Чума

Глава 526

Тут надо чуть назад.

Терентий, которому подчинены дальние погосты в период их создания, в самом начале весны 1167 г., после моего возвращения из «шпионского забега» в Великие Луки, докладывает, среди кучи разных накопившихся дел:

— А ещё в Усть-Маломском погосте людишки перемёрли во множестве.

— А что ж так?

— Да кто ж его знает? Отписывают — мор какой.

Малома — приток Вятки, выше Пижмы, по которой мы туда вылезли. Не шатко, не валко, но Вятку мы под себя подгребаем. И вверх, и вниз. Вниз… там булгары. Там сторожко надо. Не провоцируя сильно эмират. Вверх — полегче. Тамошние племена потихоньку примучиваем-приголубливаем. Они уже и воевать за эмира не пойдут, и торг с булгарскими купцами не ведут.

Мор в погосте зимой? — Нетипично.

Типично: сгибли с голоду, замёрзли, погорели, звери съели, злые вороги приходили, травмы, пищевые отравления, ссоры до резни… Мора — не было. Странно…

Прошу показать «первоисточники» — что писали с погоста. И раскладывается у меня…

В погосте сидят двое мальчишек-телеграфистов. Это занятие требует внимания, наблюдательности. Уже говорил: мои вышки не только передатчики, но и источники информации. Ребят учат не только светом моргать, но и по сторонам смотреть. На всякие, выпадающие из обычного течения жизни, события.

«Отработка по отклонениям».

Эти подростки, начиная с первой смерти, дают «в эфир» ежедневную сводку. Не конспект: «вася — заболел, петя — помер», а куда подробнее. Фактически — клиническую картину. Даже с «температурой по больнице»: пара термометров в снаряжение мед. пункта входит, а фельдшер умеет их применять.

Чисто для знатоков: температура у аборигенов примерно на пол-градуса выше, чем в 21 в. 37 — норма. Почему — не знаю.

Беру Терентия, ворох этих сигналок и топаю к Маране.

Та сидит довольная, вся в кровище и гноище: ампутацию нижних конечностей провела. Придурку, который обе ноги отморозил по глупости. Ампутация прошла успешно, будет жить. Вроде.

Коллеги, вы, конечно, как вляпнулись, сразу обратили внимание, что на «Святой Руси» очень мало безруких и безногих. Не совсем уж так, как безголовых… в физическом смысле этого понятия. Но — близко.

Сухоруких, беспалых, колчегоногих — полно. Слепые, хромые, горбатые — постоянно в поле зрения. А вот с неполным набором конечностей — редкость.

Для россиянина 20 века — бьёт по глазам. Наши города со времён русско-японской постоянно наполнялись множеством инвалидов. Стук палочек, костылей, протезов по мостовым…

Цепочка очевидная: война-ранение-ампутация-костыли.

Здесь тоже война. Есть, во множестве, и ранения. А вот ампутация… Бывает. Очень не часто. Не по глупости местных лекарей, а по общеизвестному результату: едва ли один из десяти пациентов выживает.

Одноногий пират Джон Сильвер из «Острова сокровищ» — чудо британской медицины 18 века.

Понятно, что если воину в бою отрубили руку, то назад пришивать не будут. Но сам лекарь отрезать, например, гангренозную ногу… Зачем мучить страдальца? Всё равно не выживет.

Мы это дело поломали, вывернули статистику наизнанку. Не 1:9, а 9:1. В смысле выживших. Так что Маранина гордость — вполне обоснована. Понятно, что я тоже «руку приложил». В части материально-технического. Слов умных по теме рассказывал. Она восприняла, додумала, освоила. Сделала.

Она — сделала. Честь ей и хвала.

Жаль, нахваливать её у меня нынче нет настроения — новая напасть образовалась.

— Мара, ты это видела?

— Отстань. Отдыхаю я.

— Ты кем себя мнишь?!

— Не твоё дело кем я себя мну! Недосуг мне!

— Марана, досуг у тебя, как и у меня, будет в гробу. Хочешь уже нынче… удосужиться? Или тебе колыбельную спеть?

И я напел ей из былого и уместного:

Дальше мы с ней чуток поговорили. И перешли к делу.

А дело выглядит так:

«…бледно-розовые единичные элементы сыпи, слегка выступают над поверхностью кожи, исчезают при надавливании… на верхней части живота, нижней груди, боковых поверхностях туловища, сгибательных поверхностях рук».

М-мать!

Какие ещё слова мне надлежит воодушевлённо произнести для более полной выразительности моих чувств?!

Это то, чего я давно боялся. Ещё с Пердуновских времён. До дрожи. До кошмарных картинок с утопляемой в «мёртвом источнике» Домной, изо рта которой вдруг выплёскивает на берег шуршащий неостановимый поток мелких насекомых, заливающий прибрежные камыши, полоску берега, мои сапоги…

Неизбежное следствие движения больших человеческих масс. «Болезнь переселенцев». Штатное явление при попытке формирования городских сообществ. Для любого прогресснутого попандопулы — обязательное следствие его «благих намерений».

Повторю: попандопуло — бактериологическая бомба. «Срань господня», «четвёртый всадник апокалипсиса». При вляпе «тушкой» — тащит новые заразы в себе и на себе. При вляпе «душком» — создаёт идеальные условия для взрывного распространения зараз уже существующих.

Увы, в попаданских историях и таковых же, но — мозгах (про мозги попрошу без комментариев) эта очевидная идея полностью отсутствует.

Понятно: про кишечную палочку — не героически. Её цвайхандером не зарубишь.

Но хоть по логике! Ведь ту железяку и поднять некому будет! Ведь все, и вы лично, коллеги, кровавым поносом изойдёте! Вместе со своей молодой, горячей и перспективной личностью. И на могилке напишут ваше «последнее слово»:

— Прости народ русский. Что поднял тебя. Да обоср…ся.

Представьте себя героем-витязем. Представили? А теперь быстренько к «белому человеку». И — выть. Скорбно-негромко. Ощущая, как радость, гордость, героизм… ум, честь, совесть… изливаются в канализацию. Вместе с вашей душой и самой жизнью.

Обычный путь воина. Типовое будущее вас и ваших людей. Боевые потери в любых походах, кроме совсем уж разгромных, в разы меньше небоевых. Вот таких, поносных. А вы не знали?

В Древности есть отдельный литературный образ. В Библии: в ассирийскую армию, осаждавшую Иерусалим, пришли мыши. И сгрызли тетивы у луков.

— …ля!..еть!.. и …ец!

— Ответ выразителен, но бессодержателен. Марана, соберись.

— А!..ать!..ять!.. и …ить!

На двери Рабиновича кто-то написал известное русское слово из трёх букв. Рабинович не стал стирать, а дописал: «Большой». Как сразу изменился смысл! Какими яркими семантическими красками заиграла дверная рукописная сентенция!

Не наш случай. Тут хоть «Большой» допиши, хоть — «Абсолют», хоть — «Президент», смысл не меняется.

Мара — удивительная женщина: ухитряется одновременно орать, рычать и шипеть. Я как-то пробовал повторить. Ушёл в лес один. Чтобы людей не пугать… Вороны на три версты разлетелись. А все равно — звук не тот.

— Согласен. А конкретно?

— Заставы! Никого не выпускать! Всё сжечь! Чума!

«Чумой» на «Святой Руси» называют любую форму острой инфекции с высоким уровнем летальности.

В «Святой Руси» с лекарями не совсем уж плохо. Здешние жители более смотрят на реальное течение болезни, а не следуют безоговорочно советам древних, вычитанным в ветхих трактатах. Поскольку и самих трактатов не имеют.

Хочешь быть лекарем? — Будь им. Больной помер? — И тебе голову долой. Как сделал Иван Третий по поводу неудачного лечения одного своего «дорогого гостя».

На «Святой Руси» различают: «корчи» и «корчения» (тик, хорея), «прикорчения» (антилозы и контрактуры), «трясновения», «падучая» (эпилепсия), «кичание долу» (дрожательный паралич), «бешенство», «исступление ума» (формы психозов), «прокажение» (проказа), «дно» (желчекаменная и почечная колики), «сухотная» (чахотка), «трясьце» (малярия), «вдуша» (астма), «усовь» (плеврит), «огневица» (тиф), «воспа» (натуральная и ветряная оспа, корь, скарлатина), «водный труд» (водянка), «камчюга» (артриты, подагра, каменная болезнь), «свербежь» (чесотка), «расшибение с коней», «притрение возом», «хапление» (растерзание) зверем, «убиение скотом», «подавление кусом», «ожары» (ожоги), «камчюг» (мочепузырные камни), «гвор», «пузырь», «кила» (паховомошоночная грыжа), «недуг, егда в очи власы врастають» (трихиаз), «червивая болесть», пролежни после «огневицы», «томление женок при родах», «болезни зубом и скороньи» (челюстей), «кровавые кусы мяса во афендроне» (геморроидальные шишки), «гаггрена удов» (гангрена конечностей) и пр.

Перечень показывает уровень профессионализма. Здесь же хорошо видны слабости диагностики, объединяющей под одним названием столь разные заболевания как натуральная и ветряная оспа, корь, скарлатина («воспа») или брюшной, сыпной и возвратный тифы («огневица»).

Мара — хороший доктор. Терапевт, дерматолог, акушер, хирург… Не эпидемиолог. О микроорганизмах знает: я рассказывал, в микроскопе инфузорию видела. Из способов борьбы с «чумой» признаёт два: окружить и выжечь. Два других: помолиться и святой водой окропить — знает, но не признаёт.

Тут мы ещё чуток поговорили. «Велик могучим русский языка». У врачей — особенно. Рекомендованный Мараной способ применения моей селезёнки в засушенном виде… даже и представить не мог.

Забавно. Она демонстрирует свои эмоции, попутно наслаждаясь отточенность выражений и размером статуса.

— Вот! Даже Воевода меня, колченогую, слушает и не перебивает. Уважает. А уж тебе, Терентий, сам бог велел от порога в землю кланяться.

Она демонстрирует, на себя не налюбуется. А я зубы сцепил и еле сдерживаюсь. Только бы не убить эту, не ко времени болтливую старую ведьму, под горячую руку.

Терплю.

Почему терплю? — Мара — доктор «милостью божьей». Мы все от неё в этой части зависим. Это важно. Но только с этого бы я терпеть не стал. Хороших докторов… не часто, но есть. Фокус в том, что играя в эту иллюзию свободы и независимости, причём мы оба понимаем, что это иллюзия, она получает такую дозу гормонов, что постоянно рвётся вперёд. Сделать больше, нового, невозможного. Ещё раз доказать, что у неё не мерзости вздорного характера с языка сыпятся, а милые странности гениальности проявляются.

Терпелка моя кончается, сща развернусь и ка-ак зашибу дуру корявую…

Ваня, стоп! Чего ты на неё обижаешься? Пожалей! Пожалей бедняжку, посочувствуй.

Жалею.

Бедная глупая колченогая средневековая ведьма… Не бедная, не глупая, но всё равно — жалко. Вообразила себя богиней смерти Мараной. Из старого, загнивающего и рассыпающегося туземного пантеона. Жила себе на болоте, кого-то лечила, кого-то травила. Сама себя лелеяла. Осознавая свою божественность, уникальность и величие. И тут резко не подфартило — нарвалась на попаданца. Да ещё спец. разновидности. Не ГГ, а ДДДД. Долбодятлов длительного действия по жизни… не часто встретить.

Прежде все вокруг (вёрст на сорок) — её знали и боялись. А теперь ей, конечно, встречные кланяются и улыбаются, но прежней дрожи, страха былого — нет. Потому как она, само собой, ведьма. Но… «Зверь Лютый» — ведьмоватее. И что самое разрушительное для её ощущения эксклюзивности и величавости, так это её собственное… даже не понимание, а чувство: чего-то у Ваньки под плешкой такое крутиться… не от мира сего. Несёт от Ваньки кое-какой… мерцающей потусторонностью. Куда более крутого перегона, чем она в себе чувствует.

Неужто вот эта сопля лысая — бог?! На Перуна с Велесом не похож. С его манерой долго долбить и задалбывать окружающих. Если он — нет, то какая ж она сама… сверхсущность? А у «просто бабы» ноги болят, спину разламывает и вообще…

Представил. Стало её так жалко…

Ласково, сострадательно улыбнулся. Она набрала воздуха для продолжения. И запнулась.

— Да-да, Марана Ивановна, продолжайте. Мы вас внимательно слушаем.

Она меняла окраску, набирала воздух, будто шарик надувать собралась, но слов не находила.

— Тогда, Марьванна, позволь, пока ты чуть отдохнёшь, я малость по-рассказываю.

С чего начать? Здесь принято от Адама, но это глубоко. Даже для долбодятла. «Длительность действия» я им обеспечу. А вот «длительность восприятия»… — не потянут. Тогда — от апостолов.

— Когда-то давно, конкретно: за четыреста тридцать лет до рождества Христова, в Греции… это там, где апостол Павел ковры делал и соседям советы давал, случилась война. Пелопоннесская. Противник Афин — Спарта воевал по-степняковски. Хотя и пешком. Вскочат на афиненную территорию, всё пожгут-поломают, полон ухватят. И — назад. Крестьяне тамошние кинулись в город. В Афины эти. А на них рассчитано не было. Многим даже места под крышей не нашлось. На улицах жили, в бочках, в сырых подвалах, в конурах. Тепло там, в Греции. «Жили» — в всех смыслах. Выделяя все обычные выделения собственной жизнедеятельности в неподготовленных для этого местах. Проще скажу — повсеместно.

Внимательно осмотрел своих ближников.

Терентий резко покраснел: я ему третьего дня выговаривал по поводу недостатка сортиров в одном новом поселении. Его помощник, присутствовавший при беседе и вздумавший рассказывать типа:

— Да чё там… в кустики сбегают. Чай не бояре… — получил должность бригадира сортирщиков и отправился копать ямы установленного профиля. Попутно меняя мировоззрение. Мировоззрение мне снаружи не видать, но если характерных строений требуемого качества и количества не будет, то следующие отхожие места будет строить в вечной мерзлоте. Оба. О чём Терентию и было сообщено.

У него и так-то… «противозачаточная внешность». А когда эта «внешность» ещё и багровеет…

Продолжим.

— Жили они там, спасались. И пришла к ним чума. Которая не чума. А брюшной тиф.

— А чегой-то?

— А тогой-то. Тоже зараза, только чуть другая. Офигевшие от мора афиняне решили: гнев богов. Язычники, что возьмёшь. Загнобили по этому поводу своих лучших людей. Перикл у них такой был. Сняли с должности: идолы, де, обижаются. Он и помер. И иные во множестве. Все так перепугались, что спартанцы город брать боялись. Пограбят округу и назад.

Я попытался представить как «вершины мысли, образцы демократии и светочи культуры» заливают свой прекрасный город поносом… «Человек — это звучит гордо»… Не там, не тогда.

Мда… Весело жили древние греки. Символы олимпийского движения, философичности и эстетичности.

Подбросить свой родной труп на погребальный костёр чужого покойника?! — Полное деклассирование! Деградация, дегенерация и утрата. Духовности, морали и приличий.

Вот что с людьми микроб делает! Расчеловечивает. По счастью — не всех.

Так померло в те поры тридцать тысяч народу. Четверть населения.

Без всяких битв, мятежей, нашествий маленькая (3 мкм длиной) бактерия за два года полностью изменила общество, целые партии исчезли.

Фукидид, описание эпидемии которого я привёл, сам переболел и выздоровел. До болезни он был аристократом, владельцем золотых рудников во Фракии, политиком — занимался государственными и военными делами. Переболев, стал историком. Врачом он никогда не был. Данная им симптоматика не соответствует, в сумме деталей, ни одной из известных болезней. Причина эпидемии стала ясна в 2006 г., после исследования останков людей, найденных археологами в братской могиле под Афинским акрополем. На их зубах фрагменты ДНК брюшного тифа, нет чумы или сыпняка.

Мои ближники не в курсе Пелопонесских войн, но представление о моровом поветрии имеют.

В 1092 г. эпидемия в Полоцке:

Полочане находили на дорогах следы копыт, из чего заключили, что мором («язвой») «уязвляют бесы», и эти «бесы» — конные.

В 1090 году «Киевский мор»:

С 14 ноября по 7 февраля было продано 7000 гробов.

Полтора покойника в каждой семье. Это — в среднем. В реальности инфицированные подворья вымирали полностью. Так, что для трети умерших и гробы купить некому было.

— Предполагаю, что в погосте — тиф. Брюшной. Как в тех приснопамятных Афинах. Предлагаю… Первое: закрыть поселение. Туда или оттуда — никому без моего разрешения. О чём сообщить соседним погостам. Второе: связь. Сигнальщики работают. Пока. Мара, Терентий — срочно вопросы туда. Список. Я своих добавлю. Как у них с продовольствием? Третье: спасательную команду. Лечить будем.

— Я своих на смерть не дам!

— Цыц! Мар-р-рана… Всё твои — мои. И решать мне.

— Чуму не лечат!

— Это — не чума. Спирт заразу убивает. Всё. Пойду я. Подумать надо.

«Подумать»… Об чём?! Нужны знания, опыт! Опыта — нет. Так, отрывки мелкие. Что-то слышал, читал.

Факеншит же! Я айтишник! А не аишник! И уж тем более — не эпидемиолог.

В первой жизни таких проблем не было. К счастью.

Другая «удача», что я вляпнулся в «Святую Русь» духовно-информационно. А не «водопроводно» — «весомо, грубо, зримо».

Чисто к слову: для обеих Америк сокращение коренного населения за два столетия после прибытия Колумба оценивается в 95 %. Притом, что убитых в боях нет и 1 %.

«Война — фигня. Главное — не кашлять».

Мексиканское население перед появлением европейцев — 20 миллионов, к 1618 г. — 1,6 миллиона.

Каждый «попаданец тушкой» тащит с собой убойный подарок предкам: разница между набором болезнетворных организмов третьего тысячелетия и человеческой общности, «осчастливленной вляпом», не меньше, чем между микробами испанцев и ацтеков.

За шесть тысяч лет проказа эволюционировала в более агрессивную форму. Сифилис, за двести, перешёл от убийства носителя в три-четыре месяца к многолетним формам существования. И — инфицирования. Сходно эволюционировал СПИД на глазах одного-двух поколений.

Да здесь обычный грипп — катастрофа уровня полного военного разгрома!

В Античности грипп так же вызывает жар, головную боль, слабость. Крайне заразен: если заболевал один, болезнь распространялась подобно лесному пожару и поражала сотни. Эпидемию, охватившую Рим в 212 г. до н. э. описал Тит Ливий.

Тут у римлян «Hannibal ante portas» (Ганнибал у ворот), а тут — другое «г», уже в городе. Поэтому Ганнибал не рискнул штурмовать Рим? Как спартанцы не пытались штурмовать Афины во время «Афинской чумы»?

Про грипп-«испанку» 20 в. — я уже… Убийственнее Первой мировой, «всемирнейшей мясорубки».

Все гриппы — разные, взаимного иммунитета не дают. «Дитя во времени» где-то высморкалось. «Гонконгским гриппом». Который самому «дитю» — чисто насморк. А местные, отсюда и до не существующего ещё Гонконга, в штабеля на кладбища.

В комплекте с брюшнотифозной палочкой и гриппозными вирусами.

Глава 527

Слава богу — у нас не лёгочная чума. И не бубонная. При них… Мара права — окружить и выжечь. Но и варианты «огневицы»… Разница в смертности от 25 % при Фукидиде до 10 % в 19 в.

Я — не медик. Утверждение: «вспышка брюшного тифа» — гипотеза. «Угадай бактерию». От причины зависит многое. Включая меры предосторожности и уровень ожидаемой смертности в бригаде лекарей, которую Мара туда соберёт.

Части этих слов я не знаю. Чисто зрительная память: видел текст в книге. Знаю: редкий пульс и увеличенные печень с селезёнкой. Как это «увеличенные» ощущаются при пальпации… сплошной туман.

«Тифозный язык» знаю — утолщённый, с серовато-белым налётом и яркими свободными от налёта кончиком и краями, на которых видны отпечатки зубов.

Прикалывались однажды, очень не хотелось в школу идти. Мы тогда с приятелем всему классу на неделю освобождение от уроков обеспечили. Отпечатками зубов. Потом, правда… Хороший у бати ремень был — широкий. Громко, но не больно.

Одно уловил сразу: высокая температура с розовой сыпью пятнами. Российское название 19 в. — «пятнистая горячка».

Гипотеза, «гадание на кофейной гуще», предположение… От которого зависят конкретные действия, жизни множества людей. Если там сыпняк, то… то будет как в Гражданскую. Только хуже.

Дифференциальная диагностика брюшного тифа…

М-мать! Факеншит! Это не моя специализация! От слова «совсем»!

Спокойно, Ваня, только спокойно. Истерика от осознания безмерности собственного невежества — нормальное состояние истинного попандопулы. Который вляпнулся «в поле», а не на диван.

«Смягчающие обстоятельства»: мы не имеем задачи диагностики заболевания и выбора методики лечения конкретного человека. У нас, как у бухгалтера: «после того как». Патологоанатомия. И, спасибо телеграфистам, не единичный случай, а массив «выписных эпикризов».

По сигналкам можно прикинуть достоверность моего кошмара.

Гриппы и ОРВИ: не дают типичной сыпи, отсутствуют изменения со стороны желудочно-кишечного.

Острый бруцеллез: общее состояние и самочувствие страдают мало, несмотря на высокую температуру, мало беспокоит головная боль.

Сыпной тиф: всегда начинается остро, температура высокая уже в первый-второй день болезни, длительность лихорадочного периода 8-10 дней. Лицо больного одутловатое, красное, ранняя сыпь (4–5 день).

У нас этого нет. Вроде бы.

Гос-споди! Спаси и сохрани!

Тогда… Брюшной тиф — чисто человеческое занятие, животные его не переносят, заразить их тифом не удавалось.

Значит, утверждение Мары: «всё сжечь» к скоту не относится, можно кушать. Разные блошки-вошки брюшной тиф не переносят. Значит, тотальная дезинфекция — мероприятие не медицинское, а воспитательное. Чтобы, факеншит! не тащили в рот всё, что не попадя! Немытыми руками.

Для достоверности — вскрытие.

Коллеги, вы как? В дифференциальной диагностике «собаку съели»? «Набили руку» в части потрошения трупов и поиска солитарных фолликул? Раз вы так сюда рвётесь, то озаботились заблаговременно, конечно. Наработали практические навыки в опознавании «отпадения струпьев и образовании язв» «на упомянутых местах».

Без парожопля или хлорпикрина — прогресс возможен, без внимания к «тёмным массам, похожим на дёготь»… — тоже. В темпе РИ. И все ваши героические подвиги и судьбоносные начинания…

«Все в землю лягут, всё прахом будет».

Очень быстро. Как Перикл в Афинах.

Цель попандопулы — не изготовление ништяков. Цель — изменение аборигенов. Их обучение, воспитание, организация. Всё остальное — вспомогательно, вторично.

Совместите эту цель с инфекцией. Вот вы их учили-учили, а они — раз — и померли. Что дальше? — «Втора-а-ая смена»?

Так происходило неоднократно в РИ. Можно вспомнить сыпной тиф Гражданской, убивший множество достойных людей. Холеру 1830-х в которую мы чуть не лишились А.С.Пушкина, Московскую чуму середины 14-го века, убившую Семеона Гордого и его семейство. Европейскую, изменившую даже генетический состав населения. Или трёхлетний мор с голодовкой 1230 г. на Руси, оставивший страну без множества воинов накануне Батыева нашествия.

Новгородская летопись: «И вложи богъ А въ сердце благое створити архиепископу Спиридону: и постави скуделницю у святых Апостолъ, въ ямѣ на Прускои улицѣ; и пристави мужа блага и смирена, именемъ Станилу, брат Домажировъ, иконнаго писца, возити мертвица на конѣ гдѣ обоидуще по граду… и наполни до верха, еже бысть в неи числом 3000 и 30».

(Выкопали ров и поставили человека, который ездил на повозке и заполнил его трупами. 3030 умерших).

«Изби мразъ на Въздвижение честьнаго хреста обилье по волости нашей и оттоль горе уставися велико: почахомъ купити хлъбъ по 8 кунъ, а ржи кадь по 20 гривенъ… И разидеся градъ нашь и волость наша, и полни быша чюжии гради и страны братье нашей и сестръ, а останъкъ почаша мерети. И кто не просльзиться о семь, видяще мьртвьця по уличамъ лежаща, и младънця от пьсъ изедаемы».

Мор с голодом и эмиграцией. И псы ели младенцев.

Такое не является исключительно нашей привилегией. Народы, знаете ли, того… мрут. Вне зависимости от вероисповедания, происхождения и местопребывания.

Я уже упоминал имя Мадок Овен Гвинедл, принц Северного Уэльса. Его корабли (вероятно) пересекли (в РИ) Атлантический океан между 1150 и 1170 г. Потомками его переселенцев-кельтов называют индейцев племени мандан. Одно из самых культурно развитых обществ на территории Великих равнин. Керамика манданов похожа на раннюю керамику кельтов. Изготовляли голубые четки. Такие же, как у древних жителей Британских островов.

В 1837 г. к манданам пришёл пароход, поднимавшийся по Миссури от Сент-Луиса. Через две недели в манданской деревне из двух тысяч обитателей осталось меньше сорока. Оспа.

Просто спросить про Мадока — не у кого.

К открытию Америки Колумбом в долине Миссисипи существовала густонаселенная индейская территория. Эрнандо де Сото в 1540 г. совершил поход по этим местам и обнаружил пустые города, двумя годами раньше потерявших всех своих жителей в результате эпидемий. Переносчики — индейцы с побережья, которые уже контактировали с испанцами.

Де Сото успел увидеть города. К следующему появлению белых — французских колонистов в конце XVII в. — остались только курганы.

Это — закономерная судьба процветающих туземных сообществ при появлении попаданца «тушкой». У попандопулы «душком» чуть больше времени. Он не несёт «свою» заразу, а «всего лишь» концентрирует уже существующую.

Для обследования на месте — послать подготовленных людей, выучеников Мараны. Необходимо, чтобы они сами не нарвались. Для этого — понимать пути распространения заразы.

Бактерии сохраняются на овощах и фруктах — до 10 дней, в молочных продуктах могут размножаться и накапливаться, в проточной воде 5-10 дней, в стоячей — более месяца, в продуктах питания (мясо, сыр, масло, хлеб) — 1–2 месяца. Во льду — до 60 дней.

Коллеги, извините за навязчивость, но интересуюсь: вы когда хлеба краюху у туземцев берёте — спрашиваете? Насчёт срока изготовления? Меньше двух месяцев… сами понимаете. А больше — только размачивать.

Не пугайтесь: в лёгких случаях достаточно кваском запить. В запущенных — стопарик. Съел кусок — запил водочкой. К концу обеда мир прекрасен, а все присутствующие «прелестны и добры». Но ноги не ходят.

Семь лет назад я устроил в Пердуновке «парикмахерию». Как они тогда возражали! Чуть до смертоубийства дело не дошло. Но вошек-блошек — выбили. Сделал Домне светильники. Она меня обругала, но выдраила поварню до блеска. Жидкое мыло делали, ещё кучу мероприятий гигиенического толка исполнили. Чистота вбивалась страхом смертным. Видом готовой пустой могилы. Почему и живы до сих пор.

Не шучу: жили бы по-святорусски с элементами попадёвого прогрессизма — половину бы уже похоронил.

На Стрелке три года вдалбливаю правила гигиены. Но едва вода в Вятке прогреется, как манера мочиться где не попадя, свойственная нормальным здешним людям, в исполнении носителей заразы из моего погоста, в сочетании с привычкой аборигенов пить речную воду без кипячения…

Есть способ. Отучить дурней поливать что не попадя.

Как-то строили мы одну хрень. Ни крыши, ни стен не было, место принятия пищи образовалось у нас возле штабеля труб большого диаметра. А работники соседнего цеха приспособились эти трубы поливать. Так-то в цеху у них всё обустроено, но им приятнее на ветерке, под ласковым солнышком…

Мы им говорили, просили… Не понимают.

Мда… Кинули на трубы «хвост» от сварочного аппарата. Как бабка пошептала. С одного раза весь коллектив уяснил.

Но не кидать же провод в Вятку! Рыба же всплывёт! Да и сварочного аппарата у меня нет.

Совершенно не уверен, что зараза уже не вышла из Усть-Маломы: требование связности поселений, их сопричастности к общему потоку событий, означает интенсивные контакты с соседями. Погост «висит листом» — крайний на северном конце линии по Вятке. Соседний — только один. Но и этого достаточно.

Действия? — Поголовный осмотр персонала вятских погостов. Температура, сыпь, понос. Языки у всех посмотреть! Отдраить выгребные ямы, колодцы, посуду, дворы… Кухарок и ложкомоек — вздрючить. Да не через одну по праздникам, а поголовно и ежедневно! За испражнения в неположенном месте, за некипяченую воду, немытые руки, неправильное хранение продуктов, чужую ложку, общую миску, не своё полотенце… — под кнут.

С учётом прошедшего времени и скорости возможного распространения — повсеместно аналогично.

М-мать её! Тую палочку!

Это ж сколько труда и визгов с капризами! Море времени, чувств и работы моих людей пойдёт не на создание нового, прогрессивного, а на сохранение старого, существующего — их собственного относительного здоровья.

«Лучше перебдеть, чем недоблюсть» — санитарная мудрость.

Психанул я тогда немелко. Но как представлю «Афинскую чуму» в моём городе… четверть покойников… моих людей…

Как удостовериться в верности моей гипотезы?

Сдача крови в здешних условиях… Только в крайнем случае. Полученное… хорошо бы в бульончик. С желчью. Хотя и дистиллированная вода годится.

Окрашивание. Гадская палочка легко становится прозрачной. Анилин? Перегонкой индиго с известью? Как сделал в 1826 г. Отто Унфердорбен. Чуток натурального индиго у нас есть: сравниваем со своей «берлинской лазурью». Для начала годится. Или нагреванием индиго с раствором KOH? Как делал в 1840 г. Юлий Фрицше?

Похоже, появляется ещё одна статья расходов — закупка индиго. Потребуется немало — для регулярной проверки всего подконтрольного населения. Воспроизвести реакцию Зимина… с каменноугольной смолой? — А где она произрастает?

Кроме брюшного тифа ещё бывают сыпной и возвратный. Несмотря на сходные названия — разные болезни, разные возбудители. Брюшной — сальмонеллы, возвратный — спирохеты, сыпной — риккетсии. Различны способы заражения: брюшной — от человека к человеку, переносчики возвратного и сыпного — вши, клещи и блохи.

Нужно знать точно.

Повторю: на кишечной палочке этикетки нет. Я только предполагаю! Я — не знаю! Есть внешние описания заболевших глазами мальчишек-телеграфистов. Фельдшер им что-то рассказывал. Но не долго — умер в числе первых. Да он и сам…

Факеншит! В «Святой Руси» человек, который может отличить чуму от тифа — гениальный диагност! А чтобы один тиф от другого — таких вообще нет. В мире!

По сыпняку… Немцы в Сталинграде по этой теме сурово попали. Из их первичной диагностики помню чёрные губы. А здесь? — Спросить.

Статистика такова: из сорока двух насельников, как было по первому снегу, к сходу снега умерло шестнадцать.

Одна баба замёрзла в лесу, другая умерла при родах. Один мужик в лесу на кол сел — провалился в глубокий снег. Ещё: деревом придавило, попал в полынью, угорел в бане. По остальным… сумма симптомов не полна.

Из доживших двадцати шести переболели все. Кажется.

Хорошо бы анализы крови: общий, биохимический, серологический, иммуноферментный, иммунной флуоресценции… В 12 веке?! О чём вы?!

Остаётся посмотреть глазами. На ту брюшнотифозную палочку. Я ж её в лицо помню! В школе в учебнике портрет показывали. Должны быть большие клетки со жгутиками, продолговатые, со светлыми ядрами.

«Масштаб вашей личности определяется размером проблемы. Которая может вывести вас из себя». — Кто это сказал?! Фрейд? — Зигмунд, ты не прав! Проблема — 3 мкм размером. Всего-то…

Линзы у меня шлифуют, четыре первых микроскопа построены.

Фигня! У меня больше. И надо ещё.

В РИ многолинзовые микроскопы догнали по увеличению одиночные линзы Левенгука через полтораста лет. Известные в 21 в. его стёкла дают увеличение в 275 крат. По его утверждениям — было 500. Как он этого добивался… — есть две гипотезы: уникальная шлифовка или изготовление линз из расплавленного шарика на конце стеклянной нити.

Невооружённый человеческий глаз имеет разрешающую способность около 100 мкм. Хороший микроскоп 21 в. даёт увеличение как лучший Левенгука — в 500 раз, т. е. 0,2 мкм. Был бы у меня такой — мы б тех микробов по именам звали!

Лабораторные световые микроскопы дают увеличение от 56 до 1350 раз. Такое, с качеством вдвое лучше нижнего придела, мы сделали. Здесь, кажется, хватит…

Нужно уверенно видеть возбудителя. Этого и других.

Факеншит! Или кто-то думает, что ещё микробов не будет?!

Виноват: не «будет» — уже есть.

В РИ подбором линз удалось добиться увеличения в 1500–2000 раз. Сделаю. Когда мои ребятишки наберутся опыта.

Форсировать тему. Добавить ресурсов.

Ага. Поможет. Ограничено.

«Даже девять беременных женщин, собранных в одном месте, не родят ребёнка через месяц» — та самая ситуация.

Нужны опыт и мозги. Это — нарабатывается и образовывается. Медленно, непредсказуемо. Толпой — не решается.

Типовая задача руководителя НИОКРа: найди человека, неизвестно кого, который найдёт пакет решений, неизвестно каких. Что позволит достичь цели. Неизвестно когда. Но в кратчайшие сроки и требуемого качества.

Совокупность симптомов, микроскопы с препаратами… это диагностика. А лечить-то чем?!

А лечить-то у нас и нечем. О-ох…

Можем ограничить распространение. Карантин и дезинфекция.

Ой-вэй, какие слова! Ваня, ты же никогда не хотел быть доктором! Тебе же по душе ближе трактор!

И шо? Или, таки, будем лечиться, или хай воно горит?

Век у меня — двенадцатый. Мы тут все «узбеки». В медицине.

Хреновастенько. Но «геноцида» — не надо. Надо — придумать. И — сделать.

Положим, мы не так уж беззащитны.

Нагрев, кипячение — постоянно. Брюшнотифозная палочка при «пастеризации» — прогревании при 70® 30 мин. — погибает. Вместе с бруцеллезной и туберкулезной.

Дети в моих приютах пьют молоко. Коровье, кипячёное.

Намедни попалась одна дура. Которая поленилась встать пораньше и прокипятить. Теперь она будет кипятить бельё. В погосте на Пижме. Такую ж и замуж выдать нельзя! Она, по глупости своей, собственных детей угробит! И, попутно, просто по лености, выпустит заразу в родное селение.

Нафиг-нафиг! В прачки, в погост, «для общего пользования»! Непрерывно промывать и обеззараживать!

Хорошо, что здесь леса много. «Гуляют — все!». В смысле: всем жрать только горяченькое.

Увы, угол избы не прокипятишь. Если один чудак микроба туда… слил, а другой ручкой подержался, сперва — за угол, потом — за кусок хлеба, то…

Песенка вспомнилась. Актуальная:

В смысле: с бледно-розовыми элементами сыпи.

Что-что… — предохраняться.

Из «предохранителей» у нас спирт, поташ и известь. Говорят: «дезинфектанты».

Ау, коллеги! Кто из вас опылял нежные души аборигенов этим, столь удивительным для них, понятием — дезинфектант? И устанавливал уголовное наказание за неприменение?

В попадизме без дезинфектантов нельзя.

Без пороха — можно, без дирижопля — пожалуйста, без мартена — бывает. Без дезинфектанта — никак.

Увеличив размер селений, создав большие скотные дворы, я должен был озаботиться предупреждением неизбежных эпизоотий.

Эпизоотия и эпитафия — две большие разницы. Хотя, конечно, в исторической перспективе… сперва сдохли скоты четвероногие, потом…

«Человек — это звучит гордо!».

Звучит-то оно… Но — пованивает. Ибо — «от обезьяны». Вот сотворил бы нас ГБ по своему образу и подобию — мы бы амброзией со всех дыр благоухали. А так приходится скотские средства применять к человекам. В фильтрационных лагерях, казармах, приютах, училищах.

Водные растворы дезинфектантов — для орошения ручными опрыскивателями. Для бревенчатых, дощатых или кирпичных поверхностей расход — 1 л/м² раствора; глинобитных, земляных — 2 л/м².

В принципе, всё есть и должно активно использоваться. Но где «принцип», а где жизнь? Когда я говорю: «психанул немелко» — это не фигура речи. С моим… ДДДД — дефицит раб. силы во всех вариантах «у Христодула на кирпичиках» закончился.

«Жить будете плохо, но не долго» — кто это сказал?! А, «батька». Не знаю, как белорусы в 21 в, а здесь — неправильно. Жить «грязнули» будут «плохо» и «долго» — до самой своей смерти. Которая — «не за горами».

Спирт.

Вот мы так и залили. Все выгребные ямы этиловым 96-процентным… Да за такое…! Меня не алкоголики убьют — я сам удавлюсь!

У нас спирт пищевой. Гречиха, пшеница… Я про это ещё в Пердуновке грустил…

Используем. Весьма ограничено. Для обработки ран, операционных поверхностей. Для инструмента, если нет возможности хорошенько прокипятить.

Поташ, пушонка.

Едкое кали (КОН), гашеная известь (Са(ОН)₂) — растворимые в воде основания, создают концентрацию гидроксильных ионов.

Устраивают гидролиз белков, образование коллоидных частиц, омыление жиров и расщепление углеводов. В слабых растворах жизнеспособность микроорганизмов повышается. В концентрированных — погибают (вегетативные формы).

Итить ять! По краям всякого поля воздействия возникают зоны со «слабыми растворами». В центре — убиваем, по краям — «повышаем».

Кроме «вегетативных» бывают ещё «споры». Их так не убьёшь. Из спор помню сибирскую язву…

Факеншит! Мда… надо ещё чего-нибудь уелбантурить.

Народ знает — я сказал. Но не хочет.

— Не было прежде такого! С дедов-прадедов жили. И ничего…

По Жванецкому: «Говорят, у нас на заводе какая-то вредность. А мы и не замечаем. И ничего. И ничего. И ничего…».

«Прежде» жили деревушками в два-три двора. И то — мор каждое десятилетие.

Объясняю. Многократно. Про микробы. Показываю. «Туфельку» в микроскопе — всю затоптали-залапали. Регулярно пытаются поймать пятернёй перед объективом. Чтобы понадкусывать для достоверности.

Неврозы бывают.

— Как это? В капле воды такие звери? А я её пью?!

Некоторые и пить, и есть перестают. Вплоть до анорексии.

Лечим. Просфоры освящённые хорошо помогают. В сочетании, конечно, с добрым словом. Аггей временами срывается и начинает колотить особо упорных голодающих дароносицей по головам. Выкрикивая:

— Жри! Жри, сволочь, тело Христово!

По Аль-Капоне: «Добрым словом и пистолетом вы можете добиться гораздо большего, чем одним только добрым словом».

Пистолета нет, но тяжёлый серебряный ковчежец для перенесения Святых Даров, в форме храма, тоже вполне убоен.

Другие, узнав о повсеместности распространения бактерий, начинают непрерывно стряхивать с себя «бесов». Пока по одному — ничего. Но когда двое-трое собираются…

— Не стряхивай своих чертей на меня!

Как-то Чимахай на такое нарвался. Так он ухватил стряхивальщиков за шивороты да притопил в реке. И принялся там прополаскивать, приговаривая нечто матерно-душеспасительное. Помогло. Что меня сильно удивило — все живы.

Был перекос в другую сторону. Эколог попался:

— А-а-а! Твари божьи неистребимы!

И — мордой в муравейник. Еле спасли.

Вам — мелочи, а мне тут — экзистенциалистически.

Народ русский живёт в согласии с миром. Землица, скотинка, речка, лесок… Птички, рыбки, зверушки… Мир божий. Благолепный и благоустроенный. И тут — микроб. Невидимое традиционно почитается бесовщиной. Которая — повсеместна! По каждому православному — так и скачет! Такое производит чрезвычайное потрясение мировоззрения и благорастворения. Отчего в душах людей святорусских возникают разнообразные… перкуссии, дисперсии и фрустрации.

От тех бесов в Полоцке хоть следы копыт видны были, а тут… Диаволы высших степеней.

«Умножающий познания — умножает печали» — Соломон прав. И про микробов — тоже.

Отторжение дезинфектантов, помимо общенародного мировоззрения — раз не вижу, значит нету, помимо религиозного привкуса: всякая тварь — божья и убивать её грех, а мор — наказание господне, и противиться воле всевышнего — грех великий, происходит ещё из-за техники безопасности. Которую аборигены постоянно нарушают. Отчего страдают, злобятся и пугаются.

— Нельзя брать голыми руками щелочи. Разъедают органическую ткань, образуют ожоги, рубцы. При попадании внутрь вызывают отравление, рвоту, понос с кровью, сильные боли, затруднённое мочеиспускание.

Совокупность описанных последствий, а особенно — последнее, приводит слушателей в панику.

Дяди перепугались, к пшикалке (распылителю) и на версту не подходят. А дело кто делать будет?

Другая крайность:

— Чего?! Нельзя?! А нам пох…!

И сам себе в лицо в упор… Факеншит! Там же семьдесят градусов! Помимо химии…

Мда. Держим рядом слабый раствор уксусной кислоты для нейтрализации и ведро чистой воды для промывания.

Где вы видели русского крестьянина в очках? Или, к примеру, марийца из лесного кудо хоть бы в одном монокле? Сначала они не могут их надеть. Потом, стоит отвернуться, норовят снять. Мешают они им.

Я сам такой, я их понимаю. Но дело-то делать кто будет? Пока двое-трое не сожгут роговицу — не доходит.

Здесь полегче: некоторые имеют опыт работы с известью, с гашением её. Или хоть слышали.

И всё равно:

— Дык… ну… горит… анбар… А с чего это бы? Банник шалит? Или овиннику хлебушка не покрошили?

Может, кто думает, что поташ — средство борьбы с брюшнотифозной палочкой? — Да, с ней, с усатой. Но куда важнее борьба с глупостью. Не микроба — человека.

— Что, милок, не послушал меня, снял очки? Промыли-подлечили-смазали? Свет божий видишь? Эт хорошо. Теперь ты мне должен. За лечение, кормление, содержание. Так что — в карьер. Да не бежать, а работать! Известняк колотить. Там не только очки — маску с лица день-деньской не снимешь. Как запомнишь накрепко, что меня слушаться надобно — выпущу. Ну, или сдохнешь.

Вы думаете — я злой? Я — не злой, я — лютый. Нарушитель дисциплины — общественной, технологической, санитарной — воспринимается мною как преступник. «Преступивший закон». Потенциальный убийца. Себя и окружающих. Наказание строится так, чтобы исключить повторение.

Понятно, что «гарантия неповторения» — только на плахе после топора. Но — жалко. Поэтому — вытесняю. Прежнее — новым. Муками их создавая в них же устойчивую «культурную традицию» точного следования установленным мною правилам.

У Сталина идёт просмотр фильма. По завершению «вождь и учитель» сообщает своё мнение:

— Фильм плохой. Нэ наш. Рэжиссёра… расстрэлять. Сцэнариста… расстрэлять. Исполнителя главной роли… на двадцать лэт.

Режиссёр вскакивает в панике:

— Иосиф Виссарионович! Мы всё исправим! Мы всё переделаем! Костюмы поменяем! Слова новые! Сюжет другой! Концовка вся совсем…

— Хм… Ну, можно и так.

Или мои выучатся соблюдать ТБ, или в землю лягут. «Можно и так».

«При использовании горячих растворов необходимо тщательно проветрить помещение (образуется большое количество аммиака)».

— Чего в сарае сидите? Дышать же нечем.

— Да не… ничо… тута тепло, мы привычные, притерпелись-принюхались…

— Где десятник? Тебе было сказано проветривать. Ты не сделал. Собирайся.

— К-куда?

— Туда. В даль да по речке, в даль да по Казанке. Белым селезнем плывёшь.

Коллеги, вы думаете, что вы сюда вляпнулись прогрессировать и инновировать? — Вы правы.

Только главная инновация — наведение порядка в мозгах туземцев. Особенно необходимо там, где у них нет собственного «векового» опыта. Например, «в непрерывном, равномерном труде». И тем более — где нет очевидного, наглядного аргумента. В микробиологии, в санитарии.

Беда в том, что я не могу везде поспеть. Объяснить, научить. Проверить, наказать, поощрить.

По счастью, ещё во времена «Пердуновского сидения» сформировался круг ближников — людей, которым я доверяю. Которые меня понимают. Которые насаждают мой порядок.

Это — моё счастье. Как-то не помню у коллег яркого выражения восторга, которое охватывает измученную одиночеством душу попандопулы при появлении подчинённого, на которого можно положиться. Это редкость редчайшая. Как брюлик на просёлке найти. Мне — повезло, у меня есть. Целое «бриллиантовое колье».

Эта группа, за годы, проведённые на Стрелке, развернулась в бюрократию. В инструмент относительно эффективного наведения и поддержания порядка. В том числе, и в санитарно-эпидемиологической области.

Самоорганизация населения не годится. Население не знает ни проблем, ни путей их устранения.

Нет, потом-то…

Во время «Чёрной смерти» в городах Европы вешали кошек. Всенародно, демократично, по суду. Бесполезно, но хоть что-то, хоть какая-то реакция на бедствие.

Деталь: «вешали» — потом. После того как мор уже пришёл.

Общественности нужно время. Чтобы сообразить, обсудить, выбрать…

Русские крестьяне несколько дней делили общинную землю. «Удивительно умно».

А «английская потница» убивала человека за день: утром весёлый и здоровый завтракать сел, а вместо ужина, его, уже холодного, на кладбище понесли.

Представьте появление этой заразы (что это — неизвестно) в русской общине. Вымрут. Даже не успев изложить все равноправные и удивительно разносторонние точки зрения.

Глава 528

Мои современники плохо относятся к бюрократии. Полностью солидарен. И не я один. Начальник III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии Александр Бенкендорф:

«Другой дороги нет». При наступлении чумы общественность может только напиться или разбежаться. А, ещё: помолиться и заранее закопаться. Подтверждается историческими свидетельствами.

Поэтому стараюсь качество гос. инструмента поднимать и поддерживать.

Особенность моей бюрократии определяется двумя факторами.

Первый: «атомизация» населения.

Тот десятник не обеспечил проветривание по собственному разгильдяйству, а не потому, что его отец-брат-сват на сквозняк жаловался. Для 21 в., на фоне «деградации института семьи», эта проблема не столь остра. В средневековье клановость, родство-свойство — основная связующая сила в обществе. Сильнее любой другой связи.

«И восстал брат на брата» — выражение крайней степени распада.

У меня «брат на брата» восстать не может. Ввиду отсутствия братьев, братанов, стрыев, вуев, сватьёв, зятьёв, деверей, племяшек… и пр. — в зоне видимости.

Семейственность давлю беспощадно.

— Хочешь жить с роднёй? — В деревню.

Семья крестьянина — производственная ячейка. Там это естественно, полезно, выгодно. В бюрократии и индустрии — запрещено.

«Братцы!» — это ж наш крик! Исконно-посконный! Русско-народный!

В службе — кричать некому. Братья ближе ста вёрст не служат. И уж конечно не могут состоять друг у друга в подчинении. Как «клятыми коммуняками» было установлено. Хотя тут я более следую древнерусскому «Уставу Церковному»:

«Аще ближний род поимётся…»

У меня — не «поимётся». Не надо нам «кровосмешения». В должностном смысле этого слова.

Второй: «казарменность».

Большая доля чиновников — «из казарм». Приюты, училища.

Однородные молодёжные группы эффективно функционируют только при наличии чёткой дисциплины.

Ребятишек много и они разные. Один — задремал, другой — призадумался, третий четвёртому гвоздь в задницу воткнул. А тот — ответил. Они на уроке — жизнь живут. А учеба… как-то, где-то, когда-то…

И не надо мешать! Ликбез прошёл? — Свободен. На волю, в пампасы. Лес валять, землю пахать. Исполнять те занятия, которые есть исконно-посконные, традиционные занятия местной разновидности бесхвостой обезьяны, называемой «святорусским хрестьянином». А металл варить или фарфор расписывать… кто смог. Смог длительное время удерживать внимание на одном предмете. На изучаемом предмете данного урока.

Ушинский называл внимание «дверью души», через которую явления внешнего мира входят в сознание.

Я про это уже…

Для всякого начальника навык удерживать внимание — своё и подчинённых — есть свойство обязательное. Ибо цели коллективные почти всегда долговременные. Не просто «вскочили-побежали», а — «добежали и сделали».

Навык — воспитывается. Легче у тех, кто к такому таланту («долбодятельству») предрасположен.

Чтобы что-нибудь полезное быстро сделать — ребятишки должны уметь чётко исполнять приказы. Уговаривать, заинтересовывать в ходе пед. процесса… можно. Теряя на этом время. Времени — нет.

«Кто успел — тот и съел» — русская народная.

«Поздно приходящему — кости» — древнеримская.

Молодёжь, приученная к порядку в мозгах, становится «начальниками». Сходно в Советской России 20-х: председателями местных советов и колхозов часто становились недавние красноармейцы, получившие образование и школу дисциплины в рядах Рабоче-Крестьянской.

При такой организации управления… в «Святой Руси»… Шипение и плевание — повсеместно. «Старший — главный» — базовый стереотип в любом патриархальном обществе. Геронтократия.

«Все так живут!».

Сделать из нормального русского мужичка не то что бригадира — просто эффективного работника… можно. В РИ они почти все такие. Но далеко не все из «всех» — таковыми становятся. Почти всем — тяжко, непривычно. И мне потери. Времени, сил, качества.

Поэтому, пройдя ликбез, получив представление об основах продвинутой агрономии, домоводства, гигиены, доказав, личным трудом, вменяемость, большинство переселенцев просится «в деревню».

Свой дом, надел, хозяйство. Живу как сам хочу.

Насчёт «как сам…» — иллюзия. Задвижку в печке будешь закрывать только после исчезновения синих огоньков на поленьях. А дерьмо своё — доносить до сортира. Вне зависимости от своего «хочу». Об этом я уже…

Но, конечно, по сравнению… полная свобода. Говорят: воля!

Я, «являя безграничную щедрость и к заботам людей православных снисхождение», их «на волю» отпускаю. Надеясь, что стены коровников своих они побелить сумеют. Не скажу — «захотят», но, хотя бы, по команде тиуна возьмут опрыскиватель и будут знать где у него верх.

Не у тиуна — у прыскалки, если кто не понял.

Прикол в том, что я строю индустриальное, городское общество. А население здесь крестьянское. Я могу кучу всяких техно-вывертов по-уелбантуривать, но где горожан-то взять?

Для начала — хорошо бы нынче живущих до смерти тифом не заморить.

Известковым молоком белим стены, деревянные полы, корыта, кормушки… Пушонкой — проходы посыпаем.

Весной запустил цементную печь. Сперва думал: всё, отдельно известь больше не нужна, только в цемент. Нытьё строителей:

— Да не… мы с этим новомодным порошком не могём, не умеем… — вызывало раздражение. Хотелось топнут ножкой.

Топнул. Они испугались, я — подумал. «Жабу» послушал. Как же так — у меня, да в чём-то недостача?

Подневольных работников после «восстания жрецов» много: переделали и сложили наново известеобжигательные печи да гасильные корыта. С запасом. Теперь пушонка оттуда как тесто из квашни — во все стороны. Есть чем белить, проливать, опрыскивать, посыпать.

Как Том Сойер забор красил? — Вот и мы так: в три слоя и белую полосу по земле.

Обилие побелки дало ещё один результат: у народа осанка улучшилась, перестали подпирать стены.

«У вас вся спина белая» — не шутка первоапрельская, а насмешка повседневная. Раз пять-семь стенку обтёр да одежонку повычистил — глядь, и выучился не прислоняться. Эт хорошо: правильная осанка не только красива, но и мощное противотуберкулёзное и противоскалиозное средство.

Ещё соц. психиатрия.

На «Святой Руси» белого — стволы берёз, зимний снег да божий свет. Бывают — стены церквей и каменных башен. В одежде — застиранные рубахи и порты крестьян на последней стадии носки. Деревянное не белят. Даже стволы яблонь от зайцев и жучков: нет у крестьян доступа к такому материалу.

Абориген, первый раз увидев белёное строение во Всеволжском стиле, впадает в ступор. Ковыряет побелку пальцем — невидаль! суёт палец в рот — на вкус проверить.

— Красиво?

— Э-э… ну…

— Вкусно?

— Чего? Не…

— Запоминай. Чужое в рот тянуть — нельзя. Отколупнешь кусок побольше — сдохнешь. А ну смирно! Пятки вместе, носки врозь! Мы те хорошую жизнь устроим! Смотреть ясно, глядеть весело! Будешь как мы — красивый. Весь в белом. Если нашим порядкам выучишься.

Зрелище побелки на стенках лодочного сарая или пристанской конторы становится первым потрясением на пути превращения «святорусского крестьянина» во «всеволожского стрелочника». Давая сразу понять: «ноныча не как давеча». Заставляя сомневающихся поворачивать назад, повторяя «свят-свят-свят». Смягчая иммигрантам потрясения последующие: от помойки-брижки-клизмы…

Дезинфектанты имеют недостатки. Поташ и известь до первого дождя: водой смываются, надобно крышами прикрывать. Разрушают дерево — наш основной конструкционный и отделочный материал.

Поэтому активно применяем традиционные отечественные средства: смолу и дёготь.

По терминам: из сосны — смола, из берёзы — дёготь.

Смолой промазываем деревянные поверхности, провариваем комли столбов. Дерево не гниёт: бактерии под смоляной плёнкой дохнут. Смола, в отличие от поташа и извести, структуру дерева не меняет, прочность не уменьшает.

Вот, к примеру, ежели к тому, прежде «отлитому» углу избы, сразу прибежать и бочку смолы на него вылить — никакой заразы не будет. Все бедненькие микробушки под смолой так и окочурятся. Но, конечно, если «отливку» повторить, то сдохнут уже… «литейщики».

Мда… не напасёшься.

Дёготь берёзовый.

Идёт в обработку кож. Я про это уже…

Для знатоков: дёготь берёзовый и дёготь берестяной — чуть разные вещи.

Применяют в медицине: противомикробное, противопаразитарное, антисептическое. Выводят грибок, чесотку, псориаз.

Обычно им мажут. Например, ворота двора, где живёт гулящая девка. Или — её саму. Для дезинфекции, наверное. Бывает, что пьют. Отбивает цистит за пять дней: 10 капель на стакан молока. Паром дегтярным лечат простатит и геморрой… глистов выводят… даже туберкулёз давит…

Надо с Марой посоветоваться. Может, и брюшнотифозную палочку…? По паре капель на стакан молока… три раза в день… перед сном раскалённый кирпич в ведро, капнуть две капли, сесть сверху… продегтярить сразу с двух сторон для интенсификации… желудочно-кишечный… он же един по всей длине!.. глядишь, эти «Пейеровые бляшки» и выведутся… поспеть до начала язвенной фазы… Дозировка? На вкус — гадость страшная. Тогда, на кирпич — по четыре капли?

Скипидар.

Родненький! Исконно-посконный!

Свойства продукта вполне выражены в русскоязычной культуре.

Загадка: «Под амбаром, под копалом лежит бочка с скипидаром, ни сучка, ни обручка, ни задоринки. (Яйцо)».

Идиома: «смазать пятки скипидаром».

О Гражданской войне:

О балете:

О мельдонии:

О политике:

Абсолютно везде мы находим место для скипидара. Любит наш народ эту консистенцию. В других. А вот древние римлянки любили скипидар в себе: они его пили — придавал моче запах роз.

Дамы на Форуме и Капитолии (я — про древнеримские, а не про те, о которых вы подумали) сильно рисковали: уже 15 мл. перорально может быть смертельно. А если почки или печень не в порядке — лучше и не нюхать.

Козьма Прутков: «И терпентин (т. е. скипидар) на что-нибудь полезен».

Лишь бы не пили. Не добавляли в винегрет, не протирали им глаза и другие нежные части тела…

Надо Цыбе подсказать. Применять для локального усиления кровообращения. «Для разогрева аппаратуры». У девушек. Лёгкая мазь, лёгонькая… Лучше — жидкая, типа геля. Чтобы легко смывалась. Перед употреблением.

Смесь эфирных масел. Применяем в мазях на основе животных жиров. На кожу и слизистые — действие раздражающее, дезинфицирующее, болеутоляющее, жаропонижающее, кровоостанавливающее. Спец. литература использует редкий термин: отвлекающее. Типа: намазался и не болит. Уже не до того.

Отсюда упоминание в «Лошадиной фамилии»:

«Если баня, водка и скипидар не помогают — иди к врачу» — народная мудрость.

Антон Палыч, сам будучи врачом, частенько рекомендовал скипидар. Его рецепт в «Дачных правилах»:

У нас скипидар в больших объёмах идёт в освещение. Конечно, «белый» («камфин», высшей очистки), а не «красный» («первак»). Прозрачен, бесцветен, с приятным смолистым запахом.

«Первак» разбалтываем, отстаиваем и neрегоняем с гашёной известью (0,5 %).

Применяем для растирки при простуде и для беления воска — бортничество у нас идёт активно. Мёд-то мы кушаем, а воск отбеливаем и продаём.

С поташем делаем «скипидарное мыло».

Первичный скипидар — 4 % от веса дерева. Очищенного из 1 т. дров — 30 кг. Стратегический продукт: на скипидарных светильниках работает телеграф в ночное время, освещение предприятий непрерывного цикла. Баланс сводим на грани дефицита: летом идёт избыток, зимой по всем статьям расхода скачок.

Понятно, что бригада лекарей получит и скипидар, и скипидарное мыло в любых разумных количествах.

Надо бы начать производство камфоры, смешивая скипидар с соляной кислотой. Полезная в медицине вещь. Но соляной кислоты пока нет.

Здесь же получаем канифоль.

Для скрипичных смычков? — Отнюдь, скрипочек у нас пока нет.

Специфическое применение: посыпка приводных ремней. Дабы не проскальзывали. В первой жизни как-то не было повода задуматься по этой теме, а тут вспомнилось.

С воском, гипсом, окалиной — замазки, мастики. Заливаем щели и пазы, склеиваем камни, металл со стеклом, стекло со стеклом, стекло с деревом, керамику. С минералами — сургуч. Используем в типографской краске — а как бы я кораны печатал? При паянии свинца, олова, жести — а как бы я самовары строил? С поташем и жиром (говяжьим, бараньим) делаем мыла. Темные сорта канифоли идут в обычные, светлые (соломенные) — в туалетные.

Мыло — из важнейших продуктов экспорта. Постоянно расширяем номенклатуру. Я про это уже… Не скажу, что вся Русь, Степь и Булгар с Саксином только моим мылом моются, но элиты стали несколько чище. И пахнут приятнее.

Мы тут давеча прикололись. В коммерческом смысле этого слова. Воспроизвели «ароматы Клеопатры»: мендезианский и метопианский. Оба состава с миррой — смолой терна с Аравийского полуострова.

Цари-волхвы дарили Иисусу «смирну» (мирру). Чтобы отбить запах хлева, в котором он родился?

Мы добавили кардамон, оливковое масло и корицу. Аромат сильный, пряный и слегка мускусный.

Это, как и розовое масло, приходиться закупать в Саксине. Цены… застрелиться. Но объёмы не велики — лишь бы запах давало. Прибыль — 300 %. За вонь. Э-э-э… виноват: за благовоние.

«Сапожник всегда без сапог» — у меня в помещениях запах иной, «приятный смолисто-скипидарный».

Вальс не танцую — не с кем, не выучил ещё. Э-эх… «Дунайские волны»… Но запах радует. Обычной на «Святой Руси» кислой вони нет.

«Здесь русский дух, здесь Русью пахнет!» — не здесь. Конечно: я ж Не-Русь.

Субстанция из светильников попадает в воздух и давит микробов. Побочное обеззараживание всего.

Из-за «осветительности» применение скипидара для других целей крайне ограничено.

Производим более уместные средства. Именно для ранбольных. Характерный запах стоит во всех помещениях Мараны. Очень эффективно. Из того что есть, конечно.

Отчего Мара такая довольная после ампутации сидит? — Это всё я! Это я такой умный!

Отчего у неё пациенты выживают? — От моего безграничного ума и бездонной неуёмности!

Ну, и от её искусства, конечно.

«Умность» моя — в «деревянных реакторах». Мы в них уголь для металлургии получаем. Я про это уже… Какая связь между дезинфекцией и углём? — Так прямая же!

Тридцать тысяч лет тому хомнутые сапиенсом начали добывать древесный уголь. Для косметики.

Сперва — брови чёрные, потом, через двадцать восемь тысяч лет, с наступлением «железного века» — «подковала».

Со времён «дьяковской» культуры племена на Русской равнине жгут дерево. Пережигают в уголь.

Ещё они смолу (живицу) с деревьев собирали. Мы с живицей не работаем — возни много. Да и главные для нас продукты: само дерево «аз из» для стройки и топки да уголь.

Традиционные продукты перегонки древесины: деготь, смола, уголь, скипидар, канифоль, уксусная кислота, древесный спирт.

Номенклатура в РИ постепенно расширялась. Очень постепенно. Только при «проклятых коммуняках» спектр производимого сместился во второю половину списка.

«Коммуняк» дожидаться — времени нет. Пропускаем славную Историю Государства Российского (в дерево-перегонном смысле) вплоть до эпохи «позднего кремлёвского горца».

Шесть кирпичных «реакторов» с железными корпусами, врезанные два года назад в стенку одного из здешних оврагов, переваривают массу дров, которые, в виде плотов, пригоняют с Верхней Волги. Плоты растаскивают и складирует чуть ниже Стрелки. Дерево сохнет и используется в строительстве, в столярно-плотницких делах, дровами для отопления. Часть идёт в реакторы. Сырьём или топливом.

За время сушки рассортировываем: отдельно обрабатываем берёзу и осину.

Основное — сосна.

И сунули в реактор. Там — тепло.

Перегонка дерева в реакторе даёт две фракции:

1) вверх — газы;

2) внутри — уголь.

Главное для нас — уголь. Всё остальное — приятные бонусы.

Без угля нет металлургии. Без высококачественного угля, с большой долей углерода. Этот углерод и идёт в металл.

Наилучший уголь — при быстром подъёме температуры до 430–440 °C, 82 % углерода. В ретортах догоняли и до 1775 °C. Получали 96.5 %. Ставить такие пром. установки не стали. Огнеупоры из «синей глины» нынче у нас есть, но процесс получается плохим. Прогорает, трескается и рассыпается.

Другое дело, что для моего тигельного производства требуется немного высококачественного угля. Построили отдельную специализированную опытно-промышленную печку.

Для знатоков: мастера, по виду булатного клинка, определяют качество угля, на котором металл сварен.

Ориентация на массовый уголь позволяет не задирать температуры. И это хорошо: при 500 °C всё остальное, что хорошенького есть в дереве, разлагается. Зачем терять кучу полезного?

Мы начинали с пятой части угля от веса дерева. Против восьмой у здешних углежогов. Как я тогда радовался! Потом научились работать лучше.

Сосна даёт 41 % угля от веса дров, берёза — 34 %. Проценты — в лабораторной реторте. В промышленной печке — на треть-четверть хуже.

Чуть арифметики.

Общее производство железа на «Святой Руси» — 200 т. (12 тыс. пудов). Мы выплавляем треть — 4 тыс. пуд. Руда у нас качественная, Каширско-Серпуховская. Для такого количества железа при таком качестве руды достаточно 5 тыс. пуд., 4 неполных учана. Четыре лоханки, которыми мои рудосборщики сплавляют собранную руду по Оке. По ресурсам — рудным полям, транспорту — можно в разы больше. Можно, но не нужно.

Выплавляем эти четыре тысячи пудов в темпе две плавки в день по полсотни пудов каждая.

Понятно? — Сорок дней работы. В году.

Это нормальный тех. процесс?! «Домны работают от войны до войны» — русская традиция. А здесь…

«Металлургия как сезонный промысел». Тут — грибы собираем, тут — рыба на нерест пошла, а тут — чуток по-выплавляем. «Дело было вечером, делать было нечего…». Так в Малой Азии хетты железо плавили.

«Зимой в тех горах рождается железо…».

Конечно, зимой. Когда ж ещё ему «рождаться»? — Летом там скот пасут, заняты люди.

Чтобы выдать 64 т. железа/год (всего-то один железнодорожный вагон!), как работает сейчас моя домна, нужно 80 т. руды и 320 т. угля. Я про это уже…

Из выплавленного металла надо сделать изделие. На тульских молотовых заводах в 1662 г. требовалось от 10,4 пудов древесного угля на пуд пруткового железа. Это хороший показатель: у каталонцев бывало и 40 и 70 пудов на пуд полосового и брусочного продукта.

Проще: между чугуном в домне и серпом крестьянским на прилавке металлурги съедят ещё 700 т./год. Т. е. «реакторы» должны давать 3 т. угля в день. Соответственно, в «реакторы» должно идти 10 т. дерева ежедневно. Подсушенного и мелкорубленного. И ещё столько же — в топку. Откуда выгребаем золу и делаем поташ. Я про это уже…

Уточню: после запуска прокатного стана и рубки заготовок из горячего листа штампами, расход топлива упал в разы против традиционных кузнечных горнов. Одновременно стали, мартен, вагранки, сложные изделия… — уголёк «кушают» хорошо.

Немелкое производство. Полу-непрерывное: завалка сырья, выгрузка угля — каждые 12 часов. Остальное — как получится. Темп обеспечивается постоянным прогревом, предварительной подсушкой. И конструктивными особенностями, конечно.

Ребята насмотрелись на домну и захотели «тако же». Потом увидели на моих рисунках «промышленные реторты вагонного типа», размечтались…

Дрова в топку и перегонку крошат. 40 м. куб/день. Чурки 6–7 см. длиной, 1–2 см. толщиной. Называется: «тюлька». Трудоёмко. Но у меня много дешёвых рабочих рук: полон, новосёлы.

Попутно — личностный аспект. Вот тебе топор, вот бревно. И щепи его. Кто больше накрошил — молодец, «возьми с полки пирожок». Через неделю подобной деятельности можно почти точно сказать: будет из конкретного человека толк, или он так, «из-под палки на подхвате».

Автоматизация внедряется. Но «мех. колун» или цепные пилы годны тем, кто сам к ним годен, кто хочет и может учиться.

Полтораста тысяч фунтов железа в год, при потребности типового крестьянского хозяйства, с разумными расширениями, на уровне десятка фунтов, деть некуда.

В этом году у меня многочисленный полон, есть множество вынужденных переселенцев, растёт число добровольных. Но между появлением человека и осаживанием его на землю — временной лаг. По закону «срок натурализации» — шесть лет. По факту… с осени до весны — минимум.

Конкретно: если в этом, 1167, году будет испомещенно две тысячи крестьянских семей — хорошо. Мы утраиваем этот показатель год от года. Но «из ничего — ничего и бывает». В первом, после того, как я уселся на Стрелке, нормальном году (1165) была заселено две сотни хозяйств.

Есть марийские и эрзянские куды, посёлки мещеры и муромы. Им железо давать бестолку — их надо учить, переселять и переустраивать.

Лесовики рвутся в переселенцы. Одних манят «белые избы», богатый образ жизни. Других выдавливает «Усть-Ветлужское соглашение»: «десятина во всём» для многих тяжела. А с новосёлов я ничего не беру. Кроме погашения ипотеки, конечно.

Немного идёт на замену выбывшего. «Слёзы» — крестьяне относятся к железу трепетно. Потерять, к примеру, топор — редчайшая глупость.

Немало съедает армия, промышленность, фронтир, чуток продаём.

Потребность этого года, очень приблизительно, не потому, что не знаю — учёт у меня поставлен, а потому что всё быстро меняется — полста тысяч фунтов. Треть выплавленного. Домна простаивает не потому, что плавить не из чего, а потому, что не надо. Излишки идут на склад.

Железо в слитках «есть не просит». Хотя, конечно, место занимает и присмотр за ним нужен. По моим «среднепотолочным» прикидкам баланс произведённого и потреблённого сойдётся через год-два. Потом ещё год-два будем поднимать металл со складов. Потом интенсифицируем сбор и транспортировку руды. Года три. А может и пять-семь.

«Люди-хлеб-железо» — триединая основа Всеволжска. На «третьей ноге» имеем трехслойную «подушку безопасности».

От объёма выплавляемого железа рассчитывался потребный объём угля и, соответственно, размеры и количество «реакторов». Закладывая запас по железу, я, естественно предполагал такой же «запас прочности» по углю. Но у нас получилось лучше: вместо 12 % у местных углежогов вышли на 30 %.

«Самый умный?» — Да! В части перегонки древесины индустриальным способом. Умный и способный учиться этому занятию. А вы знаете чего это стоило?! Ежевечерне выковыриваемые из ладоней занозы, постоянно слезящиеся от дыма глаза, обожжённое плечо под сгоревшим прямо на теле кафтаном… У печей быть да не обжечься? Это потом появляются технологические карты, техника безопасности, приспособления и оснастка, а в начале…

Почему сам? Можно ж было работников… — Можно. Одного — прогнать за бестолковостью, другого — запороть из-за ленности, третьего — схоронить по азартности… И учить, учить, учить… тому, чего и сам-то толком не знаешь. Чего никто в этом мире не знает.

«Пойди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что» — наша исконно-посконная НИОКРа.

Время. Каждый день на «Святой Руси» в «отеческих» душегубках дохнет тысяча младенцев.

А оно важно? Чего спешить-то? «Все так живут». Залезь на горку высокую, на конике белом, в плащике красненьком и, мановением пальчика владетельного, указывай смердам сиволапым — чего сделать надобно…

Не моё.

Глава 529

Превышение фактического производства над расчётным позволяет нам «выёживаться». В смысле: проводить эксперименты по поиску эффективных технологий. Имея ряд однотипных установок — как же не заняться их усовершенствованием?

Повторю: прогресс — занятие «сытых». Голодному «прогрессировать» некогда: он «хлеб свой насущный в поте лица» добывает. Ему нечем вкладываться в исследование возможных вариантов хоть чего. Даже — добывания того же хлеба.

«Картошка? — Утром сажаем — вечером выкапываем. Очень кушать хочется».

Избытка угля нет: как только задумывается новое производство с печкой — сразу предлагают греть углём. Я их понимаю: теплотворность древесного угля вдвое выше сухих дров. Трудоёмкость на подготовке-завалке, соответственно, вдвое ниже. Но это не необходимость, а «хотельность».

Я изначально стремился к более глубокой переработке дерева, чем принято в «Святой Руси». Ещё в Пердуновке мы вместо чисто углежогных ям построили смолокурню. Во Всеволжске, полученный опыт был использован и расширен: на «голову» реакторам поставили холодильники.

Трёхчастная схема. Топка, где горят дрова. Рабочая камера, где «томится» дерево-сырьё и образуется уголь. Верхняя трубка — газы в холодильник.

Такой сложности установки в России… бывали. К исходу империи. Спрогресснул маленько. Извините.

Очередной извив научно-технического. Когда химики в 19 в. разобрались в том, что хорошенького можно вытащить из дерева, леса в Европе уже кончились. Там перешли на перегонку каменного угля, потом нефти. А в России не было химиков. Потом они появились, но технологии продолжали заимствовать.

У меня — ни каменного угля, ни нефти в товарных объёмах. Есть лес. «Делать из дерьма конфетку…». Хотя, разве лес — «дерьмо»? Просто подумать надо.

«Необходимость — лучший учитель» — учимся.

В Пердуновке мы ставили нижнюю трубку для слива смолы. В «реакторе» температура такая, что всё смолистое сразу кипит и улетает вверх. Где конденсируется в холодильнике и раскладывается «по фракциям».

Не-не-не! Не в политическом смысле! Типа «фракция левых эсеров».

«Охота — пуще неволи» — русское народное наблюдение.

Мне была «охота» получить из дерева максимум пользы. Если уж дерево свалили, притащили, раскрошили… столько труда в ту сосёнку вбили… Давайте ж и остальное вынем! Оно ж уже даром! Только подумать и сделать!

Уточню: изначально никакого коммерческого или военного смысла в моих «реакторах» не было. Не ищите в моих действиях целесообразности. Кроме удовлетворения моего любопытства. И, конечно, непрерывно давящей «жабы». Попались бы те «эсеры» — я бы и их приспособил. К какому-нибудь делу.

Сидят две обезьянки на пальме. Одна грустит:

— Плохая у нас пальма. Одни бананы. Кокосов нет.

Другая удивляется:

— Так вон же коксовая!

— Слезать. Идти. Залезать. Напрягаться. Думать. Не.

Одна осталась, другая пошла. Перемещение по грунту привело к прямохождению, освободило передние конечности. Голова увеличилась, человеком стала.

А первая так и сидит. Грустит о кокосах.

В традиционной перегонке «многие ценные продукты» просто сливают.

Уже говорил, что в этой земле на каждом шагу что-нибудь интересное? Наклонишься — рубль. В России «рубли» не подбирают — «широта души» препятствует. Их выпускают. В канализацию. Забивая стоки и отравляя землю.

— А чё нам? Другую найдём. Землю.

Я наращивал сложность установки. От простейшей, ещё до-славянской ямы углежогов к смолокурне в Пердуновке, к «реактору» на Стрелке. От «углежжения» к «пиролизу».

Пиролиз даёт древесный уголь и парогазовую смесь, которая разделяется на неконденсируемые газы и жижку (пиролизат).

В 50-е годы XX века в Ленинградской лесотехнической академии занимались исследованием смол пиролиза. Установили: содержат фенолы. Их в древесине столько, что в 21 в. в Енисее постоянно находят: при строительстве в 1960-х каскада ГЭС на Ангаре под воду ушли обширные лесные массивы. Прошло полвека, Ангара — речка немаленькая, всё смыла, дерево давно уже умерло, сгнило и уплыло. Но фенолы выделяет.

Начнём с конца. В смысле: с конца холодильника.

Самое прохладное (кипит не выше 60 °C) — спирты, кетоны, сложные эфиры, альдегиды — в топку. В 20 в. из них делали горючее, включая диз. топливо. У меня — ни дизелей, ни ДВС. Пусть печку греет.

Перед этим разделяем собственно смолу и жижку. Жижка, после отделения метилового спирта — водный раствор уксусной кислоты. Вместо порошкового метода (с известью) кислоту отделяем экстракционно: этилацетатом в непрерывно действующей вертикальной колонне с последующей очисткой.

Этилацетат — смесь этилового спирта, уксусной и серной кислот. Уже имеем все ингредиенты. Смесь после использования отгоняем и повторно употребляем — расход спирта и серной кислоты невелик.

Коллеги, кто эту гадость пробовал? — Я? — Нет. Почему жителей Смоленской губернии «сучками» называли — знаю. Антиобледенитель — приходилось. «Коленвал» Ишимского завода — до сих пор помню. Но вот этилацетат… нет, не довелось.

«Довелось» двум здешним чудакам. Мужички хотели праздник. Удалось: по случаю их похорон завод был переведён в «спящий режим». Весь личный состав предприятия целовал покойников в лобики и дружно скорбел под прощальные слова начальства. Потом на поминках пирожков наелись «до отвалу». Может, запомнят? На некоторое время.

Колонну продуваем паром. Сделали керамическую — уж больно едучий процесс.

Получаем треть — технической кислоты и две трети — «ледяной» (96 %). Последнюю очищаем и разбавляем: 80 % — эссенция, 9 % — пищевой уксус.

Техническая идёт в несколько тех. процессов, заменяя уксус с поварни. Домна радовалась: перестал к ней приставать по этому поводу.

Ещё порадовался Николай: лесовики за эссенцию платят не торгуясь.

На Юге, где виноград растёт, вкус уксуса привычен и даже противен, на Севере — приятная и редкая приправа к трапезе. В РИ, в 20 в. лесохимический уксус шёл в пищу: для синтетического использовались токсичные вещества. И по вкусу лучше.

Для ректификации кислоты и древесного спирта построили непривычные штуки: колонны с тарелками Писториуса. Совсем не похоже на перегонку питьевого этилового.

Вместо тепломассообменного процесса в противоточной колонне с контактными элементами с непрерывным обменом между жидкой и паровой фазой, происходящим по всей высоте колонны между стекающим вниз дистиллятом, образующимся наверху колонны (флегмой), и поднимающимся вверх паром, идёт конденсация пара внутри закрытых трёх-пластинных тарелок с водяным охлаждением и отдельным сливом.

Тарелок — 20. Первые 10 отделяют ацетон. До абсолютно чистого метилового спирта мы не доводим — нет нужды.

Кстати, поставил «писториуса» в свой «винно-водочный». Соединение под гидрозатвор дополнительно укрепляет и очищает продукт. «Придаёт мягкий, изысканный вкус». В 21 в. называется: «укрепляющая линза».

Помнится, не столь уж давно надо мной дружно хихикал народ в Пердуновке.

— А боярич-то у нас того… мозгой стронувши… Да куды тую мазь на Святой Руси всовывать! Колёсную! Добрый человек завсегда со скрипом ездиет! Нам скрываться-прятаться не с чего! Пущай все слухают!

А как меня «за глаза» костерили работники! Когда я взыскивал за недостаточно тонкий помол, за нарушение температурного режима… Два придурка из особо упёртых — там в болоте остались. Трое работников, кто чуть разумнее оказался, здесь не худо живут, «деды мазильные» вовсе в большие люди вышли.

Колёсную мазь мы и нынче делаем, выгоняя подходящие масла в «реакторе». Продукт экспортный: продаём по всему Залесью, купцы и дальше перепродают. Булгар хорошо брал. Пока на «гаремные зеркала» не нарвался. Но удивительнее всего — в Степи как бы не четверть телег на нашей смазке крутиться.

Алу товар хорошо продвинул. Показал наглядно разницу в сбитых шеях волов да коней, которые телеги тянут. Теперь перед весенней и осенней кочёвками кипчаки из небогатых обязательно оси мажут. Ханам плевать, они себе в упряжку хоть сотню быков поставят. Куренные да кошевые тоже из своих стад часто тягло меняют. А нормальный кыпчак скотинку бережёт. Ему своих коней просто так заморить — жалко. Не из тысячного ханского табуна, из своего косяка взяты, каждый в лицо знаком.

«Малая» кыпчакская семья — пять душ. И 20–25 коней. Конями и их биологическим эквивалентом. Не смазал оси — потерял за кочёвку лошадку-двух. Или пришёл на место последним, пасти будешь — где другие побрезговали.

Такой товар — не решты серебряные на узду, не клинки булатные. Но когда в Степь ушло двадцать тысяч коробочек лубяных по паре ногат каждая… нам, считай, Рязанский хлеб — даром.

От колёсной мази мы не отказались, но задачи растут. Полученная, под смешки окружающих, мазь развернулась в линейку продуктов для разнообразных целей. Не было бы у меня того опыта — и нынче толку во многих делах не было бы.

Токарные, шлифовальные, сверлильные станки, цепные пилы, Прокуй воюет с турбинами, корабельные блоки, мельничные колёса полезно смазать, две тысячи прялок-самопрялок крутятся…

«При разгонке сосновой смолы выход фракций составляет: легких масел с температурой кипения до 230 °C — 20 %, средних масел (230–350 °C) — 35 %, тяжелых масел (от 350 °C) — 25 %, смоляного кокса — 10 %».

Из лёгких масел — горючее, из средних — веретённое, машинное, автол, из тяжелых — консистентные.

Освобождённые от кислот и фенолов масла промываем горячей водой (90–95 °C) и серной кислотой. Загружаем в куб-реактор на 2/3 его высоты, добавляем 1 % извести-пушонки. Температуру медленно повышаем до 350 °C, помешивая. По объёму отгона и температуре получаем разные виды. При отгоне 15 % и температуре 300 °C — веретённое масло, при 20–25 % и 325 °C — машинное, при 30–40 % и 360–375 °C — автол.

Уточняю: автол из сосны примерно в полтора раза хуже, чем из нефти по ГОСТу. И по расходу, и по износу двигателя. Но нефти у меня мало, на нескольких бочках технологию вылизать невозможно. Поэтому и нефтяной автол получается… не очень.

В технологии должен быть едкий натр. Которого у нас нет. Заменяем свежегашеной известью со скипидаром-сырцом.

Масла автольной фракции обрабатываем известью, отстаиваем, отделяем от осадков, нагреваем для отгонки низкокипящих компонентов: 5–8 % гашеной извести, 30 % скипидара, перемешивать 3–4 час. при 70–90 °C, отстоять 12 час. при той же температуре.

Вы ещё не забыли, что мы дезинфектантов ищем?

При конденсации «жижки» на 200–220 °C выделяются масла. Перемешиваем с насыщенным раствором щёлочи, пропускаем струю пара. Из полученного кислотой выделяем масло, перегоняем трижды, каждый раз отделяя средний погон.

Факеншит уелбантуренный! Вот оно! Панацея!

Главное средство если не сотворения человечества — оставим тот давний одноразовый акт на совести ГБ, дальше мы и сами постоянно сотворяем и уелбантуриваем — явления высшего милосердия к живущим.

«Господи! — возносят молитву верующие, — Спаси и сохрани!». Надо бы добавлять: «И продезинфицируй. Нас. От лукавого. Как мы дезинфицируем дома свои».

Прокреозоть, Господи, врагов наших. И очистившись, возрадуются они. Вместе с нами, уже чистыми и обеззараженными.

Креозот.

Выделен из древесной смолы Рейхенбахом в 1832 г. Слово «креозот» греческого происхождения, значит: «сохраняю жизнь».

Насчёт «сохраняет жизнь»… Приколисты: белок свёртывает, принять внутрь — ожоги, полить на кожу — разъедает.

Тут мои коллеги начнут морщить носы и вспоминать креозот от Конан Дойля. Зря: древесный и каменноугольный креозоты — различны.

Древесный — применяется при туберкулёзе, антисептик. Каменноугольный — для консервирования дерева (пропитывание шпал, деревянных опор и т. п.).

Древесный — смесь фенолов и их эфиров, каменноугольный — содержит значительные количества нафталина и антрацена.

Технический креозот — фракция древесной смолы с температурой кипения 190–240®. Содержат 45 % фенолов, смесь крезолов, ксиленолов, о-этилфенола, гваякола, креозола, этил-гваякола и пропил-гваякола.

Сырье для медицинского креозота. Маслообразная, прозрачная, желтоватая, сильно преломляющая жидкость нейтральной реакции, пронизывающего запаха и жгучего вкуса.

Запах… да, пронизывающий, до сих пор помню.

Есть чуть другой сходный продукт. Полезен в «годину народных бедствий». Ну, или при появлении попаданца. Впрочем, это одно и то же.

В годы Великой Отечественной в СССР возникло производство древесносмоляного креолина.

Препарат весьма токсичен по отношению к вредным насекомым, бактериям и грибам; в лечебных концентрациях нетоксичен для животных и безвреден для шерсти. Особое значение — для борьбы с чесоткой у лошадей и овец.

Коллеги! Особенно — из воинствующих. Без креолина (не путать с кринолином!) любая ваша конница… как кавалерия Наполеона при Березине — спешенная.

Сырьё для креолина — широкая фракция масел (температура кипения 180–350®С).

В древесносмоляное масло, подогреваемое дымовыми газами из топки, добавляем канифоли. В расплав постепенно добавляем, до полного омыления при перемешивании и подогреве, крепкий зольный щёлок. Смесь после омыления варить 40–50 мин. при 80–90®С. Получается однородная, прозрачная в тонком слое жидкость с плёнкой на поверхности.

Все компоненты — «деревянные». На входе — дрова, на выходе — здоровая скотина. Или — вдруг выздоровевшие нищие и убогие запаршивевшие побирушки, присылаемые мне со всего Залесья.

При той массе скота, которая проходит через Всеволжск, защита от чесотки, грибков, насекомых — очень востребована. Для брюшного тифа — не существенно. А вот для остальных тифов и не-тифов — важно. Блошек-вошек на скотине и людях быть не должно.

Медицинский креозот — аналог карболки.

Коллеги, как у вас с этим? В смысле: с кандиломами?

Вы ж понимаете — антибиотиков здесь нет, если вдруг подхватите… У меня знакомый моторист на сейнере — солярой мазал. Помогло. Но ощущений у бедняги было…! Озаботьтесь получением креозота заблаговременно. Прежде чем к местным жителям выходить. И — к жительницам.

Запах несчастья, аромат бедствия.

Этим пахли госпиталя в Первую и Вторую мировые, тифозные бараки и «лагеря для перемещённых лиц». Чуть позже такой же аромат витал над станционными сортирами, заводскими раздевалками, местами лишения свободы и призывными пунктами. Столетие — основной медицинский дезинфектант. Поколения хирургов на уровне рефлексов знали: сначала — тщательно, со щёточкой, вымыть руки карболкой, потом — к столу.

К операционному, если кто не понял.

Сепсис, он же — заражение крови, в 21 в. вещь редкая. Перебирая известные мне случаи десятков смертей, едва ли найду один-два. Здесь — норма.

— А где Петя ваш? Мы с ним в прошлое воскресенье играли. Чего он на улицу не выходит?

— Помер Петенька. Поцарапался. Сгорел в два дня. Отмучился сыночек.

Так заканчиваются почти все проникающие ранения. И многие поверхностные. Боевые или бытовые — не важно.

Ладно — война. Воин знает на что идёт: убивать и умирать. Ладно — бытовые и производственные травмы: сам дурак, аккуратнее надо было. Но есть абсолютно естественный, повсеместный, необходимый для самого существования хомнутых сапиенсом процесс. Закономерно приводящий к смерти от сепсиса.

«Закономерно» — по глупости. По недостаточной хомнутости.

Вена, середина XIX века. «Весёлая Вена».

«Англия — торгует, Франция — воюет, Австрия — танцует». Больше всех танцует Вена. Уже гремит слава Венской придворной оперы, уже Иоганны Штраусы (отец и сын) собирают полные залы и грызутся друг с другом по любому поводу.

Прогресс, господа! Невиданный взлёт европейской цивилизации, экономики, науки и культуры! Эпоха благоденствия! Непрерывный праздник! Блестящие аристократы, прекрасные дамы… Веселье, шампанское, любовь…

Гремит мазурка, юный корнет в гусарском ментике, подпрыгивая и прищёлкивая каблуками, с безграничным восторгом погибает душой в бездонных глаза своей партнёрши.

— Вы… Вы обворожительны!

Её ресницы трепещут. Её щечки розовеют.

До «Летучей мыши» ещё лет тридцать. Но дух оперетты уже наполняет венцев.

Танцующие меняются партнёрами, чтобы спустя фигуру танца снова соприкоснуться кончиками пальцев.

— Мадемуазель! Вы похитили моё сердце! Это смертельный выстрел вечной любви! Будьте моею!

— Ах! Это так внезапно… Завтра приезжайте к нам на ужин. Просить моей руки у батюшки.

Радостный звон церковных колоколов, поздравления, улыбки, лепестки роз, кружащиеся над новобрачными. Счастливый муж на руках вносит молодую в дом:

— Вот наше гнёздышко. Здесь мы будем счастливы! Здесь, в любви и согласии, мы проживём долгую жизнь, у нас будет множество прелестных детей. И начнём прямо сейчас.

Её ресницы трепещут. Её щечки розовеют…

Проходит положенный срок, и взволнованный супруг, преисполненный душевной заботы о своей дражайшей половине, отвозит её в клинику. Поддерживая её телесно — под ручку, морально — словами «милый друг», «душа моя» и пылающим беспредельной любовию взором.

Воротившись на квартиру, устремляется он в приуготовление достойной встречи своему «единственному счастью жизни». Подготовить множество мелочей, потребных для безоблачного существования матери с новорождённым ребёнком.

Мальчик или девочка? А велика ли разница! Моё дитя! Плод нашей любви! Я выращу его настоящим человеком! Я научу его всему, что умею сам! Он пойдёт дальше меня, он будет лучше меня! Всю жизнь, до самой старости, мы, с благоверной моей, будем восхищаться им!

Посреди своей бурной и, прямо сказать — несколько бестолковой деятельности, юноша временами замирает, бездумно глядя в никуда, на устах его играет улыбка:

— Ах, как хорошо! Ах, как здорово!

Счастье!

Надо отметить. Такое событие не должно пройти незамеченным в обществе. Устроим праздник!

По утру, не дождавшись известий из университетской клиники, переполненный радостным нетерпением супруг, спешит в сиё средоточие науки, дабы восторженно поинтересоваться у плеяды медицинских светил мирового уровня, возможностью забрать домой ненаглядную супругу и не виданного ещё, но уже обожаемого ребёнка.

Взволнованный вбегает он в кабинет профессора самого Императорского Университета. Важный эскулап, отягчённый многолетней научной мудростью, высочайшими знаниями и заслуженными императорскими наградами за труды на ниве сохранения здоровья нации, выдерживая уместную мину на холёном лице, встречает словами казённых соболезнований:

— Должен огорчить… умерла… горячка…

— Но… Позвольте… Но как же…

— Мужайтесь… Господь призывает к себе лучших…

Другая страна, чуть другие времена, Андрей Болконский, геройски павший со знаменем в руках на поле Аустерлица, удостоенный восхищения Наполеона («- Quelle une belle mort (Какая прекрасная смерть), — сказал Наполеон, глядя на Болконского»), оказался жив. Вернулся домой. Чтобы увидеть, как его маленькая юная жена умирает. Без знамён, императоров, воспеваемого героизма. Просто — родами.

Лев Николаич специально свёл хронологически две эти смерти? Для контраста? Для описания ненужности, мелочности воинской храбрости, при котором и сам Наполеон воспринимается как надоедливо жужжащая муха?

Как же так?! Ведь мы были так счастливы! За что?!

«Я вас всех любила и никому дурного не делала и что вы со мной сделали?».

Она лежит в гробу.

Её ресницы неподвижны. Её щёчки мертвенно бледны…

Приготовленный праздник превращается в поминки.

«Эй, гусар, пей вино из полных чар и песню пой…».

Пой. Погребальную песню. Похороны жены. Своего счастья. Самой жизни.

Зачем теперь она, жизнь? Застрелиться бы…

Случайный знакомый:

— Да-с, наслышан о вашем несчастье. Сочувствую-сочувствую. Кстати, а куда вы отвезли вашу супругу? Нет-с, я понимаю, что в цитадель просвещения и гнездо прогресса. К плеяде светил и стаду парацельсов. В клинику при хирургическом отделении? Это вы, батенька, лопухнулись-с. У той плеяды роженицы мрут втрое чаще, чем у акушеров. Там, конечно народишко… без орденов, званий и регалий. Но — мрёт меньше. Зря вы, корнет, зря. Прокакали-с, тэкзать, своё счастье-с.

В университетском госпитале две клиники — хирургов и акушеров, которые принимают рожениц. Первая пользуется дурной славой: там погибает до трети молодых матерей.

Ме-е-е-дленно.

Треть женщин умирает в лучшей клинике Европы.

Не у зулусов или патагонцев — в Вене.

Не в дикости или в древности — в середине 19 века.

В ходе самого обычного, самого необходимого для просто существования человеческого рода, процесса. Повсеместного, ежедневного, вечного…

Для сравнения.

Американские ВВС во Второй Мировой войне в ходе одного налёта потеряли 25 % личного состава. Пилоты, элита вооружённых сил, после этого отказались выполнять приказы командования.

Римские легионы, тысячи здоровых, храбрых, подготовленных для битвы мужчин, разбегались при потерях в 15 %.

Бородино, самое кровопролитное однодневное сражение в Новой истории Европы.

Наполеон:

Потери «победоносных» — треть.

В Вене — не поле генерального сражения имперских армий, в Вене — клиника. Место лечения, воспомоществования, медицинского квалифицированного ухода. Вовсе не батарея Раевского или Багратионовы флеши. Здесь не храбрецы, которые с чрезвычайным напряжением душевных сил, с оружием в руках, в едином порыве, во славу Прекрасной Франции или Святой России…

Здесь просто женщины. Которые пришли сделать обычное женское дело — родить ребёнка. Смертность — как у французских гренадеров под жерлами двух сотен русских пушек, бьющих в лицо атакующим картечью.

Багратион кричал французом «Браво».

Здесь… ни Багратиона, ни восторженных криков.

Европейская «родильная горячка». Два столетия. Каждый день. Не на редуты со штыком, а в клинику с надеждой.

— Молитесь. И Господь смилуется над вами. Может быть.

И тут является какой-то… из Пешта. Ну, вы знаете этих венгерских евреев! Сынок случайно разбогатевшего торгаша, как-то осилил гимназию, подался в крючкотворы. Ну и шёл бы в стряпчие, так нет — медикусом себя возомнил!

Совсем, знаете ли, экзальтированная личность. Представьте: собирался выучиться на военного судью. Отец направил его в Венский университет изучать право, денег дал, а сын без спроса перевёлся на медицинский. Оправдывался тем, что зашёл за приятелем-медиком в анатомический театр, увидел там вскрытие умершей от родильной горячки молодой женщины, и решил как-то с этой бедой бороться.

«Он решил…» — Ха! Лучшие умы европейской науки уже два века бьются над этой задачей! А тут какой-то… без году неделя… возомнил о себе…

Пролез, выучился, диплом получил? — Ну и езжай. К себе домой. Лечи там всяких… поданных нашего эпилептика. Который: «Мы, Фердинанд I, Божьей милостью император Австрийский, король Иерусалимский, Венгерский, Богемский, Далматский, Хорватский, Словенский, Галиции и Лодомерии; эрцгерцог Австрийский, герцог Лотарингский, Зальцбургский, Вюрцбургский, Франконский, Штирийский, Каринтии и Карниолы; великий герцог Краковский, великий князь Трансильвании; маркграф Моравии; герцог Сандомирский, Мазовецкий, Люблинский, Верхней и Нижней Силезии, Аушвица и Затора, Тешена и Фриули; князь Берхтесгадена и Мергентейма; граф Габсбургский, Горицы, Градишки и Тироля; и маркграф Верхней и Нижней Лузации и Истрии».

Увы, «наглая жидовская» (мадьярская? славянская? Не важно — наглая) морда позволяет себе тыкать маститую профессуру носом в цифирь.

Что за бред?! Как может статистика влиять на медицину? На это высокое искусство, выпестованное мудрецами за две с лишним тысячи лет, со времён Гиппократа?! Мы врачуем человека! Его боли, страхи и надежды! Подобие божье! А у этого какие-то листочки. С палочками и крестиками. Наглый идиот! Невежественный осёл! Который пытается своими копытами осквернить святая святых, храм науки.

Игнац Филипп Земмельвейс пытался попасть в ассистенты к знаменитому терапевту Йозефу Шкоде, одному из основателей «Новой Венской школы». Йозек — серьёзный медик, выгнал нахала, тому деваться некуда, пришлось стать акушером.

Стал? — Ну и будь им! — А этот… «Земмеля» вздумал стать «мед. статистиком». Гнать таких «игнатов»! Поганой метлой!

Но он подсчитал, что в 1840–1845 годах смертность у хирургов была в три раза, а в 1846 году — в 5 раз больше, чем у акушеров. 31 %. Доля умерших менялась иногда семикратно. Но соотношение между отделениями оставалось. В течение одного года у хирургов из 4010 умерло 459 (11,4 %), у акушеров — из 3754 погибло 105 (2,7 %).

Так в «Весёлой Вене». В Пражской акушерской клинике умерло:

в 1848 г. — 37,36 %;

в 1849 г. — 45,54 %;

в 1850 г. — 52,65 %.

Никакие побоища — Ледовое, Мамаево… — не сравнить по доле погибших с просто рождением ребёнка в процветающей «Златой Праге». «Дом жизни», родильный дом — аналог «фабрики смерти» типа Освенцима.

«Це Европа» — так не только в империи Габсбургов: «…за 60 лет в одной только Пруссии от родильной лихорадки умерло 363 624 роженицы, то есть больше, чем за то же время от оспы и холеры, вместе взятых… Смертность в 10 % считалась вполне нормальной…».

Глава 530

Чисто к слову: здесь нормальная женщина рожает, между тринадцатью и тридцатью пятью годами, каждые два-три года. 7-12 раз. Помимо опасностей органических (узкий таз — могилка через год после свадьбы, слабое сердце, сосуды и пр.), которые убивают, по большей части, при первых же родах, есть опасности с самой женщины не связанные. Вроде дня недели или положения планет — в какую клинику попадёшь. Тут ничего самой не сделать: «рожать да помирать — не погодить».

Десять раз… «смертность в 10 % считалась вполне нормальной»… «А кто в лавке остался?» — больные, бесплодные, калечные, уродливые?

Попандопулы! Это — наше.

Это то, в чём мы оказываемся после «вляпа». Мёртвые женщины в гробах. Стайки осиротевших, наплакавшихся уже до непонимания окружающего, дети. Растерянные мужики в ещё совсем недавно целых, но уже за три дня растрепавшихся, замаранных армяках.

Какие парожопли и вундервафли?! У нас народ — наш народ, наши предки — мрут! Как мухи. На наших глазах.

Похоронная процессия — еженедельный элемент пейзажа каждого русского городка. Хорошо, если в неделю — одна, не мор. Просто… живут здесь так. Заберитесь на колокольню, гляньте окрест. Не ворогов вдалеке выглядывать, не купцов богатых заморских. Под ноги гляньте. На улицы, концы, посады. Здесь — несут, здесь — кладут, тут — отпевают, там — поминают. Во всяк день вы видите рядом, на версту места не более, чью-то смерть. Бессмысленную. Ничем, кроме промысла божьего, не обоснованную.

«Я вас всех любила и никому дурного не делала…».

Впрочем, вы правы: далеко не во всех гробах — женщины. В большинстве дрог — маленькие гробики. Детские. Вам полегчало? Мир стал светлым, безоблачным? Попробуйте представить себе состояние женщины, которая сама только что чуть не умерла, как умирают её сверстницы-подруги. А теперь гробик с её ребёнком опускают в яму.

Почему? — Одни убеждали Земмельвейса, что хирургическое отделение пользовалось дурной славой и роженицы поступали туда, испытывая страх. Другие обвиняли католического священника, ходившего с колокольчиком, который расстраивал роженицам нервы. Говорили об особом контингенте — преимущественно бедные. Заявляли о грубом исследовании рожениц студентами и стыдливости женщин, которые рожают в присутствии мужчин…

Клиники принимали поступающих по очереди, через день, и смертность объясняли причинами телурическими (положением планет). А венские жительницы без всякой астрономии шли на обман, имитируя наступление родовых схваток, чтобы попасть в «правильный» день, в нужную клинику.

Явилась высокопоставленная комиссия, приняла решение. По имеющимся представлениям — абсолютно абсурдное. Комиссия постановила уменьшить вдвое количество практикующих в клинике студентов-иностранцев. Смертность за три месяца снизилась в 7 раз.

Не надо думать, что в Венском университете массово обучались «мигранты из стран Азии и Африки». В ту эпоху в том месте студент-иностранец, преимущественно, итальянец, француз или поляк.

Другой пример: с введением патологической анатомии как обязательной дисциплины смертность от родильной лихорадки выросла в 5 раз.

Деталь пед. процесса: хирурги обучались своему ремеслу на трупах, акушеры — на муляжах.

После смерти друга от сепсиса, догадавшись о причине, Земмельвейс писал:

«Я хочу разбудить совесть тех…» Прежде всего он разбудил свою. Пинок стыда обострил интеллектуальные способности. Он сумел, видя цифры, понять их и сделать практические выводы.

15 мая 1847 года грянул гром. В форме тазика и рукописного объявления на дверях университетской клиники:

Так родилась антисептика. К этому моменту Земмельвейс не успел проработать врачом и года.

До введения «тазика», в апреле 1847 года, из 312 рожениц умерло 57 (18,26 %), в мае, когда метод апробировался, смертность снизилась до 12 %, в следующие 7 месяцев — до 3 %.

2 октября новое несчастье: заболели и умерли 12 женщин, лежавших в одном ряду, начиная с койки № 2. Причину обнаружили мгновенно. Первую койку занимала пациентка с раком матки, чья гноящаяся слизистая мало отличалась от таковой у септических больных. Значит, зараза передаётся и от живых. С этого дня Земмельвейс начал мыть руки после каждого осмотра, и дезинфицировать свои инструменты: за 1848 год скончалось лишь только 1,27 % рожениц — дела пошли лучше, чем у акушеров.

Для сравнения: в 2017 в РФ «материнская смертность» (42 дня) — 7.1 на 100 000, в 1986 г. — 47.7.

У Земмельвейса не было кислорода, переливания крови, антибиотиков, обезболивающих, питоцина, УЗИ… Ничего, кроме совести и хлорной воды. Этого достаточно, чтобы снизить смертность в полтора десятка раз.

А что ж юный корнет-вдовец, потерявший своё счастье в немытых руках маститого профессора?

«Кто влюблен — видит сон…».

Сон кончился, начался кошмар. Лайош Кошут, журналист, революционер, немецко-словацкий левый мадьярский шовинист, провозгласил независимость Венгрии, низложение Габсбургов, республику, себя — президентом-регентом.

200-тысячная «народная» армия мадьяр лихо била 120-тысячную имперскую. Но сопротивляться 100-тысячному корпусу Паскевича даже не пыталась. Венгры разбегалась или сдавалась. Русские избегали кровопролития (мелкие стычки, потери менее восьми сотен) и передавали пленных законным властям.

Австрийцы пленных расстреливали.

За подавление мадьяр Россия получила прозвище «жандарм Европы». А австрийцы? «Европейский палач»? — Их-то за что?! По закону же! Цэ ж Европа!

И «палач», и «жандарм» работают «по закону». Если «без закона» — называются иначе.

Во время Крымской войны, наблюдая за дипломатическими манёврами Австрийской монархии, Николай I скажет:

— В истории есть два идиота, спасших Вену: Ян Собесский и я.

Но вернёмся в Вену, в родильное отделение 1847 г.

Казалось — вот же очевидный результат. Вот живые женщины!

А не важно. Что живые. «Этого не может быть, потому что не может быть никогда!».

29-летний мальчишка из каких-то трущоб какого-то Пешта вздумал учить опытнейших, признанных, убелённых сединами и славами, мастеров благородного ремесла, восходящего к самому Асклепию!

Коллеги смеялись над Земмельвейсом, говоря что он пытается перехитрить «больничную смерть» кусочком хлорной извести.

Тут приключилась революция. Студенты-медики вооружились и вступили в Национальную гвардию. Земмельвейс учил гвардейцев мыть руки. Коллега-начальник написал донос. Акушер стал «политическим». Выслали из Вены.

Так он и в Пеште реорганизовал родильное отделение! Там женщины лежали на простынях, пропитанных кровью и гноем предшественниц. Переменили бельё — смертность снизилась до 0.8 %.

Земмельвейс написал пять писем: четыре — знаменитым врачам и общее — всем акушерам. Угрожал, что обратится к обществу с предупреждением об опасности, которая грозит каждой беременной от докторов, не моющих руки.

Единственное требование — попробовать применить его методику. В ответ — резкое осуждение не только методики, но и его самого.

Надо сказать, что человек был… тяжёлый. Апломб, агрессивность, странности поведения…

Он понимал, что сделал, знал себе цену и не стеснялся в выражениях. Типа: Я — гений, а вы — бестолочи и убийцы.

Восстали все светила врачебного мира Европы. Его возненавидели: он называл убийцами всех, кто не признавал его метода. Он опроверг аксиомы: всегда считалось, что чем больше врач анатомирует, тем он более опытен и тем успешнее его операции на живых людях. По Земмельвейсу врачу вообще запрещалось за день-два до обследования пациенток посещать морг.

Противостояние общему мнению профессионального сообщества привело Земмельвейса в дурдом: заманили обманом. Отвергаемый и осмеиваемый коллегами, он умер от сепсиса после случайного пореза во время операции, произведённой перед помещением в дом для умалишённых в Деблинге.

Открытие Земмельвейса было приговором акушерам всего мира. Оно превращало врачей в убийц «своими рукам». Густав Михаэлис, известный врач из Киля, в 1848 году ввел у себя в клинике стерилизацию рук хлорной водой. Убедился, что смертность действительно упала, не выдержал потрясения, покончил жизнь самоубийством.

Дольше всех сопротивлялась пражская школа врачей, у которых смертность была наибольшей в Европе. Открытие Земмельвейса там признали через 37 лет.

Всё это время роженицы продолжали покорно умирать. Дабы не потревожить ранимую совесть светил из плеяды.

Российских генералов традиционно ругают за пренебрежение к уровню потерь в войсках:

— Ерунда, бабы новых нарожают.

Вот «просвещённая гуманная Европа». В которой не солдат — самих «баб» не жалеют. Не ради выполнения боевой задачи или, там, «боишко, чинишко, орденишко», а просто…

«Не знаю. И знать не хочу-у-у-у!».

Страшно. Старательному, благовоспитанному, благонамеренному… бреясь утром, сказать в зеркало:

— Ты — убийца.

Стыдно.

— Ты — грязнуля.

Неудобно.

— Мыть руки с хлоркой? Они же будут сохнуть! Мои холёные руки станут сухими, обветренными. Как у какого-то извозчика.

В просвещённой и процветающей Европе женщины продолжали умирать.

Россия и тут опоздала: первый государственный роддом был создан по указу Николая II в 1897 году, «…дабы женщины лёгкого поведения не рожали на улицах». Остальные рожали в домах. Неумытых хирургов прямо из морга… как-то не наблюдалась. Всё в рамках 10 % нормы, которая «считалась благополучной».

Коллеги, прогресс требует концентрации населения. Преимущественно мужского. Которое закономерно хочет перейти в состояние женатого. Жёны ваших людей будут рожать. Вам это странно и неожиданно? — Придётся озаботиться. Рост системы быстро исчерпает существующие возможности. «На вас здесь не запасли». Нужно или расширенное воспроизводство традиционных повитух, что вовсе не мгновенно, или качественный скачок.

Или сбрасывайте темп прогрессизма до обычного в РИ, или озаботьтесь родильными домами. Получите вариации Пражской или Венской клиник. Тогда — молитесь. Чтобы и у вас появился свой «Земмеля».

Факеншит уелбантуренный! Очевидное — невероятно?! Перебирая во множестве попадёвые истории, нигде не нахожу примеров заботы о родовспоможении. Проявление сексизма в форме маразма? Торжество системной некомпетентности? Какой может быть прогресс человечества без внимание к рождению человека?! Для кого вы прогрессируете, коллеги?! Для покойников?! — Им ваши труды ненадобны.

«Мёртвые срама не имут». И прогресса — тоже.

Ни призывами, ни угрозами, ни фактами невозможно было сломить позицию европейских врачей.

— Такова женская природа, особенности консистенции телесных жидкостей, слабость конституции, наказание за первородный грех…

— А мужчины?

— Что?! Они же не рожают!

— Да. Но — дохнут.

Госпиталь в Глазго в 1849 г. — из самых «нездоровых» во всем королевстве. Окна выходят на кладбище, где неглубоко похоронены холерные больные. Летальность доходит до 60 %, хирург вполне удовлетворен, если удаётся снизить до 25 %.

Очень хороший показатель. В военных госпиталях смертность после ампутаций 75–90 %.

— А что вы хотите? Миазмы. Место такое.

Место оставалось «таким» до Джозефа Листера.

Он много чего успел понаделать: усовершенствовал технику резекции лучезапястного сустава при туберкулёзе; ввёл антисептический рассасывающий кетгут; провёл работы по анатомии, гистологии и микробиологии; описал мышцы радужной оболочки глаза; открыл bacterium lactis — возбудителя молочнокислого брожения.

Но главное — он был хирургом. Без всякой войны в Глазго шёл поток ранений и переломов. А лечение было опаснее битвы.

В те времена хирург выбирал старый сюртук, к обшлагу которого привязывал кусок обыкновенной верёвки для перевязки артерий. Это облачение использовалось им в течение шести месяцев или года. Для главного хирурга эта одежда служила неограниченное время, пока постепенно не покрывалась грязной коркой, чем очень гордился её носитель.

В 1865 г друг Листера достал (сплетничают — «украл») образец сырой карболовой кислоты, которая применялась для дезинфекции сточных вод.

И то правда: велика ли разница между хирургией и канализацией?

Листер применил карболку в лечении сложных переломов.

Очистив пораженный участок и удалив свернувшуюся кровь, покрыл рану куском ваты, пропитанной неразведенной карболовой кислотой, поверх которой уложил пропитанный карболкой кусок полотна. На этот «пирог», чтобы препятствовать растворению дезинфицирующих средств, наложил свинцовую пластинку. Повязка укреплена лейкопластырем и обёрнута всасывающим материалом. Карболка вместе с кровью образовывают корку — заживление происходит под струпом.

Позже Листер модернизировал повязку: замазка из мела и растворённой в льняном масле карболовой кислоты действовала подобно припарке, не раздражая ни кожу, ни рану.

Листер привёл (март-июль 1865 г. журнал «Lancet») одиннадцать случаев применения антисептической повязки. Один — летальный, один — больной лишился конечности. Остальные — успешны.

Преобразились палаты Глазговского госпиталя. Раньше там свирепствовали «госпитальные болезни», но со времени введения антисептического метода в течение девяти месяцев не было ни одного случая госпитальной гангрены, пиэмии или рожи.

Дезинфекция карболкой сделала возможными операции, о которых ранее не мечтали: на брюшной и грудной полостях, черепе, почках, печени, селезёнке, мозге…

Коллеги, вас аппендикс беспокоит? — Заворачивайтесь в простыню и бегом на кладбище: аппендицит до Листера смертелен в любой стадии.

Дотянуть в 12 веке до уровня «земских сельских лечебниц» — мечта. Моя и Мараны.

Листера тоже пытались «запинать». Проведённый среди хирургов в 1869 году опрос показал, что большинство считали его работы «бессмыслицей», «ерундой».

Не получилось. Потому что между мадьяром и англичанином затесался француз.

Бонапартист, националист, консерватор, ярый католик. Винодел-кожемяка, вообще — не врач.

«У меня вызывают ностальгию два запаха, сопровождавшие детство: дубильных веществ и виноградного сусла» — Луи Пастер.

Его отец, наполеоновский сержант, кавалер «Почётного легиона», владелец кожевенной мастерской, увещевал сына: «хорошо питаться, тепло одеваться, пить хорошее вино, не выходить на улицу ночью и не учиться слишком усердно».

Сынок не послушался и написал две книги: «Исследование о вине» (1866) и «Исследование о пиве» (1876).

Предвижу восторг:

— Этот Луй… Наш человек! И темы у него очень интересные!

С вином понятно — страна такая, Франция. Насчёт пива — крайний национализм, желание полностью избавить родину от импорта немецкого продукта.

Пастер никогда в жизни не пил пива и плохо разбирался в винах. Чтобы исследовать эти субстанции — пить их необязательно.

Болезни вина (не «от вина», а его самого) — это так увлекательно! И прибыльно: мадам Бусико передала на исследование 100 000 франков. Столько позднее пожертвовал только Александр III на вакцину против бешенства после излечения Пастером ста двадцати смоленских крестьян.

Болезни от микробов? — Что за ересь!

В середине XIX в. медики предполагали, в качестве причин болезней, сочетание внешних (нездоровая среда) и внутренних факторов (дисбаланс жизненных процессов организма), влияние наследственности и — особенно — «миазмы» (сточных вод, отходов боен или болотных испарений).

«Воздух свободы», «ветер перемен» или «здесь Русью пахнет!» — тоже про это. Про химический состав воздуха.

Член Академии 80-летний Жюль Герен отказался верить, пытался оскорбить Пастера действием, вызвал на дуэль. Президент Академии с величайшим трудом отговорил стороны от резких действий.

Для доказательства потребовалось сделать «колбу с лебединой шеей» и угробить идею «самозарождения жизни». Возвеличив тем самым Творца: его акт уникален и неповторим.

А иначе как? Если микробы сами зарождаются из воздуха, то их, вместе с качеством вина, неуконтролируешь.

Растворы Пастера, хранившиеся в Политехнической школе, сохраняли прозрачность более 80 лет. Листер годами возил с собой четыре бутылки с мочой, сберегая их на руках при переездах. Показывал коллегам:

— Вот три с длинными «пастеровскими» горлышками. Субстанция — чистая. А вот четвёртая с коротким широким… Сами видите. Вывод? — Микробы вокруг нас.

Пастер много чего успел в жизни. Одна вакцина от бешенства чего стоит. А ещё были лево-правые кристаллы, методы выгонки свекловичного спирта, болезни шелковичных червей…

Но главное — вино. Страна такая, Франция.

Цепочка: вино-брожение-гниение-микробы-болезни.

Не являясь врачом, Пастер вполне понимал значение своего открытия для медицины:

В России…?

Пирогов: «Если я оглянусь на кладбище, где схоронены зараженные в госпиталях, то не знаю, чему больше удивляться: стоицизму ли хирургов, занимающихся еще изобретением новых операций, или доверию, которым продолжают еще пользоваться госпитали у правительств и общества».

Николай Амосов, призванный летом 1941, проводит ревизию выученного им. Вывод:

Первое, что ему дают в руки на фронте — «Единая доктрина военно-полевой хирургии».

Клятые коммуняки! Никакой творческой инициативы! — Но до разумного врача быстро доходит: в большую войну хирургией занимаются, в основном, не хирурги, знаний у них нет, от инициативы — одни потери.

Оказалось, что и разумные положения есть. Но главное — опыт. Кровавый опыт военной медицины. Красноармейской — в вермахте был другой подход.

Тема сепсиса «вошла в сокровищницу».

«Отцы и дети»:

Как красиво… Элегично, задушевно и щемяще-успокоительно.

Тургенев «убил» Базарова сепсисом. За три года до публикаций Листера, за четыре до Пастеровского «Исследование о вине», спустя пятнадцать лет после открытия Земмельвейса.

«Цветы… говорят вечном примирении и о жизни бесконечной…»

«Каждый слышит как он дышит». И от цветов тоже. Мне они говорят о вечном НЕпримирении с возбудителями гангрены или родильной горячки.

«Неужели любовь, святая, преданная любовь не всесильна?» — нет. Против грязи, невежества, идиотизма… против микробов нужны знания. Хлорка или карболка — минимум. Любовь, «святая, преданная» — не дезинфектант, стерильности — не обеспечивает.

Есть в человеческом представлении о мире странность. Мы уверены, что лекарь — человек, который вылечивает.

Вот я заболел. Плохо мне. Пришёл мудрец-умелец. Скормил таблетку, возложил руки, ножиком потыкал… И вот я снова — молодой, весёлый, здоровый. Как прежде.

Болезнь-лечение-выздоровление. Лекарь — вылечит. «Это ж все знают».

Это — неправда.

Любой честный врач скажет: вылечиться — невозможно. Кнопки «Reset» у организма нет. Можно купировать проявления. Можно, не всегда, довести реконвалесценцию до приемлемого уровня. Но «память тела» остаётся. И слава богу! Иначе у нас не было бы приобретённых иммунитетов.

В 21 в. все знают, что лучше вести «здоровый образ жизни» и не болеть, нежели болеть и лечиться.

Не здесь. Здесь «все знают», что для здоровья нужно поститься, молиться и прикладываться. К мощам, иконам и святыням, если кто не понял.

При всей разнице этих двух подходов, есть общее. Заболел? — Вылечишься. Выпей аспирину, или святой воды.

Стереотип: «лекарь — вылечит» — смерть аборигенам. Потому что обеспечить достаточное количество лекарей, их профессионализм и оснащённость, вы не можете. А о существовании «не-лечащих лекарей» — знаете, но старательно не вспоминаете. Вы и живы-то трудами их, но…

Профилактика (для народа) — важнее лечения (индивидуев). Гигиенисты, сан. врачи, эпидемиологи… много существеннее (в попадизме) всей онкологии с кардиологией. «Много»… по смертности — на три порядка, примерно.

Любые успехи в изготовлении булатных клинков ничтожны, по количеству сохранённых жизней, в сравнении с производством карболки.

Глава 531

— Марана, выдашь лекарям, кто в Усть-Малому пойдёт, два ведра креозота.

Вёдра здесь большие, двенадцатилитровые. Разводят его, в зависимости от назначения, в 20, 40 и 80 раз. Вроде бы, для начала хватит?

— Само собой. Только сама с чем останусь?

Мара совмещает в одном лице Листера и Земмельвейса. В смысле: хирургию и акушерство. Понятно, что не сама всё делает. Повторять клинику Клейна в Вене не хочу да и просто физически «в одну харю» невозможно.

Чисто для понимания.

Эрзя до «восстания картов» имели примерно шестьдесят-семьдесят тысяч душ. Половина народа в этом году попала под каток религиозной войны, переустройства, «атомизации». Пять тысяч «хозяек» родят за год две тысячи младенцев. Из-за того, что такая масса народа сдвинута с места, прежние племенные сервисы, включая повитух, развалились. Это — помимо их качества.

Полон «принимают» в нескольких фильтрационных лагерях: в устье Теши, в Усть-Ветлуге, у Городца Радилова. Строим ещё. Все комплексные: не только казарма-едальня-баня-парикмахерская, но и роддом, больничка, школа, мастерские. Центральный «накопитель» — здесь, во Всеволжске. Принимает излишки при переполнении «периферийных фильтров» и что-нибудь «особо вкусное».

«Особо» для меня — молодёжь, подростки, дети. Из кого можно эффективно сделать «стрелочников».

Бывают иногда какие-то мастера-«хитрецы». Их все меньше. Не числом, а «хитростью». Если было по одному особо в чём-то знающему мастеру на десяток кудо, то, при таком потоке, через наши руки проходит сотня таких «хитрецов». «Хитрости» становятся известными от первых двух-трёх. «Хитрые» приёмы записываются, проверяются, оттачиваются. Кое-что, всё реже, оказывается полезно встроить кусочками тех. процессов. Последующие носители уже неинтересны. А придумывать что-то новенькое… им не свойственно.

«Фильтры» обеспечены мед. персоналом. Мара успела выучить достаточно людей, вдолбить в них манеру мыть руки и делать повязки с креозотом. Этот дезинфектант мы производим последний год примерно по литру с тонны дерева. Пока хватало, но запас стремительно убывает по потребностям полона. А теперь ещё и тиф…

Отвечать Маране в духе:

— Креозота нет, но вы держитесь, — глупость. Моя цель в том и состоит, чтобы лекари не «держались», а делали дело.

— Терентий, соберёшь на следующий понедельник команду по теме. Первое: изменить технологию и удвоить выход креозота.

Тут понятно: температурные диапазоны при отделении фракций перекрываются. Для нас, после угля и скипидара, приоритетными были веретённое масло и креолин. Креозота из дерева можно вытянуть 0.22 %. В лабораторной реторте. В пром. установке… Литров 15–18 в день, пожалуй, можно получать, уточнив режимы.

«Ура!»? — Отнюдь: восторгу мешает моё решение над Окским ледоходом, выбор экстенсивного пути…

— Второе. Сведи вместе строителей и древогонов. Производство будем умножать. В Усть-Унже или в Костроме. Место выбрать так, чтобы плоты было удобно брать и с Волги, и с притока.

Простое тиражирование производств? — Недостаточно.

— Третье. Чуть сменим режим и сырьё. Под обработку смолы. Насчёт сбора живицы… что-то я сомневаюсь. А вот осмол — брать. Кстати, как у нас с корнедёрами?

— Один утопили, другой сломали, третий в научении на Кудыкиной горе. Четвёртый у бригады на Ветлуге. Работает.

— Сломанный — починить, утопленный — достать. Сколько у тебя в лесу комплексных бригад работает? У кузнецов закажи ещё четыре.

— Может, лучше Потане?

— У Потани быстро не получится. Если у него охотники сыщутся — ещё сделаем.

«Осмол» (смольё) — пни, остаются на делянке после вырубки леса.

Дрова среднего качества дают смолы на 18–27 % меньше, чем пневый осмол, а газообразных продуктов на 25–30 % менее.

Наиболее ценны для возгонки выкорчеванные старые пни. Лучшим смольём считают пни от старого перестойного высокого леса, вылежавшие 5-15 лет.

Разного валежника, бурелома, пней в Волжских лесах видимо-невидимо. Как появляется поселение — лес вокруг становится чище. Строевой лес — в стройку, сушняк — в печки поселенцев, пни, корни — в смолокурни.

Я уже рассказывал как создаются мои поселения — «протогорода» на сотню хозяйств. Эти сёла, заменяя собой и русские деревеньки на два-три двора, и кудо лесовиков на тридцать-сорок душ, обеспечивают и производительность труда выше, и качество жизни лучше. Церковь, лавка, больничка, школа, телеграф, белые избы, богатые подворья, вычищенные луга, кустарные промыслы…

Получилась неплохая типовая община. С достаточным уровнем самообеспечения и саморазвития. Поселенцам есть куда расти, к чему стремиться. Проблема в том, что начали мы в Заволжье. По сути — тайга. Крестьянам нужна пашня, нужно сводить лес. Из самых тяжёлых операций — корчёвка. Если стоячий лес можно посечь, чтобы он засох, или просто спалить, хотя у меня это запрещено, то пни всегда нужно вытаскивать. Даже с лесной гари.

Делают это на «Святой Руси»… сурово. Подкапывают. Руками, палкой или деревянной лопатой. Железных лопат на «Святой Руси»… совочек для уголёчков. Я про это уже…

Вставляют рычаг-слегу, давят. Приподнявшиеся корни обрубают топором. Снова давят на рычаг, пытаясь сковырнуть в сторону, снова подкапываются, обрубают… Потненько-мокренько. Тяжело и медленно.

Пришлось придумать… вы не поверите — корнедёр. Не зубоврачебный, конечно. Нормальный американский корнедёр Беннета-Дэвиса.

Эта штука не сворачивает корень в сторону, а выдёргивает вверх. Довольно прост: тренога, в которой подвешена шестерёнка с цепью. На цепи — подвесной блок, на блоке — крюк, которым пень цепляют. Шестерёнку крутят рычагом. 4 кг, приложенные к концу рычага дают тонну подъёмной силы. Вытягивает пень за 2–3 минуты. С прилаживанием, перевозкой и прочим — 10–15 минут на любой пень. Кроме уж самых тяжелых, которые при обычных средствах потребовали бы два-три дня работы бригады в 6–8 человек.

Почему местные так не делают? — А почему и в начале 20 в. так не делали? — А зачем?

Зачем шестерёнка, когда «приедут с лопатами и с вилами» и выдернут? За совершенно смешные деньги! Правда, толпой и долго.

В 12 в. есть ещё причина: цена железа. У меня железо своё, сделали несколько таких конструкций. Команда из трёх мужичков с лошадью раскорчёвывает десятину леса за два дня. Красота!

Селение заселяется изначально на треть и получает поля под пахоту по минимуму. Дальше — сами. Я про это уже…

Естественно, строители от лишней работы… увиливают. Под пашни, по мере возможности, отводят старые гари, сухие болотца, пустоши, лужки-полянки. Сводят лесу ровно столько, сколько им нужно для стройки и обогрева, да и тот норовят не раскорчёвывать.

Соображалка у наших людей работает: сыскиваются серьёзные хозяева, которые хотят такой корнедёр себе. Смысл понятен: наделы-то нарезаны, а корчевать их — умаешься. И тут такая приспособа! Соседи придут, просить будут. Так и начинаются товарно-денежные.

Несколько корнедёров забрал Потаня в свой «Поместный приказ». Раздаёт новосёлам в селениях. Желающим, в кредит, кто «экономически позитивно» проявился. В смысле: долги в срок отдаёт.

Одновременно прорезаются и другие «крепкие» хозяева. Тоже от пней.

В некоторых селениях ставим смолокурни. Высокой технологии и, соответственно, всего спектра продукта, они не дают. Но уголь и смолу получают приемлемого качества. Эти работают иначе: не по заказу соседей, а на казну — товар пристойного качества мы покупаем без ограничений.

— У поселенцев корнедёры отбирать не будем. Закажи у кузнецов новых. Обеспечь бригады, которые в лесу работают, этой машиной, проверь, что они всё возможное выдёргивают да лежалое смольё из леса выносят… Смолокурни, в тех поселениях, где есть годный выход к Волге, к притокам — более не строить. Пни валить на плоты и гнать вниз.

Очередной компромисс: хочется, чтобы поселение было максимально готово к приходу новосёлов. С другой стороны, это невозможно и не нужно. Община должна расти. В режиме не чрезмерном, но близком к экстремальному. Сейчас нагрузка на «комплексные бригады» увеличится: выдернуть стоячие пни, собрать лежачие, сплавить. Для минимизации трудозатрат — даю инструмент. Точка компромисса между строителями и новосёлами чуть сдвинулась.

Поднять объём «жижки» за счёт пней на 20–25 %… по скипидару, креозоту, маслу… очень неплохо.

Терентий ушёл готовить предложения.

Одно дело: стабилизация технологий нового завода. Тот «зверинец», который у меня во Всеволжске сложился — воспроизводить не надо. Разросшийся «букет» тех. процессов упростить, отточить, воспроизвести. По сути, мы делаем следующий шаг — переходим от построения завода к его тиражированию. Будет Костромской деревоперегонный. Потом — Усть-Ветлужский, Шекснянский, Вятский, Сухонский…

«Вторая производная»: не производство скипидара, а производство заводов по производству скипидара. Отсюда завод уберём. Оставим только экспериментальные установки.

Вроде бы, всё хорошо. Но…

«Грозное что-то куётся во тьме…».

«Выбор экстенсивного пути…».

«Василь Ваныч, а в масштабах всей республики, могёшь?»…

В смысле: в масштабах «Святой Руси»…

Продукты пиролиза древесины «Святой Руси» не нужны. Высокая технология, глубокая переработка… Туземцам — нафиг.

Натуральное хозяйство: всё нужное делаем сами. Остальное — не нужно.

— Скипидар? Для освещения? А зачем? В смысле: светить. Темно — ночью, ночью нужно спать.

Какая-то часть населения — двадцатая? сотая? — купит раз в год бутылёк эссенции. Чисто вкусовые пупырышки побаловать. Уксус у них есть свой, похожий продукт возьмут для сравнения. А вот канифоль, к примеру…

— А чё эт такое? Не, не надь, жили без этого и дальше проживём.

Когда-то в Пердуновке колёсную мазь пришлось впихивать административным ресурсом…

Спрос придётся создавать. Медленно. Долго.

Так — со всеми продуктами.

Кроме дезинфектантов.

Аборигенам дезинфекция с антисептикой — троекратно пофиг.

Делать — не умеют, нужность — не понимают. Мор — гнев господен, происки «невидимых конных бесов», про микробов — не в курсе, главная защита от сепсиса — «святая, преданная любовь» да истовая молитва.

Дезинфекция не рыночный товар — навязанная услуга. Жестоко навязанная. «Нравится, не нравится — жри, сволочь!». Под страхом казни. Головы будут держаться только на чистых шеях. На грязных — голов не будет.

«Каловая комбинаторика» — я про это уже…

Рассказываем, обосновываем.

У меня всегда как новосёлу клизму, к примеру, ставят — прежде объясняют. Про пользу, про необходимость.

— Сща сюды водичкой ка-ак плюхну — всего промоет. Наскрозь. Аж в мозгах просветление явится.

Многие тут же, не отходя, так сказать, от источника и не удаляясь от родника, молиться начинают. Просветляются, исповедуются и раскаиваются. И, очистившись душой и телом, вступают в жизнь новую, Всеволжскую.

Мне неинтересно их мнение, их желание покупать, применять… Мне надо, чтобы они были здоровенькими. Прогрессизм в скудельнице, типа упомянутой новогородской — не привлекает. Дезинфектант не народный, а государственный, казённый товар. Человеку оно не надо, человек надеется на милость божью. В крайнем случае — что вылечат.

Явится, невесть откуда, страстотерпец-чудотворец. Трахнет-тибедохнет, махнёт кадилом золотым, стукнет лбом в сыру землю, скажет молитву тайную, наплюёт в очи ясные… И всё. Жив, здоров и весел. Болей-немочей — как не бывало.

У меня таких надежд нет. Поэтому расчёт потребности — не по ёмкости рынка. Она — ноль. Расчёт по головам, желудкам, задницам… подлежащим сан. обработке.

Даже если буду ежегодно строить по деревоперегонному заводу, то и через десять лет не смогу произвести достаточно медицинского креозота. «Достаточно» — для восьми миллионов жителей этой страны.

Хреново. Имеем факеншит уелбантуренный в форме «проклятия размерности». Нужен «переход количества в качество». Отсутствующего количества в неизвестно какое качество. В смысле: скачок с выподвывертом.

Ваня! Ну шо ж ты такой невдалый? Шо ж ты вечно себе заботы ищешь? На лысую-то головушку… Вот выбрал бы «интенсивный путь развития»… Ну шо цэ такэ — «стыд»? Ну, слово. Да мало ли слов?! А давай — его же, но наоборот! «Дытс-дытс-дытс»… Весёленькая музычка получается! Плеер в ухи вкрутил и почапал. Сам себе, приплясывая, притопывая и подёргиваясь. Ритмически.

Куда как пристойнее, приятнее и благообразнее. Построил себе башню из костей слона, забился туда и хоть по третий этаж тем креозотом залейся!

А с этой, извините за выражение, «Святой Русью» недезинфицированной… Ещё, поди, и заразу какую подхватишь…

Надо чего-то придумать.

Думай, голова, ду-у-умай, шапку куплю…

А чего думать?! — Вот же оно! Земмельвейс! Итить его, дезинфицировать! Стыдливый псих-акушер использовал хлорную воду. А где он её брал? — Ну, он-то брал, наверное, в университетской аптеке. А мне… мне придётся сначала получить хлор. Из чего?

Хлор открыл швед Шееле в 1774. Брал минерал пиролюзит и грел с соляной кислотой. У меня минерал есть, но мало. Идёт в металл. Кислоты нет вовсе.

Хорошо быть шведом — и всё-то у них есть. А мне как?

«Нам электричество пахать и сеять будет»…

Это — мысль… «Пахать и сеять» — не надо, а вот «нам — электричество»…

Какая-то из трёх электрохимических технологий на основе раствора поваренной соли? Соль есть. Растворяем? Нет, лучше прямо из рассола. В Балахне качают рапу из соленосного пласта — там и поставим производство. Чтобы получить тонну хлора, нужно примерно 1,7…1,8 т соли. Выпаривать, тащить, разбавлять… А так — прямо по месту.

Рассол заливаем в баки. Высотой с трёхэтажный дом. Даём отстояться. И — в электролиз. В диафрагменный электролизёр.

Капаем. В анодное пространство. Где рассол протекает через насаженную на стальную катодную сетку асбестовую диафрагму.

Сталь есть, насасывание диафрагмы — прокачиванием пульпы из асбестовых волокон.

Асбест у меня есть, хоть и немного. О Баженовском месторождении можно мечтать, но часть месторождений хризотил-асбеста связана с доломитизированными известняками. Доломиты с асбестом имеем в двух местах на Окско-Волжской возвышенности. Асбест — поперечно-волокнистый с волокнами до 50 мм; содержание в телах асбестоносных апокарбонатных серпентинитов 30 %. Низкая прочность, малое содержание железа. Для электротехники — хорошо.

Катод полностью погружен под слой анолита (электролита из анодного пространства). Выделяющийся на катодной сетке водород отводим газоотводными трубками. Чтобы не проникал через диафрагму в анодное пространство — сносим противотоком.

Противоток — особенность диафрагменного электролизёра. Благодаря потоку, направленному из анодного пространства в катодное через пористую диафрагму, возможно раздельное получение щелоков и хлора. Противоток противодействует миграции OH- ионов в анодное пространство. Если противоток слабый, то у анода образовывается гипохлорит-ион (ClO-), который окисляется на аноде до хлорат-иона ClO3-. Хлорат-ион снижает выход продукта. Вредит и выделение кислорода: разрушает анод и приводит к попаданию в хлор примесей фосгена.

Коллеги! Не надо так возбуждаться при этом сладком слове — «фосген». Мы тут дезинфектантами занимаемся — не ОВ.

Анод — угольный электрод. Как мы девяностошестипроцентный… нет, коллеги, не спирт — уголь, я уже…

Раствор едкой щёлочи декантируем и используем. Или упариваем до твёрдого продукта, с последующим плавлением, чешуированием или грануляцией.

Убыль анолита восполняем свежим рассолом.

Мне нравится это словосочетание: «свежий рассол»! Для любого русского — уже достаточный аргумент, чтобы построить электролизёр! «Рассол — напиток завтрашнего дня!». А здесь «завтра» наступает непрерывно!

Полученный хлор сушим серной кислотой, которая уже есть, компримируем и используем.

Чистенько, простенько, красиво. А как у предков?

Способ с твёрдым катодом и диафрагмой (система «Грисгейм-Электрон») применён на заводе Южнорусского общества для выделки соды в Славянске (1895–1896 гг.). 120 электролизеров, производили 3280 т каустической соды и 2730 т хлора (или 8200 т хлорной извести) в год. Во время ПМВ число электролизеров увеличено до 210.

Над Донцом в Рубежном построен (1916 г.) завод «Русскокраска» с 200 электролизёрами той же системы. Производил 5300 т едкого натра и 12 тыс. т хлорной извести.

С Рубежанской «Русской краской» я дело имел. Крепко наши предки строили. Вот только сливы как были выведены в ливневую канализацию и прямиком в реку, так и остались.

В разгар «Перестройки» немцы просили отдать им Северский Донец для чистки. Бесплатно, исключительно за найденное. Романтические персоны видели в этом надежду найти в «Русской реке» арабских путешественников тысячелетней давности сокровища с драккаров викингов. А человек более компетентный, выслушав этот бред в моём восторженном изложении, устало спросил:

— Ты их конусы выносов видел? Отложения обогащённого концентрата почти за век. Всё, что в технологии вековой давности считали вредными примесями. Таблицу Менделеева давно читал?

Величину потока, концентрацию рассола и ток подберём экспериментально. Можно добиться выхода 1–2 грамма хлора в минуту на 500 Вт мощности (2/3 лошадиной силы). Другая оценка: 1 т. хлора — 3000 кВт-ч.

Заводы конца 19 в. работали с генераторами в 1000 л.с. Самый первый (в Грисгейме) — 200 л.с. Реально?

Про ТБ — вбивать сурово. Хлор ядовит, в первую мировую применялся в «голом виде» в качестве ОВ. Вентиляция и дыхательные маски, смоченные водой.

Концентрация 0,1 мг/л опасна для жизни: дыхание учащается, становится судорожным, все более редким, через 5-25 минут происходит остановка дыхания.

Боевого применения…? — Да что ж вы так торопитесь?! Я ж про дезинфекцию! Про «мирный атом» слышали? — Теперь будет мирный хлор.

Под действием газа смоченные водой ткани из растительных волокон приобретают замечательную белизну. Клод Луи Бертолле открыл в 1785 фабрику по отбелке холста хлором. Там ещё молодой Гей-Люссак подрабатывал.

Вот мои бабы обрадуются! Отбеливание в «Святой Руси» — дурдом. С кислым молоком. Именно этот продукт часто используют, но результат… народ наш выглядит преимущественно грязно-серо-выцвевшим.

Хлор, соединяясь с водой, образует хлорноватистую кислоту ClHO, а та, распадаясь, выделяет отбеливающий атомарный кислород.

Есть варианты: хлор можно не только через воду пропускать.

В 1789 Бертолле пускал хлор в раствор поташа. Назвал жавелевой водой.

Коллеги! Не топочите ногами как мусульманки в новых украшениях! Я слышал про бертолетову соль! И про её производные. И как большой «бум» бывает. А «бабах» — ещё больше. И вообще: перхлорат аммония — компонент твёрдых ракетных топлив. Куда мне это?! На Луну летать? Других-то видимых целей нет.

Спокойнее. Мы занимаемся изысканиями в части дезинфектантов. В крайнем случае — отбеливателей.

Чтобы что-нибудь подвызпыздорвать — его ещё найти надо. А прачки — вот они.

Общество «стрелочников» обладает высоким уровнем «коммунизменности». В смысле: много общего. В смысле: моего. Казармы, приюты, общаги… Приходят ко мне «голыми». «Всё с себя — долой». «Ни нитки, ни волосины». Снятое — надо привести в кондицию и пустить в оборот для следующей волны.

Дальше люди уже не в своём, а в «коммунизменном». В смысле: в казённом. Массу народа надо обстирывать не по-домашнему — «жёнка вальком на речке выбьет», а индустриально. Для чего у меня уже сформирован ряд инструментов: горячая вода, стиральные машины, вошебойки, мыла…

«Корыт расколотых» — не держим. Да и рыбки золотой… Не дошёл я ещё до «Синего моря», не забрасывал туда старый невод…

Теперь добавляется важный элемент — отбеливатель. Ручками тереть меньше. И ручки целее, и в портомойнях потребность сократится.

В 1788 Смитсон Теннант запатентовал получение сухого «отбеливающего порошка» путём абсорбции хлора гашёной известью. В 1799 в Глазго началось производство белильной (хлорной) извести; за первый год — 52 тонны. В начале 19 в. тонна хлорки стоила 1300 золотых рублей; через сто лет цена снизилась в 30 раз.

Такая сумма рублями в империалах… 11.6 г. чистого золота в каждом… пересчитать в серебро по курсу… 18 кг? «Русская краска» давала 12 000 т. Перемножаем…

Ё!!! Причём — моё! Каждый год!

Ваня! Закатай губу! «Съест-то он съест, да кто ж ему даст?».

И вообще: ты ж не денег срубить по-быстрому собрался! Ты ж… эта… навроде… как бы… нам бы… подобустроить бы Россию. Благое дело! Человеколюбивое! Патриотическое! Завалить всё нафиг хлоркой!

От горизонта до горизонта! Отбелённое и обеззараженное!

Мда… но если эти 18 кг. серебра пересчитать в кунские гривны… «В попугаях меня больше». Тридцать тонн отбеливателя — годовой доход любого из самых доходных русских князей… «Русская краска» давала 12 тыс. т… как четыре сотни русских княжеств… это ж… бюджетно — сорок штук святых русей! На одном отбеливателе! С одного допотопного завода!

Ванька! Хрен лысый! Выключи калькулятор! Залепи счётчик! «Дурень думкой богатеет»! Никто тебе таких денег не заплатит! Не та эпоха, не та формация! Не та страна, не тот народ! Мало того, что у здешних ничего нет, так и просто даром дать им хоть что — дашь ума. Пока до них просто посмотреть доберёшься — три раза руки-ноги поломаешь и в болоте утопнешь!

Мда… А жаль. Хлорка, как я посмотрю, много круче печатного Корана.

Такая знаете, жёлтенькая «мечта идиота» вырисовывается. Лежишь себя на диване… у кальяна… с кораном… в гареме… под балдахином… среди гурий. И ручкой так это… вольготно-эпикурно… гонишь себе одну ядовитую бяку сквозь другую, жёлтый хлор сквозь белую пушонку… А жёлто-беленькое злато-серебро — просто льётся и капает. В карман. Или куда подставишь…

Э-эх…

Хлорная известь содержит 28–36 % активного хлора. При хранении теряет до 10 % в год. Насчёт хранения придётся серьёзно озаботиться. С тарой здесь вообще плохо, а уж требуемого качества…

Но главное: дезинфектант. Производим пудами и заваливаем ею всё сортиры. Ура! Микробы сдохли!

Заразные болезни (тиф, холера…) распространяются с питьевой водой. Хлорирование — способ обеззараживания. Безопасность контролируют по косвенному признаку: числу неопасных, но хорошо различимых в микроскоп микроорганизмов — кишечных палочек. Если после хлорирования в 1 мл. остаётся не более 3 палочек, то считают, что болезнетворные бактерии полностью уничтожены. На 1 куб.м. требуется 1,5–2 г хлора.

«Кишечная палочка» — не «брюшнотифозная». Хотя ростом схожи. Вреда от неё нет, кроме одного штамма. Который даёт мощную диарею. Вплоть до смертельного исхода у маленьких детей.

«… кроме одного штамма…». О-ох… Просто переместив группу аборигенов с одной речки на другую, из одного болота в соседнее, с отличающейся микрофлорой…

Хлорируют и сточные воды, чтобы патогены не попали в реки.

Давно пора. Городской слив Всеволжска растёт стремительно. Куда быстрее численности населения. Системы «био-очистки», которые мы тут лепим — «мерцающие»: хороши летом, зимой всё тормозится. Ввести ещё одну стадию в процесс и поберечь Волгу.

Нормальный водопровод у меня только во Всеволжске. Теперь будем строить водокачки и в других местах. Но главное будет позже, когда «экстенсивный путь развития» начнёт «жечь мне пятки»: на «Святой Руси» много «горных» городов — на высоких речных обрывах. Далеко не везде в них есть неглубоко лежащие качественные водоносные пласты.

Народ сачкует. За счёт собственного здоровья.

Забавно: ни один человек в разуме стаю голодных волков к себе на двор по своей воле не пустит. А стаю голодных бактерий к себе в желудок — как так и надо. Их же не видно? — Значит их и нету.

Ленятся копать глубокие колодцы, тянут воду с реки или с близлежащих озерков. В Переяславле-Рязанском в ведре с водой можно и головастиков поймать. А что пили, пьют и будут пить во Ржеве — я уже…

Нормальному хозяйству, с детьми, скотиной требуется в день 10–20 вёдер воды. Притащить с реки — занятие на несколько часов. Зимой — весь световой день. Водокачка даст облегчение, хлорирование — эпидемическую безопасность.

Водород и хлор собираем раздельно по керамическим трубам. Свежеприготовленный хлор особенно агрессивен. Охлаждаем холодной водой в высокой башне с внутренней облицовкой керамическими плитками. Наполнитель: керамическая насадка (кольца Рашига). Сушим концентрированной серной кислотой.

Блин! Надо больше «золота дураков»! «Компанейщики» на Дорке при Петре I прилежно «размножали» купорос по 1300 пудов ежегодно. Я про это — уже… Надо догонять.

Подсушенный хлор не разрушает, например, сталь. Транспортируют в жидком состоянии в цистернах или баллонах под давлением 10 атм.

Мда… Вряд ли. Лучше хлорную известь делать прямо на месте. Тогда и сушить не надо?

Вентили под такое давление у меня уже делают. Баллоны — смогут. Но первая же авария будет сравнима с газовой атакой у Ипра.

Россия принялась догонять.

2 июня 1915 года — распоряжение о начале работ над созданием химических боеприпасов и снабжении ими войск. 3 августа — приказ об образовании при Главном артиллерийском управлении (ГАУ) специальной комиссии по заготовлению удушающих средств. Август 1915 г. — первый промышленный хлор, октябрь — фосген. Февраль 1916 года в Томском университете — синильная кислота. К осени 1916 г. потребности в химических 76-мм снарядах удовлетворялись полностью: армия получала ежемесячно 5 парков (15000 снарядов), 1 парк ядовитый и 4 удушающих. В начале 1917 г. — готовились к применению 107-мм пушечные и 152-мм гаубичные хим. снаряды. Весной 1917 г. в войска поступают хим. боеприпасы для миномётов и ручные хим. гранаты.

Широкое применение — лето 1916 г., Брусиловский прорыв. 76-мм снаряды с ОВ удушающего (хлорпикрин) и ядовитого (фосген) действия показали высокую эффективность при подавлении батарей противника.

Аналогичный тактический приём — обстрел ОВ арт. позиций противника — используют марсианские треножники у Уэллса в «Войне миров».

Сходно применение германской армией летом 1917 г. Очевидцы оставили описания русских батарей, заваленных трупами задохнувшихся коней и людей. Обстрел снарядами с ОВ позволил германской армии переправится через Западную Двину и занять Ригу. Угроза сдачи Петрограда по примеру Риги встревожила В.И.Ленина и заставила форсировать вооружённое восстание.

Так что, коллеги, применение отбеливателей требует осторожности. Как в химико-биологическом, так и в социально-политическом плане.

Глава 532

Производство хлора электричеством — одновременно производство едкого натра и водорода.

О! Я ж грустил, что у меня в одном из вариантов деревоперегонки не было едкого натра? — Теперь будет.

В истории едкий натр и хлор являлись попеременно побочными продуктами производства друг друга. Были периоды, когда хлор просто выпускали в воздух. Жители окрестностей жаловались. От этого в 18 в. появился первый закон об охране воздуха.

Мне оба продукта — к месту. Прежде всего как дезинфектанты.

Едкий натр проникает на глубину до 10 см и дезинфицирует покрытия помещений. 20-процентный раствор уничтожает споры сибирской язвы, 10-процентный — туберкулезную палочку, для стафилококков достаточно шести минут.

Универсальное дезинфицирующее средство в горячем (70®С) 3 % растворе при вирусных и бактериальных эпидемиях.

Другая тема: твёрдое мыло. На нашем древесном поташе делаем жидкие мыла. А вот итальянцы, живя у моря, жгли водоросли. В которых много морской соли. У нас моря нет, а соль есть. Что ж не воспользоваться? Туалетное мыло: NaOH, вода, растительные и эфирные масла.

Запустим производство мыла брусочками. Возить и продавать куда удобнее, чем горшочками. Оборот подскакивает, прибыль взлетает…

Что-то я размечтался.

Соль — есть. От Переяславля-Залесского до Печоры сплошная соленосная провинция, где найдёшь, там и рассол. Известь мы копаем, обжигаем, гасим… Чего-то в этом супе не хватает…

А! Факеншит! Электричество!

Электричество? — Их есть у меня! Аж три!

Когда пошла работа с пиритом — получили серную кислоту. Свинец есть, дополнительно закупаем в Саксине. Первые аккумуляторы построили. Постоянный ток химического происхождения.

Есть «электрошокер чемоданного типа». С повышающим трансформатором. Ещё с Пердуновки. Переменный ток электромагнитного происхождения.

«Крутите, Шура, крутите. Она золотая». В смысле: как шандарахнет — из глаз искры сыпятся. Жёлтенькие.

С тех пор построили несколько модификаций с существенными улучшениями. Вплоть до экспериментального образца парового турбогенератора. Мы даже частоту держим! Но полупроводников нет, ламп нет…

Оп-па… Вру. Не про лампы — про полупроводники. Купроксные выпрямители.

Медная пластина, на поверхности сформирован тонкий слой закиси меди. Элементарно! Любой пятак работает диодом! Плохо то, что у такого слоя обратное напряжение — 10 вольт. Чтобы построить выпрямитель на 220 в. нужен столб из двадцати пяти таких блямб. Ну и мелочи кое-какие: медь должна быть особо чистой, слой формируется отжигом в кислороде… Но можно и без этого — делали же радиолюбители диоды из царских пятаков.

Есть угольный регулятор напряжения. Из которого введением обратной связи делается стабилизатор.

Имеем реостаты. Совершенно позорного качества. А где я тут нихром найду?! Или — манганин? Хорошо бы 86 % меди, 12 % марганца и 2 % никеля. Никель взять негде, только примесями в «грязной меди».

Забавно: от Суры до Урала огромная геологическая провинция «меднистых песчанников». Комплексные руды (%): Ni 0.6–5, Cu 0.2–6. Отношение Ni: Cu = 1,5–2,5:1.

Никеля больше, чем меди! Но его не замечают. Как и многое другое. Можно ж извлекать, кроме меди: никель, кобальт, платину, золото, серебро, серу, селен, теллур…

«…селен, теллур..» — в 12 в.?! И куда их?

Но смысл понятен: надо брать те земли под себя. Сами аборигены плавят только медь. Остальное — не умеют, поставить там моё производство — не позволят, таскать сюда исходное сырьё — накладно. А никель мне нужен, без никеля не только манганины — нержавейку не сделать.

Первые кондёры слепили. Покруче «лейденской банки». Олово у нас есть, бумага есть, проверяем варианты пропитки: воск, масла, смолы. «Ой, гуляет поле в диэлектрике…» — ищем диэлектрик. Лучший из возможного.

«Чтобы дети току не боялись» — старинный тост энергетиков трансформировался в правило: «Масон, не битый током — не масон!». Покрутить электрофорную машинку, потрогать разряд «лейденской банки», получить маленькую «божью молонию» — «этапы большого пути». В смысле: посвящения в «русские масоны».

Мда… рифмоплёты уровня Тредиаковского у меня уже прорезаются. Эдак скоро и «Общество любителей русской словесности» создавать придётся. Хотя, по местонахождению, правильнее — «любителей нерусской словесности».

Итого.

Кое-какие подходы и намётки к состоянию «нам — электричество» есть. Но есть сомнения. Которые надо проверить.

«Задачам попаданца более соответствует постоянный ток».

Откуда мне попала эта фраза? Но выглядит правильной.

Переменный ток хорош для передачи на большие расстояния. На генерирующей стороны трансформаторы напряжение повышают, потери в линии уменьшаются. На приёмной — напруга трансформаторами же снижается.

А оно надо?

«Коммунизм есть советская власть плюс электрификация всей страны».

Из чего, по правилам школьной арифметики, следует, что «советская власть» — это коммунизм в темноте и холоде, когда выключили электричество.

Ни коммунизм, ни советская власть мне здесь не светят. Электрификация «всея Святая Руси»… чёт я… вот прям сща… не готов.

Может быть, потому, что немного детально представляю это занятие в натуре. Нет, ЛЭП-500 прошли мимо, но ставить столбы, вешать провода… Не, «не по Сеньке шапка».

Просматривающиеся задачи — локальные и электрохимические. Типа этой — с хлором. Или электрическое рафинирование меди. Изя давно пристаёт — покажи. Хохмочки с очищением меди применением поташа, которыми он обычно пользуется, не удовлетворяют. А ещё я как-то ему рассказал про гальванопластику с гальваностегией. Видеть эти безмолвно ожидающие чуда глаза… как у ребёнка конфетку отнял.

Линии дальней передачи имеют смысл при строительстве мощных электростанций. В одном точке, по свойствам конкретного места — генератор. В другом месте, с другими свойствами — дегенератор. В смысле: потребитель. Особо большая, или особо опасная, или привязанная к особым свойствам места, типа вулканических гейзеров, генерирующая мощность оказывается далеко от места, где живут и работают люди.

У меня таких задач не видно.

Тогда… «коза Эдисона»?

Тема для моих современников… неочевидная. Для нас электричество: 220 в, 50 Гц. Мы к этому привыкли. Что у американцев 127 в., 60 Гц — приводит в ступор. «Ну, тупые…». Мда… Но переходник для зарядника ноута приходиться покупать на месте. Если из дому не притащил. Понятно, что китайский. Но за такие деньги…! И кто после этого «тупой»?

«Генератор постоянного тока» — не генерирует постоянный ток. «У меня на сарае написано х…, а там дрова». Верить нельзя никому! Это я как айтишник и электрик говорю.

Генератор постоянного тока генерирует «пульсирующий однонаправленный» ток: от нуля до максимума и обратно, но в одном направлении. Сглаживание — увеличением числа обмоток. К примеру: три на якоре и соответственно коллекторных пластин. При 20 пластинах колебание ЭДС меньше 1 %.

Дальше вопросы, на которые у меня нет готовых ответов.

Для возбуждения генераторов применяют независимую, параллельную и смешанную системы возбуждения. Понятно, что самовозбуждение с параллельно включёнными обмотками сделать проще. Как это будет работать? — Сделать и сравнить.

Мне казалось, что предпочтительнее генератор в вертикальном исполнении, но Прокуй настаивал на горизонтальном. Без споров была принята самовентиляция по разомкнутому циклу посредством насаженного на вал вентилятора. Смещение физической нейтрали от геометрической мы посчитать не смогли. Значит, щётки будут «гореть» — предусмотреть возможность регулирования.

Честно говоря, я не помню в какую сторону надо тянуть носики полюсных наконечников электромагнитных сердечников цепей возбуждения для компенсации реакции якоря. Глядя на стальную болванку, не могу назвать её коэрцитивную силу. Вообще, по поводу размера петли гистерезиса могу вспомнить только общие слова: у сталей она большая. А у чистого железа — маленькая.

Забавно: трансформатор в «Святой Руси» построить можно — железо домницы дают. А генератор — нет, нужно сперва выучиться сталь варить.

Померить гистерезис нечем. Да и не в чем. Ом, ампер, вольт, тесла, вебер… Отсутствуют. Имеется палка — «николина мера». Ну и от неё… Лучший наш микрометр показывает до десятитысячной доли английского дюйма 19 в. Я ж рассказывал… Говорят: «две с полтиной микрониколы».

Я забегал в мастерские посмотреть, как Прокуй с командой собирает из стальных пластин, с фигурными вырезами под медные полосы обмоток, якорь будущего генератора, как контролирует сборку коллекторных пластин и миканитовых (слюдяных) диэлектрических вставок между ними.

Всего шесть лет назад я ошарашил этого парня идеей обратимости вентилятора. На примере палки от метлы и примитивного аналога велосипедной передачи. А теперь он сразу задаёт вопрос:

— Дегенератор когда делать будем?

— Будем. Но позже. Пока с этим разберёмся.

Мы не говорили, но… «призрак бродит по Поволжью». Призрак электродвигателя маячил мне постоянно. А пока получилась вполне пристойная установка: котёл, турбина, генератор. Электрический ток идёт в рассол и делает там кое-какую полезную работу.

Генератор с турбиной соединили через редуктор. Как сделано в отечественных судовых генераторах в 21 в. 1500 об/мин у генератора и 6000 у турбины. Я оценивал мощность установки в 150–170 л.с. Установка давала два ведра хлорной извести в сутки.

«Давала нам»… «Ложка дорога к обеду». Хлорная «ложка» появилась своевременно только потому, что тогда, над Окским ледоходом, я заранее принял решение. Об «экстенсивном пути развития». Глупое, нелогичное, чисто эмоциональное решение. Специфическое чувство: «испанский стыд», стыд за других.

Цели выбирает «крокодил». А «обезьяна» у него на загривке — ищет пути получше. Пытается «соломки подстелить».

Когда я здесь, по своим делам, в своих землях, нарвался на бяку в форме брюшнотифозной палочки, я выбрал «решение с расширениями», которое «закрывало» подобные проблемы и для «Святой Руси».

Следует ли святорусским аборигенам славословить ГБ за брюшной тиф в Усть-Маломе?

«Чем дальше от поля боя находится полководец, тем ранее он должен принять решения» — фраза попалась мне в контексте Цусимы. Адмирал Рожественский свои флотоводческие решения принял заблаговременно. Правильные. Но решение: «Пироксилиновые пороха в море отсыревают? — Ну и плевать!» — было принято ещё раньше. И — выше.

Вот это конкретное производство — заблаговременно «подстеленная соломка». Не «хорошее» или «плохое», а — «своевременное». Был запас времени для его реализации, для необходимых, из полученного опыта, изменений и улучшений.

Жизнь куда богаче планов. Разница называется ошибками.

Оказалось, что в Балахне это производство ставить неудобно. Нашли выходы соленосных пластов чуть выше — возле Городца. Решили ставить там. Две аварии со смертельными исходами. Один — выброс хлора, другой — развалился первичный бак-накопитель.

Кипел безудержный прогресс: поставили насос качать рапу — лень им вёдрами по восемь тонн каждый день черпать. А привод к насосу взяли из редуктора между турбиной и генератором. Переделали редуктор, вставили понижающие шестерни, на вал последней нацепили ремень к насосу. Я их ругал, но не сильно — не до того было, а мощности хватало.

Изя вообще перебрался в Городец.

— Ты куда делся? На тебе казначейство.

— Э… С одной стороны, в казначействе всё хорошо. Я, таки, регулярно проверяю. С другой стороны, нельзя не отметить, что эта невидимая сила, которую ваша милость называет электричеством, производит с обычными веществами удивительные превращения. Можно я там ещё немножко… а?

Ну и что сказать?

— Можно. Когда медь рафинировать будем?

— Ура! Э… медь? Ра… рафини…? Скоро!

И убежал.

Э-эх… Завидно.

Эти два… юноши, Прокуй и Изя, совсем не витязи, то грызясь друг с другом, то радостно вываливая свои догадки и открытия, крушили всё, что попадало им в руки. Иногда получалось хорошо. На следующей установке выход хлора подняли в восемь раз. Хотя генератор был мощнее только вшестеро, а турбина вообще втрое.

Куча вещей происходила одновременно. Я выкручивался из западни, которую мне устроила Софья и пытался понять Ростиславу. Мара и Огнедар создавали и совершенствовали комплекс медико-административных мер и инструментов для спасения «стрелочников» от «чум» и «моров».

Терентий и его люди наращивали производство медицинского креозота во Всеволжске и строили пиролизный завод напротив устья Унжи.

Потаня роздал двенадцать корнедёров поселенцам. Мы, всё-таки, решили, что нагружать «комплексные бригады» усиленным корчеванием не надо. Надо просто показать насельникам прибыльность этого бизнеса. Хотя, конечно, коэффициент загрузки, показатель фондоотдачи… крестьянство, однако.

Всё это происходило не «по щучьему велению». Производство хлора, например, заработало в октябре. И через две недели встало — погорел коллекторный узел генератора. Отремонтировали, запустили — новая авария: за время простоя при непрерывных дождях промокла изоляция.

Как всегда — лбом по камушкам на каждом шагу.

Впрочем, иное было бы странно. Две огромные области нашего невежества: электротехника и химия, в которые мы нагло вторглись, щёлкали нас по носу и манили чудесами.

…

Но вернёмся к ранней весне 1167 года, когда я с ужасом понял, что у нас началась эпидемия брюшного тифа. Начинается ледоход, я только что прибежал из проваленного «шпионского забега» в Великие Луки, сижу с Мараной и Терентием и пытаюсь найти способ сохранить свой народ, разглядывая ворох сигналок, которые телеграфисты присылали последний месяц из заражённого погоста, Усть Маломы.

Что делать? Сегодня. Завтра. Через месяц. Через год. Тема-то надолго. В смысле: навсегда.

Суворов говорил: «Война закончена лишь тогда, когда похоронен последний солдат».

А эпидемия? Когда похоронен последний микроб? И истёк «кладбищенский период».

Пока профилактика. По всей контролируемой территории.

Поубиваю! Писальщиков и какальщиков!

Европа. Прогресс, процветание, цивилизация. Взлёт науки, торжество медицины. Насчёт микробов — поняли. Кох в Германии — ого-го-го! — сибирскую язву открыл! Пастер во Франции — ещё огогистее! — «закрыл» бешенство.

Войн, голода, нищих беженцев — нет. Собрали толпу. Молодых здоровых мужчин. И они — мрут. Потому, что их генералы, все сплошь увенчанные лаврами талантливые полководцы, заботливые командиры и завзятые храбрецы, не озаботились. Корректностью удаления дерьма из расположения частей. Не генеральское это дело.

Да и бог с ней, с Европой. Перед ПМВ в России, «которую мы потеряли», зарегистрировано 13 млн. инфекционных больных на 160 млн. населения. Потом война, революция, разруха…

В Гражданскую от острых инфекционных — погибло 2 млн. В 1919 г. В.И.Ленин: «Или вши победят социализм, или социализм победит вшей!».

«Или»… Большевики хоть спросить осмелились. Понятно почему — атеисты. Для остальных мор — кара божья. «Заворачиваемся в простыню и быстренько, повторяя молитвы, ползём на кладбище».

Я — не Ленин, у меня — не социализм, брюшной тиф — обходится без вшей. Но выбор «или — или» чётко осознаю и ощущаю.

А вы, коллеги? Любой ваш попадизм захлебнётся в бреду сыпняка. Если вы не справитесь с вшами. Вы готовы? Погибнуть в жестоком бою за Родину не с татаро-монгольскими или немецко-фашистскими полчищами, а с ордами кровососущих насекомых. Не с гранатой под танком, а на судне в тифозном бараке?

Отмечу: брюшнотифозная палочка не экзотический заморский продукт, вдруг занесённый какими-то иноземными купцами, а постоянный элемент обычной жизни достаточно крупного поселения. Не обязательно Мюнхена.

Посмотрите вокруг. На друзей, соседей, знакомых. Её не видно. Но она есть. И очень хочет размножаться.

— Деточка, хочешь молочка?

— С брюшнотифозной палочкой?

— Да кто ж её знает? Сегодня, может, и нет. Но завтра — обязательно.

Коллеги, как вам вкус варёного молока? — Я-то знаю. Поскольку родители кормили детей так, как их самих в их детстве. А в те времена пастеризация… отнюдь не повсеместно и достоверно. Как выглядит «молочный сторож», которого в кастрюльку кладут, чтобы молоко не убежало — помните?

Здесь, в «Святой Руси», даже «молочных сторожей» нет.

Брюшной тиф — штатная болезнь перемещённых лиц. После разгрома польского «Январского восстания» 1863 г., в Англии, из-за притока борцов за «От можа до неможа!», получил название «польская болезнь». В конце 19 в., после массовой эмиграции ирландцев в США — «ирландская горячка».

Что радует: относительно низкая инфекционная опасность. Даже в очаге заражения достаточно простых правил. Не чума, не сыпняк. Если я прав…

Выкладываю это Маре и её выученикам. Там у меня с Ростиславой… «нежные отношения» выстраиваются, а тут я втолковываю таким же мальчишкам и девчонкам о мерах предохранения при «непосредственном прикосновении с извержениями тифозных больных». Заменяя «на лету» всякие незнакомые им слова, типа: камфорный спирт, кофе, какао, коньяк — одним. «Огненная вода». Ничего другого у нас нет. Парамелия… должна сработать. Отвар пустобрёшника… А я знаю?

По сути, всё лечение — холодная вода да жидкая еда. Антибиотиков нет, вся надежда на «здоровые силы организма». И, конечно, на милость божью.

Параллельно нервно соображаю про дезинфектанты, про креозот и прочее.

Пиролиз-электролиз. Это вовсе не мои хотелки. Полёт мысли, взлёт фантазии… да пошли вы! — Есть необходимки. Нынешние, спешные. Хорошо бы вчера. Вчера — не додумал, не предусмотрел. Какие там хлораты?! Взрывчатка? И куда её? Минные поля для вшей и клопов устраивать?

Лекарств нет: карболка и хлорка — не средства лечения, а средства предохранения. Для пока здоровых.

В цифрах. У Фукидида смертность 25 %, в конце 19 в. — 10 %, в 21 в., при ранней диагностике (анализ крови), антибиотиках и пыр с дыром — 1 %.

Всё это, судорожно вспоминая, на ходу обрезая и ретушируя, вываливаю на юные головы будущих «мороведов» и «чумознатцев». И натыкаюсь на два вопроса.

— Вот ты, Воевода, говоришь, что зараза эта только в тепле живёт. А как же оно зимой-то? Люди-то в феврале помирать начали. Ни в земле, ни в воде твоя… палка усатая живой быть не должна. Или как?

«Усатая палка» — у палочки под микроскопом видно 8-12 усиков. Я ребятам нарисовал. Даже на пальцах показал, как они шевелятся.

Мда… двое блевать убежали.

Л-л-лекари, прости господи. Итить их, патологоанатомить.

Он прав: идеально для микроба — температура человеческого тела. Мы для них — комфортная среда обитания.

Обычно эпидемии желудочно-кишечных идут летом, с мая по сентябрь. Но в скученном сообществе, в обогреваемых помещениях…

— Зимой эта зараза выживает в земле и в воде. В три дня в холодной воде из полусотни остаётся одна. Но — живая. Попала в тепло — размножилась. Очаг заразы внутри погоста. В тепле. Дровяной склад — нет. Конюшня или хлев — вряд ли. Поварня?

Оп-па… А это идея… В сочетание со словом «сальмонеллезы» — очевидная…

Ещё вопрос:

— А чего нам туда ехать? Ежели там эту заразу подхватили в феврале, то все, кому волей божьей суждено — померли. А которые нет — выздоровели. Лечить-то уже некого.

Умирать в погосте начали в конце февраля. Я узнал об этом в конце марта. Ледоход. Водополье. Дорога. Лекари доберутся до места в мае.

От момента заражения до обнаружения болезненных явлений 2–3 недели (инкубационный период), 3–4 — болезнь, 4–6 — выздоровление.

— Верно. Но не вполне. Первое: возможны повторы. Неделя-полторы жара нет, потом опять. Может быть два-три раза. В более лёгкой форме. Сигнальщики говорят о двух таких случаях. Второе: переболевшие повторно не заражаются. А остальные?

«… в течение ряда лет…».

Факеншит уелбантуренный!

Спокойно, Ваня. Теперь с этим надо жить. Годами. Всегда.

Излагаю слушателям и задаю простые вопросы:

— Можно ли выпускать переболевших из погоста? Можно ли подселять туда новых насельников?

Насчёт «хронических носителей». Если живых переболевших в погосте осталось 26 человек, то, наверняка, один из них — хроник.

Та-ак.

С ответом Чернышевскому на его вопрос «Что делать?» — определяемся. Ленина, с его «С чего начать?» — тоже удовлетворяем. Дошла очередь до Льва Николаевича — «Кто виноват?».

Рассказываю историю «Тифозной Мэри».

Была такая яркая дама. Держала в панике Нью-Йорк десять лет. Абсолютно здоровая женщина. Сильная, энергичная, громкая. «Кровь с молоком». С действующим очагом инфекции в мочевом пузыре. Ей — никакого вреда, а вокруг — народ дохнет пачками. В смысле: семьями, куда она кухаркой нанималась.

Сочетание трёх факторов: носительство инфекции, доступ к приготовлению пищи, низкий уровень личной гигиены.

Случай — предельный. Её мать была больна тифом, рожая «Мэри». После смерти «Мэри» проведённое вскрытие показало активно функционирующий очаг инфекции в её мочевом пузыре. Заразна до собственного рождения и после своей смерти. Пока трупное окоченение не выморозило бактерию.

— Ищите, мальчики-девочки. Нужно найти все источники заразы. Иначе покатится. Мор. Вниз по Вятке. С Вятки в Каму, с Камы в Волгу. И нам сюда… достанется. Посмотрите вокруг, на друзей-знакомых. Запоминайте. Пока они все живы. Упустите — каждый четвёртый помрёт. Идите, найдите, изолируйте.

Помимо собственно медицинских дел, помимо обеспечивающих технологий, о которых я уже, есть транспортные проблемы. С государственно-политическим оттенком.

— Лодки брать плоскодонки, «рязаночки».

— Чего это? Ушкуями же ловчее. По Волге, Каме, Вятке.

— Нет. Идти через Ветлугу в Пижму.

— Так дольше! И тяжелее. Волок…

— Рядом с Булгарией не ходить. Делай.

В караване, помимо собственно будущих «чумологов», пойдёт необходимое пополнение для Усть-Маломского и других Вятских погостов. И воинский отряд. Для обеспечения карантинных мероприятий. На случай возможных… общественных осложнений. Как среди своих, так и среди аборигенов. Люди на эпидемию реагируют… социально. Средневековых вариаций народных последствий «процесса кремлёвских отравителей» — не надо.

Появление вооружённого отряда на Каме, в границах эмирата, вызовет реакцию эмира. Радости с его стороны я не ожидаю.

В начале мая караван ушёл. Я относил Боголюбскому свою «повинну головушку», вернулся, прививал Ростиславе: «Не бояться. Ничего-ничего». Усмирял Софью, давил эрзянских картов, придумывал параплан, гонял турбогенератор, цемент начали делать… Учил. И помогал учить другим. Артёмию — его новиков, Манефе — её младенцев, Чарджи — костромских и прочих там — порядку. И ждал. Сообщения о смерти моих людей. Из-за моей ошибки в дистанционной диагностике, из-за недоученности, из-за конфликтов с местными, из-за провалов в обеспечении…

«Чумознатцы» ещё до места не дошли, а первый результат уже случился.

«Языки по колено» — молчать здесь не умеют. В Усть-Пижме караван разделился, и те, кто повернул в погосты вниз по реке, немедленно поделились новостью со старожилами. Дальше — покатилось.

«Хоть шаром покати» — русское народное описание. Пейзажа, натюрморта, интерьера, контента холодильника…

Реакция населения на новость совсем не похожа на реакцию на новогоднее поздравление президента. Скорее на: «Внимание! Воздушная тревога!».

Торговля встала: все попрятались.

Пушкин, повстречав в 1830 г. разбегающуюся от холеры Макарьевскую ярмарку, пишет:

Тут ярмарки нет, но разбегаются похоже.

Глава 533

Новость о моровом поветрии на средней Вятке, сопровождаемая «страшными подробностями» перевранных «из уст в уста» моих поучений, распространилась и в поселениях, контролируемых булгарами.

Типа: река отравлена. «Полуночный колдун» выпустил туда «усатые палки». Их не видать, но они там есть. По ночам выбираются на берег, заползают в жилища, влезают в открытые рты и прочие естественные отверстия спящих и грызут-грызут-грызут изнутри кишки. Лязгая жвалами и пронзая жалами. Во-от такими!

Население бежало. От реки, от моих людей. Мои бы тоже разбежались, но некуда. Да и начальство в погостах, получая ежедневные увещевания по телеграфу, хоть и тряслось, но сидело на местах.

Булгарские начальники, стражники, купцы, ремесленники улепётывали на юг, за Каму. Местные разбегались по родным племенам. Нашёлся повод двинуть освободившейся вскоре карантинный отряд вниз по реке. Занимая опустевшие булгарские опорные точки вплоть до устья.

Можно было бы и по Каме продолжить, и за Каму перелезть. При виде нашего флага с «чёртом на тарелке», аборигены хватали детей и утекали за пределы видимости. Увы, людей у меня мало, пришлось остановиться.

Первые сообщения из Усть-Маломы были вполне благостные: всё вычистили-вымыли, больные давно выздоровели… И чего ходили — непонятно.

И тут вторая волна. Один заболевший, три, пять…

У меня… Хорошо, что я лысый. Были бы волосы — вылезли от страха. Неужели я ошибся? Неужели там что-то другое?

Сигналки читаем втроём, с Марой и Терентием. Мара чуть не плачет. Ей своих воспитанников жалко.

— Господи! Зачем я тебя послушала! Какой я была дурой!

Вы плачущую Марану, колченогую богиню смерти, представляете? — Страшное зрелище.

Обмякла Марана, душой помягчала. Привыкла у меня тут к хорошему. Вот, даже и слёзы сыскались.

Я пытаюсь как-то… успокоить, воодушевить. Типа пошутить изысканно:

— Мара, почему «была»? Скажем эпичнее: «Время над тобой не властно!».

В ответ на глупую шутку получаю… стробоскопическое выражение её эмоционального состояния. Аж в глазах вспышки. Непечатными были даже жесты её рук и выражение её глаз.

Факеншит! У меня тут «Саксонский проект». Две весьма своеобразные, тонко чувствующие женские души. Их надо глубоко понимать, точно и нежно настраивать. А мне с утра… как в помойное ведро головой.

Терентий спокойнее. Он привычен посылать насельников на смерть — в погостах всегда густо помирают. Да и они ему, хоть и в лицо знакомы, но не близкие. Вот он и додумался.

— Странно. Из тридцати одного человека: лекарей, кормщиков, новосёлов-насельников — заболело тридцать. А из тридцати пяти воинских — ни одного. С чего бы это?

— А…! Вояки! Бездельники! Только жрать да спать…!

— Мара! Уймись! Какое «спать»? Они там полевой лагерь поставили, леса немало вывалили… Стоп. Лагерь. За версту. «Жрать»… Кормёжка своя? Списки. Кто имеет доступ на поварни? В погосте и в лагере. Живо.

Через день имеем два коротеньких списка. Полностью не совпадающих. В обоих — только новоприбывшие, старожилов нет.

— Мара, ты своих людей лучше знаешь. Почему твой старший команды врёт? Или он просто лопух?

— А…! Да ты…!

— Не дакай и не тыкай. Почему ты поставила старшим человека, который мышей не ловит?

— Он лучший лекарь!

— Дело лекаря — лечить. Дело начальника — организовывать. Твоя креатура — бестолочь.

— Кто?!

— Вот он. Это — список первоначального назначения. Сейчас они в горячке лежат. Кто людей кормит?

На расстоянии в полтысячи вёрст углядеть, кто там щи варит… То-то меня колдуном зовут.

Дальше в два дня определили источник инфекции.

Да, вариант «Тифозной Мэри». Молодая вдова из эрзя. Пока жила в кудо её к готовке не допускали, по-опытнее хозяйки были. Потом род не туда вступил, в смысле политической ориентации, попал под «атомизацию». Женщина, пройдя обычный цикл обучения, отправилась прачкой в Усть-Малому.

«Прать» — дело тяжёлое, холодное и сырое. Когда одна из кухарок зимой померла, то «Мэри» напросилась на её место. Тиун согласился: гендерное разделение труда, кухарить — бабе.

Это — в январе. Через месяц пошли больные. Дама сама по себе… не отличается чистоплотностью. А надзор был слабый. Уже говорил: зимой в погостах уровень дисциплины, вообще — активности, падает.

Когда пришли «чумоведы» всех старожилов отодвинули, поварихи были привезённые. Тут «Святая Пасха» пришла. Куличи, пироги, разговление… «Мэри» позвали помочь на кухне. А кого? — Она всё там знает, с местной капризной печкой освоилась. Сама — здоровьем пышет. Выглядит и чувствует себя великолепно. Да и вообще, она там не стряпуха. Только возле дверей постоять, мелочи разные помочь… Воды принести, тесто замесить…

Цена этим мелочам — три покойника из новосёлов. Включая того лоха, который «лучший лекарь». Был.

— Казнить! Утопить! Сжечь!

— Марана, ты сильно поглупела? Понять — вот главное. Что у нас с увеличительными стёклами и красителями?

Мы снова собирали туда посылку. Каждая подобная оказия, начинающаяся с необходимости доставить куда-нибудь какую-нибудь коробку, разворачивается в караван из нескольких лодей с сотней человек экипажей и пассажиров.

Неожиданное расширение Вятской линии требовало новых насельников в опустевшие булгарские селища, превращаемые в наши погосты, строителей, связистов, землемеров и тд. Которым нужен инвентарь, припасы, скот, хотя бы для начала…

«Мэри» отселили на опушку леса, огородили изгородью, запретили выходить со двора, совершенно не подпускали к съестному, корм — преимущественно чёрствый хлеб да вода, отдельные вещи, отдельная посуда. Будто «опаганилась».

«Устав церковный»:

В моих землях такое не работает. Новообращённые не только этих формулировок, самого слова — «Устав Ярославов» — не знают. Но смысл остракизма, «изверг» — исключение из общества, остро чувствуют.

«Отлучённая», «зачумлённая», «извергнутая».

Она злилась. То крыла лекарей на эрзянском и русском.

— Бестолчи! Придурки! Я же здоровая! Гляньте же!

То начинала угрожать:

— Погодите, я вам весь погост обоссу! Во все котлы, во все погреба — кала накидаю! Всё сдохните — одна останусь!

Получив первые «стёкла Левенгука» «чумологи» немедленно отрапортовали об успехе. Я не поверил.

Знаю какая эйфория начиналась в научных кругах после каждого открытия в этой области. После опубликования результатов Коха по сибирской язве каждый месяц сообщали о новом микробе. Почти всё оказалось туфтой.

Наука — публичность и повторяемость. Секреты, уникальности — не наука. Выдумки, обманы и самообманы, спекуляции, редкости, таланты… Наука — это то, что любой человек в тех же условиях может повторить с тем же результатом.

«Тело, впёрнутое в воду, выпирает из воды». Любое тело. Хоть — мишино, хоть — машино.

Потребовал доставить материалы и «носителя» во Всеволжск.

Тут выяснилось, что выделить культуру мы можем. Даже хранить локально. А вот транспортировка… Тащить стеклянные вещи через волоки рискованно. Что-то разобьёшь обязательно. Когда на это накладывается риск утечки микробов, необходимость обеспечить стабильный температурный режим, суеверия окружающих…

Пусть они там сидят. Изучают «источник эпидемиологической опасности» стационарно. А я буду им новые микроскопы посылать и советы советовать.

Усть-Малома разрастается. В сторону «микробиологической лаборатории». Типа: новый амбар построили, отдельный погреб для хранения на льду выкопали, карантинный лагерь обустроили…

Нервы у всех, как я вижу по сигналкам, напряжены. «Источник» вопит, грозит и гадит. Не так, как вы подумали — морально. Пока.

Время идёт, «Саксонский караван» отправил, времени для «подумать» стало чуть больше.

Тем временем идёт история с «Кон-Тики». Когда тоска, уныние, безысходность. Когда Муса подтверждает: «такова их природа, обязательно повторят».

Эмир, хоть и с задержкой как у беременной слонихи, вырезал разбойников на Волжской Луке. Но поход этого года показал: проблема не решена, башкорты пристают и наглеют. Чего делать?

Убить — нельзя, забыть — нельзя, заплатить — некому. Да ещё и кыпчакский хан «моим устам» голову срубил. Какой он… нехороший.

И тогда я позвал Точильщика.

Спец. операция на такой дистанции не может быть спланирована до мелочей, всегда остаётся простор для бестолковости и пространство для маразма.

Хуже: я сам не мог чётко сформулировать пошаговый процесс достижения желаемого результата. Да и сам результат… размер, сроки…

«Дорога — это место, по которому русские собираются проехать».

Место… знаю. С точностью до сотни километров.

Особенность многих моих спец. операций: использование «в тёмную». У туземцев выучился. В своём Деснянском забеге.

Не надо делать из тайны — «страшную тайну». Надо одну «страшную» заменить несколькими другими, не страшными. Типа: а не срубить ли нам серебрушек по-быстрому? Не страшно? — Тогда начали.

Человек Точильщика нашёл рыжего удмурта из Индакара.

Восточные удмурты превосходят рыжиной даже ирландцев. Нынешние чепецкие удмурты очень похожи на древних кельтов. Почему — не знаю.

Пару веков назад крепчающие от «принятия ислама на душу» булгары вытеснили удмуртов из «родового гнезда» — верховьев Чупчи (Чепцы). Из тех мест, где самые верховья загибающейся к северу Камы, сходятся с верховьями отклоняющейся на запад и юг Вятки.

«Рыжие» горевать не стали, а густо заселили нижнюю и среднюю Чепцу и её притоки своими мысовыми городищами. Принялись активно торговать с «агрессорами и поработителями». Обогащаясь и приумножаясь от этого.

Удар Батыева нашествия сюда не дошёл, но «Серебряная Булгария» была выжжена. На Чупчу долетели только отголоски. Этого хватило: городища опустели, население частью вымерло, частью бежало. Через столетия уже другие племена снова заселили эти края.

Так — в РИ. Пока процветают.

Парень — «изверг», давно ушёл из рода, подвизался проводником у булгарских торговцев, с моими общался, чуток говорит по-русски. Пришёл в Усть-Малому, типа по торговым делам, тайком навестил «Мэри» в её избушке на опушке и совершенно очаровал. Своей «солнечной причёской».

На своём «торговом» русском объяснил девушке её вероятное будущее.

— Убьют. Вием. Они боятся. Сильно-сильно. Огонь. Тебя. Бежать. Бызьыса. Ты, я — вместе. Якши?

Женщина была очарована «огненной головой», да и предполагаемое «огненное будущее» выглядело весьма правдоподобно. Её род рассеялся, из здешней общины она изгнана, люди её боятся, относятся враждебно, пристают с какими-то глупыми подозрениями, регулярно требуют отдать мочу и кал… Колдуны? Заклятия накладывают? — Она согласилась.

Её не пускали в селение, но и не охраняли — лес вокруг, куда она пойдёт? Ночью «рыжий» подогнал лодку, и они отправились вниз по реке.

Реку караульщики смотрят. Но «куратор-один», удовлетворенно хмыкнув из кустов вслед «сбежавшей» парочке, послал сигналку вниз: «не замечать». Так «незамеченной» лодка вывались в Каму и пошла вниз. Где вскоре догнала ладью булгарских купцов. Знакомых «рыжего» по его прежним странствиям.

Три вещи всегда покупают купцы у лесовиков: мех, рога, рабов. «Рыжий» получил малоношеный халат и велел женщине перейти на ладью. Она, потрясённая предательством «милого солнышка», возмутилась. Её избили и изнасиловали.

Ничего нового: увод девок — обычный бизнес на территориях, где разрешено рабство или вблизи них. Человек — товар. Отведи на торг и продай. Эту глупую собачонку, которая сама за тобой побежала.

«Рыжий» погнал свою лодку по реке вверх. А ладья, с мехами, рогами и молодой плачущей женщиной, пошла вниз.

Даже без обещанной «куратором-два» награды, купцы не могли пройти мимо Приволжской орды.

Булгары, попавшие под налоговый пресс «гаремного зеркала» «сбрасывали» лишнее. В том числе — рабов. Продать в эмирате «двуногую кобылу» было невозможно. А в орде брали: хан женил сына на дочери одного из своих куренных — нужны были чаги (рабыни) в хозяйство молодожёнов.

О предстоящем бракосочетании было объявлено давно, брак имел существенное значение для укрепления политического единства орды. После него предполагались набеги на соседей и локальное «наступление золотого века» по-степному.

Планировался обще-ордынский «конгресс» в форме свадебного тоя, на котором соберётся вся верхушка, порешает все накопившиеся вопросы и, устранив недомолвки и разночтения, поведёт свой народ к светлому будущему.

«Мэри», привлёкшая внимание одного из подханков своими статями: большая, белая, грудастая, была продана задёшево и попала в круговерть предсвадебной суеты. Удручённая изменой своего «освободителя», запуганная поркой и побоями, она помалкивала и делала что велят. Убирала навоз, зашивала тряпьё, выколачивала кошмы…

В становище всегда есть место подвигу. Особенно — женскому. Мужчины-то пасут скот.

В последние дни перед торжеством её припрягли к готовке.

Хан велел накрыть дастархан на пятьсот человек. «Лучшие люди» всех кошей орды сели за праздничную трапезу. Один из престарелых кошевых, оглядывая давно невиданных соседей, поинтересовался:

— А где этот… который от Башкорда прибежал?

— Куджа? Ха! Он трус и дурак. Когда наши хотели потрогать большую лодку с синим парусом, он испугался. Говорил хану разные глупости. Что нельзя ссориться с теми, кто идёт на такой лодке, что нужно выдать храбрецов, которые бурлаков постреляли, что надо заплатить за тот побитый двуногий скот. Хан рассмеялся ему в лицо. Доблестные батыры должны платить за дохлое тягло трусливых купчишек? Нынче наши снова наскочили на тех синих лодочников. Жаль, не удалось. Куджа снова пугал нашего славного, храброго, доблестного хана. Каким-то… северным зверем. Хан разозлился. Тут пришёл глупый булгарин от того… с Севера. Хан отрубил ему голову. И ничего, даже слова никто не сказал! Тот северный зверь — полевая мышь против нашего степного орла.

— А Куджа?

— Я же говорю: глупец и трус. Испугался мыши. Увёл свой курень на юг, в Терки. Дурак: лишился удовольствия увидеть такой праздник, набить живот такими угощениями!

Свадьба шла по высшему разряду.

Шурпа! Какой праздник без шурпы?! Горячий мясной бульон, густой так, чтобы ложка стояла, прекрасен и сам по себе и с лапшой, и с любой начинкой. Правда, когда он остыл… Идеальная среда для бактериального посева. В поваренной книге времён Российской империи сказано: «переварить и отдать людям». Здесь «переварить» не успевали — челядь съедали объедки с господского стола холодными.

Прекрасные пирожки с мясной начинкой… тутырма, перемечь, бэлиш… «При приготовлении фарша, если фарш густоватый, влить холодного молока или воды и снова перемешать».

«В молочных продуктах бактерии могут размножаться и накапливаться».

Праздник продолжался целую неделю. Были соревнование акынов, скачки, борьба, джигитовка, стрельба из луков. Потом батыры, аксакалы и джигиты отправились по своим кочевьям.

Через две недели начался мор.

Чёрные тряпки на шестах поднялись над больными становищами, стада, отары и табуны уныло бродили по степи, не направляемые пастухами, мечущимися в горячечном бреду в своих юртах.

Катетер? В орде? Вы откуда? А, из будущего…

За месяц умерла четверть из сорокатысячной орды. Вдвое больше снялись со становищ и побежали. Куда-то. Остальные просто ждали. Смерти или чуда. Не имея сил уйти от свежих могил.

Вымирающие «вежи половецкие». Брошенные кибитки. Завалившиеся юрты. Внутри вперемежку ещё живые и уже мёртвые. «Многие, мучимые неутолимой жаждой, бросались в воду»: немногочисленные в степи источники отравлены трупами. Крики, бессвязный бред. Понос, истощение, смерть.

Такие «выздоровевшие» в Степи не выживают.

Жена, шатаясь от жара, пошла по воду к реке. И не вернулась. Упала и утонула? Умерла, украли, сбежала? Какая разница? — Лежачие в юрте сходят с ума от жажды. И умирают.

Обезвоживание — естественное следствие диареи. Помрачение сознания, слабый пульс, снижение артериального давления… Потеря 20–25 % жидкости — смертельно не только для маленьких детей.

Здесь «непристойные похороны» — не подбрасывание своего покойника на чужой костёр. В Степи «похоронить непристойно» — просто выбросить. Есть силы — оттащат от становища. На корм волкам, стервятникам, воронам. Сил нет — лежит где упал. Посреди стана. Собакам на поживу.

«Пока живые» ночи напролёт слушают рычание и карканье дерущихся за мясо их детей, родителей, друзей… «санитаров степи».

В конце сентября, когда эпидемия в оставшихся на месте кошах пошла на убыль, явилась новая напасть: удальцы с той стороны Волги прознали про огромные бесхозные табуны и отары. Первые отряды были малочисленны, состояли из отпетых сорвиголов. Их рассказы потрясали воображение:

— Там — всё! Бери сколько сможешь! Кони, овцы — ничьи! До горизонта! В юртах — вещи! Бери! Сабли лежат, сёдла. Твои!

— А хозяева?

— Мёртвые! Сдохли! Может, какой и шевелится, но ни лук натянуть, ни саблей махнуть… Боги отобрали у них силу! Боги отдали их в наши руки!

Между кыпчаками и башкортами — столетие вражды. Войны, набеги, кровь… Пришло время исполнить заветы предков, повторить подвиги великих… Заодно и разбогатеть.

Мор — кара богов. Проигнорировать — обидеть вечноживущих. Даваемое Небом надлежит взять.

Мы думаем, что мы думаем.

Аборигены того же вида, что и мы — хомнутые сапиенсом. Поэтому они тоже думают.

Два думающих человека (думаем мы) могут понять друг друга.

Увы, деталь мелкая — «первобытное мышление».

Люсьен Леви-Брюль: «выражение „первобытное“ является чисто условным термином».

Здесь средневековье, а не «первобытность», но люди, мыслящие «первобытно», есть и в 21 веке.

«…первобытное мышление отличается от нашего… Там, где мы ищем вторичные причины, устойчивые предшествующие моменты, первобытное мышление обращает внимание исключительно на мистические причины, действие которых оно чувствует повсюду…

…вовсе не следует, что подобная мыслительная структура встречается только у первобытных людей… Не существует двух форм мышления… отделенных одна от другой глухой стеной, а есть различные мыслительные структуры, которые существуют в одном и том же обществе и часто… — в одном и том же сознании.

Представления, называемые коллективными… могут распознаваться по признакам, присущим всем членам данной социальной группы: они передаются в ней из поколения в поколение; они навязываются в ней отдельным личностям, пробуждая… чувства уважения, страха, поклонения и т. д. в отношениях своих объектов.

…реальность, среди которой живут и действуют первобытные люди, является мистической. Ни одно существо, ни один предмет, ни одно явление природы не являются в коллективных представлениях первобытных людей тем, чем они кажутся нам. Почти все то, что мы в них видим, ускользает от их внимания или безразлично для них. Зато они в них видят многое, о чем мы и не догадываемся.

… для человека, который принадлежит к тотемическому обществу, всякое животное, растение, объект… наделен определенным влиянием на членов своего тотема… обязательствами в отношении их, мистическими отношениями с другими тотемами и т. д.

… „птицы, полет которых могуч, например, сокол и орел, видят и слышат все: они обладают мистическими силами, присущими перьям их крыльев и хвоста… эти перья, надетые шаманом, делают его способным видеть и слышать все то, что происходит на земле и под землей, лечить больных, преображать покойников, низводить солнце с небес и т. д.“.

Для первобытного сознания нет чисто физического факта в том смысле, какой мы придаем этому слову. Текучая вода, дующий ветер, падающий дождь, любое явление природы, звук, цвет никогда не воспринимаются так, как они воспринимаются нами, т. е. как более или менее сложные движения, находящиеся в определенном отношении с другими системами предшествующих и последующих движений. Перемещение материальных масс улавливается, конечно, их органами чувств, как и нашими, знакомые предметы распознаются по предшествующему опыту, весь психофизиологический процесс восприятия происходит у них так же, как и у нас. Первобытные люди смотрят теми же глазами, что и мы, но воспринимают не тем же сознанием…

… Для членов нашего общества… рассказы о привидениях, духах и т. д. являются чем-то относящимся к области сверхъестественного: между этими видениями, волшебными проявлениями, с одной стороны, и фактами, познаваемыми в результате обычного восприятия и повседневного опыта, с другой стороны, существует четкая разграничительная линия. Для первобытного же человека, напротив, этой линии не существует. Суеверный, а часто также и религиозный человек нашего общества верит в две системы, в два мира реальностей одних — видимых, осязаемых, подчиненных неизбежным законам движения, и других — невидимых, неосязаемых, „духовных“. Для первобытного мышления существует только один мир. Всякая действительность мистична…

Мышление… не повинуется исключительно законам нашей логики, оно… подчинено законам, которые не целиком имеют логическую природу.

… „туземец, возвращаясь с охоты или рыбной ловли с пустыми руками, ломает себе голову над тем, каким способом обнаружить человека, околдовавшего его оружие или сети. Он поднимает глаза и видит как раз туземца из соседнего и дружественного селения, направляющегося к кому-нибудь с визитом. Туземец обязательно подумает, что этот человек и, есть колдун, и при первом удобном случае он внезапно нападет на него и убьет“.

Опыт не в состоянии ни разуверить их, ни научить чему-нибудь. В бесконечном количестве случаев мышление первобытных людей… непроницаемо для опыта.

Мистические отношения, которые так часто улавливаются в отношениях между существами и предметами первобытным сознанием, имеют одну общую основу. Все они… предполагают наличие „партиципации“ (сопричастности) между существами или предметами, ассоциированными коллективным представлением…

Бороро (племя) хвастают, что они — красные арара (попугаи). Это не значит, что только после смерти они превращаются в арара или что арара являются превращенными в бороро… „Бороро совершенно спокойно говорят, что они уже сейчас являются настоящими арара, как если бы гусеница заявила, что она бабочка“… они могут считать себя одновременно человеческими существами и птицами с красным оперением… Все общества и союзы тотемического характера обладают коллективными представлениями подобного рода, предполагающими подобное тождество между членами тотемической группы и их тотемом.

…изобилие дичи, рыбы или плодов, правильная смена времен года, периодичность дождей — связывается с выполнением известных церемоний определенными людьми, обладающими специальной мистической благодатью. То, что мы называем естественной причинной зависимостью между событиями и явлениями, либо вовсе не улавливается первобытным сознанием, либо имеет для него минимальное значение. Первое место в его сознании, а часто и все его сознание занимают различные виды мистической партиципации…

… самый материал, которым орудует эта умственная деятельность, уже подвергся действию „закона партиципации“: коллективные представления первобытных людей являются совершенно иной вещью, чем наши понятия… коллективные представления первобытных людей не являются продуктом интеллектуальной обработки в собственном смысле этого слова. Они заключают в себе в качестве составных частей эмоциональные и моторные элементы, и… вместо логических отношений (включений и исключений) подразумевают более или менее четко определенные, обычно живо ощущаемые, „партиципации“».

«Различные мыслительные структуры существуют в одном и том же обществе…»

«Коллективные представления являются совершенно иной вещью, чем наши понятия…»

Это — смерть «общечеловекнутости». Люди — разные. У них разные понятия, разные связи между этими понятиями, разное понимание причин и следствий.

— Но есть же общечеловеческие ценности!

— Сперва ощути себя красным попугаем…

Коллеги! Я понимаю, что у нас с логикой… сложные отношения. Но… Для того, чтобы изменить историю — надо изменить аборигенов. Для этого — понять их. Вчувствоваться в эти… «партиципации». Вы способны всей душой ощущать себя «красным говорящим петухом»? Умильно кукарекать над своими недавно снесёнными яйцами? Радостно запихивать найденного червячка в горло горланящим потомкам?

Только искренний ответ «да» открывает путь к состоянию «истинный попаданец».

Те, кто пренебрегает «первобытностью сознания», получит нож в спину: «туземец, возвращаясь с рыбной ловли с пустыми руками… обязательно подумает, что этот человек и, есть колдун, и при первом удобном случае он внезапно нападет на него и убьет».

Вас убьют не за то, что вы сделали или не сделали — из-за возникших в мистическом сознании «партиципации».

Если враги сдохли, то «ихнего серого журавля залягал наш предок — священный кулан». Пойдём же и затопчем их насовсем!

Где тут место для брюшнотифозной палочки?

«…мышление… непроницаемо для опыта».

Новые и новые отряды перебирались через реку. Грабили мёртвых, дорезали еле шевелящихся живых.

Ничего нового: мародёры — неотъемлемая часть не только каждой средневековой эпидемии, но и любой политической, техногенной или природной катастрофы. И в третьем тысячелетии тоже.

Кроме табунов, стад и отар, башкорты тащили вещи и людей.

Из десяти тысяч переболевших, оставшихся в досягаемости башкортов — тысяча «острых носителей». Часть зарубили на месте, часть не перенесла перегона «к новому месту жительства». Сотни три стали двуногой живностью в юртах «свободолюбивых» хозяев.

В сентябре — мор у кичаков, к концу октября — в прибарахлившихся родах башкортов. Включая те, которые не мародёрничали: осень, время откочёвки на зимовья. Роды встречаются, торгуют, обмениваются. Мародёры продавали менее храбрым собратьям хабар, скот, полон.

«Резервуар и источник инфекции — человек». Эти «резервуары и источники», обрадованно купив их по дешёвке, «свободолюбы» растащили по своим стойбищам. Где новых челядинок ставили на обычные женские занятия. Включая приготовление пищи.

Чёрные тряпки — символ мора — поднялись и по ту сторону Волги.

По кыпчакам тиф ударил сразу по всей орде. Башкорты получили более растянутый процесс. И в более тяжёлое время: роды становятся на зимние кочевья, нужно делать запасы на зиму.

Как обычно в здешнем континентальном климате, вдруг резко похолодало. На промёрзшей до звона голой земле под ледяным ветром шуршала и звенела льдинками редкая щетина заиндевевшего ковыля. Потом легли снега.

Зима в Степи — всегда время смерти. Но когда у половины — понос, у другой — бред… Если днём никто не принесёт дров — к утру в юрте все покойники. И больные, и здоровые.

Здесь не Афины с мягким средиземноморским климатом. Не стотысячный город, вынужденно объединённый общей бедой. К заражённому кочевью никто не подойдёт. Всякие христианские глупости типа ухода за прокажёнными, омывания язвенных, пляски безногих и прозрение безглазых… мать Тереза, сёстры милосердия…

Здесь — родовая этика. Род — един. Он процветает — целиком. И вымирает — целиком. Главное правило — единство своих. Помогай своим. «Свои» — в становище твоего рода. Только. В соседнем — не свои. Разной степени этого «не».

При виде чёрного флага над юртами соседей, у нормального человека, после естественной тревоги, искреннего сочувствия, печали от утраты знакомцев, проскакивает такая… прагматичная мыслишка:

— Вымрут. Бедненькие. А майно останется. Скот разбредётся. Может, уже собирать их отары? В степи у источников ссор не будет, места стоянок опустеют… пастбища освободятся.

Ничего личного. Просто жизнь. В которой главное — еда. У которых главное было другое — потомства не оставили.

Хомнутые сапиенсом произошли от обезьян. Не от всяких, а конкретно от падальщиков. Произошли. Но процесс этот не завершён.

Эпидемия не пошла на север: буртасы и суваши рабов не покупают. Булгары в обычное время, может и купили бы, но из-за завинчивания налогового пресса, нынче и от своих избавляются. А вот на юг…

Волга вниз от Луки и все её притоки понесли возбудителей инфекции. А как иначе? Изолированный бетонный накопитель для фекалий возле каждой юрты, регулярно посыпаемый хлорной известью? О чём вы?

Палочка живёт в воде две недели, в почве — четыре. При этом смывается в воду. Которая — «Волга впадает в Каспийское море» — отправляется в Саксин. Где далеко не все имеют колодцы. Туда же идёт перепродажа рабов. Вместе с вещицами из вымерших половецких становищ.

В Саксине — мор.

Моя тамошняя команда не пострадала: Афоня усвоил, что воду надо кипятить, новых рабов ему не надо. В Саксине живёт около десятка «меньшинств» — разных «не-титульных» религиозных общин. Они сразу «закрылись». А вот по посадам ударило. Скученность населения, вода из реки, отсутствие канализации…

По счастью, пришла зима.

«Усатым палкам» не смертельно: выживают 60 дней во льду. Правда, не размножаются. Ждут весны.

Прошедшие осенью дожди, потом таяние снега, половодье — сделали то, что люди делать не умеют: канализация, смыв возбудителя. В Каспийской воде возбудитель дохнет.

Что общего между проводкой расшивы по Нижней Волге и брюшнотифозной палочкой в мочевом пузыре прачки? Ничего? — Это зависит от вас. От ваших знаний, соображения. Мир — един. Найди в нём связи, примени их. К своей пользе. Это — вечная задача. Не только в попадизме.

— Что-то, Точильщик, вид у тебя сильно довольный. Как у кошки, которая до крынки со сметаной добралась. Рассказывай.

— Тут дело такое… «Тифозная Мэри» сработала. Даже больше, чем мы предполагали. Двух зайчишек — одной стрелой. Трёх: кыпчаки на правом берегу, башкорты на левом, и в Саксине «козёл в халате» — копыта откинул. Новый, вроде, разумнее.

Точильщик довольный ушёл. Я почесал затылок. Как-то мне такое… Ну и ладно, весной синепарусный «Кон-Тики» пойдёт без проблем, ни слева, ни справа серьёзных сил не соберут. Степняки разбежались. Те, кто не вымер.

Проредили. Может, поумнеют?

Куда делась эта женщина, «Тифозная Мэри» — не знаю. Искали, спрашивали, не нашли. В таких катастрофах бесследно пропадают и знатные, вятшие люди. А уж кухонная, недавно взятая рабыня… Без родовых связей, друзей, соседей… Безымянный прах в Степи. Даже имени её никто вспомнить не мог.

Вернее всего умерла. Точно — не от брюшного тифа. Тут у неё прочнейшая защита — иммунитет. Но есть неизбежные спутники морового поветрия: голод и холод… От них иммунитетов нет. Ещё в конце зимы к ослабевшим становищам приходят из степи голодные волки… Выжившие в смертельной болезни не всегда радуются своей удаче.

У меня есть моё «хорошо». Например: защита от брюшного тифа. Меня, тебя, других. Это — прогресс. «Прогресс есть удаление от смертельных опасностей».

Я — удаляю. Людей. От смертельной опасности в форме брюшнотифозной палочки.

Для прогресса нужны ресурсы. Я не требую их от тебя, у меня — «всё есть». Из, например, торговли. От тебя ничего не надо. Только не мешай. Не мешай мне делать себе, тебе, твоим детям средство защиты от смерти в бреду «пятнистой горячки».

У тебя есть твоё «хорошо» — хабар, полон, бакшиш… шёлковая занавесочка, серебряные решты, шитый золотом халат… Ради своего «хорошо» ты мешаешь мне делать моё «хорошо». Твоя «свобода размахивать руками» закончилась у кончика моего носа. Но ты лезешь своими ручонками с саблей дальше, к моему горлу, в мой карман.

«Конфликт ценностей».

Так вот: тебя не будет. И не важно кто ты: «непокоренный» башкорт, «степной таракан» кыпчак или «чёрный клобук» огуз. Или ещё кто. Я иду своей дорогой. И убираю с неё помехи. Как торил пути на Руси Илья Муромец, строя мосты, выбивая разбойников, хоть бы и «соловьёв».

Я понимаю твою родовую честь, твоё племенное мышление. Я тебе никто. Не кулан, не журавль. Чужак, мусор. Я уважаю твоё мнение. И возвращаю его тебе. Ты — мусор. Тебя надо смести. Ничего личного, просто жизнь. И твоя смерть.

«Твоя» — не потому, что я лучше. Просто я могу принести тебе твою смерть, а ты мне — нет. Если бы ты мог — ты бы меня убил. Не смог.

У тебя был выбор. «Тройник исходов», «Каловая комбинаторика». Если бы ты понял — выбрал бы осознанно. Как Куджа. Ты — не понял. Твоё понимание — твоя забота. Не понял — помер.

Ты — ошибся. Ты шёл к этой ошибке всю свою жизнь. И жизни семи поколений твоих предков. Твои родители — добрые, милые, славные люди — учили тебя «правде». «Первобытному мышлению». Как учили их самих, как учили всех в твоём народе. Пели песни и эпосы, сказывали былины и сказки. Давали образцы для подражания и стереотипы поведения. В которых твой народ — всегда прав.

«Лемминги не могут ошибаться. Ибо их много».

Особенно — твои «лемминги», родные.

Тебя не научили думать самому. «Все — как один». «Мы — вместе».

Это — здорово, это — приятно. Когда твой бий, выражая волю народа, пошёл грабить трусливых купчишек на синепарусной лодеище, ты тоже пошёл. Со всеми. В восторге. Трепеща от предвкушения новых красивых вещей, великих подвигов, сопричастности к воинскому братству, к народному единению. Тебя не гнали, ты — сам. Добровольно. Стадно. С радостью.

Ты — не виноват. Тебя не научили. Думать.

Ничьё — твоё. Незащищаемое — твоё. У слабого, у чужака — отбери, твоё. А разве бывает иначе? Так поступали великие предки, об этом поют акыны, таково воля богов.

Ты, и сотни таких же, молодых, сильных, храбрых… отправились за подвигами, славой, богатством… Грабить. И повстречались с «усатыми палками».

Можно повторить плач Меркуцио из Вероны: «пошли на корм червям». Твоё мясо сгнило в земле, от тебя остался только костяк.

Жаль. Ты мог стать ете-ата нового рода, твои аллели могли умножиться в детях и внуках, стать частью генофонда твоего народа, человечества. Увы, все твои достоинства и таланты сгнили. Ты никому не стал предком. Просто потому, что тебя не научили думать. О себе. С тебя могло начаться новое шежере. Но ты остался в старом. В героическом, славном, древнем… В чумном могильнике.

«Родоначальник» потому так и называется, что, отринув прежний род, в котором он родился, создаёт, «начинает» свой, новый. Не ты.

Ты мешал. «Удалению от смертельных опасностей». Прощай. «Дальше — тишина».

Вечером заглянул к Маре, среди прочего спросил:

— Мара, у тебя ж новый микроскоп есть? Тут недалеко скотомогильник свежий. Пошли кого-нибудь из своих чумоведов. Подозреваю, там другая зараза. Покрупнее, спорами. И ядовитее. «Персидский огонь» (сибирская язва, антракс). Рот и ноздри держать закрытыми. Хоть и редко такое бывает, но смертельно. Карантин — 2–3 дня. Давай.

В ночном кошмаре привиделось посыпание патогенами полосы в Великой Степи. Вёрст в тридцать шириной. На пути татаро-монгольского нашествия. От Иртыша до Арала. Спрыгнуть с Тяньшаня на параплане с мешком на заднице. Летишь себе, а сзади белый порошок хвостом сыпется…

При потере четверти личного состава на марше монгольское войско…?

«Пришли мыши и погрызли колчаны».

Мда… решение. А по Иртышу вымрут многолюдные города кыпчаков, отмечаемые путешественниками ещё в 14 веке. И вообще все, кто пьёт воду из реки. Аж до Обской губы.

«Спалить дом, чтобы зажарить поросёнка» — старинная английская мудрость.

Там — не мой дом. Пока.

Слухи о моровом поветрии в Усть-Маломе вызвали панику у соседей. Чиновники эмира, воины, торговцы бежали на юг, за Каму. Булгарский князь из Ак-Кэрмен («Белая крепость») в устье Вятки удрал на другой берег. Опустевшая крепость была занята моим отрядом. Попытка прежних хозяев отбить городок окончилась неудачей, сам князь был ранен, вскоре умер.

Ожидался конфликт с Булгарией. Но покойник отказывался «выжиматься досуха» по воле эмира. Инцидент был преподнесён Абдуллой как моя, пусть и малая, помощь блистательнейшему в его трудах по установлению мира и порядка. Эмир был рад взвалить на меня заботу об умиротворении бунтующих северных племён: у него были серьёзные проблемы в центральных и южных областях.

— Отдать мои исконные владения?!

— Отдать? Зачем? Чисто в подержание. Пока не успокоиться и благоустроиться. А иначе… оттуда сюда полезут.

В Каму была пропущена моя флотилия из четырёх ушкуев, водомерки и «Кон-Тики». Которая доставила в «Белую крепость» ещё один воинский отряд, поселенцев, припасы.

«Демонстрация флага» оказалась полезной: бунтующие данники эмира сообразили, что могут защититься от гнева блистательнейшего и взыскания недоимок, джизьи и прочего, приняв моё подданство. «Сменить хозяина». Конечно, «Усть-Ветлужское соглашение» тоже требует «дай». Но оно ограничено по времени и, в нынешних условиях форсированного восстановления казны победоноснейшего, просто выгоднее. Лучше отдать «десятину во всём», чем «излишки всего».

Моё предложение было поддержано воинскими отрядами, блокадой реки, множеством интересных товаров. Включая лекарство от морового поветрия.

Лекарство? — Концентрат клюквенного сока с травами, по три капли на стакан кипячёной воды в день. Никому не вредит, но придаёт уверенности. Укрепляя лояльность к новым хозяевам этих мест.

Плацебо полезно и само по себе. Особенно — при наличии веры в могущество «Полуночного Колдуна». А тут и витамины есть.

Множество селений по Вятке, по её притокам, приняли мою волю, мой закон.

Огромная петля, образуемая Вяткой, дополняемая Чепцой и её притоками, вывела к истокам Камы. Мои изыскатели двинулись оттуда вниз, к нашей уже «Белой Крепости». Заглядывая по дороге в устья впадающих в Каму рек.

Есть такая речка — Вишера. По которой пойдёт (в РИ) Чердынская дорога. Путь в Сибирь через Чердынь русские получили после похода в 1472 году. Спустя 11 лет этой же дорогой ходили на Пелым князья Фёдор Курбский и Иван Салтык Травин.

Другая интересная речка чуть ниже — Чусовая. По ней (в РИ) шёл в Сибирь Ермак Тимофеевич.

Третий путь: Бабиновская дорога. 260 вёрст сухого тракта, основной путь (в РИ) в Сибирь два века. Сорок мужиков построили за два года.

Надо посмотреть.

Весной следующего года впервые полностью загруженный моими товарами «авианосный Кон-Тики» отравился в саксинский поход. Двадцать тысяч зеркальц! Десять тысяч коранов! Тридцать корчаг отбеливателя! Триста слонов керамических!

— Николай, зачем изображения слонов в мусульманские страны? Им же нельзя!

— Э, Воевода, давай ты будешь править, а я — торговать. Ха! Там такие мусульмане, что слонов с руками оторвут! Э-эх, нам бы ещё голых баб…

— Порнокерамика? «Купающаяся колхозница»… «Бедуинка и верблюд»… «Вдова с негром и обезьяном»… В «1001 ночи» есть похожий сюжет. Где наш иконописец-визажист-натюрмордник? Надо Горшене рассказать…

Кораблику не препятствовали. Ни туда, ни обратно. Некому. Степняки, испуганные гневом великой реки, убивавшей их «усатыми палками» прошлой осенью, разбежались или вымерли.

Жителям Саксина разбегаться было некуда. В городе были видны заваленные мусором пустыри на месте сгнивших или сгоревших прикопанных кибиток вымерших семей здешних булгар. Там уже ковырялись новосёлы.

Новый хан Саксина был моложе и разумнее предыдущего. Восхищённый красотой синепарусной расшивы, обрадованный скачком товарооборота и, соответственно, ростом платежей в казну персидских и кызылбашских купцов, он выдал Афоне освобождение от налогов на десять лет и право управления «Русским подворьем» — двумя улочками, где останавливались русские купцы, жили русские ремесленники и стояла православная церковка с кладбищем. Мой Афанасий Никитин принялся приводить это в порядок, серьёзно вкладываясь. В частности, выкупая русских и нерусских (марийских, мордовских, буртасских…) полонян на Прикаспийских землях. Их рассказы позволили, среди прочего, составить подробную лоцию Каспия.

Ничего нового, «сделать из дерьма конфетку». Нарвавшись на несчастие, на моровое поветрие, не бежать в испуге, как сделало большинство нормальных людей на Вятке, не вопить в страхе и ярости: «Уничтожить! Выжечь!», как рычала Марана, а смотреть, думать, делать. Защитить своих от «пятнистой горячки». Заставить научиться защищаться. И уполовинить врагов. Защищая своих от грабежей и убийств.

Понимание опасности бактериологического оружия, его неуправляемость, остужало и без того мой невеликий энтузиазм. Микробов накапливали, изучали. В сторону их уничтожения, лечения людей и животных. А вот боевое применение…

Через полтора года, стоя перед насмехающимися русскими князьями, я мог вполне уверенно говорить:

— Не можете решить дела Новогородские — сам сделаю. Будет город пуст, будут по улицам мертвяки лежать неубранные. Управлюсь. Без дружин ваших.

Брюшнотифозная палочка в водах Ильменя и Волхова была одним из возможных вариантов достижения заявленной цели.

А во Всеволжских землях шёл взыск. Тотальный. Суровый. За «пописать», за «мусор выкинуть», за «из речки попить». Нерях и грязнуль мне ненадобно. Не можешь чистоту держать — сдохни. Чтобы другие вокруг тебя, от глупости твоей не помирали.