Чтобы не было в море тайн

ОСТРОВ ДЕРРАКА

Филипп Кусто продолжает:

Наступила тяжелая неделя. Что ни день, на судно обрушивался хабуб. Сильный ветер нес раскаленный песок, не давая работать.

Часам к двум небо на западе приобретало красновато-золотистый оттенок, а море замирало, и его поверхность делалась совершенно гладкой, как бы превратившись в твердь. И без того гнетущий зной делался совсем невыносимым, мы обливались пóтом, каждое движение было мукой, тем более что нас преследовали тропические лишаи. А затем разражалась буря. Завывающий ветер нес брызги воды, смешанной с песком, и покрывал все разрушительной желтоватой пленкой. При первых же намеках на шторм мы снимались с якоря, поэтому, когда он начинал бушевать, судно, как правило, уже стояло под прикрытием какого-нибудь островка. Как только опять становилось возможно работать, нам приходилось тратить бесконечные часы на тщательнейшую уборку, чтобы сберечь наше драгоценное и уязвимое снаряжение. С красными, опухшими глазами мы двигались будто роботы в царстве песка, которое уже стало нам поперек горла.

Настроение людей падало, оборудование портилось, и в конце концов нам пришлось уйти для внеочередного ремонта в город Массаву. Отец решил, что мы только понапрасну теряем время в этих водах. Мне и Каноэ удалось уговорить его высадить нас на пустынном островке подальше от берега с запасами на неделю и снаряжением для работы. Очень уж мало времени оставалось до завершения наших исследований и фильма об акулах, и мне хотелось наверстать то, что было упущено из-за злополучных песчаных бурь.

После беглого осмотра полудюжины уединенных клочков песка мы остановились на острове Деррака в архипелаге Суакин.

Сперва выбрали место для лагеря, потом принялись разведывать 87 более или менее приличный проход для наших лодок в окружающем Дерраку коралловом барьере. Окончательный состав нашего отряда, не считая меня, выглядел так: Каноэ, доктор Франсуа, Серж Фулон и Раймон Делуар – фотограф, брат нашего превосходного главного кинооператора Мишеля Делуара.

Свезя на берег снаряжение и поставив палатку, мы вернулись на «Калипсо», где Жан Морган приготовил для нас небольшой «прощальный» обед. За обедом мы составили точный перечень работ, которые намеревались выполнить на острове. Во-первых, будем изучать мелких акул на песчаных отмелях; во-вторых, выполним наблюдения на определенном участке кораллов и проведем своего рода перепись – какие гости приходят с моря сюда кормиться. И конечно, предметом нашего изучения будут также все обитатели самого островка.

Обмениваемся рукопожатиями с теми, кто уходит на «Калипсо». Наше прощание несколько торжественнее обычного. Теоретически нам не грозят никакие опасности, и все-таки пребывание такого маленького отряда на необитаемом острове в Красном море не простая экскурсия. Случись какая-нибудь беда – до лазарета далеко. И если вдруг (правда, это маловероятно) наведаются жители материка, мы будем всецело в их власти. Я обещал, что не допущу никаких авантюр, особенно связанных с акулами. «Калипсо» снялась с якоря и вскоре пропала в сгущающемся мраке. Только рокот машины доносился до нас над притихшим морем, но и он тут же смолк.

Наш лагерь на острове Деррака. В четыре утра уже совсем светло. Доктор и Раймон Делуар (он сделал снимок) поднялись, остальные досыпают

Некоторые наши «акулоубежища» сделаны из алюминия. Круглые шишки на прутьях – поплавки. Подводный пловец берет с собой свинцовые грузы. Чтобы всплыть, достаточно выбросить грузы

В первый вечер мои товарищи думали только о том, чтобы отоспаться. Не успела «Калипсо» уйти, как они уже завернулись в простыни и уснули, утомленные трудами и переживаниями минувшего дня. Оставшись в одиночестве, я медленно побрел к воде. У меня было странное чувство, будто я шел на тайное свидание со своими заветными мечтами. Хотя луны не было, все кругом светилось таинственным светом, и казалось, его источает сам ландшафт. Меня не тянуло ни размышлять, ни созерцать; я просто смотрел и слушал, ни о чем не думая, как, наверное, смотрят и слушают животные. Теплая лагуна кишела живностью, она буквально бурлила от движения тысяч клешней и ножек, от лилипутских схваток, от непрерывной суетни. В толще воды, как это часто бывает в тропических морях, родился внезапный сполох – рыба пронеслась. Каждая волна чертила на пляже свой узор, который тут же стирался новой волной, не оставив даже следа в памяти. Вдоль кромки воды, подчиняясь какой-то неведомой логике, маневрировали легионы «стыдливых крабов». Я стоял неподвижно, и они проползали совсем рядом со мной. Вот семенит мимо краб, волоча еще живого птенчика, явно украденного в гнезде одной из морских ласточек, заполонивших островок. Проследовав в нескольких сантиметрах от моей ноги, краб исчез в норке, которой я прежде не заметил. Маленькая, с четверть метра, песчаная акула ходила у самого берега; она охотилась на моллюсков или крабиков, преграждая им выход из воды собственным телом.

Звук голосов нарушил мое безмолвное общение с природой, и я поспешил к товарищам. Полчища раков-отшельников вторглись в наш лагерь и теперь ползали по людям, которые отнюдь не обрадовались такому пробуждению. Целый час мы простояли, наблюдая, как из сухого кустарника за лагерем шли к морю орды этой мелюзги. Час, а то и больше требовался ракам, чтобы одолеть каких-нибудь шестьдесят метров. Каждое препятствие надо было либо с великим трудом одолеть в лоб, либо обойти кругом, а препятствий тут хватало. Это массовое ночное шествие не ограничивалось нашей площадкой, оно происходило вдоль всего берега. Катящаяся по песку к морю волна маленьких юрких животных представляла собой совершенно необычное зрелище. И я никогда не видел такого же мощного потока в обратную сторону, от моря к кустам.

В последующие дни мы выжидали, пока схлынет эта скрипучая, шуршащая волна, и только потом ложились спать. У меня осталось впечатление, что раки-отшельники намеренно дожидаются сумерек, чтобы идти в море. Как только вечер, глядишь – собираются отряды в колючих зарослях на середине острова. Раки ждут, когда начнет смеркаться, и стоит сплошной шорох от трения панцирей друг о друга. А назад они, судя по всему, идут в разное время, по мере того как управятся с делом, которое влечет их в море, будь то размножение или просто кормление. Естественно, возвращение одиночных раков проходило незаметно.

На другой день после первого знакомства с раками мы, выйдя с утра пораньше, пока еще не воцарился нестерпимый зной, тщательно обследовали весь островок. Деррака по форме продолговатый, примерное направление оси – с северо-востока на юго-запад, посередине он несколько уже, чем с концов; окружающая его песчаная отмель образует лагуну, которая во много раз больше самого острова. На нем растут колючие кусты с крохотными темно-зелеными листьями; в центре есть мелкая ложбина, где почва не такая сухая, – эту ложбину мы прозвали Счастливой долиной. На всем острове не сыщешь ни капли пресной воды, и тем не менее он изобилует живностью. Мы посещали десятки таких островков, мои товарищи сыты ими по горло, а для меня остается вечным чудом, что эти клочки песка, затерянные в солеварне Красного моря, могли стать прибежищем скрытной, но достаточно интенсивной жизни. Преобладают в фауне птицы, наполняющие островки своими криками, порханием, в отдельных случаях и яркими красками. А среди птиц роль властелина, несомненно, принадлежит орлану. Из прутиков и кусочков плавника орланы сооружают холмики высотой от одного до трех метров. Венчающие такие сооружения гнезда всегда наполнены перьями и костями, а больше всего остатками рыбы.

Раз я видел, как орлан охотился на песчаной отмели острова Мармар в северной части Фарасанского архипелага. Вот он неподвижно парит над водой... А вот уже камнем падает вниз, вытянув когти в сторону добычи, как и положено пернатому хищнику. Но жертва орлана нередко находится на глубине до полуметра, и охотник на миг весь исчезает под водой, чтобы тут же снова с трудом взлететь. Преодолев сопротивление воды, богатырская птица медленно поднимается метров на тридцать, там делает передышку, чтобы отряхнуться от воды, на секунду исчезает в радужном облаке брызг, затем опускается на песок отдохнуть. Тело и ноги орлана совсем не приспособлены для плавания, тем удивительнее смотреть, как он с помощью одних только крыльев вырывается из объятий моря. Островное царство дает ему все необходимое, чтобы кормиться самому и растить птенцов, пока не придет пора изгнать их, чтобы сохранить естественный баланс и собственное верховенство.

Впрочем, орлан здесь не единственный пернатый хищник, есть еще небольшой серо-голубой сокол. Я впервые встретился с ним на Дерраке; по другую сторону Красного моря он мне ни разу не попадался. По-моему, дело в том, что на Суакинских островах водятся мелкие грызуны, которыми кормится этот сокол, напоминающий удлиненными крыльями и акробатическим полетом огромную ласточку.

Весной на Дерраку прилетают морские ласточки, чтобы отложить яйца и высидеть птенцов; в ноябре и декабре для той же цели островом завладевают олуши. В эти сезоны остров буквально усеян яйцами и серыми пушистыми комочками вылупившихся птенцов. В воздухе стоит звон от пронзительных криков, идут 91 несчетные потасовки. Красноклювые чайки пристально осматривают эти огромные ясли, рассчитывая ухватить яйцо или беззащитного птенца. Яйца они бросают на камни, чтобы разбить скорлупу и добраться до содержимого.

На Дерраке я наглядно убедился, как вторжение человека нарушает зыбкое природное равновесие. Высадившись на остров, мы спугнули морских ласточек вокруг лагеря, они на время покинули свои гнезда и, очевидно, не смогли отыскать их вновь в темноте. Этим воспользовались крабы, они совершили грабительский набег на гнезда и унесли многих птенцов, которые были еще слишком малы, чтобы постоять за себя. Это происходило на моих глазах; рассвет застиг врасплох множество крабов, поспешно улепетывавших со своей добычей.

В другой раз, осторожно ступая между яйцами и птенчиками морских ласточек, я заметил, что родители боятся меня куда больше, чем чайки, которые следовали за мной, что называется, по пятам. В итоге вокруг меня образовалась зона, где птенцов уже не защищали взрослые птицы. Чайки лучше моего разобрались в этой ситуации и воспользовались случаем утащить несколько малышей, невзирая на яростные крики круживших в небе морских ласточек. Я невольно удивился, почему чайки ждали столь уникального случая. Ведь они куда крупнее и сильнее морских ласточек – казалось бы, нападай, когда вздумается, хватай добычу. А дело в том, что чайки тут немногочисленны, и стоит одной появиться над «яслями», как целые тучи морских ласточек атакуют ее и обращают в бегство. Я испугал ласточек сильнее, чем чаек, и тем самым нарушил естественное соотношение сил. Впрочем, чайкам все равно оказалось не так-то просто выйти из нечаянно созданной мной охранной зоны, и большинству удалось прорвать кольцо разгневанных морских ласточек только ценой отказа от своей добычи.

Мне никогда не приходило в голову заступаться за какое-нибудь животное и защищать его от другого, так что наше появление в принципе внесло в этот микрокосм не больше нового, чем любой природный катаклизм. Когда мне случалось ловить себя на том, что я воспринимаю одно животное как «хорошее», а другое – как «плохое», мне становилось смешно. На моих глазах шторм в несколько часов истреблял всех обитателей острова, полностью уничтожая всю жизнь. Мы на «Калипсо» мечтаем лишь об одном: чтобы присутствие людей не нарушало естественный порядок. В частности, мы решительно против бессмысленного, ничем не оправданного избиения, именуемого морской охотой. Когда нам нужна для стола свежая рыба, мы обычно добываем ее рыбной ловлей, лишь в исключительных случаях – подводной охотой. А наземная охота для членов экипажа и вовсе дело чуждое.

На северной оконечности острова мы набрели на груды раковин и красных мадрепоровых кораллов, явно выложенных чьей-то рукой. Это была мусульманская могила, ориентированная на северо-восток, в сторону Мекки и могилы пророка. Могильный холм был сложен в виде корабля; на его концах стояли торчком две большие коралловые глыбы, изображающие корму и нос. Товарищи человека, который ушел на этом корабле в вечное плавание, убрали могилу всеми цветами моря.

Усердие могильщиков проявилось очень наглядно. Насыпав и выровняв холмик из чистейшего песка, они обложили его ветвями коралла, которые выгорели на солнце до костяной белизны. Из раковин, возможно игравших роль жертвоприношений, был сооружен барьер высотой около метра, украшенный осколками разноцветных бутылок, да кое-где красными обломками кораллов органчиков. Возможно, здесь покоился паломник из Африки, не выдержавший плавания на борту набитой битком скорлупки. Или же старик-находа – так называют здесь заправил местных суденышек, восседающих подчас до самой смерти в центре своей дау и командующих молодыми рыбаками, которые собирают жемчужниц и ловят немного рыбы себе на пропитание.

Куда бы мы ни пошли, всюду поверхность острова была словно испещрена рябинами, под нашими ногами обрушивались подземные ходы и открывались норки величиной с большой палец. Мы подумали было, что это одно из следствий адского зноя, но потом разобрались в сути этого подземного лабиринта. Однажды ночью, после очередного прохода раков-отшельников, наш лагерь подвергся нашествию мышей. Малютки, не больше дюйма длиной, но их было страшно много, и они атаковали все подряд. От неожиданности мы в первую минуту совсем опешили, потом спохватились и начали спасать наиболее уязвимое имущество. Что подвесили на шесты, что убрали в герметичные ящики. Кстати, это нашествие объяснило мне присутствие на Дерраке серо-голубых соколов. Правда, я до сих пор не знаю, как эти крохотные мыши утоляют жажду: может быть, за счет листвы на кустах? Так или иначе наутро все наши бутылки с водой были наполнены мертвыми грызунами. Они ухитрились пролезть через горлышко, а вот выбраться из стеклянной тюрьмы им уже не удалось, и они утонули. Нам остался на все наши нужды всего один бочонок воды, меньше двадцати галлонов.

Первый осмотр острова занял все утро, и часов около одиннадцати, когда зной стал совсем невыносимым, мы живо управились с жареным тунцом и пошли в воду. До половины четвертого, когда поумерилась адская жара, плескались мы в море.

Подводники идут вниз, к «акулоубежищам». На переднем плане – одноместная клетка

И все последующие дни мы проводили самые жаркие часы в освежающих водах лагуны, защищая лицо от солнца широкополыми шляпами. Доктор Франсуа без устали развлекал нас забавными историями, которых у него неисчерпаемый запас, так что середина дня проходила под знаком веселья и вынужденной праздности. В эти часы температура воздуха достигала тридцати семи градусов в тени, – вернее, достигала бы, будь на острове тень. Но тени не было – только ослепительно белый песок, и его радиация вместе с солнечной в несколько часов превратила бы нас в шкварки.

Во время одного такого купания на доктора Франсуа напали акулы. Наш рабочий день обычно начинался в четыре утра. Управившись с делами и наскоро перекусив, мы отправлялись на пляж. У нас было облюбовано местечко с глубиной всего около метра. Правда, вода здесь была довольно теплая, но все-таки освежала, а ближе к барьерному рифу она и вовсе казалась приятно прохладной. На второй день Жо, как мы прозвали доктора, пошел вброд через лагуну к рифу и вдруг пропал из виду. Вода забурлила, вспенилась, и среди брызг мы различили хвост крупной акулы. Мы ринулись на помощь, но в это время снова показался Жо. Он преспокойно встал на ноги, а под водой вдоль рифа промчался какой-то силуэт и исчез вдали.

С необычной для него лаконичностью Жо рассказал, что произошло. Он не торопясь шел по песку, вдруг дно словно взорвалось, и доктор почувствовал себя, как человек, у которого выдернули из-под ног ковер. Несмотря на полную неожиданность случившегося, он рассмотрел в взбаламученной воде акулу, которая метнулась было в его сторону, но тут, невесть почему, снова повернулась и умчалась прочь.

В этой истории нет ничего необычного, многим доводилось встречаться с песчаной акулой в такой обстановке. И кое для кого неожиданное столкновение кончалось серьезным ранением. Ведь даже у метровой песчаной акулы такая пасть, что она способна своими пусть мелкими, но достаточно острыми зубами отхватить изрядный кусок от жертвы.

Поздно вечером того же дня мы совершили ночное погружение, чтобы испытать наши подводные светильники и, если удастся, добыть на ужин лангустов. Днем их не увидишь, они прячутся от врагов в глубоких норах в коралле. Ночь лишает хищников их преимуществ и становится днем для лангустов; они покидают свои укрытия и добывают себе пропитание на песке и среди кораллов. На острове Абу-Латт в Фарасанском архипелаге я видел лангустов даже на суше, они выходили из моря, чтобы пересечь торчащую из воды коралловую глыбу, которая преграждала им путь.

На глубине около двух метров лучи светильников скользили по кораллам, высекая из них фейерверк поразительных красок. Рыбы с огромными, вытаращенными глазами, на миг окаменев, словно парализованные икс-лучами из научно-фантастического романа, затем не спеша отходили в сторону, так медленно, что можно было протянуть руку и погладить радужную чешую. Во время таких ночных вылазок я чувствую себя этаким слегка помешанным чародеем. Мой фонарь – волшебная палочка, которая то вызывает к жизни фантастические видения, то стирает их. Выключив его, я какое-то время ничего не вижу, меня облекает черная пустота. Включаю – опять кругом причудливая фантасмагория созданий, над которыми я не властен. Я плыву то быстрее, то медленнее, часто поворачиваюсь на спину и смотрюсь в зеркало, образованное поверхностью воды, а в тонком луче то возникнут, то пропадут ослепительные сказочные картины...

Неподалеку доктор Жо купался в ореоле своего светильника; казалось, он застрял в огромной многоцветной паутине. Он тоже, как и я, тянулся рукой к оцепеневшим рыбам, и в его движениях чувствовалось, как он поражен необычностью такого общения с животными, которые всегда обращались в бегство при виде нас. Своего рода сказание о «Святом Франциске и рыбах».

Внезапно все чудеса кончились. Луч моего фонаря утратил свою волшебную силу и терялся в пустоте. Мы дошли до кромки барьерного рифа, здесь скала обрывалась отвесно вниз на глубину около двухсот метров. Дальше вода казалась черной и безжизненной. Держась за коралловые выступы, мы направили лучи наших светильников в пучину, которая быстро поглощала их мощь.

Неожиданно в моем луче появилась рифовая акула, довольно крупная, метра на четыре. Она медленно пошла вверх по световой дорожке. Приблизившись к источнику света на безопасное, на ее взгляд, расстояние, акула лениво повернулась и не спеша заскользила ко мне. Тело ее переливалось серебристыми бликами, глаза с малюсенькими зрачками казались черными точками. В узком луче моего фонаря очень четко проступали все ее шрамы, напоминающие боевую татуировку грозного воина. В углу рта лоскутки кожи обрамляли свежую ранку. И однако весь облик акулы, как и все ее движения, производили какое-то неожиданное впечатление олицетворенной чистоты – настоящая гравюра на серебре в обрамлении ночного мрака. Несколько секунд следовала она вдоль кромки рифа, потом пошла круто вниз и исчезла.

У меня было тревожно на душе, я чувствовал, что акула не ушла совсем, что она ходит где-то там внизу, и ее маленькие бесстрастные глаза устремлены на нас. Нам повсюду чудились подозрительные силуэты, и, стремясь все рассмотреть, мы светили в разные стороны, так что лучи тускнеющих светильников плясали вразнобой. Я вдруг почувствовал себя предельно немощным; только что вода казалась такой ласковой, а сейчас она превратилась во врага, вооруженного неведомыми и коварными тварями. Наши светильники и воплощенный в них технический прогресс были всего-навсего жалкими игрушками, которыми мы кичливо размахивали, словно какие-нибудь дерзкие Прометеи. Мнили, будто сможем этими искорками разогнать ночь. А ночь никуда не ушла, она окружала нас могучей, плотной стеной.

Если вы в таком ночном погружении на рифе начнете метаться и суетиться, если перестанете собой управлять, ничего не стоит напороться на острые, как бритва, кораллы и заработать сотни, тысячи маленьких, но достаточно болезненных ранок. В конце концов луч моего фонаря нащупал в ночи еще один силуэт. Опять акула, но не та, которую мы только что видели, длиной поменьше, впрочем от того не менее грозная. Однако я уже освободился от гипнотических чар подводной ночи и вполне отдавал себе отчет в степени грозящей нам опасности. Тщательно страхуя друг друга, мы с Жо пошли обратно к пляжу. На полпути нам встретился «Зодиак». Каноэ посчитал за лучшее выйти за нами, чтобы мы могли, если что, сразу покинуть воду.

Мы поспешили влезть в лодку, повалились на дно и до самого берега лежали, не говоря ни слова, только слушая ночные голоса.

Всю ночь меня преследовало видение большой серебристой акулы. Вообще-то для меня не было новостью, что хищницы и с наступлением темноты не прекращают своих бдительных обходов. Я уже говорил, что у акул в отличие от большинства других рыб нет плавательного пузыря, который позволял бы им оставаться в равновесии на разных глубинах. Если акула остановится, она медленно пойдет ко дну. Всю жизнь она вынуждена непрерывно двигаться. В некоторых районах, изобилующих акулами, рыбаки иногда пробовали глушить их динамитом. Но это пустая затея, ведь убитая таким способом акула никогда не всплывет. Отсутствие плавательного пузыря, а также дыхательной мускулатуры вынуждает акулу плавать безостановочно день и ночь в погоне за пищей и за живительным кислородом. Эта погоня может длиться свыше тридцати лет.

Ложась спать на пляже, я еще долго думал об этом создании, обреченном на непрерывные скитания, на постоянные ласки моря, любовно гладящего тело акулы...

Акул пока не видно, но скоро налетит большая стая!

По лицу Сержа видно, что он весь внимание. Мало ли что может случиться во время погружения, лучше быть начеку

Прежде чем мы расстались с нашим островком, возвратившаяся «Калипсо» приняла участие в заключительном эксперименте. С помощью нашего старпома Поля Зуэна мы разместили в одном из проходов в барьерном рифе целый комплекс для мечения акул. На белый песок, выстилающий дно широкой впадины, опустили большую клетку для кинооператора. Перед входом в нее, чуть глубже, встали по обе стороны две маленькие клетки для аквалангистов с бандерильями. В центре между клетками находились прозрачные сферические ловушки из полиэтилена, содержащие куски свежей рыбы. Кроме того, в каждой из двух меньших клеток тоже были мешочки с приманкой. Мой отец руководил операцией, находясь на поверхности в лодке; в другой лодке сидел с кинокамерой Раймон Делуар, он должен был снимать сверху.

К двум часам все клетки были расставлены, можно приступать. Для начала мы щедро разбросали кругом приманку. Серж Фулон занял маленькую клетку, слева от входа в большую, я – вторую, справа. Мишель Делуар поместился с кинокамерой в главной клетке; его охранял Каноэ, вооруженный длинной, крепкой «акульей дубинкой». Звено, ходившее с утра на разведку, обнаружило в этом районе изрядное количество сравнительно крупных песчаных и рифовых акул, и я ждал, что они тотчас покажутся из-за скалы, привлеченные запахом свежей рыбы и производимым нами шумом. Так что я был несколько разочарован, когда увидел только одну, потом двух, потом еще двух совсем маленьких – длиной в мою руку – акул, которые шли очень быстро, явно нервничая. Впрочем, мое разочарование продлилось недолго. Одна за другой появились полтора десятка акул, они были заметно возбуждены и напоминали идущую по следу волчью стаю.

Многие аквалангисты пренебрежительно отзываются о мелких акулах, дескать, они пугливые и с ними нечего считаться. Это в общем-то верно, пока акулы ходят поодиночке или маленькими группами. От упомянутых аквалангистов можно еще услышать, что встреча со злой собакой грозит-де куда большими неприятностями. Что до меня, то я предпочитаю собаку, с ней всегда можно так или иначе управиться, если только она не человеком обучена нападать. Акула, хотя бы в ней и метра не было, вполне может оставить самонадеянного подводного пловца без ступни или без кисти. Челюсти у нее побольше, чем у любой собаки, и острейшие клыки отлично приспособлены для того, чтобы перегрызть конечность.

Я поглядел в сторону большой клетки, на Мишеля. Он явно был разочарован не менее моего и приготовился возвращаться на поверхность, но я сделал ему знак, чтобы он подождал. Невозмутимый, как всегда, Серж готовил свое копье для мечения. В несколько минут налетевшая стая разорвала полиэтиленовые ловушки и сожрала помещенную в них рыбу. Я опознал черноперых акул и несколько извивающихся песчаных. Вся наша маленькая арена была заполнена акулами. Они плавали очень быстро, отскакивая от разноцветных коралловых стен, будто рикошетирующие пули. Очевидно, запах рыбы разошелся по всему окружающему нас пространству, которое можно было назвать относительно замкнутым, поэтому обнаружить источник было почти невозможно, и это еще больше возбудило акул.

Вдруг я сообразил, что такие маленькие акулы вполне могут пройти между прутьями наших клеток. Так оно и вышло. Две чертовки забрались в мою клетку и заметались у меня под ногами, добираясь до вожделенного мешочка с рыбой, который им наконец удалось выследить. Несколько секунд я плясал, словно паяц на веревочке, отбиваясь от них ногами. Выдворив акул из клетки, я решил немедленно избавиться от мешочка и принялся отвязывать его, то и дело отрываясь от этого занятия, чтобы хлопнуть ладонью по прутьям, в которые снова и снова тыкались акульи рыла. Полиэтиленовый мешочек не поддавался. Проклиная Жозе, который от души постарался привязать его покрепче, я извлек нож, образующий рукоятку акульей дубинки, но его забыли наточить, и он никак не мог перепилить найлоновую бечевку. Хоровод акул вокруг меня исполнял неистовую сарабанду. Они хватали зубами все без разбора, впивались в прутья клетки и трясли их, словно остервенелые псы. Сержу явно приходилось не легче моего, а Мишель, как я заметил уголком глаза, знай себе спокойно снимал происходящее.

Одна акула ухитрилась все же проникнуть в клетку сверху и, пока я сражался с ней, ударом хвоста сдвинула мою маску, так что я ничего не видел. Мной овладела бессильная ярость. Да что же это, неужели я допущу, чтобы какая-то мелкая дрянь разорвала меня на части в этой дурацкой клетке! Я сумел поправить маску, сильным выдохом освободил ее от воды, затем открыл верхнюю дверцу. Отталкиваясь ногами и колотя во все стороны руками, я в конце концов выбрался наружу, подплыл к большому «акулоубежищу» и стал спиной к нему, лицом к противнику. Но как только я вышел из своей клетки, акулы тотчас оставили меня в покое и сосредоточили свое внимание на мешочке с рыбой. Вырвавшись из окружения, я смотрел, как они расправляются с ним и с его содержимым. Сержу удалось почти сразу избавиться от своего мешочка, поэтому он остался в клетке и даже ухитрился удачно пометить нескольких акул.

У входа в наш узкий пролив снаружи ходили взад и вперед здоровенные бестии, однако они не пытались проникнуть внутрь. Накрытый нами стол с рыбными блюдами не соблазнил больших акул, мы не учли их отвращения к тесноте. Наверху отец медленно плавал вокруг своей лодки. Это он помог мне прорвать осаду, бросая куски рыбы в сторону от клетки и отвлекая акул более легкой добычей.

Я даже разозлился, уж очень глупо все получилось. Но остальные так хохотали, что я не выдержал и тоже рассмеялся. И еще долго ребята допытывались у меня, как это я полюбил акул настолько, что затеял обниматься с ними в клетке.

Надо сказать, что это была не первая наша опасная стычка с мелкими акулами. И не последняя, как об этом свидетельствует кошмарная потасовка у рифа Шаб-Араб.