Чудо-камень

Сорок сорок

Неугомонный Азат больше всего любит самостоятельность. Все сам, своими руками. И все его радует, всем он доволен. Его заразительный смех, шутка, а не то и острое словцо вызывают улыбку, заражают весельем.

Сегодня его очередь поить и кормить лагерь юных туристов. Альда пойдет в лесной кордон за молоком. Каша будет что надо. А Азат должен наловить рыбы и приготовить уху. Есть неподалеку озеро, и лесник сказал, там уйма окуня. Только сумей выловить. Он и подсказал, как взять его. Ясно, дел невпроворот. Все надо успеть, со всем справиться. Азат суетился, торопил Альду, погонял ее на каждом шагу.

Ребятам что — ходи и ищи себе камни. А тут забот и забот. Первое дело — рыба. Оставив Альду в лагере, Азат собрал удочки, приманку и подался к небольшому озеру.

Отвязав узкую лодчонку, привязанную к стволу ели, решительно оттолкнулся от берега. Главное — поймать первого окуня. А там он знает, как справиться с делом. Немного отплыв, он закинул удочки. Тишь непостижимая. Вода, как стекло. Ни рябинки. Чистая, зеленоватая. Вокруг озера густой лес. И тоже не шелохнется. И горы. Они и в воде такие же неподвижные, как и за лесом. Воздух пряный-пряный. Будто смешан со свежей сочной травой. Не надышишься.

Только не до красот сейчас. Ими можно упиваться на каждом шагу. И не до воздуха. Подумаешь, воздух! Он всюду тут густой, сочный, хоть пей, как воду. А в горах, если повыше, просто хмель, аж голова кругом. Беда: не клюет окунь. Отплыл еще подальше. Снова закинул удочки. Напряженно глядел на поплавки. Как сонные. Ну и ну. Будет тут уха. Еще и еще перебрался с места на место, и опять тишь и гладь. Да есть ли тут рыба?

На беду лодка оказалась дырявой. Чуть осела в воду и сразу засочилась. А вычерпать нечем. Сдуру не захватил с собой черпак. Да ладно, течет пока несильно. Жаль, не клюет. Сколько можно сидеть. Поплавки по-прежнему мертвые. Заснуть можно.

Наконец, все же клюнуло. Азат встрепенулся, припустил конец удилища, дал окуню (он не сомневался, это окунь) повести за собой лесу. Затем косо подсек и рванул удочку. Ого! Большущий окунь выскочил из воды и засеребрил в воздухе. Здорово получилось!

Теперь надо искать окуневую стайку, как наставлял лесник. Окунь — рыба общинная и редко бродит в одиночку. Найди стайку — тогда лови сколько хочешь. Взял нитку метра два длиною. Один конец прикрепил к запасенному гусиному перу; а другой — к хвосту окуня. И пустил его в озеро. Пусть плывет к своим. Белое перо медленно заскользило по глади озера. Потом остановилось. Задрожало на месте. Крутится вокруг да около. Опять заскользило вдоль берега. Наконец остановилось. В погоне за ним пришлось отплыть метров сто. Дались они трудно. Весло одно, и то плохонькое. Неужели под его лодкой днюют окуни? Закинул удочки и радостно заулыбался. Сразу клюнуло. Не успел вытащить одну, как клюнуло на второй, на третьей. Одновременно. Нет, такого клева Азат еще не видел. Он тащил окуня за окунем и за какой-нибудь час с небольшим его мешок кишел живой рыбой. Вот это уха! Ребята пальчики оближут.

Половил бы еще, да лодка полна воды. Пригоршнями ее не вычерпаешь. А осела под тяжестью — стала сочиться еще больше. Да так, что вот-вот ее всю зальет водой. Знать, поверху рассохлась сильнее. Нужно скорее к берегу. Только поздно уже. Лодку заливало. Весел она не слушается. Промерил глубину — ого-го! Дна веслом не нащупаешь.

Лодку вдруг захлестнуло, и она стала тонуть. Бросив удочки, Азат схватил лишь мешок с рыбой. Не упустить бы! Держаться на воде трудно. Выбиваясь из сил, поплыл к берегу. На худой конец бросит и рыбу. Плавает он хорошо. К счастью, скоро нащупал ногами и дно, вязкое, илистое. Выбрался все же. И рыбу сберег.

Оставив ее на берегу, поплыл за удочками. Не бросать же их. Лодка перевернулась и всплыла вверх дном. Кое-как дотолкал ее до берега. Собрал и удочки.

Возвратился он возбужденным: все-таки удача!

У Альды пылал большой костер, заготовлена вода, продукты. Горшок с медом она поставила в холодную воду. Лучше застынет и пусть будет погуще. Осталось сходить за молоком.

Азату она обрадовалась: одной скучновато.

— Ой, сколько рыбы! — радовалась она, перебирая в руках красноперых окуней. — Правда, сам поймал? А может, лесник?

Азат разобиделся. Лесник! Сам, своими руками. Дай ему время — он закормит ребят рыбой.

— А чего ты мокрый?

— Лодка тонула, — отмахнулся Азат, не объясняя подробностей, — вот и вымок.

— Ладно, ты чисть ее, а я схожу к леснику за молоком, — сказала Альда. — А приду — станем варить уху.

Азат охотно взялся за рыбу. Еще живые окуни выскальзывали из рук, царапали пальцы. Он сноровисто чистил одного за другим, и скоро с полведра очищенной рыбы было готово. Варить уху недолго. И чтобы окунь не разварился, нужно не спешить.

Приладив ведерко с водой на костер, он начистил и картофеля. Положил в воду соли, луку с перцем, лаврового листа. Пусть пока закипит. А рыбу и картофель он опустит, как станут подходить ребята. Уха поспеет быстро.

Поставил ведро с рыбой в тени и прилег на траву. Небо над ним такое высокое и такое чистое, что слепило глаза. Он то закрывал их, то открывал снова. Хорошо!

Все видишь сам, все делаешь сам. Сам, сам, сам… Ласково пригревало солнце. Пьянил пряный воздух. Усталость смежала веки. Одолевала дремота. И уже сквозь сон в сознание проник сорочий стрекот. Сначала резкий, едва различимый, затем все сильнее и сильнее. Откуда тут столько сорок? Взглянуть бы на них, что они сорочат без умолку? Но веки вовсе отяжелели, не открывались. Им овладела сладостная истома, и не хотелось шевельнуться. Откуда он, этот сорочий стрекот?..

— Ух, насилу донесла! — расслышал он голос Альды и с удивлением протер глаза. Выходит, уснул, и снились ему сороки.

— Ты чего сорок собрал? — удивилась Альда.

Он поглядел вокруг и сам изумился. На деревьях вокруг тьма-тьмущая сорок.

Ого, сорок-сорок! Сорок сорок! Откуда они налетели? Потому, видать, и снился ему сорочий стрекот.

— Вычистил рыбу?

— Вон она, в ведре.

— Видишь, наши идут, — указала Альда на гору, где виднелась цепочка ребят, спускавшихся по дальнему склону. — Давай варить. Сбегай к ручью за «жидким льдом». Я сейчас высвобожу тебе ведро. Слушай, а где рыба? Ты что, начал варить уже? Разварится.

— Да нет же, в ведре.

— Тут ее нет.

Ведро было пусто. Азат огляделся вокруг. Сороки! Они растаскали рыбу! Вот-те и уха!

— Эх ты, засоня! — возмутилась Альда. — Что теперь делать?

Уцелели лишь три рыбины, видимо, выроненные сороками. А какая уха из трех окуней?

— Ладно, будет все же уха. Какая ни уха, а уха. Давай-ка сюда тарань!

— Ты что надумал?

— Давай скорее! Что за уха из одного окуня. Приготовим ассорти.

Он быстро очистил несколько рыбин тарани, добавил их к трем окуням и все опустил в кипящую воду…

Когда ребята заявились на бивак, уха-ассорти еще кипела.

В лагере несколько минут стоял шум и гвалт. Показывали друг другу новые камни, спорили, пересказывали приключения в горах. Радовались скорому обеду. Все проголодались изрядно. Дивились, как ловко Азат наловил окуней. На ужин ему тоже заказывали уху. Не то уйдут на новое место, и прощай свежая рыба…

Обедать расселись на лужайке. Уха дразнила аппетит, и ребята постукивали ложками по кружкам. Тарелок не было, и обедали из кружек.

— Такой ухи вы еще не едали! — дразнил Азат.

Альда не находила себе места, стыдилась глядеть ребятам в глаза. Что сейчас будет?

Сначала Азат налил Платону Ильичу. Затем Биктимеру. Им попали свежие окуни. Затем Азат выждал. Как уха? Если хороша — тогда и другим. А нет — ухи никому не будет.

— Уха отменная! — ободрил Платон Ильич. — Лишь с пересолом.

Похвалил уху и Биктимер.

— Тогда даю всем, пожалуйста! — развеселился Азат. — Давай, Юра, налью. Хоть знаю, тебе не угодишь, сейчас же начнешь корить.

— Ладно, давай, — нетерпеливо торопил Юрка. — Кому не понравится уха из окуней!

Азат налил ему кружку и положил в нее тарань.

— Что-то больно соленая ваша уха? — поморщился Юрка. А попробовал рыбину завопил: — Это же обман! Не окуней ловил он, а тарань из мешка.

— Ох, и притвора ты! — рассердился Биктимер. — Окуня с таранью спутал.

— У меня тоже тарань! — воскликнул Петька.

Теперь уже нечего было скрывать, и Азат повинился. Не оставлять же ребят без ухи! Вот и пришлось пустить в ход тарань. Зато ассорти!

— А окуни, были ли окуни?

— Говорю же, сороки! Чуть вздремнул, а тут сорок сорок! Незачем горевать, будет уха к ужину. Тут уйма окуня.

Юрка не верил, что были окуни. Поймал двух-трех, а ведра не было, и сорок не было. Все выдумка. Нет, Альда сама видела. Были окуни, честное слово, были. Но сороки разлетелись. Лишь несколько еще сорочили изредка на ветвях елей и пихт, и их не спросишь.

Все же уха из тарани пришлась по вкусу. Съели ее с удовольствием, хоть и казалась она довольно солоноватой.

Так закончился этот незадачливый обед.

— А мед у тебя сороки не съели! — съехидничал Юрка.

— Сороки не медведи, что им мед. Вон он, в холодной воде у ручья.

Мед был на месте, и все успокоились.

Час отдыха был тих и безмятежен. Ребята разлеглись на мягкой густой траве и забылись в сладком сне. А Альде и Азату не до сна. Нужно готовить ужин. Азат все же решил удивить ребят ухой и собрался на озеро. Взял мешок, удочки и тронулся было в путь, как его окликнул Юрка:

— Ты куда, рыбачить?

— Угу, — буркнул Азат.

— Пойдем вместе, только без обману. Если нет окуня, не пойду.

— Идем, сам увидишь.

На озере все стало по-другому. Легкий ветерок зарябил воду, и в ней уже не разглядеть ни гор в бездонной глубине, ни даже елей под самым берегом. Рябь озера искрится и серебрится и кажется непроницаемой. Воздух горячий, лучи солнца припекают изо всех сил. Легко оттолкнулись от берега, и Азат направил лодку к месту, где ловил окуней. Лодка забухла и подтекала меньше. Да теперь их двое, и есть черпак отчерпывать воду.

— Вот тут подсекал их, — сказал он Юрке. — Тут и оставил меченого окуня с гусиным пером на нитке. Если найдем, лафа.

Юрка недоверчиво оглядел воду:

— Где он, твой белоперый?..

— Не найдем — еще поймаем. Долго его оперить!

Пера нигде не было, и Юрка иронизировал.

— Пропал твой меченый.

— Ладно, будем ловить, где давеча брал их. Авось повезет…

Но сколько ни закидывали они удочки, клева не было. Поплавки мерно покачивались на серебристой ряби озера и равнодушно глядели на ребят. Азат занервничал. В чем дело? Куда ушла рыба? Хоть бы одного, самого ледащего выловить. Он бы привел их к стайке.

— А по-моему, тут и не было рыбы, — отрезал Юрка. — Тебе, наверно, лесник дал ту тройку окуней, а ты и нафантазировал: озеро, перо, окуни! Я же, простофиля, еще поверил…

— Знаешь, помолчи лучше, маловер несчастный. Говорю, была рыба.

— Фантазер ты…

— А знаешь, все от солнца зависит. Сам читал. И саранча, и грипп, и чума. Активно солнце — одно, а тишь на нем — совсем другое. Даже сельдь косяками ходит по солнцу. Может, и окунь тоже.

— Ох и фантазер!..

Возвратились они ни с чем. Обескураженный Азат принялся за ужин. Юрка присел рядом и все подтрунивал над товарищем.

Гроза на Иремеле

На карте Иремель с ноготок. А тут его не объять и взглядом. Громада! Камни и болота, кручи и пропасти, тайга и тундра — все одновременно. Даже времена года: весна, лето, осень, зима. Друг над другом. Правда, зима лишь в расщелинах, где чудом сохранился снег. Одним словом, гляди и дивись.

На вершину поднимались цепочкой. Утро выдалось ветреным, и Альде стало зябко. Глуше запахнула ворот, рассучила рукава. С завистью взглянула на Грека. Весь нараспашку. Что ему жара, что холод: закалка что надо.

Передохнуть остановились у серебристого ручейка. Бежит себе, прыгая с камешка на камешек, и с утра до ночи что-то лопочет по-своему. Ему тоже ни жарко ни холодно. Привык ко всему.

Платон Ильич поглядел на небо, на горы, на деревья и сказал, быть сегодня дождю. Возможно, с грозою. Альда невольно вздернула плечи. Какой дождь, откуда? Над головой ни облачка. Правда, небо белесое, холодное. Не лучится, как вчера. И сизая дымка стала гуще, синее. Деревья тоже вроде беспокойнее. Листва их шелестит настороженно, тревожно. Неужели этого достаточно, чтобы быть дождю? Да еще с грозою? А грозы тут гремучие, на все горы грохочут, и с ними не шути.

Снова тронулись в путь. Петька разболтался — не остановишь. Жужжит, как оса над ухом. Никак не сосредоточишься. А нужно глядеть и глядеть. Как иначе вести дневник.

Склоны гор становятся круче. В девственном лесу ель, пихта, черная береза. Уже встречаются зеленые мхи, бурые лишайники. Выше тысячи метров лес постепенно редеет и мельчает, все чаще каменные россыпи, горцовые поляны. Трава здесь выше ребячьих голов. Легко растеряться. На полянах больше всего заметен горец, он весь в цвету, и, кажется, будто только-только выпал белый снег. Полно тут и чемерицы, и раковой шейки, и хвоща с валерианой.

Местами нагорье изрезано сетью мелких и узких рытвин. Они образованы ручьями, сбегающими в болото с торфяными буграми. Сфагновые мхи с осокой затягивают водную гладь мочажин между буграми и берегом «котлин», как зовут здесь крошечные озерца, Много морошки и голубики.

У высоченных лиственниц вершины срезаны, сломаны молнией. Альда увидела их и снова взглянула на небо. На нем ни тучки. Лишь бы не было грозы. Она и внизу боится молний, а здесь, на такой высоте, они еще страшнее.

Чем выше, тем более низким и редким становится уже замшелый лес. С елей обильно свисает лишайник. Многие деревья похожи на скелеты без коры, отбеленные дождем, снегом и ветром. Местами у елей сбежистый, сильно утолщенный книзу ствол.

В стланике или в еловом мелколесье травы исчезают и сменяются мхом. Он застилает землю сплошным ковром до десяти сантиметров толщиною. Это кукушкин лен. Взлобочки и гривки покрыты лишайником — ягелем с овсяницей и брусникой. Местами в изобилии стелющийся можжевельник желто-зеленой окраски.

Все тут необычно, все привлекает глаз, обо всем хочется говорить. На привалах Грек рассказывает что-то новое и интересное. Вот и сейчас он говорит о лишайниках. Это симбиоз гриба и одноклеточных зеленых водорослей. Они очень устойчивы. Легко переносят холод. Азот усваивают из воздуха, из него же поглощают и воду. В сухое время листовые лишайники пересыхают и крошатся. А пройдет дождь — оживают снова. Живут они дольше человека, лет до ста.

Азат расспрашивает про зверя. Оказывается, есть тут и волк, и рысь, и медведь. Изредка можно встретить горностая, еще реже колонка. Водится и дикая коза, и лось. Лоси любят осину, а также и рябину, и ее ягоды.

— А вы били лося, медведя? — не утерпел Азат. — Охотились на рысь?

Нет, Платон Ильич не охотился. Вот догонит их белорецкий медвежатник — тот расскажет. Он на редкого зверя не охотился.

Выбравшись на неширокую слань, туристы решили передохнуть. По краям ели, сибирские пихты. Альда облюбовала плоский камень, обросший мхом. Дернина кукушкина льна плотно облегает поверхность породы и стелется зеленым бархатом. Готовая кровать. Альда с удовольствием легла на спину и раскинула руки. Удивительно хорошо.

— Так нельзя, а вдруг змеи? — подбежал к ней Петька и стащил ее с камня.

Альда рассердилась. Откуда они? Мох такой гладкий, чистый. Змеи, скорее, в камнях. Петька упорствовал. Нет, лучше проверить. Он достал нож и распорол дернину, схватил за край и снял ее, как коврик.

— Ой! — вскрикнула Альда. — Змея!

Черная гадюка размоталась из клубка и метнулась с камня. Азат бросился на нее с палкой в руке и сильными ударами оглушил змею. Ребята затоптали ее ногами.

Все еще испуганная Альда не могла придти в себя, А вдруг бы ужалила?! Порывисто, признательно сжала Петьке руку. Если б не он…

Разговор о змеях невольно затянулся. Каждый ввернул историйку о слышанном и пережитом. Биктимер не преминул рассказать про анаконду. Семиметровая змея-удав из рек Южной Америки ему казалась самой значительной.

Только тронулись в путь, как всех стал душить отвратительный запах. Хоть нос зажимай. Оказывается, лосиная туша. Подлое дело браконьера. Видно, еще зимой он поставил у водопоя капкан из толстой проволоки. Лось и угодил в ловушку, а взять его почему-то не сумели. Туша и разложилась, отравляя теперь воздух зловонием.

— В капкан бы того браконьера! — рассердился даже молчаливый Биктимер. — Загубить такого зверя!

С приближением, к седловине Иремеля снова началась горная тундра, то желтовато-бурая, то буровато-зеленая.

Вот и Кабан — главная вершина Иремеля. Подъем трудный, небезопасный. Всюду осыпи каменных глыб из белого, розоватого или серого кварцита.

Азат первым вырвался на вершину, за ним Альда с Петькой, и пока поднимались остальные, они залюбовались горным ландшафтом.

Поверхность самой вершины — довольно ровная каменистая тундра. Лишь с одной ее стороны возвышается целая стена острых серых останцев. Среди камней ютятся седые и буро-зеленые мхи, низкорослые травы с крохотными цветочками. Оголенные участки усеяны глыбами кварцевых песчаников, нагромождением каменных глыб. Есть тут и осоки, и анемоны, очень немного овсяницы.

А вокруг Кабана — горы поменьше, пасынки Иремеля.

— Вон Уралтау! — показал Платон Ильич.

Взор невольно скользит по его вершинам далеко на север, где в синей дымке видны Уреньга, Большой Таганай. Небо ясное, чистое. Лишь оттуда, с Таганая, наползает сизая туча. Будто плывет озеро. Альда увидела и вся съежилась. Неужели прав Грек и будет гроза?

Ветер сквозной, пронизывающий до костей. Все запахнулись, туго застегнули воротники. Холодно, а хорошо!

Азат много фотографировал ребят на фоне дальних горных хребтов. Альда заносила записи в дневник. Ребята собирали образцы горных пород и местной флоры. Времени зря не тратилось.

Биктимер разыскал мешок — диковинную почту Иремеля. Туристы со всех концов страны оставляют в нем письма. Читали их с интересом. Среди писем нашли и Сенькино письмо.

Альда читала и дивилась. Написано два года назад. Ее тогда не было тут. Сенька просил туристов: найдут нефрит — пусть обязательно сообщат их школе. Однако никто нефрита еще не нашел. Ребята тоже сообща сочинили письмо и вложили его в горный «почтовый ящик».

К вышке на вершине Азат прикрепил флаг своей школы, вокруг сделалось еще солнечнее, праздничнее.

Однако лица ребят вдруг померкли, потускнели. По надписи, оставленной тут на камне, они узнали о гибели в грозу двух братьев. Громы и молнии здесь особенно опасны и грозны, и, кто их видел, запомнит на всю жизнь. Недаром о грозах на Иремеле сложено столько легенд.

А сегодня, как нарочно, такой сильный ветер, с Таганая надвигается подозрительная хмарь. Что если разразится гроза? Платон Ильич с опаской поглядывал на север. Ребята были более беспечны. Не бежать же отсюда!

Ветер все же быстро пригнал сизую тучу с севера, и вокруг сразу потемнело. Горы как бы поблекли, ощетинились. Сильнее закачались внизу деревья. Туча заблистала молниями.

Туристы заспешили в укрытие. Платон Ильич уже заранее высмотрел его, когда они поднимались на Кабан. Есть неподалеку внизу груда останцев и среди них огромный висячий камень. Там легче переждать нагрянувшую грозу.

Ребята настороженно, недружелюбно поглядывали на тучу, надвигавшуюся на Иремель. Лучше бы ее не было. Вымочит изрядно. Нагремит, нагрохочет, насверкает молниями. Хочешь не хочешь, а подрожишь. И как ни храбрились ребята, было не до шуток: придется с глазу на глаз встретиться с этой тучей, начиненной громами и молниями.

Альда испуганно глядела из-под висячего камня. Трахнет сюда молния, и конец всем сразу. А не то покатится сверху каменный дождь. Только берегись! Со стихией тут не шути.

Наконец гроза нависла над самой головой. Ветер засвистел грозно и свирепо, и сразу хлынул ливень. Сильный-сильный. Сверху загудели ручьи. Нет, бешеные реки. Они тащили за собой камни. Вот он — настоящий каменный дождь! Многие из камней катились стремительно, хлестко сшибались друг с другом и неслись вниз, сметая любое препятствие. Где тут вырасти дереву. Выживают лишь немногие кустарники да низкорослые узловатые деревца, цепко укоренившиеся в каменной породе. Грозно и раскатисто гремел гром. Здесь он трескучий, надрывно гремучий. А молнии то зигзагом, то стрелой впивались в горные громады.

Чтобы дерзать!

Тайна всегда мучительна, а Альду тяготит какая-то нелепая тайна.

Все дело в Петьке. Ни с того ни с сего вдруг стих, присмирел и как тень ходит за ней. Все пристает с дружбой. Возьми, дескать, на буксир. Долго тащить его не придется, и с нею, с Альдой, он и Сеньку заткнет за пояс. Где ему сравняться с Сенькой! А какая с ним, с Петькой, дружба? И зачем он ей, такой озорник и вздорный мальчишка. Одним словом, ничего не обещала. Тогда Петька выкинул другое коленце. Вчера, после грозы, он ни на шаг не отходил от Альды. А потом вдруг шепотом сказал ей на ухо, что знает такое, о чем никому, кроме нее, никогда не скажет. А если и скажет, то не теперь, а позже. Не хочет ее расстраивать и таиться тоже не хочет. Что же такое он скрывает? Видать, набедокурил: признаться боится и молчать не может. Как же выпытать у него тайну? Уверял, дай срок — сам скажет.

Как ни тяготит Альду его тайна, с Петькой ей скучно, и, пока нет Сеньки, ее больше тянет к Биктимеру с Азатом. С ними, по крайней мере, есть о чем поговорить.

Как и Сенька, Биктимер начитан, по-своему деятелен. У обоих немало общего, хотя они и не похожи друг на друга. Сенька порывист, порою смешлив. Биктимер сдержан, серьезен, больше склонен к спокойному разговору. Сенька умет набедокурить, выкинуть коленце, способен совершить и необдуманный поступок, в котором потом раскается и осудит его сам, ибо здравого смысла и разумения он не лишен. Его друг не терпит озорства и балагурства. Тут они — прямая противоположность. Не беда. Зато ценят друг друга. Больше того, все хорошее у одного так и течет к другому. Незаметно, ненавязчиво, как река в реку.

Сегодня Альда проснулась рано, на восходе солнца, и первой выскочила из палатки. Умывшись у ручья ключевой водой, сделала зарядку и, присев на серый замшелый валун, загляделась на горы.

Следом за ней к ручью прибежал и Азат. Скинув майку, до пояса окатил себя холодной водой. Тоже сделал гимнастику. Только в более быстром темпе.

Сели рядом, помолчали. К ним тут же присоединился и Биктимер.

— Сколько тут добра! — глядя на горы, первой заговорила Альда. — И знаете, ребята, о чем думаю? Нет, помолчите, сама скажу. Ленив еще человек.

— Ленив — не то слово, — возразил Биктимер.

— Пусть не ленив, а может и должен делать вдвое, втрое, впятеро больше того, что есть. Столько добра лежит без дела!

— Кругом же города, заводы, карьеры, прииски, — сказал Азат.

— И все же я согласен с нею, — поддержал Альду Биктимер. — Можно и нужно больше делать! Поглядишь, сколько тут всего, и не хочется ерундой заниматься. А мы столько сил, времени тратим попусту.

— Что ты имеешь в виду? — попытался уточнить Азат.

— Баловство, пустые забавы, просто ничегонеделание. По-моему, и в школе можно быстрее и лучше учиться. Работать, дерзать! Я много читал про жизнь великих людей. Вот жили! У них все кипело. Искали, открывали, добивались. Эварист Галуа, например, умер двадцати одного года и остался одним из крупнейших математиков мира. Хочется тоже что-то сделать такое, чтобы и о тебе говорили с гордостью. «Вот он какой! Этот может!» И хочется все больше и лучше делать!

— Все верно, и спорить тут нечего, — согласился Азат. — И сам так думаю. А забудусь — опять озорую, опять время гроблю. Зазря. Как от этого избавиться? А?

— Воевать с самим собой. Говорят, самое трудное в жизни — победить самого себя! — напомнил Биктимер.

— Читал, понимаю, признаю. А попробуй одолей! Не так просто. Ты пробовал?

— Я давно тренируюсь управлять самим собой, воюю со своими слабостями. Хочется на улицу, душа зудит — вырваться бы! А беру учебник или книгу читаю. Пересиливаю себя. Сначала томит, тоска гложет. В кино бы, на велосипед! А сижу. Потом же самому хорошо. Все-таки я сильнее. Могу собой командовать.

— А по-моему, это не человек, если собой не командует, — сказала Альда. — Правда?

Все трое встали и пошли вверх по склону. У палатки зашумели ребята. Подъем. Мелкий кустарник сменился пихтами. До чего же тут чист и свеж воздух. Ни шума, ни шелеста. Лишь журчит, булькая, ручей. Мохнатые ветви пихт склонились над ними. Живая вода. Вот и чистинка. Дальше источник; На середине вода темно-синяя, непроглядная, а по краям светлая, прозрачная, как чистейшее стекло. Видно, как, поднимая хороводы золотистых песчинок, из-под земли бьют ключи-живуны. А из родничка начинается серебристый бегучий ручеек. Чудо природы! Можно часами стоять и любоваться хрусталем такой воды или, припав на колено, пить ее с ладони, когда у тебя немеют и пальцы, и зубы.

Попили. Подышали. Полюбовались. И снова побрели на бивак. Молча, не спеша. А душа почему-то полнилась чем-то чудесным, хорошим-хорошим и сильным!