Чужак из ниоткуда

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ Гарад и Земля. Пора зарабатывать. Первый гонорар. Товарищи корреспонденты

Средняя продолжительность жизни на Гараде в пересчёте на земные годы — сто восемьдесят лет.

При этом трое-четверо детей в семье — норма. Не удивительно, что гарадское человечество (с какого-то времени я вдруг понял, что использую это слово и по отношению к жителям Земли, и по отношению к гарадцам) кровно заинтересовано в колонизации своей солнечной системы и — более того — в освоении дальнего космоса. Сиречь в полётах к звёздам.

Дело здесь не столько в какой-то заумной философии, а в элементарной логике выживания. Девяносто гарадских или сто одиннадцать земных лет назад на Гараде случилась тотальная война на уничтожение, которую теперь принято называть Последней войной. Выражаясь журналистскими штампами (да, на Гараде тоже есть средства массовой информации и, следовательно, журналистика с её штампами), воевали два мира, два мировоззрения.

Западная Коалиция против Восточного Гарада.

Не вдаваясь в подробности, можно сказать, что земной Союз Советских Социалистических Республик, насколько я его вижу и понимаю, есть прообраз Восточного Гарада. Западная же Коалиция в какой-то мере (весьма большой) соответствовала так называемым развитым странам Запада на Земле.

Совпадение даже на уровне географии, однако углубляться в досужие рассуждения на эту, без сомнения, интереснейшую тему мы пока не станем.

Так вот. В Последней войне, где массово применялось ядерное и термоядерное оружие, погибло два с лишним миллиарда гарадцев. Два с лишним миллиарда из шести.

Одновременно по всей экосистеме планеты был нанесён чудовищной силы удар, после которого до тридцати процентов видов животного и растительного мира просто исчезли, а половина плодородной и вполне пригодной для проживания суши превратилась в радиоактивную пустыню.

Гарадскому человечеству ещё очень сильно повезло, что война не закончилась полным уничтожением всего и вся, а разнообразнейший генетический материал, благоразумно собранный и спрятанный перед её началом в специальных хранилищах, расположенных в уединённых местах глубоко под землёй, позволил возродить если и не все виды (пока), то многие. Одновременно с активной дезактивацией и терраформированием заражённых земель, это давало надежду, что со временем мы вернём теперь уже Объединённому Гараду утраченное здоровье.

Но страх, въевшийся под кожу, в кости, мозг и кровь, уже не исчезал, и единственным средством от него избавиться была колонизация других планет. Потому что только колонизация давала хоть какую-то гарантию, что человечество уцелеет в случае очередной глобальной катастрофы, от которой невозможно застраховаться.

Например, астероидной или кометной атаки. Или взрыва сверхновой. Или даже инопланетного вторжения.

Здесь, на Земле ситуация была другой. Термоядерной войны пока не случилось, но человечество раздирали все те же непримиримые противоречия, которые совсем недавно по меркам истории чуть было не уничтожили Гарад.

Нужно было не только вернуться домой.

Нужно было предотвратить возможную термоядерную войну здесь, на Земле. Любым способом.

Потому что шансы на то, что рано или поздно она случится, были, по моим оценкам, слишком велики.

Так что когда родители спросили, не хочу ли я на каникулы поехать к бабушке и дедушке, которые жили в собственном доме в городе под названием Алмалык, я сказал, что хочу.

Мой дед по отцу Ермолов Алексей Степанович, одна тысяча девятьсот десятого года рождения, насколько я помнил, был электриком высокого класса и вообще мастером на все руки; работал на большом заводе обмотчиком электромоторов и, значит, мог помочь изготовить антиграв. Хотя бы в теории. В Кушке, как я уже не раз прикидывал, на это не было даже теоретических шансов.

А бабушка — Зинаида Станиславовна Ермолова, в девичестве Станкевич, была моложе деда на два года, полькой по крови и домохозяйкой. Память Серёжи Ермолова не могла отыскать человека, который готовил бы вкуснее, чем она.

Ещё с ними жила мама деда. Следовательно, моя прабабушка Евдокия Павловна Ермолова. Моя мама, которая собирала все, какие могла, сведения о семье, рассказывала, что Евдокия Павловна появилась на свет в тысяча восемьсот восемьдесят пятом году, была терской казачкой и родила девять детей, из которых к сегодняшнему дню были живы трое: сам дед, его младший брат Георгий (он же Жора) и старшая сестра Антонина.

Получается, прабабушке было восемьдесят шесть лет. Молодая женщина по гарадским меркам и глубокая старуха по земным. Это — то бишь, местную продолжительность жизни тоже надо было исправлять в сторону увеличения. Не могут люди жить так преступно мало, неправильно это. Человеческий организм рассчитан на гораздо большее, нужно только уметь высвободить необходимые ресурсы и не гробить себя полным равнодушием к его настоящим потребностям.

Но это — потом. Сначала антиграв, без которого, как я понимал, все остальное останется пустыми мечтами.

В связи с этим довольно остро встал вопрос денег. По меркам большинства граждан СССР, мои родители зарабатывали очень неплохо. Точных цифр мне не говорили, но из обрывков домашних разговоров я понимал, что отец как подполковник и командир полка получал около пятисот рублей (за должность, за звание, за выслугу лет и так называемые «за дальность и дикость» — то бишь за службу в неблагоприятных климатических условиях). Мама, как заведующая детским садом, рублей сто пятьдесят. Итого — минус налоги — вместе шестьсот. По двадцать рублей в день на семью.

С учетом того, что батон белого хлеба стоил тринадцать копеек, яйца — рубль-рубль двадцать за десяток (иногда удавалось купить по девяносто копеек), сахар — от семидесяти двух до девяносто копеек за килограмм, а мясо в среднем два рубля за кило, жить, казалось бы, можно.

Но.

Двое растущих детей в семье — это не только кормёжка, но одежда и обувь, которую нужно постоянно менять на новую, поскольку из старой дети вырастают. И если бы только одежда…

С товарами народного потребления, как здесь называли то, чем пользуется советский человек в быту, в СССР были проблемы и большие. Танки, самолёты, ракеты, ледоколы и атомные электростанции, а также книги и фильмы делать умели, а вот что касается продовольствия, одежды и тысячи других, необходимых человеку в повседневной жизни вещей, — увы. То есть, делали, конечно, и даже местами весьма неплохо, но нужного вечно не хватало. Издержки планового хозяйства, как я уже понимал. Не планового по-умному (инициатива и свои заработанные деньги), а планового по дурному, когда план становится чуть ли не фетишем. При этом человек, как существо разумное и не желающее сидеть голодным и раздетым в такой богатой стране, всегда находит возможность удовлетворить свои потребности, что в свою очередь рождает множество незаконных способов обогащения тех, кто занимается распределением и торговлей.

Как бы то ни было, — денежный вопрос нужно было решать, поскольку тянуть деньги из родителей было мне не по нраву. Понятно, что дети в Советском Союзе не работают и, следовательно, деньги не зарабатывают. Но мне-то хорошо было известно, что я не ребёнок, а также, что из всякого правила есть исключения.

Любой криминал я отбросил сразу.

Уголовные преступления на Гараде практически сошли на нет, а количество тех, кто время от времени их всё-таки совершал, было на уровне статистической погрешности и относились к ним, как к больным силгурдам, которых надо не наказывать, а изолировать и лечить, дабы не заразили других и не нанесли ещё большего вреда.

Ограбить самих грабителей? Я понимал, что богатые люди, нажившие деньги криминальным путём, в стране есть. Но, во-первых, их не было в Кушке. А во-вторых, и это самое главное, нахождение таковых людей, с последующим освобождением их от излишка денег, требовало большого количества времени и сил. Ни то, ни другое тратить на это я не хотел категорически. Было чем заняться. Тем более, что и своих денег мне требовалось не так уж много. По крайней мере, для начала.

Поэтому я пошёл другим путём.

В юности Кемрар Гели баловался пером и небезуспешно. С десяток неплохих стихотворений, столько же рассказов, незаконченный роман и даже одна пьеса, поставленная любительским театром Космической Академии. Не самый внушительный багаж, но всё же. Да и потом в течение взрослой жизни мне неоднократно приходилось писать научно-популярные статьи как для специализированных, так и для общественных изданий. Так что какие-то литературные способности были. Оставалось ими правильно воспользоваться. Написать научно-фантастический роман?

Хорошая мысль, но — позже. Деньги нужны относительно быстро, а роман — дело долгое.

Что тогда? Рассказ в журнал? Тоже хорошая мысль. Даже отличная. Только не художественный, а документальный! Документальный рассказ о жизни советских пионеров в самой южной точке Советского Союза — городе Кушка. Романтика и экзотика, людям такое нравится. Главное, — ничего придумывать не надо. Возьму и опишу, как мы выловили из речки труп американца с важными документами, а главным героем сделаю Жеку Данатарова. А что? Он получил Грамоту от Комитета Госбезопасности? Получил. Не каждый день советские пионеры такие грамоты получают. Страна должна знать своих героев. Данатару — слава, мне — гонорар и в будущем, возможно, тоже слава, если рассказ опубликуют, и он станет первой ступенькой к дальнейшим литературным трудам за деньги. Всё по-честному.

Рассказ я написал быстро, за вечер. Назвал «Случай на речке Кушка», подписал своим именем и фамилией, отпечатал в двух экземплярах на пишущей машинке, которую по такому случаю арендовал на пару дней из штаба отец, и отправил в «Пионерскую правду». С кратким сопроводительным письмом, в котором сообщил, кто я такой и почему обращаюсь именно в эту газету. Действительно. А куда ещё писать председателю Совета дружины о грамотных действиях пионеров его дружины в деле «обеспечения безопасности государственной границы СССР»?

Даже отцу и маме понравилось.

Мама так вообще выразила громкий восторг по поводу стиля и грамотного русского языка, а отец только обескураженно покачал головой и спросил:

— А чего ж про ваши с Сашкой подвиги не написал?

Потом посмотрел на меня и сам же ответил:

— Ну да, понимаю, про себя писать нельзя. Нескромно. Но знаешь, чего не хватает?

— Чего?

— Фото! — торжественно изрёк отец. — Если ты ещё и фото к этому рассказу приложишь — того же Данатара твоего с Грамотой, будет вообще отлично. Можно школу ещё.

— И речку Кушку! — воскликнул я.

— Нет, — сказал отец. — Речку не надо. Ни речку, ни саму Кушку, ни ландшафт вокруг. Приграничная зона. Смекаешь?

— Ага, — кивнул я. — Только это… Фотографировать я не умею.

— Зато я умею, — воодушевился папа. — Ради такого случая, пожалуй, вспомню молодость и тебя научу заодно.

Фото получилось, что надо.

Оказалось, что у нас имеется целых два фотоаппарата: широкоплёночный «Москва-5» и «Зоркий-4». Был также и фотоувеличитель. Снимки отец делал «Зорким», заодно объясняя мне, как пользоваться экспонометром[21], наводить резкость и прочие премудрости фотосъемки.

Жека Данатаров буквально обалдел от происходящего. Офонарел, как мы говорили. Сначала Грамота КГБ, вручённая лично Героем Советского Союза лётчиком-космонавтом Валерием Быковским. Теперь возможный рассказ во всесоюзной газете. Да ещё и с фото, которое сделал не кто-нибудь, а командир танкового полка подполковник Ермолов. Это что же получается? Прощай хулиганское настоящее и криминальное будущее, здравствуй, новая жизнь? Я искренне надеялся, что для Данатара всё сложится именно так. Новая жизнь. Иначе, пожалуй, ради одних только денег, не стоило и затевать всё это дело.

Письмо со статьёй и снимками я отправил в газету девятнадцатого мая, как раз в День пионерии. Тридцатого мая закончились занятия в школе, и начались долгожданные летние каникулы.

А уже второго июня в Кушку нагрянули сразу три корреспондента. Один из «Пионерской правды», другой из «Комсомольской правды», и третий — фотокорреспондент, работавший сразу на обе газеты.

Эти три газетных волка мгновенно взяли в оборот учителей и директора школы, меня, Тимака и Данатара, одноклассников, наших с Тимаком родителей и даже сержанта Игоря Никитина, которого мы с Тимаком вытащили с нейтралки.

Приезд корреспондентов центральных всесоюзных газет, пусть даже одна из них предназначена для детей пионерского возраста, а другая, в основном, для юношества и молодёжи, вызвала среди кушкинцев не меньший ажиотаж, чем недавнее посещение Кушки космонавтом Валерием Быковским. Что не мудрено. О существовании затерянного за песками Каракумов, на самом южном краю великой страны, города-форпоста знали все или почти все, но мало кто сюда стремился даже по служебной надобности. И дело было не только в расстояниях. Для того, чтобы попасть в Кушку тем, кто не проживал в ней постоянно, нужно было специальное разрешение, получить которое можно было только имея на это веские основания.

У корреспондентов такое разрешение было.

В качестве приятного довеска корреспондент «Пионерской правды» привёз лично мне ещё и свежий номер газеты с моим опубликованным рассказом и фото Женьки Данатарова (снимок школы не поместился), а также гонорар. Двадцать семь рублей восемьдесят четыре копейки за статью и четыре рубля тридцать пять копеек за фото (автором снимка по соглашению с отцом назначили меня, так как подполковнику Советской армии и командиру полка не хотелось светить своё имя в газете).

Как объяснил мне корреспондент «Пионерки» Всеволод, это были так называемые «чистые» деньги:

— За рассказ тебе выписали тридцать два рубля. Минус тринадцать процентов подоходного налога. Итого: двадцать семь восемьдесят четыре. Да за фото пятёрка. Минус подоходный — четыре тридцать пять. Будь тебе двадцать лет, получил бы меньше. Скорее всего.

— Почему?

— Налог на бездетность, чтоб ему, — пояснил Всеволод. — Шесть процентов, з-зараза. С подоходным уже девятнадцать. Пятая часть от заработка! Любого! С двадцати лет платят те, кто без детей.

— А у вас есть дети?

— Нету, — грустно признался корреспондент. — В том-то и дело. Эх, жениться, что ли? Как тут, в Кушке, с невестами, не знаешь?

«Кому и кобыла невеста», — чуть не выскочило у меня (очень смешная книга «Двенадцать стульев», буквально накануне прочёл), но я сдержался. Как-никак Всеволод взрослый, а я в его глазах ребёнок. Должен иметь уважение.

Итого вышло тридцать два рубля девятнадцать копеек, потому что папа категорически отказался взять свои честно заработанные четыре рубля и тридцать пять копеек. Мало? Как сказать. Во-первых, очень и очень неплохо за день работы. А во-вторых, это было только начало. Первая ступенька. С таким багажом — публикация во всесоюзной газете — можно смело шагать дальше. В чём меня и заверили оба корреспондента, когда я посвятил их в свои планы.

— Пиши, юноша, — хлопнул меня по плечу корреспондент «Комсомолки» по имени Аркадий. — Читал твой рассказ. Весьма неплохо для начала. Весьма. Будут трудности с публикацией, — обращайся, поможем. Верно, Сева?

Всеволод подтвердил.

И только фотокорреспондент Юрий пробурчал:

— Вот на хрена это ему, а? Не слушай их, пацан. Лучше получи нормальную профессию и живи себе спокойно.

— Нормальную — это какую? — прищурился Аркадий. — Затвором фотоаппарата щёлкать?

— Нет, — самокритично признался Юрий. — Это тоже херня. В торговлю нужно идти. Или по партийной линии.

— Партийная линия — не профессия, — парировал Аркадий.

— А что же?

— Призвание. Не каждому, знаешь ли, дано. Такое же, между прочим, как журналистика.

— Ты меня не путай, — сказал Юра. — Журналистика — профессия.

— Причём древнейшая, — вставил Сева.

Все почему-то засмеялись.

— Товарищи дяденьки корреспонденты, — вмешался я. — Не спорьте. Обещаю разобраться со всем этим самостоятельно. А за предложение помощи — искреннее спасибо. Это дорогого стоит.

Материал газетчики собирали два дня, опросили всех, до кого дотянулись, фотокор Юра отщёлкал три кассеты плёнки. Уехали довольные.

— Готовьтесь, парни, — сказали на прощанье, пожимая нам с Тимаком руки как взрослым. — Скоро проснётесь знаменитыми.

Но проснуться знаменитым в Кушке я уже не успел, — буквально через день после отбытия корреспондентов меня отправили в город Алмалык к дедушке и бабушке. Почти на всё лето.