Чисто семейное убийство

Глава 17

— Дима, он хочет на ней жениться! Этого нельзя допустить.

Взволнованный и все еще немного виноватый Яша заглянул в спальню.

Тошкин устало вздохнул. У него выдался тяжелый день. Чего стоил только допрос Гены! Его подозревали в серийных убийствах собственных любовниц, а он как заведенный вопил, что лучше откусил бы себе руку, чем лег в постель с Луизианой. Он настаивал на алиби в виде очередной жертвы сексуального террора. Он требовал ее явки для дачи правдивых показаний, а Тошкин брезгливо морщился и удивлялся:

— Ну как же можно? Как можно? При живой жене? Сыне? Какая гадость, распущенность, грязь!

Единожды солгавши, единожды предавши… нет, теперь Дмитрий Савельевич не был уж так уверен в кристальной честности своего родственника. Из книг Дима знал, что иногда с любовницами можно расстаться только через морг: слишком много знают, слишком много требуют, начинают угрожать. И вот, извольте, результат.

А ведь казалось, что Гена умнее, что он не будет рассказывать случайным подругам о махинациях с налогами и валютными счетами. Впрочем, у каждого свой сексуальный язык. А в последнее время мужчины стали куда активнее возбуждаться при виде денег или при запахе сделок. Зачем этой стране виагра, если есть Национальный банк США? Возможно, Гена из таких — из очень новых русских. Но и это не повод попирать свой супружеский и человеческий долг.

Городской прокурор был крайне недоволен Диминым дезертирством.

— Вы поступили не по-мужски, — строго сказал он, не отрываясь от бумаг. — Вы заняли страусиную позицию. Нельзя болеть, когда преступник находится на свободе.

— Это будет решать суд, — уныло ответил Тошкин и снова подал рапорт о невозможности ведения следствия по причине наличия родственных связей.

— Бред! — выдохнул Старков. — Это пройденная тема. Если вы не прекратите, я начну излагать свои мысли в более убедительной форме.

В подтверждение серьезности своих намерений Старков тряхнул перед Диминым носом «Энциклопедией блатной и ненормированной лексики», которая имела более домашнее и скромное название в подзаголовке: «Феня». Тошкин не удивился. В условиях всеобщей криминализации города прокурор, вооруженный единственным грязным ругательством в виде слова «жопа», выглядел очень неубедительно.

— Кстати, я и от вас никогда не слышал. Закончу конспект, возьмете книгу на проработку. А теперь — все, и хватит играть в партизан. Дожмите родственника или найдите мне другого преступника. Без разницы. В кои-то веки не заказной, не киллер, не взрыв, не похищение с расчленением, а мы сидим…

Во второй половине дня Тошкин получил результаты экспертизы. Смерть наступила в результате асфиксии… ничего нового. Это уже успел сказать выезжавший на место эксперт. С трясущимися руками Дима перевернул страницу, ожидая увидеть название журнала, кусочек которого был зажат в кулаке убитой. Но пронесло. Не «Плейбой». Хоть и не гарантия, что это не Надя. В алкогольной амнезии, ведомая чувством вселенской справедливости. И все же. Не пойман — не вор. А уж тем более — не убийца.

Алиби Кривенцова явилось в прокуратуру само. Ближе к вечеру. Оно было молоденьким, хорошеньким и до боли глупым. Вот уж поистине печально я гляжу на ваше поколенье, подумал несостоявшийся поэт Тошкин.

— Геночка был у меня в общежитии, — проворковала девица и горестно вздохнула.

Это как же надо любить баб, чтобы ближе к сорока все еще бегать по общежитиям! Позориться среди студентов и обслуги, слыть странноватым папашкой и все же вызывать такие отчаянно искренние чувства у совсем юных девчонок. Нет, в Гене определенно пропал педагогический талант.

— И что вы там делали?

— Я же девушка. Разве можно задавать такие нескромные вопросы? Мне даже стыдно на них отвечать. Как вы не понимаете!

В такие минуты Тошкин понимал, за что он любит жену. Во-первых, она не была девушкой, а во-вторых, на свете просто не существовало таких вопросов, которые показались бы ей нескромными. А что касается ответов, то их вообще бы выдержал не всякий.

— Вы в прокуратуре. Вы не просто девушка. Вы свидетель.

— Нет, ну ни до какого разврата мы с Геночкой не доходили. В школьницу играли — было. В собачку тоже. И еще начали в монастырь, но ему уже пора было домой.

— В котором часу? — насторожился Тошкин.

— Где-то после восьми. Нормально?

— Что нормально? Вас подкупили?

— Да нет, нормально. Старый же мужичок, извините конечно, а почти три раза, как мальчик, — хихикнула девушка, приглашая Тошкина разделить свой женский восторг.

Учительницу задушили в промежутке между семью и девятью. Теоретически Гена, конечно, мог управиться. Но он был без машины, и адрес общежития красноречиво свидетельствовал в пользу окраинных сексуальных вкусов подозреваемого. Транспортные издержки составили бы где-то сорок-пятьдесят минут. Но если такси… Нет, вряд ли, последнее время Кривенцов любил если не бесплатные, то очень дешевые удовольствия. Однако эти размышления к делу не подошьешь.

— Ну, я пошла? Где подписать-то? Только, если можно, не вызывайте меня в суд. Я на днях замуж выхожу. Неудобно перед женихом. Мало ли что он обо мне подумает. Связалась с маньяком, то да се, семейная жизнь пострадает.

Девушка просительно сложила руки и очаровательно улыбнулась.

— Поздравляю, — буркнул Тошкин. — Вас еще вызовут. Оставьте свои координаты.

— Да все там же. Пока на квартиру не заработали. Только учтите, жених мой ревнивый, просто ужас.

Давненько Тошкина не обольщали прямо в рабочем кабинете. Было чем гордиться. Но объект — немытые волосы, кривые зубы, плотный одуряющий запах из-под мышек и размалеванные глаза. Без противочумного костюма к этой даме и подходить было страшно. Как бы Гена там не заразил весь следственный изолятор чесоткой… Последней каплей рабочего дня стал звонок мамы.

— Доигрался? — зловеще спросила она. — Тебя же просили, Дима. Разве можно быть таким черствым? Вот у нас сейчас Людочка. Что мне ей сказать? Что наша семья не без урода? Которому на все наплевать.

— Во сколько он был дома? Спроси у нее, во сколько он был дома.

По ту сторону провода обнаружилось замешательство, для Евгении Сергеевны непредвиденное. То есть Тошкин явственно услышал, как она громко расспрашивала Людочку, но та вместо четкого, конкретного ответа стала что-то долго и нудно объяснять.

— Серега говорит, что в восемь. А Люды не было. Ну, у нас нет повода не доверять мальчику, не так ли?

— А Людочке?

Мама прикрыла трубку рукой и проникновенно прошептала:

— Она нам не кровная родственница. Ты понял?

Это был карт-бланш, выданный для растерзания невестки. Дима не верил в причастность Гены. Такую дуру, как давешняя девица, очень трудно было даже придумать, не то что подговорить. Тошкин устало вздохнул.

— Он собирается на ней жениться! — обиженно повторил Яша.

— Да, — сказал Дима. — Мы уделяли ей мало внимания.

— Да я все ночи напролет только и делал, что уделял ей внимание! — разразился Яша. — Никогда бы не подумал, что у нее останутся силы на такие глупости!

— Это когда я болел? Когда ты пичкал меня снотворным? Так, значит, в ванной — это не случайность? — Дима побагровел, сжал кулаки и был совершенно не прочь присоединиться к Гене, потому что еще минута — и Карфаген был бы разрушен.

Но тут сработала Яшина интуиция, основанная на чувстве самосохранения. Как говорил сам Яша, единственной ценности всего еврейского народа.

— Ша, Дима! Я тебе что, грех в трусах? И если у меня была свободная минутка для голого дела, так почему бы мне проводить ее в твоем доме? Чем ты слушаешь? Нет, моя мама права, все гои — страшные развратники. Как можно жениться на замужней женщине? Я тебе о бабушке, а ты мне про что?

— Про то, — буркнул Дима. — Ты Аньку покормил? — Обычно эта тема их примиряла. — Ладно, не сердись. Просто в нашем доме слишком много женщин.

— А теперь нас будет поровну. Федор хочет жениться на Аглаиде Карповне. И если она подарит кому-то квартиру, то жить, как я понимаю, они будут у нас. То есть у вас. Вот. — Он протянул Тошкину немного промасленное письмецо: Аглаида Карповна то ли случайно, то ли сознательно оставила его на Яшином столе.

— Ты сам-то читал? — спросил Тошкин, быстро проглядев записку. — Ты давно Федора видел? Он что, с тех пор спился? Перенес менингит с необратимыми для мозга последствиями? Или ему в очередной разборке просто выровняли извилины? Это же детский лепет. И почерк первоклассника!

— Я, между прочим, тоже так пишу. Не у всех есть практика. Не всем повезло упражняться в словесных портретах убиенных лиц.

— Ладно почерк. Но текст! Но аргументы! Ты бы с такими словами лез жениться? К нашей бабушке? Она-то уж точно не дура.

— Раздела меня как мальчика, — пожаловался Яша. — Не дура, но женщина.

Хорошо, что их диалог не слышала Надя. Сейчас бы Яша получил все звания и регалии. И здорово, если бы она отказалась от физической расправы. Тошкин снова устало вздохнул.

— А еще есть фотография. Вот. И там точно Федор. В моих штанах, между прочим, и без рубашки. Нас чуть в милицию тогда не пригребли. Фраер дешевый. Ну, думай, прокурор. Думай. Как стелиться, как умываться будем. Как за свет, за газ платить. Этот аферист быстро нас всех построит. Еще и Анну плохому научит. — Яша не на шутку встревожился и зашагал по комнате.

— А рядом с ним? Кто отрезан?

— Катя, — буркнул Яша. — Мы с ней тогда были. Тоже идиот, бабка сама их и снимала. А с памятью у нее — шоб ты так на пенсии ничего не помнил, как она сейчас притворяется.

И более позднего снимка, конечно, не нашлось. Тошкин зажмурился и повертел головой. Наваждение какое-то, а не семейка. Что, если письмецо давнее? А для бабушки — просто прикрытие. Но — Катя! Отрешенная, тихая, как бы даже замороженная Катя? То-то Аглаида выскочила от Кати как ошпаренная. Тошкин особым следовательским чутьем, которое долгие годы усердно скрывалось под маской искреннего занудства, понимал, что все это не случайно. События были из одной цепи, только не хватало звеньев, основы, реальной мотивации происходящего. Предположим, что это Катя всех убила и Гену подставила. Домашняя хозяйка — засиделась, заскучала, времени много. Можно изучить не то что вкусы, привычки и маршруты жертвы, можно даже научиться дышать с ней в унисон. Нет, определенно, женщинам надо работать. Но зачем это Кате? Или она действует под четким руководством? Вова Супчик сражается за квартиру? Кровожадный мальчик. Нет, неверно. Все началось раньше — если, конечно, все началось на старой квартире Кривенцовых. Тогда — Федор? Дуэт с Катей или трио с бабушкой?

— Нет, ну ты не молчи. Ты думай. — Яша выхватил письмо и начал громко читать из него фразу за фразой. — «Каждую среду под часами». Ты подумай, какая самоуверенная сволочь. И знаешь, есть же бабы, которые будут ждать под часами всего мира, причем каждую среду. Интересно, какова вероятность, что такая безумная встреча вообще может состояться? Анька, у тебя как с математикой? Нет, подожди, я сейчас посчитаю, сколько в мире башенных и площадных часов, а потом придешь.

Яша ринулся за энциклопедией, и Тошкин автоматически отметил, что в последнее время это чтение стало самым популярным среди его ровесников. А что, очень удобно. Статья за статьей, и ты уже, во-первых, не дурак, во-вторых, обеспечил себя занятием, даже если сел в тюрьму.

Но Катя… Страшно признаться, но Тошкин всегда ей симпатизировал. Она была такая спокойная, неземная, прохладная. В свое время Дима мог бы даже влюбиться. Но на пороге зарождающегося чувства возникла Евгения Сергеевна и объявила Катин нетленный образ маской хорошо воспитанной хищницы. Впрочем, даже невоспитанной. В разоблачительной речи прозвучали аргументы: чужая жена, девка из подворотни, мезальянс, тупица, слезы пролетариата, вырожденка, ты посмотри на ее сестру. Последнее заявление было особенно убедительным. Тошкин вообще не мог понять, как два таких совершенно разных человека появились в одной семье. Все, что в Кате казалось необыкновенным, в Ире отдавало простоватостью, грубостью даже. Ира действительно была ужасной — слишком цепкой, слишком смешной, слишком хитрой, слишком сексуальной. Никакой прозрачности, никаких намеков, никаких полутонов. Она, похоже, раздражала всех, кроме Миши. Но что Тошкину было за дело до нее, разве что она была Катиной сестрой. «Представляешь? — как-то сказала мама. — У них в доме принято собирать пепел от сигарет и сдавать его в аптеку. Вот жлобство! Бедный Вова! Как он это терпит? Вот что значит отсутствие высшего образования. Сынок, как ты относишься к сбору вторичного сырья?» Евгения Сергеевна была мастером открытого намека. Вторичное сырье — это Катя. Странно, что мама так легко смирилась с Надей. Возможно, она считала ее продуктом каких-то принципиально новых технологий?

— Нет, я не могу так быстро подсчитать. Давай сначала по городу. Аня, неси калькулятор. И учебник по теории вероятности. Помнишь, тебе его подарил дядя Леня, потому что его было жалко выбросить? Так, если каждую среду стоять под пятнадцатью часами, то…

— Ой, — сказала Аня, глядя на Тошкина. — Ой. — Она вдруг стала пунцовой и хитро улыбнулась. — Значит, вы уже знаете?

Дима и Яша настороженно переглянулись.

— Что? — спросил Тошкин.

— Письмо для бабушки. — Аня покраснела еще больше и опустила глаза. — Только вы не подумайте плохого. Это не со зла.

— А ты с ним уже знакома? Это не Федор. Это сто рублей убытка, — подытожил Яша.

— Жалкие мелкие деньги — не убыток, — назидательно сказала Аня. — И при чем здесь какой-то Федор? Это Сережа.

— Угу, тебе он представился как Сережа?

Яша уже был готов хвататься за шашку или в крайнем случае — за зуб мамонта. Его девочку попытались обидеть!

— Это Сережа Кривенцов. Мы писали письма. Любовные и для выхода замуж. В качестве практики по этике и психологии семейной жизни. Ну, по факультативу, который вела Луизиана. Мы тогда еще были дурные, и Сережа сам предложил. Он видел, как его мама пишет.

— В качестве, не в качестве! Где ты этих протокольных выражений набралась? — буркнул смущенный Яша. Похоже, впервые в жизни он не знал, что надо сказать.

Тошкин продолжал выдерживать паузу, посвященную счастливому детству. Да, они тоже писали письма — ветеранам, солдатам, курсантам, космонавтам. Пришли иные времена? Детство откликнулось на сексуальный призыв? Тошкину до боли в желудке стало жаль маленькую Анечку, случайно попавшую в руки взрослой противной учительницы. Впрочем, царствие ей, конечно, небесное. А Гена-то мог узнать об этом от Сережи, и его родительское сердце просто не выдержало издевательства.

— А бабушке зачем? — спросил Дима.

— А что, она не человек? Сережа, правда, говорил, что она немного противная, потому что не замужем. Вот мы и решили ее порадовать. Плохо? Но мы всем-всем послали. По книжке записной. Даже маме Люде в агентство. Ну, чтобы порадовать. Мне же тоже хотелось поучаствовать… Я же тогда еще как бы новенькая была, хоть и старенькая. А мне Луизиана сказала, что яблоко от яблони далеко не катится и что в этой акции нашей маме делать нечего. Потому что она и так слишком часто радовалась мужьям. Вот сволочь. — Аня вздохнула и чуть виновато посмотрела на папаш.

— Я ничего не понимаю, — признался Яша. — А фотография? Вы всем разослали или только бабушке?

— Всем, конечно. Но ей, как старшей, настоящую, а другим ксерокс. Хотели на компьютере сделать, но не смогли. Пока не знаем как. — Аня грустно вздохнула и повертела в руках письмо. — Все-таки женщины взрослеют раньше, чем мужчины. И этот Кривенцов совсем не умеет делать женщинам комплименты. Может, для нашей семейной жизни это и к лучшему. Вы как думаете?

— У твоего Сережи отягощенная наследственность. Папа — кобель, мама — припадочная, ты бы подумала хорошенько, Аня, — очень серьезно сказал Яша. — А фотографию вы взяли у родителей? У Гены?

— Тогда бы все сразу догадались. Мы же хотели, как по-настоящему. Поэтому украли ее у тети Кати. Не я, не я. Я у них еще и не была ни разу. Сережа украл. На именинах.

Тошкин закрыл глаза и начал усердно ждать мысль. Это был достаточно мучительный процесс, потому что главное все время оставалось в тени. Вперед лезли глупые думы об Аниной свадьбе, о том, что ее мужу точно уж негде будет постелить, и если завести второго ребенка и женить Яшу, то… Значит, бабушка поверила в серьезность Фединых намерений и приехала с инспекцией. Свежо и горячо. А Катя просто могла не обнаружить исчезновение фотографии. Большая любовь проходит, во всяком случае, человек набирается мужества, чтобы не бередить восемь лет подряд старые раны. Только почему бабушка выскочила от нее как ошпаренная? Не поделили территорию? А может быть, мама права, убийства были сами по себе, а семья с устоями и традициями — сама по себе?

Входная дверь распахнулась, по ногам потянуло застоявшимся весенним воздухом с ароматическими подъездными добавками. Дамы вернулись с добычей.

— На кухню. Проводи на кухню, а я отвлеку их внимание, — прошептала Надя.

— Не получится, — тихо сказала Аглаида Карповна. — Мужики такие любопытные.

Тошкин чуть не поперхнулся собственным возмущением, но тут раздался тонкий пронзительный голос:

— Помогите.

— Здрасьте, тетя Люда, — сказала Анна, выбежавшая в коридор. — А чего вы кричите? А Сережа где?

— Помогите, — снова сказала Люда Кривенцова, не особо рассчитывая на добрую волю будущей невестки. — Есть в доме кто-нибудь?

— Все, — гордо ответила Анна. — Папы, тетя Люда вас зовет!

— Мы взяли ее в плен, — торжественно объявила бабушка, поддерживая Людочку под локоток.

— Тем лучше, — заявил Тошкин, прикидывая, что допрос дома — не совсем то, а вот алиби у Люды на момент совершения убийств отсутствует напрочь. — Давайте побеседуем.

— Я отказываюсь. Не надо делать из нас козлов отпущения. Я понимаю, что Наденьке не терпится сменить на тебе погоны, а на себе квартиру, но почему за наш счет? Во имя дружбы наших детей. Ребята, мы же родственники, имейте совесть! — Глаза у Людочки бегали в разные стороны и никак не могли остановиться. Она сама, впрочем, тоже. — Я не такой человек, чтобы вешать на меня всех собак. Мужа отняли. Теперь еще и честное имя. Я буду жаловаться. Я найду на вас управу. Когда меня задержали в прошлом году…

— Люда, а где ты была позавчера между семью и девятью? Ну, когда убили Луизиану Федоровну?

— Я? Я? Да я…

— А сегодня она незаконно проникла на территорию Дины Соломиной, — весело сказала Аглаида Карповна, то ли копируя, то ли примеряя на себя роль фрекен Бок с незабвенной интонацией.

— Да? — Дима удивленно поднял брови и немного сник. Открытое выражение лица могло быть расценено Надюшей как попытка провокации. А он еще не дошел до ручки, чтобы заигрывать с Людочкой. — И что она там делала?

— Иголки втыкала, — радостно сообщила бабушка, наверное повредившаяся в уме. — И воск топила!

— Да, я делала это, — гордо сказала Людочка Кривенцова. — Я боролась за своего мужа.

— И сколько их упало в эту бездну? — тихо спросила Надя.

Диму даже передернуло при мысли о той версии, которая пришла жене в голову. Впрочем, все могло быть… Странная Людочка. А гулящий муж — стихийное бедствие, возможная причина любого психического расстройства.

— В какую? Да я этих б… за мясо не считаю… Кроме Динки. Мой муж дольше двух недель ни у одной юбки не задержался, — гордо объявила Люда, видимо ожидая аплодисментов. — Только у моей и Динкиной. Так чего мне драгоценную биоэнергию на всякий сброд тратить? Я только для Дины!

— Аня, идем поиграем в карты, — предложил деликатный Яша и увел заинтересованную девочку с поля боя.

— А ключи у тебя откуда, от Феди? — в лоб спросила бабушка.

Она все еще не желала расставаться с иллюзией близкого замужества. Господи, надо просить Яшу ее подготовить, как-то не очень разочаровывать. Тошкин закусил губу и прислушался.

— От Гены! Что у него, ключей, что ли, не было? Динка, сволочь, ему иногда площадь под черт-те что сдавала. Но я ведь бедная? Ну скажите же, я несчастная? — Глаза у Люды налились слезами и на миг остановились.

В моменты молчания или глубокого душевного потрясения она могла бы составить счастье какому-нибудь не слишком требовательному мужику. Тошкину было ее жалко.

— Но ведь это же он — скотина?

Людочка решительно и смачно высморкалась в кухонное льняное полотенце. Дмитрий Савельевич ужаснулся. Такой фривольности Надя не прощала даже самой себе. Этот объект был эстетической гордостью всей семьи. Он висел просто для красоты. Как цветок. Не считая Ани и собственной внешности, полотенце на кухне было единственным предметом, за которым она ревностно следила. Но Надя молчала. Она молчала красиво, проникновенно. И очень подозрительно. Она собиралась с силами, чтобы наконец задать свои вопросы. Но Тошкин ее опередил:

— А зачем ты посещала брачное агентство? Ты ведь так любишь своего мужа?

— Не хами, — сказала бабушка. — Может быть, Людочка и убийца, но она же не полная дура, чтобы складывать все яйца в одну корзину! При таком муже, если сам о себе не позаботишься, останешься без трусов! — Бабушка налила себе кофе и, присев рядом с Людочкой, погладила ее по руке. — И как успехи, детка? Что-то нарыла? Он не появлялся? А?

Люда вздрогнула и вжалась в стул. Бежать ей было некуда, а отвечать нечего. Она боялась. И больше всего она боялась Надиного молчания.

— Нет. Живым нет.

— Так ты видела его мертвым? Где валерьянка? Вызовите мне «неотложку». Ты пока помолчи. Мне надо подготовиться. Стоп! — скомандовала бабушка, и женщины засуетились по кухне. — Я готова к самому худшему. Говори, где, когда и при каких обстоятельствах?

Дима сжал кулаки. Сейчас Кривенцова во всем признается, а под протокол замкнется. И никто ничего не докажет. Хороший адвокат соорудит из шаткого алиби Кривенцовых настоящий бастион, и суд расплачется, услышав, как эта несчастная женщина сражалась за целостность своей семьи. Тошкин тихонько застонал.

— Не перебивай! — строго сказала бабушка.

— В письме на фотографии, — спокойно сказала Люда. — Если вы имеете в виду Федора. А вы все его и только его имеете в виду. Но я не ревную. — Она прерывисто вздохнула.

— Он предлагал тебе брак? — спросила Аглаида Карповна.

И Тошкин уже хотел было открыть рот, но сценарий не принял его в свои объятия. Дима только усмехнулся.

— Да, хотя он знал, что, кроме Гены, мне никто не нужен.

— Девочки, кому пустырника? — предложила Надя, очаровательно улыбаясь. — Или, может, лучше водочки? Эта свадьба пела и плясала не на нашем дворе. Спокойно. А теперь дискотека. Так почему ты, Людочка, ходила в это агентство? И что связывает тебя, такую влюбленную в мужа, с Володей Прядко? И его — с твоим агентством? А?

Людочка подпрыгнула на месте и завертелась вокруг своей оси. Надежда обладала даром предвидения. Правда, кроме Людочки в дискотеке никто не поучаствовал. Бабушка тихо сглатывала слезы, Дима счел за лучшее немного посторониться и закрыть своим телом подступы к двери.

— А Дина сама ему рассказала. Не так ли? — Надя ехидно улыбалась. На месте Людочки Тошкин вцепился бы ей в личико. Не для поцелуя, разумеется. — Он ведь тоже занял ему деньги? И муж твой занял? Вы берегли, то есть сторожили Федино появление? И как? Добились своего? Так что ты все-таки любишь больше — мужа или деньги?

— Все, — сказала Люда и села на стул. — Все. — Она закрыла лицо руками. — Так и было. Но разве это запрещено? Разве я не бедная? Разве мне нельзя жить в хорошей квартире? — Она с мольбой посмотрела на бабушку. Та неприлично быстро отвернулась. — Я знала, что он меня обманет. Я знала! — запричитала вдруг Людочка. — Ребята, Вова Супчик нас опять обскакал. Я неверная жена. Гена — убийца. Он Ален Делон.

— А я? — обиделась Надя.

— Я тебя умоляю! — Люда вытерла слезы. — Что ты? Седьмая вода на киселе.

— Восьмая, — гордо поправила Надя.

— Тем более. Так громче, музыка, играй победу, — объявила Люда. — Мне когда прийти? Я вчера гуляла. Но меня, может, кто и видел. Если только захочет подтвердить… Мы победили, и враг бежит, бежит, бежит!

— Рано, — сказал Тошкин в ответ своим мыслям.

— Во сколько? — уточнила Люда.

— А? Что?

Дмитрий Савельевич не собирался сдаваться. Если у Вовы жадность отняла последний разум, то кто-то должен его остановить. Только, пожалуй, это была не жадность. Любовь. Ради Кати. Он очень хотел быть хорошим, богатым и знаменитым. Для образа победителя ему не хватало размаха. Ради Кати…

— Я буду во второй половине дня, а трубить победу все-таки рано. И бежать рано.

— Ты работаешь по субботам? — удивилась Аглаида Карповна.

— В нашем городе частные предприниматели и сторожа любого масштаба работают каждый день, — заявила Надя. — У убийц не бывает выходных, да, Димочка.

Ночь они провели бездарно. Научившись от бабушки разным глупостям, Надя предложила сыграть в дурака на раздевание. Когда Тошкин остался совсем голым, она переменила ставку, и удача от нее отвернулась. Дима выяснил, что, несмотря на отсутствие разного рода неоспоримых достоинств, его жена является классным имитатором. Во всяком случае, ее утренний петушиный крик некоторые соседи приняли за настоящий. В девять часов он нарядился: светлые брюки, серый тонкий свитерок — и даже сделал неуклюжую попытку уложить волосы.

— Ты меня любишь? — спросил Тошкин, думая, что этим можно усыпить бдительность жены.

— Все понятно, Дима. Ты идешь на задание. Будь осторожен. СПИД не дремлет.

Надя накрылась одеялом с головой и на прощанье выставила пятку. Через полчаса чуть примятый в автобусе Тошкин уже звонил в дверь Прядко.

— Это Тошкин, старший следователь городской прокуратуры.

Дима внезапно охрип и очень разволновался. Похождения семейства Кривенцовых плюс оголтелая весна подействовали на него крайне отрицательно. Но отступать было уже поздно.

— Володя дома? — Дима зашел в комнату и, оценив богатую скромность обстановки, сел в простое, но удобное кресло. — Спит?

— Он на работе. У него выпуск листовок, неожиданный заказ от футбольного клуба.

— Да-да. — Дима осторожно кивнул.

Он был наслышан о печальной гибели руководителя футбольной команды, гордости городского спорта и основателя самой крупной и уже постаревшей бандитской группировки. Король умер за границей. Борьба за власть закончилась. Футбольный клуб спешил представить общественности своего нового лидера, который пока еще был жив. Впрочем, каждый зарабатывает как умеет. Володе частая смена руководства всех органов и систем была на руку. То есть на кошелек.

— У меня к тебе дело. Пока в неофициальном порядке.

Голос Тошкина снова дрогнул. Катя категорически не хотела меняться и вызывала у Димы странную реакцию — почти материнский инстинкт.

— Ну, выкладывай.

Катя красиво заложила ногу за ногу и презрительно сощурила глаза.

— Посмотри — вот числа, вот время. Припомни, что в эти дни делал твой муж, был ли дома, ходили в гости, кто-то был у вас? Не торопись.

— Я за ним не слежу. У нас совсем другие отношения, — заявила Катя. — Высокие.

Дима улыбнулся и тут же забрал свою улыбку назад. Она не шутила. Отношения действительно были высокими.

— А если я его арестую? Кстати, ты носишь чулки? И сама где ты была в эти дни? И что хотела от тебя наша общая бабушка?

— Не тарахти, — одернула его Катя. — Голова болит. Дима, ментовка тебя испортила.

— Я не мент. В полном смысле этого слова. Ясно? Так что там у нас получается?

— Бабушка проверяла наши жилищные условия, — тихо сказала Катя и опустила глаза.

У Тошкина сжалось сердце. Несмотря на то, что она была чуть груба, врать Катя так и не научилась.

— И как?

— Отвратительно. В плане шансов. У нас — никаких. А у вас?

— А у нас она не могла найти фотографию Федора! — выдал Дима. — Чуть не забыл — ты-то получила письмо родственника?

— Понятно, — вздохнула Катя и потянулась к сигарете. — Рылись в моих вещах! Неофициальный обыск? Так это ты бабку заслал? Надо же — разведчица. Да, эта фотография была моя, да, она пропала. Да, я получила письмо с жалкой копией этого снимка. Что дальше?

— Лучше спроси — что позади?

Дима почти успокоился, а Катя, наоборот, нервничала, все больше боялась и плохо, непризывно пахла. Супружеская измена даже в самом платоническом смысле этого слова была отложена до лучших времен. Надя могла спать спокойно — часов до трех.

— И что? Где позади? Что ты имеешь в виду?

— А ведь для тебя Вова пошел на все, — угрюмо сказал Тошкин, кляня себя, белые брюки и естественные весенние призывы. Тоже мне герой-любовник. Пришел — увидел — нашкодил.

— Нет. — Катя повертела головой. — Нет. Этого не может быть. Я не верю.

Вот так бывает в жизни. Идешь любить, а получаешь средство для оживления памяти. Тошкин сосредоточился и проследил за Катиными руками. Ясное дело, он спросил о своем, она подумала о своем. Но зачем так нервно ломать сигареты?

— Нет, пошел, — упрямо настаивал на своем Тошкин, потому что не знал, насколько можно расширить площадку для удара.

— Это враки. Да, он был там. Он был у квартиры. Мне… рассказывали. Я сама его видела! На лавочке. Но он ничего такого не сделал. Я не собиралась его покидать, мне все-все было ясно. Ему незачем, просто незачем. Я сама все поняла, правда, слишком поздно. Но сделанного не воротишь. Дима, не надо…

Тошкин устало выдохнул. Он совсем ничего не понимал, но знал, что птичку спугнуть нельзя. А вот как дожать? А главное — до чего?!