Чтобы не было в море тайн

ИДЕАЛЬНЫЙ УБИЙЦА

Жак-Ив Кусто продолжает:

Вот уже двадцать лет мы сажаем людей в клетки, чтобы защитить их от акул; куда логичнее было бы делать наоборот, но это неосуществимо. Стальные или алюминиевые клетки подвешиваются под «Калипсо» или под каким-нибудь из катеров, чтобы аквалангистам было где укрыться. Если все идет гладко, убежищем не пользуются. Если отношения между людьми и акулами становятся натянутыми, подводники отступают к клетке. И когда уж обстановка совсем накаляется, аквалангисты заходят в клетку и подают сигнал, чтобы их поднимали наверх. Именно клетки позволили нам наблюдать и снимать кровавые оргии акул, пожирающих добычу.

«Идеальный убийца» вооружен могучей пастью с невероятно острыми зубами, мощными и эффективными движителями и очень чувствительными органами восприятия. Однако железные мышцы опираются на сравнительно слабый хрящевой скелет, рот в нижней части головы отнесен назад, нижняя челюсть не очень-то прочно закреплена, и зубы, строго говоря, не часть челюсти. Как совмещаются эти противоречия?

Только пятнадцать лет назад, когда «Калипсо» оказалась втянутой в одну из драм океана, я смог проследить вблизи, как действует смертоносный механизм в лице акулы. В ста милях к северу от экватора, посреди Индийского океана «Калипсо» встретила кашалотов, которые шли группами от трех до семи штук довольно медленно, вероятно, потому, что среди них было много детенышей. Целое утро мы сопровождали их, подходя порой совсем близко – настолько близко, что, идя со скоростью всего восемь узлов, не сумели избежать столкновения и врезались носом в крупную китиху весом около двадцати тонн. Основной удар пришелся по нашей драгоценной подводной обсерватории, и Луи Маля, снимавшего из нее китов, основательно тряхнуло. Только мы снова развили ход, как юный кит, меньше четырех метров длиной, попал под наш левый винт. Острые лопасти распороли тело злополучного китенка, словно машинка для резки ветчины, и хлынула кровь. Несмотря на раны, малыш, которому было от силы несколько недель, поплыл к родителям, и взрослые киты окружили беднягу, пытаясь как-то помочь ему. Вдруг здоровенный кит – очевидно, вожак стада, – сильно работая хвостом, на несколько секунд поднялся вертикально над водой на треть своей длины. При этом он повернулся в нашу сторону, и мы прочитали явный гнев в его маленьком сверкающем глазу. «Калипсо» серьезно ранила двух его подопечных, и теперь он словно присматривался к нам, взвешивая возможности для мести. Видно, он решил, что опасность чересчур велика. Кит нырнул, и все стадо ушло за ним в глубину, оставив смертельно раненого китенка. Пуля в голову положила конец страданиям животного, после чего мы зацепили его тросом с крана на юте.

Вскоре показалась первая акула, потом их стало две, десять, двадцать. Это все были Саrсharhinus longimanus, длиннокрылые владыки глубин длиной от двух с половиной до четырех метров. К ним присоединилась великолепная голубая акула длиной около четырех с половиной метров, стройная, с острым удлиненным рылом и огромными бессмысленными глазами. Почти у каждой акулы висело около рта с полдюжины прилипал, до смешного похожих на ордена, украшающие грудь генерала; кроме того, хищниц эскортировали лоцманы. Пока готовили клетки и снаряжение для погружения и съемок, я наблюдал поведение шайки акул, окруживших истекающую кровью тушу. Откуда эти мародеры, эта орда, в полутораста милях от ближайшего острова, при глубине около трех миль? Они явно сопровождали кашалотов, осторожно следовали за ними в кильватере, питаясь объедками великанов, страшась их мощи, но готовые использовать малейший признак слабости.

Идя на сближение с жертвой, акулы строго соблюдали определенный ритуал. С величайшей осторожностью они ровно, как бы с ленцой, кружили около еще не остывшего китенка. Вместе с тем они держались очень уверенно, ничуть не боялись нас: отгонишь одну багром – через секунду уже вернулась. Время работало на них, и они это знали. Добыча не уйдет.

Вот уже час, как продолжается этот маневр, а еще ни одна акула не подходила к китенку вплотную... Наконец они начали касаться его рылом, чуть-чуть, одна за другой, снова и снова, сотни раз, но зубы в ход не пускали. Точно так же они поступали с нашей защитной клеткой.

Вдруг голубая метнулась вперед. Одно движение могучих 27 челюстей, и будто огромная бритва отсекла несколько килограммов кожи, мяса и жира. Это послужило сигналом к началу оргии.

Без какого-либо видимого перехода плавное кружение мгновенно кончилось, остервенелые акулы спешили ухватить свою часть добычи, и каждый укус оставлял в туше яму величиной с ведро. Я не верил своим глазам. И с ужасом представлял себе, что творится после крушения корабля или самолета в океане.

Защищенные клеткой, которую без конца толкали и задевали эти хищницы, мы смогли снять эту сатурналию в упор, с расстояния одного-двух метров. Этот случай помог мне узнать, как именно действует грозное оружие акулы.

Большая голубая с двумя лоцманами и прилипалой. Виден водолазный трап «Калипсо»

Хотя рот акулы отнесен назад, это не мешает ей с ходу вонзать зубы в тело жертвы. Когда акула разевает пасть, нижняя челюсть подается вперед, а рыло поднимается вверх так, что образует почти прямой угол с продольной осью тела, и раскрытая пасть оказывается в передней части головы. Словно волчий капкан, усаженный множеством блестящих острых зубьев, впивается в жертву. Все силы, весь свой вес акула вкладывает в яростные рывки, и зубы работают, точно пила. Мощь этой пилы такова, что акула в одно мгновение отрывает изрядный кусок мяса. И отходит, оставив в туше глубокое, четко очерченное отверстие. Отвратительное, жуткое зрелище...

Рассказывает Филипп Кусто:

Одна из тайн природы, чрезвычайно волнующих наше воображение, – как животные общаются между собой. Возьмем сушу: все обитатели леса тотчас узнают о появлении кровожадного хищника. Грифы и другие падальщики собираются около больного или раненого животного еще раньше, чем оно успеет умереть. В нашем мире света и воздуха сигналы распространяются посредством зрения, обоняния и слуха. Под водой зрение и обоняние играют такую же роль и действуют примерно так же, как на поверхности. То же можно сказать о слухе, но тут появляется новый фактор. Пожалуй, можно сказать, что все морские животные, как и их наземные собратья, могут издавать звуки, и в этом они схожи между собой, но жители моря наделены уникальной способностью перемещаться в жидкой среде без слышимых звуков. Отсюда выражение «мир безмолвия». И однако морские животные тоже как-то улавливают беззвучное появление, проход или атаку других обитателей подводного царства. Это свойство, присущее, насколько я могу судить, всем рыбам, я бы назвал «восприятием» или «ощущением» воды. Двигаясь в жидкой среде, тела – более или менее плотные – порождают вибрацию, или так называемую волну сжатия. Эту волну можно сравнить с порывом ветра, который ощущает человек на улице, когда мимо на большой скорости проносится автомашина. В жидкостях с низким удельным весом волны или зоны сжатия распространяются недалеко, подобно тому как воздушная волна от автомашины не ощущается, если отступить назад на несколько шагов. Зато, чем плотнее среда, тем лучше распространяются вибрации, тем большее расстояние проходят, тем выше их скорость. В море каждое движущееся тело окружено присущей ему системой волн сжатия, варьирующих в зависимости от всех характеристик данного тела и его движения: скорости, плотности тканей, размеров, формы и прочих специфических данных. Естественно, разные животные по-разному улавливают и анализируют волны сжатия. Даже высокоразвитые морские млекопитающие, скажем дельфин, не могут определить происхождение и причину вибраций, воспринимаемых их чувствительной кожей. А вот костным рыбам волны сжатия сообщают всю информацию, необходимую для их выживания. То же можно сказать о хрящевых рыбах, в том числе об акулах, хотя тут действует несколько иной механизм.

Принято считать, что предназначенная для восприятия и анализа волн сжатия сенсорная система у селахий сосредоточена в узкой полосе, протянувшейся вдоль боков от глаза до стебля хвоста. Это так называемая боковая линия, составленная из подкожных канальцев, которые сообщаются с внешней средой через множество маленьких пор, открывающихся прямо в воду. Наполняющее канальцы студенистое вещество проводит, а возможно, и усиливает вибрации; кроме того, они выстланы нервными клетками с миниатюрными крышечками. Смещаясь из положения покоя, крышечка раздражает нерв, и сигнал тотчас передается в мозг. Поступающая таким образом информация анализируется и определяет реакцию акулы. Я видел, как акулы стремительно появлялись из-за скалы или глыбы коралла, привлеченные вибрациями, которые были вызваны хлопками в ладони.

Некоторые биологи считают, что акула воспринимает волны сжатия на расстоянии не больше тридцати метров. А слух развит у нее несравненно лучше и позволяет уловить информацию на гораздо большем удалении. Я возвращусь к этому вопросу в предпоследней главе.

Среди органов чувств морских животных меня особенно поражает их обоняние. Трудно себе представить, как это можно различать запахи в такой нейтральной среде, как вода. А ведь акула способна идти в океане за запахом много миль и найти его источник. Вероятно, именно это свойство позволило хищницам обнаружить нашего злополучного китенка, из ран которого попадало в море огромное количество крови.

Ноздри акулы устроены так, что сенсорные клетки постоянно омываются встречным потоком воды. Эти ноздри образуют как бы желобки на голове, обычно направленные продольно или диагонально, чтобы увеличилась площадь соприкосновения между слизистой оболочкой и средой. У тех акул, которые подолгу остаются неподвижными на дне, ноздри омываются током воды, проходящим через рот при дыхании. Обоняние селахий работает по тому же принципу, что наше, только оно во много раз острее. На воздухе запахи создаются летучими частицами, которые растворяются в жидкости на слизистой оболочке носа. Это химическое соединение раздражает обонятельные нервы.

В подводном царстве сама вода служит растворителем и переносит химические раздражители к нервным клеткам органа обоняния. Коренное отличие и замечательная особенность обоняния акул по сравнению с нашим заключается в острой направленности его действия. Чаще всего ноздри акулы расставлены очень широко, и, улавливая малейшие различия в концентрации запаха, акула направляется туда, где запах сильнее. К тому же акула на ходу водит головой из стороны в сторону, а это позволяет ноздрям исследовать более широкий сектор и еще точнее определять, где находится источник запаха. Понятно, чем шире расставлены ноздри, тем сильнее направленное действие органа обоняния; есть догадка, что это может быть одной из причин, почему эволюция снабдила такой странной головой рыбу-молот (Sphyrnidae). У молотоголовой акулы ноздри помещены на концах торчащих в разные стороны долей головы. У взрослого экземпляра расстояние между ноздрями достигает полуметра.

Мы провели на «Калипсо» опыт, чтобы проверить удивительную чувствительность и направленность акульего обоняния. На гладком песчаном дне возле одного рифа в Красном море, на глубине около двадцати метров, выпустили в воду зеленый раствор и несколько сот метров шли за струей. Направление струи не было прямым, потому что течение, огибая кораллы, образовало небольшие завихрения. Мы обозначили его метками на песке. А затем там же, где была выпущена краска, спустили в воду полиэтиленовый мешочек с почти бесцветной жидкостью, которую выжали из наловленной рыбы.

Нам не пришлось долго ждать. Почти одновременно появились две акулы, их разделяло не больше метра-двух. Шли они стремительно, с явным нетерпением, и быстро водили головой из стороны в сторону. Чуть не по пятам за ними плыли еще четыре акулы, не очень крупные, около метра в длину. Они шли, как на бреющем полете, над самым песком, и его ребристая поверхность причудливо искажала их тени. Акулы были поглощены поиском и совершенно не замечали нас. В море, как и повсюду в природе, голод уступает только половому влечению. У каждой коралловой глыбы они слегка терялись, и возбуждение росло; очевидно, завихрения на миг сбивали их со следа. Весь поиск был завершен в восемь минут и закончился метрах в трех от конца размеченной нами трассы. Глядя на этих хищниц, которые вели себя в точности, как свора охотничьих собак, я вспомнил имя, данное им греками, – «гончие морей».

Проводя этот опыт, мы моделировали достаточно обычную и крайне опасную ситуацию. Известно, что подводный охотник, подстрелив рыбу, как правило, снимает ее со стрелы, подвешивает к поясу и продолжает охоту. Теперь за ним тянется след крови и пахучих частиц, выделяемых раненой или убитой рыбой. Если поблизости есть акулы, они сразу примчатся, привлеченные вибрациями воды от судорожно бьющейся добычи. А затем, взяв след обонянием, они настигнут безрассудного пловца – и вот вам очередной случай «нападения акул». Правда, я еще не слышал, чтобы акулы атаковали подводника, защищенного гидрокостюмом.

Когда читаешь рассказы о нападениях акул на опрометчивых подводных охотников в разных концах света, бросается в глаза, что все или почти все ранения наносились на уровне поясницы, то есть там, где подвешивают убитую рыбу. Невольно склоняешься к выводу: если обычно подводный пловец является для акулы своего рода загадкой, побуждающей ее вести себя осторожно, так как она не получает позитивной информации, то подводный охотник, окруженный запахом своего улова, воспринимается хищницей как естественная добыча, и она уже не колеблется. Прекрасно сознавая, что им грозит в море, некоторые любители подводного избиения, которое они называют спортом, предусмотрительно привязывают улов на шнур длиной пять-шесть метров. Для них встречи с акулами, как правило, оканчиваются вполне благополучно.

В своей отличной книге «Акула нападает» Копплесон пишет: «Чаще всего подводных пловцов ранят акулы, отнимающие у них рыбу. Подводный охотник, плывущий с уловом, не должен удивляться, обнаружив, что его сопровождает акула».

Разумеется, никто из нашей команды не допустит такой опрометчивости. Если мы решили подстрелить рыбу для исследования или для того, чтобы внести разнообразие в наш стол, охотник тотчас всплывает к поверхности и передает добычу и ружье на сопровождающую лодку. Заметив поблизости акул, он немедленно выходит из воды.

К числу самых живучих легенд, связанных с акулой, относится утверждение, будто она плохо видит. Как и всякая ложная информация, эта легенда опасна, потому что верящий в нее подводник может подпустить акулу близко, надеясь, что она его не заметит. Наш опыт работы на «Калипсо» учит совсем другому. Так, однажды я погружался на рифовом мелководье вблизи островов Зеленого Мыса у побережья Африки и заметил вдали акулу. Я с трудом ее различал, да и то лишь потому, что сероватое тело четко выделялось на фоне ослепительно белого песка. Я парил неподвижно на небольшой глубине, так что журчанье пузырьков воздуха из моего акваланга заглушалось плеском волн на поверхности. На несколько секунд я отвел глаза в сторону, привлеченный симметричными очертаниями огромного ската, который наполовину зарылся в песок как раз подо мной – обычный прием маскировки скатов. Не знаю, то ли инстинкт сработал, то ли я уловил какое-то движение, но я тут же резко повернулся в ту сторону, где видел акулу. И весь напрягся: акула находилась метрах в десяти, она шла прямо на меня со скоростью и неотвратимостью торпеды. Я погружался один, и у меня не было чем защищаться.

Когда акула мчится прямо на вас, это совсем не обычное зрелище; пожалуй, анфас она выглядит всего грознее. Глаз почти не видно из-за их бокового расположения, а щель полуоткрытой пасти и три симметрично расставленных плавника делают ее похожей на какого-нибудь устрашающего злого духа, вызванного ацтекским колдуном. В полуметре от резиновых ластов, которые я метнул в акулу, пытаясь хоть как-то оборониться, она вдруг круто свернула в сторону и ушла на глубину. Откровенно говоря, мне было не до того, чтобы определять ее видовую принадлежность, я успел только заметить, что в ней около двух-трех метров длины.

Ни звуков, ни запахов не было, так что атакующая акула, несомненно, руководствовалась зрением.

Профессор Перри Джильберт, изучив работу органов зрения двух десятков акул, пришел к такому выводу: в сетчатке акульего глаза очень много палочек и сравнительно мало колбочек, отсюда – высокая светочувствительность, но относительно слабая разрешающая способность и плохое восприятие цветов. Чувствительность системы усиливается за счет серебристых пластин – tареtum lucidum, —которые расположены позади сетчатки и отражают свет так, что каждый луч возбуждает ее дважды. Для защиты глаз от чрезмерно яркого света рефлекторы перекрываются шторкой в виде пигментированной пленки. Зрачок очень подвижен и смыкается до такой степени, что остается лишь маленькая точка или щелочка, смотря о каком виде акул идет речь. Хрусталик почти сферический, и форма его не изменяется. У него очень высокий коэффициент преломления, и в состоянии покоя он дает четкое изображение далеких предметов. Чтобы сфокусировать зрение на близких предметах, мышцы хрусталика подают его вперед, не изменяя выпуклости. Таким образом, акула вполне способна видеть далеко и различать очертания предметов, особенно если они образуют световой контраст с окружением. Высокая чувствительность глаза акулы делает его достаточно восприимчивым даже при очень слабом освещении.

В описанном мной случае акула находилась гораздо ниже меня, и мой силуэт четко проступал на фоне светлой поверхности моря, то есть условия были самыми благоприятными для хищницы.

Все названные свойства и уникальные особенности плюс ряд других, о которых я буду говорить дальше, делают акулу чрезвычайно грозным хищником. В своем царстве она кажется непобеди

мой. Так оно, очевидно, и есть, во всяком случае так было. Миллионы лет, пока в ее мир не вторглись теплокровные животные – китообразные. Только эти, более совершенные создания смогли взять верх над акулой.

На суше огромные рептилии, весившие десятки тонн, были истреблены сравнительно небольшими млекопитающими. В подводном мире обошлось без истребления. Достаточно было просто появиться существам с более развитым мозгом и большей приспособляемостью, и акула лишилась ореола непобедимости.