Чистые сердцем

Двенадцать

Откуда это? «Весна никогда не была столь весенней, цветы еще так никогда не цвели». И кто это сказал?

Карин МакКафферти вышла на стоянку Бевхэмской центральной больницы и посмотрела в серое, как крылья чайки, небо – волшебное и мягкое – и почувствовала, как прохладный ветер с востока нежно коснулся ее лица. Рядом со своей машиной она заметила маленькое голое деревце и небольшую низенькую живую ограду из боярышника. Она с изумлением всмотрелась в текстуру коры дерева и в разнообразие ее цветов. Столько оттенков коричневого и угольного, серебристого и мшисто-зеленого. Боярышник был словно филигранно нарисован карандашом.

Десять минут назад она сидела с пересохшим горлом перед своим приятным рыжеволосым онкологом из Ирландии и ждала, пока та зачитывала записи и отчеты, лежавшие перед ней на столе, а потом подняла глаза, аккуратно сложила бумаги и закрыла папку. И улыбнулась.

– Вы здоровы, Карин, – сказала она. – Чисты, как стеклышко. Новых раковых клеток нет, и от старых ничего не осталось.

Она никогда не привыкнет к этому, никогда не примет эти слова как должное и не перестанет вспоминать это чувство, будто мир засиял во всем своем великолепии, когда она вышла из здания больницы навстречу дневному свету и свежему ветру. Но она и не будет злорадствовать, напоминать своему доктору, что отказалась от ортодоксального лечения в пользу естественной терапии. У них был всего один короткий ожесточенный спор, Карин тогда не отступила ни на шаг, онколог в ответ высказалась крайне резко, но потом согласилась наблюдать ее и следить за ее прогрессом. В ответ Карин согласилась, что, если рак вернется, она снова серьезно рассмотрит традиционные варианты лечения. Но пока он не вернулся.

Следовать своему собственному режиму альтернативного лечения было не самым легким выбором. Это съедало ее время и деньги и заставляло чувствовать себя очень одиноко, и для Карин стало страшным ударом, когда иглотерапевт, который лечил ее, оказался психопатом и серийным убийцей. Но сейчас, когда она смотрела на воробья, скачущего в пыли, восхищаясь каплями дождя на его крылышках и блеском в его глазах, все ужасы прошлого года отступали, оставаясь где-то в другой жизни. Она была здорова. Ей не нужно будет посещать больницу еще полгода. Она здорова!

– Деннис Поттер, – сказала она вслух. Ей нравился «Поющий детектив». Деннису Поттеру не повезло. Рак убил его, но не раньше, чем он успел воспеть красоту того, что, как он знал, было его последней весной. «Никогда цветы не были цветистее».

Карин набрала на своем телефоне номер Кэт Дирбон, но попала на автоответчик. Она написала ей короткое и радостное сообщение и поехала домой под музыку Эвы Кэссиди, которая тронула ее до слез. Эву Кэссиди тоже унес в смертную тьму рак, который Карин удалось одолеть.

«Где-то, за радугой…»

Карин притормозила на перекрестке, давая водителю грузовика повернуть перед ней.

Машина Майка стояла на подъездной дорожке. Но Майк должен был быть в Ирландии по работе, и она не ждала его раньше, чем через пару дней.

Карин, напевая, вошла в дом.

– Майк? Ты где?

Его голос донесся откуда-то сверху.

– Здесь.

Она взбежала по лестнице. Она любила свой дом. Ей нравились белые изогнутые перила и лазурная ваза, стоявшая на окне у лестницы. Ей нравился кусочек света, который падал из открытой двери спальни на коврик в восточном стиле. И нравился слабый цитрусовый запах, исходивший из полуоткрытой двери в ванную.

– Привет. У меня хорошие новости… Лучше некуда.

Она прошла внутрь, и ее напев превратился в настоящую песню, когда она шагнула к Майку, чтобы обнять его. Он стоял рядом со шкафом и двумя раскрытыми чемоданами – одним на кровати, другим на полу.

– Эй… Что это? Выглядит так, будто пакуешь вещи. А не сортируешь грязное белье.

– Да.

– Ты что, снова уезжаешь? Вот так сразу?

– Да.

Он стоял к ней спиной и перебирал галстуки на вешалке, взял один, снял его, перешел к другому.

– Куда на этот раз?

Он не ответил.

– Майк? И ты слышал – я тебе сказала – у меня хорошие новости…

Тишина. Он так к ней и не повернулся. Неподвижность и тишина, повисшие в комнате, заставили все внутри Карин перевернуться.

– Что не так?

В конце концов он медленно повернулся, но не к ней, а к чемодану, в который сложил рубашку. Затем он выпрямился. Большой человек. Седеющие волосы цвета соломы. Большой нос. Симпатичный, – подумала она, – все еще симпатичный.

– Я думал, что ты вернешься позже. Я думал, что ты, скорее всего, заедешь к Кэт.

– И? В смысле – да, я бы, наверное, так и сделала, только у нее телефон был на автоответчике, она, наверное, отдыхает. У нее ребенок родится в любую минуту.

– Я забыл.

– А какая разница, когда я вернулась?

Он позвенел монетками в кармане, все еще не глядя на нее.

Потом он сказал:

– Ты не могла бы заварить чай?

– Хорошо.

– Мне нужно с тобой поговорить.

А потом – снова тишина. Чудовищная, оглушительная тишина.

Она выбежала из спальни.

Был уже восьмой час, когда она снова позвонила Кэт после того, как Майк ушел. Карин чувствовала себя такой же убитой, раздавленной и шокированной, как если бы ей сказали, что ее рак вернулся, причем в тяжелой, неоперабельной форме. Ей было так больно, как никогда в жизни. Сказано было совсем мало, учитывая то, что прошло целых три часа перед тем, как Майк распрощался с ней и с их браком, чтобы полететь через Атлантику к женщине, которая была на десять лет старше ее. Они сидели и смотрели друг на друга, потом не смотрели, пили чай, потом виски; она что-то сказала, поплакала, перестала плакать, помолчала. А потом он ушел. Как это могло занять так много времени?

– Кэт Дирбон.

– Кэт…

– Карин… Какие новости?

Карин открыла рот, чтобы ответить, чтобы сказать, что у нее нет ни рака, ни мужа, но из ее рта вышли не слова, а только странный вой, ужасающий звук, который, как подумала, услышав его, Карин, издавал кто-то другой, какая-то женщина, которая не имеет с ней ничего общего, женщина, которую она не знает.

– Просто приезжай сюда, – сказала Кэт, – что бы ни случилось.

– Я не могу…

– Нет, ты можешь, просто садись в машину и приезжай. Увидимся через полчаса.

Непонятно, как, но она без происшествий добралась до загородного дома Дирбонов. Кэт пристально на нее посмотрела, а потом пошла к холодильнику и достала оттуда бутылку вина.

– Я пас, но тебе это явно нужно.

– Нет, я тогда разревусь.

– Ладно. Реви, – она передала ей огромный бокал. – Дети наверху, Крис еще не вернулся, но уже готов куриный пирог, и ты можешь остаться. Кто знает, у меня могут ночью начаться схватки, я оставлю тебя за главную, и тогда помоги тебе бог. Пойдем в гостиную, я разожгу огонь.

Кэт выглядела усталой и замученной, но в остальном все такой же – разумной, веселой, уверенной: идеальный друг, как всегда считала Карин, и идеальный врач.

– Так… Ты виделась с доктором. Что там?

– Нет. Дело не в этом. Никаких признаков рака.

– Но что…

– Майк ушел.

– Ушел в смысле – ушел от тебя?

– Да.

– Ты никогда ничего такого не говорила, я и не знала, что между вами двоими были какие-то проблемы.

– Господи, Кэт, ты думаешь, я знала? Я была на таком подъеме… Ты не представляешь, каково это… Когда твои снимки чистые, когда анализы крови в порядке, когда они тебе об этом говорят… Это как… Ну, это буквально как узнать, что ты оправдан, сидя в камере смертников. Мир был так прекрасен… И вот – он пакует свои вещи.

– Ты ему сказала?

– О результатах? О, конечно.

– И?

– Я не знаю, понял ли он. Он сказал – «хорошо».

– Но почему он уходит, ради всего святого?

– По многим причинам, из-за многих вещей, о которых я не знала. Но основная причина живет в Нью-Йорке, и ее зовут Лэйни. Ей пятьдесят четыре.

– Не могу в это поверить.

– Ну да.

– И вот это ждало тебя дома.

– Ага.

Карин медленно крутила стакан в руках, туда и обратно. Иногда он ловил отблески огня и вино горело красным.

Она чувствовала тепло. Тепло. Комфорт. Заботу. Оцепенение.

– Есть одна вещь, о которой тебе действительно стоит подумать… У тебя было два сильных шока… Убийства и теперь это. Эти вещи могут не пройти даром.

– Вернуть мой рак, ты хочешь сказать.

– Просто имей в виду. Продолжай свою терапию и будь бдительна. Извини, что я продолжаю гнуть медицинскую линию, сейчас неподходящее время, но это важно.

– Я не уверена, что меня теперь это волнует.

– Уж поверь, да. Еще как волнует. Не позволяй никакой сволочи утянуть тебя на дно. Он вернется.

– Или другой «он».

– Нет.

– Худшее, что он сказал, на самом деле было об этом. Он сказал, что больше не может жить с человеком с раком… Что он готов был принять любую болезнь, которая на меня обрушилась бы, любую реабилитацию, но болезнь, что полностью изменила меня, – совсем другое дело. Он сказал, что последний год я не думала ни о чем, кроме рака, ни на что больше не обращала внимания… Что я… Что я позволила болезни определять меня, и что теперь я не представляю свою жизнь без нее, и он не может принять это.

– Боже.

– Я этого не видела, Кэт. Это моя…

– Только не смей говорить, что это твоя вина.

– А что, нет?

– А женщина в Нью-Йорке? Полагаю, это тоже твоя вина, да?

– Она заставляет его чувствовать себя живым. Нью-Йорк заставляет его чувствовать себя живым. По всей видимости. Я и понятия не имела, что между нами что-то было не так. Я к тому, что… все было так. Мне ничего такого и в голову не приходило.

– Ничего необычного? Телефонные звонки… Серьезные траты… Слишком долгое отсутствие?

– Майк всегда подолгу отсутствовал, у него три бизнеса за границей, так ведь? Он проводит половину своего времени на телефоне, когда никуда не уезжает.

Сквозь задернутые шторы на секунду сверкнули фары. К дому подъехала машина Криса Дирбона.

– Что мне делать, Кэт? Что люди обычно делают?

– Они сражаются, – сказала Кэт. – Твоя жизнь стоила того, чтобы за нее сражаться, так ведь?

– Я всегда так ненавидела эти образы… Рак и война, рак и сражения, битвы, драки…

– Ну, есть альтернатива.

– Какая?

– Сдаться. Отступить… Называй как хочешь.

– О боже.

Кэт тяжело поднялась со стула.

– Ты спишь в голубой комнате. Я достала для тебя белье… Пойди прими ванну, зажги ароматические свечи. Ужин не раньше, чем через полчаса. Мне нужно обсудить с Крисом всякие скучные административные штуки по поводу заменяющего врача.

Она протянула руки и обняла ее, и на секунду Карин почувствовала своим телом тельце нерожденного ребенка. Давнее, настойчивое желание иметь детей, которое она всегда отодвигала на задворки своего сознания, сейчас резануло ее особенно остро.

Выражение лица Криса в тот момент, когда Кэт вошла на кухню, заставило ее резко остановиться.

– Что случилось?

– Ты знаешь Алана Ангуса?

– Неврология. Конечно… А что?

– Его сын из Сейнт Фрэнсиса… На год старше Сэма.

– Немного мал для своего возраста? Чуть-чуть… Ну, такой старомодный ребенок?

– Он пропал.

– Что ты имеешь в виду?

– Его подвозили в школу две другие семьи, меняясь по расписанию… Мэрилин Ангус оставила Дэвида у калитки этим утром, как обычно, ждать, пока его заберут… Они должны были приехать через пару минут. И вот когда эти люди приехали, Дэвида у ворот уже не было… Один из детей подошел к дому и позвонил в дверь, но никто не ответил, так что они просто уехали. Подумали, что он мог, например, поехать со своими родителями, а они просто забыли позвонить и предупредить. Но Дэвид не пришел в школу. Они пометили его как отсутствующего и, разумеется, не придавали этому никакого значения вплоть до четырех часов, когда его мать приехала забрать его, а он не вышел. Никто его не видел с восьми утра.

– О боже мой.

Ноги у Кэт подкосились, и она быстро присела на диван. Ее глаза наполнились слезами.

– Как ты узнал?

– Только что, по местному радио, – он сел. – Это не Сэм, – тихо сказал он. – Это ужасно, и все слишком похоже, но это не Сэм. Кстати. Мне показалось, что я видел машину Карин снаружи.

– Так и есть. Она в ванной. Майк ушел от нее.

Крис тяжело вздохнул.

– Он не мог больше жить с раковой больной и нашел утешение с кем-то по имени Лэйни в Нью-Йорке. Думаю, это еще не все, но она пока мне не рассказала. О, а ее снимки чистые – у нее сегодня была трехмесячная проверка.

Они посидели в тишине, Крис положил ладони на живот Кэт. Вверху ванна начала заполняться водой. Ребенок Кэт пошевелил конечностями, задев нерв у нее в боку, но она не шелохнулась. Она внезапно почувствовала, что ее совсем сбила с ног эта лавина событий и лишили сил долгие беспокойные ночи. Она устала и просто сидела, прислонившись к Крису, на теплой кухне, а рядом с ней тихо урчал рыжий кот. А потом она открыла глаза.

– Крис? Пойди наверх, проверь Сэма… и Ханну.

Крис Дирбон поднялся и вышел с кухни, не сказав ни слова.