Что нас ждет, когда закончится нефть, изменится климат и разразятся другие катастрофы XXI века

Тот энтропический хаос, в который превратилась наша экономика, — заключительный аккорд позднего индустриализма, порожденного нефтью. Во время нашего подъема к мировому пику добычи нефти сформировался разрушающий инструмент, известный как глобализм. Вполне логично, что «нефтяная история» достигла кульминации. Для того чтобы пожинать максимум плодов в настоящем, не глядя в будущее, потребовалось отмести в сторону все прошлые ограничения — материально-технические, политические, моральные и культурные. Как только мир осознает, что мы прошли нефтяной пик, глобализм погибнет как в теории, так и на практике.

В течение своего недолгого господства рыночный глобализм рассматривался как институт, управляемый группой лидеров, включающей в себя как профессиональных экономистов, вышедших из Гарвардского университета, так и обычных «корпоративных пиратов». Идея глобализма заключалась в том, чтобы человеческая природа вышла на совершенный уровень социально-политического развития. В конце своего пути новая экономика должна создать рай, где все будут богаты и счастливы. Но ключевые слова здесь «в конце своего пути». Глобализм доводит простых людей до бедности, в то время как элита старается обогатиться. Как бы то ни было, люди поддались заманчивым обещаниям. Какое потрясение узнать, что так называемая глобальная экономика была всего лишь временными экономическими отношениями, ставшими возможными благодаря двум исторически сложившимся обстоятельствам: периоду двадцатилетних относительно мирных отношений между странами и запасу дешевой нефти.

Кому вообще нужно это будущее?

Глобализм изначально рассматривался как способ приватизации доходов от торгово-промышленной деятельности путем социализации расходов. При этом важна была краткосрочная прибыль, о будущем мало кто задумывался. В процесс была вовлечена подсистема корпоративных монокультур и сложные социальные экосистемы. Процессом глобализации руководили олигархические корпорации. Под «олигархическими» я подразумеваю власть, которая сосредоточилась в руках небольшой группы людей, управляющих огромными организациями, не отвечающих за свои действия по отношению к остальному населению. Под «корпорацией» я имею в виду группу компаний, получивших статус «частных», обладающих «правами», но на самом деле лишенных всякой этики, чувства меры, сострадания, долга и лояльности — всех тех человеческих качеств, которые могли бы хоть немного ограничить эти права. Как сказал однажды Венделл Берри, «корпорация — это огромная куча денег высотой с многоэтажный дом, ради которых кое-кто продал свою душу… Этим людям неведомо чувство надежды или раскаяния. Ничто не трогает их сердца. Их не тревожит совесть. Для них важен только их бизнес. Их единственная цель — сделать кучу денег еще больше». Это вовсе не означает, что у руля таких огромных компаний-олигархов, как корпорация «Дисней» или сельскохозяйственная компания «Арчер Дэниэлс Мидленд», стоят злые люди, но так сложилось, что своими действиями они причинили много вреда. Под лозунгом глобализма скрывалось систематическое разрушение местных экономик и, следовательно, местных сообществ — главный побочный эффект олигархического корпоративизма, постоянно увеличивающего свою кучу денег. Так, Америка — самое богатое государство в начале XXI века — превратилась в страну опустошенных городов с разломанными системами и деморализованным населением, окруженным огромными гипермаркетами и парками развлечений. И все это из-за дешевой нефти, которая содержала всю систему.

Благодаря нефти увеличилась численность населения именно в тех уголках мира, где тысячелетиями всегда сохранялись высокий уровень детской смертности и очень небольшая продолжительность жизни. Нефть позволила создать немало лекарственных препаратов и профилактических средств, нейтрализующих тропические болезни. Если говорить образно, население буквально поглощало нефть, большей частью в продуктах питания, поступающих из США, где агробизнес полностью захватил все сельское хозяйство. Местные фермеры в Африке, Азии и Южной Америке не могли конкурировать с сельскохозяйственной корпорацией «Арчер Дэниэлс Мидленд», подпитываемой нефтью, газом и субсидиями американского правительства. Не было никакого смысла даже поставлять свой скудный товар, заработанный тяжелым трудом, на рынок, в то время как полки ломились от мешков дешевой американской пшеницы. Фермерам не оставалось ничего другого, как переселяться в город и находить работу там. Они были готовы работать практически бесплатно. Дешевая нефть и рыночный глобализм создали новый вид феодализма — с хозяевами-корпорациями и рабами — местным населением.

Очень многие американские корпорации предпочли зарегистрировать юридические лица не в родной стране, а в государствах Карибского бассейна, где банковское и налоговое право были более лояльными. Корпорации не заботились о том ущербе, который причинили экономике своей страны.

Экономика высокой энтропии

Объяснить, что такое энтропия, можно на примере Америки. Промышленная революция уже началась, когда в конце 1700-х годов образовались Соединенные Штаты, а американцы еще не начали пользоваться углем, нефтью и газом. Исторически сложилось так, что американская экономика отдала предпочтение не естественной солнечной энергии, а дешевой нефти. От беспокойного XX века до сегодняшних дней американская экономика постепенного двигалась от бесконечного потока к ограниченному запасу энергии, от реального к абстрактному. Все это показывает, что утрачен потенциал для поддержания того уровня жизни, который существовал все это время. Такая потеря потенциальных возможностей называется энтропией.

Первый закон термодинамики гласит, что энергия не может быть уничтожена или создана из ничего. Она может лишь перейти из одного состояния в другое. Понятие энтропии и второй закон термодинамики говорят, что изменение состояния любого количества энергии протекает в одном направлении: от состояния сконцентрированной в одном месте до состояния рассеянной или рассредоточенной, от упорядоченной до беспорядочной. Горячая чашка кофе рано или поздно остынет. Ее тепло будет рассеиваться, пока температура кофе не достигнет температуры воздуха. Кофе никогда не станет вдруг горячим. Пружина раскручивается и никогда снова сама не закрутится. Завод у часов заканчивается и сами они никогда снова не заведутся. Время не повернуть вспять. Оно всегда движется вперед. Энтропия объясняет, почему горят бревна, почему ржавеет железо, почему происходят торнадо и почему умирают животные.

Причина в том, что все не может разрушиться одновременно и что поток энтропии постоянно натыкается на препятствия. Чем сложнее система, тем больше трудностей. Система автоматически выбирает пути, которые приводят ее к конечному состоянию — исчерпанию всего своего потенциала, притом, система выбирает самые быстрые пути. Упорядоченные потоки текут быстрее, чем беспорядочные. Поэтому создание как никогда эффективных потоков в американском обществе, устраняющих трудности, ускорило исчерпание потенциала. Вот почему экономика «Уолл-Март» приносит американцам горе намного быстрее, чем экономика независимых небольших городов.

Неэффективные экономики намного сложнее, чем эффективные. При этом сложность может быть обманчивой. Все, что мы идентифицируем с природой, имеет форму неэффективных систем. Биогенные, или живые, системы самостабилизирующиеся. Они сами себя защищают. Небольшие отклонения сглаживаются. Энтропия в них теряется. Они проявляют негативную реакцию, способную сохраняться долгое время. Это состояние называется «отрицательной энтропией». Все, что мы отождествляем с искусственным (созданным руками человека) заменителем природной биоэкономики, то есть технологии, склоняется к положительной реакции. Искусственные системы саморасширяющиеся, самоукрепляющиеся и дестабилизирующие, устраняющие препятствия на пути потоков энтропии и ведущие к конечному разрушению. Такое состояние называется «положительной энтропией».

Положительная реакция звучит как нечто хорошее — как награда за хорошие дела, — но, несмотря на свое название, она имеет иной смысл. Положительная реакция означает, что определенная активность в системе усиливается самой активностью — это явление прекрасно проиллюстрировано в образном названии книги Брайана Чеха «Добавьте угля в топку поезду, идущему в никуда».

Самый очевидный механизм самоукрепляющейся положительной реакции в обычной экономике заключается в «росте». Рост стал определяющей характеристикой нашей промышленной экономики. Говоря на языке бизнеса, рост — это хорошо (это процветание), а отсутствие роста — это плохо (это застой). Чем сильнее рост, тем больше бизнеса, процветания, и наоборот. С эконометрической точки зрения, рост должен составлять от 3 до 7 % в год, в противном случае общество окажется в затруднительном положении. Горячие сторонники такой идеи роста — а именно большинство экономистов — не видят, чем чреват излишний рост в будущем. Они бы предпочли не думать об этом, потому что вывод очевиден. Всему есть предел. Если мы продолжим строиться еще 99 лет, в мире не останется больше ни одного кусочка свободной земли. Но, как утверждают многие экономисты, проблемы не существует, потому что через 99 лет у нас появятся колонии на Марсе или на дне Калифорнийского залива. Либо технологии вкупе с изобретательностью человека помогут решить проблему иначе. Например, генным инженерам удастся сделать человека ростом в один дюйм или наше сознание полностью поглотит компьютерная матрица и бесчисленное множество виртуальных людей будут проживать на бескрайних виртуальных просторах бесконечного киберпространства.

Скорее всего, мы останемся жить на планете Земля. Бурный и радующий душу экономический рост в период индустриализма теперь становится болезненным для экономики, выявляя все больше признаков положительной реакции и ускоряя положительную энтропию, разрушительно действующую на биосферу. Высокая энтропия превращается в проблему для экономики, крайне зависимой от нескольких очень ценных вещей: нефти, природного газа, угля и урана. Проблема усугубляется, когда упомянутые ценные вещи заканчиваются, как сейчас. Но воображение людей не в состоянии воспринять идею о том, что экономика не растет, даже несмотря на то, что повсюду и во всем наблюдается очевидное прекращение роста — от асфальтированного сельского ландшафта и взлетевших цен на газ до исчерпания водоносного слоя и гибели атлантической трески. Мы не способны воспринимать другой экономический путь. Мы — заложники собственной системы.

Дальнейшее будущее видится в дымке идеи о замещении, или теории, основанной на том, что такое чуткое устройство, которое мы называем рынком, потребует новых ресурсов, когда имеющиеся начнут представлять проблему (например, цена станет слишком высокой). Например, когда в Англии во времена малого ледникового периода (1560–1850-е годы) запасы леса начали оскудевать, люди перешли на уголь. Они стали копать все глубже. Это потребовало развития новых технологий. Появилась паровая установка для выкачивания воды из шахт. Но начала развиваться положительная реакция. Изобретение парового двигателя (гениальный продукт человеческой мысли) способствовало созданию других новых механизмов, а затем и целых заводов, потребовалось повысить освещенность помещений, что, в свою очередь, привело к увеличению использования нефти. Применение нефти давало больше света, чем свечи (и ее было гораздо легче добыть, чем жир кашалотов). Это дало толчок развитию нефтяной промышленности, поскольку нефтяные двигатели работали намного лучше, чем угольные. В связи с этим началась масштабная разработка «дара земного», накопившего за миллионы лет солнечную энергию, которую мы направили по трубам разного размера и вида в бесконечный по-ток энтропии, вылившийся в значительное ухудшение состояния окружающей среды. Есть предположение, что люди, движимые рынком, придумают какую-нибудь гениальную замену нефти и газа, когда цена начнет выходить за пределы «разумной». Но такое предположение явно ошибочное, поскольку не учитывается один важный момент, а именно тот факт, что Земля является закрытой системой и законы термодинамики гласят, что энергия не может появиться из ничего — ее лишь можно перевести из низкой энтропии в высокую. А мы уже изменили половину нашего нефтяного богатства. Эту часть было легче всего превратить в углекислый газ, который теперь усиленно способствует глобальному потеплению и изменению климата, что может легко вывести из строя промышленность до того, как человеческий гений придумает какую-нибудь замену нефти. Солнечная энергия, накопленная за миллионы лет в нефтяных залежах, теперь проявится в более высоких температурах, более суровых штормах, повышении уровня мирового океана и более суровых условиях жизни для человека, который, несмотря на свои технологические достижения, остается частью природы и, следовательно, подчиняется ее законам.

Финансовая система, или Отвлеченная экономика

Деньги — удивительная вещь. В истории человечества в качестве твердой валюты они изначально появились в виде золота или серебра. Это ценный товар, который имеет действительную стоимость, а также является олицетворением богатства, полученного от других ценных вещей. В доиндустриальном мире в обращении находился относительно небольшой объем твердой валюты. Тогда основное богатство составляли земля, дворцы, флотилии кораблей, мешки одежды, амбары зерна, лес, стада крупного рогатого скота и т. п. Это в основном были те вещи, которые можно продавать и покупать, а обмен ими зачастую происходил с использованием золота или серебра, которые представляли сбой «средство обмена». Кроме того, твердой валютой можно было завладеть путем воровства и грабежа. Заметьте, что ценность твердой валюты межкультурная. Золото и серебро обладали одинаково высокой значимостью как для европейцев, китайцев династии Сунг, инков, ацтеков, так и для древних египтян и калифорнийских золотоискателей.

Промышленный эксперимент перевел идею валюты (денег) на следующий уровень абстракции — как твердая валюта может представлять физический товар, так бумажная валюта может представлять твердую валюту и физический товар. Твердая валюта была неудобной в обращении: прежде всего, из-за своего веса. Поэтому когда торговля приняла мировой размах, бумажная валюта постепенно начала заменять твердую валюту. Стали использоваться разного рода документы, равные по ценности твердой валюте: личные расписки «Я вам должен», коносаменты[37], аккредитивы[38] и долговые обязательства.

Со временем использование бумажных документов становилось все более нормативным и стилизованным. Появлялись документы, фиксирующие обмен. Создавались учреждения для их оформления и обработки. Такой процесс управления денежными делами — богатством, зафиксированным на бумаге, — получил название финансовой системы.

Начали создаваться различные компании. Например, акционерные общества: уставный капитал таких компаний разделен на определенное число акций, удостоверяющих обязательные права участников общества (акционеров) по отношению к обществу. Так, поселение колонистов в штате Массачусетс представляло собой одно из таких коммерческих предприятий, выпускающих акции для акционеров с целью приобретения необходимого оборудования, парусных судов, оружия, экскаваторов и топоров. «Акции» в такой компании нельзя было просто передать от одного человека другому, поскольку их ценность была связана с отдельными лицами, которые принимали участие в совместном предприятии. Прибыль этих людей рассматривалась как прибыль предприятия, и они не могли распоряжаться ею по своему усмотрению.

Другой тип объединенной корпорации был введен королевской грамотой об организации добычи и торговли ресурсами в далеких странах. Прототипами таких компаний были «Британская Ост-Индская компания» и «Компания Гудзонского залива». В отличие от акционерного общества, их акции были равноценными, их можно было обменивать на валюту и передавать от одного лица другому по договорной (рыночной) цене. Следующий шаг предполагал создание компании, которую правительство могло использовать для торговли и добычи природных богатств.

Необычная история «Западной Компании» берет свое начало во Франции примерно через 100 лет после того, как колонисты основали свою колонию Массачусетского залива. В 1715 году умер король Людовик XIV и королевская сокровищница Франции после расточительного и долгого правления «Короля-Солнца» пребывала в полном хаосе. На трон пришел его наследник — пятилетний правнук, коронованный Людовик XV. Естественно, что в столь юном возрасте он не мог править, поэтому официальные обязанности малыша перешли к его двоюродному дедушке герцогу Орлеанскому. Однажды к герцогу пришел чудной и харизматичный шотландец Джон Ло (1671–1729), бывший банкир, игрок, аферист и спекулянт, вынужденный покинуть Британские острова после того, как убил оппонента на дуэли.

Ло сбежал во Францию и постарался попасть ко двору герцога Орлеанского. Он покорил герцога своими идеями о восстановлении разрушенной финансовой системы страны — правительство погрязло в долгах, а налоги были опасно высокими. Взгляды Ло были прогрессивными, хотя давали ему большие возможности для собственного обогащения. Среди талантов и достоинств у Ло имелось особое чутье на деньги. Он умело распоряжался финансами, доказывая, что деньги — это тот же самый кредит, и что количество кредита, существующего в обществе в данный момент, определяется исключительно воспринимаемыми потребностями торговли. Ло провел четкое различие между пассивной казной, где деньги просто накапливаются, и активным банком, где деньги «делаются». Предложения Ло дали результат — в 1716 году был создан Генеральный банк с правом выпуска банкнот. Ло, как руководитель банка, неплохо обогатился. В следующем году он взял под свой контроль разваливающееся предприятие «Компания Миссисипи», организованное несколькими годами ранее для развития существовавшей в те времена в Северной Америке французской колонии Луизианы и заброшенной после смерти «Короля-Солнца».

Территория Луизианы намного превосходила территорию Франции, поэтому существовало мнение, что здесь имеются невероятные запасы золота, меха, леса и плодородной земли. Возможности для экономической деятельности казались безграничными. Но в те времена торговля подобными ценностями была плохо организована и французское правительство довольствовалось небольшими доходами. Ло самостоятельно провел реорганизацию компании и убедил французское правительство предоставить «Компании Миссисипи» эксклюзивное право на осуществление экономических действий на этом обширном пространстве. Ло продал акции компании, чтобы получить наличные и облигации, выпущенные государственной казной. Генеральный Банк имел такой успех, что французское правительство сделало его государственным банком и переименовало в Королевский банк. Ло остался директором, имея солидное жалование. Благодаря занимаемому положению он получил контроль над другими компаниями, ведущими торговлю в Африке, Китае и Вест-Индии, — а на самом деле над всей международной торговлей Франции — и объединил их с «Компанией Миссисипи», создав, таким образом, первый в мире современный конгломерат.

В 1719 году Ло придумал схему, согласно которой «Компании Миссисипи» отводилась роль спасителя Франции от огромных долгов: Ло планировал списать часть долга за счет акций компании. В 1720 году Ло был назначен министром финансов. Кроме того, что он контролировал всю торговлю Франции и ее колониальные предприятия, он был наделен властью чеканить монеты и собирать налоги. Акции «Компании Миссисипи» взлетели в цене. Доходное предприятие приносило столько прибыли, что даже скептикам нечего было возразить. Мир уже узнал, каковы размеры сокровищниц Монтесумы и инков. Колонии Англии от штата Мэн до Вирджинии процветали. Никто доподлинно не знал, какие богатства вмещала в себя Луизиана, но как минимум — достаточно много дешевой земли для продажи. Формировавшийся средний класс вкладывал свои скромные сбережения в «Компанию Миссисипи». Иностранные предприятия торопились покупать ее акции. Цена акции за год возросла с 500 ливров до 18 000.

У Ло возникли проблемы, когда его банк, уже государственный, начал выпускать все больше и больше бумажных денег для выкупного фонда акций «Компании Миссисипи». Подобные действия согласовывались с его общей теорией о деньгах и кредите: рынок («Компания Миссисипи») требовал вложений, поэтому деньги (банкноты, облигации) «печатались», чтобы удовлетворить эту потребность. Идеи Ло были рациональными. Но не у всех они находили понимание во времена становления современной финансовой системы. Там, где теория, возможно, совершенна, финансовые рынки могут вести себя крайне нелогично, поскольку на них задействованы два основных человеческих чувства — страх и жадность. Другим словами, рынки не могут работать эффективно либо из-за установления стоимости денег на перспективу, либо из-за затянувшегося обсуждения этой стоимости в отношении этой стоимости. Тем хуже для них.

Идеи Ло об организации финансовых отношений начали давать сбой уже в 1720 году, как только он стал генеральным контролером. Когда цена на акции «Компании Миссисипи» достигла своего пика, инвесторы начали продавать свои акции за золото. Спрос настолько возрос, что Ло, как управляющий государственным банком, решил ограничить трату золотого запаса казны и приостановил активную распродажу. Но такой шаг только добавил ажиотажа. Акции можно было обменивать на банкноты, но люди настороженно относились к ним. Неожиданно настал такой момент, что банкноты снова необходимо было обменять на твердую валюту. В мае 1720 года правительству пришлось признать, что количество драгоценного металла в хранилищах не доходило и до половины общей суммы бумажной валюты, находящейся в обращении. Наступил крах. Началась паника, и цена акции упала так же стремительно, как в свое время взлетела, бумажные деньги (банкноты) потеряли свою ценность. К ноябрю того же года обнаружилась полная несостоятельность банка и Ло был вынужден бежать из страны.

Финансовый крах среднего класса Франции, активно вкладывавшего свои деньги в акции «Компании Миссисипи», вызвал бурю негодования и в итоге привел к свержению французской монархии в 1789 году. Колония Луизиана так и не успела встать на ноги, а регион был поделен между Англией, Испанией и Францией. В конечном счете Наполеон I вернул контроль над территорией, но продал ее Соединенным Штатам. К идее бумажных денег во Франции относились с подозрением, поэтому страна запаздывала с официальным признанием банкнот (или современных методов финансовой системы в целом). Как раз началась промышленная революция в Англии. Вскоре она произошла и во Франции. Само слово «банк» имело настолько дурную репутацию, что даже сегодня многие французские банки — например «Лионский кредит» — все еще избегают в своих названиях этого слова.

В то же самое время в Англии была организована грандиозная афера вокруг «Компании Южных морей», которая действовала схожим образом, что и «Компания Миссисипи», пытаясь установить монополию на рынке Нового Света. Когда «Компания Южных морей» лопнула, она разорила многие семьи и испортила репутацию высокопоставленных лиц, включая сэра Исаака Ньютона, но не разрушила доверие к британской финансовой системе, что дало Англии преимущество при вступлении в индустриальный век.

Несмотря на то что Ло был человеком эксцентричного характера и необычной судьбы, его финансовые идеи были не такими уж и бесчестными. В какой-то степени они были даже гениальными. Идеи Ло о предоставляемых центральными банками финансовых кредитах и их распределении с целью создания нового богатства, концепция, что продуктивное общество важнее, чем накопленные мешки золота, являлись предшественниками как промышленного капитализма, так и активного центрального правительства. Таковы же идеи Джона Мейнарда Кейнса, которые стали общепринятыми в XX веке. После полного провала «Компании Миссисипи» Ло пытался найти пристанище в Европе. Он умер, не имея ни гроша, в Венеции через 8 лет после провала его авантюры во Франции.

Расцвет корпораций

Когда промышленная революция начала набирать обороты, финансовая система приобрела законную силу. Когда товаров стало много, увеличилось и количество бумаги, выполнявшей роль средства обмена этими товарами. Идеи Ло в конечном итоге оказались верными. Бумажные деньги имеют ценность независимо от наличия мешков с золотом в подвале. Динамичный рост производства и торговли способствовал появлению богатства, которое выражалось в бумажных сертификатах, имевших определенное значение и ценность.

Расцвет корпораций можно проследить на примере Америки. На заре истории Соединенных Штатов существовало очень немного корпораций. В основном все они были образованы для строительства сооружений общественного значения, например каналов, дорог и мостов. Их управляющие несли личную ответственность за неудачи и провалы. Затем в 1840-х годах, когда начали создаваться железные дороги, сущность корпораций изменилась. Железные дороги, конечно, тоже были государственными проектами, но со временем они трансформировались в частные предприятия, целью которых было получение прибыли. Фабрики тоже начали превращаться в частные компании. Технологические инновации пробудили потребность в создании корпораций, преследующих свои собственные цели, а не государственные.

К 1850-м годам начала приобретать законную силу идея об ограниченной ответственности. Управляющие корпорациями больше не несли личную ответственность за финансовые действия предприятий, кроме случаев нарушения законодательства. Если корпорация, имевшая ограниченную ответственность, банкротилась, движимое имущество ее руководителей и акционеров находилось под защитой. На корпорацию можно было подать в суд по некоторым правонарушениям и, возможно, даже разорить, но необязательно управляющим предъявляли иск о взыскании убытков в гражданском порядке. К 1886 году Верховный суд Америки вынес решение о том, что корпорация должна рассматриваться как «физическое лицо». Корпорация использовала такое новое «отождествление», чтобы избегать обременительных отношений, которые могли сократить срок деятельности, ограничить свободу или урезать права собственности.

В конце XIX века жесткая конкуренция между компаниями привела к возникновению монополий. Руководители корпораций находили много изощренных способов вести свои дела. Многих предпринимателей стали называть «баронами-разбойниками», указывая на то, что они нажили свой капитал нечестным путем. Стандарты операций по обращению с бумажными активами создавались таким образом, чтобы люди соглашались на приемлемую цену товара. Для людей обычным делом стали фонды (акции в компании) и облигации (документы о погашении долга компанией или правительством по процентной ставке) — по крайней мере для зажиточных городских жителей, — и эти инструменты превратились в нормативные механизмы управления избыточным капиталом, то есть богатством. Многочисленное сельское население сомневалось в эффективности таких механизмов. Скептицизм царил и в деловых кругах, особенно он усиливался, когда время от времени кто-то жестоко ошибался и разорялся.

Несмотря на периодические финансовые промахи, которые происходили из-за непрерывного увеличения потребности в энергии, фундаментальную веру во все эти нововведения финансовой системы и капитала поддерживал постоянный промышленный рост. В тех странах, где экологические условия более благоприятные, производство всегда развивается. Соответственно, требуется больше энергии. Больше товаров. Больше готовых продуктов. Больше хлеба и мяса. Больше иммигрантов из государств, где недостаточно благоприятный климат. Больше спроса на вещи. Больше работы. Больше производства.

В период после Гражданской войны (1861–1865) и до начала Первой мировой войны (1914) средний класс продолжал расти. Благодаря технологиям повышалось благосостояние. Появлялось одно чудо за другим: внутренний водопровод, телефон, электрические лампочки, кинофильмы, машины, самолеты. Промышленная цивилизация процветала. Царил относительный мир. Казалось, что гигантские корпорации, укрощенные новыми механизмами закона и регулирования, достигают высокого уровня эффективности, доверия и уважения. Случайные неприятности, как, например, Пульмановская забастовка[39] или пожар на фабрике «Трайенгл Уэйст»[40], не в счет. Начали работать профсоюзы. Средние школы фактически превратили иностранцев-иммигрантов в благодарных новых граждан, научившихся читать, решать длинные примеры и даже поднявшихся по социальной лестнице на самый верх. Большие города расцветали. Публичные библиотеки и музеи открывались в великолепных новых зданиях. Любой мог посетить их. Система здравоохранения заметно улучшалась. Особенно после того, как машины сменили лошадей (в 1907 году появился автомобиль «Форд» модели Т). Кинофильмы и беспроводное радио представлялись каким-то волшебством. Казалось, что человеческая популяция входила в «золотой век».

Именно поэтому легко понять, насколько опустошительное воздействие на психологию западных промышленных стран оказала Первая мировая война. Общественное сознание было не готово к войне. Она отняла технологический оптимизм чудесной эпохи. После 1918 года в Европе начинается время заката империй, борьбы за власть и невероятных потрясений в культурной жизни и политике. Три великие династии — Габсбургов, Гогенцоллернов и Романовых были свергнуты. Большевизм начал в России свой эксперимент. Германия сгорбилась под тяжестью банкротства и политического психоза.

Америка, стоявшая в стороне от поля битвы, меньше пострадала от Первой мировой войны, чем европейцы. Но здесь возникла другая проблема, растянувшаяся на десятилетие, превратившая оптимизм «Прогрессивной Эры» в безумие душевнобольного, потерявшего чувство реальности. И проблема эта — Великая Депрессия.

Индустриализм и энтропия

Финансовое безумие 1920-х годов стало страстью, подпитываемой нефтью. Повсюду началась лихорадка деловой активности — от освоения земель до производства различных приборов и устройств. С удивительной скоростью распространялись товары массового производства. В домах появлялось электричество. Росло производство автомобилей. Люди богатели. Казалось, что жизнь будет все лучше и лучше. Но на горизонте уже показались первые признаки надвигающейся грозы.

Во-первых, возникли проблемы в фермерском хозяйстве. Например, в Соединенных Штатах в 1920-х годах 30 % населения все еще проживало на фермах. Американские фермеры неплохо жили во время Первой мировой войны, экспортируя зерно в голодную изможденную Европу. Но к началу 1920-х годов европейцы снова встали на ноги и уже могли прокормить себя сами. Тем временем такие новшества, как трактор и механизация фермерского хозяйства в США, мгновенно привели к массовому перепроизводству зерна. Европа больше не нуждалась в американских поставках, девать зерно было некуда, и цены стали стремительно падать. Начался кризис в фермерском хозяйстве, за которым последовала инфляция. Когда рыночная цена на пшеницу упала, фермеры отчаянно стали пытаться спасти положение за счет увеличения производства. Но рынки не могли вместить такое количество зерна, что привело к еще большему перепроизводству и падению цены.

Фермеры быстро приспособились к новой системе кредитования, при которой они закладывали свои фермы, чтобы вложить полученные деньги в покупку нового оборудования и удобрений. Положение становилось все хуже и хуже. Люди не могли выкупить обратно свои заложенные фермы. У них просто не было на это денег. Другое непредвиденное обстоятельство, спровоцированное механизацией фермерского хозяйства и усугубившее положение, — разрушение почвы. Новая техника, такая как тракторы, никогда ранее не применялась, и фермеры достаточно поздно заметили, что подобные машины вызывают уплотнение, размывание и разрушение почвы.

Странные вещи происходили и в промышленной сфере. Рынки были переполнены товарами. К концу 1920-х годов было уже невозможно продавать столько же электрических бигудей, будильников и особенно автомобилей, сколько выпускали американские заводы. Каждый, кто мог купить машину, уже ее купил. Снизился поток иммигрантов в Америку. Авторынок был перенасыщен. Продавать автомобили в другие страны не представлялось возможным. Например, Европа страдала от нехватки собственной нефти, кроме того, она еще приходила в себя после войны. К тому же у европейских стран имелись собственные заводы по производству автомобилей. Также существовали политические проблемы. В 1922 году президент Уоррен Хардинг подписал закон Фордни-Маккумберта о повышении адвалорной ставки[41] таможенной пошлины. Хардинг полагал, что это поспособствует дальнейшему процветанию страны. Повышение таможенных пошлин в Соединенных Штатах тяжело отразилось на торговле Европы с Америкой. Европе необходимо было выплачивать военные долги, и она не могла потянуть такие расценки. В ответ европейские страны установили собственные таможенные тарифы. В то время азиатский рынок еще не изобиловал автомобилями и электроприборами. В таких товарах просто не было необходимости. Большая часть населения Китая жила в условиях, сравнимых со средневековыми. Дороги, относительно приспособленные для езды на автомобиле, были проложены лишь от Шанхая до Стамбула. Электричество только-только появлялось.

В это время в Америке начинается хаос с акциями, инвестициями и фондами. Финансовая система теперь больше рассматривается как способ обогащения, чем как средство продвижения продукции. Люди больше не покупают акции предприятий для того, чтобы вложить деньги в развитие производства и получить со временем дивиденды. Они просто спекулируют акциями, покупая и продавая их с целью собственного обогащения. Чем больше людей скупают акции, тем выше цена на них — опасная положительная обратная реакция. Конечно, цена большинства акций то повышается, то падает. Средний класс завлекало в опасную безумную игру под названием «дело верное». Но все закончилось плачевно. В октябре 1929 года фондовая биржа рухнула. Почему это произошло, осталось загадкой. Америка находилась на пике, имея в достатке все — нефть, уголь, пшеницу, железо, лес и производственные мощности. Так много товара, и вдруг — так мало денег, чтобы ими торговать. Есть некоторые предположения, как, например, Милтона Фридмана, что это было вполне естественное явление, вызванное неправильной политикой правительства или членами левой партии, утверждавшими, что более активные государственные расходы добавят эффективности «обычному» ходу развития. Мы знаем, что крах фондовой биржи вызвал другую мощную разрушительную реакцию. Многие переоцененные акции[42] продавались в кредит. Когда их цена упала, некоторые банки разорились, а каким-то пришлось провести слияние.

Как бы то ни было, после Первой мировой войны одно стало очевидно: промышленная экономика практически каждой страны незаметно приходила в упадок. Так или иначе, это происходило вследствие разрыва между экологическими экономиками и экономиками абстрактной финансовой системы — известной так же как капитализм. Этот эксперимент был не самым худшим, в отличие от коммунизма, конечной целью которого являлось достижение равенства доходов путем упразднения богатства (и частной собственности), что в итоге привело к массовой бедности.

Германия, переживавшая после окончания Первой мировой войны тяжелые экономические трудности, вышла из депрессии относительно рано. И не только благодаря тому, что Адольф Гитлер настолько милитаризировал и бюрократизировал страну, что она всего за несколько лет превратилась в некую мегамашину, состоящую из людей-винтиков.

В Америке после финансового кризиса 1929 года потеря веры в кредит, представленный абстрактными инструментами финансовой системы, привела к постоянной нехватке денег. Покупательская способность резко снизилась. Бизнес пребывал в застое. Компании не могли расширять штат из-за низкого спроса на продукцию. Это был порочный круг. Если посмотреть на финансовый кризис 1930-х годов с экологической точки зрения, то на ум приходит метафора Уильяма Каттона, который определил промышленную экономику как «разрушенную экосистему».

Каттон сравнивает человеческую популяцию, существующую за счет «выкачивания» запасов природного топлива, которое рано или поздно закончится, с водорослями в пруду, живущими один короткий сезон. С помощью сравнения Каттона можно объяснить явление Великой депрессии в контексте экологической экономики. После финансового кризиса 1929 года что-то определенно изменилось в Америке. Но природного топлива все еще было достаточно. Почему же экономическая среда стала настолько нездоровой? С экологической точки зрения Великая депрессия явилась следствием сильного социо-экономического «загрязнения» из-за использования природного горючего. Такое «загрязнение» «отравляло» финансовую экосистему и в результате уничтожало финансовые органы, от которых зависело благосостояние людей. «Загрязнение» уничтожало в основном те органы, которые выдавали кредиты. Общее «загрязнение» финансовой экосистемы вредило промышленной среде, замедляя ее дальнейшее развитие.

Можно ли говорить о том, что побочный продукт чересчур активного использования нефти буквально трансформируется в такую абстрактную форму «загрязнения», которая способна уничтожить общественное согласие? В данном случае следует вернуться к понятию энтропии. Энтропия — это расход энергии и ее преобразование в негативные побочные продукты, не все из которых материальны. Загрязнение воздуха — одно из выражений энтропии. Так же как и общественный беспорядок. Как и поломка в институционной системе[43]. Телесная смерть — это нечто другое. Такие негативные побочные продукты энтропии могут стать взаимозаменяемыми в зависимости от комбинации условий и обстоятельств. При анализе истории XX века можно найти этому подтверждение. В новую эру энтропия нашла выражение в таких обстоятельствах, на первый взгляд не связанных друг с другом, как война, промышленное загрязнение окружающей среды, порнография, разрушение общепринятого понятия о ценности денег и неумелое воспитание детей. Энтропия, как и Господь, существует везде и всегда.

Например, для многих историков настоящая причина Первой мировой войны до сих пор остается загадкой. Почему убийство австрийского эрцгерцога в Сербии заставило Англию и Францию расплатиться в общей сложности 2,2 миллиона жизней? Какова на самом деле была причина конфликта Англии и Франции с Сербией или за что пострадала королевская династия Габсбургов? Австрия как политическая держава уже находилась в глубоком упадке. Почему Россия отдала примерно 1,7 миллиона жизней в борьбе, которая не затрагивала ее жизненных интересов, а в дальнейшем переросла в жестокую гражданскую войну, которая унесла еще больше жизней? Есть много объяснений, но чаще других говорят о дипломатических интригах. Но стоила ли «слава» небольшого дипломатического альянса стольких жизней?

Я полагаю, что найти какое-то объяснение всему этому можно, взглянув на ситуацию с экологической точки зрения. Первая мировая война началась тогда, когда промышленные страны перешли к решающему этапу на пути от эпохи угля к эпохе нефти. Человечество находилось в процессе движения от первого уровня высокой энтропии до более высокого. Когда нефть начали активно использовать, появилось много побочных продуктов постоянно увеличивающейся энтропии. Интересно заметить, что в 1911 году, за несколько лет до начала войны, Уинстон Черчилль, тогда первый лорд адмиралтейства, активно переводил британский флот с угля на нефть. Военные корабли, работавшие на нефтяном топливе, были оснащены дальнобойными и более мощными орудиями, чем корабли, работавшие на угольном топливе. К тому же во время первых военных наступлений использовали технику и оборудование прошлого столетия: поезда везли солдат на фронт, а миллионы лошадей и мулов тащили артиллерию и боеприпасы, — но довольно быстро воины пересели на автомобили с бензиновым двигателем и танки. Оружие тоже усовершенствовалось: возросла разрушительная сила его огневого воздействия. Все это довольно естественным путем привело к увеличению энтропических побочных продуктов, а именно беспорядкам, разрушению окружающей среды и смертям.

Более того, к энтропическому побочному продукту относился болезненно оптимистический взгляд на грядущую «золотую эпоху XX века». Он привел к легендарному разочарованию в цивилизации, породившей войну, потерю веры в систему, традиции и власть, а также крах германской экономики из-за условий Версальского договора. Как мы знаем, после Первой мировой войны Америка находилась в более выгодном положении. Германия тонула, США оставались на плаву. Какое-то время.

Экологический взгляд на историю мог бы объяснить возникновение тоталитарного правительства как еще одного побочного продукта высокой энтропии. Нацизм можно рассматривать как политику, «загрязненную» нездоровой (абсурдной) идеологией, — всеобщий хаос, зачастую характеризующийся массовым психозом. Такая система возникла из всеобщего состояния душевного дисбаланса, вызванного индустриализмом. Система воспринимала своих граждан в качестве защиты против хаоса — против энтропии. Логическая схема машины была наложена на все социальные отношения в масштабе, равном массовому производству фабричных товаров. Использовались одни и те же методы. Система достигла небывалой «промышленной продуктивности» в уничтожении граждан, не подходивших под требуемые стандарты. Холокост Гитлера был четко организованной машиной смерти. Приспосабливание к потенциальной емкости экологической системы происходило с безжалостной логикой тейлоризма[44]. Вторая мировая война с промышленной точки зрения оказалась более отлаженной «машиной смерти», оставляющей после себя разруху и хаос. Когда война закончилась, главы европейских государств были повержены.

Выражение энтропии

Энтропия, порожденная Второй мировой войной, была намного масштабнее и сильнее, чем энтропия Первой мировой войны. Во время Первой мировой войны военные действия проходили в основном в сельской местности. Это были классические поля сражений. Большая часть сражений Второй мировой войны проходила в городах. Бомбардировщики дальнего действия стали намного мощнее и совершеннее. За время Первой мировой войны не пострадала ни одна из главных столиц. За Вторую мировую войну сотни больших и малых городов по всей Европе и Азии были практически стерты с лица земли. Берлин лежал в руинах. Лондон был изуродован до неузнаваемости. А Хиросима и Нагасаки превратились в радиоактивный пепел. Потери Первой мировой войны были невероятными, ужасающими, выходящими за рамки всех страшных фантазий цивилизованного народа, но по большей части жертвами стали солдаты. Во Вторую мировую войну гибло преимущественно гражданское население, при этом количество погибших во много раз превзошло число жертв Первой мировой войны.

На протяжении 1950-х и 1960-х годов Европа, Япония и Россия активно занимались развитием промышленности. Они снова встали на ноги. Страх перед атомным оружием сдерживал явный конфликт между Соединенными Штатами Америки и ее главным идеологическим противником среди приходящих в себя после войны промышленных держав — Советским Союзом. Войны этой эпохи можно назвать мелкомасштабными опосредованными войнами (ведущимися между двумя державами через третью сторону), проходящими преимущественно с использованием старого оружия и примитивных техник боя (естественно, о ядерных ракетах речи пока вообще не идет). Разоружение в конце 1940-х годов ввело Америку в экономический дискомфорт. Еще свежи были воспоминания о Великой депрессии. Но обстоятельства изменились. Соединенные Штаты могли снова выйти на мировой экономический рынок. Благодаря хорошей промышленной базе и тому, что многие страны пребывали в разрухе, США заняли ведущие позиции. Новое поколение финансовых лидеров начало понимать, что деньги можно делать и на кредитах, выдаваемых истощенным державам, своим противникам в войне, заставляя их тем самым покупать американские товары. И такой подход был более продуктивным, чем накопление обременительных репарационных платежей, которые в прошлом привели к появлению диктатуры Гитлера и к войне. Америка как держава, верившая в деньги, кредит и финансовую систему, могла перестроить мировую финансовую систему таким образом, чтобы обеспечить если не процветание, то по крайней мере максимальную стабильность. Было составлено Бреттон-Вудское соглашение, подписанное еще до окончания Второй мировой войны.

Участники соглашения единодушно признавали тот факт, что депрессия 1930-х годов и возникновение фашизма были вызваны кризисом в мировой торговле и изоляционистской экономической политикой. В соответствии с Бреттон-Вудским соглашением был образован Международный валютный фонд, подписано Генеральное соглашение по тарифам и торговле (ГАТТ) и открыт Всемирный банк, официально называвшийся «Международный Банк реконструкции и развития». Доллар получил статус мировой резервной валюты, к которой привязывались курсы других валют. Первую ссуду в $250 000 миллионов Всемирный банк предоставил Франции в 1947 году. Идея состояла в том, чтобы показать, что даже в мире, пораженном войной и депрессией, при создании надежной структуры, заслуживающей международного доверия, возможны капиталовложения.

Детство кончилось

Хиппи — среди которых когда-то был и автор этой книги — пропагандировали идею о том, что изобилие — это естественное право. Каждый может «выйти» из ненадежной, убивающей и пугающей промышленной культуры, чтобы жить тем, чем кормит земля. Надо сказать, это была наивная философия, полная противоречий. С одной стороны, хиппи призывали стать ближе к матери-природе, а с другой стороны, считали вполне естественным слушать стереоплееры, играть на электрогитарах и путешествовать на автомобилях по стране, ведя полноценный индустриальный образ жизни. Как бы то ни было, сущность хиппи со всеми их мистическими истоками опиралась на основу обычного американского образа жизни. Война во Вьетнаме усилила протесты хиппи, потому что избалованному поколению просто не хотелось участвовать в абсурдной и ненужной бойне.

Интересно, что движение хиппи ушло в небытие как раз в то время, когда начали появляться экономические трудности. Проблемы возникли в период еще не осознанного пика добычи нефти в Соединенных Штатах примерно в 1970 году. Люди находились в полном неведении, пока запрет ОПЕК 1973 года не раскрыл глаза на проблему, да и то не всем.

В начале 1970-х годов экономика других государств во главе с Японией набирала обороты благодаря продажам большого количества дешевой нефти Соединенным Штатам, которые, естественно, платили долларами. Нестабильность в торговле, усугубленная увеличением объемов иностранной нефти, проявлялась все больше. У зарубежных стран накапливались доллары. По Бреттон-Вудскому соглашению их все еще можно было обменять на золото ($35 за унцию). Только теперь страны обладали слишком большим количеством долларов, которое можно было обменять на золото по официальной цене. Возникла угроза массовой скупки американского золота. Летом 1971 года посол Британии официально запросил у Америки $3 миллиарда в виде золотых слитков. В августе того же года президент Никсон закрыл «золотое окно». Впервые в истории формальная связь между основной мировой валютой и реальной ценностью была разорвана. Цена на золото взлетела вверх. Теперь она составляла $140 за унцию. Иностранные компании по добыче нефти, особенно арабские, испугавшиеся того, что происходит, пытались найти способ повысить цену своего основного товара.

Уотергейтский скандал[45] на какое-то время отвлек американский народ от важного перехода к глобальным экономическим отношениям. После того как ОПЕК наложила запрет на поставку нефти в США, Америка потеряла контроль над установлением цены на нефть. Такое фиаско сильно подкосило Соединенные Штаты. Страну захлестнула инфляция, поднялись процентные ставки по кредитам, люди теряли работу, была парализована производственная деятельность. Автомобильная промышленность пришла в упадок. За ней последовали и другие отрасли, включая сталелитейную, текстильную и электронную промышленность.

Через некоторое время ситуация на мировом рынке нефти стала налаживаться. Во-первых, Кэмп-Дэвидское соглашение между Израилем и Египтом приглушило вражду между исламским миром и Западом, за исключением ситуации в Иране. Это позволило Саудовской Аравии оптимизировать расходы ОПЕК и увеличить государственные доходы. Во-вторых, — и, возможно, это более важная причина — началась разработка нефтегазоносного бассейна северного склона Аляски, нефтяных месторождений Северного моря и глубинных водоемов. Благодаря этим месторождениям — последним в нефтяной эпохе — в 1980-х и 1990-х годах появился избыток нефти.

И американцы расслабились. Они уже забыли о нефтяном кризисе 1973 года. У них снова было достаточно нефти, цена на которую постоянно падала, пока в 2000 году не достигла $10 за баррель. В самом начале периода переизбытка нефти в Великобритании и США к власти пришли Маргарет Тэтчер и Рональд Рейган. Именно тогда установился ряд экономических отношений, которые можно было бы назвать «глобализмом». Это была не столько новая идея, сколько логичный и неизбежный результат деятельности систем, возникших в результате возобновленного потребления огромного количества энергии. Максимальная краткосрочная прибыль и никакой заботы о будущих поколениях — вот сущность глобализма. И главный источник возникновения энтропии.

Последняя фиеста

В Америке глобализм означал ускоренное разрушение основы государственного производства и его перенос в другие страны, где труд был невероятно дешевым, а природоохранное законодательство не работало. Также глобализм означал расширение «сервисной экономики», или, точнее, мифа о сервисной экономике, замещающей индустриальную экономику. Я неслучайно использую слово «миф». Ситуация была чрезвычайно нелепая. Она напоминала старую шутку о процветавшей деревне, в которой все жители были заняты тем, что стирали вещи друг друга. На самом деле в сервисной экономике создавалось намного меньше действительно ценных вещей. Это было другое временное и многогранное проявление гигантской энтропии, появившейся вследствие использования дешевого природного топлива.

Однако это был не единственный миф. Существовал еще один, который назывался «цифровая экономика». В начале 1980-х годов в массовом порядке стали появляться компьютеры, а к середине 1990-х годов персональный компьютер начал «информационную революцию». Компьютеры очень сильно изменили способ ведения бизнеса. С одной стороны, они значительно повышали уровень производства, но с другой стороны, огромное количество людей теряло работу. Человека заменял компьютер.

Или взять процесс общения между различными компаниями и людьми. Большинство компаний, правительственные ведомства и школы компьютеризировали свои телефонные аппараты. Множество людей, работавших диспетчерами, были уволены за ненадобностью. В результате практически исчез контакт с живым человеком.

Сегодня люди вынуждены тратить невероятное количество времени, прослушивая в ожидании соединения инструкции к дальнейшим действиям либо музыку. Часто такая связь прерывается или заканчивается голосовым сообщением, которое оставляет в состоянии неопределенности. Компьютеризация уничтожила коммуникацию, а не помогла ей. Нельзя отрицать тот факт, что живые люди лучше, чем компьютер. Они постараются найти ответ на вопрос, посоветуют, как лучше поступить. При «общении» с автоинформатором потребителям зачастую не удавалось даже заказать у компаний необходимую продукцию.

Применение компьютеров в бухгалтерском учете, судоходстве, учете товаров и в системе доставки усилило развитие самой компьютерной промышленности. Компьютеры стали использовать везде и всюду. Притом каждые два-три года цифровая инфраструктура обновлялась, делая компьютеры все более мощными. Но за этим скрылось другое проявление энтропии. Компьютеризация способствовала массовым увольнениям и снижению ценности человеческого труда. Компьютеры только содействовали хищным корпорациям в еще более успешном паразитировании за счет дешевой рабочей силы и подавлении местных более мелких компаний. Компьютерные технологии помогли «преобразовать» сложное в простое (один большой гипермаркет вместо 27 мелких магазинов).

В конце 1990-х годов компьютерная революция привела к «интернет-экономике». Некоторые люди поняли, что Интернет — прекрасная возможность заработать деньги. Бизнес, основанный на интернет-технологиях, приносил огромную прибыль. Вскоре инвестиционные банки начали предлагать акции сотен предприятий, многие из которых существовали только на бумаге. Большие объемы финансовых ресурсов привлекались для первоначального публичного предложения акций надуманных фирм, но люди потеряли способность видеть истину. Многие инвесторы либо вообще ничего не знали о компьютерах, либо знали понаслышке. Они видели только невероятный успех «Майкрософт», «Эппл», «Оракл», «Сан Майкросистемс» и им подобных компаний. Потенциальные инвесторы даже пользовались такими интернет-технологиями, как Google и eBay. Они предположили, что яркие молодые личности в стильных черных костюмах и очках будут следующими Биллами Гейтсами или Ларри Эллисонами. Сотни таких предприятий были капитализированы и доведены до максимального уровня производства, а многие из них потерпели неудачу. Из-за избыточных капиталовложений начались проблемы. Снова сократились доходы. Энтропия выразилась в форме массового заблуждения по поводу процветания экономики. Рынок акций, особенно техническая отрасль, сильно упал.

Разваливающаяся экономика и легкие деньги

В течение 1980-х и 1990-х годов Америка переживала период коммодитизации[46], роскоши, ослабления популярности городов, расширения пригородных районов и в связи с этим надругательства над природой. Все силы и деньги были направлены на расширение пригородов. Ничего не было важнее строительства загородных домов, заключения сделок об ипотеке, продажи огромного количества автомобилей, необходимых жителям пригородов, асфальтирования дорог, строительства магистралей со всей торговой инфраструктурой и огромных поставок очень дешевых товаров, сделанных в Китае.

Процесс развития пригородов привел к разрушению сельского ландшафта, ослаблению статуса города, распространению психологической депрессии, маниакальной потребности в веселье и эпидемии ожирения. Американское общество не задумывалось об экономике пригородов. Оно принимали ее как нечто должное, как логический результат надежд и грез. Американцы упорно игнорировали очевидное: у пригородов нет будущего.

Такого не было до кризиса 1970-х годов, когда финансовый сектор превратился из приложения к промышленной экономике в лидирующую «отрасль», по своему развивая экономику. Среди искажений и нарушений, вызванных стагфляцией[47] экономики, наблюдался подъем корпоративного каннибализма в форме «творческих» слияний и поглощений, зачастую с целью последующей продажи компании или полного ее уничтожения. Процветали «корпоративные пираты». Безусловно, многие сферы бизнеса нельзя легко захватить, если только вся производственная отрасль не подвержена каким-либо колебаниям из-за ряда проблем — например устаревшего оборудования на заводах, непрофессионального руководства или плохого контроля качества. Но к середине 1990-х годов стало очевидно, что американская промышленность начала проявлять признаки упадка.

Банковское дело также претерпевало радикальные изменения и консолидацию, которые последовали за кризисом после того, как Америке объявили эмбарго на поставку нефти в 1973 году, а Иран повысил цены на нефть в 1979-м. Мелкие банки выдавали слишком много кредитов, вследствие чего потеряли свою финансовую устойчивость и были поглощены крупными банками. Займов выдавалось так много, что банкиры не успевали знакомиться с предприятиями, которым эти займы выдавали. Пригороды разрастались. Но человеческое сознание отказывалось принимать реальность. Людей не заботило, что красивый сельский пейзаж уничтожается строительством огромных особняков и асфальтированием дорог. Они не хотели понимать, что это ведет к краху.

Параллельно с объединением коммерческих банков сократился объем вмешательства государства в экономику ссудосберегательной отрасли. Ссудосберегательные товарищества, или «сберегательные банки», изначально были созданы с целью выдачи долгосрочных ипотек. Огромные суммы выдавались на строительство торговых центров, магазинов, жилых домов и т. п. Зачастую такие проекты были совершенно излишними, но все еще очень прибыльными для банкиров и застройщиков. Если происходило так, что проекты проваливались, то это даже было на руку и тем и другим. Их можно было перепродать (с еще большей прибылью). Несоответствий в расчетах было множество, часто они включали в себя сложную схему перепродажи имущества, по которому не выполнялись денежные обязательства. Это имущество перепродавалось по фиктивной оценочной стоимости для сокрытия предыдущих убытков. Чем сомнительнее были сложные сделки, тем меньше они контролировались и приносили больше прибыли своим участникам. Это было обычное жульничество. Обман вел к отказу от намерения, часто связанного с кредитом и деньгами. Нелепое кредитование приносило свои плоды при разорении. В случае со сберегательным банком и его служащими разорение покрывалось огромными деньгами за счет Федеральной корпорации страхования депозитов (FDIC). Банкиры могли копить свои деньги в собственных банках, а если их банки разорялись, им выплачивалась страховка в $100 000. Когда сберегательные банки становились банкротами, страховки выплачивались и огромному числу граждан, чьи сбережения сгорали. Если обман раскрывался, виновники не всегда получали по заслугам.

Много денег зарабатывалось и на торговле «творческими» финансовыми инструментами, связанными с компьютеризацией. Компьютеры могли обрабатывать огромное количество данных. Даже если нельзя было предугадать направление развития рынка, — из-за присущей рынку нелинейности, — компьютеры увеличивали количество способов получения денег за счет игры на бирже. По всему миру со скоростью света переводились огромные суммы денег. Это привело к появлению «дериватива», или финансового инструмента, цены и условия которого базируются на соответствующих параметрах другого финансового инструмента, являющегося базовым. Этот финансовый инструмент более всего напоминает пари или ставки на тотализаторе, только в данном случае в мировом масштабе.

С развитием компьютеризации некоторые игроки начали использовать стратегии для «хеджирования» своих ставок с тем, чтобы покрыть потери от проигрышной позиции за счет выигрышной. Когда чрезвычайно крупные фигуры заключали пари, даже незначительное повышение ставки могло принести фантастическую прибыль. Но не все было так гладко. Показательным примером того, к чему привело использование деривативов, — хеджевый фонд «Управления долгосрочным капиталом» (LTCM).

Хеджевые фонды в большинстве своем не контролируются при условии, что их клиентами будут благополучные компетентные инвесторы, осознающие высокие риски и не нуждающиеся в регуляторной защите. LTCM имел выдающуюся серию успехов и заслужил непревзойденную репутацию в управлении финансовыми рисками. Фонд был образован в 1993 году бывшими вице-председателем компании «Salomon Brothers» Джоном Меривезером, который вынужден был подать в отставку, когда его подчиненный был пойман на манипуляциях при проведении аукционов по казначейским облигациям. Меривезер ушел из «Salomon» и открыл собственный бизнес. Он набрал к себе в команду опытных трейдеров, профессиональных компьютерщиков, специалистов по эконометрике[48], докторов физических и математических наук — специалистов высокого класса в своей области, в том числе двух ученых-экономистов — Роберта Мертона и Майрон Шоулз, которые получили Нобелевские премии за метод оценки производных финансовых инструментов. Кроме этого, в штате состоял бывший вице-председатель Совета управляющих Федеральной резервной системы — Дэвид Маллинс. Эта команда гениальных специалистов разработала чрезвычайно сложные математические модели хеджированного инвестирования на уровне мирового рынка. В основном деньги зарабатывались на различии в процентных ставках между американскими, японскими и европейскими облигациями валютного государственного внутреннего займа.

Предприятие, заработавшее на начальном этапе капитал в $1,25 миллиарда, имело среди своих клиентов много ведущих банков. Через пять лет активы компании увеличились до $134 миллиардов. В середине 1990-х годов во времена относительного спокойствия доход LTCM составил 40 %. Основные инвесторы зарабатывали миллионы долларов в год. Мертон и Шоулз были настолько уверены в своих моделях, что даже не допускали мысли о неудаче. Они верили, что тандем «компьютеры — математические модели» даст им полную власть над риском в бизнесе.

Но они ошиблись. В августе 1998 года, когда в России случился дефолт, для LTCM грянул гром среди ясного неба. К началу года фонд обладал капиталом в $4,8 миллиарда. Каждый доллар был пущен на увеличение общих активов фонда, которые составляли более $125 миллиардов. Фонд имел максимальную позицию по деривативам — более $1 триллиона долларов по номинальной стоимости. После того как Россия объявила дефолт по внутреннему долгу, для LTCM начался период драматичных рыночных событий, которые привели фонд к громадным убыткам. Фонд разорился.

Дома: последний «островок сохранения» ценности денег

Возможно, вполне естественно, что в то время, когда Америка стала местом экологического бедствия с пробками на дорогах и однотипными навевающими тоску зданиями, у людей начала развиваться идея о приобретении или постройки собственного дома. Жить в городе стало не модно. Загородный дом стал для США своеобразным ироничным символом главной национальной идеи фикс. Все захотели иметь частную собственность. Считалось, что это надежнее, чем жить в городе, ты сам себе хозяин, нет городской суеты и никаких энтропических расстройств. В свете последних событий — финансовых кризисов и крахов, ослабляющих номинальную стоимость денег, — приобретение или строительство дома стало прекрасным источником рентного доходов как для заемщика, так и для кредитора.

Когда речь идет о доме, нет такого понятия, как подлинная стоимость. Огромное количество людей вложили свои собственные деньги в то, что не совсем является объектом капиталовложения. Дом — это скорее потребительский продукт, чем капиталовложение, особенно дома, которые построены недавно и представляют собой налепленные вплотную «коробки» из ДСП, покрытые сайдингом, требующие постоянного ремонта и вложения труда и денег. Возможно, они не сохраняют своей ценности из-за неудобного месторасположения, даже если построены достаточно профессионально.

Например, в США ажиотаж с продажей и покупкой домов в начале XXI века начался благодаря Федеральной резервной системе. На протяжении 5 лет, с 1998 по 2003 год, постоянно снижалась процентная ставка по кредиту, поэтому банки вынуждены были активно принимать деньги.

К тому же в конце 1980-х и 1990-х годов цена на нефть снизилась, появлялось все больше частных домов и ничто не мешало разрастаться пригородам, в частности в США.

Очень низкий процент спровоцировал массовую покупку частных домов, что в свою очередь привело к завышению продажной цены, а поскольку цены на дома поднялись, их владельцы, почувствовав возможность обогащения, начали использовать такой финансовый инструмент, как рефинансированная ипотечная продажа. Рефинансирование позволяло домовладельцам использовать свои дома в качестве своеобразного банкомата. Допустим, человек купил дом в 1999 году за $250 000, а в 2003 году цена повысились до $400 000. Этот человек мог выиграть на разнице и купить себе, например, моторную лодку, домашний кинотеатр, плазменный телевизор или путешествие в Лас-Вегас. Цена на дома поползла вверх… К сожалению, все хорошее когда-нибудь заканчивается.

Реальность откусывает, а энтропия проглатывает

Мировой пик добычи нефти изменит все, особенно понятия о ценностях, стоимости вещей и самих деньгах. Потребление невероятного количества энергии вызвало распространение энтропического «загрязнения» всей экономической экосистемы. Это такая система, которая в некоторой степени представляет собой совокупность идей, всеобщих соглашений и различных ведомств по установлению и регулированию этих соглашений. Вся инфраструктура всегда поддерживала чувство законности всех производимых действий — уверенности в том, что правительство и торговые инструменты заслуживают доверия и что мы можем ничего не опасаться и жить, как жили, — то есть наш образ жизни имеет будущее.

Что касается денег, на последней стадии энтропии абстрактные отношения между денежными средствами и тем, что они предположительно представляют, погибнут. Ценность денег упадет. Во время Глобальной Катастрофы нам повезет, если останется хоть какая-нибудь согласованность на рынке ценных бумаг. Ситуация будет гораздо хуже, чем в период Великой Депрессии. С истощением запасов нефти и газа остановится рост промышленной экономики и разрушатся наши ожидания экономического прогресса. А без прогресса не будет возможности поддерживать иллюзию того, что мы можем получить что-то из ничего.

Нас поглотит суровая действительность. Изменение климата, общественные беспорядки, ухудшение состояния окружающей среды и уровня жизни — все это станет для будущих поколений последствиями энтропии, порожденной нефтяной эпохой. Временное состояние промышленного гиперроста, которое мир испытал за последние 200 лет, пройдет. Энергия превратится в редкий подарок, а умение человека выживать станет новым главным преимуществом. О том, какой, возможно, станет наша жизнь в XXI веке, я расскажу в последней главе.