Чужак из ниоткуда

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ Золото. Два фронтовика и один инопланетянин. Пуля, нож и саперная лопатка

Мы шли по извилистому распадку уже почти два часа.

Узбекское жаркое солнце, которое в этом смысле мало чем отличается от туркменского, ещё не набрало полную силу, но уже припекало изрядно, и я не пожалел, что взял с собой защитную солдатскую панаму, — в Кушке её носили не только солдаты, которым она была положена по форме вместо общепринятой в других местах пилотки, но и многие пацаны. Удобная и практичная вещь. Что касается моего деда и дяди Юзика, то они прикрыли головы почти одинаковыми летними парусиновым кепками.

Дедов BMW мы оставили в горах — так, чтобы с грунтовой дороги его не было видно. Машин здесь практически не было (пока ехали не встретили ни одной), но бережёного бог бережёт, как любят говорить русские. А небережёного конвой стережёт, — добавляют некоторые. Вторую часть поговорки придумали те, кто прошёл через тюрьмы и каторги, а таких здесь немало. Ох, немало. От сумы и от тюрьмы не зарекайся — ещё одна часто употребляемая поговорка. То бишь, всегда будь готов к крайней бедности и тюрьме. Кто-то может подумать, что в этом проявляется чуть ли не рабская покорность обстоятельствам, но я не соглашусь. История народа, в который я влился столь фантастическим образом, полна эпизодами, когда оный народ проявлял недюжинную волю к сопротивлению вопреки, казалось бы, абсолютно безнадёжным обстоятельствам. И побеждал. Всегда!

Нет, здесь другое.

Скорее, эдакий пофигизм, всегдашняя готовность к любым переменам и философское к ним отношение. А также способность быстро приспосабливаться и выживать в любых условиях. Как иногда говорит мой дед, нам, татарам, всё равно: что водка, что пулемёт, — лишь бы с ног валило.

За нашими плечами — брезентовые походные рюкзаки. Не слишком удобные, надо будет при случае озаботиться и сшить для себя получше, из того же парашютного шёлка.

Но это потом, а пока и эти сойдут. В рюкзаках — палатка, еда, вода, спички и всё необходимое для рыбалки с ночёвкой. Кроме складных удочек, спиннинга и закидушек, которые остались в машине.

На поясе дяди Юзика — охотничий нож в кожаных ножнах. В моём рюкзаке — сапёрная лопатка в чехле. У деда в руках компас. Дядя Юзик подсказывает дорогу, сверяясь с ориентирами.

Справа и слева высятся склоны гор, покрытые уже начавшей выгорать травой и кривоватыми деревьями — большей частью саксаулом, которого полно и в Кушке. Кое-где видны скальные выступы; под ногами часто попадаются камни, а иногда и выбеленные солнцем кости животных.

Я не геолог, но вижу, что мы идём вверх по высохшему руслу реки. Во время сильных дождей, которые здесь, пусть и редко, но бывают, потоки воды стекают сюда с окрестных гор, и вода устремляется ниже.

— Вот он, смотрите! — воскликнул дядя Юзик, протягивая руку. — Не соврал мой товарищ. Значит, скоро придём.

— Бывает же такое, — сказал дед, глядя на выход скалы справа от нас, напоминающий мужской профиль с усами. — Здравия желаю, товарищ Сталин! Вот где свиделись. Что, Юз, неужто твой тёзка укажет нам верную дорогу?

— Сомневаетесь в товарище Сталине, гражданин Ермолов? Напрасно, напрасно.

Дед рассмеялся, но как-то не слишком весело.

Мы прошли под «товарищем Сталиным» (скальный выход, обработанный дождями и ветрами и впрямь напоминал профиль Иосифа Виссарионовича). Здесь распадок повернул направо, и ещё через триста метров мы увидели запруду.

Когда-то с гор сорвался громадный валун и несколько крупных камней. С собой они притащили обломки саксаула, землю, более мелкие камни. Всё это кучей улеглось внизу на пути воды. Вода не замедлила появиться во время очередного ливня, но кучу не размыла, а, наоборот, укрепила, поскольку принесла с собой ещё камней, веток и песка, которые там и застряли.

Постепенно валун врос в землю на новом месте, и вокруг него образовалась самая настоящая запруда. Если бы река текла постоянно, то здесь, возможно, возникло бы озерцо. Но река была временной, рождалась вместе с дождями и умирала, как только в свои права вступало безжалостное среднеазиатское солнце.

— Это должно быть здесь, — сказал Юзик. — Всё совпадает — естественная запруда сразу за товарищем Сталиным.

Мы дошли до запруды, сняли рюкзаки, попили воды и принялись за дело.

— Вы копайте, — сказал дядя Юзик, — а я костром и обедом займусь.

— Давление? — спросил дед.

— Есть маленько.

— Съешь таблетку и не напрягайся.

— Уже.

— Вечером погляжу, что вашим давлением, дядя Юзик, — пообещал я, доставая сапёрную лопатку. — Но сразу могу успокоить, что ничего серьёзного там нет, я бы уже заметил.

— Сначала обнадёжил, потом успокоил, — констатировал дядя Юзик. — Другой бы захотел наоборот, а я скажу, что лучше не надо.

Лопатки у нас было две, поэтому копать мы с дедом начали в разных местах.

— Сюда! — воскликнул он почти сразу. — Здесь!

Дядя Юзик, который отошёл метров на тридцать, собирая валежник саксаула для костра, обернулся, прикрыв ладонью глаза от солнца:

— Уже?!

Я подошёл, заглянул в ямку, выкопанную дедом. На дне отсвечивал бледно-жёлтым заманчивый кристаллический излом.

— Это не золото, деда, — сообщил я.

— А что?

— Пирит, — сказал я. — Он же серный колчедан. Читал про него, он часто золотоискателей обманывает. Особенно таких неопытных, как мы.

— Золото дураков, — вспомнил дед. — Точно, я тоже читал. Ладно, не впервой дураком быть. Ищем дальше.

— Ложная тревога! — крикнул он дяде Юзику. — Это пирит!

Тем временем я отошёл к своей ямке и осторожно принялся её углублять, выбирая руками в старых истёртых кожаных перчатках мелкие камни.

Не только живое. Всякий минерал, вода, металл, руда, порода имеют своё «звучание». Главное знать, какое и уметь на него настроиться. Это, опять же, не слишком трудно, хотя и недоступно абсолютному большинству людей. Некоторые умеют, но таких очень мало. В народе их зовут лозоходцами…

Кажется, уже близко.

Очередной камень, попавший под лезвие лопаты, издал немного другой звук. Я встал на колени, разгрёб землю…

Вот он, самородок!

Неправильной формы, чем-то похожий на крошечный жёлтый череп какого-то животного, он словно сам прыгнул в мою ладонь. Грамм пятьдесят, не меньше. А то и все шестьдесят.

— Нашёл, деда! — крикнул я. — Иди сюда!

Через десять минут мы обнаружили целую россыпь самородков. Словно кто-то специально их собрал, высыпал, а потом закидал землёй.

Мы уже знали, что этим «кто-то» была вода с окрестных временных ручьёв. Это она принесла с гор благородно-тяжёлые, неправильно формы, но очень красивые золотые «камушки», которые застряли у валуна, да так и остались лежать, занесённые песком и землёй, пока моё чутьё и сапёрная лопата, не нашли один из них.

Дед достал из кармана тёмный полотняный мешочек с завязками на горловине и принялся складывать туда самородки.

— Вот и кисет пригодился, — сообщил мне. — С войны лежал. Давно махорку не курю, а кисет не выбрасывал. Как чувствовал.

Он взвесил набитый золотом кисет на ладони:

— Как раз четыреста грамм с прицепом. РГ-42 примерно столько же весит, рука помнит.

— РГ-42? — непонимающе переспросил я.

— Граната, — пояснил дед и добавил весело. — Получи, фашист, гранату от советского солдата!

Беспокойство я ощутил в тот момент, когда дед спрятал кисет в свой рюкзак и выпрямился.

Ощутил, но среагировать не успел.

— Руки поднял! — послышался хриплый прокуренный голос откуда-то сверху. — Поднял руки, я кому сказал!

Дед начал оборачиваться.

Ударил выстрел.

Пуля срикошетировала о камень и с визгом ушла куда-то в сторону.

— Пристрелю, на хер, — пообещал голос. — И тебя, и мальца твоего. Стойте оба, не шевелитесь.

— Стою, стою, спокойно, не дури, — дед поднял руки.

— Спокоен жмур в журне[39], — сообщил хриплый. — А я пока ещё поживу, воздухом подышу, хлеб пожую.

Послышался шорох шагов.

Небритый человек в серых мешковатых штанах, чёрной рубашке с закатанными рукавами, старых запылённых ботинках и потёртым до белизны револьвером в правой руке прыгнул на валун сверху, оказавшись над нами.

— А вон и кореш ваш, — неприятно засмеялся человек. — Ведут его, скоро вместе будете, не расстанетесь вовек.

Я поднял голову и увидел приближающегося к нам дядю Юзика с поднятыми руками. За ним, с обрезом охотничьего ружья в руках, шёл грузный человек в старом выгоревшем камуфляжном комбинезоне.

Ситуация не нравилась мне категорически. Я вошёл в орно и посмотрел на ауру бандитов (в том, что это бандиты, матёрые уголовники, не было ни малейших сомнений и без орно).

Аура их мне тоже не понравилась.

Чёрная у того, кто стоял на валуне с револьвером, и грязно-коричневая у второго, державшего на прицеле дядю Юзика.

Аура убийц.

Грязно-коричневый подошёл ближе, ткнул дядю Юзика стволом обреза в спину.

— Встали рядом, — произнёс бесцветным голосом.

— Ты, пацан, к ним подошёл, — сказал тот, кто был на валуне, поведя повелительно стволом револьвера. — А ты, старик, длинный, достал по-бырому[40] наше рыжьё[41] и кинул братану моему.

Они нас убьют, понял я. Зачем им свидетели? Убьют и здесь же где-нибудь закопают.

Ну нет, это вряд ли. Не для того я тут оказался, чтобы снова умирать, да ещё и от рук бандитов…

Я прикидывал свои действия, когда поймал взгляд деда, склонившегося над рюкзаком. Дед Лёша моргнул двумя глазами и едва заметно кивнул головой. Мол, приготовься.

Ладно, готов.

Рука деда исчезла в рюкзаке, пошарила там секунду-другую, и в следующее мгновение мой дед, как заправский акробат, нырнул вперёд, уходя с линии огня и крикнул:

— Ложись!

Дядя Юз тут же бросился на землю и в падении дал подсечку грязно-коричневому. Тот упал на спину и от неожиданности выпалил в небо из одного ствола.

Я уже был в орно и швырнул сапёрную лопатку в хриплого.

Время замедлилось.

Я видел, как дед перекатывается через плечо и стреляет в хриплого из чёрного пистолета, который невесть откуда оказался в его руке.

Одновременно стреляет хриплый.

Я вижу, как обе пули, разминувшись в сантиметре друг от друга, устремляются к цели.

Каждая к своей.

Моя лопатка лезвием попадает по руке хриплого; и тут же пуля деда входит ему в грудь; а его пуля попадает деду в левое плечо, выбивая фонтанчик крови.

Звуки выстрелов и вскрики становятся долгими, тягучими, не похожими сами на себя.

Вот дядя Юзик из положения «лёжа» с ножом в руке медленно прыгает на грязно-коричневого, который пытается встать, и влепить второй заряд в Юзика, но не успевает, потому что грузен и неповоротлив.

Нож дяди Юзика входит в горло врага.

Дед стреляет второй раз, и пуля догоняет уже падающего с валуна хриплого, попадая тому в живот.

Я подхватываю револьвер хриплого, который тот выпустил из рук и смотрю на ауры хриплого и грузного.

Они расплываются, бледнеют, тают, и, наконец, резко исчезают. Как будто кто-то щёлкнул невидимым выключателем из положения «вкл» — жизнь в положение «выкл» — смерть.

Всё кончено.

Не выходя из орно, шагаю к деду.

Тот сидит, морщась от боли и зажав рукой рану в плече. Из-под пальцев сочится кровь.

— Ты как, деда? — спрашиваю очень медленно, разделяя каждое слово.

— Нормально, — цедит он сквозь зубы. — Зацепил меня, гнида уркаганская. Ненавижу этих сволочей.

— Оба готовы, — сообщает дядя Юзик, подходя. — Поздравляю вас, товарищ капитан. Мы снова победили.

— И я вас поздравляю, товарищ старший лейтенант. Вы действовали безупречно.

— Как и вы, товарищ капитан. Есть ещё ягоды в ягодицах, а? Фу, чёрт, трясучка началась. — он глубоко вдохнул-выдохнул.

— Адреналин, — сказал дед. — Меня тоже колотит.

— Дядя Юзик, — попросил я. — Вы можете разжечь костёр? Надо вскипятить воду.

— Конечно, — сказал дядя Юзик. — Сейчас сделаю, одну минуту, юноша. И вот ещё что…

— Что?

— Поздравляю с боевым крещением. Ты молодец. Я видел, как ты бросил лопатку и выбил револьвер. Помни всегда главное — они бы нас убили. Мы защищали свои жизни и жизни друг друга.

— Это святая правда, — подтвердил дед. — За други своя. Не переживай, внук. Я знаю, это страшно, но у нас не было другого выхода.

— Всё нормально — сказал я. — Давай-ка, деда, раной твоей займёмся.

Деду повезло. Есть на свете везучие люди, и дед мой относился к таким. Уже то, что он, служа во фронтовой разведке с одна тысяча девятьсот сорок второго года, выжил и дошёл до Берлина, говорило о многом. Вот и сейчас. Бандитская пуля калибром 7,62 мм, выпущенная из револьвера системы Наган, не задев кость, пробила насквозь мышцы плеча. А вот две пули деда не оставили бандиту шансов.

Воды у нас было маловато, поэтому дед плеснул мне на руки водки из второй фляги, до этого спрятанной в рюкзаке.

На то, чтобы затянуть рану до состояния алого свежего шрама, у меня ушёл час двадцать минут, три бутерброда с сосисками и две кружки крепкого сладкого чая. Подкрепились и остальные.

— Пока хватит, — сказал я. — Вечером добавим. Откуда у тебя пистолет, деда?

— С войны. Это «вальтер», девятимиллиметровый, я его с тела убитого немца, обер-лейтенанта, взял.

— Тобой убитого, — уточнил дядя Юзик.

— Кем же ещё, — гордо сказал дед. — Моя финка оказалась быстрее его пистолета. Но «вальтер» мне понравился. Не смог расстаться, хоть и знал, что это срок в случае чего. Охота пуще неволи, как говорится.

— Это понятно, — сказал дядя Юзик. — Как ты додумался его сейчас с собой взять? Хотя, да, золото. Оно притягивает неприятности. А какое лучшее средство от неприятностей? Разумеется, пистолет.

— Ещё лучше — танк, — сказал дед.

— В наше время трудно достать танк, — явно процитировал кого-то дядя Юзик. — Даже, если твой сын танкист.

— Но иногда очень хочется, а?

— Хочется, — вздохнул танкист-ювелир. — Но я потерплю.

— Кстати, о неприятностях, — сказал дед. — Нужно подумать, что с трупами делать.

— Что тут думать, — ответил дядя Юзик. — Документов у них никаких нет, я посмотрел, а тут, рядом совсем, очень удобное местечко для безымянной могилы имеется. Идём, покажу.

Место и впрямь оказалось удобное — природная, довольно глубокая, выемка под валуном, нависающим над ней. В сотне метров от нашего «золотого» валуна.

Дядя Юзик и дед, чья рука уже вполне действовала, оттащили трупы бандитов к выемке, столкнули на дно, закидали землёй со склона. Осталось подкопать и толкнуть валун, чтобы он накрыл могилу вечным надгробным камнем.

— Погоди, — сказал дед, — люди всё-таки, хоть и убийцы. Может даже крещёные.

Он стянул с головы кепку и перекрестился. Мы с дядей Юзиком тоже обнажили головы.

Господи, — произнёс дед, — упокой души грешных рабов твоих, сам знаешь, как их зовут. Прости им прегрешения вольные и невольные, как и мы им прощаем, и пусти их в твоё Царствие Небесное, коли сочтёшь нужным. Аминь.

— Аминь, — повторил дядя Юзик, надевая кепку.

Через десять минут валун лёг на новое место, как будто всегда там был.

Мы присыпали землёй кострище, убрали другие следы нашего здесь пребывания, забрали своё и чужое оружие, стреляные гильзы, и пошли назад к машине.

Но сначала всё-таки не удержались и ещё порылись на золотоносном месте. Результат — дополнительные семь небольших самородков, что с уже найденными девятью составило ровно шестнадцать. Хорошее число.

Солнце уже скрылось за вершинами гор, когда мы добрались до BMW, который, как ни в чём не бывало, дожидался нас там, где мы оставили. Забавно, но, когда я увидел машину, то испытал чувство, похожее на то, которое случилось со мной однажды на Цейсане — пятой планете от Крайто, которую мы уже полсотни гарадских лет пытались колонизировать с переменным успехом.

Я тогда потерпел аварию недалеко от Северного полюса. Антиграв накрылся, связи не было, и мне пришлось думать, как выкарабкиваться. Компьютер выдал информацию, что в относительной близости имеется законсервированная научно-исследовательская база, где могли быть необходимые запчасти, и я отправился к ней пешком.

Так вот, когда через двенадцать часов я до неё добрался и нашёл там всё, что нужно для изготовления лантано-бариевых стержней… В общем, да, похожее было чувство.

— Здесь ночевать нельзя, — сказал дед. — Мы на рыбалке. Значит, едем на рыбалку. Заодно и от стволов избавимся.

— Концы в воду, — сказал дядя Юзик.

— Ага, — подтвердил дед. — Жалко — не то слово. Но пришла пора.

— Как твоя рука, деда? — спросил я. — Прости, сейчас не могу ей заняться. Засыпаю на ходу. Что-то кончились мои силы…

— Не мудрено, — сказал дед. — Ложись на заднее сиденье и спи. Остальное мы сами. Нормально всё с рукой. Не знаю, как ты это делаешь, но будь хоть один такой в моей разведроте, многие бы ребята дожили до победы.

За день BMW раскалился на солнце до состояния духовки. Но ждать, пока он полностью проветрится и остынет, я не стал. Распахнул настежь двери, улёгся на заднее сиденье, сунул под голову рюкзак, закрыл глаза и через мгновение уже спал. Мне снился Цейсан.

Проснулся я утром, в машине. Обнаружил, что укрыт и лежу нормально, на разложенных сиденьях. Выбрался наружу, потянулся. Машина стояла на берегу полноводной реки. Поднималось солнце, пронизывая утренний туман первыми лучами. Пахло водой, травой, дымом от костра и ещё чем-то очень съедобным.

Я проглотил набежавшую слюну.

— Доброе утро, Серёжка, — сказал дед, помешивая в котелке. — Как спал?

— Доброе утро, деда. Как убитый.

— Хе-хе, — сказал дед. — Смешно. В туалет — вон туда, за кусты. Потом умывайся и садись к костру. Уха почти готова. Вку-усная, зараза, язык проглотить можно.

— А где дядя Юзик?

— Спит ещё. Он «сова», это я «жаворонок».

— Я тоже «жаворонок», — сказал я.

— Весь в меня, — сказал дед.

Через пять минут он налил мне в алюминиевую миску ухи, дал кусок чёрного хлеба и ложку.

Я понюхал, зачерпнул, подул, попробовал…

В окружающую действительность вернулся только тогда, когда ложка заскребла по дну миски.

Ничего вкуснее я не ел в жизни. Ни в той, ни в этой.