Чужими руками

ГЛАВА 3 С ГОРКИ НА ГОРКУ

Не всякий захочет карабкаться в обледенелые горы, хорониться от непогоды в снегу, в скальных трещинах и промерзлых пещерах. Гораздо проще и приятней дожидаться в тепле и уюте, когда плод сам свалится тебе в руки. Хотя есть риск, что этот драгоценный плод сорвут с дерева еще зеленым — молодые и наглые не любят ждать, они не знают слова «терпение». Им невдомек, что на Старой Земле нельзя играть по своим правилам, если хочешь дожить до пенсии.

А Пустельга знала и любила Землю, как знают и любят давнего, самого опасного врага — со всеми его достоинствами и недостатками. Чичипаты родились и живут в океане, а Великая Вода — лучшее место для размышлений. Именно потому планета Гиибс — колыбель натурфилософов. Да и земные киты дадут сто очков вперед Гегелю и Канту, если кто-нибудь сможет заглянуть в глубь их могучих мозгов.

Объект шастает по крутым горным тропам, а за ним день и ночь следят чужие злые глаза. Что на уме у созданий с разных концов галактики? Убийство — это понятно, но что еще? Один раз Платона уже пытались убить — перед гостиницей в Катманду. Тогда Пустельга едва-едва успела. Сейчас она тоже боялась опоздать, но не могла пересилить себя и сунуться на верную смерть в белый ад Тибета. Чичипаты неплохо переносят холодную воду, умея без экипировки жить при нуле градусов. Но ледяные ветра убивают в них волю к жизни.

Если б она знала, кто послал убийц в Катманду, было бы гораздо проще. Местная полиция не нашла на их трупах никаких документов. Пустельга сразу опознала бахчисарайских богомолов, хоть и первый раз в жизни встретилась с этими высокоразвитыми хищными насекомыми. Из личинок богомолов в былые века выращивали наемных убийц-берсерков.

Существа с такой внешностью не проходили по системе всеобщего учета. Они не прилетали на Старую Землю, не регистрировались в отелях, не получали водительских прав, не брали машины напрокат, не расплачивались кредитными карточками. Но при этом они жили на Земле неделями, если не месяцами. Какие-то бесплотные призраки — однако с материальными клешнями и чепальским деструктором.

Похоже, чичипата столкнулась со спецслужбой высшего уровня. Она знала о существовании тайных организаций, до того засекреченных, что вроде бы их и нет вовсе. Сотрудники этих организаций действуют без документов, у них нет ни имени, ни отечества, ни дома, ни родных и близких. Если они погибнут, тела никто не заберет, и их похоронят в общих могилах как неопознанные трупы. Погибнув, а значит, не выполнив свой долг, агенты наказаны безвестностью их кончины.

А черный археолог Платон Рассольников тем временем продолжал углубляться в недра горной страны. С помощью стаи кибермух Пустельга отслеживала передвижение экспедиции по Малому Тибету, оставаясь в городе Катманду. Крохотные разведчики регулярно передавали ей видеозаписи. Одна за другой кибермухи гибли в дикую пургу или бешеную грозу. Порой они исчезали необъяснимым образом — быть может, сбитые теми самыми безымянными агентами. И когда чичипате пришло время перебираться в другой сказочный город — Лхасу, срединную точку маршрута, от стаи почти ничего не осталось.

Пустельга давно жаловалась начальству на нехватку спецсредств, но Главный Распорядитель Внешних Конфигураций господин Шпииц не реагировал на ее депеши. Как будто такое задание можно выполнить голыми ластами. Однажды чичипата набралась смелости и попросила прислать на Землю десять тысяч кибермух. В ответ Шпииц ядовито заметил: «Больно быстро ты расходуешь народное добро. Уж не продаешь ли ты его врагу?» — и пригрозил внести в ее дело отметку о неполном служебном соответствии. Что оставалось делать Пустельге? Стиснув зубы, пытаться выполнить задание.

После пурги, свирепствовавшей в горах двое суток, река вздулась, и обещанные шерпами броды стали непреодолимы. Кипящий от бешенства мутный поток тащил вырванные из берегов камни и остроконечные обломки льдин. Яростное течение отгрызало края осыпей и несло сломанные ураганом стволы и вывороченные потоком корневища деревьев. Как будто ведя с человечеством войну, оно громоздило на отмелях завалы трехметровой высоты.

Чем выше в гору уводила караван гремящая щебнем тропа, тем чаще ее пересекали мутные ручейки. Это плакали уцелевшие среди камней и кустов белки обледенелого снега. Из-под ног, будто пытаясь напугать киберлошадок, с шумом взмывали красавцы фазаны и, опустившись на землю, тут же прятались в сплетениях корней. Платон долго ломал голову: они живые или их в огромном количестве наштамповали где-нибудь в Шанхае? Наконец решил спросить Гальперина. Тот с гордостью ответил:

— Если хотите, господин Платон, шерпы могут поймать парочку на ужин.

— Не стоит, — не раздумывая, ответил археолог. — Жаль губить таких франтов.

Окрестные скалы и обгрызенные временем исполинские валуны неведомый художник разукрасил сотнями изображений здешних богов. Несмываемая краска из распылителей не выдержала череды ливней и градобоев. Зачастую Платону было не понять, какой именно бог взирал на него с камня, хотя смог опознать Кришну, Яму, Микки Мауса и Винни-Пуха. Символы разных эпох перемешались, составив новый, ни на что не похожий пантеон. Даже груда ржавых консервных банок у подножья скалы стала частью магической картины. На перевале царила Вечность.

— Надо спешить, господин Платон, — Гальперин вырвал археолога из оцепенения. — Здесь нельзя ночевать — слишком холодно. Спустимся в долину.

— Ты прав, — тихо ответил Рассольников. — Но до чего же трудно отсюда уйти…

Нависшая над тропой скала окрасилась теплым румянцем — близился закат. Вскоре караван поднялся на перевал Тонгла, и перед Рассольниковым открылся целый мир. Позади, над тонущим в тумане ущельем повисла, словно шаткие мостки, бледная радуга. Впереди — за темно-зеленой извилистой полосой леса — прерывистыми уступами поднимались горы. На пределе видимости темные, посверкивающие сахарными головами ледников, хребты теряли материальность. Они превращались в каменную пелену, тянущуюся, быть может, до границ вселенной.

В завороженной тишине вялые струи леденеющего к ночи воздуха слабо колыхали полимерные молитвенные ленты и поблекшие флаги. Шесты были воткнуты в каменную пирамиду с едва различимой надписью на боку: «ПРИЯТНОГО СПУСКА».

Андроиды-шерпы тяжело попрыгали на землю, чтобы принести традиционную жертву духам гор. Они сложили у подножия пирамиды свои дары: чудной камешек, подобранный на переправе, блестящую побрякушку с городского рынка или выбеленный временем, круто изогнутый рог архара.

На пути возник еще один монастырь. Он, как грязно-серое ласточкино гнездо, лепился к отвесному склону желтой с пурпурными прожилками скалы. Его строители не думали о внешней красоте — они стремились защитить обитателей дзонга от стремительных перепадов температуры, леденящих ураганных ветров и разбойничьих набегов. И преуспели в этом — дзонг был неприступной крепостью.

Платон поглядел на Гальперина, ехавшего рядом на низкорослой лошадке, поймал его вопросительный взгляд и кивнул. Караван повернул к началу тропы, ведущей к воротам дзонга.

Каждая такая остановка сулила нежданное открытие, но на деле лишь затягивала экспедицию, а ведь деньги таяли с катастрофической скоростью. Но тысячу лет назад здесь побывал Шеффер — значит, Рассольников не мог просто так обогнуть монастырь и снова углубиться в горы. К тому же у Платона была давняя мечта: он хотел увидеть сокровенные места Старой Земли, окунуться в ее подлинное, а не иллюзорное прошлое. Вот только как отличить одно от другого?

Резкие порывы ветра трепали флаги на шестах. Привычная для Тибета картина. По небу ползли табачного цвета дождевые облака — размоет дорогу, потом наплачешься. На высоком помосте стоял длинный и костлявый, похожий на легендарного Дуремара лама. Он с упорством сумасшедшего запускал ввысь мастерски вырезанных из красной пленки добрых драконов. Согласно поверью, где-то в глубине гор они обретают плоть и кровь, чтобы спасти попавшего в передрягу путника…

Настоятель дзонга приютил утомленных путников, хоть и не был столь радушен, как Данон Фрутис. Платону досталась столь же тесная и холодная келья, правда, его в достатке снабдили одеялами, и он навалил на себя целый ворох.

В три утра археолог проснулся. Сна ни в одном глазу. Промаявшись целый час, он оделся потеплее и вышел на террасу, повисшую над пропастью,-глотнуть свежего воздуха. Здесь Рассольников с удивлением обнаружил настоятеля, сидящего на табурете. Верховный лама был закутан в шкуру гималайского медведя.

— А вот и вы, досточтимый Платон, — негромко произнес настоятель и кивнул. — Эта ночь особенная. Проницательному человеку она может приоткрыть будущее. Я был уверен, что вы сюда придете.

— То-то я гляжу…— не зная, что ответить, пробормотал археолог.

Он ежился от холода, несмотря на меховую куртку и накинутое на плечи верблюжье одеяло. Сказал и сразу же увидел в ночной мгле багровые вспышки и мощные лучи света, гуляющие по небу. Что такое? Ведь это не полярное сияние, не росчерки молний или их отсветы. Судя по всему, будущее не сулит Старой Земле ничего хорошего.

— Сияющие стрелы пускает башня Шамбалы, — с серьезным видом проговорил верховный лама. — Свечение идет от камня Норбу Риншоп.

Платон знал об этом легендарном булыжнике — наряду с другой бесценной информацией Олдувай добыл для него запись старинных тибетских легенд. На санскрите камень счастья называется Чинтамани. Многоярусная башня, где с незапамятных времен хранится главное сокровище Шамбалы, обозначена на всех ее древних картах. Однако башню эту отродясь никто не видел.

«Интересно, а что по поводу Чинтамани думал миляга Шеффер? Неужто оберштурмфюрер не пытался достать магический камень для фюрера? — поскреб щетину на подбородке Платон. — Вообще, загадочная это штуковина. Чинтамани источает великий внутренний жар. Если он темнеет, будет ураган, ливень, гроза. Если тяжелеет — не избежать кровопролития. Если трещит — приближается злой человек. Когда Чинтамани дает огненные вспышки, Земля — на грани катаклизма, но если над ним зажигается звезда, значит, скоро наступит мир и благоденствие.

Древние ламы не сомневались, что в незапамятные времена Чинтамани был привезен на Землю инопланетянином из созвездия Орион. Поэтому камень и считался величайшим сокровищем планеты. Выходит, несколько тысяч лет назад Чинтамани принадлежал децемвирату Содружества Ориона. Эта звездная федерация ныне входит в Лигу Миров и живет себе потихонечку, не высовывается, ни с кем не дружит и не враждует. Помалкивает в тряпочку, даже когда ущемлены ее кровные интересы. Словно напугана до полусмерти… А кусок Чинтамани был подарен императору Атлантиды Тацлаву. Это уже камень в мой огород».

Шло время, всполохи на небе не исчезали. Стуча зубами, растирая закоченевшие кисти и приплясывая, археолог все ж таки не сдавался и не покидал наблюдательную позицию. Долго молчавший настоятель снова открыл рот и изрек:

— Надеюсь, вы увидели то, что предначертано…

Платон неопределенно хмыкнул. Впрочем, верховный лама и не ждал от него ответа.

С востока неудержимо накатывался рассвет. Пегий сумрак таял. Словно гигантские мрачные тени, начали прорисовываться вершины окрестных гор. Затем индиговыми дирижаблями проступили висящие над ними громады облаков. А уж потом замельтешили, непрерывно сменяясь, едва уловимые оттенки, и в стремительно светлеющем небе, как спицы колоссального, начавшего раскручиваться колеса, пронеслись нежно-розовые проблески.

И вот ледники на верхушках гор засияли, словно люстры розового и желтого стекла, а в ущелье под ногами еще ничего не менялось. Оно по-прежнему казалось плоским и двуцветным: черное с белым. Бурлила утонувшая в белой подушке пара река. Подернутая инеем черная нитка тропы над крутым откосом, казалось, висела в воздухе и вела в никуда.

— Умывайтесь родниковой водой, очищайте чакры, и милости прошу в трапезную, — произнес верховный лама, вставая с табурета.

За его спиной возникли силуэты двоих послушников, которые подхватили падающую с его гладких плеч шкуру. Настоятель, опираясь на суковатую палку, неспешно двинулся по террасе.

Археолог трусцой припустил в свою келью. Надо сделать десяток-другой упражнений, чтобы разогнать застывшую в жилах кровь. А не то сам превратишься в статую, поставят тебя в пыльную нишу и будут за деньги показывать туристам…

После скромного завтрака Платон Рассольников попрощался с настоятелем дзонга, и караван снова двинулся вперед. Киберлошадки были как всегда безотказны и еще ни разу не показывали свой норов. Они покорно вступали в мутные пенистые ручьи, несущиеся по ущельям, спотыкались и скользили, но упорно противостояли течению. А ручьи ярились и зверели, натыкаясь на препятствия, и готовы были сбить с ног любого, кто имел несчастье оказаться на их пути.

Когда ледяная вода обжимала голенища походных сапог, Платон не должен был чувствовать холода — обувная реклама сулила идеальную изоляцию. И все же археолог ловил себя на том, что, подобно цирковым наездникам прошлого, хочет забраться на спину лошади. Всякий раз он наклонялся к нервно подрагивающему локатору лошадиного уха и шептал что-нибудь ласковое. Киберлошадка замирала, переваривала услышанное, и, приободренная всадником, коротко ржала. Затем, подчиняясь сложной программе, она сама находила оптимальный путь, выбиралась на противоположный берег и снова трусила по мокрой, гремящей под копытами гальке.

Водяная пыль пропитала воздух и приятно освежала лицо. Дышалось легко, хотя на губах Платона оставался странный горьковатый привкус. Шум струящейся воды, которая била в сверкающие на солнце валуны, и рокот катящейся гальки соединялись в монотонную усыпляющую мелодию. Глаза неудержимо слипались, голова клонилась вперед, Рассольников тыкался носом в густую лошадиную гриву, вздрагивал и мотал головой, сбрасывая с себя дрему.

Среди скальных обломков ручей сжимался в ревущую стремнину, зато на отмелях распадался на безобидные пенные рукава. А потом вдруг он нырнул под огромную ржавую решетку с надписью «ТЕЛЕФУНКЕН» и исчез. Решетка перекрывала одну из наглотавшихся мрака пещер. Выше были отвесные стены, уходящие вверх на сотни метров.

Ущелье закончилось тупиком. Рассольников и Гальперин спешились, передали поводья шерпам. Проследив, чтобы андроиды сбили навьюченных киберлошадок в табун, погонщик раскупорил бамбуковую бутылку с чангом. Сосредоточенно выпив пиво, он сел на корточки и стал рисовать на мокром песке магические знаки, охраняющие человека от злых чар. Затем, повернувшись лицом на север, пропел заклинания, молитвенно сложил руки на груди и зажмурился.

— Ну что, заблудились? — беззлобно спросил Гальперина археолог.

Кибер-ищейки тем временем проверяли тупик, ведь Шеффер когда-то здесь побывал.

— Это я виноват, господин Платон. — Погонщик открыл глаза, но поднять их на археолога не решался. — Надо вернуться к развилке и пойти направо.

— Погоди. Дай передохнуть.

Рассольников оглядел вертикальную стену, которая была испещрена кавернами и понизу до блеска отшлифована талыми водами. Где-то тут оберштурмфюрер увидел статую коня со сверкающими Чинтамани, которые украшали высокое седло. Рассольников вынул из седельной сумки биноктар, навел на грот, завешенный зеленой сетью ползучих растений. Есть! Над сводом висела потускневшая от времени голограмма сказочного коня. И волшебные камни действительно светились в полумраке.

«В последние дни эти камни — словно маяки на моем пути, — подумал Рассольников, восхищенный работой древнего мастера. — Быть может, они что-то хотят мне сказать? Или следят за мной? Неспроста —это, ох, неспроста…»

— Поиск завершен. Ничего не найдено, — как всегда беззвучно доложил микрочип.

— Зато мы увидели коня, — словно бы отвечая ему, произнес археолог. — Теперь можно ехать…

— Это хороший знак, господин Платон, — подал голос Гальперин. — Нам будет сопутствовать удача.

Высокогорный тибетский лес до глубины души поразил Шеффера, не видавшего ни единой экзотической планеты. Платон не обнаружил в этом лесу ничего интересного — людские творения его интересовали гораздо сильней.

Энергично ползающая по мху зверокрапива норовила обжечь лошадям ноги, не догадываясь, что киберы не чувствуют боли. Рыжие пучки папоротника росли у подножия огромных вечнозеленых деревьев, чьи стволы были оплетены похожими на бесконечных удавов лианами. Затхлые лужи кишели писклявыми головастиками. Удивительно, почему чащу не заполняют орды голодных лягух. Уродливые грибы, похожие на разбухшие от влаги пальцы мертвеца, выпирали из земли и тянулись вверх. Не хватало лишь тоскливого замогильного стона: «Душно мне!..»

После недавнего ливня лес звенел гулкой капелью и тревожил шуршанием черных пиявок, которые обитали в подстилке из гнилой опавшей хвои. Скользкие пиявки были омерзительны. Они сразу отличили живое от неживого и атаковали только Рассольникова и Гальперина. Добравшись до человеческого тела, пиявки начинали сладострастно тереться о руки и шею. От их исступленной ласки пробирала дрожь. Пиявок было много, они были упорны. Когда Платон сбрасывал с себя пяток этих тварей, тут же обнаруживал десяток новых. Оставалось только стиснуть зубы и ждать, пока гнездилище пиявок закончится, и они отстанут сами собой. Лошадь, бодро переступавшая через поваленные гниющие стволы и обходящая черные бочаги, вдруг встала как вкопанная. Посредине тропы свисал, чуть покачиваясь, конец бледно-зеленой лианы. И напротив Платоновых глаз висел ощетинившийся рыжий зверек.

Вслед за лошадью Рассольникова тотчас встали и остальные.

— Что случилось, господин Платон?! — крикнул Гальперин из хвоста каравана.

Археолог не ответил. На него в упор глядели маленькие красные глазки. Бешеная малютка вот-вот прыгнет и вцепится ему в лицо. Без глаз остаться — проще простого. Рассольников зашипел по-змеиному, что смутило зверька. Хищная белка дернула головой, отвела на мгновение бусины, и Платон тотчас нанес удар тростью. Выброшенное из наконечника острие рассекло морду зверька. Белка завизжала, скакнула с лианы куда-то вбок и исчезла в зарослях.

— Ух ты!.. — облегченно выдохнул Платон. Умная киберлошадка снова двинулась вперед.

— Что с вами?! — встревожившись, крикнул погонщик. Он пытался обогнуть вьючных лошадей. Тропа была слишком узкой.

— Обошлось! — запоздало ответил археолог. — Береги лицо! Здесь белки!

— Просветленный ведет вас, господин!

Тропа вывела караван на лесную поляну, где громоздились плоские каменные плиты, похожие на руины античного храма. Но это были плоды причудливой игры природных стихий. Зато на высившейся неподалеку скале, над обкатанными временем провалами гротов, виднелись странные знаки канувших в Лету племен. Платон сверился с дневником. Теффер здесь побывал. В одном из гротов должен быть гоингханг — святилище темных духов. Придется их обследовать.

Андроиды-шерпы спешились и сразу нашли молельню, больше похожую на трапезную людоедов. Войдя внутрь, они поставили и зажгли палочки, курившиеся ароматным дымом. Оказывается, носильщики всегда носили палочки с собой. Какой чудак записал в их позитронные мозги столь нелепую программу? Впрочем, рассчитывали наверняка на заморских туристов. И те уж точно остались бы довольны.

Здесь мало что изменилось со времен оберштурмфюрера: щербатые стены и покрытый копотью, опутанный паутиной свод. На стенах с трудом можно разглядеть изображения занятых делом чудовищ. Окровавленными клыками и когтями монстры рвут бледную человеческую плоть, хохочущие черепа висят на гирляндах, сплетенных из ядовитых змей, бабы-яги пожирают визжащих от ужаса детишек, черные грифы-труполюбы несут в клювах, словно букеты цветов, пучки вырванных глаз, а в чашах, выпиленных из мертвых голов, бурлит и пенится горячая кровь.

На алтарях, под корявой надписью на космолингве «ИЗМЕНКА», — десятки голограмм бронзовых статуэток. Здесь Дэмчок, страстно обнимающий секс-бомбу — Шакти, Хаягрива с головой коня и змееборец-Гаруда, царь птиц. Алтари загажены людьми и животными — они будто притягивают к себе любую мерзость.

Рассольников снова заглянул в дневник — все в точности — и поразился тщательности исторических реконструкторов. Кибер ищейки тем временем занимались своей работой.

— Поиск закончен: тайника нет, — сообщил микрочип.

Делать здесь больше нечего. Кинув несколько галактических кредитов в чашу для пожертвований, покрытую сложным узором из семи сортов пластика, Платон покинул святилище.

Позади месяц пути из Катманду — через Гималаи и Ладак, но каравану еще предстояла долгая дорога по Малому Тибету. Чтобы попасть в Лхасу, нужно дважды пересечь полноводную Брахмапутру, называемую тибетцами Цзанпо, форсировать реки Нянь-чу и Рон, пройдя мимо озера Ямдан-Цо.

И снова караван поднимался на перевалы, обходил неприступные вершины, следуя извилистым тропам. Горы мертвого камня, бездонные ущелья, бурные реки сменялись вечнозелеными лесами, а потом были альпийские луга, скалистые гребни, поросшие лишайниками, расцветший от микроскопических водорослей снег… Декорации ежедневно, а порой и ежечасно менялись, счетчик отщелкивал пройденные километры, а результат был по-прежнему нулевой,

Вот еще один горный проход позади. Вырвавшись из сумрака после долгого блуждания в каменных теснинах, караван начал медленно, осторожно спускаться в долину. Яркий свет ударил Платона по глазам, он не слепил, а только раскрашивал мир сотнями оттенков. Археолог остановил лошадь, перекрыв дорогу замыкающим, и приподнялся в стременах. Камешки посыпались из-под копыт, скатываясь по крутому склону. Киберлошадка фыркнула и переступила ногами, выбирая грунт понадежней. Впереди вселенской лестницей легла освещенная солнцем горная терраса — уступ за уступом.

— Что там, господин Платон? — забеспокоился Гальперин, обнаружив, что караван разорвался надвое.

— Все в порядке! — крикнул в ответ Рассольников и тронул поводья. Лошадь двинулась вперед.

За вышкой кружащегося локатора и железобетонным блокпостом карантинных войск открылось небольшое кладбище. Здесь обрели последнее пристанище искатели приключений богатства или высшей истины. Кого-то из них подстерег снежный барс или достала предательская пуля, многие утонули в бурных потоках или их погребла под собой горная лавина. Едва заметные холмики, редкие каменные плиты со стершейся надписью — земные ориентиры непредставимой загробной жизни, которая то ли есть, то ли нет.

Платон натянул поводья, снова останавливая лошадь, и сорвал с головы влажную шапку. Когда-нибудь и ему, вечному страннику, предстоит улечься в грунт на какой-то из далеких планет. И через тысячу лет идущий по его следам черный археолог разроет Платонову могилу в поисках драгоценных артефактов — ломаной трости, бутылки из-под текилы и рваной шляпы с вентилятором.

Если раскинувшиеся над миром необъятные небеса сияли как перламутровые россыпи в лучах прожектора, то под ногами не обнаружилось ничего божественного. Серые солончаковые растения и низкорослый уродливый кустарник кое-где покрывали ближайший горный уступ. Рассольникову они почему-то казались еще мертвее, чем выглаженный ветрами и дождями камень.

Кибер ищейки тотчас начали бить шурфы, проникая в недра земли. Они искали клад в месте последнего упокоения людей, чьи тела сотни лет назад рассосались до последней молекулы. Рассольников не дал кибер-ищейкам отбоя: дело есть дело.

— Здесь похоронено несколько пузанчиков, пытавшихся уйти через горы и замерзших в пургу, — негромко произнес оказавшийся рядом Гальперин. — Карантин шел по их следу день и ночь.

— Зачем ты мне это говоришь? — удивился археолог.

— Вы же открыватель истины, господин Платон, — скрывая усмешку, слегка поклонился погонщик и коснулся носом лошадиной гривы.

— Привал на полчаса, — объявил Рассольников. Самое время глотнуть горячей текилы, вышибить из башки горькие мысли.

Шерпы-андроиды слезли с кибер коней и принялись за работу. Развели костер, поставили на огонь чайник, соорудили для Платона теплое и мягкое ложе. А уже через десять минут микрочип в очередной раз сообщил Рассольникову, что поиски ни к чему не привели. Археолог с удивлением обнаружил, что ему все равно. Экспедиция слишком долго ничего не находила, и казалось, так будет всегда.

Спустя месяц после выхода из Катманду в запертом на амбарный замок подвале одной из пагод кибер ищейки разыскали бурки и полярную доху, которые когда-то принадлежали Эрнсту Шефферу. Уникальные вещи валялись в груде старья, густо пересыпанные едким нафталином.

Платон заявил настоятелю храма, что хочет сделать «срез» культурного слоя Тибета и потому мусор, скопившийся на территории храма за последние века, представляет для него некоторый интерес. Верховный лама был мудр и не дал обвести себя вокруг пальца. Смекнув, что к чему, он запросил за мусор сто тысяч кредитов — астрономическую сумму. Никакой «Сотбис» не принесет владельцу бурок и дохи и половины.

Обидно было — хоть плачь. Рассольников ведь уже почти держал в руках эти драгоценные артефакты! Первая мысль была, конечно: «Надо спереть». Но ведь настоятель тотчас поймет, кто наложил лапу на его сокровища. За кражу на Старой Земле полагается что-то вроде лоботомии с конфискацией имущества. Ты становишься законопослушным и тихим как овечка, идешь работать санитаром в дом призрения, куда со временем переселяешься и сам. Блестящая перспектива.

«У меня должно быть железное алиби, — думал Платон, притворяясь, будто внимательно рассматривает убранство пагоды. — И где я его возьму? У кого куплю и на какие шиши? Не устраивать же землетрясение или падение кометы, когда всем будет не до артефактов…»

Археолог покинул пагоду пустой, но честный. Благородному графу не пристало воровать по мелочам. Если любить, то королеву, если украсть — то миллион. Титаны-предки знали человеческую натуру получше нынешних пигмеев. Иногда Платону хотелось на самом деле поселиться в этом самом двадцатом — «золотом» — веке. И прожить короткую, яркую, полную истинных приключений жизнь — как его легендарный коллега Индиана Джонс. Вот только путешествия во времени наука отрицает напрочь. Наверняка сговорились физики с властями, а не то враз сбежит половина приличных людей…

Первая часть маршрута заканчивалась в Лхасе. Столица Тибета была уже рядом, но каравану до нее не добраться. Половина киберлошадок нуждались в срочном ремонте, у андроидов-шерпов садились аккумуляторы. Тут-то и сказалась кража — ни тебе запчастей, ни второго комплекта аккумуляторов. А денег, чтобы вызвать в горы летучую бригаду техобслуживания, у Платона не было.

Гальперин на каждом привале занимался ручной сваркой, паял на скорую руку микросхемы, а то и просто перематывал треснувшие конечности изолентой. Троих обезноживших шерпов погрузили на лошадей. Скорость каравана упала.

Археологу пришлось свернуть с намеченного марш-Рута и остановиться на дальних подступах к Лхасе — в маленьком городке Гьянгдзе.

Гьянгдзе состоял из нескольких кривых улочек с домишками в один, два и три этажа, построенными из сырого кирпича. Правда, первый этаж у большинства из них был сложен из каменных плит. А самые богатые жители могли позволить себе тесаный камень. Над дымовыми отверстиями на крышах были сооружены небольшие навесы, однако на нижних этажах дым шел прямо через окна и двери.

В городке нашлась убогая с виду кибермастерская, где старый китаец обещал за умеренную плату привести «железо» в божеский вид. У него действительно были нужные станки и устройства и, судя по всему, имелся большой опыт починки электронного туристского снаряжения.

Мастерская причудливо сочетала в себе достижения нескольких веков. Здесь рядышком стояли сверлильный станок с ножным приводом и камера молекулярной реновации по контурному микрополю, паяльная лампа времен пекинского бога Мао и позитронный интроскоп предпоследней модели. Стены в единственной комнате покрывали фотообои «Золотая осень», а пол был глянцевитый — сделанный из трамбованных мелких камней и глина. По здешним меркам, китаец процветал.

— Не беспокойся, господин, — беспрестанно кланяясь на пороге дома, уверял Рассольникова мастер. — Завтра твои лошадки и шерпы забегают как новенькие.

Платон отправился в единственную в городе гостиницу. Спрыгнул с лошади у дверей и вдруг почувствовал, что силы его иссякли. Кибер ищейки привычно принялись за дело, хотя у археолога вовсе не было уверенности, что оберштурмфюрер заезжал сюда на пути в Лхасу.

Рассольников поручил Гальперину следить за ходом ремонта, снял два номера и, отказавшись от услуг косоглазого гарсона в суконной шубе було, сам отнес свой багаж в комнату. Бросив вещи на пол, археолог с трудом заставил себя раздеться и улегся на пропахшую лавандой постель — первую нормальную кровать за полтора месяца блужданий по горам. И тотчас провалился в сон.

Сон оказался на редкость приятным. Платон без устали махал лопатой. За его спиной с каждой минутой росла гора каменистого грунта. Услужливый шерп истово отгонял мошкару и время от времени вытирал у археолога со лба пот. Другой работы Платон андроидам не доверил. И вот, наконец, на дне глубокой ямы показалось нечто зеленое. Лопата стукнула по металлу, оставив блестящую царапину на слое тусклой краски. Металлический ящик! Рассольников замер, не веря своему счастью.

Платон передал шерпу лопату и начал счищать грунт руками. На крышке ящика виднелись какие-то цифры и белый германский орел. Ура!!! Андроиды осторожно подняли ящик на поверхность. Под ним обнаружились и другие «посылки» из двадцатого века. Рассольников аккуратно доставал зарытые в землю ящики и баулы и тут же пропитывал консервирующим раствором. Активный коллоид проникал во все поры артефактов, создавая «внешний костяк» ископаемого предмета. На первое время он предохранит артефакты от разрушения, а потом испарится, не оставив следа. Платон проснулся, блаженно улыбаясь. Его улыбка медленно сошла на нет, когда он обнаружил над головой засиженный мухами абажур, свисающие с потолка липкие ленты, испятнанные ссохшимися трупиками, а справа — неровную стену, оклеенную выцветшими обоями. Гостиничный номер, тупик…

— Тебя невозможно разбудить, — недовольно произнес микрочип. — Следы ДНК найдены три часа назад. На городской свалке есть старинный, заваленный камнями колодец. На его дне… — Платон уже не слышал ворчание микросхем. Выпрыгнув из постели, он скакал по линолеуму, пытаясь угодить ногой в штанину. Поистине вещий сон…

Рассольников все делал сам, не доверив шерпам и Гальперину даже самой незначительной процедуры. Погонщик обиделся, хоть и не показывал виду. Он демонстративно отправился «проверить лошадей» и до ночи не возвращался.

Платон не давал себе передышки весь вечер и всю ночь. Только к шести утра артефакты были законсервированы и разложены на застеленном пленкой полу большой палатки. Лишь тогда археолог, охнув, распрямил спину, потянулся так, что захрустели суставы, и оглядел свои богатства.

В кладе обнаружилось много экспедиционной чепухи, включая стертые подковы и пустые джутовые мешки. Это барахло приобрело ценность лишь благодаря интересу общества к подлинным раритетам «золотого века». Но археолог нашел и нечто уникальное — небольшой саквояж, принадлежавший самому Шефферу. Ошибка исключалась: частицами именно его ДНК были пропитаны стенки и ручки саквояжа. Оберштурмфюрер спрятал саквояж среди рваной упряжи и пустых консервных банок. Платон нашел всего лишь свалку экспедиционного мусора, но ему сказочно повезло: в куче барахла было зарыто жемчужное зерно…

Глаза археолога слипались, но он не мог удержаться и решил посмотреть содержимое саквояжа. Иначе бы он наверняка умер от нетерпения.

Внутрь были напиханы десятки смятых листов пожелтелой хрупкой бумаги. Не будь коллоида, она моментально рассыпалась бы в пыль, попав на воздух. Это были непальские и английские газеты того времени. На первый взгляд, в саквояже ничего другого не оставалось. Но только на первый.

Платон понимающе хмыкнул и начал, не торопясь, доставать, аккуратно разворачивать и складывать на столе одну газетку за другой. Он словно играл: добавлял удовольствия, оттягивая сладостный миг находки. Но сердце билось все сильнее, на лбу выступила испарина. Рассольников чертыхнулся, захватил разом оставшиеся газеты и вздрогнул: в них было что-то твердое. Нет, в те давние времена никто не оставлял среди сокровищ заряженную мину. Ну, разве что кобру — так она давным-давно сдохла бы и истлела.

Это был камень длиной с мизинец, сероватого цвета, блестящий, формой напоминавший арахис. На нем были высечены четыре иероглифа, не поддающихся расшифровке. Платон не верил своим глазам: в его руках был легендарный камень Чинтамани.