Опасность

Дедушкин сосед, пан Квятковский, возил с поля рожь. Пан Квятковский был добрый, и Юлек надеялся прокатиться на его телеге. Он делал вид, будто мастерит что-то во дворе, и поджидал удобного случая. Случай подвернулся только к вечеру; Юлек позвал Мариана, и оба покатили в поле.

Усевшись, как заправские работники, на грядку, они принялись обозревать окрестности. Сверху все выглядело совсем иначе. Поле зрения расширилось, стали видны далекие дома и деревья. Да и сама дорога стала другой — раньше она бежала между двумя высокими стенами хлебов, заслоняющих горизонт, теперь хлеба были убраны, и ребята, едва миновав рощу, сразу увидели знакомый старый дуб, стоявший над рекой, а за ним полукружье прибрежных зарослей. Пройти вдоль этих зарослей вправо, а там поваленный тополь… Юлек и Мариан переглянулись — оба подумали об одном и том же. Надо посмотреть, что делается на острове!

Пан Квятковский условился с ними, что обратно они пойдут пешком, потому что лошадям тяжело тащить нагруженный воз. Приехав на место, они помогли уложить снопы на телегу. Мариан подавал снопы неторопливо, аккуратно и ловко, а Юлек много бегал, много говорил, раскраснелся от азарта и усталости, но толку от него было мало: не хватало ни роста, ни соображения, и он никак не мог подать сноп, чтобы пану Квятковскому было удобно подхватить его и уложить на место. Так или иначе, когда дело подошло к концу, пан Квятковский поблагодарил их обоих, и воз двинулся в обратный путь. Ребята постояли немного, посмотрели, как ныряет воз по ухабам, потом Юлек равнодушно спросил:

— Ну что, сходим?

— Можно.

Шли молча. Мариан подсчитывал в уме, сколько времени прошло после исчезновения Зенека. Дни путались в памяти, во время каникул он не заглядывал в календарь. Во всяком случае, уже много, дней двенадцать-тринадцать…

Юлек тоже думал о Зенеке. Неужели он до сих пор околачивается в Стременицах? Почему он захотел жить в этом городишке с противными чужими парнями, а не с ними, на острове? Мальчуган тихонько вздохнул, вспомнив, сколько разных непонятных вещей произошло с того дня, как они нашли Зенека лежащим под кустом орешника… А их разговор около базарного ларька? Юлек был уверен, что Зенек обрадуется, когда узнает, что Уля вернула деньги, а он повел себя так странно. Испугался, что ли? Юлек рассказал об этом Мариану и девочкам, но никто ему ничего не объяснил.

Потом Юлек вспомнил, как они с дедушкой возвращались из Стремениц, как дедушка сначала зловеще молчал, а потом, поостыв немного, буркнул, что бабушке лучше ничего не говорить. «Чего ей зря на нас сердиться?.. Понапрасну только волноваться будет, вот и все…» Услышав это «нас», Юлек понял, что дедушка тоже считает себя виноватым, и снова почувствовал, что ужасно любит своего старенького молчаливого деда. Не зная, как выразить свои чувства, он придвинулся поближе и прижался к нему плечом. И потом каждый раз, стоило ему пошевельнуться, дедушка добродушно приговаривал: «Сиди, сиди так…» Если бы не обидная встреча с Зенеком, возвращение домой было бы очень приятным…

Они уже подходили к тополю, когда Юлек поднял голову и сказал:

— Дымом пахнет.

— Тебе показалось.

— Нет. — Чутье у Юлека было острое, как у охотничьей собаки. Он замер на месте, вертя головой и втягивая носом воздух. — Дым от костра.

Мариан огляделся. С одной стороны были поля и луга, с другой — заросли, а за ними река.

— Ты же видишь, никакого костра нигде нет. Юлек, раздувая ноздри, повернулся лицом к зарослям.

— Слушай! — тихонько сказал он. — Дым идет от реки. Кто-то жжет костер на острове.

Через несколько шагов почувствовал запах дыма и Мариан. Они подошли к тополю, оглянулись по сторонам и перебежали на тот берег. Прислушались. На острове было тихо, только птицы звонко распевали свои вечерние песни. На мягкой прибрежной траве не видно было никаких следов. Шепотом мальчики договорились соблюдать величайшую осторожность, чтобы застигнуть пришельцев врасплох.

Идти решили не по тропке, а прямо сквозь заросли. Кое-где пришлось двигаться на четвереньках, а то и ползком. Особенно густо рос терновник у самой поляны. Тут Юлек лег на живот и выглянул из кустов.

На поляне никого не было, но костер горел. Горел на обычном месте — в обложенной кирпичами ямке. Над костром висел знакомый котелок, тот самый, который Мариан нашел когда-то на чердаке. Заброшенный шалаш покосился, ветки на скатах пожелтели и высохли.

Мариан подполз к Юлеку, и оба ждали, что будет дальше. Человек, который развел костер, должен был находиться где-то поблизости.

Между деревьями на другой стороне поляны мелькнуло светлое пятно, хрустнула ветка. Мальчики припали к земле, Юлек, однако, вытянул шею, чтобы увидеть поскорее…

— Ой!.. — вдруг заорал он и пулей выскочил из кустов.

Около шалаша стоял Зенек. Он, видимо, только что выкупался, на нем были одни трусики, через голое плечо перекинута выстиранная рубашка. На шее и чисто вымытом лице еще блестели капли воды.

— Привет, — сказал он, увидев Юлека и Мариана. — Вы так тихо подкрались, я ничего не слышал. Как кошки.

— А мы-то думали, это кто-нибудь чужой! — выкрикнул Юлек. Он смотрел на Зенека, словно на выходца с того света, и все не мог поверить, что видит его перед собой.

— Что, не ждали меня?

— Не ждали, — серьезно ответил Мариан.

— А может, мне нельзя здесь жить? — усмехнулся Зенек.

— Вот глупый! — Юлек прямо задыхался от прилива чувств. — Молодец, что пришел!

Зенек повесил на куст мокрую рубашку и подбросил сучьев в костер. Мальчики заметили какую-то перемену в его поведении — он был возбужден, как будто ему предстояло что-то приятное. А между тем его появление на острове означало, что он по-прежнему один и без пристанища. Однако, зная его характер, они не стали ни о чем спрашивать.

— Я здесь ненадолго, — неожиданно сказал Зенек. — Ночи две-три пробуду, и все.

— Почему ночи?

— Днем я работаю на сборке.

— Где?

— Тут у одного.

— А потом? — не удержался Юлек.

— Потом видно будет.

Глаза у Юлека загорелись.

— Зенек! Ночуй у нас! Бабушка согласится, а если не согласится, я скажу дедушке. Он такой добрый, ты даже не представляешь! Он уговорит бабушку! Чего тебе здесь сидеть? Шалаш совсем развалился, и вообще… Мы положим матрацы на пол и уляжемся поперек! Мы все поместимся!

— Кончай трепаться! — сказал Зенек.

— Вот осел упрямый! Теперь-то тебе можно быть с нами, теперь-то можно, — рассердился Юлек, но тут же вспомнил, как принял Зенек известие о том, что Уля вернула за него деньги, и посмотрел на него с испугом.

Нет, как будто не обиделся, хотя лицо его помрачнело, а губы сложились в легкую гримасу.

— Можно ли, нет ли, а мне надо держаться в сторонке, — буркнул он. — Чем меньше про меня будут болтать, тем лучше.

— Почему? — спросил Мариан.

— Так ведь я несовершеннолетний, — неохотно объяснил Зенек. — И милиция имеет право меня задержать.

— За что? — крикнул Юлек.

Зенек улыбнулся его неопытности:

— А за то, что одному шляться не разрешается. Только с позволения папы и мамы.

— А еда у тебя есть? — спросил Юлек. — Тут вроде оставалась картошка…

— Не нужно, я на хозяйских харчах.

— Завтра принесем ему одеяло, — тихонько сказал Мариан Юлеку.

* * *

Наутро Юлек принес для Зенека одеяло и решил еще набрать хворосту и починить шалаш. Мариан, которому пришлось остаться дома, чтобы помочь бабушке, предложил наняться починкой шалаша после обеда, но Юлек заявил, что после обеда само собой, а пока он начнет один.

Он как раз выбирал в орешнике подходящие для шалаша ветки, когда до ушей его неожиданно донеслись голоса. Мальчик замер. Один голос был низкий, густой, почти мужской, второй потоньше и послабее.

Юлеку показалось, что когда-то он эти голоса уже слышал. Впрочем, они доносились издалека, из-за реки; видимо, люди шли вдоль берега. Остановятся они у поваленного тополя или нет? Скорее всего остановятся — Юлек сам, когда впервые увидел огромные вывороченные из земли корни и толстый комель, лежащий метрах в полутора над землей, вскарабкался на него не задумываясь и остановился только у самой верхушки, там, где тонкие ветки стали угрожающе прогибаться над темной, быстро бежавшей внизу водой. Точно так же, должно быть, поступят и те, что идут сейчас по берегу. Одна надежда на то, что мостик, ведущий на остров, плотно укрыт в пышной кроне, по-прежнему живой и свежей.

Некоторое время голоса не приближались и не удалялись — видимо, незваные гости стояли на месте. Потом стало тихо… и вдруг голоса зазвучали совсем рядом. Люди пришли на остров…

Юлек — он уже сидел в кустах — затаил дыхание. Сквозь листья ему был виден краешек поляны и вход в шалаш. Они нашли тропинку! Юлек слышит их шаги и шорох ветвей.

— Видал? — насмешливо спрашивает низкий голос. Сердце Юлека подпрыгивает к горлу: да ведь это Виктор!

А второй — Владек! Смертельные враги Зенека! Вот они уже на поляне. Юлек видит две пары ног, приближающиеся к шалашу.

— Вот так хибара! — смеется Виктор, заглянув внутрь. — Ловко он устроился, а?

— А ты почем знаешь, что это он? — сонно спрашивает Владек.

— Конечно, он!

— Доказательств-то нет…

— Ты что, совсем дурак? Когда мы вчера за ним шли, он как раз у этого тополя словно сквозь землю провалился. Да и потом, кто еще, кроме него, стал бы тут околачиваться?

— Ну… — с сомнением пробурчал Владек.

— Будь уверен, это он здесь ночует. Днем обделает дельце-другое, и назад.

— Ах ты свинья! — прошептал Юлек.

— А эти щенки ему, наверное, помогают… — громко рассуждал Виктор.

— Какие щенки?

— Ну, внуки старого Петшика, который на фабрике работает.

— Ах ты свинья, гадкая свинья! — снова прошептал Юлек. Руки и ноги у него онемели. Долго еще они будут тут торчать, молоть языком?

Владек потянулся и громко зевнул. Потом спросил довольно равнодушно:

— Ты что, правда думаешь, что он ворует?

— Ясное дело, поэтому и прячется. Ну, да скоро кончится его привольное житье, — засмеялся Виктор. — Мне бы только увидеть Ковальского. Я ему все расскажу.

— Какого Ковальского?

— Ты что, с печки свалился? — разозлился Виктор. — Ковальский — милиционер из Лентова. Заглянет сюда как-нибудь с утра пораньше или вечером, и готово дело.

— Охота ему была!

— А почему бы и нет? И вообще, они свое дело знают, можешь не беспокоиться! Дадут знать по всем окрестным участкам, мол, шатается тут подозрительный тип, и застукают голубчика. Вот увидишь.

Владек снова зевнул.

— Пошли домой, больно жарко, спать хочется… А этот Ковальский будет сегодня в волостном управлении.

— У нас в Ольшинах? — заинтересовался Виктор.

— Был такой разговор.

— Вот повезло-то! — И Виктор громко рассмеялся.

Они повернули назад. Юлек видел две пары удаляющихся ног. Стиснув кулаки, он сдерживал себя, чтобы не выскочить из кустов и не броситься на мерзкого парня. Избить его, бросить ему прямо в лицо все свое возмущение, всю свою ненависть… Но нужно было подумать, как спасти Зенека от опасности. Многого из того, что говорил Виктор, Юлек не понял, ясно было одно: Зенека могут арестовать, и очень скоро, может быть, даже сегодня вечером. Когда Виктор с Владеком, по его расчетам, были уже за рекой, мальчик выскочил из кустов и побежал к мостику. О починке шалаша нечего было и думать, теперь были дела поважнее. Несколько минут он еще прятался среди веток тополя, нетерпеливо поджидая, пока те отойдут подальше — они тоже шли в Ольшины, и на пригорке под дубом, а потом в открытом поле могли его увидеть, — затем, стараясь не обнаружить себя, начал красться вдоль зарослей. Неприятель пересек наискосок жнивье и направился к дороге. Когда парни скрылись за рощей, Юлек пустился бегом.

Он вызвал Мариана из огорода и, с трудом переводя дыхание, рассказал, что произошло.

— Ему нельзя ночевать на острове, понимаешь? Мы должны его предупредить, чтобы он туда больше не ходил! — кончил Юлек свой рассказ, возбужденно блестя глазами.

Мариан молчал, и лицо у него было такое, что Юлек испугался. Узнав, что Зенеку грозит опасность, он прибежал сюда в полной уверенности, что вместе с Марианом они непременно что-нибудь придумают и сумеют помочь. Но лицо брата не сулило ничего хорошего.

— Мариан, — неуверенно позвал Юлек. — Мариан!

— Мы не можем его предупредить, потому что не знаем, у кого он работает. И кроме того…

— Тогда пойдем вечером к тополю и будем его там ждать!

— Ну и что? Милиционер тоже может туда прийти и ждать вместе с нами. Кто ему запретит?

Такая мысль не приходила Юлеку в голову. Конечно, милиционер тоже может туда прийти! Мальчик лихорадочно ломал голову в поисках выхода.

— А если пойти на шоссе? Он ведь пойдет со стороны шоссе, правда?

— Вовсе не обязательно.

— Что ж делать? — в отчаянии спросил Юлек.

Ответа он не получил, и тогда, словно маленький ребенок, который плачет и кричит в надежде, что от этого все переменится к лучшему, Юлек со слезами в голосе выкрикнул:

— Я не хочу! Не хочу, чтоб его арестовали! Слышишь?

— Замолчи! — резко оборвал его Мариан. — Сейчас не время нюни распускать!

Юлек мужественно подавил обиду и сказал басом: — Я просто хотел спросить, что мы теперь будем делать. Мариан тоже не знал, что теперь делать. Никогда еще он так остро не чувствовал, что вся эта история с Зенеком требовала участия взрослого и опытного человека. О том, чтобы оставить парня на произвол судьбы, не могло быть и речи, но как ему помочь? Надо действовать быстро, а посоветоваться с самим Зенеком нельзя, значит, вся ответственность ложится на них, вернее на него, на Мариана, потому что он самый старший из всей четверки…

— Ну, что же ты молчишь? — снова заволновался Юлек. — Скажи что-нибудь!

Но Мариан не обратил на него внимания. Он задумался, напряженно сморщив лоб. Наконец он произнес:

— Беги за Вишенкой и Улей, пусть приходят под грушу.

— Ладно, — согласился Юлек, довольный, что наконец-то можно действовать. — А зачем они тебе?

— Не приставай! Я иду в огород. Когда соберетесь, позовите меня.

* * *

Юлек выполнил поручение Мариана лишь наполовину: Вишенка поехала с матерью в Лентов к зубному врачу и должна была вернуться только через час, поэтому под грушу пришла одна Уля. Она присела на землю в том самом месте, куда однажды утром Зенек свистом вызвал Юлека, чтобы тот купил ему хлеба и показал дорогу на Стрыков. Перед ней была тропинка, по которой в сопровождении Юлека и Мариана пошел тогда таинственный гость, надеясь, что она приведет его к цели. А вон и стог, под которым он сидел, поджидая, пока подсохнет кровь на больной ноге. Уля вспомнила, как они с Вишенкой увидели его тогда, и перед ней прошли все события последних недель: постройка шалаша и кухни, приручение Дуная, драка с Виктором, происшествие на шоссе, прощание с Зенеком и его уход, все страхи и радости, которые она испытала за это время, вплоть до сегодняшнего утра, когда над Зенеком нависла такая опасность, о которой она даже думать боялась.

— Ну, говори! — нетерпеливо потребовал Юлек, как только они с Марианом подошли к груше.

— Сейчас… — Мариан колебался. То, что он хотел предложить, непременно вызовет возмущение и протест. Однако он решил настоять на своем и, собравшись с духом, выпалил:

— Нам самим тут не справиться. Надо рассказать про Зенека кому-нибудь из взрослых.

— С ума сошел? — крикнул Юлек.

— Мы же обещали никому не говорить! — испуганно проговорила Уля.

— Да, — согласился Мариан. — И очень глупо сделали.

— Почему глупо? Так велел Зенек, значит все! — кричал Юлек, покраснев от негодования. Для него воля Зенека была законом, раз Зенек велел, значит, никаких разговоров.

— Если бы мы не обещали, все было бы иначе, — стоял на своем Мариан. — Нам бы помогли… нам и ему.

— Да, — прошептала Уля. Не стоило спорить из-за того, что могло бы быть, важнее подумать о том, что будет. — Но теперь мы не имеем права говорить без его разрешения.

— Я сам знаю, что лучше бы его спросить, — с раздражением бросил Мариан, — но, прежде чем он успеет согласиться, его могут забрать. Из двух зол надо выбирать меньшее.

— А ты считаешь, что взрослые нам помогут? — презрительно спросил Юлек, все еще надеясь, что они сами как-нибудь выручат товарища из опасности. — Жди!

— А почему бы и нет? — Среди людей, которых знал Мариан, многим вполне можно было довериться, а история с Зенеком давно перестала быть для него увлекательным приключением, которому таинственность придает очарование. — Если попросить…

Юлека осенила новая мысль:

— Слушай! — предложил он. — Давай расскажем этому милиционеру, что Зенек спас мальчика!

— Если Виктор сказал ему, что Зенек ворует, а мы ему помогаем, то милиционер и разговаривать с нами не станет. И вообще, одно к другому отношения не имеет.

Юлек обескураженно умолк.

Уля сидела с опущенными глазами и молчала. Она тоже видела, что на этот раз они сами не справятся. Но, во-первых, они обещали молчать, а во-вторых, к кому же обратиться за помощью? Ах, если б жива была мама!.. Мама бы все поняла, и судьбу Зенека можно было бы не колеблясь отдать в ее руки. Она без слов почувствовала бы, как дорог Уле этот человек, она разглядела бы, какой он есть на самом деле!.. Мама! Мама!.. Уля представила себе, как Зенека, словно преступника, ведет по деревне милиционер, как закрываются за ним двери тюрьмы и он остается один, или, еще хуже, в обществе настоящих воров..

— Я считаю, что лучше всего попросить пани Убыш, — говорит Мариан и выжидательно смотрит на Улю.

Юлек тоже ждет, что она скажет: окончательное решение зависит от нее.

— Хорошо… — с трудом шепчет Уля. — Я попрошу Вишенку, чтоб она с ней поговорила.

Теперь остается обсудить детали. Значит, все будет так: пани Убыш пойдет в правление, повидается с милиционером и все ему объяснит. А если она не застанет его в правлении, делать нечего, придется ей пойти на остров и ждать его там. А мальчики и Уля побегут туда пораньше, чтобы быть наготове.

— Стойте-ка, — сердито восклицает Юлек, которому весь этот план не очень-то по вкусу. — Вот мы тут все решили без Зенека. А кто ему об этом скажет?

— Я, — ответила Уля.

* * *

После того признания, которое Уля сделала Вишенке в саду пана Юзяка, девочки сильно охладели друг к другу. Настоящей дружбы между ними теперь не было. И поэтому, приступая к разговору с Вишенкой, Уля ужасно волновалась. Помимо всего прочего, она боялась, что Вишенке не понравится их намерение нарушить данный Зенеку обет молчания. Поэтому она старалась как можно ярче описать все грозящие ему опасности, чтобы ясно было, что обратиться за помощью к взрослым совершенно необходимо.

Вишенка слушала ее довольно спокойно, а когда Уля, готовясь произнести последние, самые важные слова, на минутку запнулась, она быстро спросила:

— Значит, ты расскажешь про него своему отцу? Уля вспыхнула.

— Нет, — тихо ответила она. — Нет. Мы… Мариан и я, мы считаем, что лучше попросить твою маму…

— Мою маму? — испугалась Вишенка. — Нет, это нельзя.

Уля посмотрела на нее умоляюще:

— Вишенка!..

— Да нет же, говорю тебе, нельзя…

— Почему? Мариан считает, что твоя мама это сделает лучше всех. Она всех знает, и она добрая! Попроси ее!

— Не буду я ее просить… — отказывается Вишенка. Неужели Уля не понимает, что значит для нее рассказать матери о Зенеке? Это значит признаться, что Вишенка обманывала маму! И это именно теперь, когда мама, видя, что Вишенка много бывает дома, успокоилась и снова стала ласковой и общительной?.. И вообще, раз Уля нравится Зенеку больше всех, пусть она ему и помогает!

— Твой отец сделает все гораздо лучше, чем моя мама.

— Нет, нет!

— А почему? Он здесь живет, все его знают. Он ведь не откажет, если ты его попросишь?

— Откажет…

Вишенка, до сих пор отчужденно смотревшая в сторону, резко обернулась к подруге. Ее поразил голос Ули.

— Как это? Почему?

Уля сгорбилась, волосы упали ей на лицо. Что ответить? Сказать, что отец ее не любит? Что ничего хорошего из этой просьбы не получится? Все равно Вишенка не поймет, она слишком счастливая. Придется объяснять, растравлять старую рану… Когда-то, еще в те дни, когда они по-настоящему дружили, она очень хотела рассказать подруге все. Однажды это чуть не случилось. Но сейчас она не может разговаривать с Вишенкой о своих родителях! Тогда что же делать? Что будет с Зенеком? От сознания собственного бессилия слезы выступают на глазах у Ули, она пытается их смахнуть, но не выдерживает и разражается горькими рыданиями.

— Уля! — восклицает удивленная и испуганная Вишенка. — Уля!

— Не могу я просить отца! — отчаянно рыдает Уля. — Не могу!

— Не плачь! Ну не плачь! — Вишенка обнимает подругу, притягивает ее к себе.

В рыданиях Ули она почувствовала столько боли, что забыла про свои обиды. Но в чем же причина этого горя?.. Вишенка вдруг с раскаянием понимает, что очень мало знает об Уликой жизни, хоть и дружит с ней столько лет. Уля скрытная, но все же Вишенка могла бы узнать о ней побольше, если б только не была так занята собой. Узнать и помочь…

— Не плачь, — просит она, гладя растрепанные волосы и дрожащие плечи подруги. — Не плачь!

— Ах, Вишенка!

— Не плачь!.. Я поговорю с моей мамой о Зенеке.

* * *

— Мама…

Пани Убыш, не отрываясь от работы, улыбается дочери — она купила в кооперативной лавке кусок яркого ситца и шьет Вишенке новый пляжный костюм. Ах, она перестанет улыбаться, когда услышит Вишенкин рассказ. Только сейчас девочка по-настоящему понимает, какое огорчение причинит она своей матери. Но решение принято.

— Что, доченька?

— Мама!

— Что случилось? — Шитье падает на пол. Мать смотрит на дочку с тревогой.

— Нет, нет, ничего не случилось, — поспешно успокаивает ее Вишенка. — Мне только нужно кое-что тебе сказать… Но только, пожалуйста, не сердись и ничего не говори, дай мне объяснить… Ладно, мама? Ладно? Тут все так запуталось… Ты не будешь сердиться? Не будешь?

С трудом скрывая волнение, пани Убыш обещает спокойно выслушать дочь.

Времени мало, придется рассказать только самое главное. Но нужно по порядку, чтобы мама поняла, как приключение, сулившее поначалу столько интересного, постепенно превратилось в трудную и неразрешимую задачу. О первой встрече с Зенеком, о его больной ноге, обо всем этом говорить легко. Про Дуная, про драку рассказывать даже приятно, тем более что лицо мамы становится спокойнее. Историю о спасенном ребенке Вишенка выкладывает с восторгом, глаза блестят, и ее возбуждение передается пани Убыш. А дальше… дальше становится хуже. Как они узнали, что Зенек украл деньги, как состоялся «суд» на острове, как выяснилось, что у Зенека нет дома… Вишенка с трудом подбирает слова, а мама слушает с растущим напряжением.

И вот наконец рассказано все, вплоть до сегодняшних событий, до той минуты, когда они решили обратиться к маме за помощью. Вишенка вздыхает с облегчением и доверчиво ждет ответа. Ждать приходится долго. Наконец пани Убыш выпрямляется и говорит:

— Доченька, я не могу сделать то, о чем ты просишь.

— Не можешь?.. Мамочка!

— Как же я могу заступаться за парня, который убежал из дому и занялся воровством?

— Да ведь он убежал только потому, что отец к нему плохо относился!

— А может, это ваш Зенек плохо относился к отцу? Судя по твоему рассказу, у него, конечно, масса достоинств, но он совершенно деморализован, и я считаю…

— Мама! — возмущенно прерывает ее Вишенка.

— Я считаю, что, чем скорее этим парнем займется милиция, тем лучше.

— Значит, пусть его посадят в тюрьму? — С ужасом и удивлением Вишенка видит, что все идет не так, как было задумано. — Но ведь это несправедливо! И мы так не хотим! Ах, мамочка, если б ты его знала, ты наверняка согласилась бы с нами!

— К сожалению, я с ним не знакома, — сухо произносит мать, — вы сочли это излишним. А теперь, повторяю, чем скорее все это кончится, тем лучше. И для него, и для вас.

— Для нас? Почему?

— Не слишком вы удачно выбрали себе «товарища», — насмешливо замечает пани Убыш. — И лучше всего вам с ним расстаться. Всему этому надо положить конец и постараться поскорее забыть.

Вишенка отодвигается от матери. Ей мучительно стыдно. Не за себя — за маму. Мама, желая защитить свою дочь от дурного влияния, заранее готова осудить Зенека, ей дела нет до того, что с ним будет, пусть себе пропадает! Она решила, что Зенек плохой, а ее дочка хорошая. «Нельзя так, мама, нельзя!» — в отчаянии думает Вишенка. Любой ценой надо переубедить маму! А цена будет и впрямь дорогая.

— Мама… — шепчет Вишенка, — я тоже крала…

Пани Убыш бледнеет и впивается взглядом в лицо дочери. Вишенка выдерживает этот взгляд и, запинаясь, рассказывает о набеге на сад. Рассказывает все без утайки. И снова в комнате тишина.

— Девочка моя… — произносит наконец мама, все еще белая как полотно. И вдруг возмущение ее вырывается наружу: — И ты смеешь защищать мальчишку, который подговаривал вас красть!

— Ах, мама, ты не понимаешь!.. Ведь он подговорил нас, потому что ему было стыдно! Почему-то, когда сделаешь что-нибудь стыдное, всегда хочется, чтоб и другие это делали! Ведь мы могли не послушаться, он нас не заставлял. А я виновата больше всех, потому что Мариан не хотел, а Юлек еще маленький.

Пани Убыш пропускает все это мимо ушей. Она смотрит на дочь с такой горечью, что Вишенке становится страшно.

— Мама, — беспомощно шепчет она. — Мама!

— Я знала, знала, что с тобой происходит что-то нехорошее… — беззвучно произносит мать. — Спрашивала тебя, просила… А ты… — Она умолкает, потом сдавленным шепотом доканчивает: — Моя дочь меня обманывала…

Ах, как тяжело становится Вишенке! Она знает, что поступила плохо, ее мучит раскаяние, и в то же время ей так обидно, что мать сразу осудила ее, даже не пытаясь понять.

— Я виновата, знаю, но сейчас… Сейчас надо спасать Зенека! Мама! Помоги нам!

— Если бы я знала все это раньше, конечно, я помогла бы… К сожалению, ты вела себя так, словно меня вообще нет на свете.

Пани Убыш встает, накидывает жакет и направляется к двери.

— Мама! — с беспокойством спрашивает Вишенка. — Куда ты?

Мать не отвечает. Она спускается с крыльца и выходит на дорогу. Вишенка идет рядом с ней, не зная, что и думать.

— Мама, ну пожалуйста, скажи! Скажи, что ты собираешься делать?

Они приближаются к Улиному думу… Пани Убыш сухо отвечает:

— Я иду к доктору Залевскому.

— К доктору Залевскому?.. — Вишенка широко открывает глаза. — Зачем?

— Пусть он решает. Уля ведь тоже в этом замешана.

— Нет, мама, нет! — испуганно просит Вишенка. — Я прошу тебя, ну я прошу!

— Я не имею права скрывать это от него.

Ни мольбы, ни протесты не помогают. Мать не намерена отступать от своего решения. И вот они уже перед домом доктора, а вон в окне и сам доктор. Вишенка моментально прячется за плетень и смотрит, как мать проходит через террасу в кабинет. Ох, что-то теперь будет?

Наконец дверь открывается, и доктор зовет:

— Вишенка, зайди, пожалуйста, к нам!

Вишенка, бойкая Вишенка, чувствует, что ноги ее не слушаются. Робко-робко входит она в кабинет и останавливается на пороге. Пани Убыш, бледная и взволнованная, сидит у стола.

Доктор подробно расспрашивает Вишенку о Зенеке, о его жизни на острове, о его дяде, обо всех событиях последних дней. Потом благодарит и, ничего не объяснив, отпускает ее. Вишенка срывается с места, решив немедленно бежать на остров. Ее останавливает голос матери:

— Подожди. Пойдем домой вместе.

* * *

В то время, когда Вишенка беспокойно вертелась вокруг дома доктора, поджидая конца разговора, Уля, присев на корни упавшего тополя, тоже ждала. Отсюда видны часть ведущей от шоссе дороги и сжатое ржаное поле, а, по мнению Мариана и Юлека, Зенек может прийти только или с шоссе, или с поля. Хорошо бы он пришел до того, как здесь появится пани Убыш. Тогда Уля успела бы его предупредить. Но все может получиться иначе, и ребята нервничают. Уля почти не разговаривает, лишь изредка окликнет Дуная, растянувшегося в траве неподалеку. Мариан смотрит то влево, то вправо и по привычке морщит лоб, а Юлеку не сидится: он поминутно вскакивает, бегает, проверяет, не идет ли кто со стороны села, выискивает места, откуда лучше видно, и все время твердит, что надо идти навстречу Зенеку. Наконец и Мариану надоедает торчать на одном месте, он объявляет Уле, что они с Юлеком пройдут немного по дороге к шоссе, а она пусть следит за полем, и девочка остается одна.

Вскоре из-за дикой груши, стоящей посреди жнивья, появляется высокий подросток. Уля хватается обеими руками за тополь, чувствуя, что сейчас упадет… Зенек еще не заметил ее и спокойно идет к острову. Вдруг Уля останавливается. Навстречу ему, виляя хвостом, выбежал Дунай. Парень протягивает к нему руку, и — о чудо! — пес не удирает, дает себя погладить. Зенек смотрит на тополь, замечает Улю и бросается к ней бегом. И вот он уже рядом, она слышит его частое дыхание.

— Ты пришла! Тебе мальчишки сказали, да?

— Да…

— Я не думал возвращаться… Но я хотел отдать тебе долг…

— Не нужно, не нужно, это совсем не нужно! — торопливо говорит девочка.

— Нет, я хочу.

Уля пытается собраться с мыслями, ведь надо же скорей ему сказать…

Зенек кивает на Дуная:

— Видишь? Он вернулся!

— Ты его погладил, — говорит Уля, радуясь, что именно Зенек удостоился такой чести. — А нам он еще не позволяет.

— Хороший пес… Но мне хотелось бы, чтоб он был больше и храбрее.

— Зачем?

— Чтобы тебя защищать. Чтобы с тобой никогда не могло случиться ничего плохого.

Уле очень приятно слушать эти слова, но сейчас нельзя. Не сейчас…

— Зенек… Послушай…

Но Зенек уже не смотрит на девочку, наклонившись, он выглядывает из-под корня на тропку, по которой бежит Юлек. Добежав до тополя, мальчуган торопливо спрашивает:

— Сказала?

— Нет еще… сейчас…

— Так ты еще ничего не знаешь? — кричит Юлек. — Ах, Зенек! Виктор рассказал про тебя милиционеру! Чтоб он тебя арестовал! И милиционер может сюда прийти! И мы… Тебе нельзя больше здесь ночевать.

Зенек выпрямился.

— Что он болтает? — обратился он к приближающемуся Мариану. — Какой милиционер?

Мариан открывает рот, но не успевает сказать ни слова. Он замирает как вкопанный, уставившись на тропинку, ведущую в Ольшины. Зенек, Уля и Юлек оборачиваются.

На тропинке среди зарослей, метрах в тридцати — сорока от них, стоит доктор Залевский.

Загрузка...