ЧП в вагоне 7270

2

Сразу за домом, у забора из металлической сетки, шла хорошо укатанная лыжня с цветными картонными указателями по бокам — здесь проводились соревнования.

Тянуло дымком. Была пятница. В Ржакове топили бани.

Дежурный по отделению перевозки почты Кубасов, которого Денисов видел до этого на вокзале вместе с техническим контролером, страдающий от одышки и мороза, первым направился в дом. Следом прошла приехавшая с ними женщина в дубленке — представитель, месткома.

Денисов еще несколько минут оставался во дворе. Ему хотелось составить себе представление о погибшем и его быте.

Дом был двухэтажный, с верандой, с резными балясинами на балконе и кирпичным гаражом. Фруктовые деревья на участке вырублены. Росшие на меже сосны казались посеребренными, словно каждую иголку предварительно окунули в серебристую краску.

Напоследок Денисов взошел на крыльцо, внимательно оглядел приступки. Сбоку в снегу валялся бумажный фантик «Ну-ка, отними!», сломанная сигарета «БТ». Денисов поднял ее — обе половинки оказались совершенно промерзшими.

«Трудно сказать, когда ее бросили…» — подумал.

Через небольшую прихожую он прошел в комнату.

— Разрешите?

Никто не ответил. У входа стоял дежурный по отделению Кубасов. Представительница месткома, молодая женщина, успела снять шубу, пройти к дверям второй комнаты. Она жалостливо поглядывала кругом.

Под люстрой сидела у стола старая, но еще крепкая сухощавая женщина. Две белобрысые девочки-дошкольницы прижимались с двух сторон к ее коленям.

— Хозяйка еще не знает? — жестко спросила старуха. Денисов подумал, что это мать Косова, потом понял: теща. Нервный шок, казалось, прошел, уступив место горестному анализу. — Вы к ней не заезжали?

— Нет, — сказал Кубасов. — Сразу к вам. А где она?

— На работе,

— Здесь? В Ржакове?

— Универмаг видели? На площади. Большой каменный… Она там, заведующая секцией культтоваров.

— Приходит поздно?

— Как когда, — старуха хрустнула пальцами, — го в Видное на склад едет, то в Москву. Вчера говорили: собрание пайщиков.

— Кого? — не понял Кубасов.

— Пайщиков. Универмаг у них от райпотребкооперации. — Пока она говорила, девочки затеяли возню, при этом обе не отпускали старухины колени. — Идите к себе! — неожиданно сказала им старуха. — Займитесь своим.

Денисов мельком оглядел комнату, она показалась примечательной.

Почтовик, довольствовавшийся в вагоне самым необходимым, в домашней своей жизни явно предпочитал высокую степень комфорта. Вдоль стены тянулась секция темного дерева, до верху заполненная фарфором и хрусталем. По двум стенам и полу были пущены ковры. У окна, в углу, стоял цветной телевизор. Еще Денисову бросились в глаза черные японские или китайские миниатюры по обе стороны окна: в овальных деревянных тарелках были изображены женщины в ярких кимоно с прозрачными красочными зонтами.

— Давно не видели зятя? — спросил Денисов.

— Как в поездку ушел. — Старуха посмотрела ничего не выражавшими выцветшими глазами. — Больше недели… — Она вдруг заговорила быстро, сокрушенно: — Холода пройдут, скоро надо снег с крыши сбросить. Картошку поднять с подпола… Никто не знает своей судьбы! — Старуха темной рукой вытерла глаза. — Велел пораньше баню истопить, в четверг. «Приеду!» — сказал. И вот приехал.

— Когда он не был в поездке, — спросил Денисов, — то обычно жил здесь?

Старуха обиделась:

— Куда ж ему идти? Здесь его дом! Жена, дети!

— Я к тому, что он прописан по другому адресу!

Она ответила уклончиво:

— Уж привыкли!

— Сам не хотел прописываться? Или отказали в прописке?

— Вообще-то тетка его прописана там. Ну и судили тоже.

Денисов вспомнил татуировку «Они устали!» и изображение то ли шатровой церкви, то ли часовни.

— За что?

— Продал кому-то чего… Уж не помню!

Денисов подумал.

— Там, где он прописан, у него есть родственники?

— Нет. Сестренка здесь, в Ржакове. Была тетка и та умерла.

— Отчего?

Глаза у нее совсем просохли.

— От атеросклероза. И мать его от него умерла… В одночасье! Пошла за водой — и не вернулась. У них вся родня страдала. И он думал, от него помрет… А видишь как обернулось!

— Выпивал? — спросил Кубасов.

— Случалось. С хозяйкой, бывало, посидят… А компаний не водил. Самостоятельный!

Денисов посмотрел на часы: надо было ехать, если они надеялись перехватить Косову в универмаге.

Он задал еще несколько вопросов:

— Знакомые здесь бывали у него? С работы, например?

— Да нет. — Она покачала головой.

— Но кого-нибудь вы все-таки видели? Хотя бы за последнее время?

Старуха хотела снова качнуть головой, но Денисов сказал:

— Там, на крыльце, сигарета лежала. Это ведь не его… Он курит без фильтра!

Старуха подумала.

— Вчера, как ему приехать, был один.

— Рано?

— После обеда.

— Расскажите, пожалуйста, — попросил Денисов.

— Постучал. — Старуха говорила неохотно, явно по привычке избегала подробности. — А дома я и девчонки. Шумлю ему из избы: «Кого, мол? Кто?» — «Косова! С работы…» — «Нет его, — кричу, — не приезжал!»

— А кто? По какому поводу?

— Не знаю. Только и поговорили.

— Какой из себя?

Не посмотрела. По голосу не особо старый…

— Вода у вас на кухне? — спросил еще Денисов.

Прием был стар, как профессия сыщика.

— Там. — Старуха показала рукой.

Ничего заслуживающего оперативный интерес за стеной, в доме Косова, Денисов действительно не обнаружил. Еще одна секция с хрусталем, вторая люстра с подвесками. Стены кухни были оклеены холодными, зеленоватого цвета обоями с изображением кирпичной кладки. В детской оказались фотообои, цветные, во всю стену. Изображение осеннего леса.

У газовой плиты на гвоздике висел знакомый импортный платок с блестящей ниткой.

«В кухне, наверное, никогда не бывает тепло. Из-за обоев!» — подумал Денисов. Зелень рисованных кирпичей напоминала о холодном заплесневелом погребе.

— Едем? — спросил он, возвращаясь.

Кубасов и женщина из месткома уже ждали его в коридоре.

В сенях они слышали, как позади них скользнул в петлю тяжелый дверной крючок.

Центральную площадь нашли быстро. К ней сходилось несколько дорог, подходивших к станции.

Кирпичное здание универмага с большими квадратными окнами вместо витрин было залито светом, и тем не менее внутри оказалось почти пустым. Только в отделе игрушек да еще у трикотажного стояли несколько покупателей.

В секции культтоваров, рядом со входом, работал цветной телевизор. Здесь происходил учет товаров. От двери к углу прилавка был протянут шпагат. Молоденькая продавщица в безрукавке поверх халата перекладывала фотобумагу, кюв&ты, бачки; женщина постарше — в высокой норковой шапке — щелкала на счетах.

— Могу я видеть Косову? — Денисов поднырнул под шпагат, подошел к прилавку.

— Кого? — Женщина в норковой шапке удивилась.

— Заведующую.

— Грубовникову, — поправила она. — У них с мужем разные фамилии. Она еще со склада не вернулась. Я могу помочь как заместитель?

— У нее беда. Погиб муж.

— Господи…

— Может, подождете? — Женщины за прилавком заволновались. — Грубовникова скоро придет. Как все случилось?

— В вагоне, несчастный случай. Пусть она позвонит. — Денисов вырвал лист из блокнота, записал телефон дежурного. — А еще лучше, если сразу подъедет на вокзал!

— Какое несчастье!

— Знали его?

— Сколько раз вместе были! Именины, праздники. Сюда приходил! С какого он года? Вдруг выскочило из головы…

Денисов назвал. Заместитель отложила на счетах четыре аккуратных столбика костяшек, привычно сильно отбросила количество, соответствовавшее году рождения Косова. Костяшки со стуком ударили в деревянную рамку.

— Совсем молодой! — Она взглянула на оставшуюся разность.

— Скажите. — Кубасов, с трудом преодолевший шпагат, показал на невыключенный телевизор. — Этот цветной «Темп»… Продается?

Женщина покачала головой:

— Только пайщикам.

— Исключений не делаете?

— А вы вступайте! Будет и телевизор, и многое другое.

— А головные платки? — спросил Денисов.

Он прошел глазами по полкам соседнего отдела. Выбор товаров в райпотребкооперации был и в самом деле больше обычного. Над сумками и японскими зонтами он увидел импортный платок, переливающийся яркой нитью — люрексом, такой же, как в кармане пиджака мертвого Косова. Третий такой же платок висел на гвоздике в доме, здесь, в Ржакове.

— Платки? — переспросила заместитель. — Кончились. Сейчас все спрашивают. Мода! Это бракованный висит. Косов тоже им интересовался…

Когда они вышли из универмага, площадь была заполнена людьми: только что прибыла электричка… Кубасов и его спутница сели в «газик». На переезде звенел предупредительный звонок. В темноте морозно похрустывали ветки.

Сквозь щель в заборе Денисов заглянул во двор универмага. Вдали виднелось несколько алюминиевых лодок и мотоциклов в деревянных клетках, новый «Жигуленок». От угла из темноты шел человек в тулупе с собакой — очевидно сторож. Ни грузчиков, ни шума разгружающейся машины Денисов не услышал — заведующая секцией культтоваров находилась, видимо, где-то в пути.

— Крепкий был мужик, — вздохнул Кубасов, когда Денисов сел в «газик», — хозяйственный. Такой же, пожалуй, как начальник вагона, с которым он приехал.

— Ольшонок? — Денисов обернулся.

— Тот, по-моему, тоже каждую копейку в хозяйство кладет. Постоянно что-нибудь покупает. Слышал: даже обедать в столовую не ходит.

— На одной экономии такое богатство, как у Косова, не накопишь! — вставила женщина. — Сколько хрусталя!

— О мертвом надо говорить хорошо либо ничего не говорить, — сказал Кубасов.

По пустынной улице шофер «газика» свернул на шоссе, развил скорость. Высокие сосны вырывались из темноты и стоймя, с заснеженными верхушками бросались навстречу фарам. Скоро впереди обозначились огни кольцевой автомобильной дороги.

— Конечно, на работе в вагоне соблазнов много, — подумав, дежурный по отделению все-таки нарушил традицию. — Скажем, попросили его икру привезти в больницу. Разве он за свою цену отдаст? Немного, но заработает. — Кубасов зашевелился, устраиваясь удобнее на сиденье. — Но с этим борются… Сейчас все-таки не то! Слышали: в Бейнеу бригаду нашу задержали за спекуляцию… Всех до одного!

— Бригаду? — переспросил Денисов. Как работник уголовного розыска, он непосредственно спекулянтами не занимался. — Чью же?

— Стаса! Помните: бывший футболист! И Косов с ним ездил!.. Сейчас все задержаны. Начальник отделения выехал разбираться. Нет! — повторил Кубасов. — Как хотите… Сейчас берутся за них.

— Давно их задержали? — спросил Денисов.

— Перед Олшонком они уехали. Дня за три.

— Как вы думаете, — поинтересовался Денисов, — кто мог вчера приезжать к Косову с работы?

— От нас? — Машину тряхнуло, Кубасов схватился за сиденье впереди. — Не представляю. Я даже не знал, что у него были друзья на узле. С другой стороны, зачем в Ржаково? Тем более что почтово-багажный пришел с опозданием?!

— Приняли, как обычно, на первый путь, потом перетащили на товарку, под Дубниковский мост… — Кладовщикова поправила все то же бывшее на ней черное пальто, в которое она поминутно куталась.

Приглядевшись, Денисов лучше рассмотрел его — это была большого размера форменная шинель Министерства связи. Проводница носила ее с несомненным кокетством — не застегивая, только туже перехватывая на талии. Огромные рукава и поднятый воротник подчеркивали непритязательность Кладовщиковой и — до некоторой степени — ее миниатюрность и женственность.

— Давно здесь работаете? — спросил Денисов.

Она заговорила охотно:

— В почтовом ведомстве? Пять лет! Я по образованию не связист. Закончила три курса факультета дошкольного воспитания…

— Работали по специальности?

— Начала было… Но скоро сказала себе: «Дети — не твое призвание, Кладовщикова! Стоп! Одного — и того никак на ноги не поставишь!» И вот ушла в связисты.

— У вас ребенок?

— С родителями живет… У нас хорошая семья. Родители медики. Оба брата хирурги. Одна я бродяга. Они меня так и называют.

На вид Кладовщиковой можно было дать около тридцати: морщины на верхней губе, прямой с горбинкой нос, черные, уложенные недавно опытной рукой мастера волосы. Держалась она как человек, привыкший к исключительному положению в мужском коллективе.

— …Проснешься дома, ждешь гудка и думаешь: «Почему стоим? Встречный пропускаем?» Интересная жизнь! Сегодня — на Каспии, завтра — где-нибудь в Мургабе! Какая у нас бригада была! Отличная!

— Распалась? — спросил Денисов.

— Первый помощник ушел на пенсию, второй на заводе. Теперь Салов за него.

— Косов не постоянно был в бригаде?

— На один рейс! Ольшонок не взял бы на все время!

— Почему? Как вы думаете?

Она поправила прическу, подтянула ворот шинели.

— Не знаю.

— Это ваша? — Денисов показал на шинель.

— Что вы?! — Кладовщикова улыбнулась. — Пятьдесят второй размер! Ольшонка! Мороз вон какой! А я и пальтишке… Он говорит: «Одевай! И чтоб не снимала!»

— Заботится?

Она засмеялась:

— Говорят: неравно… дышит! Ко мне в поездках net' хорошо относились!

— И Косов?

Она обошла вопрос:

— Важно, как я к нему отнеслась! Ольшонок — это человек… А Косов? Хоть и нехорошо о мертвом… типичный кулак. У них вся бригада была такая. Если он к нам не попал, сидел бы вместе с ними в Бейнеу.

— Спекуляция?

— Все на свете. — Она махнула рукой. — Ничем не брезгует. Пьяница вещи с себя пропивает — он купит! Колечко, перстенек!

— Ив этот раз?

— В эту поездку ему не везло.

— Что-нибудь мешало?

Кладовщикова усмехнулась:

— Опаздывали! Бывает, должны утром прибыть, а являемся через сутки вечером! Кто ж будет ждать?! Потому ничего не вез, кроме дынь. И злился поэтому! И сердце болело!

— Сильно болело?

— Брал у меня сердечное. Значит, сильно.

Денисов поднялся из-за стола, подошел к окну, оглядел кактусы на подоконнике. Метровые стены заглушали звуки со стороны.

«Замечали ли в начале века сходство между вокзальными стенами и крепостными…»

— Косову, наверное, не нравилось то, что вы во всем предпочитаете Ольшонка?

Проводница махнула рукой:

Какое дело…

— А что Ольшонок?

— Умный, но вспыльчивый. Сначала вспылит, потом начинает взвешивать… Тут еще Вайдис! — Она, безусловно, не договаривала.

Денисову поневоле пришлось вернуться к началу:

— Когда прибыли в Москву, поезд долго стоял у перрона? Кто-нибудь подходил к вагону?

— Только дежурный по отделению: так и так, мол. Придется, друзья, в Москве зимовать. Затор с разгрузкой. Как обычно. Потом технический контролер…

— Ремизов?

— Ремизова не было. Другой.

— Дальше.

— А что дальше? Мы народ дисциплинированный, связисты. «Надо, значит, надо».

— Из вагона уходили?

— Только Косов. Купил на Дубниковке колбасы, масла. Сложил в холодильник.

— Водку? — уточнил Денисов.

— Водки он не пьет. Вино. И то купил не вчера, а сегодня.

— Что делал второй помощник?

— Валера? — Она снова подтянула шинель к подбородку. — Лег спать. Ольшонок включил телевизор. Потом Косов пришел, стали чистить картошку.

— Вы убирали вагон?

— В Москве? — Кладовщикова удивилась. — Нет! Убираем обычно потом, после разгрузки.

«Непонятно, — снова подумал Денисов, — я убедился в обратном! Тем не менее все совершенно искренне это отрицают!»

— Так никто и не отлучался вчера, кроме Косова? Ни на вокзал, ни в магазины?

— Только я. И то уже вечером… — Она поправила волосы. Они слегка вились вокруг головы, оставляя макушку как бы прилизанной. — Думаю: сбегаю в парикмахерскую!

— Как называется ваша прическа?

— В стиле «диско»… — Кладовщикова взглянула с благодарностью. — Пришла в парикмахерскую — людей много. Спрашиваю: «Девочки, меня возьмете? Стоит ждать?» — Она рассказывала долго, со многими подробностями и отступлениями.

«Выходит, заколка, которую я видел на столике в служебном купе, принадлежит не Кладовщиковой, — подумал Денисов, — кому-то другому. Кому? Проводнице сменной бригады?!»

— Они опять: «Ждите!» — Кладовщикова запахнула шинель. — Думаю: «Буду сидеть до победы!»

— В это время вы и познакомились с Вайдисом? — предположил Денисов. — В парикмахерской?

— Он сидел на мужской половине. Разговорились. Я когда-то жила в Клайпеде. Со вторым мужем… Сейчас у него другая семья, дети. — Она положительно не могла говорить коротко. — Теперь встречаемся как друзья, даже поздравляем друг друга с праздниками… — Проводница тряхнула головой. — Спросила Вайдиса, как порт, как город. Слово за словом… Он рассказал, что не устроился с гостиницей. «Подождите, — говорю, — постригусь, что-нибудь придумаем…»

— Дальше.

— Вайдис подождал… Так он и попал в вагон!

— Это, видимо, не положено делать.

— А сидеть на вокзале?! Документы в порядке, вы видели. Ольшонок и Косов тоже их проверили. Определили в купе на вторую полку. У Вайдиса оказалось с собой две бутылки «Старорусской»…

— И вино?

— Вино он потом купил. В ресторане.

— Что он делал в вагоне?

— Ничего. Все время в купе.

— А как с Косовым?

— Сошлись! Не разлей вода!

— Чем это объяснить? — Денисов удивился.

— Не знаю. — Кладовщикова подумала. — Вайдис — человек вежливый, обеспеченный. В жестокие игры не играет, выгоды не ищет. Косов это сразу понял. За версту чует, где поживиться! Может, в Клайпеду задумал съездить?!

— Жену Салова вы знаете?

— Хорошая девочка… — Она неожиданно показала на колонну, поддерживавшую свод. — Что же здесь было раньше? Церковь? Эти окна и арка…

— Вокзал, — объяснил Денисов. — Один из первых в России.

— Как монастырь. — Кладовщикова поправила ворот шинели, еще выше подтянув его вверх. Машинально провела рукой по лицу. — Арки, купола.

Пятно у нее под глазом начинало заметно желтеть и растекаться, пройти оно должно было не скоро.

— Будете писать заявление? — Денисов кивнул на синяк.

— По поводу этого? — Она покачала головой. — Нет.

— Почему?

В качестве основания для возбуждения дел такого рода закон требовал заявление потерпевшего о привлечении виновного к ответственности.

— У меня ни к кому нет никаких претензий. Сама виновата… — Проводница поправила шинель. Подумав, она добавила серьезно: — Тот человек и без того наказан. И сильно.

Разговор Вайдиса с Клайпедой состоялся из кабинета Денисова.

Междугородная включилась ровно в двадцать один час, слышимость была преотличной. Не только Вайдис, но и сидевший напротив Денисов слышал все, о чем спрашивали из Клайпеды.

— Ты в гостинице, Ричард? — поинтересовался дребезжащий голос.

— Конечно, — не моргнув глазом, соврал Вайдис.

Он сидел за соседним столом перед Денисовым в

модной курточке с огненно-красным подбоем на капюшоне, мятых вельветовых брючках; на редкость мягкий, ухоженный, благополучный.

— Хорошая гостиница? — спросили недоверчиво.

— Прекрасная.

— Не холодно?

— Жара… Пока нигде не был, никого не видел. — Вайдис намеренно закруглял разговор. — Буду звонить завтра, отец. В это же время.

— Как там кормят? — подумав, не спеша спросил Вайдис-старший. — Будь осторожен. Помни, что врач рекомендовал…

— Конечно. Ничего соленого и жареного… Привет маме. Все! Целую. — Он положил трубку, взглянул на Денисова. — Что с того, что тебе за пятьдесят?! У вас с родителями тоже так?

Даже при беспощадном свете двухсотсвечовой лампы Вайдис выглядел значительно моложе своих лет.

— Я рано лишился отца, — подумав, ответил Денисов.

Вайдис выждал паузу.

— Сочувствую. И все-таки… Я лично предпочел бы узнать от родителей больше, чем просто: «Не ешь жарепого, мучного!» или «Мой кипяченой водой фрукты!..» До этого можно и самому додуматься. Понимаете? Или нот еще: «Лучше купить вещь большего размера, ее можно перешить, в то время как малую ни для чего не приспособишь…» Этого недостаточно. Правда? С таким запасом все-таки неуютно в жизни. Тем более когда уже те надо покупать одежду на вырост!

— В этом тоже не вся мудрость.

— И все-таки одну я открыл. Совершенно самостоятельно. Хотите? — Вайдис взглянул на Денисова. — Есть заповедь, которую переводят как «Не клянись!». Слышали? Но что значит «Не клянись!»? Почему она идет в ряду с такими, как «Не убий!» и «Не укради!» — Он переждал. — И вот я понял: имеется в виду «Не зарекайся!».

— А в чем разница?

— Не чувствуете? «Не зарекайся!» — значит: не забывай, что завтра обстоятельства могут оказаться выше, чем ты думаешь сегодня. А «Не клянись!» — значит, не клянись!

— Личный опыт?

— Была одна неприятность. Правда, еще в молодости…

Денисов снова перелистал паспорт: прописан, работает, военнообязанный.

— Сколько вы дней в Москве?

— Второй, кажется. Забыл счет.

— Где были?

— Может показаться смешным… В почтовом вагоне! — Он кивнул на окно, в направлении Дубниковского моста. — Приехал в Москву, и вместо Третьяковки, большого театра, Бородинской панорамы…

— Цель вашего приезда?

— Я в отпуске. Но есть, конечно, и цель. Походить, посмотреть. Кое-что приобрести…

— Как вы попали с Белорусского на наш вокзал?

— Случайно. Могу закурить? — Он достал сигарету.

Денисов обратил внимание на марку — «БТ».

— Курите.

— Спасибо. Сюда я приехал двадцать восьмым, скорым. Сразу подался в «Минск», затем в гостиничный комплекс «Останкино», оттуда в «Турист». Все без пользы.

— Мест не было?

— Нигде. — Он прикурил, убрал зажигалку и сигареты. — В «Туристе» сказали про гостиницу «Загорье». Это в Бирюлеве, по вашей дороге. И там ни одного места. Из Бирюлева и попал сюда.

— Потом?

— Не знал, куда приткнуться… — Дальнейшее Денисов знал, однако внимательно дослушал до конца. — От нечего делать пошел в парикмахерскую. Все-таки теплее! На женской половине сидела женщина. Разговорились. Оказалось, проводница почтового вагона, раньше жила в Клайпеде. Рассказал про свое бедственное положение. «Хорошо, — она сказала, — познакомлю вас со своими коллегами. Понравитесь, оставят ночевать». У меня с собой были две бутылки «Старорусской». Пока она делала укладку, я купил еще марочного. В ресторане.

— Таким образом…

— Я здесь. Начальник вагона, конечно, не обрадовался. Нарушение инструкции и прочее. И все-таки!

— А Косов?

— Этот был категорически против. Видите ли… — Вайдис помолчал. — Я считаю, что цель у всех людей… У вас, у меня, у Косова одна! Только мы подходим к ней с разных позиций. И окольными путями.

Денисов посмотрел вопросительно.

— Чего мы все хотим? Лучшего для себя и для других! Правда? Это ведь всех устроит?! Только идем мы каждый по-своему, со своих позиций… Об этом, кстати, мы проговорили весь вечер и часть ночи. И я их убедил. Выпили, конечно. Спать легли уже на рассвете.

В нем чувствовался махровый эгоцентризм большого избалованного ребенка, до старости опекаемого родителями.

— А утром?

— Проснулись к полудню. — Он поправил капюшон курточки, чтобы тот не топорщился сзади. — За вагоном пурга, стужа. Косов сходил за вином. Не подумайте, что мы напились. Просто для беседы. Ни у кого ни в одном глазу. Говорили, играли на гитаре.

— На гитаре играл Салов? — спросил Денисов.

— И другая женщина.

— Не Кладовщикова?!

— Татьяна… — Вайдис ничего не заметил. — Молоденькая, симпатичная…

— По-вашему, ей сдали полку?

Вайдис покачал головой:

— Нет…

— Где она спала?

— В служебном купе.

Денисов подумал о заколке на столике в служебном купе рядом с зимней дыней «кара-кыз».

— Не помните, она пользовалась заколкой?

Вайдис кивнул:

— Красного цвета.

Стала ясной причина, по которой почтовики дружно отказывались упоминать пассажира: все были хорошо знакомы между собой.

— Когда Татьяна ушла?

— Из вагона? Утром. Когда и Косов.

— То есть до его гибели?

— Они рано ушли. Потом Косов вернулся с вином.

В схеме, к которой Денисов успел привыкнуть, появилось новое лицо. Надо было решить: принимать его во внимание или отбросить.

Денисов спросил:

— Когда вы увидели Кладовщикову в парикмахерской… У нее на лице был синяк?

Вайдис покачал головой.

— Не было.

— Он появился потом? В вагоне?

— Она сказала, что стукнулась о полку.

Несколько минут Денисов сидел молча. Неожиданная мысль пришла ему в голову.

«Из всех обитателей почтового вагона только один человек мог оказаться вчера в послеобеденное время в Ржакове, у дома Косова, — подумал он. — Этот человек — Вайдис. Если бы не опоздание почтово-багажного поезда, Косов был бы к тому времени тоже дома…»

В углу затрещал телефон прямой связи.

«…Но что за счеты могли быть у экономиста Клайпедского порта со связистом — помощником начальника почтового вагона из Ржакова?!»

Он взял трубку. Звонил Сабодаш.

— Слушаю, Денисов.

— …Надо изъять в вагоне личные вещи пострадавшего, — сказал Антон. — Сейчас позвонили. Жена Косова выехала из Ржакова, едет сюда. Тебе слышно? Чего молчишь?

— Слышу. — Он все еще думал о Вайдисе. — Надо, чтобы кто-то помог из почтовиков! Тот, кто знает вещи!

— С тобой будет Ольшонок. И дежурный по отделению Кубасов. Он уже там!

Площадка отделения перевозки почты была временной, скученной; щитовой забор отделял ее от полотна главных путей и дежурки отдела внутренних дел.

По другую сторону вокзала уже несколько месяцев высились современные, из стекла и металла стены — только что выстроенный прирельсовый железнодорожный почтамт. Однако связисты, казалось, не спешили переезжать на новое место — здесь все было знакомым, приспособленным, выверенным.

По два почтовых работника у каждого вагона — один вверху, в кладовой, у раскрытой погрузочной двери, второй — под навесом, внизу, рядом с транспортером и почтовым контейнером, размеренно касались руками пакетов и посылочных ящиков; опускаясь из вагонов, почта размеренно перекочевывала из кладовых в контейнеры.

Морозный пар таял у неярких светильников под навесом.

Денисов, за ним Ольшонок поднялись в вагон, прошли в сортировочный зал. Здесь их уже ждали — Ниязов, охранявший место происшествия, и дежурный по отделению почты. Кубасов отдыхал, полулежа на двух винтовых табуретах и оперевшись о стол.

— Давление вроде упало, — сообщил он. — Не чувствуете?

— Нет пока.

— Это хорошо… Все вещи Косова будете изымать?

— Все. Составим протокол и передадим родственникам. — Денисов открыл дверь в малый коридор, показал начальнику вагона на шкафы. — Откройте, пожалуйста.

По-медвежьи ступая, Ольшонок подошел ближе.

— Косова вещи в среднем ящике, — сказал он.

Дверца шкафа заперта не была — Ольшонок достал

с полки продавленный чемодан, передал Денисову, потом ворохом, не разбирая, молча, вместе о вешалками снял с крючков вещи — костюм, сорочку, пальто.

— Это то, в чем он поехал бы домой, а рабочую одежду оставил бы на складе в чемодане.

Они переместились в купе для отдыха, где начальник вагона достал еще из рундука хозяйственную сумку и сетку. Из тамбура к вещам прибавились продукты: колбаса, дыни, несколько банок лосося и сайры, лежавшие в холодильнике, какие-то еще свертки.

— Здесь и от нас, — сказал Ольшонок. — На поминки.

— Все? — спросил Кубасов.

— Все. К остальному он отношения не имеет.

— А телевизор?

— И к телевизору. Мы без него покупали.

Когда Денисов заканчивал писать протокол, хлопнула дверь. В большом коридоре показался милиционер.

— Товарищ лейтенант, — обратился он к Денисову, — дежурный послал… Там приехали родственники убитого!

Из возможных вариантов — «пострадавшего», «потерпевшего», «умершего» — он воспользовался леденящим — «убитого».

Денисов заметил: Ольшонок нервно зевнул.

— Сейчас идем.

Подписав протокол, они вышли из вагона. Денисов, Ольшонок и милиционер, обгоняя двигавшиеся черепашьим шагом вереницы тележек, электрокары, машины с утренними газетами, быстро направились к отделу внутренних дел.

У въездных ворот им встретился еще один посыльный Сабодаша, который сказал Денисову только одно слово:

— Ждут!

На стоянке служебного автотранспорта Денисов уже видел аккуратный микроавтобус с областным номером, видимо, тот самый, в котором Косов с семьей приезжал на вокзал, собираясь в поездку. В автобусе негромко играл магнитофон, шофер в надвинутой на лоб ондатровой шапке в такт музыке постукивал рукой по рулю.

Поручив Ольшонка Антону, Денисов вошел в комнату помощника дежурного, поставил чемодан и сумки па стол. Помощника на месте не было, сбоку, у стола, сидели две похожие чем-то друг на друга женщины. Обе тотчас узнали вещи, не сводили с них глаз. Женщина постарше отвела слезу тыльной. стороной ладони.

— Я — жена, — Грубовниковой на вид было не больше тридцати пяти: светлые глаза, сизоватая, словно продубевшая, на скулах кожа. Она показала головой на сидевшую рядом: — Это родная сестра. Вторая женщина — с выбеленной челкой — сидела молча, глаза ее были устремлены в одну точку, в низ стены, в нескольких сантиметрах от пола.

— Это его… — Жена Косова сдержала слезы. — Чемодан, сумка. Чемодан он обычно оставлял на складе с рабочей одеждой. А сумку вез домой. Я всегда собирала ее в поездку.

— Что он брал с собой?

— Всегда одно: картошку, сало, лук.

— А еще?

Она не поняла:

— Все.

— Денег было много с собой?

— Не смотрела. Он всегда брал в дорогу. Бывает, купит, если попадется что стоящее.

— Рублей пятьсот?

— Возможно. Лишнее не потратит.

— Не выпивал?

— Сейчас кто не выпивает? — Сестра Косова неожиданно оторвала взгляд от стены. Денисову показалось, что она успела выпить с горя. — Не стало че- ло-ве-ка! Понимаете? — Она замолчала. Беспокойное течение мысли тотчас увело ее в сторону. — Надо еще телеграммы дать родственникам! Все подготовить, чтоб по-людски. Когда успеем? А тут еще учет в универмаге! Как нарочно…

— Вы тоже там работаете?

— Нет. Я — через площадь. В овощном.

Пока сестра Косова сбивчиво суммировала внезапно свалившееся на их головы, Жена молчала. Денисов уловил, как она несколько раз тихо кивнула, словно отмечая необходимые ей в ее новом вдовьем положении заметы.

— Говорил вам когда-нибудь муж… — обратился к ней Денисов, — о каких-либо недоразумениях с товарищами по работе? Об угрозах, ссорах?

— Нет. — Она покачала головой. — С этим всегда было в порядке.

— Были у него недоброжелатели?

— Наоборот! — Она снова отвела слезы «рукой. — Только друзья! Бывает, надо выручить кого-то, съездить в поездку… Деньгами помочь! Вот и недавно тоже. Просили у него, я отсоветовала, а то б… — Она смотрела перед собой, словно в зеркало, в котором была видна ее прошлая семейная жизнь. — Сердце у него простое! Поэтому и не выдержало. — Она не знала всех обстоятельств.

— Жить бы да жить! — вставила сестра.

— Оба работали. Мать пенсию получает…

Денисов раскрыл чемодан, стал выкладывать все,

что собрали в шкафу, в купе, в холодильнике. Особняком, в носовом платке, лежало содержимое карманов.

— Проверьте, — предложил он.

Женщина развернула узелок, мельком оглядела. Также между прочим пересчитала деньги, заглянула в чемодан, потом в сумку. Сунула на дно чемодана узелок и посмотрела на Денисова:

— Больше ничего?

— Все. Тут кое-что от бригады. На похороны.

Она вздохнула. Денисов вопросительно взглянул на нее. Грубовникова ничего не сказала.

В дверях появился Антон.

— Сейчас распишитесь в протоколе, — сказал он, — но я прошу на несколько минут задержаться. Сюда идет следователь.

Денисов оставил их с Сабодашем, направился к выходу.

За дверями, в морозном проеме, открылся вид на перрон и стоянку служебного автотранспорта.

Денисов подошел к микроавтобусу с областным номером. Шофер — в надвинутой на лоб ондатровой шапке — по-прежнему сидел с включенным магнитофоном, слушал «Машину времени».

— Из Ржакова? — спросил Денисов через стекло. — Жену Косова привез?

— Знаешь ее? — Шофер выключил магнитофон, приоткрыл дверцу. — Как хоть дело было? — Он с любопытством посмотрел на инспектора.

Денисов обошел кабину, взобрался в салон. Шофер спрятал магнитофон под сиденье.

— Это с ее работы машина?

— Ржаковского универмага. Как там дела?

— Пока трудно обо всем" судить. Что за человек он был?

— Косов? — шофер помялся. — Деловой мужик. Достать что-нибудь, устроить. — Водитель потарабанил по рулю коротким, с врезавшимся толстым обручальным кольцом пальцем. — Эту машину тоже он пробил…

— Работал в универмаге?

— Зачем? Ездил к начальству. Потом начальство приезжало. У нас в Ржакове питомник по разведению садовых растений. Яблони, карликовые вишни. Всем надо! На дачу, в деревню. У него там знакомые. Вы — нам, мы — вам! Все мог! А так, глядишь, числится простым работягой!

— Друзья были у него?

— Близко ни с кем не общался. Сделал дело — и как у Шекспира: «Прощай и помни обо мне». — Он остался доволен сравнением.

— Вчера к нему человек домой приезжал, — начал Денисов. — Значит, есть и общение.

— Приезжал — значит, по делу!

— А как у тебя с ним?

— Я — другое дело. Я нужен! Машина!

— Микроавтобус?

— Конечно! Не пешком же ходить!

— А его собственная?

— Только летом. И то больше в гараже. Я не только микроавтобус… — Парень посмотрел на Денисова. — Я — на все руки от скуки. Магнитофон починить, приемник. Недавно ключ ему сделал по слепку!

— Силен!

— От кладовки! Привез оттиски на пластилине…

Почему не ключ?

— Ключ у них один. И все время в работе… А мне без разницы! Я сделал!

— Давно?

— Принес-то? Недавно. На следующий день он должен был ехать. Но не уехал — поехал на третий день. С новой бригадой. И вот!

Денисов принялся уточнять: шофер «пазика» мимоходом рассказывал об удивительных вещах.

— На другой день он должен был ехать, но не уехал… Ты видел его?

— Как же?! Тот день я хорошо помню! — Он улыбнулся заговорщически. — Меня про него ваши товарищи расспрашивали! Не в курсе? Так тонко подступили…

— Милиция? Какая?!

— Этого я не знаю. Не положено! Может, ваша… — Он хитро посмотрел на Денисова. >— Дней через пять стою у себя у универмага, подходят. То, се. Я уже чувствую, в чем дело. «Пожалуйста, — говорю, — ваша служба такая! Спрашивайте. Чем могу — помогу…» Они посмеялись. Двое. Ребята крепкие, молодые. Сначала вроде! «Ничего не надо!» Потом про тот день стали расспрашивать: «Куда ездил? В Москву? С кем?»

— Фамилию Косова назвали?

— Я сам сказал. Какой интерес скрывать? Мне прикажут — я еду.

— Про ключ был разговор?

— И про ключ. С него и пошло, «Сначала, — говорю, — поехали с Косовым на вокзал. Отдали ключ». — «Какой? Откуда? Нарисуй…»

Денисов предпочел уточнить:

— Почему думаешь, что Косов ключ отдал?

— А иначе зачем приезжать? — удивился шофер, — Ведь в поездку он не собирался! И приезжал без вещей. Логично?

Денисов только вздохнул,

— Ну вот! Ключ отдал — и поехали,

— Далеко? — Денисов теперь тоже интересовался тем днем.

— В ГУМ. Кеды дочкам купил. Потом на Кирова, где Главпочтамт.

— Зачем?

— Вот и инспектор, который расспрашивал, тоже; «Зачем?» Откуда я знаю? Там рядом и переговорный пункт — междугородная телефонная станция. И фирменный магазин «Чай». «Звонил?! Кому?!» Да мало ли? Я в машине сидел. Потом домой махнули, в Ржа- ково…

— Косов сказал что-нибудь?

— Когда вернулся в машину? Обронил что-то. Вроде: «Заказывать надо…»

— «Заказывать»?! Что именно?

— Не знаю. — Водитель снова хитро взглянул на Денисова. — По-моему, фирменный чай на прилавках особо не залеживается. Как?

— Те, в Ржакове, тоже об этом знают?

— Как же?! Скрывать не собирался!

«Чтобы переварить этот объем информации, нужно время…» — подумал Денисов. Он поглядывал на крыльцо: жена и сестра погибшего все еще находились в здании.

— Ключ сможешь нарисовать?

Шофер вытащил из ящичка блокнот, карандаш, не спеша принялся набрасывать чертеж. Он провел прямые, очерчивавшие многоступенчатые бороздки, сбоку указал размеры в миллиметрах.

— Настоящий чертеж!

— Кое-что умеем.

— После того дня ты видел Косова?

— Когда в поездку провожал… Завез с женой, с детьми на вокзал.

— Он что-нибудь вез с собой? Помимо сумки.

Шофер подумал.

— Коробку.

— Большую?

— Из-под сигарет. От «Мальборо».

Дверь дежурки в это время приоткрылась, кто-то разговаривал в коридоре, собираясь идти.

— Пойду… — Инспектор не хотел, чтобы Грубовникова видела его с шофером. — Поговорим потом.

Он простился, вышел из машины.

«Ого!..» — Мороз сразу проник под куртку.

Денисов взбежал на крыльцо. В коридоре с обеими женщинами из Ржакова стоял следователь. Он был без пальто и шапки. Женщины уходили и все никак не могли уйти.

— …А врач… — Говорила в основном сестра Косова. — Одно доказывает… Поражены, дескать, крупные артериальные сосуды. Внутренняя поверхность бугристая! И возникает препятствие нормальному току крови…

Денисов это хорошо себе представлял.

— Вы упомянули… — Он воспользовался тем, что жена Косова в разговоре не участвовала. — Как отказали в деньгах кому-то, кто просил в долг у вашего мужа. Давно это было?

Грубовникова не сразу поняла.

— A-а… Недавно. Неделю назад. — Она уточнила. — Я почему отказала? К ремонту готовимся. Нижние бревна перебрать да еще венцы! Расходы большие!

— Помните? Кто именно просил?

Грубовникова кивнула.

— Как же?! Из их организации. Начальник вагона! Ольшо… — Она запнулась, выговаривая трудную фамилию.

— Ольшонок?!

Табло на перроне показывало начало второго часа.

Денисов поднялся в буфет. Несколько завсегдатаев — экипажи патрульных машин, таксисты — ужинали за высокими столиками, друг против друга. Денисов подошел к стойке, поздоровался. Буфетчица, переговаривавшаяся со знакомым диспетчером такси, тотчас прервала разговор.

— Поужинать?

Денисов взял бутербродов, студень, сметану и чай, отошел к краю антресоли. Уборщица, собиравшая посуду, поставила перед ним горчицу. Она была расположена к сотрудникам милиции, работавшим в ночное время, как могла, по-своему, их отличала.

Он огляделся.

За угловым столиком собирались отъезжавшие в и-фопорт летчики и стюардессы, там, как обычно, звучал транзистор. Буфетчица снова занялась диспетчером. Внизу, за стеклом, была ночь. Казалось, зал для транзитных пассажиров и высвеченный светом перрон расположены в разных часовых поясах.

Он ел и думал о ЧП в вагоне:

«Что произошло? Что Ольшонок и другие пытаются скрыть? Имеет ли это отношение к гибели Косова?»

Он достал авторучку, записал на салфетке:

«Что искали в вагоне? Кто такая Татьяна? Кто ударил Кладовщикову? Что означает «Отдай!», услышанное составителем поездов Сидорчуком? К кому относится?»

Отдельно Денисов выписал вопросы, связанные непосредственно с Косовым:

«Кто приезжал накануне в Ржаково? От какого помещения ключ? Зачем изготовлен? Что Косов делал на Главпочтамте? Куда делась коробка от «Мальборо»? Что в ней было?»

Перечень получился неполный и непоследовательный. Перо увязало в бумажных волокнах, чернила расплывались.

«Как милиция на станции Бейнеу узнала про бригаду почтовиков-спекулянтов во главе со Стасом?»

Денисов перечитал вопросы, остался недоволен. Можно было представить ответы, которые не помогут проникнуть в тайну случившегося. На ум тут же с ходу пришло несколько вариантов:

«В Ржаково приезжал посторонний, кому Косов обещал привезти из Узбекистана дыню… Ключ изготовил для кого-то из знакомых… На Главпочтамте произвел спецгашение почтовых марок для коллекции дочерей… Л коробку от «Мальборо» привез под сухофрукты или но просьбе пожилой женщины — стрелка ВОХР, известной под именем «Мадам Бовари», чтобы мотки шерсти, когда она вяжет для внуков, не катались бы по грязному полу проходной…»

Все же Денисов не смял салфетку, не выбросил, а даже приписал внизу:

«Лина. Магазин. Прачечная».

Впереди, за несколько столиков, ужинал экстрасенс, с которым вечером он познакомился в медкомнате. Шарков запивал водой бутерброд.

«А ведь собирался ехать, — подумал Денисов. До утра, правда, оставался еще поезд. — Уедет на нем?»

Мысли, связанные с почтовым вагоном, снова увели в сторону. Он бережно свернул салфетку с вопросами, спрятал в карман:

«Интересно, как сложились отношения Косова и Ольшонка после того, как Косов отказал начальнику вагона в требуемой сумме? Знала ли об этом Кладовщикова?»

Денисов отнес посуду на раздачу, подошел к буфетчице. Она все говорила с ночным диспетчером такси.

— Ремизов — из отделения перевозки почты… — Денисов снова отвлек ее. — Оставлял в холодильнике икру. Как она?

— Ничего, — сказала буфетчица, я сказала бы, вполне приличная.

Ома достала пакет, выложила на прилавок. Пока Денисов исследовал его, он чувствовал ее напряженный взгляд.

— Спасибо, — он вернул пакет.

Качество икры было низким — обычная продукция браконьеров. Работали под девизом: «Быстрее! Пока не появился рыбнадзор, уголовный розыск, ОБХСС! Поймать, засолить, продать…»

Знакомый начальник отделения, обслуживавший акваторий заповедника, как-то рассказывал: «…Браконьеры вырезают икру, а к рыбе привязывают груз — и сразу отправляют на дно, чтоб не оставить в лодке следы! Представляешь?»

Но это была уже другая тема.

— Можно положить на место? — Буфетчица, принимая назад икру, взглянула вопросительно: «Или следовало отказать почтовику?!» — Он сказал, мать у него в больнице, завтра повезет передачу, а холодильник разморожен. Все в порядке? — спросила она.

— Порядок, — Денисов помолчал. Надо было воз- пращаться к себе. — А у вас?

Диспетчер со скучающим видом обозревал в это время зал.

Она усмехнулась:

— С переменным успехом.

Диспетчер был холост, и все смены настойчиво, пока безуспешно испытывали на нем свои чары.

Транзистор у летчиков, в углу, продолжал играть.

«Почему дверь в кладовую вагона оказалась закрытой? — подумал Денисов, спускаясь с антресоли вместе с десятками других людей. — Изнутри дверь можно закрыть только с помощью ключа… Ключа у Косова не было. Снаружи кладовая запирается вручную — поворотом ригеля. Но кому это потребовалось?!»

Он вышел на перрон. Здесь было почти безлюдно. Из-за мороза уборщики спешили с очисткой урн — шли всей командой, с метлами, с тележкой. Из-за центрального здания показался бегун-чудак, бегавший по ночам. Он тяжело дышал.

— Добрый вечер… — услышал Денисов.

Он увидел экстрасенса.

— Ну и холодина! — Шарков растерянно улыбнулся. — Сейчас пошел за билетами, вывернул карманы… Восемь рублей не хватило! Мне б, конечно, дали! Полно знакомых — кандидаты, доктора. Все на мне защитились. Но ночь! Кому звонить, куда?

— Бывает, — согласился Денисов.

Насчет «сейчас» экстрасенс определенно схитрил. В стихотворении, выданном экспромтом в медкомнате, в беспомощном наборе слов уже присутствовал намек на денежные затруднения, медики не обратили тогда на это внимания.

— Вы поможете мне? — спросил Шарков.

Полагалось направить его к Антону, составить бумагу, решить вопрос. Сейчас было не до этого. Судьбу сенса решило его толстое на вате пальто, на которое Денисов еще раньше обратил внимание. Пальто чудака.

«Если бы он был в розыске, с такой приметой его бы давно задержали. Не говоря о том, что служило бы ему только помехой…»

— Помогу.

«Хочу умилостивить свирепого бога уголовного розыска? — подумал Денисов, доставая бумажник. — Явыручу экстрасенса, а жестокий бог поможет раскрыть дело Косова?!»

Они вернулись в зал, обменялись адресами. Шарков спрятал бумажку с адресом во внутренний карман пальто.

— Обязательно вышлю, — он улыбнулся.

Денисов снова окинул взглядом его одежду — бродяги и «перекати-поля».

— Могу чем-то помочь? — предложил Шарков. Получив возможность приобрести билет, он повеселел. — Отвести биополе. Или узнать болезнь по голосу. Недавно помог больному, страдающему атеросклерозом… — сказал Шарков.

По странному совпадению он назвал болезнь, от которой умерли родственники Косова, от которой тот предполагал умереть сам.

— Вы ведь из милиции? — спросил Шарков.

Денисов кивнул.

— Я догадался. Вам интересно, наверное, каким образом я ставлю диагноз. Не знаю. — Он подумал. — Вы всегда знаете, почему спросили так, а не иначе? Почему вам ответили именно в этих выражениях, не в других. — Чудак в толстом пальто пожал плечами. — Так идет наша жизнь… Вы следователь или инспектор?

В доверительном разговоре никогда не обходилось без этого вопроса.

— Инспектор.

— Разницы я, правда, не вижу.

— Примерно то же, что конструктор и технолог… Вы едете без вещей? — спросил Денисов, в свою очередь. Ему пора было идти.

Собеседник улыбнулся:

— Иной уходит на час и набивает полные карманы. Да еще «дипломат» или портфель. А я — когда искал деньги — только и нашел всего: билет — в кино ходил, квитанцию из гостиницы, щетку да пасту.

— Вы жили в гостинице?

— В «Загорье», — он назвал ту же гостиницу, что и Вайдис. — Недалеко от вас. Помочь кого-то устроить? — Он был рад услужить. — Там теперь меня все знают.

— Спасибо. — Денисов отказался. — Как у них с местами?

— Эти два дня были. «Были…» — отметил Денисов. Он обратил внимание н па другое. Шарков назвал: «Билет, квитанция, щетка н паста. Только и всего…» Фраза эта каким-то образом соседствовала с восклицанием, вырвавшимся у жены Косова при получении вещей мужа. «Это все? Больше ничего?»

«Как все перекликается вокруг… — подумал Денисов. — Чего-то не оказалось в вещах Косова! Но чего именно?»

Он подал Шаркову руку:

— Я рад, что познакомились.