Чудо с ушами, или Успокоительное для дракона

Глава 23. Перстень.

День тринадцатый

Я в шоке смотрела на ту, которая сделала всё, чтобы убить ребёнка, не сделавшего ей ничего плохого. Улыбалась ему, даже принимала участие в играх мальчиков – и спокойно обрекла Эйдера на страшную смерть.

– Пумела, – выдохнула я, не в силах осознать, что это сделала та, с которой я довольно много общалась в эти дни.

И пусть подругами мы не стали – как и с другими горничными, в общем-то, – но улыбались друг другу, кивали при встрече, сидели за одним столом, перебрасывались фразами, когда ей поручили присматривать за Брандом во время болезни его няни.

Девушка огляделась совершенно дикими глазами и рванула к окну. Зачем – непонятно, её перехватили двое в форме, не дав и пары шагов сделать. Она задёргалась в их руках, но поняв всю безнадёжность попыток убежать, обмякла.

– Остальные свободны, – жёстко сказал герцог, и слуг как ураганом вымело из комнаты, чуть в дверях не застряли.

И даже из любопытства не попытались оглянуться, подсмотреть, узнать, что же и почему случилось. Судя по топоту за захлопнувшейся дверью, натерпевшиеся страху слуги стремились оказаться как можно дальше отсюда.

А мы остались. Герцог со мной на плече – ох, сейчас точно моя ящерка пригодится, лицо у него уже не ледяное, того и гляди в человечьем виде начнёт огонь изрыгать, – вишнёвый, десять следователей и Пумела, которую явно еле ноги держали, и не удерживай её двое мужчин, рухнула бы на пол.

Лорд Корбед подошёл к горничной, поднял ей лицо, жёстко удерживая за подбородок, и заглянул в глаза.

– Зачем? – всё, что спросил.

Та полыхнула в ответ злобным взглядом и выплюнула:

– Ненавижу!

Её лицо действительно исказила искренняя ненависть, я узнать не могла старательную и услужливую горничную. Хорошо же она играла свою роль.

– Меня ненавидишь, – кивнул дракон. – Ребёнка за что?

– Чтобы больнее! – выкрикнула девушка. – Крылатый наследник – это же всё, что вам, драконам, нужно. Остальных можно из своей жизни выкинуть, как шелудивых беспородных щенков!

– Выкинуть? – герцог вдруг перестал выпускать огонь ноздрями, образно, конечно, и его лицо вновь стало непроницаемым. – Я никогда не бросаю своих детей. Никогда. И ты, в любом случае, не можешь быть моей дочерью – цвет глаз не тот.

И до меня вдруг дошло, что не просто так у нас с герцогом одинаковый цвет глаз – чёрный настолько, что радужка сливается со зрачком. И поначалу его взгляд меня не пугал лишь потому, что точно такой же я постоянно видела в зеркале. Но если вспомнить, то и Эйдер с Брандероном черноглазые, и старшие сыновья герцога тоже – просто это так не бросалось в глаза, поскольку их взгляды были гораздо мягче отцовского.

И если вспомнить знакомых мне драконов – я, конечно, не присматривалась, но глаза у них были точно тёмные. Я обернулась, чтобы посмотреть на вишнёвого, который стоял буквально в шаге от нас – то же самое.

Знай я это раньше, может, и задумалась бы. Хотя вряд ли – драконы ведь не только магию своим потомкам передавали, но и цвет глаз, который мог вынырнуть потом и через двадцать поколений. И чёрные глаза вовсе не были редкостью, и совсем не означали, что отец именно дракон.

А вот серые, как у Пумелы, ясно показывали – она точно человек. И если и есть у неё в роду дракон – как и у многих обитателей Верилии за тысячи-то лет, – то уж точно не отец.

– Она в любом случае не может быть дочерью дракона, независимо от цвета глаз, – негромко сказал вишнёвый. – У нас не бывает дочерей.

Мы с лордом Корбедом переглянулись и без слов решили не объяснять маркизу его ошибку. Не то место, не то время, да и саму эту новость мы решили пока приберечь.

– И кого же, по твоему мнению, я бросил? – поинтересовался дракон ровным голосом, от которого у всех присутствующих мурашки по коже побежали – ну, кроме меня, но если бы я была не я, тоже бы содрогнулась. – Твоего брата? Или, может быть, парня? Кто наплёл тебе подобную ложь.

– Это не ложь! Сыновей, может, и не бросаете, а на остальных потомков плевать! Пусть хоть сдохнут в нищете – даже не почешетесь!

Лорд Корбед замер. Внимательнее вгляделся в лицо горничной, видимо, ничего в нём не увидел, никакой подсказки. А я вспомнила его слова о том, что сыновей он прекрасно обеспечивает и выпускает их в жизнь, дав либо хорошее, доходное дело, либо помогая сделать карьеру. И даже если Пумела на самом деле потомок герцога – на что она открыто намекает, – то уж точно не его вина, что кто-то из его внуков-правнуком скатился в нищету. Он и правда не может им всем сопли утирать.

– Кто дал тебе взрывной артефакт? – ровным голосом спросил мой дракон. – И отравленные пирожные?

– Не скажу! – выкрикнула Пумела ему в лицо. – Хоть убей!

– Убивать не понадобится. Есть другие способы развязать язык, – дракон улыбнулся, и от этой улыбки стало даже страшнее, чем от его ледяного лица. – Рэйфонд, ты знаешь, что делать. Мне нужны результаты.

– Да, ваша светлость, – маркиз слегка склонил голову.

– Жду, – с этими словами мой дракон развернулся и вышел из гостиной, на ходу доставая переговорный артефакт. – Октар, все сведения о Пумеле в мои апартаменты. Включая рекомендации.

– Да, ваша светлость, – откликнулся управляющий, и я едва не захихикала, несмотря на серьёзность момента – интонация у него и маркиза была просто один в один.

– Пумелу будут пытать? – поинтересовалась я, когда дракон широко шагал к своим комнатам.

– Зачем? – снимая меня с плеча и начиная гладить и чесать за ушами – бедняга, как же он сейчас психует! – удивился дракон. – Да, пытки порой развязывают язык, но чтобы избежать боли, человек может наговорить, чего и не было, выдумать, чего не знал, указать на невиновного, лишь бы прекратить или предотвратить свои страдания. А мне нужна правда. Кстати, бывает и наоборот – с перепугу человек просто всё забывает, а может и с ума сойти, тогда он вообще бесполезен.

– А что тогда с ней сделают?

С одной стороны хорошо, что пыток не будет, я содрогалась, представляя, как мучают горничную, которая стала мне за эти дни пусть не подругой, но знакомой. С другой – я вспоминала, как корчился от боли в моих руках отравленный Эйдер, представляла, что бы с ним стало, не сбеги мальчишки на речку – и вся жалость тут же куда-то испарялась.

– С ней поработает менталист – это надёжно и гарантирует результат.

– Ясно, – кивнула я, поняв, что как-то глупо было до подобного не додуматься. Уж точно среди имперских дознавателей были те, кто мог в мозгах ковыряться и правду оттуда вытаскивать. – То есть, больно ей не сделают?

– Нет.

Мне показалось, или в голосе дракона прозвучало сожаление?

– А тогда можно, я её стукну? Потом? За Эйдера?

– Можно. Она, конечно, без наказания не останется, её будут судить, и, скорее всего, приговорят к казни. Но стукнуть можно. И даже нужно.

– Нужно?

– У меня у самого кулаки чешутся, но я на женщин руку не поднимаю. Хотя порой очень хочется. У тебя же такой проблемы точно не возникнет. Я тебе даже завидую немного.

– Вандерик, – имя дракона как-то слишком легко слетело с моих губ. – Вот ты говоришь – скорее всего, её казнят. А что, если она и правда окажется твоей правнучкой?

– От этого она не перестаёт быть убийцей. К тому же, казнь – это пока только предположение, возможна каторга или пожизненное заключение. Решать не мне. Я никак не стану влиять на суд. Ни требовать обязательной казни за покушение на моего наследника, ни просить о смягчении приговора, если она – мой потомок. Решать будет суд. По закону.

Я задрала голову, любуясь своим драконом и в который раз восхищаясь им. Вот вроде бы, герцог, главный имперский дознаватель, третий по влиянию дракон в империи после самого императора и его наследника, а может и второй – мог бы самолично вынести Пумеле приговор или даже прибить на месте, никто бы и слова ему не сказал.

А он – «решать будет суд». Хотя это лично и кровно касается его самого.

Как же мне повезло с будущим мужем.

Может, небо с ними, с оставшимися девятью днями, хватит и двух месяцев?

Под дверью покоев герцога нас поджидал Октар с папкой в руках.

– Вот, я сразу же собрал всё, что было – понял, что понадобится, – протягивая бумаги дракону, сказал управляющий. – На первый взгляд всё в полном порядке, она была нанята через проверенное агентство и работает у нас уже пятый год без малейшего нарекания. Но я пошлю кого-нибудь перепроверить её рекомендации.

– Отнеси бумаги лорду Рэйфонду, наши люди справятся быстрее и раскопают всю её подноготную, – велел лорд Корбед и, дождавшись ухода управляющего, снял защиту и вошёл в хозяйские апартаменты.

– Ну как? Что-то узнали? – раздалось шипение от окна.

На подоконнике расположился Эйдер с модным журналом, привезённым нами вчера, и вазочкой с конфетами, умудряясь рассматривать картинки в тусклом свете восходящего солнца. Остальные дети спали, поэтому лорд Корбед молча мотнул головой в сторону двери, за которой находился его личный кабинет – это я узнала, когда убиралась здесь в первые дни. Спрыгнув с подоконника и оставив на нём журнал, но прихватив конфеты, Эйдер шустро подошёл и вслед за нами нырнул в кабинет.

– Тебя пыталась убить Пумела, – без предисловий сказал дракон, плотно закрыв дверь, чтобы не беспокоить сон остальных детей.

Бедняга Эйдер от неожиданности чуть вазочку не выронил. Чудом удержав, он поднял на отца ставшие огромные глаза.

– Но за что? Что я ей сделал, чтобы убивать?!

– Не ты, – садясь в одно из кресел, покачал головой лорд Корбед. – Пумела уверена, что перед ней в чём-то провинился я. Или перед кем-то из её предков. А на тебя удар был направлен, чтобы мне больнее сделать. Тем более что взрослого дракона убить гораздо сложнее.

– И даже таким вот взрывом? – Я спрыгнула с рук дракона, вернула себе двуногий облик и хотела пристроиться на соседнем кресле, но была притянута на его колено. Ну и ладно, я не против. Тут удобно и уютно.

– Взрывом, возможно, убили бы и меня, хотя не факт. А вот для моего, ещё не вставшего на крыло, а значит, более уязвимого наследника это была бы верная гибель. Видимо, тот или те, кто стоит за Пумелой, после неудачи с отравлением решили действовать наверняка.

– Те, кто за ней стоит? – переспросил побледневший Эйдер, видимо, окончательно осознавший, что с ним могло случиться.

– Конечно, она действовала не одна. Откуда бы горничной, безвылазно находящейся в последние дни в поместье, раздобыть части такого сложного и дорогостоящего артефакта? Да и отравленные тарталетки явно не она сама испекла.

– А почему именно в последние дни? – тут уже я не сразу сообразила.

– Потому что, до появления Эйдериана в моём доме, запасаться тем, что нужно для взрыва, не было смысла. Да и раньше, чем была предпринята попытка отравления – тоже. Не было у Пумелы такой возможности, за ней точно кто-то стоит. И я очень надеюсь, что Мэду удастся узнать имена её сообщников. Это маркиз Рэйфонд, мой заместитель, – уточнил лорд Корбед для Эйдера, видя его растерянность от незнакомого имени.

– Возможно, Пумела – потомок одного из сыновей твоего отца, – я решила, что это Эйдер тоже должен знать. – Или верит в это. И это объясняет, почему в тарталетках была малина, которую Бранду есть нельзя.

– Если она уверена, что является потомком одного из моих бескрылых сыновей, то Брандерон для неё, или для её сообщников, «свой», – подхватил мою мысль лорд Корбед. – На одной стороне баррикады против ненавистных драконов – меня и Эйдериана. И я склоняюсь именно к сообщникам – вряд ли именно Пумела выбирала начинку для тарталеток. Кстати, на тех, кто пострадает вместе с тобой, сын, им было плевать, только Брандерон не должен был съесть отраву, что явно указывает на то, что минимум один из заговорщиков – мой потомок.

И дракон тяжело вздохнул.

– Вандерик, – имя лорда Корбеда срывалось с моих губ всё легче. – А это возможно – проверить, является ли твоим потомком именно Пумела?

– Возможно. И это уже делается прямо сейчас. Конечно, придётся поднимать архивы за несколько столетий, но всё решаемо.

– А мы что будем теперь делать? – спросил Эйдер. – У меня теперь будет другая комната?

– До тех пор, пока не сделают ремонт в твоих комнатах, придётся пожить в какой-нибудь другой, – кивнул дракон. – Мне жаль, но все твои вещи уничтожены огнём.

– Я не успел ни к чему привыкнуть, – дёрнул плечом Эйдер, явно храбрясь. – Только рогатку жалко, мне её Вуст проспорил. А в остальном… я ещё не до конца осознал, что это всё моё.

– Мы купим всё новое, – попытался приободрить его герцог. – Но, в любом случае, ближайшие дни вам всем придётся пожить здесь. Извини. Я прикажу принести диваны побольше…

– Да и так нормально, – пожал плечами мальчик. – Эта кушетка уж точно получше лавки, на которой я спал в последние годы. И в десять раз мягче.

– Ты спал на лавке? – сдавленным голосом переспросил дракон.

– Да, а что? – Эйдер удивился вопросу, но всмотревшись в задеревеневшее лицо отца, кажется, всё понял. – Да нормально всё, пап. Зато никто не пихается. И не писается под бок.

– Знакомо, – пробормотала я себе под нос, вспоминая, как порой приходилось брать к себе в кровать раскапризничавшихся младших. И да, не всегда удавалось потом проснуться сухой.

– Меня уверяли, что у тебя отдельная комната, предполагалось, что и кровать тоже, – буквально проскрипел дракон.

– Может, раньше так и было, я не помню, – дёрнул плечом Эйдер. – Только как у мамки новый ребёнок рождался, предыдущего из люльки ко мне отправляли. Когда в кровати стало слишком тесно, я на лавку перебрался, и не только я. Да ладно, не на полу же!

– Мне надо было лучше во всё вникать, не доверять словам, тем более – письмам. Но я был слишком занят работой и доверил заботу о своей семье другим.

– Главное, ты это осознал, – я погладила дракона по щеке. – И теперь всё будет иначе.

И я не только Эйдера имела в виду, но и Бранда.

– Кстати, тебе понравилось что-нибудь из того журнала? – обратилась я к мальчику, решив, что нужно сменить тему. – Мы вчера очень удачно накупили кучу тканей, кстати, где она вся? – это уже у дракона спросила.

– Нужно узнать у Циары, доставку должна принимать она.

– Ага, отлично! Выбирай, что понравилось, я тебе это всё сошью.

– Журнал? – мальчик слегка растерялся от такой резкой смены темы. – Если честно, ничего не понравилось. Там всё такое… чересчур! Слишком пёстрое, слишком яркое, слишком много украшений. Оборки эти дурацкие, вышивка, кружева везде торчат. Отец так не одевается.

А ведь действительно. Герцог одевался явно дорого, но даже когда отправлялся во дворец, не выглядел разнаряженным в пух и прах. Похоже, его собственный вкус был получше, чем у современных модников. И я не знаю, что именно нашили Эйдеру после того, как он попал в дом отца, но я видела его в основном в рубашках и брючках, хоть и из дорогих материалов, но без излишних украшений. Если у него и были камзолы с вышивкой, кружевами и прочими рюшками, я их на нём не видела.

– А хочешь, я тебе сошью то же самое, что у его светлости? Просто скопирую, так мне даже проще будет.

– Хочу!

– Договорились.

Мне и правда так было удобнее – копировать настоящую вещь, а не с картинки. Жаль, что для себя так сделать не получится, придётся действовать по прежнему плану – изменяя и упрощая рисунки из журнала. Ничего, потренируюсь на платьях для Силли.

В этот момент из кармана герцога раздался знакомый звук. Достав переговорный артефакт, он выслушал доклад маркиза Рэйфонда, мрачнея с каждым словом. Мы с Эйдером, притихнув как мышки, тоже слушали то, что менталист сумел вытянуть из Пумелы.

К сожалению, имён её сообщников узнать не удалось – она сама их не знала. С ней в основном общались с помощью записок-инструкций, которые она, по требованию связного, сразу же сжигала. Лично она общалась с сообщником дважды, но даже лица его не видела.

В первом письме, подброшенном около двух месяцев назад, ей рассказали, что её прапрадед был одним из сыновей герцога, на которого она работала уже много лет. И что её дед – правнук герцога, – потерявший свою небольшую торговую фирму из-за происков конкурентов, пытался просить помощи у знатного и богатого деда, но был вышвырнут за порог с требованием никогда больше сюда не соваться.

Поскольку дед Пумелы действительно разорился, когда она была ещё ребёнком, и она помнила, как семья из состоятельной быстро скатилась в нищету, то поверила написавшему и прониклась ненавистью к тому, кого теперь винила во всех своих бедах. Неизвестный искусно подогревал её ненависть, и к тому моменту, как в доме появился Эйдер, Пумела была готова мстить дракону любым способом. Даже убив невинного ребёнка.

Лично с ней общались дважды, и оба раза говорящий подходил сзади в темноте – для этого вызывал её запиской ночью в сад, в одну из беседок, подходил сзади и говорил шёпотом. В первый раз убедился, что Пумела готова, и объяснил, где именно взять и куда отнести корзинку с отравленными тарталетками, как пользоваться лежащим в ней артефактом, уничтожающим запах, и куда его после деть.

Корзина была припрятана в одной из конюшен, где ходит толпа народа, так что, снова никаких зацепок, а артефакт Пумела спустила в выгребную яму, содержимое которой регулярно уничтожалось заклинанием – очередной тупик. То же и с частями взрывного артефакта – вновь встреча с неизвестным, вновь инструкция, что и где брать, куда вешать, как затирать следы. И если бы она случайно не чихнула, вешая один из кусочков – найти исполнителя снова не получилось бы.

Было понятно, что враг лорда Корбеда отлично знает, как именно проводится расследование, как ищут следы, как менталисты вытаскивают при допросе всё, что знает обвиняемый, из его памяти, и что нужно сделать, чтобы помешать расследованию.

Неужели снова тупик?

Единственное, что удалось вытянуть из памяти Пумелы – мужчина, говорящий с ней, был примерно на полголовы выше, это было понятно потому, что звук его голоса раздавался примерно на уровне её уха. И ещё – от него пахло лошадьми. Но учитывая, что лошади – основное средство передвижения в нашем мире, это та ещё примета.

– Я никогда не отказывал своему правнуку в помощи по той простой причине, что ни один из правнуков ко мне за ней никогда не обращался, перстень не передавал, – выслушав неутешительный доклад заместителя, вздохнул лорд Корбед. – Но звучит весьма убедительно, во всяком случае, Пумела искренне верит в мою вину. Значит, тот, кто создал для неё эту легенду, имеет ко мне прямое или косвенное отношение. Начинайте поиски в этом направлении.

– Какой перстень, – спросили мы с Эйдером практически хором, как только дракон выключил артефакт.

– Перстень бескрылого сына. Такой получали все мои сыновья – а так же братья, – в возрасте пятнадцати лет. Это наша традиция. Пойдёмте-ка, я вам кое-что покажу.

Дракон решительно встал, аккуратно ссадив меня с коленей, и мы снова прокрались через гостиную, полную сладко сопящих детей, сначала в спальню, а потом – ещё в одну комнату, дверью в которую служила стенная панель, а «ключом» – прикосновение герцога к одному из её углов. Если не знать, что тут дверь, обнаружить её было невозможно.

– Ух ты, тайная комната! – восхитился Эйдер, зайдя вслед за мной в довольно просторное – в половину спальни примерно, – помещение без окон. Вспыхнули магические светильники, ярко осветив комнату почти без мебели.

Кресло, небольшой секретер, ковёр на полу и картины на стенах – вот и вся обстановка. Картины – а точнее, портреты, – изображали мальчиков-подростков в полный рост, на вид немного старше Эйдера, они висели на двух противоположных стенах по четыре штуки на каждой.

Стену же напротив двери тоже занимали четыре портрета – малыша лет трёх-четырёх на деревянной лошадке, мальчика лет восьми в обнимку с пони, подростка того же возраста, что и портреты на других стенах, в такой же парадно-торжественной позе. И молодого человека верхом на вороном жеребце. Эти четыре портрета выглядели самыми старыми. И на них явно был изображён один и тот же человек.

И единственное в комнате кресло стояло так, чтобы, сидя на нём, смотреть на изображения этого мальчика.

– Лионриен с самого детства очень любил лошадей, – с тоской глядя на эти четыре портрета, вздохнул дракон. – Он был великолепным наездником, проводил верхом большую часть времени. Это его в итоге и погубило так рано.

– Кто они, – заворожённо рассматривая портреты таких разных и всё равно неуловимо похожих черноглазых мальчиков, спросил Эйдер.

Все они стояли в одинаковой позе, все, кроме первого, были одеты в парадные военные мундиры разных эпох, без знаков отличия. Только на Лионриене не было мундира, на портрете без лошади он был в старинном парадном камзоле – я видела такие в мамином учебнике по истории.

– Мои бескрылые сыновья, твои старшие братья, – объяснил лорд Корбед. – Почти никого из них уже нет в живых.

– Это же Лэндориер! – опознала я в одном из портретов, висящем ближе к двери, старшего из живых сыновей моего дракона.

– А это – Джулдерон, – Эйдер указал на портрет, висящий напротив. – Он почти не изменился. А их взрослых портретов нет?

– Есть, и немало. Но портреты во взрослом возрасте они заказывали себе сами, сами ими и распоряжались. Что-то отдавали мне – эти портреты хранятся в картинной галерее, – большинство осталось в их семьях. А эти я заказывал сам. Старая традиция, как и с перстнями, то же было у моего отца, деда, и так далее.

– Эти перстни? – я, наконец, заметила, что у каждого мальчика на среднем пальце правой руки были одинаковые кольца с зелёным камнем непривычной формы – вытянутый ромб с закруглёнными острыми углами.

Что-то похожее я уже видела…

Взглянув на правую руку лорда Корбеда, которую он положил на спинку кресла, я увидела перстень с зелёным камнем такой же формы. Только у этого по бокам шли полоски совсем маленьких прозрачных камушков, которые, как и «капелька», висящая у меня на шее под платьем, отражали свет.

– Они похожи на ваш, – ткнула я пальцем в находку. Мы так и стояли возле кресла, в то время как Эйдер ходил вдоль стен, внимательно рассматривая портреты, порой едва не утыкаясь в них носом. – Только без маленьких камушков.

– Ты ведь уже говорила мне «ты», – дракон посмотрел на меня укоризненно. – И да, верно подмечено – перстни моих сыновей похожи по огранке на мой фамильный. У каждого из драконьих родов свой камень с особой формой огранки, одинаковых нет. Правда, у моего деда камень был другой. Этот принадлежит роду Корбедов.

И я вспомнила, что отец моего дракона – младший крылатый сын тогдашнего императора, и унаследовал титул после дракона, не имевшего наследника. Интересно, а какой камень у императорского рода? На перстни, украшающие руки императора, я при нашей единственной встрече внимания не обратила.

– А у меня будет такой? – поинтересовался Эйдер, рассматривая руку одного из мальчиков на портрете. На слова дракона про деда он внимания не обратил или решил пока об этом не расспрашивать. А может, знал уже о своих венценосных предках.

– Не совсем, – лорд Корбед обогнул кресло, прошёл к секретеру и выдвинул верхний плоский ящичек.

На белом бархате, которым тот был обит изнутри, лежало шесть похожих перстней. Точнее – пять одинаковых в ряд и один – немного выше. В отличие от остальных пяти, у него тоже по бокам от главного камня шли полоски прозрачных камушков, но их было заметно меньше, чем у герцога.

– Твоим станет вот этот, – лорд Корбед вынул тот перстень, что отличался от остальных. – Перстень наследника. Ты получишь его в день пятнадцатилетия. Когда-то я тоже его носил, пока не надел вот этот, – он поднял правую руку, – после смерти своего отца. С тех пор этот, – он протянул вынутый перстень Эйдеру, – дожидался здесь, пока ты у меня появишься. Прочти, что там написано.

– «Наследник рода Корбедов», – прочёл тот выгравированные на ободке слова.

Я с любопытством посмотрела на перстень дракона, тот, поймав мой взгляд, с улыбкой протянул руку, позволив повернуть её ладонью вверх. На широком ободке перстня я прочла «Герцог Корбед».

– А вот такие получали остальные мои сыновья, – дракон взял один из оставшихся перстней. – Носили их до своей смерти, потом перстень переходил к их потомкам. Носить его никто из них права не имеет, зато, в критической ситуации, может послать мне с просьбой о помощи.

– И вам… тебе такой ни разу не присылали? – спросила я.

– Почему же – присылали. Дважды. Оба раза помощи просили женщины. Первая – помочь отсудить наследство покойного мужа, которое пытались отобрать его братья, вторая – спасти тяжело больного ребёнка. В первый раз я послал адвоката, во второй – мага-целителя. Наследство было отсужено, ребёнок поправился, а перстни вернулись к их обладательницам. Оба раза это происходило более ста лет назад, а со времени разорения деда Пумелы прошло не более двадцати, раз она это помнит.

– Я верю, что ты не отказал бы в помощи своему потомку, – я погладила руку, которую всё ещё держала в своих ладонях. – Ты лишь не хотел боли потери, но не отрекался от своей семьи.

– Эти перстни меньше, – Эйдер, не замечая, как мы с драконом застыли, глядя в глаза друг другу, приложил свой перстень к отцовскому.

– Они рассчитаны на подростков, чтобы не сваливались, – отведя от меня взгляд, дракон опустил его на руку сына. – Надеваются на средний палец, потом на безымянный, а в итоге оказываются на мизинце. А этот перстень мы надеваем, уже будучи взрослыми, – и он покрутил рукой, демонстрируя свой перстень, который и правда был крупнее остальных.

– А на этих что-нибудь написано? – Эйдер удовлетворился объяснением отца, аккуратно положил перстень наследника на прежнее место, предварительно погладив кончиками пальцев, и взял один из одинаковых. – «Сын рода Корбедов», – прочёл он, а потом вдруг побледнел. – Отец! Я уже видел эту надпись. Но не могу вспомнить, где именно. Только почему-то у меня, когда на неё смотрю, сердце колотится и голова болит. И дышать трудно…

И он, пошатнувшись и тяжело, прерывисто задышав, схватился рукой за голову. Дракон поддержал сына и усадил в кресло. Я рванула в спальню и принесла стакан с водой, налив из кувшина, стоящего на столике возле кровати. За это время лорд Корбед успел достать из кармана переговорный артефакт.

– Мэд, – резко приказал он, наблюдая, как Эйдер, стуча зубами о стекло, жадно глотает воду из стакана, который я придерживала. – Менталиста в мои комнаты. Быстро!