на улицу и последить за бабушкой, хоть это и неприлично.

Аглаида Карповна покинула квартиру в десять часов утра. На ней был синий в мелкую черную полосочку костюм и, мама дорогая, шляпка, похоже сшитая из драпа, выстоявшего в неравной схватке с молью. Бессовестный Яша все-таки не уследил. Тошкин влез в автобус и постарался сделаться незаметным. Впрочем, Аглаида Карповна не особо вертела головой. Она сошла у цирка, отряхнула юбку и быстро юркнула во двор пятиэтажки. У Тошкина заболело в груди: здесь жили очередные родственники. Здесь жил Надин шеф Владимир Игнатьевич Прядко. Бабушка зашла в подъезд, а Дима устроился на лавочке. Для всеобщего обозрения. Не рискнет же бабушка травить внука на глазах у старшего следователя городской прокуратуры.

— Это я, Аглаида Карповна, бабушка вашего мужа, — сказала старая женщина, подавляя в себе порыв скорчить гримасу в дверной глазок. — Вы меня не узнаете?

Дверь распахнулась. На пороге стояла слегка заспанная Катя и блекло улыбалась незваной гостье.

— Я понимаю, что вы мне не рады. — Аглаида Карповна решительно вступила в переднюю. — И ваши жилищные условия совсем не вызывают у меня чувства сострадания… Хорошо! Со вкусом и недорого! Куда я могу пройти?

— Пожалуйста, мы даже приготовили вам комнату. Где ваши вещи? Проходите сюда. — Катя четко выговаривала слова и старалась не встречаться с бабушкой глазами. — И мы вам очень и очень рады. Правда.

— Прелестно. Я сяду сюда. — Бабушка покосилась на розовое кресло. — А вы принесите мне кофе, семейный альбом и что-нибудь еще для долгого светского разговора.

Водка на голодный желудок сделала свое дело, и бабушка сама дивилась своей напористости. Впрочем, Катя была такой вялой и послушной, что не представляла в общении никаких сложностей. А ведь именно ее крови в сей момент жаждала начинающая пьяница Аглаида Карповна.

— Так вы меня совсем не помните? — Бабушка сощурилась, наплевав на появление возле глаз сетки глубоких морщин. — А, Катюша?

— Чего вы хотите? — еле выговорила женщина, изо всех сил стараясь не расплакаться.

— Ой, подумать только, какая вы маленькая были хорошенькая. Чудо, а не девочка! А это ваша сестричка? Вы погодки? Вот какая все-таки природа несправедливая. Все, что в вас приемлемо и даже мило, в ней как-то грубо. Кстати, вы не брали моих драгоценностей? Когда гостили с Федором? Или у Федора?

— Муж все знает, — прошептала Катя. — Он знал с самого начала.

— Так вы воровка? Какая жалость. О, а это Вовочка, еще молодой и небогатый. А Федя сразу был богатый, да? Этим он вас и подкупил.

— Я ничего не брала! Ни у вас, ни у Феди!

— А в подарок? Вот квартиру вы бы взяли у меня в подарок? А? Или только по Вовиному велению, по его хотению? — Аглаида Карповна в последний раз ощущала такой задор, когда не по собственной вине залила соседей и за десять минут ликвидировала в квартире двадцатисантиметровый слой воды. «У меня сухо! Проверяйте», — сказала она тогда жертвам потопа. Сейчас у нее тоже было сухо. Несмотря на хрустальный звон в голове, она ощущала причастность Кати к чему-то очень и очень плохому.

— Так я вычеркиваю вас из списка претендентов на мою квартиру?

— Нет-нет! — выкрикнула Катя. — Нет, Володя очень хочет. И я тоже.

— Плохой у вас кофе, — сказала Аглаида Карповна и перевернула страницу семейного альбома. — Смотрите, сколько хороших карточек. Вы дружили? Я и Диночку знаю. Как это теперь называется, шведская семья?

— Аглаида Карповна, у вас нет права меня унижать. Я не брала чужого. Я любила Федю, но это не повод для инсинуаций.

— А какая фотография была здесь? — вдруг спросила Аглаида Карповна, указывая пальцем на пустующее место в старом бархатном альбоме.

Бабушка не любила эти новомодные пластиковые образования — они не хранили тепло, они не связывали семейными узами, они были пустыми и проамериканскими.

— Так что все-таки было здесь? Согласитесь, Катюша, эта пустота выглядит как вырванный зуб в челюсти молодой певицы. Не помните?

— Она была здесь. Была! Фотография.

— Федора, понятно. Он был снят во весь рост с полуобнаженным торсом и в чудовищного вида панаме?

— Откуда вы знаете? — тихо спросила Катя. — Это моя фотография. Володя ее видел. Мы иногда вместе смотрели альбом. Уже много лет…

— Да ведь я же ясновидящая! Веришь, детка? Так куда ты ее дела? Может быть, отдала кому-то? — Бабушка смотрела на Катю пристально и жестко.

— Перед Новым годом она была на месте. Я не знаю…

— Хватит брехать! — вдруг упростила до невозможности свою речь бабушка Аглаида Карповна. — Хватит брехать! — завопила она и, вылетев из квартиры, а затем и из подъезда, даже не заметила скучавшего на лавочке Дмитрия Савельевича.