ЧП в вагоне 7270

1

Крик, прорезавший тишину грузовой станции, был безнадежен и жуток.

Стрелок, шедший впереди Денисова по узкой, протоптанной между сугробами тропинке, обернулся, отогнул ворот тулупа.

— Слышали?

Денисов замер.

Так, с болью, надсадно, вдруг вскрикивали голодные чайки, кружа над низкой волной в бухте, на Севере, где Денисов служил.

Никого не было вокруг. Несколько железнодорожных путей и столько же длинных черных пакгаузов тянулись в темноту. Отсюда грузовая станция только начиналась — разбросанная, простиравшаяся на несколько километров, молчаливая и пустая в ранних зимних сумерках.

«Странный крик, — подумал Денисов. — Что он означает? Призыв о помощи? Предупреждение? Боль?!»

Он огляделся.

У забора, между пакгаузами и путями, белели недавно выгруженные, с низко подобранными дугами троллейбусы. Мимо тельферных установок к выездным воротам катил грейдер. Еще дальше, в контейнерном отделении, с мачт били по площадке первые неяркие огни.

Они постояли немного. Крик не повторился. Денисов понял: отнесенный ветром вопль догнал их сзади, от Дубниковского моста.

Денисов повернул назад.

Пришлось обходить высокий, недавно собранный из щитов забор.

Вокруг стоял покой промерзшей стальной колеи. Высоко над головой виднелся рано взошедший узкий лунный серп. Отчетливая прозрачность воздуха свидетельствовала о морозе.

Все время, пока они двигались вдоль забора грузовой станции и дальше, по путям, им не встретился ни один человек. Только впереди, у подъездной ветки ситценабивной фабрики, по другую сторону полотна, было заметно движение, суета у маневрового локомотива, но звук не мог долететь с той стороны.

Они вернулись под Дубниковский мост, где Денисов еще раньше обратил внимание на десяток вагонов со знаками Министерства связи. Почтово-багажный поезд, задержанный из-за заносов, казался покинутым. Под колесами намело снега. Одинокий след тянулся сюда от товарной станции: кто-то подходил к поезду, топтался у вагонов, потом повернул под мост.

Денисов и стрелок прошли вдоль следа, но ничего подозрительного не обнаружили.

— Ушел. — Стрелок показал на дорожку следов, тянувшуюся через пути. Он снова разогнул воротник. — Ну, мороз!

В вагонах было темно, только в последнем за шторками в решетчатом окне теплел огонек.

«7270», — прочитал Денисов на стенке кузова.

Они подошли ближе. Из вагона доносился шум, свистки, быстрая, захлебывающаяся речь.

Стрелок насторожился.

— Телевизор, — сказал Денисов, — трансляция со стадиона.

— Заходить будем? — спросил стрелок.

— Непременно.

Денисов достал ключи, постучал по боковой обшивке. Стальной лист отозвался неожиданно низко и гулко.

— Э-э-эй! — крикнул стрелок. — Кто есть?

Никто не ответил. Денисов поднялся к двери, но

она оказалась закрытой изнутри на горизонтальный ри- гельный запор — ключ был бесполезен. Денисов спрыгнул с подножки, снова застучал по кузову.

Время тянулось медленно.

— Зайдите с другой стороны тамбура, — предложил Денисов стрелку.

— Сейчас.

— Идут! — крикнул он через минуту. — Занавеску отдернули!

Но Денисов и сам услышал. Внутри громко хлопнула дверь сортировочного зала, потом тамбура. Щелкнул поворачиваемый ригель.

— Кого вам? — Малорослый, нескладный с виду человек стоял в тамбуре. Почтовик был без шапки, в накинутой поверх пиджака овчинной безрукавке, на вид ему было около сорока — заросший подбородок поблескивал сединой.

— Денисов, инспектор уголовного розыска, — Денисов назвал себя, — транспортная милиция участка.

— Ольшонок, начальник вагона.

Рейсовая бригада была не московской — Денисов видел его впервые. Периферийные бригады приезжали, сдавали почту и уезжали, долго на вокзале не задерживались.

— Все в порядке в вагоне? — спросил Денисов.

— Полный порядок. А что?

— Не слышали крик?

— Ничего не слышал… — На щетинистом, давно не бритом лице было трудно что-либо прочитать. — Я смотрю телевизор. ЦСКА — «Спартак». Там на стадионе такой крик!

— Я думал, они завтра играют! — Стрелок был приятно удивлен.

Почтовик буркнул неразборчиво. Он явно отличал инспектора: отступил, давая ему дорогу.

Денисов поднялся в вагон, внимательным взглядом прошелся по тамбуру. В глаза бросился откинутый горизонтальный ригель на противоположной двери: выход на другую сторону был открыт. Пока они шли к вагону, кто-то мог его незаметно покинуть, кто-то мог подняться с междупутья в вагон.

Ничего другого Денисов не отметил. Дверь в маршрутную, или, как ее называли почтовики, трактовую кладовую, — для почты, которую принимали и сдавали в пути следования, — была закрыта. Свет в ней не горел. От котельного отделения, в углу, тянуло теплом.

— У вас не замерзнешь, — похвалил стрелок.

Ольшонок подтвердил безразлично:

— Ни в коем случае…

Начальник вагона открыл дверь в коридор, называвшийся большим, в отличие от малого — по другую сторону. Несмотря на название, они едва поместились. Почтовик и стрелок сразу пошли дальше, в сортировочный зал, откуда несся шум невыключенного телевизора, Денисов задержался в коридоре. Он не был уверен в том, что теряет зря время, осматривая почтовый вагон.

Кроме двери сортировочного зала, в большой коридор выходили еще две — из туалета и служебного купе. Против них размещался крошечный «кухонный узел» — электрический самовар, плитка — обязательный инвентарь вагонов Министерства связи; на столике, рядом, виднелась горка немытой посуды.

«А остальные члены бригады? — подумал Денисов. — У телевизора?»

Он постучал в служебное купе — никто не ответил, осторожно приоткрыл незапертую дверь. Внутри было полутемно, для экономии тепла окно завешено одеялом.

В проникшем из коридора свете Денисов увидел у столика средних лет женщину — проводницу. Она повернула голову, ничего не сказала. На женщине было пальто, воротник которого она тут же подняла выше к лицу.

— Добрый день. — Денисов поздоровался.

— Здравствуйте. — Голос проводницы звучал спокойно — с ней, видимо, было все в порядке. — Это вы сейчас стучали? — спросила она.

Денисов не успел ничего сказать. За стеной, в туалете, раздались толчки в умывальнике. Дверь в коридор отворилась, человек лет пятидесяти пяти — в куртке с капюшоном, в очках, в вельветовых брюках — вопросительно взглянул на Денисова, поздоровался, шагнул в купе.

— Вы слышали крик? — спросил Денисов, обращаясь одновременно к обоим.

Женщина отрицательно качнула головой, плотнее закуталась в пальто. Мужчина в куртке посмотрел на Денисова.

— Я ничего не слышал.

«Непонятно…» — подумал Денисов.

Он закрыл дверь, открыл следующую — в зал дл^ разборки почтовой корреспонденции и ценных отправлений.

Здесь было чисто, светло и жарко. Сортировочные шкафы с клетками для раскладки корреспонденции, похожие на многократно увеличенные соты, были пусты; простая и заказная почта подобрана для сдачи.

Начальник вагона и стрелок сидели на винтовых табуретках у портативного телевизора «Шилелис», установленного на столе, в углу, смотрели хоккейный матч. На стадионе действительно стоял сильный, шум, лишь изредка его заглушали гулкий стук клюшек и удары врезавшихся на скорости в бортик хоккеистов.

— Садитесь. — Начальник почтового вагона махнул па свободный табурет рядом, поправил меховую безрукавку. Под ней — Денисов снова обратил внимание — угадывалась узкая, сильная грудь, не бросавшаяся в глаза мускулатура. — Здорово режутся!

— Жмет «Спартачок», — подтвердил стрелок.

Мимо сортировочных шкафов Денисов прошел дальше, в малый коридор, по направлению ко второй кладовой транзитной, располагавшейся симметрично, как и маршрутная, в крайней трети вагона.

Дверь в купе отдыха бригады была открыта. Похожее на каюту небольшое помещение показалось Денисову вначале пустым; инспектор заглянул внутрь. На окне — привычное одеяло, растрепанный журнал на нижней полке, в углу; сбоку, на стене, репродукция ’ — незнакомый вокально-инструментальный ансамбль: девушка в окружении длинноволосых парней.

Присмотревшись, Денисов увидел справа, на верхней полке, четвертого связиста, он лежал лицом вниз поверх одеяла. Длинные темно-рыжие волосы рассыпались по подушке.

Почтовик не шевелился, Денисов положил руку ему на плечо — парень встрепенулся, зевнул. Он словно имитировал внезапное пробуждение.

Внизу, на столике, Денисов увидел еще связку массивных железнодорожных ключей; дыню — обычную в это время года у почтовиков, возвращающихся из Средней Азии, и новую, купленную, по-видимому, совсем недавно женскую головную заколку.

Запах дыни Денисов почувствовал еще в коридоре.

«Бригада на месте», — подумал он.

Инспектор мельком оглядел дверь транзитной кладовой в торце вагона, она была тоже закрыта. Свет внутри не горел.

Денисов вернулся в сортировочный зал.

— Счет пять — один… — не отрываясь от экрана, сообщил стрелок. — Чудеса!

— Давно здесь стоите? — спросил Денисов начальника вагона.

— Что? — Ольшонок уменьшил звук. — A-а… Больше суток!

— Когда обещают загрузить?

— Еще вчера. — Он снова махнул рукой.

В атмосфере вагона чувствовалась напряженность.

Денисов вернулся в большой коридор, к кухонному узлу. Электрический самовар был пуст и холоден, чай, по крайней мере, в ближайшие часы — в такой-то мороз! — не пили. В кастрюле лежали ложки, несколько разварившихся картофелин в мундире, в ведре — пустые бутылки: две из-под «Старорусской», одна от марочного портвейна — на ее этикетке Денисов рассмотрел фиолетовый штамп вокзального ресторана.

«Что-то определенно произошло», — подумал Денисов.

Рядом с ведром он увидел еще сметенный в угол сор, обрывки бумаг. У самой двери лежала пуговица от мужского пальто. Все бумажки, даже самые мелкие, не был скручены, как это бывает, лежали полуразвернутые либо развернутые полностью.

«Что-то искали. Такое впечатление… Будто по ошибке порвали какие-то нужные записи».

В купе проводницы слышался тихий разговор. Когда Денисов постучал, разговор прекратился.

— Входите, — крикнула проводница.

Она сидела в той же позе у столика, по-прежнему закутавшись в пальто. Денисову был виден ее профиль, поднимающаяся вокруг головы к затылку аккуратная укладка. Мужчина в куртке располагался рядом, спиной к двери.

Неожиданно Денисов увидел цвет подбоя на капюшоне куртки. Подкладка была. огненно-красная. Маркая.

— Вы не работник вагона?! — Денисов сразу насторожился.

— Нет. Зашел в гости. — Мужчина улыбнулся, поправил очки.

— Откуда вы?

— Из Клайпеды. — Подумав, он представился: — Ричард Вайдис, экономист.

— Давно здесь?

— Со вчерашнего вечера.

Мужчина достал бумажник, извлек заключенный в кожаные корки паспорт, раскрыл на первой странице.

«Вайдис…» — было проставлено крупным каллиграфическим почерком.

Денисов возвратил паспорт, повернул назад, в сортировочный зал. Начальник вагона ждал его: он сразу поднялся.

— Где четвертый человек? — спросил Денисов. — Что с ним?

Стало тихо.

В то же время по обе стороны сортировочного зала Денисов почувствовал осторожное движение, еле уловимые звуки. Молодой почтовик, дремавший в купе отдыха, скользнул с верхней полки, начал обуваться; в купе проводницы тихо стукнула дверь.

Обитатели почтового вагона спешили привести себя порядок, словно знали, что им предстоят долгие объяснения, и готовились к ним.

— Где все-таки он?

Денисов заметил — хоккеисты на экране телевизора катали совершенно бесшумно. Пока он отсутствовал, Ольшонок, догадываясь о предстоящем разговоре, полностью убрал громкость.

— Вы о Косове? — Ольшонок скрестил на узкой груди руки. — А кто его знает! Был здесь. А теперь, наверное, катит домой, в Ржаково! Он мне не очень докладывается!

Денисов уже не сомневался в том, что странный и безнадежный крик, который он и стрелок слышали на грузовой станции, донесся отсюда, из вагона 7270, и голос принадлежал исчезнувшему — четвертому работнику почты.

— Откройте кладовые, — сказал он.

Ольшонок пожал плечами.

Транзитная кладовая — в дальнем торце вагона — была аккуратно прибрана'; Денисову показалось, что страховые мешки, постпакеты, посылки и другие отправления словно перебрали здесь по нескольку раз.

«Искали? — снова подумал он. — Но что? Документы?»

В маршрутной кладовой, напротив, оказался хаос. Почта здесь была свалена на пол, в темноте невозможно было что-либо разобрать.

— Включите свет! — крикнул Денисов.

— Сейчас! — Проводница бегом вернулась в купе.

Вспыхнувший свет вырвал вначале из темноты грозную надпись на висевшем под потолком трафарете: «Смертельно! Не закладывайте проходы в кладовых к дверям и между дверями!»

Приглядевшись, внизу, в груде ящиков, Денисов внезапно увидел обращенный рифленой подошвой к дверям высокий мужской ботинок. Еще дальше виднелась неподвижная рука со скрюченными побелевшими пальцами.

Денисов опустился на колени, начал быстро отбрасывать груз в сторону.

— Помогайте!

— Сейчас… — Начальник вагона нагнулся, ухватил сразу несколько ящиков — сколько мог загрести раскинутыми руками. Денисов не ошибся, предположив в нем недюжинную физическую силу.

Вдвоем они быстро освободили грудь, затем голову лежавшего.

— Косов! — ахнула сзади, из-за плеча Денисова, проводница. — Господи! То-то он на сердце жаловался…

— Атеросклерозом страдал, — вставил Ольшонок.

Казалось, все были потрясены.

Человек на алюминиевых листах, закрывавших пол маршрутной кладовой, не двигался. Денисов мельком заметил приятное, чуть одутловатое лицо, хорошо очерченный рот. На вид Косову можно было дать не больше тридцати пяти лет. Он был без шапки, на голове Денисов увидел еще небольшую, но заметную ссадину справа, уходившую в височную область.

— Искусственное дыхание! Скорее… — Бледность кожного покрова и отсутствие дыхания были очевидны. Инспектор уступил место стрелку: — Я вызову «скорую»!

— Что с ним?! — обернулся начальник вагона.

Проводница не выдержала, бросила зло:

— Молчи уж!

Денисов выскочил в тамбур, спрыгнул вниз — здесь было меньше помех для радиосвязи, включил скрытую под курткой рацию.

— Я — двести первый!..

Несколько секунд ответом было хриплое дыхание радиоволны. Денисов ждал, вглядываясь в черноту поверх почтово-багажного вагона, поверх распростертого над ним моста.

Воздух вверху казался по-прежнему прозрачным. Мороз и не думал спадать.

— Слышу хорошо… — неожиданно близко отозвался вдруг дежурный по отделу внутренних дел Антон Сабодаш. — Что хотели?

— «Скорую помощь»! Срочно… Под Дубниковский мост.

— Состояние пострадавшего?

— Тяжелое.

— Понял. Как подъехать «скорой»?

— На Дубниковку. Дальше — под мост.

Антон несколько минут отсутствовал в эфире — наконец включился снова:

— Выехали… Что с пострадавшим? — Сабодаш решил, что речь идет о поездной травме. — Локомотив установлен?

— Потерпевший в вагоне 7270. Связист. Возможны криминальные обстоятельства.

— Понял.

Объяснить открытым текстом все Денисов не имел права, но по голосу Сабодаша он догадался, что понят правильно. Антон привычно нервничал, как это бывало с ним всегда во время чрезвычайных происшествий. Тяжелоатлет, человек физической исключительности, он трудно переносил эмоциональные перегрузки.

— Есть подозреваемые? — спросил Антон.

— Ничего определенного.

Когда Денисов поднялся в тамбур, обитатели вагона находились у маршрутной кладовой: Ольшонок, его второй помощник, Вайдис и проводница.

— Все бесполезно. — Стрелок показал на лицо пострадавшего. — Видите? — Косов лежал в той же позе. Па губах тонким налетом белела едва заметная серая пленка. — Так? — Он обернулся к начальнику вагона аа подтверждением.

Ольшонок не ответил.

В кладовой включили люминесцентное освещение и обе фары, обращенные к наружным дверям.

В их свете Денисов разглядел, что начальник вагона Ольшонок крайне возбужден, хотя и пытается это скрыть. Несмотря на мороз, у него с лица сбегали быстрые струйки пота. Молодой помощник его тоже нервничал, несколько раз он явно хотел встретиться взглядом с Вайдисом, но ничего у него не получилось — тот не спускал глаз с Косова.

Денисов услышал еще, как проводница открыла холодильник в тамбуре, внизу на полке должна была находиться аптечка. Раздался стук передвигаемых банок, потом ее удивленный голос:

— Икры нет, которую Косов вез! Кто-то взял!

— Много икры? — спросил Вайдис.

— С килограмм.

— Значит, кто-то приходил!

— Нет! — сказал помощник Ольшонка. — Не то… Когда я подходил к кладовой, икры уже не было. А Косов был жив, я говорил с ним.

— Когда это было? — спросил Ольшонок.

— Перед тем как милиции войти. Минут за десять. Все было в порядке.

— А кладовая?

— Я думал, он заперся изнутри.

Приглядевшись, Денисов заметил еще, что проводница кутается в длинное, не по размеру, пальто, воротник которого упирается в искусно уложенную прическу. А слева под глазом у нее синяк.

Технический контролер отделения перевозки почты на вокзале Ремизов, костистый, с плоским лицом и воловьими крупными глазами, протянул инспектору твердую, как доска, ладонь.

— Неизвестно? Может… спекуляция? Вот она, наша жизнь. Живешь и не ведаешь, что ждет…

В тамбуре было тесно.

— Знали его? — Денисов кивнул на дверь кладовой, за которой работала оперативная группа.

— Косова?! Как же! Все бригады через нас проходят… — Ремизов переступал короткими для его высокого костистого туловища ногами, следил, чтобы случайно ничего не коснуться, не наследить на месте происшествия.

Из маршрутной кладовой слышались голоса, стук отодвигаемых посылочных ящиков. Там осматривали труп и, насколько это представлялось в данный момент возможным, кладовую. Более тщательный осмотр предполагали произвести одновременно с выгрузкой почты.

— …Он первый раз с этой бригадой. Обычно ездил со Стасом. Я и то удивился, когда увидел его у Ольшонка!

— А там что за бригада?

— Пестрая публика… Да вы должны знать! Стас работал в камере хранения ручной клади на вокзале. Бывший футболист! Помните?

С футболистом Денисов действительно был знаком: тот играл за вокзал в товарищеском матче против вокзальной милиции.

— Помню.

— Косов, говорят, решил уйти от них. Сколько можно? Там и выпивки бывали.

— А как характеризовали Косова?

— Опытный работник. Дисциплинированный.

— Он давно здесь?

— Лет десять. — Контролер не знал, что делать с I’ кими, достал тяжелые железнодорожные ключи, повертел, сунул в карман. — Перерыв, правда, у него был. Работал в Москве, в отделении. Ездил начальником почтового вагона. Потом уволился.

— Почему? Известно?

Ремизов вздохнул:

— Какая-то неприятность. — На малоподвижном лице мелькнуло подобие мимики. — Главное: работа трудная! Корреспонденции много, в пути все время сортировка, выдача… Спать мало приходится. Видели, сколько почты в кладовой! Да еще транзит!

— Там, кажется, работы поменьше, — заметил Денисов.

— Это да… Тут вы правы. — Ремизов снова попыталея помочь себе мимикой, глазами, но на лице только возникла гримаса старания. Голубоватые глаза были пусты. — Выдача транзита производится на основных станциях. По списку. Я ведь тоже ездил. Семь лет! — Он, наконец нашел точную мысль. — Эта работа хороша для тех, кто далеко живет. Они неделю ездят — месяц дома сидят!

— У Косова семья есть?

— Под Москвой. — Ремизов подвинулся, пропуская выходившего из кладовой эксперта-криминалиста. — Двое детей, жена.

— Большие дети?

— В школу еще не ходят… — Он качнулся назад, на свое место к двери кладовой.

— А ваше личное мнение о нем?

— Неплохой человек. Душевный. Как кому, конечно… — Он шевельнулся под легким пальто, лицо осталось спокойным. — Всем не угодишь!

— Чем вы объясните случившееся? — поинтересовался Денисов.

— Кто знает? — Ремизов понизил голос. — Бригада, эта…

— Олышонка?!

— Да. Тоже не ахти! Не особенно рвутся с ним ездить.

— Не любят?

— Самодур…

Подумав, Ремизов круто изменил тему разговора:

— Я ведь сам тоже чуть под подозрение не попал… — Он рассказал о причине, по которой дежурный по отделению перевозки почты звонил о нем в милицию. — Бес попутал! Заказал с этой бригадой килограмм икры из Астрахани…

— С кем?

— С Косовым. Под Астраханью икра дешевле. У рыбаков.

— У браконьеров, — поправил Денисов.

— Правильно, конечно. Теперь жалею… — Непривыкшее передавать чувства мимикой, лицо его осталось «голым», как определил для себя Денисов, «словно циферблат без секундной стрелки». — Мать у меня после облучения. Врач сказал: «Необходимо черной икры и гранатового сока!..» Вот и попал!.. Хорошо, что после того, как Косов мне икру отдал, один человек из бригады видел его живым! А то бы…

«Второй помощник Ольшонка», — подумал Денисов.

На всякий случай уточнил:

— Мать в больнице?

— В Боткинской. Я и в объяснительной записке указал дежурному по отделению. Можно проверить!

— Дежурный попросил объяснительную?

— Конечно! «Будем, — говорит, — обсуждать на коллективе». Он меня увидел у поезда, когда я икру нес. И попер на меня, и попер…

— А икру? Вернул?

— Вернул. Я попросил девчат из буфета, который на антресоли… Знаете? Сейчас икра у них. В холодильнике.

Денисов знал буфет и буфетчиц.

— Когда вы приходили за икрой к Косову?

— Как раз Москва — Камышин подавали на посадку. Иду из вагона — и дежурный ко мне! Такой принципиальный сегодня… Кубасов. Конечно, он правильно требует… — Ремизов брякнул ключами в кармане. — «Что в свертке?» Я назвал — «икра». Зачем скрывать? И Косов, думаю, все равно правду скажет! По-честному. Я деньги платил.

— Вы разговаривали с Косовым, когда пришли за икрой?

Ремизов задумался.

— Ничего такого. Только вот, пожалуй… — Контроллер оживился. — Настроение мне его не понравилось.

— Спрашиваю: «Что случилось?» Он только рукой махнул что, мол, говорить? Понял я, что у них неприятности с Олыпонком. Ушел. Тут как раз камышинский.

Получалось, что контролер был в вагоне за несколько минут до разыгравшейся трагедии.

В свою очередь, Ремизов спросил:

— А что врачи?

Денисов процитировал прибывшего с машиной хирурга отделения реанимации:

— «Начался необратимый процесс…»

— Не мучился? — Ремизов посмотрел с участием. — Вы ведь здесь с самого начала. Хоть немного пожил еще?

— Как сказать…

Жил ли Косов после прибытия на место сотрудника милиции, а следовательно, мог ли о чем-либо сообщить, являлось частью следственной тайны. Контролер, естественно, мог об этом не знать.

— …Врачи приняли все меры.

Ремизов кивнул:

— А нет человека! И повреждений-то, говорили, всего-то ма-аленькая ссадина! Это… — Он поискал образ. — Как вагон на сортировке! Минует стрелку — и уже на другом пути! Не повернешь и назад не сдашь! Все!

Ремизов, в чью обязанность входило обеспечение технической исправности вагонного парка, не подозревал о высказанных в «Диалектике природы» глубоких мыслях: «Смерть как существенный момент жизни…», а следовательно, и о знаменитом — «Жить — значит умирать» Энгельса. Все это изучали на юрфаке на семинарах по судебной медицине.

«И все-таки обстановку в вагоне Ремизов охарактеризовал, видимо, точно», — подумал Денисов.

— Там, в кладовой, трафарет, — спросил еще инспектор. — Не заставлять грузом проходы — иначе смертельно. Действительно опасно?

Ремизов внимательно посмотрел на него. Он производил впечатление человека малоразвитого, но весьма искушенного. Сейчас технический контролер явно пытался понять, какой ответ больше устраивает Денисова.

— Конечно. — Он тревожно переступил с ноги на ногу. — Каждая посылка в среднем шесть-восемь килограммов. А сколько их в штабеле?!

— Полагаете, Косова могло завалить?

Подумав, Ремизов принял решение:

— Не-ет! — Он отрицательно закачал головой. — Косов — человек опытный. Ездит давно. Ничего такого с ним не могло быть! Здесь надо виновного искать! — добавил контролер.

Вызванная Антоном машина реанимации приехала быстро, тело помощника начальника вагона перенесли в реанимобиль. Однако помочь пострадавшему уже никто не мог. Не прошло и получаса, как свет внутри машины погас. Это был сигнал. Ткани организма еще продолжали свою жизнедеятельность, но уже без взаимной регуляции. Первой прекратила свою деятельность нервная ткань — кора головного мозга, наиболее чувствительная к недостатку кислорода. Записи биотоков констатировали известные медикам достоверные признаки.

Теперь Косов лежал на носилках, в которых его перенесли из машины реанимации назад, в маршрутную кладовую. Рядом, среди сваленных на пол мешков с почтой, пакетов и посылок, сотрудники, прибывшие с оперативной группой, производили осмотр. С ними был дежурный.

В сложной оперативной обстановке, особенно в присутствии начальства, Антон Сабодаш, как обычно, выглядел заурядным. Кроме Денисова, мало кто знал способность Антона сопереживать. Это напрочь перечеркивало Сабодаша как сыщика, но помогало тем, кто работал с ним рядом.

Труп осматривали две женщины из оперативной группы — следователь и судебно-медицинский эксперт, а также приглашенные понятые, монтеры пути, женщины — могучие, в ярко-оранжевых куртках и ватных брюках. Дежурный следователь отдела должен был вот-вот прибыть, он находился в пути.

Осмотр кладовой и трупа заканчивался. Денисов еще раз взглянул на покойного — моложавый, чуть начавший заплывать жирком; па груди — синеватая выцветшая татуировка: шатровая церковь или часовня, несколько старых шрамов. В юности Косов, безусловно, отдал дань уголовной романтике — на коленях тоже виднелись наколки. Вдоль голени тянулось выколото неровно, обычное в таких случаях: «Они устали!»

Сбоку, рядом с носилками, на газете, лежали немногочисленные вещественные доказательства, обнаруженные при осмотре одежды, — двадцать двадцатипятирублевых купюр, новый импортный платок с блестящей ниткой — люрексом — очевидно, подарок; несколько сигарет,

— Одежда… — диктовала женщина-эксперт. — Драповое пальто деми, ориентировочно пятидесятого размера, с разрезом сзади, на трех пуговицах, одна из которых в момент осмотра отсутствует…

«Наверное, та, которую я видел в большом коридоре, у кухонного узла», — подумал Денисов.

Он снова привычно оглядел помещение. Стальные двустворчатые погрузочные двери кладовой, открывающиеся наружу, повреждений не имели и были заперты на вертикальные и горизонтальные запоры, поддерживаемые фиксаторами.

«Снаружи в кладовую никто не мог попасть…»

Денисов повернул назад, в большой коридор.

На помещение, по которому еще час назад он свободно ходил, теперь было наложено табу. Передвигаться разрешалось лишь по узкой дорожке, застеленной принесенными из отделения перевозки почты плотными бумажными мешками — крафт-пакетами, закрывавшими от уничтожения остававшиеся еще, возможно, на полу вагона следы.

— Обзорные снимки делали? — ни к кому не обращаясь, спросил сотрудник, прибывший с оперативной группой, раскрывая дверь из тамбура. Второй — эксперт-криминалист — на всякий случай дважды щелкнул блицем.

— Здесь, на полу, пуговица… — Денисов передвинулся, освобождая место. Он снова обратил внимание на аккуратно заметенный сор, несколько сломанных сигарет в углу, развернутые клочки бумаги рядом с Кухонным узлом. — Видимо, от пальто потерпевшего.

Эксперт кивнул, не отрываясь от видоискателя, скользнул объективом вниз. Дальнейшее предстояло следователю, производившему осмотр.

Денисов прошел в сортировочный зал. Работников почтового вагона внутри не было, кроме Олышонка, которому предстояло давать пояснения, остальных препроводили в отдел внутренних дел. Телевизор продолжал беззвучно работать. На маленьком экране хоккеисты совершенно бесшумно врезались в бортики, неслышно, без единого звука схлестывались клюшками.

Денисов попытался представить себя на месте человека, смотрящего или делающего вид, что внимательно наблюдает по телевизору за хоккейным матчем. Вот он включил звук на полную громкость. Теперь никто не слышит ни шагов, ни стука открываемых дверей сортировочного зала, большого коридора, кладовой.

«Практически каждый, находившийся в вагоне, — констатировал Денисов с сожалением, — мог быть причастен к гибели Косова. Каждый мог втайне от остальных пройти в маршрутную кладовую, неслышный за шумом, несшимся со стадиона. Кроме того, кто-то мог войти в вагон через незапертую дверь тамбура с противоположной стороны… — Он задумался. Наконец, преступник, находившийся в вагоне, мог просто открыть дверь тамбура, чтобы направить розыск по ложному следу…»

Дорожкой из бумажных мешков Денисов дошел до малого коридора, заглянул в служебное купе. Здесь по-прежнему ощущался запах узбекской дыни. Железнодорожные ключи и заколка все еще лежали на столе.

Денисов подошел к шкафам в коридоре — они были открыты. Он провел рукой по верхним полкам, проверяя внезапно пришедшую в голову мысль, потом взглянул на пальцы. Следы пыли на них отсутствовали, было похоже, что кто-то до него тоже шарил рукой по полкам.

«Изолированность каждого да еще чистота везде, точнее, прибранность, больше, пожалуй, не за что зацепиться. Искали бумаги. Это факт…»

Внизу, в шкафах, лежало еще несколько зимних дынь — мягкий аромат наполнял коридор.

Денисов вернулся в тамбур, открыл дверцу холодильника «Ладога», вмонтированного в перегородку, кладовой. Холодильник был наполовину пуст — несколько батонов колбасы, масло, консервы, корейская капуста «чим-ча» в полиэтиленовых пакетах.

— Что-нибудь интересное? — спросила Денисова в открытую дверь женщина-следователь. Ей все еще не удалось выбраться из маршрутной кладовой.

— Нет, по-моему.

— Здесь тоже пока ничего. Сначала надо выгрузить почту.

— Это мы сделаем. Ночью, — пообещал Денисов.

— Тогда же нужно будет произвести дополнительным осмотр.

— А вообще? — спросил Денисов. — Какое мнение?

Следователь постучала ногами в пол, чтобы согреться. Рифленые металлические листы ответили придушенным гулом.

— Не страдал ли он гипертонической болезнью или атеросклерозом… — сказала она. — Эксперт не исключат скоропостижную смерть.

— Бригада говорила об этом: атеросклероз.

— Ну вот. И пена на губах… — Следователь снова шилась за протокол. — Проверку продолжайте, но самым важным будут результаты вскрытия трупа.

Денисов захлопнул холодильник, спустился из тамбура вниз — на заснеженный путь. Впереди, у щитового забора, он увидел младшего инспектора Ниязова. Денисов махнул ему рукой, Ниязов сразу подошел — он искал Денисова, чтобы сообщить о результатах своего звонка в Боткинскую больницу.

— Там она, — кивнул младший инспектор. — Ремизова Клавдия… Послеоперационная. Икра и гранатовый сок. Правильно.

Собственно, Денисов не сомневался в том, что контролер сказал правду, но проверять несущественное, лежащее на периферии, чтобы судить о целом, стало его системой.

— Что-нибудь еще? — спросил Ниязов.

Денисов показал на железнодорожное полотно:

— Осмотр прилегающей местности.

— Ясно.

Под Дубниковским мостом было темно, но дорожка следов, тянувшаяся вдоль забора мимо почтово-багажного поезда, сохранилась — узкая, почти вытянутая в линию. Вверху послышались голоса, потом музыка — но мосту кто-то шел с транзистором. Потом послышался шум машины.

Денисов и младший инспектор прошли вдоль пути, обогнули вагон. Здесь их ждало разочарование. Позади нагонов проходила хорошо утоптанная тропинка, которой пользовались железнодорожники.

Судить по ней о том, поднимался ли кто-нибудь в нагон и выходил из него на тропинку — увы! — не представлялось возможным.

— Бригада наша сборная… — Ольшонок поднял голову, словно прислушивался. Денисов внимательно рассмотрел его: втянутая в плечи голова, медвежья природная сила в угловатой фигуре. — Из постоянной бригады сейчас только проводница. Кладовщикова. Несколько лет уже вместе ездим…

— А другой помощник?

Они разговаривали в кабинете уголовного розыска. Стрельчатые окна отражали арочный свод, Колонну в середине — весь необычный вид кабинета, оставшегося от первой дореволюционной постройки вокзала: то ли придел, то ли монастырская трапезная; едва попав в кабинет, все невольно начинали ломать над этим голову.

Ольшонок едва ли обратил внимание на необычный интерьер.

— Салов? Вообще в третий раз едет. Он после курсов… Косов в этот рейс сам напросился.

— Почему?

— Не знаю: свои дела… Его бригада уехала перед нами за три дня. Он не поехал. В отпуск собирался, потом отставил. — Ольшонок жестко провел ладонью по подбородку. — А людей всегда не хватает. Вот и съездил! — Он снова прислушался.

В коридоре и во всем здании было тихо, только внизу, в дежурной части, время от времени хлопала входная дверь.

— Давно знаете Косова? — Денисов поправил лежавшие перед ним бумаги.

— Года четыре.

— Бывали вместе в поездках?

— Иногда… — Ольшонок что-то поискал взглядом на денисовском столе, не найдя, отвел глаза. Нервничал. — С десяток раз. Не более.

— Косов был с самого начала поездки?

— А как же! — Он снова поискал на столе взглядом.

— Хотите курить?

Почтовик кивнул.

— Вообще-то дома я не курю. Только на работе.

— Бывает. — Денисов достал сигареты.

— Спички у меня есть, — сказал Ольшонок.

Денисову был известен этот тип курильщиков, начинали курить они, как правило, уже работая. В зрелом возрасте.

— Кто из вас первым приехал на вокзал?

Он не торопил начальника вагона. Следователь, по существу, предоставила в его распоряжение достаточно времени — до получения результатов судебно-медицинского вскрытия трупа.

— Косов. — Ольшонок с жадностью затянулся.

— Он курит?

— Сигареты без фильтра. «Астру».

— Кто-нибудь был с ним?

— Перед отправлением? Жена и девочки. Они приехали на микроавтобусе. На «пазике». Он часто им пользовался. Когда я погрузился, жена с девочками были в купе. Пили чай. Потом уехали.

— Что у Косова было с собой?

— Как обычно. — Денисову показалось: Ольшонок хотел что-то добавить, но только затянулся глубже. — Чемодан, сумка. В купе переоделся в рабочее.

— Одежду привез с собой?

— Рабочая у нас здесь, на складе. У Косова старенький чемодан. В нем и хранит.

— Косов проводил жену? Или она оставалась до конца?

— Постояли у вагона. Тут сразу дали отправление.

— Отправились вовремя? — Денисову не удалось задать вопрос, который оказался бы для начальника нагона трудным или хотя бы застал Ольшонка врасплох.

«Не за что зацепиться…»

— Отправились по расписанию. — Ольшонок поискал пепельницу, Денисов подвинул ее ближе, на край стола. — Спасибо… — Он посмотрел на инспектора: — Все не верю в то, что случилось… Не могу поверить!

— Поездка проходила нормально? — Вопросы Денисова по-прежнему касались общих деталей.

— Морозы только! Говорят, где-то даже рельсы полопались. А вообще в этот рейс не везло. В Ташкент тащились неделю. В Ургенче стояли почти сутки. До этого в Бейнеу, в Кунграде… Теперь в Москве!

— Почему?

— В это время всегда тянешься. Ашхабадский скорый на сутки опоздал! А мы за ним шли… — Тема Ольшонка устраивала. — Обычно время в поездке идет быстро — не успеваешь обернуться. Сортируешь, выдаешь, принимаешь… А тут — еле шло! Несколько книг было с собой, «Вокруг света» — подшивка. «Сельская молодежь». Все прочли.

— Расскажите об обратном пути, — попросил Денисов. — Где вы взяли последнюю почту?

— За два с половиною часа до Москвы. В Ожерелье.

— Кто принимал?

— Сам. Кладовщикова помогала.

— А остальные?

— Чем занимаются в дороге? Шли с опозданием, работы не было. Про заносы еще в Мичуринске предупредили. Кто спал, кто так валялся.

— Разговаривали?

— Обо всем переговорили. По-моему, с Приволжской дороги уже молчали.

— Что было дальше, по прибытии в Москву? В город ходили? В магазины?

— Косов один ходил.

— А вы?

Ольшонок погасил сигарету.

— Никуда. Да и куда идти?

— Не знаю. В столовую, например.

— Я вообще не ем в столовых! — Денисову послышалось нескромное — похожее на хвастовство.

Давала ли вагонная жизнь другие поводы к самодовольству?

— А остальные?

— У нас все с собой: картошка, сало, капуста. Теперь дыни «кара кыз». Зимний сорт. По-ихнему — «черная», по-нашему — «старая дева»… С утра занимались кто чем. Валера спал. Кладовщикова разговаривала в купе с Вайдисом.

— Вы знали его раньше? — спросил Денисов.

— Вайдиса? — Ольшонок повертел пепельницу толстыми пальцами, поставил на место. — Никогда. Кладовщикова попросила за него: порядочный человек, земляк, ночевать негде… Понимаю: нарушение! А как отказать?! Столько лет вместе ездим. Всяко было!

— Чем в это время занимался Косов?

— Не помню. Наверное, возился с посылками.

— Это его ключи — на столике, в служебном купе?

— Его. Я все ключи знаю.

— Когда и где вы в последний раз видели Косова? Можете вспомнить? — Денисову пришлось прибегнуть к прямым вопросам, которых обычно избегал и от которых не ждал пользы, — выхода не было. — Когда и где?

Ольшонок отвел глаза, постучал пальцами по столу.

Да я все время его видел! Постоянно перед глазами. Вагон — это ведь как квартира! Трехкомнатная квартира с подсобными помещениями.

— И в сортировочном зале? — Денисов хотел определенности, в то время как Ольшонок ее явно избегал.

— И в купе! — Ольшонок занервничал. — И в большом коридоре. И в малом. В маршрутной кладовой, если вам интересно…

«Теперь теплее, — констатировал Денисов. — Определенно теплее… — Едва только появлялась «информация к размышлению», он мысленно обращался к себе как бы со стороны. — Надо постараться не потерять направление!»

Однако сразу потерял его, спросив:

— Говорили о чем-нибудь?

Ольшонок огладил ворс мохнатой шапки.

— Говорить?! О чем?!

Одновременно исчезла и надобность во внутреннем денисовском диалоге.

— Что делал Косов?

— Раскладывал посылки по «группам».

— Их не успели разложить?

— Я не стал интересоваться! — Ольшонок снова поискал сигареты. — Косов не новичок!

— Что вы делали?

— Сидел у телека. Сначала фильм показывали. Про марала и русскую лайку. Потом ЦСКА — «Спартак»! ЦСКА — чемпион, а «Спартак» выигрывает! Тут я вообще не отходил от экрана…

«Начальнику вагона все-таки удалось укрыть свою тайну…» — вынужден был констатировать Денисов.

— Когда включили телевизор?

— Не могу сказать. У вас программа передач есть? Тогда можно было бы определить точно… — Ольшонок чувствовал себя уверенней. В первую очередь это отразилось на ответах — они становились все свободнее, обстоятельнее. Денисов, видимо, удалялся от критической точки. — Могу сказать про каждую шайбу… Вплоть до вашего прихода в вагон! Кто забил, когда, с чьей подачи.

Денисов задумался.

— Кроме вас, кто-нибудь смотрел матч?

— Я один. Включил звук на полную мощность, — < Денисов знал, что Ольшонок не преминет сообщить эту деталь, — и смотрел. И ничего не слышал. Пока в вагон не застучали…

Ольшонок вздохнул как всадник, успешно миновавший все возможные препятствия на дистанции и благополучно достигший финиша. Он даже позволил себе взглянуть в сторону, на поддерживавшую арочный свод колонну: «Зачем? Как попала сюда?»

— Вагон убирали? — спросил Денисов.

— Сегодня? — Ольшонок посмотрел удивленно. — Нет… — Он покачал головой. — У нас как? Сдадим почту, потом уборка.

Удивление не было наигранным, Денисов поздравил себя. Это был его маленький успех. Ольшонок не понял, почему инспектор интересуется уборкой, а главное: раскрученные бумажки в углу «кухонного узла» и признаки поисков внутри вагона — с уборкой не связаны.

— Чем объяснить, что кладовая, в которой обнаружили Косова, была закрыта снаружи?

Вопрос застал начальника вагона врасплох.

— Не знаю. Может, закрылся?

—. Кладовую изнутри можно закрыть только с помощью ключа?! А Косов оставил ключи в купе.

— Кто-нибудь проходил мимо — закрыл машинально?

— И выключил свет?!

— Свет включается не из тамбура — из купе проводницы!

Их прервал телефонный звонок.

Снизу, из дежурного помещения, звонил Сабодаш:

— Начальник почтового вагона у тебя?

— Здесь.

— Приехал следователь. — Денисов понял, что речь идет о следователе отдела, которого вызвали из дома. — Хочет поговорить с. Ольшонком.

В коридоре послышались, шаги.

— Я направил к тебе человека, — Антон спешил, на пульте оперативной связи в дежурке некоторое время слышался прерывистый зуммер. — Он все объяснит.

Дверь в кабинет открылась. Человек в ушанке, ватных брюках и телогрейке стоял на пороге.

— Можно? Я с ситценабивной фабрики. Вы интересуетесь, кто слышал крик из вагона…

Денисов кивнул.

— Я слышал. Сидорчук моя фамилия. Но я не могу быть у вас долго. — Он говорил сбивчиво. — Я работаю составителем поездов. Мне нельзя надолго отлучаться. Могу все рассказать на месте…

Денисов поднялся.

— Мне подождать? — спросил Ольшонок.

— Вас хочет видеть следователь.

Втроем спустились вниз, Денисов проводил Олыпон- ка в линейно-следственное отделение, вернулся. Составитель поездов ждал у входа в дежурку.

— Градусов под тридцать… — Сидорчук кивнул на дверь. — Крещенские морозы.

— Стужа.

Денисов не мог освободиться от мысли, что Ольшонок по какой-то причине предпочел держаться полуправды — худшего варианта лжи.

Под мостом было темно, но составитель поездов сразу нашел следы, на которые Денисов еще раньше, не зная о случившемся в вагоне, обратил внимание,

— Мои… Я шел из столовой. С товарной станции… — Дорожка следов шла вдоль запасного nytfn, к месту стоянки почтово-багажного поезда, потом круто сворачивала поперек путей, огибая вагон 7270. — Вдруг слышу: репортаж! Остановился… А у них радио в вагоне! Или телевизор?

Денисов проследил взглядом путь Сидорчука — мимо недавно поставленного забора из щитов, мимо площадки тяжеловесных грузов, новых с подвязанными дугами троллейбусов.

— Телевизор.

— Слышу, забивают лидеру! ЦСКА!..

Впереди, за пакгаузами, на главном пути, показалось желтоватое рассеянное пятно. Из-за вагонного депо к платформе Москва-Товарная приближалась электричка. Она шла в направлении Москвы, до вокзала оставался короткий последний перегон.

— Постоял у вагона, пока не объявили счет. «Три — один!» Спартак впереди! Даже не поверил! Думаю, подожду, может, повторят?! — Счет в матче был словно бакен в остром, в то же время однообразном для Денисова, как исследователя событий в вагоне, течении игры.

— Долго стояли здесь?

— Минут пять-семь. Счет так и не повторили. Потом слышу — разговаривают!

— Подробнее, пожалуйста.

— Идет разговор! А слов не разобрать.

— Это очень важно, — сказал Денисов. — Где, по- вашему, шел разговор? В купе? В кладовой? Где вы стояли?

Составитель примерился к дорожке следов.

— Кажется, здесь. — Получалось, что Сидорчук стоял между сортировочным залом и купе проводника, прежде чем двинуться в обход маршрутной кладовой на другую сторону вагона.

— Сколько людей участвовало в разговоре?

— Мужчина, по-моему, и женщина. Женщина чтО-то объясняла. Когда я уходил, был еще стук двери. Разговор… И вдруг крик!

— Вы хорошо его слышали?

Составитель передернул плечами.

— И сейчас в ушах! Будто с жизнью прощался!

— Теперь покажите место, где вы в тот момент стояли.

— Можно.

Они прошли к главным путям. Желтоватое пятно, замершее было на минуту у платформы, теперь заметно увеличивалось в окружности.

— Электричка, — предупредил Денисов.

— Я вижу.

Они остановились, вглядываясь в темноту.

Вслед за ярким пятном из вихря поднятого снега показалась отчетливо видная округлая кабина локомотива с прожектором вверху и светлыми пятнами по бокам — словно многократно увеличенная зеленая голова гигантского насекомого. Вокруг все было по-прежнему тихо. Голова насекомого приближалась. Через минуту-другую раздался грохот, похожий на обвал, и снова все стихло.

Составитель и Денисов двинулись дальше через главные пути к ситценабивной фабрике.

— Здесь.

Место, на которое указал составитель поездов, находилось примерно в ста пятидесяти метрах от вагона.

Можно было предположить, что крик последовал через минуту после слышанного Сидорчуком разговора и явился его завершением. Составитель, собственно, так и считал.

— Видимо, ударили чем-то тяжелым… — сказал он. — Крик был сильный. Но короткий.

— После того как вы услышали стук двери… — Денисов вернул его на несколько минут назад. — Разговор прекратился?

— По-моему, нет. — Он не был уверен. — Но ведь я уже шел вокруг вагона. Мне кажется, я все время слышал мужской голос. Пока не отдалился.

«Странно… — подумал Денисов. — Ольшонок обрисовал обстановку по-другому».

— Что за ощущение от услышанного? Хотя бы примерно… — спросил он Сидорчука. — Хоть что-нибудь! Что вам показалось? Ссора? Объяснение в любви?

Составитель пожал плечами.

— Не объяснение.

— Значит, ссора? Или повествование. Обмен мнениями…

— Ручаться не могу. — Сидорчук помялся. — Мне кажется, одно слово я разобрал: «Отдай!»

— «Отдай!» — Денисов был озадачен. — А голос?

— Мужской.

— С угрозой?

— Пожалуй. — Он снова не был уверен.

— После того, как раздался крик… Вы обернулись. Из вагона кто-нибудь появился?

— Нет… — Составитель понимал, что значит его отрицательный ответ. Он вздохнул: — Вернее, не знаю. С товарной станции подавали состав на посадку. Как раз между мной и почтово-багажным… Ничего не было видно.

— Я понял.

На закруглении подъездных путей они расстались.

Сидорчук пошел вдоль колеи к себе, на ситценабивную, — там, у будки составителей поездов, рядом с полосатым шлагбаумом, уже несколько минут чернела неправдоподобно вытянутая тень маневрового тепловоза. Денисов вдоль восьмого пути повернул к отделению перевозки почты.

По дороге он по рации связался с Сабодашем:

— Возвращаюсь на базу. Какие у вас новости? — Выходя в эфир, считаясь с возможностью быть услышанным, Денисов обращался к Антону сугубо официально и преимущественно на «вы».

— Все по-прежнему, — отозвался Антон.

— Второй помощник начальника вагона у вас?

— Да. Закончил писать объяснение.

— Что-нибудь интересное? — Денисову не хотелось терять времени.

Антон процитировал по документу:

— «Отдыхал у себя в купе, где и был разбужен вошедшим в вагон сотрудником милиции…»; «Играл на гитаре, занимался сольфеджио, читал…»; «Явилось полной неожиданностью…»

— Он свободен?

— Сейчас? Да.

— Буду с ним говорить, — предупредил Денисов. — Конец связи.

— Салов Валера… — представился второй помощник. Мельком оглядев кабинет, помощник Ольшонка принял за должное и арку, и колонну, и ступени у входа.

На вид Салову можно было дать не меньше двадцати семи — двадцати восьми, в действительности, судя по анкетным данным объяснения, не было и двадцати четырех лет.

Зеленоватые, бутылочного цвета глаза, темно-рыжие вьющиеся волосы. Одет он был в приталенное пальто с подложенными плечами и погончиками.

— Садитесь. — Денисов с любопытством следил за ним.

— Благодарю. — Он сел, подобрав под стул ноги.

Туфли, заметил Денисов, были на высоченном каблуке, белые от пыли, которая была совершенно немыслимой в Москве при почти тридцатиградусном морозе.

«Еще одна загадка, лежащая, возможно, на периферии всего, связанного со смертью Косова…» — подумал Денисов.

— Серьезно занимаетесь гитарой? — Инспектор кивнул на лежавшие перед ним бумаги — собственноручное объяснение Салова по поводу случившегося.

— Только думаю. — Он сидел напряженно.

— Очно или по самоучителю?

— Сначала попробую по книге. Там решу.

— В вагоне, кроме вас, никто не играет?

— Нет. — В конце каждого ответа Салов словно ставил большую жирную точку.

— Учебники возите с собой?

— Да. Иванова-Крамского. Еще Тарреги.

— Мне надо поговорить с вами о том, что произошло… В какой момент вы видели Косова в последний раз?

Салов подумал.

— Перед тем как вам прийти. Он стоял в маршрутной кладовой.

— Вы входили туда?

— Нет, подходил к холодильнику. В тамбуре.

— А Косов?

— Он был у окошка. По другую сторону двери… —

Салов неполно и не особенно старательно, по-ученически, отвечал на вопросы.

— Вы разговаривали с ним?

— Он спросил: «Чего ты хотел?»

— Именно так?

— Что-то в таком роде.

— Вы подходили к окошку?

— Он сам окликнул.

— А вы?

— Я что-то сказал. Пошел к себе.

— Вас ничего не удивило в поведении Косова?

— Был он какой-то странный.

Денисов обратил внимание на пристрастие Салова к простым предложениям, да и артикуляция показалась неадекватной.

— Зачем вы приходили в тамбур?

— Что-то понадобилось в холодильнике.

— Где в это время были другие?

— Кто где… — Он не стал многословнее. — Ольшонок у телевизора, а проводница в купе. Вместе с пассажиром.

— Косов не просил открыть кладовую?

Салов щелкнул языком. Цокающий звук выдал жителя Средней Азии.

«Отсюда особенности построения фраз и артикуляция…» — подумал Денисов. В объяснении Салов значился уроженцем Волгограда.

— Росли в Средней Азии? — спросил Денисов.

Салов посмотрел вопросительно.

— В Ургенче.

— А как оказались здесь? В наших краях?

— После службы, списался с девушкой.

— Женаты?

— Заявление подали, — постепенно он разговорился. — Звал к себе жить, в Ургенч! Не хочет: родители!

— A y вас? — спросил Денисов.

— Мать. Две сестры.

— В Ургенче?

— В Хиве. Там недалеко.

Денисов вспомнил: «В Ургенче сутки стояли…»

— Успели повидать своих?

— Успел. — Салов смутился.

— Были в Ичан-Кале? В архитектурном заповеднике? — Денисов кивнул на его туфли, закрытые белой мучной пылью. Он все понял. — Прах веков?

— Потому и не чищу! Как-никак две тысячи лет. истории… Пыль прошлого!

— Не первый раз в поездке?

— После курсов? Третий раз.

— Раньше тоже удавалось заезжать к своим?

Салов покачал головой:

— Обычно они приходили на станцию. Но для них не очень удобно. Мы прибываем в двадцать два по московскому. Ночью.

— На этот раз по-другому?

— Даже в ресторане были… — Салов усмехнулся.

— Потому, наверное, и пошли в почтовое ведомство, чтобы бывать у своих?

— Ну! — отозвался Салов. Его заинтересованность в разговоре заметно пошла на убыль.

— Невеста видела ваши места? — спросил еще Денисов. — Нравятся?

— Не очень. Жара. И пыли много.

— Где она работает?

— В бюро туристических перевозок. Проводница на международных рейсах.

— Не встречала вас вчера? — Денисов хотел, чтобы вопрос прошел вскользь, но ничего не получилось.

Салов стал еще малословнее:

— Сейчас она в поездке. — Денисову так и не удалось снять с него напряжение.

Пришлось ограничиться общими вопросами:

— Вы представляете обстановку в кладовой, когда Косов был обнаружен мертвым… — Денисов взял со стола объяснение Салова, положил в папку. — Она отличалась от той, в которой вы видели Косова живым?

— Отличалась.

— Чем?

Салов подумал.

— Вначале почта была вся отсортирована, — Он посмотрел вниз, на туфли, качнул йогой. — Потом, когда мы вошли, все было свалено в кучу.

— Смогли бы вы это объяснить?

— Себе?! Не знаю. — Он посмотрел на Денисова. — Может, Косов опрокинул, когда падал. Кладовщикова говорила, что он нездоров.

Оставшись один, Денисов достал с полки «Судебную медицину», нашел нужную главу:

«Скоропостижная смерть наступает неожиданно для окружающих… В одних случаях наблюдается у людей, у которых заболевание протекало скрыто. Такие люди считаются практически здоровыми… Взрослые чаще всего умирают скоропостижно от заболеваний сердечно-сосудистой системы. Первое место среди них наряду с гипертонической болезнью занимает атеросклероз…»

— Денис! — Антон предпочитал обращаться по имени, образованному из фамилии. — Проводницу я направил в медкомиату для освидетельствования. — Он провел взглядом по пульту оперативной связи — от какой-нибудь из многочисленных клемм всегда шел негромкий прерывистый зуммер. На этот раз звонили из следственного отделения. — Извини… — Антон снял трубку. — Вас слушаю, Сабодаш…

Денисов прошел за барьер, отделявший святая святых — комнату дежурного по отделу — от остального помещения дежурной части. Пока Антон говорил, Денисов с другого пульта позвонил домой.

К телефону подошла жена.

— Как вы там? — спросил Денисов.

— Ничего. Наташа ушибла коленку, — пожаловалась Лина.

— Что вы делаете?

— Смотрим мульти. Она от себя не отпускает. Такая у меня дочь.

Лина немного играла. Это был взрослый вариант детской игры в «дочки-матери».

— Сильно ушиблась? — Денисов подумал, что должен сначала переговорить со всеми, кто был в вагоне, прежде чем выберет одного, с которого начнет: «Пока псе только пристрелка!» — Как это получилось? — спросил он.

— В детском саду. Забралась на стул, всех отталкивала. Это нашему ребенку урок. Тебя ждать?

— Нет, пожалуй.

— ЧП? А кто дежурит?

— Антон.

— Понятно.

Они еще поговорили. Игра была испорчена. Денисов слышал, как Наташка закапризничала. Видимо, окончились мультики.

— Ты сходишь утром в магазин? — попросила Лина. — Я хотела бы убежать пораньше. Заодно заглянешь в прачечную.

Антон объяснился со следователем, теперь нетерпеливо поглядывал на Денисова.

— Получишь. И кое-что сдашь, — объяснила Лина.

— Постараюсь.

— Завтрак в холодильнике…

— Ну ладно… — Он положил трубку. Сразу почувствовал: разговор закончил не так, не тем, но менять что-то было поздно.

— Распоряжение следователя, — сказал Антон. — Направить инспектора, то есть тебя, в медкомнату. Надо поговорить с врачом по результатам освидетельствования проводницы…

— Она еще там?

— Там. С ней младший инспектор.

— Ниязова надо послать к вагону. Усилить охрану места происшествия. Ничего нового? — Денисов показал на пульт.

— Нет. Сразу звони, если что…

Денисов кивнул.

Из телетайпной доносился непрекращавшийся стук. Антон должен был ориентировать о случае в почтовом вагоне все органы транспортной милиции по пути следования поезда.

У выхода, в боковой комнате, сидел за столом Ольшонок. Следователь разрешил ему собственноручно заполнить бланк протокола допроса — Ольшонок писал, поминутно отвлекаясь и перечитывая написанное. Рядом лежал второй бланк — для беловика.

«Будто составляет дипломатическую ноту… — Денисов оглядел нескладную фигуру начальника почтового вагона. — Но почему он так осторожен? Что за нарушения он допустил? Привели ли они в конце концов к гибели Косова?»

Он вышел на перрон. Дробно стучали тележки носильщиков. Свисавшие на невидимых нитях светильники казались пронзительно яркими. Сверху, из установленных вдоль платформ динамиков, непрекращающимся потоком поступала привычная информация:

— …соблюдать чистоту. Не курить, не сорить…

— …в комнате матери и ребенка есть свободные места…

В толпе, текущей к поездам, мелькали знакомые лица — электрики, дежурные. У центрального зала технический контролер Ремизов, в холодном пальто, в шапке с опущенными наушниками, в чем-то оправдывался перед дежурным по отделению перевозки почты Кубасовым. Кубасов, тучный, постоянно задыхающийся от одышки, не слушал его, тер рукавицей нос.

«Наверное, насчет браконьерской икры… — подумал Денисов, — Одно к одному!»

Через зал для транзитных пассажиров Денисов прошел к медкомнате, открыл обитую клеенкой дверь. В приемной было пусто. Несколько женщин негромко разговаривали в кабинете заведующей. Перед входом в бокс стоял младший инспектор Ниязов. Увидев Денисова, он показал на перегородку.

— Кладовщикова там, чувствует себя нормально. — Ему не терпелось получить более серьезное задание. — Я нужен здесь?

— Надо обеспечить охрану места происшествия.

— Идти к вагону? — Ему явно не везло. — Он еще под мостом?

— На площадке.

— Есть! Побежал.

— Насчет проводницы? — Знакомая Денисову медсестра выглянула из кабинета, поздоровалась. — Сейчас с ней заведующая. Придется чуть обождать. Мы дали ей успокоительного… — Лицо медсестры, всегда невозмутимое, неожиданно расплылось в улыбке. — А у нас гость! Хотите познакомиться? Зайдите.

Времени было в обрез, но Денисов вошел. В кабинете, кроме женщин — дежурной по залу и старшего администратора, — находился еще мужчина лет пятидесяти в зимнем, чересчур толстом, пальто и суконных ботинках «прощай, молодость». Сидя на кушетке, он пил чай.

— Шарков Дмитрий Михайлович, — представила ею медсестра. — Тот самый…

Денисов посмотрел на нее.

— В журнале писали! Умеет читать кожей!

— И экстрасенс. — Дежурная по залу, строгая дама, взглянула на часы — ей не хотелось уходить. — Не может быть, чтобы не слышали! Специалист по биополю… Ставит диагноз по голосу!

— Очень приятно.

Мысли Денисова были далеко. Он действительно что-то читал или слышал. Скорее всего рассказывала Лина, а ей кто-то говорил на работе.

— Сейчас произвели научный, так сказать, экспёримент, — сказала дежурная по залу. — Перед самым вашим приходом. Дали Дмитрию Михайловичу прочитать название статьи.

— Темновато здесь, — глядя в сторону, буркнул сенс.

Денисов посмотрел на часы: проводница продолжала находиться с заведующей в боксе. ЧП в вагоне 7270 отбирало все его внимание и любопытство.

— Я и стихи могу! Экспромтом! На любую тему! — Почувствовав обидное безучастие, предложил вдруг экстрасенс. — Хотите? — Ему словно было недостаточно удивительного дара — умения ставить диагноз по телефону и читать пяткой.

— «Сейчас в медкомнате сидим… — забормотал он, — товарищи вокруг, и вот приходит гражданин, садится в тесный круг, чтоб вместе ехать хоть куда, нам дружба всех нужней, но и билет само собой…» — Он не закончил.

Скрипнула дверь. Из бокса появилась заведующая медкомнаты и с ней проводница.

— Обширная гематома под правым глазом, — сказала Денисову заведующая, — ссадины на левом и правом предплечьях, на горле… — Она отошла к умывальнику, послышался удар сильной струи. — Будете^ направлять в бюро судебно-медицинской экспертизы?

— Сейчас уже поздно.

— Думаю, я ничего не упустила, но пусть там посмотрят.

В течение разговора проводница не произнесла ни. слова и смотрела в сторону, будто речь шла не о ней.

— Кроме того, небольшое кровоизлияние в сетчатку, — заведующая резко выключила воду. — Женщина пойдет с вами?

— Мы еще не разговаривали.

— Подождите, я запишу в книгу.

С появлением заведующей экстрасенс как-то сразу притих, дежурная по залу заторопилась к себе.

— Какова, по-вашему, давность повреждений? — спросил Денисов.

Врач подвинула мензурку на столе, послышался царапающий звук стекла о стекло.

— Не менее восьми-десяти часов.

— Восьми-десяти?!

— Безусловно. Изменена пигментация, кое-где активно идет заживление…

«Выходит, смерть Косова и нанесение повреждений проводнице разделены во времени! — подумал Денисов. — Связаны ли одно с другим?! И каким обра-:юм?!»

В углу затрещал телефон прямой связи с милицией. Врач подняла трубку, передала Денисову.

— Вас.

— Слушаю, Денисов.

— Денис… — начал Антон. — Сейчас представитель отделения перевозки почты едет домой к Косову, чтобы поставить в известность родственников. Я решил, что лучше будет…

Денисов и сам думал об этом.

— Пусть подождет меня.

— Это в Ржаково.

— Я знаю. Как там подъезды?

— Неизвестно. На всякий случай возьмите «газик». Все?

— Ориентировки везде даны? — поинтересовался Денисов. За действия наряда милиции по горячим следам он отвечал совместно с дежурным.

— О преступлении? — Антон щелкнул зажигалкой, прикуривая. — Везде. В управление, по вокзалам. В Клайпеду — насчет Вайдиса. Кстати, у него заказан разговор с домом. На двадцать один час. Как быть?

— Время еще есть! А телеграммы по пути следования?

— Послали. Бейнеу, Кунград… — под конец Антон спросил: — Как со справкой о медицинском освидетельствовании?

— Сейчас будет.

— Не удалось установить, кто ударил проводницу?

— Нет.

— А ты как считаешь?

— Я? — Денисов понизил голос, чтобы Кладовщикова не могла его слышать. — Думаю, это сделал Ольшонок, начальник вагона.