Чужой

Чужой появляется

— Свистнуть? — спросил Юлек.

Мариан с присущим ему великодушием утвердительно кивнул — он знал, что братишке очень нравится вызывать друзей условным свистом. В сыром воздухе прозвучали три пронзительные нотки, похожие на крик дятла. Несколько минут было тихо, слышно было только, как по листьям каштана, под которым они прятались, барабанил дождь. По краям листьев собирались тяжелые капли и после долгого раздумья грузно шлепались на землю.

— Давай еще, — распорядился Мариан. — Она, наверно, на кухне.

Юлек опять засвистел. Мариан, подняв брови, что придавало его лицу озабоченное выражение, смотрел на приоткрытое окно.

В глубине домика раздались быстрые шаги, окно от резкого толчка распахнулось и ставни стукнулись в стену.

— Привет! — крикнула Вишенка, усаживаясь на подоконник и свешивая наружу ноги. — Что слышно? — И, посмотрев на хмурое небо, прибавила: — Тоска зеленая!

Эти унылые слова сопровождались смехом. Что бы там ни происходило, мир принадлежал Вишенке! Он был заманчив даже в самую плохую погоду.

Не успели ребята ответить, как в окне рядом с Вишенкой появилась ее мать, пани Убыш, и улыбнулась им так же приветливо, как и дочка.

— Вы что стоите на улице? Заходите!

— Залезайте! — гостеприимно подхватила Вишенка.

— Мы на минутку, — ответил Мариан.

— Вы всегда на минутку, — засмеялась пани Убыш. — Можно подумать, что вам страшно пробыть под крышей хотя бы пять минут. Мне никогда не удается с вами поговорить.

Ребята смутились. Оба и в самом деле считали, что незачем входить в дом, если можно не входить: ведь на улице гораздо приятнее. Да и о чем можно говорить с мамой Вишенки? У ребят свои дела, у взрослых свои.

— Вообще-то мы идем за хлебом, в кооператив… — не слишком ловко вывернулся Мариан.

Юлек очень убедительно прибавил, что бабушка велела им поторопиться. Бабушка вовсе их не торопила, это был просто плод внезапного вдохновения, которое частенько снисходило на Юлека в трудные минуты. Пани Убыш не настаивала. Когда она ушла, Юлек подошел поближе к окну:

— Вишенка, что мы тебе скажем!

— Ну?

Ребята молчали. Мариан еще выше вздернул брови, остренькие уши Юлека, казалось, еще больше заострились, а черные глаза его настороженно заблестели, как у чуткого зверька. Вишенка поставила ногу на завалинку и спрыгнула на землю.

— Ну? — повторила она, подбегая к ребятам. — Что-нибудь случилось?

— Да, — ответил Мариан. — На острове кто-то был.

Новость действительно важная!

— Когда? — спросила Вишенка. Вчера.

Мы ведь там почти до самого вечера были и никого не видели.

— А мы потом с Марианом еще раз туда сбегали, перед самым сном — я потерял ножичек и боялся, что он заржавеет, — и вдруг увидели на поляне костер. Он уже не горел, но, когда мы разгребли золу, внизу еще тлело.

— А людей вы не заметили?

— Нет.

— Искали?

Спрашиваешь! — обиделся Юлек. — Всё обыскали.

Кто это мог быть, как ты думаешь? — спросила Вишенка Мариана, который лучше всех знал здешние места и их обитателей.

— Ясное дело, какой-нибудь парень из Ольшин.

— Черт возьми! — досадовала Вишенка. — До сих пор везло, никто к нам не совался. Ну, да ничего, мы его выставим. Это наш остров!

— Пошли прямо сейчас! — предложил Юлек.

— Нет, не сейчас, — спокойно ответил Мариан. — Мы ведь идем за хлебом. Потом надо помочь бабушке. А потом ты должен позаниматься, ты уже два дня пробездельничал.

— А тем временем этот тип будет сидеть на нашей поляне, как у себя дома! — сказал Юлек с негодованием. Он был самым младшим в их компании и всякое покушение на свою свободу переживал особенно болезненно.

— Да чего ты волнуешься, кто там будет сидеть в такой дождь? — вмешалась Вишенка. — Вот перестанет, тогда и пойдем. И, если встретим кого, поговорим с ним по-свойски.

— Ладно, — согласился Мариан. — Но мы сможем только после обеда.

Вишенка сказала, что это ничего. Как только дождь пройдет, они с Улей вдвоем отправятся на остров и там будут ждать ребят. На том и порешили, и девочка вскарабкалась обратно на подоконник.

— Скажите Уле, я к ней сейчас приду.

Ребята кивнули и, выйдя из-под каштана на дождь, не спеша зашагали по проселку. Юлек с упоением шлепал босыми ногами по всем лужам, Мариан аккуратно обходил их стороной.

— Мариан! — окликнул брата Юлек.

— Что?

— Мы ему зададим, правда?

— Может, и не понадобится.

— Понадобится, — с надеждой сказал Юлек. — Кто же уйдет с такого острова по-хорошему.

Мариан молчал, его это, видно, мало занимало.

— Я знаю, ты не любишь драться, — огорченно заметил Юлек.

— Когда надо, могу и подраться. А просто так — зачем?

— Просто так тоже приятно подраться.

— Кому как.

Мальчуган насупился. Положение у него было трудное. Мариан был на два года старше, и с этим печальным фактом приходилось считаться. Впрочем, он тут же утешился, сообразив, что уж на Вишенку-то всегда можно рассчитывать.

— Вишенка своя девчонка, верно? Совсем как парень.

— Не совсем, — возразил Мариан.

— Ну, может, и не совсем, — согласился Юлек и вздохнул. Конечно, даже самая свойская девчонка не то, что парень. — Но все-таки… Она смелая.

— У нее очень красивые глаза, — сказал Мариан. Юлек даже остановился от удивления:

— Красивые глаза?

— Да. Прямо как вишни.

— Я не заметил.

— Подрастешь — заметишь.

— Почему — когда подрасту?

— Потому. В твоем возрасте некоторых вещей не замечают.

— Да у меня зрение лучше всех в классе, так доктор сказал, когда нас осматривали!

Мариан снисходительно улыбнулся. Юлек сообразил, что ляпнул глупость, что «некоторые вещи», о которых говорил Мариан, касаются девочек, и решил сразу исправить свою ошибку.

— Я вижу все ничуть не хуже тебя, — запальчиво заявил он. — Например, вижу, что у Вишенки красивый нос. Но глаза?.. — Он пренебрежительно рассмеялся. — Такие же, как у всех.

Обсуждение Вишенкиной внешности могло бы затянуться, но в эту минуту они подошли к дому, где жила Уля. Перед домом стоял старенький, расхлябанный автомобиль доктора Залевского. Ребята, по обыкновению, осмотрели его со всех сторон, обмениваясь с видом знатоков замечаниями о состоянии мотора и кузова. Когда эта тема была исчерпана, Юлек подошел к двери и тихонько свистнул, гораздо тише, чем у дома Вишенки, — с доктором Залевским особенно вольничать не приходилось.

— К тебе сейчас Вишенка придет, — сказал он, когда в дверях показалась тоненькая фигурка в синем платье. — А как только дождь кончится, пойдем на остров.

— Хорошо, — ответила Уля и снова исчезла в доме. Ребята повернули к кооперативу.

— Уля тоже в своем роде… — задумчиво сказал Мариан.

— Чего это?

— Тоже может понравиться.

— Хотел бы я знать кому! — завопил Юлек, возмущенный подобным предположением. — Разве дураку какому. Всего-то она боится, никогда не разберешь, чего ей надо.

— Она складная, — спокойно рассуждал Мариан, — и волосы у нее красивые.

— Ну и что?

Мариан вынужден был согласиться, что это немного.

— Она вообще не должна входить в нашу компанию, — заявил Юлек.

— Может, еще исправится.

— Вряд ли!

Мариан склонен был считаться с фактами. Он знал, что Вишенка без Ули все равно никуда не пойдет.

— Вот именно! — горько заметил Юлек. — Уж эти мне девчонки! Попадется одна подходящая, так и та непременно таскает за собой какую-нибудь размазню. Ты думаешь, Улька нам поможет, если мы встретим на острове этого типа?.. Как же, жди!

— Посмотрим, — с философским спокойствием отозвался Мариан.

— И вообще, лучше всего дружить с одними ребятами.

— А откуда их взять?

Юлек вздохнул. На том конце деревни, где они жили, хватало и детей, и молодежи, но совершенно не было ребят их возраста. Как ни печально, приходилось терпеть общество девчонок.

Уля ушла от ребят так быстро потому, что по пути из Лентовской больницы в заводскую поликлинику домой на несколько минут заехал отец. Он очень устал после ночного дежурства и попросил сварить ему кофе. Пани Цыдзик, которая вела нехитрое хозяйство доктора, куда-то отлучилась.

Уля раздула тлевший в печке огонь и быстро приготовила кофе. Отец, вымыв руки, вошел на кухню и сел за стол. Он молча ждал, и это молчание с каждой минутой все больше тяготило обоих. Уля поставила перед отцом дымящуюся чашку и с облегчением отошла к окну.

— А ты со мной не посидишь? — спросил отец. Пришлось сесть.

Уля с первого дня, как только приехала сюда на каникулы, решила, что будет точно выполнять все требования отца, но никогда не сделает ни шагу, чтобы преодолеть разделявшее их отчуждение. Больше того, ей хотелось, чтобы отец почувствовал, с каким недовольством и внутренним сопротивлением она относится к каждому его слову. И ей это удалось.

Доктор сначала пытался подружиться с дочкой, но потом оставил эти попытки. Он был занят с утра до вечера, а когда им случалось остаться вдвоем, они обменивались лишь замечаниями о погоде и мелких домашних делах. Иногда доктор спрашивал, не скучно ли Уле в деревне. После каждой фразы обычно наступало долгое, тягостное молчание.

Когда на улице раздался свист Юлека, доктор спросил:

— Друзья?

— Да, — сухо ответила Уля и подошла к двери. Вернувшись, она коротко сообщила:

— Мариан и Юлек, — и снова заняла свое место за столом.

Доктор мельком взглянул на нее, надеясь, по-видимому, услышать что-нибудь еще. Уля молчала.

— Спасибо, — сказал он, отодвигая чашку.

— Может, подлить? Там еще осталось.

— Нет, хватит.

Отец ушел к себе в кабинет.

Минуту спустя в дверях кухни появилась Вишенка. Лоб облеплен мокрыми черными прядками, по румяным щекам катятся дождевые капли. Глаза, похожие на шарики ртути, смешливо блестят из-под темных ресниц.

— Ну и льет! — сообщила она радостно, как будто принесла отличную новость, и скинула мокрую куртку и сандалии. — Ты про остров уже знаешь?

— Нет, а что?

— Там вчера кто-то был. И жег костер. Ну, да ничего, мы с ним разделаемся! — Глаза Вишенки разгорелись еще ярче от предвкушения будущей расправы. — Как только немного распогодится, пойдем на остров… Вот дождь проклятый! Похоже, надолго зарядил.

Опасность, угрожавшая их острову, мало обеспокоила Улю. Она радовалась, что идет дождь. Пусть идет, пусть льет до самого вечера. Пока идет дождь, они с Вишенкой будут вдвоем, и можно поговорить. Ведь поговорить по-настоящему можно только с глазу на глаз. А на острове столько разных дел, Вишенка так занята… Да и к тому же там рядом с ними всегда мальчишки.

— Молодец, что огонь развела! — одобрила Вишенка. Она придвинула стол к печке, уселась на него и поставила ноги на край заслонки. — Хорошо!

— Здравствуйте! — раздался вдруг голос доктора.

— Ах! — вскрикнула Вишенка, молниеносно соскакивая на пол. — Я не знала, что вы дома.

Она, смеясь, стояла у стола. Уля с удивлением заметила, что отец тоже улыбается.

«Ей все улыбаются», — подумала она, и завидуя и восхищаясь подругой.

— Вечно я лезу, куда не надо! — оправдывалась перед доктором Вишенка в полной уверенности, что ей все простят. — Извините!

— Ничего, ничего. До свиданья!

— До свиданья! — весело откликнулась девочка. И, едва доктор вышел, убежденно сказала: — Ты говорила, твой отец строгий. Вовсе нет, он очень симпатичный!

«Да, симпатичный… при ней. Когда ее тут не было, он даже не знал, о чем со мной говорить», — подумала Уля и спросила:

— Мы будем здесь сидеть или на террасе?

— Здесь, — решила Вишенка. — В такую погоду у тебя на кухне очень приятно.

Кухонька действительно была славная. Правда, кривое оконце, загороженное старыми тополями, пропускало мало света, зато старый, чисто вымытый дощатый пол и табуретки приятно лоснились в полумраке. За заслонкой поблескивало пламя. Девочки уселись на табуретках у печки. Уля подтянула коленки к подбородку и обхватила их руками:

— Что ты сегодня делала? — спросила она Вишенку.

— Ничего! — сказала Вишенка и, как и ожидала Уля, тут же начала рассказывать.

Утром ей не хотелось вставать, потому что шел дождь, и она даже пыталась выклянчить у матери завтрак в постель под предлогом, будто у нее болит горло («Конечно, после еды горло сразу бы прошло, понимаешь?»), но хитрая мама, к сожалению, сразу открыла обман… Мама собирается перешить Вишенке порванную юбку. Они вместе с мамой должны были написать отцу, но написала, разумеется, мама, потому что Вишенка это занятие терпеть не может.

— Я просто прибавила в конце «целую сто тысяч раз» и подпись. Разве мало?

Это был рассказ о самых обыкновенных, будничных делах, но Уля слушала его, как чудесную сказку. У Вишенки была мать. И отец, настоящий отец. Хотя девочки дружили уже довольно давно, Уле казалось, что она все еще мало знает о жизни Вишенкиной семьи. И что, когда она узнает побольше, она сможет до конца понять и осознать, чего лишила ее судьба. Поэтому Уля исподволь выспрашивала Вишенку, страстно желая, чтобы ответы были как можно длиннее и подробнее. Как хорошо, что по водосточным трубам с громким бульканьем бежит вода, а на оконные стекла волна за волной налетает дождь, отгораживая маленькую кухоньку от всего мира!

— Скажи, — нерешительно спросила Уля, когда Вишенка на минутку остановилась, — ты говоришь своей маме все-все?

— Все-все?.. Ну что ты!

— Почему?

— Мама совершенно не понимает некоторых вещей.

— Каких?

— Во-первых, что жизнь сейчас не такая, как раньше. Мама считает, что я должна вести себя так, как вела себя она в моем возрасте. И, когда что-нибудь делается иначе, она ужасно нервничает. Зачем же мне ее расстраивать всякой ерундой? По-моему, это было бы глупо, — рассудила Вишенка. — Надо быть самостоятельной.

Уля тоже была самостоятельной, куда самостоятельнее, чем Вишенка, но совсем не потому, что ей этого хотелось. Уж она-то рассказывала бы своей маме все-превсе. Видимо, мама у Вишенки хоть и добрая и славная, а все-таки не такая, какой была бы мама Ули.

Уля задумалась. Вишенка заметила это и спросила:

— Слушай, ты ведь первый раз живешь у своего отца, правда?

— Да.

— А почему?

Уля вдруг покраснела. Вишенка никогда раньше не спрашивала ее о таких вещах.

— Почему? — повторила Вишенка, с ласковой улыбкой наклонившись вперед. — Объясни мне.

Растерянность и волнение, отчаянное волнение охватило Улю. Она давно поняла, что, если Вишенка когда-нибудь спросит, придется рассказать ей все, и в глубине души сама этого очень хотела. Но как начать рассказ о вещах, о которых она еще ни с кем не говорила? И она пробормотала не очень внятно, просто чтобы оттянуть время:

— Да так как-то… Тетки хотели, чтобы я жила с ними…

— А это, должно быть, даже занятно — познакомиться со своим отцом, когда ты уже большая, — задумчиво проговорила Вишенка. — Он такой для тебя новый, ты ничего о нем не знаешь и каждый день открываешь что-нибудь интересное.

«Отец должен быть у человека с самого начала, день за днем, месяц за месяцем, всегда. А иначе очень плохо и трудно и совершенно неизвестно, как себя вести…» — подумала Уля. Решено. Она расскажет и объяснит Вишенке все. А почему бы и нет? Другие говорят о таких вещах запросто, без малейшего смущения, и, наверно, им живется гораздо легче. Сейчас как раз удобный случай, другой такой не скоро подвернется.

Глядя в пол, она обдумывала свой рассказ. Сначала о тех далеких, чудесных, незабываемых временах, когда была жива мама. А уж потом об отце, о том, как он поступил, что стало с мамой, о тетках… Собравшись с духом и заранее радуясь, что наконец-то посвятит подругу в свою тайну, Уля подняла глаза.

Вишенки возле нее не было. Она стояла у окна.

— Уля, — радостно крикнула она, — дождь-то прошел! Честное слово! — и, открыв окошко, высунулась наружу.

Уля не пошевельнулась. Она сидела скорчившись, словно от боли.

— Вижу кусочек голубого неба! — торжествующе крикнула Вишенка, даже не подозревая, что творится с подругой, Она уже забыла, о чем они только что разговаривали.

Уля отвернулась, ей хотелось плакать, а Вишенка не должна видеть слезы на ее глазах. Немного погодя она встала и подошла к окну. Губы ее были сложены в обычную равнодушную усмешку. Пусть Вишенка не думает, что Уля обиделась. Никто пусть так не думает.

— Можно идти, — решила Вишенка. — Мы должны попасть на остров раньше, чем туда заявится тот чужой.

— Очень уж мокро, — с деланным безразличием ответила Уля, хотя и знала, что возражения не помогут.

Для Вишенки в эту минуту существовал только остров.

— Ну и что? Пошли!

Когда они выходили из дому, проглянуло солнце. Вишенка радостно вздохнула полной грудью, как будто вырвалась из тюрьмы.

— До чего здорово! — восторженно сказала она. Воробьи разделяли ее восторг. Истомившись от долгого молчания, они громко чирикали, обещая хорошую погоду. Голубой проем в тучах быстро увеличивался, отражаясь в разлившихся лужах, и лужи тоже стали голубыми. В воздухе пахло свежестью, почерневшие от сырости деревья играли яркой веселой зеленью.

Вишенка, напевая, двинулась вперед. Уля молча шла за ней, с досадой глядя на всю эту красоту. Душой она все еще была там, в темной кухоньке, где только что чуть было не осуществилась ее заветная мечта — ей так хотелось поделиться с подругой своими самыми горькими, самыми тайными переживаниями. Теперь уж не скоро выпадет такой удобный случай, а может, и вовсе его не будет.

— Слышишь? Иволга! — В приливе радости Вишенка схватила Улю за руку. — Иволга!

Пичуга пела так весело, Вишенкина рука сжимала руку Ули так дружески… Уля тихо вздохнула и пошла рядом с подружкой.

— Гляди, Уля, твой пес!

Они уже миновали деревню и шли по опушке небольшой рощицы. Из-за сосенок вылезла лохматая дворняга с длинной красивой мордой. В нескольких шагах от девочек пес остановился и, вытянув шею, уставился на Улю. Он стоял спокойно, но чувствовалось, что в любой момент готов отпрянуть в сторону, как зверь, привыкший спасаться бегством.

— Первый раз он пришел сюда за нами, — удивилась Уля.

— За тобой, — поправила Вишенка. — Ты одна его кормишь.

— Он такой несчастный!

— Конечно, несчастный. — Вишенка вдруг засмеялась. — У него такой смешной хвост! Наверно, там колтун.

— Просто к шерсти прицепились колючки, и он не может от них отделаться. Я бы их вытащила, да он не подпускает.

Вишенка удивленно посмотрела на подругу и забавно сморщила нос.

— И тебе не было бы противно? Это же такая гадость!

— Мне не противно. Дунай! — ласково позвала Уля. Такую она дала ему кличку.

Пес неуверенно завилял хвостом.

— Смотри, понимает! — обрадовалась Уля.

Однако Вишенка уже перестала интересоваться собакой. Она выбежала на дорогу в надежде, что мальчишки придут раньше, чем обещали, но вернулась ни с чем и объявила, что надо идти.

— Но, если придет этот человек, мы одни все равно ничего не сможем сделать. Не полезем же мы с ним драться, — сказала Уля.

— Почему бы и нет? Я хоть сейчас!

Уля снисходительно улыбнулась, заметив про себя, что в некоторых отношениях Вишенка еще совершенный ребенок, но ничего не сказала. Выйдя на дорогу, она обернулась посмотреть, что будет делать Дунай. Пес, казалось, с минуту поколебался, потом тихонько затрусил вслед за девочками. Вскоре он начал даже забегать вперед, однако вплотную не подошел ни разу.

Они шли сначала по узкой дорожке между двумя полями ржи, потом пересекли поле, оставленное под паром, и, миновав огромный дуб, зашагали вдоль скрывавших реку зарослей. Густые прибрежные кусты, переплетенные побегами ежевики и терновника, стояли так плотно, что, казалось, невозможно было пробиться сквозь эту зеленую стену. Но девочки знали; что за грудой камней есть узенькая крутая тропка. Они сбежали вниз и очутились у воды.

Здесь, под свисающими со склона кустами, они остановились. С веток капала вода, но девочки не замечали этого, заглядевшись на открывшуюся перед ними картину. На фоне темно-синего неба, отбрасывая легкие тени на гладь реки, неподвижно стояли зеленые деревья, облитые вырвавшимся из-за туч ослепительным светом. Это был остров.

— Красиво, а? — В шепоте Вишенки прозвучало несвойственное ей волнение.

— Да, — тоже шепотом ответила Уля.

Однако Вишенка недолго пребывала в мечтательном настроении. Она вспомнила о деле, решительно заявила, что остров они никому не отдадут, и, горя нетерпением вступить в бой, побежала вперед.

Прибрежные заросли поредели, огибая крутую речную излучину. Быстро миновав поворот, девочки добрались до поваленного тополя. Вишенка взобралась на ствол, ловко подтянувшись на руках, а Уля вскарабкалась по торчавшим во все стороны корням. Сначала по толстому основанию ствола идти было легко, но чем дальше, тем осторожнее надо было ставить ногу на покрытую трещинами кору. Вишенка шагала не глядя, ее ноги сами знали, куда ступить. Уля обдумывала каждый шаг. Наконец они добрались до кроны. Пышная листва закрывала от них остров, ветки становились все тоньше, казалось, дальше уже и не пройдешь. Тут Вишенка разгребла листву, нащупала ногой перекладину, слезла на мостки и в три прыжка очутилась на острове.

Для Ули эти несколько шагов всякий раз были неприятным переживанием. Она боялась, что жерди разойдутся, и поэтому ступала очень осторожно. Очутившись на берегу, она оглянулась и поискала глазами Дуная. Пес стоял в прибрежном иле на той стороне реки.

— Дунай! — позвала она. — Дунай!

Пес нерешительно вильнул хвостом, но не тронулся с места. Уля позвала еще раз. Тогда он потихоньку вошел в воду и поплыл.

— Здорово плавает! — одобрила Вишенка.

Пес плыл, не отрывая от Ули преданного взгляда. Выйдя на берег, он тщательно отряхнулся и двинулся вперед. Вдруг он остановился, нагнул голову и начал принюхиваться, потом завертелся вокруг собственной оси. Мокрые черные ноздри, казалось, ловили и снова теряли какой-то запах, который то появлялся, то исчезал.

— Что это он как странно крутится? — спросила Уля.

— Напал на след хищного зверя, — засмеялась Вишенка.

— Да ведь тут даже зайцев нет. И кошки вряд ли сюда забегают — слишком далеко.

Дунай, не отрывая носа от земли, описывал всё более широкие круги, а потом подбежал к кустам и исчез. Заинтересованная Вишенка махнула Уле рукой, и девочки свернули на узкую тропинку, которую они вместе с ребятами протоптали в зарослях. Тропинка вела от прибрежной лужайки в глубь острова. Вскоре послышалось негромкое, глухое ворчание.

— Что это? — спросила Вишенка.

— Наверно, Дунай.

Продравшись сквозь кусты, они вышли на поляну, обычное место их встреч, и тут же отступили назад, в терновник. У большого орехового куста, раскидистые ветки которого нависали зеленым куполом, стоял Дунай. Почуяв за спиной девочек, он быстро оглянулся, но тут же опустил голову и снова зарычал.

— Там кто-то есть! — сказала Вишенка, и глаза ее заблестели в предвкушении необыкновенных событий.

Уля слегка побледнела и испуганно прошептала:

— Наверно, там этот чужой.