Чудеса

ОДИН

– Джейсен, не хотел бы ты произнести молитву?

Я вырвался из своих бесформенных серых грез. В улье Праксис наступил ночной цикл, а я провел последние шестнадцать часов у конвейера. Мне нужно время, чтобы осознать, что она сказала, и выпитый амасек отнюдь не способствует этому.

Майра. Милая, красивая Майра. Она выжидающе смотрит на меня, ее голубые глаза побуждают меня молиться. Она всегда подталкивает меня к этому, особенно перед детьми. В конце концов, Император – наш отец, поясняет она. И им следует узнавать о Нем от собственного отца.

– Конечно, – наконец говорю, устало улыбнувшись.

Мы склоняем головы над тарелками: здесь сидят Маркус, Арден и маленькая Софья. Каждый их них сотворяет аквилу у груди.

– Могущественный Император, мы благодарим Тебя за Твои благословения в этот день, за свет, что Ты даровал нам во тьме. Пожалуйста, защити нас от вреда и благословите эту пищу, дабы она могла придать сил нашим телам, чтобы мы могли продолжать наше служение.

Я делаю паузу. Я никогда не знаю, как правильно закончить молитву.

– Спасибо, – наконец говорю я, и открываю глаза.

Майра улыбается. Маркус и Арден ковыряются в еде. Софья все еще шепчет с закрытыми глазами, будто бы она разговаривает с самим Императором.

Мы приступаем к еде.

Наши рационы просты, но питательны: восстановленное мясо грокса, углеводные палочки и серый гриб, который Майра приправила, чтобы хоть немного улучшить вкус. Не стоит забывать и о пакетированном витаминном геле и противорадиационных таблетках, предотвращающих лучевую болезнь. Стены нашего хаба хорошо экранированы, но смотрители мануфакторума считают нужным соблюдать осторожность.

Я жадно поглощаю пищу – впрочем, как и остальные. Маркус и Арден восемь лет, они растут очень быстро. Стремительно набивая рот едой, в кратких промежутках они стенают о том, что едят то же самое и на завтрак. Софья буквально сияет, радостно жуя и напевая что-то под нос. Майра же ест быстро, чтобы поскорее начать мыть посуду.

За окном я вдруг слышу топот ботинок, столь же знакомый, как наступление ночи.

– Третий патруль за сегодняшний вечер, – рассеянно говорю я, наблюдая за действиями силовиков через щели в оконном покрытии. Через несколько мгновений процессия людей в черных шлемах проходит мимо. – Сегодня на фабрике тоже были патрули.

– Почему их так много, папа? – спрашивает Софья, глотая витаминный гель.

Я отвечаю ей самой искренней улыбкой, на какую только способен:

– Они здесь, чтобы защищать нас, звездочка. Я не говорю ей о том, что три патруля – это необычно даже для нашего блока.

– А я слышал, что они нашли еще одно тело на улице! – внезапно выпалил Маркус. – Да, и я слышал, что у него были вырезаны глаза, а сам он полон жуков, и…

– Хватит! – кричу я резче, чем мне бы хотелось. Комната словно бы начинает кружиться. Я делаю несколько глотков воды, чтобы скрыть свое чувство вины перед детьми, морщась от ее железного вкуса. – Честно, где вы двое услышали эту чушь?

Близнецы смотрят друг на друга – я хорошо знаю этот взгляд. Они пытаются решить, солгать им, или же нет.

– В схоле, – наконец признается Арден.

Я фыркаю и возвращаюсь к еде, остывающей на тарелке.

– Вы не должны верить всему, что слышите от своих юных друзей в схоле, – лгу я. – А еще ты пугаешь свою сестру.

– Я не боюсь, папочка, – Софья пытается меня успокоить, но я вижу страх в ее широких глазах. Я не могу ее винить – даже страшно, хотя я и не могу показать этого.

Майра встает и начинает собирать посуду, уводя нас от неловкого разговора с легкостью родителя, привыкшего быстро менять тему:

– Ну, а вам интересно, что я сегодня узнала?

– Что, моя дорогая? – быстро подхватываю я, также стремясь поговорить о чем-то другом.

– Ты помнишь старого Гюрина?

Конечно же, я помню. Гюрин Манск, слепой гвардеец, что собирал милостыню у собора, еще когда я сам был ребенком.

– Что с ним?

Майра улыбается загадочно, словно бы ей известна большая тайна:

– Он может видеть!

– Ха, – я пожимаю плечами, возвращаясь к своей тарелке. – Как он мог позволить себе бионику?

– Нет, не бионику, – возражает Майра, в задумчивости опуская тарелку, которую она моет. – Это было чудо.

– Чудо? – я удивленно вскидываю бровь вопреки воле.

– А что случилось, мама? – бормочет Арден с набитым ртом.

Впрочем, Маркус успевает прожевать раньше своего брата:

– Да, расскажи нам!

Майра садится на край стола. Дети завороженно смотрят на нее – она рассказывает обо всем в десять раз интереснее, чем я.

– Ну, я шла домой из собора, когда увидела его там, танцующим на улице. Старый Гюрин рассказал, что во сне к нему пришел ангел, а когда он проснулся – то обрел зрение!

– Ангел? – взвизгнула Софья. – Ангел от Императора! Разве это не захватывающе?

Она хлопает в ладоши, глядя на меня. Она ждет ответа, ждет подтверждения словам Майры и поддержки. Я делаю еще один глоток амасек, чтобы купить себе несколько мгновений, на размышления, и сказать ей что-то, что не будет звучать безрадостно или черство.

Воспоминания утягивают меня. Вот мне снова исполнилось шесть лет. Я стою на поминальной службе у моего отца в десяти футах от того места, где я сейчас обедаю.

– Чудеса Императора окружают нас, – отвечаю я дочери, вспоминая когда-то услышанный отрывок Священного Писания. – И если вы будете усердны в своих молитвах, чудеса осчастливят вас.

Остальная часть ночи проходит быстро. Я сижу в своем любимом кресле, пытаясь держать глаза открытыми, пока не настанет время уложить детей спать, и борюсь с желанием прикончить свой амасек. Я знаю, если выпью еще, то отключусь. Майра читает им брошюру, которую она взяла в соборе. Каким-то образом даже в конце дня она, кажется, не теряет сил.

Как и моя собственная мать, пока она не сошла с ума…

В конце концов история Майры о Себастьяне Торе подходит к концу. Пришло время уложить детей спать. Мальчики протестуют – собственно, они протестуют против всего, что не касается драк и бега по кругу, но Майра твердой и нежной материнской рукой уводит их в комнаты.

У нее это выходит гораздо лучше, чем у меня.

Я веду Софью к ее крохотной спальной нише и укладываю ее в кровать.

– Спокойной ночи, звездочка. Хороших тебе снов.

Я уже было собирался уйти и погасить люмены, когда…

– Папа?

Я поворачиваюсь к дочери, и наступает длинная пауза. Она молчит, беспокойно перебирая свою потрепанную куклу. Сколько ей было лет, когда я сделал ее? Год? Два?

– Ты же не позволишь монстрам поймать меня, верно? Тем, о которых говорили Маркус и Арден?

– О, звездочка, – говорю я, и встаю на колени рядом с ее кроватью. Я беру руку дочери в свою ладонь. – Здесь нет монстров.

Ее личико искажают тяжкие мысли. Я вижу, как ее маленький разум пытается осмыслить услышанное. Она задается вопросом – а может ли она доверять мне, или же нет? Она умна и куда более наблюдательна, чем я мог бы себе представить. Я до сих пор так и не осознал, что она уже не ребенок.

– Папа, ты помолишься за меня Императору?

– Софья, ты знаешь, что сама можешь помолиться Императору, когда захочешь, и Он услышит тебя, – отвечаю я дочери. Думаю, именно это бы ей сказала Майра – правда, за исключением того, что моя жена действительно верила в том, что говорила.

– Я знаю, но я хочу, чтобы это сделал ты! – тихо протестует она. – Ну пожалуйста?

Конечно же, я соглашаюсь. Разве я могу поступить иначе? Какой отец не станет молиться за свою испуганную маленькую дочь?

Я закрываю глаза и сотворяю аквилу над своим сердцем.

– О, славный Император, восседающий на Святой Терре, я смиренно умоляю Тебя – пожалуйста, позволь Твоему бессмертному свету сиять над этой кроватью чуть сильнее, чем обычно, чтобы моя маленькая девочка смогла спокойно спать этой ночью.

Софья открывает один глаз и добавляет:

– И никаких плохих снов!

Я подавляю смешок, и продолжаю:

– И, пожалуйста, даруй ей самые лучшие сны.

Софья улыбается. Что касается молитв, это не мой конек, но ей этого было достаточно.

– Спасибо, папа, – говорит она, обнимая мои руки, и я в ответ заключаю ее в объятия.

Снаружи слышится топот подкованных ботинок силовиков, а издалека слышны чьи-то крики.

– Император защищает, любовь моя, – шепчу я дочери, крепко прижимая ее к груди. – И я тоже.