Чума

Глава 523

Я не бедный Меркуцио, закономерно нарвавшийся на случайный удар. Я закономерно нарываюсь на закономерные пинки и прочие неприятности. Но идти по этому поводу «червям на пищу» не собираюсь.

Как говаривал старенький Рабинович: «Не дождётесь». Я лучше со стороны полюбуюсь. Как чума пройдётся по двум враждующим домам.

Не чума, а тиф, не по домам, а по племенам. Всё равно любопытно. Со стороны посмотреть. И полезно. Дважды: и врагов на земле меньше, и у меня в голове больше.

В прошлом (1166) году, после разворота булгарского каравана на Аише, мы сговорились с караванбаши Мусой, о том, что он проведёт мой кораблик до дельты Волги, до Саксина.

Тема для меня архиважнейшая. Волга-Каспий — путь в Халифат. Плевать, что он развалился и всякие беки, султаны, шахи и шейхи откусывают себе суверенитета сколько могут прожевать. Земли, города, жители остались. Ислам остался. «Это ваша корова и мы будем её доить». Насчёт ожидаемых сумасшедших доходов от Корана, зашкаливающих все здешние представления, я уже…

А ведь есть и другие товары: зеркала, стекло, янтарь, мыла, краска для волос… льняное полотно, наконец.

Там — деньги. Драгоценности, ткани, благовония… урожайное зерно и породистый скот… штучки-дрючки, ширли-мырли…

Слоны, в конце концов! Почему у нас нет слонов? Меня это оскорбляет!

Вот был бы я настоящий попадун — вляпнулся бы сюда с толпой генных инженероидов. Обвязка, оснастка, охрана… ООО СРУ — Святая Русь Улучшенная. Сух. пай — всем пожизненно. И спрогреснул бы по-настоящему: возродил бы мамонтов.

Вот он наш, отечественный, исконно-посконный «фигурный болт»!

Все проблемы сразу решаются. Стадо озверевших мамонтов топчет батыев пачками. «Мамонты, это не только три-четыре тонны диетического мяса, но и….». В начале 20 в. Российская Империя выдавала 3 % мировой добычи слоновьей кости. Не имея ни одного слоновьего стада! А какой тяжёлый плуг к такой мощи можно подцепить! А какое классное удобрение они дают! И — сколько! «Мы удобрим всю Россию!». В три слоя!

Хочу мамонта. Хотя бы — слона. Ну, хоть слоника!

Мда… слоников мы сами делаем. Керамических. Маленьких, хорошеньких, раскрашенных. С доброжелательно-любознательным выражением слонячьих морд. Может, поэтому и берут плохо? За прошлый год всего две сотни продали, а сделали тысячу. Как зайду в слоновий амбар — чувствую себя Дарием. Или где-то даже Селевком: слоны по полкам рядами до горизонта. В битвы не бегают, зато и есть не просят.

«Путь из варяг в хазары». Ради этого и Русь построили. Когда мавры высадились на Пиренейском полуострове по поводу неправильного секс-поведения тамошнего готского короля — они перекрыли Гибралтар. Всякие вкусняшки-блестяшки перестали доходить с юго-востока на северо-запад. Скандинавы проснулись, огляделись, удивились… И послали своих выкидышей. Виноват: викингов. Которые, как слепые котята, начали тыкаться во все дырки. С криком: «Где?! Где?!». Периодически нарываясь на рифмованный ответ.

«Кто ищет — тот всегда найдёт». То место, откуда проистекает. Подразумевая библейскую страну Офир, о чём они не знали, поскольку язычники, легендарный Авалон, на который они плевали, поскольку не кельты, и сказочное Эльдорадо, которое ещё не придумали. Вот Валгаллу они находили часто и много. Эдакое обширное… Валгалище.

Короче: где тот фонтан? Богатства, процветания, славы.

«Кто не спрятался — я не виноват!» — кричали викинги и шли в вики. Колонизировали Гренландию, создали королевство на Сицилии, способствовали кристаллизации аллодных устремлений родо-племенной знати восточно-славянских племён…

С тех пор многое изменилось: викинги кончились, племенные князьцы стали боярами. Но путь-то остался! И на том его конце по-прежнему гуляют слоны. И растут шёлковые рубашки.

Ничего нового: вслед за вымершими уже викингами, я тоже хочу. Добраться до того «фонтана счастья».

— Багдад… О-о-о!

У всех закатываются глаза, текут слюни, выступает нервический пот… «влажные мечты» товарно-рыночной ориентации.

На пути к этому счастью есть пара ключевых точек.

Булгария Волжская, она же — Серебряная.

У меня с тамошним эмиром Ибрагимом — мир, дружба, жвачка. «Жвачка» и «дружба» — от меня. Я ж такой хороший! Дружелюбный и жвачный. В смысле: не кровожадный. «У меня всё есть». Лишь бы солнышко светило. Остальное — по тому самому Исааку. Не знаю кому как, а мне солнца и Исаака достаточно.

«Мир» — результат похода русских ратей. Эмир с Бряхимовского полчища едва жив утёк. Впечатлений хватило — перенёс столицу из Великого Булгара у Волги, в глубь страны, в Биляр. Это здорово: на «пути» сразу стало меньше. Лодий, воинов. Просто — «глаз завидущих, рук загребущих».

Другая точка — Саксин.

«Волга впадает в Каспийское море». Этот неприятный факт «не вычеркнуть пером, не вырубить топором». «Неприятный» потому, что там, в месте впадения, сидит «дояр». И доит. Всех. На десятину. И меня, хорошего и уникального, в общей толпе.

— Почему у коров глаза красные и грустные?

— Посмотрела бы ты на себя. Если за титьки каждый день дёргать, а к быку раз в год водить.

У меня не красные. Но — грустно. Чувствовать себя коровой. Без быка вообще.

Саксин — огузское ханство. Там — хан. Недавно степной, а уже обленившийся. Основная забота — брать. В смысле: налоги. Территория ханства приличная, но населены толком только берега волжских проток. Остальное — болота. С густыми облаками постоянно кусучих и кровососущих. Либо сухие степи с редкими кочевниками.

Малозначимое место. Если бы не Волга. Которая именно здесь и впадает. Перекрёсток. Сухопутный путь восток-запад пересекается с водным север-юг. Ворота. Открыл-закрыл.

Весь морской, речной и гужевой транспорт вынужден пройти здесь. И — заплатить.

Перевалка. С морских корабликов на речные и обратно. С примесью разного рода верблюдятины, конятины и ослятины. Полный набор услуг: от проституток до лоцманов, от пеньки для конопачения до живого барашка в дорогу.

Короче: ничего выдающегося. Кроме места. За проход — плати. Этому тупому, жирному, ленивому…. козлу. Который ничего не умеет, кроме «дай».

«Что, не мздится? — Мзди сильнее».

«Вот тебе шлагбаум и ни в чём себе не отказывай».

Я ж мирный человек! А хто бачил краще — хай умоется кровавыми соплями! У них так испокон веку заведено? Красивый горский обычай? Или, там, степной, речной, морской…? — Заплатим. Но уж и вы извольте за мои денюжки отработать, чтоб всё — чики-чики.

А там… козёл. Денег берёт, а дела не делает.

Интенсивность взятко-брательства не зависит от размера зарплато-выплаты.

Старинная русская загадка:

«Чем больше из неё берёшь — тем больше она становится. Что это?».

Отгадка: яма.

А наоборот? — Чем больше даёшь — тем больше оно вымогает?

Мда… Ну, вы поняли.

Короче: они там все такие. Козлы.

Нет, в самом Сакине стало всё путём. После профилактически-ремонтных работ: «доильный аппарат» следует промывать. Большим количеством речной воды. Очень большим.

Бакшиш даём. Вдесятеро меньше «губы раскатанной».

Применили эконом-террор. В смысле: экономический. Как у народников начала 1880-х. Или, правильнее — экономный? В смысле: не война.

Троих «козлов» утопили в Волге, четвёртый всё понял и приподзакрыл глаза.

Это дела понятные. Коррупция, чиновники. Откаты, вымогательство… Малой группой, точечное воздействие. Я же не собираюсь там устанавливать «демократические ценности», «торжество справедливости», «верховенство закона»! Пусть этим ихний «глав. козёл» занимается. Мне всего-то нужно, чтобы всякие… туземные элитки не «разевали рот» на мой «каравай».

Раз официально невозможно: «козёл в халате» — «мышей не ловит», то мы сами.

«Спасение утопающих дело рук самих утопающих».

После трёх утонувших утопающих с руками, четвёртый оказался с мозгами. Понял, что ручками спасаться — вредно, голова в роли спас. жилета — эффективнее. Что глазки лучше приподзакрыть самому. Пока их на кладбище не закрыли насовсем.

А теперь за тем «углом» живёт другой человек. Тоже «дабит алямарик» (таможенник), но ко мне — толеристее. И мне хорошо, и он живой.

В Халифате огромный рынок.

Хлеб и скот из Багдада или Басры я не повезу. Но многое интересное идёт оттуда. И, что ещё важнее, идёт туда. К каждой паре ручонок по дороге что-то прилипает. «Детишкам на молочишко». Их детишкам. А также гуриям, одалискам, гулямам, мамлюкам, муллам, дервишам, «заде» и прочему… нетрудовому элементу.

Оплачивать всяких… махазиуек (наложниц), евнухов и падаванов? — Не радует. Но терплю: древняя народная традиция. Я к ихней исконной посконности — с уважением.

И тут прорезаются уж совсем… паразиты. Сребрососущие. Башкорты с кыпчаками. Одни на левом берегу, другие на правом.

На правом, от Луки до Переволоки кочует Приволжская кыпчакская орда. Напротив, за Волгой, ходят башкортские роды.

Прикиньте картинку: по речке летит моя синепарусная громадина-расшива. С обоих берегов в едином порыве дружно вопят «вах!». И скандируют: «Ка-лай-мын! Ка-лай-мын! (Хочу!)». Точат сабли и вострят стрелы. Ночью вдоль реки как вдоль взлётно-посадочной — сплошная линия зелёных огоньков: глазки батыров от жадности светятся.

Я их понимаю — сам такой. Когда мимо пролетает большой кусок чего-то красивого, дорогого, интересного… Реакция хватательная, автоматическая. Как у лягушки на комара. Но надо же соображалку включать! Вы, жигиттеры (парни), ввиду отсутствия общего образования с оперативным информированием, подробностей не уловили.

Надо так: шаг первый — понял. Что дурак. Шаг второй — пошёл. Изучать вопрос.

А эти… малшылары — мало ширялись. В смысле: по поднебесью. Даже спросить у знающих людей не удосужились.

Расшива идёт назад. Бурлаками вдоль правого берега. Правый — высокий, крутой. С кручи сыпятся «серые степные тараканы» в восторге:

— Ур-ра! Добыча пр-риползла! Бер-р-рём!

Фиг вам, добры молодцы. Вместе с вашими лошадками.

Не «прыгнул», а нае… В смысле: упал. Вместе с придурком на спине.

Но двенадцать человек, бурлаки из нанятых в Саксине булгар, остались лежать под тем бережочком. С многочисленными стрелами в разных местах их многострадальных саксинско-булгарских тел.

Всё — счёт пошёл. Баланс отношений между Всеволжском и Приволжской ордой из нулевого стал отрицательным. Погибли не мои люди — наёмные работники из аборигенов. Но нанятые за мои деньги. «Чей хлеб — с того и спрос».

Муса переводит расшиву к другому берегу. Там идти хуже: мелководье, большие заливы, которые надо обходить, мели и островки. Только встали на ночлег — заявляются. Потомки. Скифов, сарматов, алан, гуннов, булгар, угров, печенегов… и дыр с пыром. Насельники местного отстойника степных неудачников. Кто в Степи удержаться не смог — сюда сбежал.

Башкортские роды — разные. Генетически четыре основных гаплогруппы и с десяток других. Пока, в 12 в., ещё нет трёх из семи «историко-этнографических пластов».

Обугренные тюрки в смеси с обтюрченными уграми. Разных степеней, продолжительностей и направленностей этих «об». По вере — тотемизм. Почитают двенадцать богов: зимы, лета, дождя, ветра, деревьев, людей, лошадей, воды, ночи, дня, смерти, земли и неба.

Почему богов двенадцать, а «епархий» — тринадцать? А почему «тарелька» без мягкого знака, а «сол» — с мягким? Это понять нельзя, это надо запомнить.

Главным — бог неба, который «находится с остальными в согласии и каждый из них одобряет то, что делает его сотоварищ». Вечный божественный консенсус. С неизбежным тотальным мораторием?

Некоторые поклоняются змеям, рыбам и журавлям. Печенеги носят на шее дубовую палку: изображение эрегированного члена родителя. Несколько… гиперболизированное. Я про это уже…

Кроме тотемизма есть шаманизм. Появляется ислам: у Ибн-Фадлана был один башкорт-мусульманин.

Стартовали все одинаково: гунны с Алтая вышибли. Но бежали по-разному.

Есть древнебашкирские племёна (бурзян, усерган, байлар, сураш, тангаур, ягалбай…). Бежали. Но тотемы, родословную, сказки… не потеряли.

Гунны громили в Степи сарматов и алан. Аланы добежали до Карфагена, я про это уже… Не все. Часть ушла сюда. Появилась смесь местных угро-финнов с группами сармато-аланского корня (сызгы, упей, терсяк, уваныш…).

В VIII в. на Бугульминской возвышенности формируется булгаро-мадьярская племенная группа. Булгары из Причерноморья утекли от хазар и устроили «волну метизации булгарских и булгаризированных тюркских племен с древнемадьярскими». При доминировании булгарского компонента.

Тут «волна» с другой стороны — тюркизированные угры из Западной Сибири: юрматы, юрми, еней, кесе, буляр, танып, юламан, имес, юрмын…

В Великой Степи творилось… разное. Что мы знаем о Великом Каганате Кыргизов? А Арпада, как говорят, кыргызы так испугали, что мадьяры побежали на Запад. Резво. Немцы их еле-еле остановили.

Некоторые ввязываться в авантюру Арпада не захотели, песням страшной птички из его снов не поверили. Одни остались, другие пошли. В документах мадьярского королевства упоминаются те же названия родов (еней…), которые остались на Бугульминской возвышенности.

Арпад, устроивший мадьярам в 896 году «Обретение родины на Дунае», вёл союз из семи мадьярских и трёх хазарских племён. К нему примкнули… всякие. Объединённые надеждой на поживу и страхом перед хазарским каганом.

Через поколение (в 922 г.) Аламуш принял ислам и стал эмиром «Серебряной Булгарии», «самым северным из знамён пророка».

«Упёртые язычники» опять побежали. Про берендеев и сувашей — я уже… Иные роды ушли южнее. Исламизированные булгары Аламуша и его преемников регулярно охотились на язычников в становищах своих «братских» соседей.

Над Дунаем «поганым» тоже не славно: в 1000 г. князь Вайк принял католичество, имя Иштван (Стефан) и титул короля. Иштван I (1000–1038) окончательно превратил мадьярский союз племён в средневековое европейское королевство.

На места ушедших с Арпадом приходят новые. Прежняя культура и язык вытесняются тюркоязычными родами (айле, тырнаклы, каратавлы, мурзалар, кумлы, истяк…).

В башкортах оказываются печенежские роды. Те, что «стали рабами огузов» (торков) и обрезали рукава своих халатов в знак «униженности». Потом и сами торки, побитые кыпчаками, откатываются в эти места. Не все: часть становится «чёрными клобуками» Киевской Роси.

Несколько торкских родов зацепились за Саксин и усидели. Теперь изображают из себя тамошнюю аристократию. При явном этническом и религиозном меньшинстве. Крышка на побулькивающем котелке мультикультуризма. Сильно «мульти» — там только мусульман только с собственными мечетями — четыре разных общины.

Прижимаемые с юга кыпчакскими ордами к расширяющимся границам Волжской Булгарии, башкортские роды выдавливаются на восток. Начинается миграция на Южный Урал и в бассейн р. Белой.

Формирование народа будет продолжаться до 18 века. Добавятся ещё три «историко-этнографических пласта». Под властью Российской империи произойдёт стабилизация этноса под названием «башкиры». Из самых молодых народов Европы. Моложе молдаван, хотя и старше украинцев.

Сейчас, в 12 веке, некоторых племенных групп, связанных, например, с ногаями, ещё нет. Есть другие, которые в РИ вымерли. Взаимоотношения между ними… разнообразные. От дружеских, родственных, до кровавой вендетты, воспеваемой в эпосах вроде «Бабсак и Кусяк»:

В этом побулькивающем «котелке этногенеза» — разноплемённых, разноязычных, разноверных — принципиально нет единства. Нет человека или группы людей с которыми можно договариваться. Которые — «за базар отвечают». За всехный, все-башкортский, все-народный «базар». Народа-то нет.

Хуже: если старейшины одного рода скажут «да», то обязательно найдутся старейшины другого рода, которые скажут «нет». По любому поводу. Не по смыслу, а из вредности — «а вот». Столетия взаимоотношений, родовая память, шежере с повествованиями… Недоговороспособны.

Муса гостей принимает уважительно, разговоры ведёт неспешные, подарки дарит пристойные. Разошлись мирно. Через три дня — другие прискакивают. Из другого рода-племени. То были юрми, теперь — юрматы. Снова — разговоры, дастархан, подарки. Через пару дней — ещё. Эти самые крутые. Одежда богаче, оружие лучше. Один из булгарских родов, сбежавший от Аламуша. Непокорённые.

Таких «непокорённых» в Саксине — кварталы. Ставят свои плетёные кибитки на землю, обкладывают понизу землёй. Стандартная фаза при переходе от кочевания к оседлости. Лепят основную часть тамошней керамики.

Здешние — не лепят, здешние — наезжают.

— Мы — буляр. Вы нашим соседям подарки дарили. Мы — главные среди племён, поэтому вы должны. Нам. Вдвое против того, что вы дали юрматам и юрми.

Это правда: вдоль Волги иногда возникает союзы башкирских племен, в которые входят юрматы, юрми, буляр и некоторые другие.

Высшая форма объединения вплоть до провозглашения Башкурдистана. Колчак, правда, башкирскую независимость не признал. Но его побили большевики, которые и организовали Автономную Башкирскую Советскую Республику.

В 12 в. эти племенные группы — очень свободолюбивые люди. Так любят свою свободу, что постоянно режут и грабят друг друга. Навыки свободолюбия, резни, грабежа — есть. Навык думать — отсутствуют.

Муса ведёт разговоры, торгуется, соглашается на обычный набор подношений, не более. Аксакалы принимают подарки, старательно улыбаются:

— Идите с миром, добрые люди. Буляр — великие воины. Под нашей защитой никто не посмеет тронуть вас.

Послы сытые, пьяные, одареные, чуть покачиваясь расслабленно в сёдлах, мирно уезжают от стоянки в степь. Муса тоже ласково улыбается, кланяется вслед. Потом, глядя в ночную темноту, задумчиво оглаживает бороду и командует:

— Костры — от берега и разжечь повыше. Чучел понаделать и рядом уложить. Людей — на расшиву. Брони и оружие, у кого есть — под руку. Да смилуется Аллах над бедными путешественниками.

Перед рассветом вокруг завопило-завизжало и сотни две всадников, ворвавшись в лагерь, принялись с восторгом колоть и рубить два десятка, сделанных из тряпья и травы, лежащих у костров, фигур.

Муса сразу велел скинуть канаты, которыми расшива была принайтована к деревьям на берегу.

Канаты немалых денег стоят, цены таковы, что людей даже не вешают. Но когда речь о своих головах — бросили.

Расшиву понесло течением. Башкорты — следом. Ещё бы — такое богатство уплывает. Вокруг мелко, подскакивают прямо к борту, пытаются залезть, бьют стрелами, тычут копьями. У расшивы борт довольно высокий, с воды, хоть бы и с седла, не очень-то запрыгнешь, но стрелы издалека навесом… люди в кораблике падают, кровью обливаются.

Корабельщики сильно молились. Чтобы на мели не застрять.

Повезло. Вынесло в русло, снесло вниз, причалили к другому берегу.

Выдохнули. Позавтракали. Подцепились к бурлакам, снова потопали вверх.

Итить-колотить! — Опять буляры!

«Чёрные акулы». Шесть длинных чёрных лодок-долблёнок. Маорийские пироги в нижне-волжском исполнении. Человек по двадцать в каждой. Я про такое уже…

Бурлаков — на расшиву, кораблик — самосплавом вниз. Свободолюбы, они же — чужого-добра-филы, вдогонку.

Тут и вариантов нет: здоровенная, тяжёлая, несамоходная лоханка болтается по течению, а молодые азартные джигиты вгрёбывают в предвкушении. Восторг! Как перед долгожданным сексом.

По Жванецкому: «Удача улыбается смелым… А потом долго ржет над ними!».

Говорят, над Волгой разносилось весёлое ржанье. Поскольку — догнали.

Когда первая лодка стукнула о борт и её экипаж, вопя от радости, полез наверх, их встретил артельный котёл. Кипятка. Следом высунулись пара десятков любителей дротометания. И реализовали своё хобби.

Лодка перевернулась, экипаж — кто утоп, кто за лодку держится, в воде висит.

Свободолюбы: лодки шли свободно, в разброс, кто первый купца ухватит, того и добыча.

Первый ухватил. Но не откусил, пошёл раков кормить.

Учатся хорошо: если свобода мешает грабежу, то ну её нафиг, эту свободу.

«Чёрные волжские акулы» притормаживают, строятся в колонну и снова догоняют расшиву.

Опять ошибка.

Луки у них хорошие, степные. Но мои лучше.

Буляры начинают пускать стрелы навесом. На расшиве уже готовы: кто под щитом, кто под досками, один хитрец — корыто портомойное на голову нацепил. Лодки выходят на дистанцию в полторы сотни шагов, когда можно бить не навесом, а прицельно — начинает работать десяток моих лучников.

Десяток… Их изначально было восемь. Один в Саксине по глупости руку сломал, другого ночью при обстреле серьёзно ранило. Но шестеро безбородых почти мальчишек из выучеников Любима, начинают бить «свободолюбов». Вовсе без «свободы» — по команде. Они сидят в укрытии на медленно плывущей расшиве. Их противники — открыто, в качающейся от рывков гребцов, узкой лодке.

— Разо-ом… Пуск!

Попало-то две или три. Но от неожиданности… гребцы дёрнулись. Лодка — долблёнка. Оверкиль. Минус два.

Свободолюбы — очень храбрые. Упорные. Или — жадные? Даже сородичей подбирать из воды не остались. «Вы — позор нашего рода! Сами выбирайтесь».

Напомню: степняки, в большинстве своём, плавать не умеют. Оседлые, по берегам крупных рек или озёр, те — «да». Если рыбаки. А джигиту-то зачем?

Запорожцы «нападали в пятьдесят челнов в ряд на богатейшие и превысокие корабли».

Тут Волга, не казаки, а башкорты: «челны в ряд» не разворачивают — идёт погоня. Азарт как на Королевской регате Хенли. Лодки узкие, стрелять прямо вперёд — один лучник. Против шести на расшиве. Построение кильватерное, все стремятся днищем за стрежень уцепиться.

Когда на передней лодке стрелой снесло кормщика — её развернуло. В плотной кильватерной колонне… следующая в неё на полном ходу… бздынь! — обе вверх донышками. Вот тогда только азарт поутих, начали своих из воды подбирать, отстали.

Расшиву — снова к правому берегу. Народ в тревоге: как бы и здесь поганые, с этой стороны — кипчаки, не появились. Или те, недотопленные. Переправятся и нападут.

Люди в грусти, Муса в раздумье. Думал-думал, ничего не надумал. Пошёл помолился.

Помогло.

Ещё до рассвета подул ветер. Волгари говорят: «понос». В смысле — попутный, понесёт. Другое название для задувшего юго-восточного — «подводный» (от «подводить»).

Поймав «подводный понос», распустив огромный синий парус, расшива пошла вверх. Ветер крепчает, уже и бурун под носом пенится.

Часа через два с левого берега высыпается новая напасть: те же лодки, плюс ещё штук пять таких же, плюс десятка два поменьше, по три-пять человек в посудинке.

Эскадра, блин! Флотилия, факеншит! Туева куча, итить её ять!

Всё это, вопя местный аналог «банзая» в форме «эге-сеге-реге!», кидается на перехват.

«Э-ге-гей, хали-гали!».

Виноват: ни «Хали», ни «Гали» не было. Насчёт «Гей» — не знаю.

Тут главное — поступать «по-варяжски». В смысле:

Поскольку пощады и не будет.

«Добролюбы», в смысле: любители чужого добра, рассчитали правильно — перехватили.

Когда расшива идёт с полным парусом — очень красиво. Пока ты не оказываешься у неё на пути. Её можно остановить. Берегом. Можно вспрыгнуть на ходу. Вы на проходящий поезд запрыгивали? Здесь скорость не курьерская, но если встречают топором в лоб, а вокруг вода… За расшиву можно зацепиться. Кошкой, например. И когда неостановимый ход судна прижмёт вашу лодку к высокому борту, вы, с некоторым удивлением, получите сверху на голову поток разного режущего, колющего и дробящего. В комплекте с кипятком.

Лить на головы штурмующих кипяток — манера крепостных гарнизонов, а не корабельных экипажей. Но расшива большая, печка есть. Что ж не вскипятить волжской водицы для дорогих гостей?

Как я уже неоднократно: «чем богаты — тем и рады».

Печка — мелочь. На волжских белянах и избы целиком ставили.

Кого потопили, кого подстрелили, кого обварили. Некоторых — подкололи. Больно.

Короче: отбились. От этих.

Третий заход был уже на Самарской Луке. Разбойное место от веку. Уж больно рельеф с пейзажем способствует.

Расшиву тянут вдоль этих красивейших мест. Крутой гористый берег с лесом поверху. В упряжке уже и приказчики — тягло-то повыбили. Кормщики не сколько на реку, сколько на верх обрывов поглядывают.

Жигулевские горы пока называют не по тюркскому «джегуле» — «запряжённый» (по бурлакам), а Девичьими. Девок тут воруют. А они с этих круч в Волгу кидаются.

Понятно, что воруют-то всё. Просто про девок песни поют. А тюк сукна… чего про него петь?

Немало валяется в этих местах «пуста голова, человечья кость». Разных времён и народов.

Снова сам себе радуюсь. Что уговорил Мусу идти ко мне в службу.

Опыт. Нынешний, актуальный.

Муса гнал людей, искал знакомое место. Встал под обрывом, твёрдо зная, что и с той стороны на эту скалу не полезут.

Тут героизм не поможет, и пост-знание обманет: в 20 в. здесь много строили, скалы взрывали, крутизна склонов изменилась. Ещё естественная эрозия. Горы сложены из мягких материалов: известняки, доломиты. Множества промоин, пещер, провалов пока нет. Есть другие, в других местах.

Муса по этим берегам хаживал, каждую стоянку знает. Заставил дотянуть лайбу до знакомого утёса, уже в сумерках съехали на берег.

— Выставить посты. В обе стороны по берегу. Двойные.

— Да ну… да зачем… нет же никого… устали все…

Выставили. Под утро, как туман пошёл, с двух сторон под скалой по пляжу повалила толпа. Две толпы. Один пост только крикнуть успел, в другом — пара гридней выскочила, а пару гражданских… лишь мявкнули под топорами.

Такое, знаете ли, мелкое приключение для прохожего путешественника. Повод для рассказов «бывалых». Из тех, кому повезло дальше путешествовать.

На расшиве три десятка бурлаков, да лодейщики, да приказчики, да обслуга, да по десятку мечников и лучников. Было. Пока всякие «добра-любы» не повстречались.

Дело дрянь: часть экипажа на земле, часть на борту. Спасло то, что сверху не посыпались и с воды не полезли. И привычка к дисциплине: когда мечники на пляже у сходней строй сомкнули, остальные, побросав барахло, успели у них за спинами собраться. Поддержать, подпереть. Потому что такие толпы просто массой своей столкнут. Запинают, затопчут и утопят.

И — лучники.

Они на расшиве ночевали. Луки — не лонгбоу, надевать тетиву не надо, можно сразу. Они и начали. В «молоко» — в туман. Но разбойников множество. И это хорошо. Свои близко, возле расшивы, всё что дальше шевелится — враг. Восемь залпов на скорострельность, практически без выцеливания. Шиши как-то… отшатнулись. На минутку. За которую с берега кто живой, на борт забежали.

Сходни, канаты с якорями — долой. «Выводи-выноси, Волга-матушка».

Дальше уже и Муса в лямку впрягался в очередь.

Глава 524

Пришли в Ага-Базар, там умные люди советы дают:

— Идти надо было не одной ладьёй — десятком. А лучше — сотней.

«Надо — было». «Если бы я был таким умным, как моя жена потом». «Хорошая мысля — приходит опосля».

Только эта «мысля» — не хорошая.

Такой кораблик на всю Волгу один. Мой. Древние русские князья ежегодно тысячу скедий в Константинополь снаряжали. А груза там пятьдесят тысяч пудов. Две моих расшивы. Выходит, что древние, которые из «варяг в греки», не груз возили, а людей при грузе. То-то императоры таких лодочников не только в Константинополь — вообще в проливы не пускали.

— В Адрианополь. Там баня вытоплена. А в Город, за двести вёрст, только группой не более полусотни рыл и под конвоем.

Знатоки снова советуют:

— Людишек надо брать не полста с лихвиною, а тыщу. Из коих бойцов добрых — сотни две-три, не менее.

Для меня — весь личный боевой состав. Кормить такую орду, которая будет целыми днями с борта плевать да в зубах ковырять… Как такое в цене проявится…

А жо поделаешь? Все так живут, спокон веку. Почему и торг идёт исключительно «предметами роскоши». Что автоматом задаёт уникальность с эксклюзивностью. И убивает на корню индустриальность.

Почему Древняя Греция так поднялась? — Городки близко. Сделал лишний бурдюк вина, отвёз за три версты, продал. Не понравилась цена — отвёз на три версты в другую сторону. Всех расходов: пара сандалий да ослик на денёк. Разных местных гидр с вепрями Геракл выбил, Тесей Прокруста укоротил. Торгуй себе вволюшку. В смысле: в условиях свободной конкуренции и низких накладных расходов.

Вывод? — Как все живут — не надо. «Все живут» — плохо. Надо такую… логистику — к едрене фене.

Муса с Николаем зависли в Ага-Базаре. Они мне отчёт — я им предложения. У нас же с эмиром Ибрагимом дружба? Пусть он порядок наведёт, выбьет шишей с путей торговых.

Фраза типа «А то я сам! Согласно Яниновскому соглашению» не озвучивается. Не по моей… э-э-э… неспособности такое учудить, а исключительно чтобы не обидеть. Эмир считает Правобережье по Луку, своими владениями. Поэтому не претендуем, а чисто информируем:

— У вас ус отклеился. Прилепите взад.

Я ж не империалист! Из меня британский сэрный аристократ как из кабана балерина. У меня — уважение к чужому мнению, к традициям и обычаям… национально-специфично… поговорим-обменяемся… Мы — за мир! Во всём мире! И в вашем эмирятстве — тоже.

Николай грустит: не будет луноликий с каким-то купчишкой разговаривать. Топает в Биляр и отлавливает там ташдара Абдуллу. Они знакомы по моим прежним делам. Тот — с радостью.

«Радость» — есть, толку — нет. Все ж такие занятые! Дело делать некогда. То ташдара нет на месте, то эмир… is absent.

Что непонятно?! — Не в абсенте, а в отлучке! Хотя… лучше бы он пьянствовал — эффективность сходная.

Время идёт. «Время — деньги». Потерянные. Николай по Биляру — аж приплясывает. Как пескарь на сковородке.

Наконец — случилось. Не «случка», а «аудиенция».

Абдулла идёт к Ибрагиму. И, по уместному поводу, доводит до слуха блистательнейшего мою нуждишку. Тот фыркает:

— Некогда мне.

На этом бы всё и кончилось, но у Абдуллы ко мне… личные отношения. Я не неизвестный «хрен с бугра, идентифицируемый исключительно суммой с нулями», а спаситель его чести и жизни внука.

— Так и отписать? Что установление порядка в тех землях не является заботой победоноснейшего?

Рискованно. Изображение глупости на грани наглости. Признать, что Самарская Лука — не его земля, эмир не может. Ничейное — добыча всехная. «Всехными» — могу быть и я.

— Мы подумаем.

Лето кончилось, расшива стоит во Всеволжске. Повторять поход уже поздно. Но ведь и в следующем году будет также! Я-то надеялся, что кораблик будет два раза в год оборачиваться до Саксина. А тут ход только до Булгара.

Какой-то PQ17 как единственный способ движения товаров.

Тут же не война! — Увы, тут средневековье. То есть — война. Где-то в глуши ещё как-то когда-то можно и мирно. На торговых путях, среди не огосударствлённых племён… разные «удальцы» и «баловники» — постоянный элемент пейзажа.

С такой толпой в караване… Все хотят кушать. Цены… соответственно. При высокой цене — рынок узкий. «Цена — не юбка: выше головы не задерешь». У меня нарезка на хрустальных подвесках уже конвейером идёт. «Конь стоячий пред солнцем восходящим» — тыщу в день. И куда это всё?

Николай снова идёт к Абдулле. Тот, добрый человек, не чинясь прямо отвечает:

— Надо поклониться. Не мне. Самому.

Николай в курсе. Вопрос — чем и сколько. Кони-мечи-соболя… отпадают. У них своё есть. Подносит поднос подношений. Сплошное «пи…». Одно то, чего стоило тот поднос донести до лика владетельнейшего и взора благочестивейшего…

Съел. Поднос безделушек из янтаря.

— Ну, ладно. Сделаем. Чего-нибудь. Если будет на то воля аллаха.

Сбегали разок в Булгарию. Там перекупщики надуваются. От жадности и спеси:

— Вы, русские, торг вести не умеете. Караваны — не по вашим диким лесным мозгам. А вот мы…! Ладно уж, возьмём мы ваш товар. В треть цены. Исключительно из милости, по-соседски.

— Да как же…?

— А как вы нас? В этом, прошлом и позапрошлом? Теперь наш час настал.

Экономика — сама по себе, межчеловеческие — сами по себе. Корреляция есть, но слабовыражена. Сотня купцов, которые из Ага-Базара дальний торг ведут, брызжут гонором от возможности выспаться. На нас, кто им в прошлые годы дела ломал. Ну, и на гяурах нечестивых, само собой.

Николай рвёт на себе волосы. Скоро весь в меня будет: «Николка плешивый». Судя по грамоткам — целиком в волнении и панике. Кое-что он делает: разворачивает местную сбытовую сеть, находит контрагентов. Втюхивает помаленьку. Приказчики его радуются. Но он-то в курсе моих планов, он-то понимает, что Серебряная Булгария вовсе не тот рынок, на который я замахнулся. И он сам уже… «вкус мечты» ощутил.

Наконец, уже глубокой осенью, эмир разродился: послал нового визиря вычистить Девичьи Горы. Я так понял, что они ждали пока тамошние урожай соберут. Чтобы хабара, стало быть, ну… побольше.

Жлобы! Поскрёбыши! Я на порядки больше теряю, а они колоски считают!

Абдулла зовёт Николая:

— Надо отблагодарить. Опору порядка и меч закона.

— За что?! Разве порядок на земле эмира не есть дело самого эмира?!

Это моя реплика. Николаю и так всё понятно. Кроме одного — чем и сколько?

Абдулла даёт спецификацию «материального выражения искренней благодарности и неизбывного восторга». Свечки стеариновые, стеклянные светильники к ним: «зима близко», зимой темно. Краску для волос, мыла разные, хрустальные подвески с сурами, зеркальцы малые…

— Э… достопочтенный ташдар. Разве красоту жён прекраснейшего может вместить маленькое зеркальце?

— Хм… есть варианты?

— Есть, могу показать!

И Николай, при покровительстве «банщика» Абдуллы, устанавливает в гаремной бане составное зеркало. Я про такое уже…

Эмир возвращается из объезда своих земель, встречается со своим отражением…

— Ё! Шайтан! Э-э-э… Хороший подарок. Наградить купца-гяура моими прошлогодними туфлями.

— Смилуйся, о величайший. Это не подарок — это образец. Если он пришёлся тебе по вкусу, то я немедленно отпишу моему господину, Воеводе Всеволжскому, ибо вещь принадлежит ему. И, если он согласится, то ты сможешь приказать ташдару купить для своей прекрасной мыльни. А если нет, то я немедленно заберу. Дабы не отвлекать взор благочестивейшего от мыслей о сокровеннейшем.

Николая из дворца выгнали палками. «И чтоб дорогу сюда забыл!». Но Абдулла объяснил Ибрагиму… варианты.

Взять чужое — без проблем. На этом строится средневековая война и всякое государство.

Война? У Воеводы нет и трёх сотен бойцов. Но война с Суздалем… Вопрос не «будет — не будет». Будет. Ты готов?

Отдать назад вещицу — тоже война. В гареме.

«Я могу воевать со всем миром. Или с тобой, дорогая».

У эмира таких «дорогих» — четыре законных. И с десяток… так, «для наслаждений». Какая война?! — Гарантированное поражение.

Я — про гарем. А вы про что подумали? — Хотя и на поле битвы…

Николая вызвали во дворец, вельможи пытались с ним торговаться. Николай помнил мои проповеди на Аише: «Они все — чисто рядом постоять. Дело делаешь только ты». Кивал, мычал, воздевал очи к небу…

— Благороднейший весной сокрушит всех гнусных язычников. И Волжский путь станет свободным и безопасным. А вещица пусть повисит пока на стенке. Так и передай своему… этому… как его…

— Да пребудет на сиятельнейшем эмире Ибрагиме благоволение Аллаха! Да дарует всевышний ему тысячу побед и десять тысяч лет счастливой жизни! Когда разбойников не будет, я уверен, мой господин, в восхищении от победоносности победоноснейшего и справедливости справедливейшего, отдаст ему зеркало. Даром. С доплатой. А я — человек маленький, я пока заберу.

Шесть раундов переговоров. Если кто-то думает, что торговая сделка такого уровня легче наладки неисправного дизель-генератора… Солидола нет. А так-то…

Эмир послушал отчёт о переговорах, выразился эмоционально-неразборчиво:

— А пошли они все…!

И уехал на охоту. Абдулла покрутил в голове расставальную фразу повелителя, помолился, повздыхал, пропотел… И пустил Николая в ту прачечную. Где Николашка быстренько устроил «Reset». В смысле: стенка есть, а зеркала нет.

Эмир приехал — бабы в экстазе. Тотально, непрерывно и поголовно.

— Привести наглеца! Позвать палача!

Николай стоит на коленях, палач помахивает секирой.

— Верни зеркало!

— О благороднейший, сиятельнейший и благочестивейший! Нимврод современности! Шатёр благочестия! Не могу! Воля господина моего, «Зверя Лютого»!

Николашка перетрухнул страшно. Остаться без головы — на раз. Я про это говорил не единожды, он был морально готов. Потому даже не храбрости — просто упрямства набрался.

Ситуация, хоть только виртуально, но была нами пройдена. Солнечный зайчик от лезвия палаческой секиры… беспокоит. Но не «выключает».

— Казнить или миловать, о солнцеподобный, в твоей власти. Жизни твоих поданных принадлежат тебе. Я же представляю здесь особу Воеводы Всеволжского. Твоего, о правовернейший, соседа, друга и почитателя. Ежели я вызвал твоё неудовольствие, то отпиши моему хозяину. И он, по твоей просьбе, с удовольствием срубит мне голову.

Тема болезненная. Юрисдикция, закон гостеприимства, статус посла…

«Политика — искусство возможного». Но так хочется… наглеца к ногтю…

Николай сидит в зиндане, мучается «остроумием на лестнице». Хотя лестницы нет — стража забрала. Молится Богородице, ругает себя за глупость. За эту, за предыдущую, за пред-пред… постепенно доходя до той истории, когда я его полу-убитого на дороге подобрал.

— Лучше б я тогда сдох!

Или не лучше? А раз не сдох, то… в зиндане — закономерно.

Эмир остыл, гарем прогнал, сидит-грустит в одиночестве.

— Э… дозволит ли блистательнейший переменить блюдо с остывшей бараниной?

— Заходи. Это всё ты! Это всё из-за тебя! Я тебе, Абдулла, как самому себе, а ты…

— Я виноват в том, о благороднейший, что помог твоим прекрасным жёнам увидеть их красоту? Что их развлекло и развеселило, что позволило им стать ещё красивее, ещё сильнее радовать сердце победоноснейшего своими прелестями?

— Ладно, что делать?

— Вернуть.

— Мозги шелудивого ишака! Разве эта стадо взбесившихся кобылиц позволит?!

— Заплатить.

— Это разорит мою страну, это возмутит мой народ, это сорвёт мои планы!

— Можно, конечно, просто отобрать… Да простит меня мудрейший, но я видел лодию, о нападениях на которую грустит вали Иван. Она берёт 25 тысяч пудов. Премерзких пудов премерзкого товара премерзких неверных. Воин весит пять пудов. С доспехами, оружием, припасами… вдвое. По течению и при попутном ветре эта лодия летит очень резво. Мы не успеем узнать о начале войны, а уже две тысячи гяуров возьмут Ага-Базар. Тёпленьким. Со всеми его товарами. Я прилагаю все силы, я каждый день молюсь Аллаху, но… Великий Булгар, радость Аллаха на плоскогорье Трёх Озёр… может просто не успеть закрыть ворота. Потом неверные захватят лошадей и пойдут вдоль Камы. И мы останемся без хлеба.

Дельта Камы — житница эмирата, зона мотыжного земледелия, кормит страну хлебом, там археологи будут находить сотни втульчатых мотыжек и тяпок.

Абдулла не сказал ничего нового. Эмир сам это прекрасно знает. Ещё с того момента, когда «белый булгары» побежали перед гриднями Боголюбского на Бряхимовском полчище.

Бряхимовский разгром, падение Янина… Дальше очевидное: Ага-Базар и Великий Булгар. Связка примитивная, додуматься — «как два пальца об асфальт».

Эмир для того и затеял этот громоздкий переезд, перенос столицы в Биляр. Соскочить с Волги, с «рельс», по которым разгоняется «русский паровоз».

Биляр и к Каме речного выхода не имеет. Водой идти нужно издалека, от Волги, с юга, чуть ли не от Луки, идти долго, против течения, по малым речкам. На берегах которых будет крутиться лучная конница, посыпая находников «певучими гонцами смерти». А в конце их встретит четырёхслойная матрёшка укреплений Биляра. Со стенами невиданной высоты и толщины.

Ибрагим это многократно продумал, прочувствовал. Неделями бродил ночами в своём дворце, ища спасительное решение. Нашёл, обсудил, пережил в своём воображении возможные варианты и препятствия. Вложился душой, временем, деньгами. Он готовится. Но пока не готов. Ещё бы года три-четыре. Как по заключённому с русскими перемирию.

Заплатить — потерять эти годы. Денег на строительство не будет.

И что? — Можно же продлить мир на следующие шесть лет. А, может, и не придётся останавливать стройку. Денюжки у поданных есть. Если чуть прижать…

Или — отказаться от собственного, выстраданного, уже начатого плана?

Перед ледоставом мы получили серебро. Булгария влетела в национальный финансовый кризис.

Народ верно говорит: «От бабы пользы ни на грош, да дух от неё хорош». Почему «глупые», девочка? Бабы эмирячьи не глупые, а реальные. «Локальные оптимизаторки» — «хорошо» себе, локально. Что там, за стеной дворца — им не интересно. Думать про то их не научили, сделать там они ничего не могут. Так к чему про то, снаружи, заботиться?

Им бы в гареме весело жить. Зеркало для женского веселья очень полезно. А за оградой… На то муж есть. Пусть он себе мозги сушит. Гендерное разделение труда: бабам — красоту да любовь, мужикам — войну да деньги. Всяк при своём деле.

Чуть позже, когда с Серебряной Булгарией малость растряслось и устаканилось, я Николаю орден Святого Владимира Четвёртой Степени дал. За успехи в гос. строительстве. В смысле: за втюхивание соседям гаремного зеркала с тяжкими и особо тяжкими.

Как-то у нас всё с выподвывертом получается.

Кажется — чего проще?

— Владетель! Наведи порядок в своих землях.

Фиг. Бакшиш давай.

— Это же твои люди! Ты же сам так думаешь!

Бакшиш давай.

Ну — «на». Раз — «на», два — «на»… Потом — купи.

«Бойтесь данайцев, дары приносящих».

Увы, «Иллиаду» здесь не читали. И про «сыр в мышеловке» не в курсе.

Всё это тянется… Вы не представляете насколько здешняя жизнь… вязкая. Даже не по расстояниям. Элементарное:

— Отнеси эмиру грамотку.

От площади перед воротами его дворца, до ушей блистательнейшего — неделя. При том, что все всё знают, согласны и очень не маленький человек подпихивает.

— Он — выслушал. Он — думает.

А климат у нас… Зиму не уговоришь, бакшишем не остановишь. Время упущено.

«Все так живут».

«Так жить нельзя и вы так жить не будете».

А пока мой «авианосный Кон-Тики» вытащили на берег, вычистили, осмотрели, просмолили… Зима пришла.

К весне ситуация стала ещё… веселее.

С одной стороны, кипчакам погрозили, башкортов (каких-то) побили.

С другой — Булгария побулькивает. Два восстания одновременно, толпы разбойников шастают. Нестабильно, ненадёжно. Но Саксин мне нужен.

— Э-э… как тебя… скажи своему… э-э… Ивану, что для вас теперь везде пути открыты. И пусть вернёт серебро! Нечестивая помесь гиены и солитёра…

Насчёт «вернуть» — уговора не было. Глупый наезд «а вдруг?». Нет уж, «умерла — так умерла». Да и по сути: эмир просто выполнил свои «должностные обязанности». Насколько качественно? — Проверяем. Снова снаряжаем расшиву, снова Муса ведёт её вниз.

Фактическая проверка показала: исполнение некачественное. Верить нельзя никому, а эмирам — особенно.

Повтор. Но не «один в один». В Саксине доросли до того четвёртого, который «не-утопленник». Купчики тамошние уже сидят-ждут. Кто с серебром, кто с товарами, которые мне интересны. Хотя продолжают пытаться впихнуть Афоне — тамошнему фактору — разное невпихуемое: то камку, то парчу. На кой она нам? Я парчу даже с алтарей снимаю. Про это — уже… Многое наше, что брали только «на посмотреть», хотят уже партиями. Помещения, причал, работники… решено.

Как ходят караваны — я уже…

Важен режим стоянки: пришёл, скинул, загрузил, ушёл. Или стой-жди, пока купец расторгуется. Разница — основа процветания Великой Ганзы и итальянских торговых республик.

От Саксина до Ага-Базара барку тащат два месяца, вниз она идёт 20 дней. Всеволжск — на половину дальше.

Вариации «бурлачества» мы отрабатываем ещё с моих Смоленских похождений, с «банды Толстого Очепа». Кое-что Муса применяет: упряжь рюкзачную, сменные вахты «тягунов», кормёжка на борту. Другие, вроде «марша с факелами», мосты через притоки, обустройство тропы, тёплые стоянки… На чужой земле? — Нет возможности.

Римские легионеры за пять часов проходили 32 км с полной выкладкой. После чего строили стандартный лагерь с немалым объёмом земляных и плотницких работ. Не «прохожие с улицы» — подготовленные, тренированные люди. Но и здешние бурлаки вовсе не «доходяги задёшево». Как Рахметова проверяли перед тем, как в артель взять — я уже…

Две сменных упряжки, даже при ночёвках на берегу, дают существенный выигрыш в длине дневного перехода. Люди при четырёхчасовых вахтах устают меньше, идут быстрее. Конечно, и платить приходиться больше. Загонять их в апрельскую или ноябрьскую Волгу… Бурлак постоянно «плескается» в воде. Затягивать марш до ледостава — угробить людей.

Помимо ощущения собственной глупости и мерзости, это и в цене плохо проявится: коли у тебя нынче пол-упряжки перемёрло, то на следующий раз расценки подымай вдвое. Иначе люди не пойдут.

Есть интересные подробности как лучше пройти эти 2200 вёрст от Хазарского моря до Окской стрелки и обратно. Чистая вода у Стрелки 200 дней в году, у моря — 260… в Российской Империи низовые бурлаки тащили барки до Казани, там команды менялись…

Проще: пару недель простоял — второго рейса в году не будет.

Прямо сейчас не критично. Но год-два — и мы выйдем на соответствующие объёмы.

Муса топает из Саксина назад и нарывается на повтор. С теми же персонажами.

Точнее — я же не знаю имён людей — с теми же «этническими преступными группировками». Кроме тех, что были на Луке.

Насчёт жителей Девичьих Гор ничего плохого сказать не могу: визирь их хорошо вырезал, на реку не вылезают.

У кипчаков, кажется, другой курень из той же орды. У башкортов прорезались юраман и юлмын. Первые, получив подарки, попытались напасть ночью, вторые — сходу в атаку без разговоров. И снова буляр:

— Давайте мириться. С вас куны (штраф за убийство).

— Давайте. Но кун не будет — вы напали, вы тоже убили.

— Вай-вай. Нам жаль. Но наших погибло больше — вам и платить больше.

Муса, может, и заплатил бы. Но булярские бии жадничают — считают только всеволжских, без погибших саксинских булгар. Называют их помётом кривой кобылицы, степным мусором, сметённым к дувалам Саксина под сапоги огузов. А соседи-родичи погибших в прошлом году, которые тащат расшиву нынче, всё это слушают.

Такие же булгары. Только верят в Аллаха, кланяются муллам и платят налоги хану. Своих степных «родственников» иначе, чем тупыми злобными язычниками не считают. Ещё бы — они-то городские! В мечети бывают! А эти… немытый помёт кривой кобылицы.

Мнение бурлаков надо учитывать: если половина экипажа нападёт на другую половину, то, при любом исходе, расшива до Ага-Базара не дойдёт.

Муса всю ночь уговаривает старшин буляр «урезать осетра». Утром те уходят, и через час, только сняли лагерь, только бурлаки впряглись — нападение конного отряда. «Недовольных ущемлением родовой чести путём невнесения в список покойников» так в упряжке и посекли. Кораблик от стоянки отскочил, вынесло на стержень, снесло вниз.

Ветра попутного нет — пришлось три дня стоять на острове, отбиваясь от лодочных десантов, мучить людей ночными караулами. Потом вообще уйти на сотню вёрст вниз. Только тогда отстали.

Народ мой уже опытнее, брони на ночь не снимают сами, без напоминания, потери у нападавших — в разы. Но и их больше стало, опытные бойцы добавились. Не одни джигиты безбородые, уже и «иры» (отцы семейств) лезут. У меня опять — убитые да покалеченные.

Я не понимаю моих коллег. Они частенько описывают кое-какую дальнюю торговлю. Говорят — успешно.

Согласен, бывает. Но вот такое здесь норма.

Непрерывный поток храбростей, героизмов и прочих… подвигов. Для молодого парня, впервые в жизни вылезшего из своей юрты или избы, такое времяпрепровождение интересно. Раз-другой. А всю жизнь? А смысл? Подвиг, квест, дойти любой ценой… или промежуточный элемент товарно-транспортной операции? Изготовил-доставил-продал. Доставка цацок — ценою жизней твоих товарищей? Рутинное занятие как цепь подвигов и похорон? Это бизнес?

Я немного умею производить. Не умею торговать, но у меня есть мастера, которые умеют и любят это дело. А вот в середине… И плевать этим «непокорённым» на всю прогрессивность книгопечатанья, например, или хрусталеварения.

Надо… Что?!! Утроить охрану?! Всё равно — будут попытки, будут потери.

«Кон-Тики» топает вверх по реке, Николай с Мусой из Ага-Базара на «Ласточке» «прилетают» во Всеволжск. Плакаться. В смысле: доложить обстановку и получить «особо ценные указания особо мудрого руководства».

Я их понимаю: проблема вышла из круга их компетенции. Но, факеншит уелбантуренный, делать-то чего?!

Тут у меня других забот…! Софья с Ростиславой, амальгама с булатом, фарфор расписывают, эрзянских картов добивают, Кострому жгут, Сивка не слушается, Курт побегать хочет… Нормальная жизнь. Бьёт ключом, без перерывов, по голове, не отходя от кассы.

Собираю совет голов. С приглашённым по такому случаю Мусой.

Он второй раз при мне на Стрелке. Ходит, рот раскрывши:

— Да не было ж тут ничего! Тут же всего три года назад… Вай! Вали Иван, ты повелитель джинов! Только эти проклятые умеют так быстро и красиво строить! Вай!

Приятно, но не будем отвлекаться.

— Муса, нужно, чтобы мои товары шли в Саксин и обратно без проблем.

— О, досточтимый вали Иван! Аллах благоволит тебе! Редкий караван проходит этим путём без потерь. А ты лишился всего лишь нескольких слуг, твои товары не пострадали. Говорят, что раньше, когда этими землями владели нечестивые иудеи-хазары, да сгинут они в когтях иблиса, на берегах великой реки был порядок, караваны шли по благоустроенной степи, от стоянки к стоянке. Караван-баши даже не выставляли охрану ночью! Потому что служители караван-сараев охраняли их покой, а воины кагана, да сгорит он в аду, истребляли разбойников на десять дней пути. Увы… Я хотел сказать, слава Аллаху! Слово Пророка достигло ушей великого Аламуша! Твои храбрые предки, хоть и не поняли неизъяснимой мудрости правильного учения, но сокрушили своими мечами нечестивцев. И воссиял в этих диких прежде краях свет самой последней истины!

— В смысле: купцов начали резать на каждом шагу? Муса, ты много общался с ташдаром? Так густо изливать млеко мудрости и нектар благочестия — его манера. Давай проще, давай о деле. Что делать с этими… чудаками, которые пытались ограбить? Караван надо повторить. А они повторят нападение. Возможно, более успешно.

Муса сокрушенно кивал.

— Повторят. Обязательно повторят. Такова их природа. Злобные язычники, не воспринявшие истинного учения. Покарай их три раза Аллах противоестественным способом.

— Понял. Что делать?

Длинная нудная беседа. Попытка структурировать размазанные, наполненные неопределёнными надеждами на милость бога — Аллаха или Христа (Николай присоединился), высказываниями.

Члены гос. совета звереют от тоски, но умных мыслей не высказывают. И я молчу: неужели эти очень неглупые мужики… и, пардон, не менее умные бабы, не могут чётко сформулировать варианты? Что же с ними будет, если со мной, не дай бог…

Наконец, Гапа не выдержала:

— Что вы телитесь, мужи добрые?! Сопли жуёте, время переводите! Запоминай, Воевода. Пути три: не ходить, убить, заплатить. А, ещё: ходить. Но не по Волге, а через… Ну, вы поняли.

У Мусы — челюсть на груди, борода на коленях. Чтобы баба… знатным мужам… в лицо… таковы слова…

Следом вскакивает Ольбег, весь красный, набычившийся:

— Убить! Их всех! Они наших людей…! Изменнически! Истребить!

Чарджи нет, по Сухоне шастает. Замещающий его Салман начинает на Ольбега порыкивать:

— Молод ты ещё. Видал мало. Там бойцы… хрен убьёшь. Он тебя наперёд… пополам сделает.

Муса кивает:

— Истребить… ай, тяжело. Блистательные эмиры полтораста лет… привести в истинную веру… увы… Наш нынешний победоноснейший — три раза ходил, полон брал, хабар брал, скот брал. Белые булгары — каждый! — по наложнице… Да-а… Но-о…

Короче: Гапа права. Считаем варианты:

1. Не ходить.

Не могу. Там — Халифат. Там слоны в шёлковых рубахах. Надо.

2. Платить.

Я — не против. Если будет толк. Толка — не будет.

Салман с Мусой объясняют насчёт платежей.

Надо заплатить духам погибших бандитов. Чтобы они умиротворились и не вредили своим сородичам за свою преждевременную смерть.

Надо заплатить вдовам и сиротам павших, дабы они перестали бедствовать и грустить о потере своих кормильцев. До конца жизни.

Надо заплатить народу за обиду (побили при попытке ограбить — очень обидно) и устроить праздник примирения.

Наконец, надо заплатить туземным вятшим. Которые будут говорить с духами и с народом, склонять тех и других к прощению нас, нехороших и кругом виноватых.

Статьи платежа — ежегодные. Точнее: еже-караванные. Как караван идёт — плати. Размер определяется уровнем ощущения душевного несчастья аборигенами. Чем больше товаров они видят, тем более несчастными себя чувствуют.

Причём, речь идёт только битых родах. Что скажут и сделают юрматы и юрми… аллах акбар. В смысле… а я знаю кому они нынче поклоняются? Змее, журавлю, дереву… Типа: сумму платежа юрматам ты узнаешь по курлыканью журавлиной стаи, улетающей в тёплые края.

Кроме перечисленных племенных групп, есть ещё тридцать. Которые тоже могут вылезти на Волгу и потребовать «себе, как людям». Но — больше. Потому что им придётся устраивать богатый той для прибрежных.

Факеншит! Я начинаю любить «серых степных тараканов»! В смысле: кипчаков. Их пятнадцать орд. Но не тридцать три! В каждой орде есть хан. Конечно, он не самовластен, он — «слуга народа». Пожизненно. Просто жизнь иногда бывает… короткой.

«В России абсолютное самодержавие. Ограниченное удавкой».

В ордах спектр шире. Кроме удавки бывает ещё сабля, кинжал, копьё, стрела, яд…

Но нормальный хан хоть как-то управляет своей ордой. С ним можно договориться, есть надежда, что он выполнит обещанное. Даже если и обманет, то он, один. А здесь…

Глава 525

Здесь демократия. Полная. Полторы сотни «благородных родов», с родословными на семь поколений. Все считают себя равными. Аналог польского шляхетства 18 века или аланов нынешнего.

Хуже: у ляхов или алан есть, хоть номинально, общенациональный предводитель. Здесь — все равны и свободны. A priori, ad infinitum и ad verbum (изначально, до бесконечности и буквально).

Предводители выбираются из такого количества «родовитых», что можно найти придурка на любой вкус. По «воле народной». А эта «воля» не обеспечена информацией, опытом.

«Глас народный — глас божий». Не — «голос разума».

— Белая изба? Что за глупость? Не знали и знать не хотим. А вот шёлковая занавесочка — хорошо. — Как сделать? — Просто. Саблей. Зарезать прохожего с шёлком. Шёлк — повесить в юрте. Это ж все знают!

Не хочу, чтобы думали, будто я так именно на буляр разозлился.

Это нормальное, повсеместное, родо-племенное мировосприятие. «Все так живут».

Люди — мы. Остальные — животные. Двух- или четырёх-ногие. Мы — потомки алтайской змеи, или иртышского журавля, или джезказганского кулана… — человечество. Остальные — нерассыпавшиеся пока кучки степного мусора. Пожива для настоящих людей.

Такое лечится. Историческим процессом.

Род растёт, превращается в племя, в народ. В многочисленную общность. Обычный человек живёт среди своих. Сородичей, единоверцев, единоязыкцев. Привыкает. Навыки повседневной ксенофобной реакции на «не-людей» слабеют за ненадобностью. При появлении чужака его видят, отличают, но общаются с ним как, примерно, со своим: других стереотипов общения уже нет. Отмерли.

Это путь возникновения «великих» народов. Рост численности, создание однородной, протяжённой, комфортной для своих членов, общественно-культурной среды.

Если к этому моменту «производственные силы» достаточно подросли, то однородность позволяет переходить от натурального хозяйства к товарно-денежному. К национальному рынку. Формируя и сам рынок, и общность людей следующего уровня — нацию.

Процесс превращения «рода» в «народ» можно интенсифицировать. Биологическое родство (общий предок), дополняется брачными союзами с представителями других этносов. Метисы. Которые «наши», но «чуть другие». Единство языка позволят понимать друг друга, общая религия задаёт единый набор ценностей, целостность культуры («одни песни поём»). Наконец — государство. Навязывающее своим поданным единый язык, культуру, веру, закон, образ жизни.

Не здесь. Сбежавшие в эти места в разное время из разных племён роды, имеют разных предков, что подчёркивается. Родовая память — «сокровище», часть души каждого. Конфликт из-за кобылы двухсотлетней давности, между давно сгнившими пра-пра-…, определяют взаимоотношения между живущими.

Отсутствие общей религии провоцирует конфликты между адептами разных богов:

— Наш журавль завсегда вашу змею заглотит. Отдавай отару! А то заклюём!

Роды говорят на разных, восходящих к трём разным языковым семьям — иранской, угро-финской и тюркской, диалектах, находящихся на разных ступенях развития смесей изначально разного состава: «твоя моя не понимай».

Разноверные, разноязычные, разноплемённые роды имеют общее свойство — «непокорённость». Что заставляет их объединяться против любого, кто умножился настолько, что может вздумать покорить.

«Сократить поголовье!». И стая мелких «шакалов» накидывается на подрастающего «волчонка».

Старый чёрт инструктирует молодого в преисподней:

— За этим котлом можешь не смотреть. Если кто и вылезет, то его свои же назад утянут.

Корень в слове «свои». Для чёрта в преисподней, для меня здесь — башкорты — общность. Для них самих — 33 разницы. Не «свои».

Аламуш начинал среди примерно таких же племён прикамских булгар.

Его род не был самым многочисленным. Но у Аламуша были умные предки — «трусливые прихлебатели злобных чужеземцев» — представляли власть кагана среди булгар. Хазарские мечи за спиной предков Аламуша создали традицию подчинения разных родо-племенных групп. «Покорные» присоединялись к правящему роду, усиливали его, становясь народом — «серебряными булгарами». «Непокорённые» — бежали или уничтожались.

Доставшееся Аламушу награбленное руссами на Каспии — обеспечило его «стартовым капиталом». Посольство Ибн-Фадлана — верой, торговый путь «из варяг в хазары» — финансовыми поступлениями, бегство «непокорённых» — свободными землями. А Святослав-Барс, своевременно разгромивший каганат, избавил от главного противника в регионе.

Так, сверху, «от вождя», создавался новый народ. Через два-три поколения десятки булгарских, угро-финских, тюркских, мадьярских племенных групп «переварились» в единый народ — волжские булгары.

Сходно произошло на Руси. Дважды.

Варяги покорили славянские племена. Их ублюдок, Владимир Креститель, опираясь на привычку к покорности, вбиваемую со времён легендарного «восстания Вадима» в Новгороде, на тысячу мечей приведённых норвежцев, объединил Русь «мечом и крестом». Автор «Повести временных лет» отмечает, что славяне перестали называть себя по племенам (поляне, кривичи, северяне…), а используют названия местности (киевляне, смоляне, черниговцы…).

Второй раз Иван Данилович (Калита) татарскими саблями укорачивал Тверь, подгребал под себя Нижний Новгород, выбивал из русских земель единообразный «ордынский выход». Приучая «чужой силой» местных жителей к покорности. К обычаю видеть в Московских князьях — «Князь великия всея Руси». К объединению сил. Которое позволило через сто лет вывести Дмитрию Ивановичу (Донскому) русские рати на Куликово поле, через двести — развалить Орду и свергнуть иго Ивану Третьему (Великому), через триста — подчинить Казанское, Астраханское и Сибирское ханства Ивану Четвёртому (Грозному).

У башкортов таких вождей не сыскалось. Перейти к следующей фазе общественного развития — феодализму — «свободолюбы» так и не смогли. Представители некоторых родов, наплевав на свою «непокорённость», шли служить и добивались высокого положения у мадьяр или в Золотой Орде, но народа не было — конгломерат родов. Пока не пришла Империя.

Перипетии бесчисленных кровавых стычек между родами, с ближними и дальними соседями, весьма интересны, содержат массу примеров личного героизма, высоких чувств, самопожертвования, изобретательности. Во имя высшей цели: процветания своего рода — суслика или тушканчика.

Я не акынам за достарханам расслабленно внимаю. Умываясь слезами умиления от явленной отваги древних героев. У меня конкретная товарно-транспортная задача. Как её решить?

Третий вариант:

3. Убить.

«Убить»?! — Тут немедленно зазвучит хор «миролюбивых» коллег. Преимущественно рафинированных, гуманизированных и эстетероидных:

— Ах-ах! Как же можно! Это же предки наши! Это же добрые, мирные люди! Война — мерзость, гадость и преступление. Против человечности и всего хорошего.

Это вы мне говорите?! — «Война — дерьмо». Ещё в Бряхимовском походе увидел, унюхал, уяснил и описал. Только «человечности» в родовом обществе нет. Есть «сусликоватость». Или — «тушканоидность». Где вы видели здесь «мирных» людей? Каждый мужчина — воин, каждая женщина — работник тыла. Ребёнок — подносчик боеприпасов, старик — штабист, старуха — политрук.

Кто не устроил себе такой «тотальной» мобилизации, сверх-напряжения всех сил, уже сгинул. И продолжает непрерывно «сгинать». Мужчин — убивают или продают, стариков — отдают детишкам на забаву. Как зайца собакам. А женщины «мирных» раздвигают ноги под «немирными» победителями. Умножая их ряды, готовя очередное «пополнение живой силы».

Впрочем, оставим этику. Этики. Сравнивать родо-племенную с пост-индустриальной… забавно. Но у меня очень простая конкретная товарно-транспортная задача: обеспечить безопасность Волжского пути на данном отрезке. Как?

Истребить? — Не получится.

Башкорты в эту эпоху собирают максимум 1–2 тысячи всадников. Не потому, что больше нет, а потому, что «свободолюбы» — большему числу биев невозможно договориться между собой.

У меня нынче свободных бойцов и десятой доли нет! Люди в деле: Север, Эрзянь Мастор…

Новый набор обучается. Модифицируем вооружение и снаряжение, отрабатываем элементы тактики, идёт ремонт конского состава. Воины будут. Позже: впереди «поход одиннадцати князей на Киев». Подгоняю подготовку к этой дате.

Я ж попандопуло! Я ж, типа, знаю, чего будет. Пост-знание в форме предвидения. Иезикииля плешивый, прости господи.

И тут такая… «сюрпрайз!». С кое-какой прилипчивой разбойной мерзостью.

Подобно эмиру, я не готов к большой войне прямо сейчас. Добрый воин — дорогого стоит. А если он просто по казарме гуляет, каблук о каблук поколачивает, лучше он не становится. Становится хуже.

«Все пороки человеческие происходят от безделья». А уж как эти «пороки» проявляются в человеке, который вооружён, обучен, «заточен» на убийство…

Другие мои коллеги — из «кровожадных» — сразу вскочат, ножками затопочат, кулачками в грудки свои застучат:

— Ура! Война! Поход! Сща мы их всех! Блестя шеломами, гремя кольчугами! Мечи — точены, кони — взнузданы! Из дальнобойного, крупнокалиберного и автоматического…! А где у нас пули с урановыми наконечниками? Или, хотя бы, конногвардейские батареи с длинной картечью? Как нету?! А позвать сюда Ваньку Встанькина! А спросить с ленивого-нерадивого плёточкой…!

Экая фигня! Кусочное мышление. В смысле: как у «куска», сержанта.

Представьте: собрал я эскадрон, выдал каждому ППШ. Выучил, снабдил, обеспечил. Приехали ребятишки на то место, где булярские бии бурлаков посекли, набежала на них толпа придурков. В смысле: джигитов с батырами. Тра-та-та! Придурки сдохли. Наша победа? Ура?

Отнюдь. Это победа в конкретном боестолкновении. Это — баловство. Война только теперь начинается.

Преимущество моего гридня в форме наличия ППШ работает, если он видит противника. На определённой дистанции.

Ночью ты его не видишь, местности не знаешь. Выскочил чудак из-за дерева, ножик в глазик воткнул. Пусть и ты его стрельнул, пусть и 1:1, да их-то много больше! Три десятка ворогов положить… в голой степи, в густой толпе, среди бела дня — можно. А в ночью в лесу?

Да хоть и в Степи. Со ста шагов эти джигиты на скаку не промахиваются. И прилетает стрела молча. Никаких дисков с рожками не хватит. Остаётся воин с дубиной типа «сложное изделие железоделательной промышленности с элементами точной механики» в руках. Против врага с луком и саблей.

Партизанская война. «Скифская». Так скифы били Дария, так нынче, в 12 в., постоянно проходят войны русских с половцами.

Пошёл в Степь — а там нет никого. Вернулся домой — а вот они.

Успех похода Мономаха на Шаруканя основан не только на военном превосходстве русских дружин над ордынским ополчением, не только на чётком знании местности и дислокации, но и на тонком учёте погодных условий.

Мономах поймал очень короткий момент ранней весной, когда степь достаточно подсохла, чтобы по ней уже можно было пройти, но трава ещё не поднялась. Ослабевшие за зиму отары не могли двинуться. Вежи кыпчаков стояли на месте. Там их и разгромили.

Чтобы истребить степняков, их нужно сначала остановить. Выдержать натиск их атак, добраться до неподвижных стойбищ. Загонять, как крысу в угол, к реке, лесу, обрыву.

Просто сунуться в Степь, типа: встретим, побьём…

Гийом Левассер де Боплан в середине 17 в. описывает Светлейшему монарху и могущественнейшему Яну-Казимиру, Божьей милостью королю Польскому, тактические приёмы крымских татар.

Так тысячу лет выглядит продвижение почти каждого табора (каравана, обоза) в степи. Обычная товарно-транспортная операция. Вот почему «чумаки», которые такие обозы водят, пользуется уважением наравне с казаками.

Де Боплан трактует «узкоглазость» как военное преимущество. На самом деле татары просто более привычны к степи, поэтому более внимательны к изменениям в ней.

«Вот так подобного сорта люди ведут войну в этих краях» и в 12 веке. И не важно как они себя называют: татары, ногаи, кыпчаки, торки, печенеги, башкорты. Ну и куда тут ППШ вставлять? — «…они удирают, не оборачиваясь…». А потом — возвращаются.

Другие степные народы — монголы, хазары, сарматы, берендеи, калмыки… использовали, кажется, иную тактику. Поскольку имели достаточные отряды бронной конницы.

Буляр сомкнутыми рядами на пулемёт не поскачет.

«Словом, побеждает более хитрый, а не более сильный».

Коллеги, вы как? Хитрее аборигенов? «Сила» — не поможет. Как она не помогла Дарию и Киру. Надо учиться местным хитростям. Иначе… кровавый пшик. Из вас и ваших людей.

Степняков можно давить. Строительством крепостей. Захватом и удержанием ключевых точек на кочевых маршрутах. Годами и десятилетиями поддерживая их боеспособность.

Так будет. В РИ. После взятия Казани и Астрахани цепочка русских крепостей встанет над Волгой. Их будет громить Степан Разин. Чуть позже построят Оренбургскую линию. По ней пройдётся Емельян Пугачёв. Эти системы укреплений — на столетия. Подобные линии будут строить и в 19 веке.

У меня нынче нет ни времени, ни ресурсов для таких проектов. Я уж не говорю, что это не моя земля. И, честно, она мне не нужна. Мне нужен безопасный проход по реке. А кто там по бережку пасётся… Лишь бы мирно.

Войсковое решение проблемы — отсутствует.

Множество из современников моих, горячих и неукротимых, сразу впадают в ступор.

— Как это?! Побить и всё!

Понимаю, сочувствую. Но надо малость и думать. Не «всё». «Потом» — будет? Что будет в этом «потом»?

Сколько своих людей (десятков/сотен…) вы готовы хоронить ежегодно в последующей «малой войне»? Сколько людей (тысяч) вы готовы кормить даром, чтобы они сидели в укреплениях, отнимая хлеб у вдов и сирот? У работников, строителей, врачей, учителей, которые и делают ваш «прогресс»?

Эти и сходные резоны Салман высказал. Очень выразительно. Не только словами, но и мимикой. Лицом, телом, зубами.

Мда… Я таких картинок изобразить не могу.

Совет проникся. Безысходностью с неотвратимостью. Сидят-грустят.

Тут Николай голос подаёт:

— А ежели… эта вот… совместить? Убить и заплатить?

Молодец! Чувствуется моя школа! Скомбинировать чего-нибудь эдак… уелбантуренно.

Совет глубины замысла не понял, начали фыркать, слова обидные говорить. Вроде:

— Глупость! На чё мертвяку платить? Он же мертвяк! А ежели ему заплачено, так чего его резать? Он же тогда дела не сделает!

Эх, господа совет, не учили вы марксистско-ленинскую философию, не слыхали вы про то, как пошли в баню двое — чистый да грязный, и было у них на двоих одна шайка воды. Кому первому мыться?

Николай тоже марксизм не изучал, но держится уверенно:

— Давай заплатим тем, кто воров-разбойников изведёт. А?

Не ново. Из отечественного вспоминается оплата византийцами трудов печенежского хана Кури, который повстречал князя Святослава-Барса на Днепровских порогах. И урезонил князя в профинансированном греками смысле: на одну голову.

Весь совет сразу обрадовался. Вздохнули, заулыбались, загомонили.

— Ну всё, Воевода, дело решилось, пойдём мы.

— Сидеть!

Терпите, мужики. И, пардон, бабы. Отсутствие собственной сообразительности при наличии чужой глупости даёт чрезвычайную трудоёмкость, доводящую до душевно-мышечной дистрофии и разрыва мочевого пузыря. О последнем см. биографии министров Наполеона.

Пока у нас мягкий вариант: все живы и ещё целы. А ведь могли бы и…

Посмотрите-ка на Николая. Всех обрадовал, свежую идею высказал. Волжско-Окский Пифагор, Лопиталь и Пуанкаре в одном флаконе. Светоч, блин. Рассекатель смыслов и проявлятель истин, итить его дискутировать.

Теперь сидит-грустит.

— Что загрустил, Николаша?

— Так это… платить-то некому.

Умница. Нет, как, всё-таки, умнеют возле меня люди! Особенно — не дураки.

Господа совет опустили свои, поднятые было, седалища на сиделища и недовольно забурчали:

— Как это некому? Платить?! Мы ж не берём, а даём… И чтоб никого? Да ну… да не… не быват… на серебрушку завсегда охотники…

Зрелище, когда Салман чешет маковку… в шеломе туда перо вставляют, еловец называется… и по форме схоже…

— Башкортам серебро давать бестолку. Они возьмут. Любой род. Но дела не сделают.

Николай уныло объясняет, прерываемый смачными характеристиками потенциальных контрагентов от Салмана.

Факеншит! Набор доступных мне эпитетов из угро-тюркских диалектов… есть куда расширять. Какое это богатство — разноязычие!

Например, «Юлдуз» — красивое женское имя, означает «звезда». Но в таком контексте… с нашей грамматикой… «звездануться» в варианте встречи девственницы с еловым сучком посреди башкортских степей…

На фоне филологии с драматургией от Салмана, Николай «строит дерево исходов».

Слабый род денег возьмёт, но буляр воевать не пойдёт: страшно, побьют.

Сильный род денег возьмёт, но буляр бить… тоже не пойдёт.

Дело в особенностях патриотизма и самопожертвования в родовом обществе.

Джаред М. Даймонд, «Ружья, микробы и сталь. Судьбы человеческих обществ»:

Сильный род не пойдёт истреблять буляр, осознавая вероятность существенных потерь. Только при десятикратном численном превосходстве. Как крымчаки у Боплана.

Купить десять сильных родов… можно. Деньги возьмут. Но буляр бить не пойдут.

«Проклятие размерности», «переход количества в качество»: они «на одном поле», «на поле боевом» не только рядом не станут, но и не сядут. «Свободолюбы», однако. Передерутся, перессорятся между собой. После получения серебра, конечно.

Это помимо чисто технологических вопросов типа: с кем из биев вообще говорить можно? Так, чтобы посла, первым делом, не зарубили. Как туда довести серебро? — Без аванса они с места не сдвинутся… И пр, и др.

— Э-э… А если Ибрагима снова натравить? С эмиром-то у нас…

— Эмир зол на нас. За то, что мы помогли ему ублажить его женщин зеркалом.

Ни одно доброе дело не остаётся безнаказанным. Особенно — за такие деньги.

И, господа головы, не надо строить домыслов! По поводу того, как именно Ибрагим ублажает свой гарем посредством большого зеркала! «Угол падения с тела равен углу введения…». Кто это сказал?! Вас физике учить нельзя — вы от неё дуреете! И математике тоже нельзя: прямой угол называется перпендикуляр. А не тот пенперди… про который вы там… Шутники-остряки-юмористы… Хватит ржать, давайте дело думать!

— Сейчас он никак в поход не пойдёт. Ни сам, ни вятших пустить, ни ополчение собирать. Сейчас ему… как на взбесившейся кобылице — только бы в седле удержаться. Булгарию трясёт и колотит. Серебро-то отдали. А новое взять… Народишко бурлит и злобится. Ему бы нынче тихо-мирно, без рывков и приключений… воевать нынче… не.

— Саксин?

— Х-ха… Ты ж, Воевода, сам говорил: ленивый козёл в халате. Возьмёт. Не пойдёт. А и пойдёт — толку не будет. Уйдёт буляр от Волги, ханские по бережку походят. Ай-яй-яй, трусливые враги попались, убежали далеко. Степняки. Откочевали и ищи их. А на другой год — вот они. Снова. Но — злее.

— Остаётся Приволжская орда.

— Эт да. Кыпчаки… Эти — могут. Возьмут, конечно… Но… Ты ж сам говорил: кровь наших людей не отомщена быть не может.

— Разделить. Одно: выдача виновных, выплата виры за ими убиенных. Другое: вырезать буляр. За наши деньги. Добыча — их. Третье: свободный проход-проплыв. Даём бакшиш. В разумных размерах.

Декомпозиция, разделение проблемы на части и решение их по отдельности. Вроде, логично. За гибель наших бурлаков — по здешним обычаям. За воинов в поход на башкортов — расценки общепринятые. За проход… не десятину, конечно, но с корабля пристойная цена.

Здесь берут «полугривну с лодии». Могу и втрое заплатить. За мою-то расшиву.

Обычно ушкуй тащит тонну полезного груза, расшива — 25 тыс. пуд. Тут и считать не надо.

Всё разумно, «всё как у людей». Господа совет покивали, посоглашались, разошлись.

Но чую — чего-то не додумал, не учёл. На сердце кошки скребут. Факеншит! Времени нет: Сухона, сталеварение…

Николай уж собрался к ордынскому хану в гости, да я притормозил:

— Тут другие дела горят. Караван в Саксонию собрать надо. Ты пошли кого… Для зондирования.

— Чего?!

— Того. Надо сперва хана… пощупать.

— Хана?! За задницу?!

— Факеншит! Для первого разговора пошли человечка из булгар. Которого мы знаем и которого в орде знают. Купчишку какого. Чисто поговорить. О возможностях, о намерениях…

Обычный приём в дипломатии: «золотой мостик». Фуше как-то, в отсутствие Наполеона, договорился о мире с англичанами. Французский банкир, голландский, британский… ещё чуть-чуть и настали бы мир с процветанием. Тут в Париж вернулся император…

— Мусу?

— Н-нет. Муса нынче величина. По нынешним делам в Булгарии… пусть наших людей прикрывает. Тамошние сперва-то эмировским мытарям кишки выпускают. Следом — всем христианам с иудеями. И наших пытались.

Николай крутился здесь, Муса вернулся в Ага-Базар, потолковал со знающими людьми, нашёл купчика, который регулярно хаживал в ту орду. Выдал аборигену наших хрусталин, зеркальц пару. Пергамент типа «верительная грамота». С нашим «чёртом на тарелке» в качестве печати и уместными словами: «Мы, Воевода Всеволжский, поручаем купцу Фаизнуру Ибрагиму Мухаммеду ибн Джафар-беку представлять нашу особу перед лицом хана Приволжской Орды при обсуждении разных вопросов по поводу прохождения наших караванов». Объяснил чего говорить, отправил.

Типичный пример из серии про «делегирование полномочий».

Было время, когда я делал всё своими руками. Позже, хоть и чужими руками, но своими мозгами. Теперь — «высоко сижу, далеко гляжу». Деталей «издалека сверху» — не видать.

Я не знал того купчика, который пошёл в орду. Никогда не видал, собственного суждения не имею. Выбрал и проинструктировал его Муса. Я Мусе доверяю, уважаю, но… Он сам подобные разговоры разговаривал, людей из своих караванов посылал. Ситуация конфликта караванщиков и местных ему знакома. Но тут…

Он не учёл, а я не сообразил, что расклад чуть иной. Разговоры-то не между ханом и караван-баши, а между государями. Уровень другой. Или хану что-то показалось? Или пьян был? Новая наложница не дала? А может, обострение почечных колик? Или иное какое обострение?

Хан не только правитель, но и живой человек. Может быть у человека, например, геморрой? Причём, правящая голова и больная задница составляют неразделимую взаимовлияющую пару.

Короче: купчик сходил, попал к хану, поговорил.

Хан тут же срубил ему голову. Барахло забрал, голову отдал слуге:

— Мы — на своей земле, мы — под своим небом. Наши мужчины — не ослабели, наши сабли — не затупились. Мимо нас — ни зверь не прошмыгнёт, ни птиц не пропарит. Пусть Воевода приползёт, а мы посмотрим. Какова будет наша воля, так и сделаем.

Суверенитет. Полный.

Красиво говорит, однако. Прям не хан, а настоящий кайчи. Только без комыса.

Я не возражаю. Как можно-с?! Я ж сам — законченный либераст и дерьмократ! Вольному — воля! Со всеми вытекающими последствиями.

«Свобода» означает «ответственность». Придётся этому… кайчи — ответку ловить. Посол представляет особу государя, его уста. Убийство посла — смерть убийцы. Иного быть не может.

Знаю, что таков обычай древних монгол. Что у европейцев, греков, славян, у всяких разных восточных людей — иначе. Но мне — плевать. Считайте меня древним монголом — пофиг. Ждите. Своей смерти.

«— Пётр Ильич Чайковский был гомосексуалистом. Но любим мы его не за это».

Не знаю как у того хана с ориентацией. Но «любить» я его буду «не за это».

Николай приносит отчёт, сам весь белый: он же туда собирался, это ж его голову могли вот так, в мешке, в Ага-Базар принести.

Господа совет сидят-молчат. Тишина: Ольбег нынче в Мокше бегает, других «неукротимых истребителей», в смысле: чтобы орать «Истребить! Уничтожить!», у меня нет. Головы думают, головы свои чешут. Ничего не вычёсывается, ничего не придумывается. Воевать нечем, нанять некого, спустить тему по-тихому нельзя.

Тоска. Уныние. Безысходность.

Выйдет луна — сяду на пригорке с Куртом и буду выть. Может, чего и вывоется…

Сработало по Фрейду:

Убедился. Не идиоты: у Мары терпение лопнуло. Громко «лопнуло» — многие испугались, а некоторых «забрызгало».

Ей-то и так эти дела… А уж когда все в стол смотрят да с мозгов пыль стряхивают…

— А! Херня! Времени перевод, уму скорбление! С этого разговору толку не будет! Давай, Воевода, про моё! Я те сколь много разов говорила…!

Я сразу понял: на луну выть пока рано. Поскольку — «забрезжил рассвет». В моих мозгах.

Эдак я скоро Марану вровень со святой княгиней Ольгой почитать стану — «заря перед рассветом».

— А ну стоп. Затихни, сказал! Та-ак… А пойдём-ка мы, госпожа Марана, в твоё заведение. В обитель, так сказать, горестей, болестей и печалей. С надеждами и облегчениями. Там и потолкуем. Все свободны.