5. ПРОФЕССУРА ИМЕЕТ ОСНОВАНИЯ УДИВЛЯТЬСЯ

Утро это, правду говоря, тоже ничем не отличалось от всех других. Оно было такое же солнечное, такое же приятное, как и множество других. Были, может, лишь крохотные мелкие черточки другого цвета на сложном рисунке этого утра. Речь шла только о том, что Мистер Питерс с самого утра был уже немного уставший — он не ложился спать всю ночь, работая у генератора. И еще — знали об этом и Рома, и Олесь, и даже Рая, — сегодня должны были прийти в лабораторию, к новому генератору почтенные профессора.

Они должны были прийти во главе с академиком Антохиным. А этот самый академик Антохин был, безусловно, своеобразным человеком.

Небольшого роста, весь седой, всегда с взъерошенными волосами, которые развевались вокруг его головы, как сияние, с седой же круглой бородкой; сухой и живой, вспыльчивый, но очень добрый, остроумный и веселый, ходячая энциклопедия по совершенно всем вопросам электричества — академик Антохин был человеком, которого уважали все, кто его знал. Даже те, кого он побивал вдребезги во время научных споров, — даже и те вспоминали о нем с большим почтением.

Скажем больше. К академику Антохину относился с заметным почетом и уважением даже институтский сторож Андрей Антонович, — фигура, возможно, не менее известная среди ученых и студентов, чем академик Антохин.

Сколько лет было Андрею Антоновичу — не знал никто. А сам он никогда не отвечал на вопросы об этом. Он смотрел на неосторожно спросившего из-под своих седых бровей колючим взглядом, и говорил:

— И наверняка больше, чем тебе, голубчик мой… наверное, больше.

Лысый, как колено, но с длинными седыми прядями волос возле ушей, — всегда чисто выбритый, чисто одетый, с хорошей волосяной шваброй в руках, с неизменной самокруткой в пожелтевших от возраста и табака губах, — Андрей Антонович ко всем относился хоть и вежливо, но скептически. Что могло удивить его — человека, который в свое время знал даже старейшего профессора молодым студентом, мальчиком, который частенько просил у этого же Андрея Антоновича одолжить на два дня двадцать копеек?.. Что могло поразить человека, которая знал всю жизнь института, его профессоров и студентов?..

И единственным человеком, которого безмерно уважал Андрей Антонович — был академик Антохин. Знали они друг друга очень давно. И любили друг друга. Не бывало случая, чтобы академик Антохин, встретив Андрея Антоновича, не поприветствовал его, не подошел к нему пожать сухую его руку, не спросил:

— Ну, как живешь, Андрей Антонович? Как оно — курится?..

На что Андрей Антонович неизменно отвечал:

— Ничего, Иван Петрович, курится, пока не погас…

И они расходились, очень довольные друг другом. Откуда Андрей Антонович узнал, что сегодня в лабораторию к Мистеру Питерсу придет академик Антохин, — не знал никто. А впрочем, это было и не важно. Андрей Антонович с самого утра появился в лаборатории с тряпкой и шваброй — наводить порядок. И когда Мистер Питерс удивленно посмотрел на него и спросил:

— Чего это сегодня вы так принялись убираться, Андрей Антонович?..

Тот важно ответил:

— А что, в грязной лаборатории будем принимать Ивана Петровича, что ли?

Мистер Питерс пожал плечами: если Андрей Антонович взялся убираться, не надо было ему мешать.

Андрей Антонович убирался тщательно, убирался вплоть до того самого момента, когда в дверь лаборатории кто-то постучал — четко и сухо. Тогда он быстро оглянулся, увидел, что все как следует, — и удовлетворенно услышал, как из-за двери раздался голос академика Антохина:

— Мы пришли. Принимайте гостей, товарищи-лаборанты.

Двери раскрылись. Да, это был сам Иван Петрович Антохин — и с ним еще четверо профессоров. Они вошли в лабораторию, как входят в комнату смеха или в балаганную комнату ужасов. Профессора, конечно, уверены были, что никто и ничто не покажет им ничего такого, чего бы они не видели раньше. На то они и были профессора. Но — академик Антохин, идя сюда, говорил им:

— Готовьтесь увидеть удивительные вещи, уважаемые товарищи. Этот Мистер Питерс — такой упрямый человек, он всегда свое докажет.

Итак, профессора входили в лабораторию, как скептики, однако, обеспокоенные, взволнованные скептики. Они оглядывались, они осматривали все вокруг себя, ища что-то удивительное.

Академик Антохин был такой, как и всегда. Он весело подошел к Андрею Антоновичу и сказал ему, улыбаясь:

— Ну, как живем, Андрей Антонович? Как оно — курится?..

Лицо старика расплылось в довольную улыбку:

— Ничего, Иван Петрович, курится, пока не погас…

Академик уже шел дальше:

— Готовы, товарищ Петр? Можно начинать? Смотрите, мы настроены очень скептически.

— Я готов, Иван Петрович, — ответил Мистер Питерс. — Садитесь, прошу. Рома, пододвинь стулья.

Профессура расселась. Рома и Олесь стояли позади. Мистер Питерс остался возле генератора. Рая была у Мистера Питерса наготове выполнить любое его поручения. И даже Андрей Антонович стоял у дверей, слегка заинтересованный: столько профессоров в одной комнате!.. Это уж, наверное, что-то важное, в том числе и потому, что здесь сам Иван Петрович…

— Позволите начинать, Иван Петрович? — спросил Мистер Питерс.

И, получив положительный ответ, он положил руку на рубильник и начал:

— Я не хочу задерживать вашего внимания на описании всех наших опытов, нашей работы вокруг конструирования этого генератора. Позволю себе лишь напомнить вам, что наш старый генератор, как и все известные до сих пор ультракоротковолновые генераторы, построенные на принципе Томсоновского контура, был очень маломощным. Причины этого вам известны: отсутствие необходимых специальных ламп, трудности построения такого генератора, побочные влияния токов ультравысокой частоты. Мне повезло, все же, сконструировать новую систему ультракоротковолнового генератора, построенную на эффекте магнетрона. Этот генератор, вы его здесь видите, прежде всего, очень мощный. Мы можем благодаря этому облучать объект его лучами не только кассетным способом, вкладывая облучаемый объект между половинками кассеты, но и просто направляя на объект лучи этим рефлектором-анодом…

— Кхе-кхе… гм-м…

Мистер Питерс оглянулся; что это за выражение откровенного недоверия и скепсиса?.. Он оглядел свою необычную аудиторию.

Академик Антохин сидел вполне спокойно. Он немного склонил свою седую голову набок, и внимательно прислушивался к словам Мистера Питерса. Остальные профессора так же внимательно слушали — и на их лицах можно было заметить лишь подчеркнутое, свойственное им всегда равнодушие и уверенность в своих собственных знаниях. Кто же это хмыкал?

Не найдя ответа на свой вопрос, Мистер Питерс продолжал:

— Таким образом, мы теперь можем просвечивать объекты не только в лаборатории, но и направляя лучи куда-то за пределы помещения…

— Кхе-кхе… гм-м… — послышалось в комнате еще отчетливее.

Мистер Питерс вспыхнул: что за невежливость? Он, однако, решил не обращать на это внимания. Пусть хмыкает до определенного времени этот невежливый скептик…

— Кроме того, мой новый генератор дает излучения очень высокой частоты. Достаточно сказать, что сейчас оно отрегулировано на волну длиной пять миллиметров…

Аудитория вздрогнула: пять миллиметров?..

— Да, — продолжал Мистер Питерс, — но, по своему желанию я могу переставить генератор на волны длиной миллиметр и десять сантиметров. Таковы границы диапазона частот моего генератора. Как вам, безусловно, известно, генераторы с таким диапазоном частот до сих пор никем построены не были. Добавьте к этому еще большую мощность…

— А именно?

— При волне длиной один миллиметр — полкиловатта. При волне десять сантиметров длины — пять киловатт.

— А чем вы меняете частоту колебаний?

— Изменением напряжения анода. У меня это напряжение меняется в пределах от двенадцати до восемнадцати тысяч вольт. В зависимости от этого, автоматически меняется и частота колебаний, их дает генератор. Итак, вы видите, что я не напрасно потревожил вас, пригласив сюда. Если вы готовы, начнем испытания.

Мистер Питерс остановился. В комнате царила тишина. Профессора сидели, словно набрав в рот воды. Молчал даже академик Антохин. Рая озабоченно оглянулась на Мистера Питерса: чего, мол, они все молчат?.. Однако, вот встал профессор Терещенко, одновременно снимая с носа свое неизменное пенсне:

— Э… я хотел бы сразу же попросить нашего уважаемого… э… изобретателя доказать нам фактами его… э… утверждение о возможности активного облучения его… э… генератором объектов на расстоянии, а не кассетным способом…

И он сел, задиристо надевая пенсне и победно поглядывая на Мистера Питерса, который хладнокровно спросил его:

— Уважаемый профессор хотел бы увидеть влияние на живые существа, или на какие-то другие объекты?

— Э… как первую попытку, я могу предложить вот что. Я подниму палец, а вы поймаете его вашими лучами… э… с помощью экрана…

Профессор Терещенко, действительно, поднял палец. Он сидел неподвижно — и за стеклянными окошками его пенсне пряталась презрительная улыбка. Это почувствовала даже Рая. Она сжала кулаки: ах, как надо проучить этого профессора!..

Мистер Питерс спокойно включил генератор. Академик Антохин даже приподнялся, увидев фиолетовый цвет света ламп. Вот сорвались первые фиолетовые огненные искры. Вот они поплыли по комнате. Вот воздух наполнился характерным запахом озона. Профессор Терещенко держал приподнятым свой сухой желтый палец. На его лице можно было заметить лишь подчеркнутое равнодушие.

— Уважаемый профессор желает какого именно воздействия? — вежливо спросил Мистер Питерс, возвращая устройство с лампой.

— Какого хотите, э… скажем, наиболее эффективного, — ответил профессор, уже не скрывая презрительной улыбки.

Взгляды аудитории перебегали с генератора на палец профессора Терещенко: что же будет?..

Мистер Питерс покрутил ручки контуров. Он внимательно посмотрел на профессора Терещенко, на остальных:

— Внимание, товарищи! — произнес он.

И почти сразу профессор Терещенко вскрикнул. Порывистым движением он дернул руку вниз, пряча палец и одновременно рассматривая его расширенными глазами. Остальные склонилась над ним. Мистер Питерс повернул устройство в сторону.

— Итак? — спросил он.

Профессор Терещенко молчал, злобно поглядывая на него. Его палец потемнел, вместо желтого он стал коричневый, как будто его чем-то обожгло.

Академик Антохин ответил за профессора Терещенко:

— Я думаю, что мы перейдем к более научным экспериментам, а?.. — спросил он Мистера Питерса.

Тот с готовностью отозвался:

— Я лишь исполнил желание профессора продемонстрировать пример эффективного воздействия моего излучения на расстоянии без кассет.

Тем временем профессор Терещенко закрутил палец носовым платком и теперь сидел совершенно неподвижно, словно невинно обиженный человек. Его рот наглухо закрылся.

— Если позволите, Иван Петрович, — продолжал Мистер Питерс, — я показал бы вполне своеобразное влияние моих лучей теперь уже на расстоянии метров пятнадцати. Конечно, на таком расстоянии лучи уже никого не опалят. Мы просто на некоторое время создадим препятствие для движения на той стороне улицы.

Рая незаметно посмотрела на профессоров: на их лицах застыло удивление. Даже академик Антохин широко открыл глаза.

— Это очень несложный эксперимент. Мои лучи создадут на той стороне улицы мощное электрическое поле, которое будет отталкивать каждого, кто попытается пройти сквозь него, — объяснял дальше Мистер Питерс, — это совсем просто, и мы сделаем это, повторяю, на минутку. Прошу уважаемых гостей к окнам.

Первым поднялся академик Антохин. Он не скрывал своей заинтересованности. Покручивая по старой привычке седую прядь волос на правом виске, академик подошел к окну. За ним следом перешли к окнам и остальные наблюдатели. Рома и Олесь посмотрели на Мистера Питерса: что это за новые фокусы?

По тротуару на той стороне улицы шли люди. Они проходили мимо, они поглядывали на витрины, кое-кто спешил, кто-то шел, рассматривая встречных. Вполне обычная картина.

— Внимание, внимание! — проговорил Мистер Питерс, направляя рефлектор сквозь окно на ту сторону улицы.

Однако, вряд ли стоило призывать зрителей к вниманию — ибо и без того никто не отрывал взглядов от улицы. Как раз напротив окна, на той стороне улицы, висела большая афиша городского театра. Она немного отклеилась, и ее концы свободно качались под дуновением ветра. К афише приближался высокий крепкий мужчина с портфелем в левой руке. Он шел уверенно размашистой походкой, — как ходит уверенный в себе и безусловной необходимости своего существования на свете управделами какого-нибудь треста. Вот он непринужденным движением поднял руку и покрутил ус, увидев в нескольких шагах от себя хорошо одетую гражданку с маленькой собачкой на цепочке. Расстояние между мужчиной с портфелем и гражданкой уменьшалось. Вот их уже отделяла только афиша. Собачка бежала впереди гражданки.

— Внимание! — произнес громко еще раз Мистер Питерс.

И, внезапно, мужчина с портфелем остановился. Он остановился, словно его кто толкнул в грудь. Он отпрянул назад и удивленно посмотрел перед собой. Он ничего не понимал. Кто толкнул его?..

Не менее внезапно остановилась и дама. Ее собачка все еще тянула ее вперед, изо всех сил натягивая тонкую цепочку. Но гражданка словно оперлась грудью на какую-то невидимую преграду. Лицо ее покраснело, рот недоуменно раскрылся. Гражданка испуганно дергала цепочку к себе и махала руками:

— Джимми, назад… Джимми!

Мужчина с портфелем попытался еще раз подойти к гражданке, успокоить ее, помочь ей остановить собаку.


Мужчина с портфелем попытался еще раз подойти к гражданке, успокоить ее, помочь ей остановить собаку.


Он поднял ногу, чтобы сделать шаг вперед и снова отклонился назад.

На лице его отобразилось окончательное недоумение. Непонимающими глазами, беспомощно, вмиг утратив всю свою важность, — мужчина с портфелем смотрел на гражданку, та продолжала топтаться на месте, пытаясь оттянуть назад свою собаку. Возле них остановилось еще несколько людей — удивленных невероятным событием. Уже слышались крики:

— И что это, снится, что ли?

— А вы попробуйте, может, пройдете…

— Какое-то чудо Господне, как будто ангел встал с мечом…

С середины улицы уже приближался милиционер. Он шел уверенной походкой хозяина улицы, которому должны подчиняться все — от пешехода до самого роскошного автомобиля.

Академик Антохин вздохнул:

— Невероятно… электрическое поле такой мощности!

— Как видите, Иван Петрович, — весело отозвался Мистер Питерс, старательно поправляя рефлектор.

Остальные профессора молчала, внимательно глядя в окно.

Милиционер спокойно приблизился к небольшой толпе, откуда доносились возгласы удивления.

— Что случилось, граждане?.. — спросил он вежливым, но ледяным голосом.

— Вот сейчас добавит «разойдитесь», — прошептал Роме Олесь, пряча улыбку.

— Что случилось, граждане? — повторил милиционер. — Ну-ка, прошу, разойдитесь, не мешайте движению.

Рома прыснул смехом, услышав, как исполнилось предсказание Олеся, но сразу же остановился. Потому что на него уставился злобным взглядом сам профессор Терещенко.

— Тише, прошу, — прошипел он, — вы мешаете, товарищ!

А на улице происходило следующее. Мужчина с портфелем стал подробно объяснять милиционеру, что именно случилось, и почему он лишен возможности выполнить распоряжение хозяина улицы и «разойтись»: ведь его путь вдоль улицы почему-то закрыт, так же, как и путь гражданки, которая шла ему навстречу. Гражданка же только кивала головой, подтверждая слова мужчины с портфелем, и тянула к себе собаку, которой, очевидно, очень понравились ступеньки у ног мужчины с портфелем.

Милиционер скептически посмотрел на обоих: он отнюдь не склонен был верить в чудеса. Его зоркий обзор упал на собаку.

— Вот вы говорите, что пройти здесь не можете, — сказал он иронично, — а как же тогда ваша собака прошла?..

Мужчина с портфелем смутился: действительно, объяснение выходило глупым. Собака прошла, а человек не может! Однако, повторять еще раз он не хотел.

— Не знаю, товарищ милиционер, собака действительно прошла. А вот попробуйте вы, — поклонился он.

Именно в этот момент послышался вопль. Это академик Антохин, забыв про осторожность, забыв о излучении, что проходило мимо его головы сквозь окно, подвинулся в окне на середину. И сразу же действие лучей дало себя почувствовать. Прядь, седая прядь волос академика Антохина вдруг почернела. Ухо под ней покраснело — и академик отпрянул назад, на середину лаборатории, держась за обожженную сторону лица.

Мистер Питерс быстро повернул рефлектор слева:

— Иван Петрович, простите…

— Вы не виноваты, товарищ, не виноваты, — бормотал академик, растирая красное ухо, — это я сам, я сам…

А милиционер, тем временем, спокойно пошел вперед. На него остолбенело смотрели и человек с портфелем, и гражданка с собакой, и вся толпа. Потому что милиционер спокойно прошел от мужчины с портфелем до гражданки, повернулся, прошел назад, прочитав еще и текст афиши. А вернувшись, он сказал презрительно:

— Я же просил разойтись, граждане. Совершенно нечего было останавливать движение. Вам пригрезилось. Проходите, проходите!..

Он пошел назад, на середину улицы. Мужчина с портфелем, механически переступая с ноги на ногу, пошел вперед. Гражданка с собакой тоже пошла ему навстречу, беспомощно оглядываясь на странное место тротуара. Понемногу разошлись и все свидетели чудесного события — все, кроме тех, что наблюдали это событие из окон лаборатории института. Эти наблюдатели по-разному реагировали на эксперимент. Академик Антохин потирал руки и повторял:

— Такой мощности, а?.. Такой мощности…

Профессора сдержанно гудели, как смущенные пчелы. Сам Андрей Антонович, знаменитый Андрей Антонович с шваброй в руках, был удивлен крайне. Такого он не видел еще за всю свою жизнь…

Рома наклонился к Олесю и спросил его:

— Слушай, я только вот чего не понимаю…

— Ну?

— Да ты не нукай, ты лучше выслушай. Почему это маленькая собачка на цепочке смогла пробежать зону облучения — и лучи ее не остановили? Вот странно, словно бы она в броне какой-то была…

Олесь пожал плечами:

— Черти ее знают… Я вообще мало сейчас понимаю.

Он не закончил фразы, потому что кто-то ласково взял его за ухо. Олесь порывисто повернулся. Это был академик Антохин. Он улыбался, он слышал диалог между Ромой и Олесем. Рома покраснел:

— Кхе… не совсем понятно, Иван Петрович…

— Это вы просто не додумали, — сказал Антохин, улыбаясь еще веселее. — Видите, совсем необязательно искать для выяснения простых вещей самые сложные мотивы. Собака свободно прошла не потому, что имела какой-то странный панцирь или что-то еще. Она свободно прошла только потому, что очень маленькая и оказалась в тени. Так низко на тротуаре лучи не доставали, их влияние начиналось выше. Вот и все.

И он отошел в сторону, оставив приятелей. Им хорошо видно теперь было его поджаренное ухо и сожженную прядь волос. Кто-то толкнул Рому в сторону.

— Товарищ Рома, — прошептал, старательно выговаривая слова своим беззубым ртом, Андрей Антонович, — товарищ Рома. Как это так получилось, что вы покрасили волосы Ивану Петровичу?

— Спросите, Андрей Антонович, у самого Мистера Питерса, я не знаю, — ответил Рома.

Андрей Антонович недовольно мотнул головой. Он хотел спросить еще что-то, но услышал голос академика Антохина.

А этого было достаточно, чтобы Андрей Антонович замолчал окончательно: разве можно было мешать уважаемому Ивану Петровичу?

Академик Антохин остановился, тем временем, у генератора, любовно погладил его большую медную катушку своими тонкими пальцами, поглядел на слушателей и заговорил:

— Я не считаю нужным проводить дальнейшие эксперименты произвольного типа. Мне кажется, что мы имеем дело с весьма важным явлением. Это явление, по моему мнению, действительно совершит революцию в науке.

Вновь послышался шум: это заворчали профессора, услышав такое категорическое утверждение академика Антохина.

— Да, совершит революцию в науке, — повторил еще громче Иван Петрович. — И не так следует проводить его испытания. Мы не дети, нам не пристало баловаться, останавливая пешеходов или обжигая пальцы уважаемого профессора Терещенко, или… даже мое собственное ухо, — засмеялся академик собственной шутке.

Мистер Питерс почесался. Он хотел напомнить академику Антохину, что профессор Терещенко сам требовал обучения пальца. Что же до ушей Ивана Петровича? А в этом случае был виноват исключительно сам академик, ибо — кто же просил его лезть под лучи?.. Однако, объяснять все это не было времени, потому что Иван Петрович уже говорил дальше:

— Я хочу еще раз напомнить вам, что ультракороткие волны, в частности, такой чрезвычайно высокой частоты, какую нам продемонстрировали здесь, — почти совсем неизученное явление. Наука до сих пор успела поднять лишь краешек завесы, которая покрывает тайной эту чрезвычайно интересную и важную область электротехники. Что мы знаем об ультракоротких волнах вообще?.. Чрезвычайно мало. Напомню вам.

Академик Антохин оперся поудобнее о генератор. Рома прошептал Олесю:

— Ну, держись, академик поговорить хочет…

— Тише, тише, — откликнулся Олесь, — погоди, он слышит все равно, как микрофон, молчи…

Действительно, Иван Петрович посмотрел на Олеся и Рому. Рома почувствовал, как бешено застучало его сердце. Но академик не сказал ничего. Он погладил себя по седым прядям и продолжал:

— Ну, о значении ультракоротких волн для связи я ничего не скажу вам, ибо вы все хорошо знаете это. О том, что именно ультракороткие волны словно предназначены природой для телевидения — так же говорить не буду. Подчеркну лишь, что, по моему мнению, только ультракороткие волны решат окончательно проблему телевидения — так же, как и проблему тесноты «жилплощади» в эфире для общего радиовещания. Однако — все это вполне понятно.

Я хочу остановить ваше внимание на другом, а именно на биологическом влиянии ультракоротких волн. На влиянии ультракоротких волн на живых существ…

Невольно академик Антохин почесал обожженное ухо. Он посмотрел в сторону и увидел, как профессор Терещенко растирает себе палец. Академик весело усмехнулся:

— Кое-кто из присутствующих (в том числе и я лично) уже имел возможность убедиться на собственном опыте, как эффективно воздействуют ультракороткие волны на части их организма… Мое, скажем, ухо, так же, как и палец моего коллеги, профессора Терещенко, — наглядные доказательства такого эффективного воздействия на коротком расстоянии. Однако (и это очень важно) — мы и до сих пор еще не знаем, как следует, механизма и окончательных последствий такого влияния. Простите, не только такого, но и того влияния, которое давали до сих пор старые, известные, маломощные генераторы. Является ли это тепловое явление, так сказать, механическим?.. Или к нему примешиваются другие принципиально виды влияний и действий?.. Этого мы еще не знаем. Не знаем мы также и того, какими путями пойдет развитие живого существа под регулярным воздействием ультракоротких волн — в частности, этих, невероятно, я бы сказал, коротких…

Иван Петрович вновь улыбнулся.

— Чтобы не задерживать вашего внимания, товарищи, перейду сразу же к моим выводам. Я считаю нужным организовать широкие исследования над живыми животными, мы будем облучать их с помощью этого нового генератора. Конечно, это отнюдь не исключает возможности проводить и другие опыты; однако, на первое место мы поставим облучение живых существ и зерна. Для этого я, от имени института приглашаю всю бригаду наших молодых научных работников…

Академик Антохин сделал небольшую многозначительную паузу, оглядывая присутствующих.

— Да, бригаду наших молодых научных работников, — переехать для опытов, вместе с этим замечательным генератором, в наш институтский совхоз «Победа». Там уже есть неплохая лаборатория, и там к их услугам будут: большой крольчатник, большая молочная ферма, развернутое птицеводческое хозяйство, большое количество зерна. Кстати, мы уже решили следующую посевную кампанию в нашем совхозе провести исключительно облученным зерном. Итак, прежде всего, надо будет облучить зерно, чтобы помочь совхозу выполнить программу посевных работ. Что скажете, наши молодые друзья?

Мистер Питерс посмотрел своих товарищей. Рая смотрела на него с готовностью, Рома сиял от радости. Даже Олесь улыбался: такой простор для опытов!

— Уважаемый Иван Петрович, ваше предложение… — начал Мистер Питерс, но сразу же бросил торжественный тон. — Да конечно, мы только рады такой замечательной мысли. Хоть завтра поедем. Правда, а, ребята?..

— Едем! — единодушно откликнулись все.

— Очень рад, очень, — ответил академик Антохин, — вижу, что мы уже обо всем условились. А теперь я пойду, с вашего позволения, все же смажу свое ухо вазелином. Советую сделать это же и профессору с его пальцем, — он поклонился профессору Терещенко.

А когда академик Антохин уже совсем выходил из комнаты, к нему, вопреки всем институтским традициям, подошел Андрей Антонович. Он приблизился к академику и остановился, цепко держа свою неизменную швабру. Академик посмотрел на сторожа:

— Что такое, Андрей Антонович? — спросил он удивленно. — Что случилось?..

Андрей Антонович с мольбой посмотрел на академика:

— Я, Иван Петрович, с просьбой к вам… большую просьбу имею.

— Прошу, прошу, Андрей Антонович. Что такое?

— Вот, ребята в совхоз поедут, работать…

— Ну?

— Так вот и я с ними хочу поехать… в отпуск, или как там…

Академик удивленно посматривал на сторожа:

— Зачем, Андрей Антонович? Не лучше ли вам куда-нибудь в дом отдыха?.. Ну, например, мы вас можем на курорт отправить… в Крым…

Андрей Антонович решительно покрутил головой:

— Нет, Иван Петрович. Такая у меня к вам просьба… позвольте с ребятами. Дело там у меня есть одно…

— Какое?

Но Андрей Антонович уже замолчал. Такая длинная беседа была для него слишком непривычной и тяжелой. Академик взглянул на него еще раз и махнул рукой:

— Ладно, езжайте в совхоз, Андрей Антонович!


Загрузка...