Чуть-чуть...

Серебрился иней на осинах.

Шел Малыш и кнут держал в руках.

Шел не в зарубежных мокасинах,

А в простых отцовских сапогах.

Рядом конь, безмолвное созданье.

Оба, осознав свои права,

Возвращались, выполнив заданье,

Заготовив на зиму дрова.

Вот красноречивая картина

О явленьи важном и большом:

Работоспособная скотина

В деловом контакте с малышом.

В бараний рог трубил мороз.

Метель металась, злясь и плача.

Кончался век.

С дровами воз

Везла ободранная кляча

Без имени…

А рядом с ней,

Освистанный ветрами всеми.

Шел он — не карлик, не пигмей,

А просто мальчик. Шел, как время.

Как пять веков, из года в год

Шел к Дульцинее Дон-Кихот,

Как Гамлет из ворот дворца

В бреду своих фантасмагорий,

Когда все стихло в Эльсиноре,

Шел, чтоб увидеть тень отца.

Здравствуй, мальчик! Ни к чему смущенье!

Мне с тобой сегодня по пути.

Поспеши в мое стихотворенье

И свою лошадку захвати.

Мы поговорим о том, об этом,

Ей я дам овса, тебе — конфет.

Почему не поболтать с поэтом,

Если он действительно поэт?

Нелегко работать на морозе!

Знаю, знаю так же, как и ты:

Иногда у нас в стихах и в прозе

Очень не хватает теплоты.

Мало и романтики к тому же.

А ведь наша русская зима —

Это не снега, не просто стужа,

Это как поэзия сама!

Ну же, мальчик, дай скорее руку!

Ничего, что я не сверстник твой.

Мы попьем чайку, разгоним скуку,

А потом уж с хворостом — домой.

Скрипела арба. Мул жевал удила.

Поклажа бедняге была тяжела.

Качал головою измученный мул,

Он хворосту воз круто в гору тянул.

Метель завывала. Мальчишка простой

Шел важно и медленно рядом с арбой.

Отцовская бурка на детских плечах…

Парят над аулом орлы в облаках.

И думал я: людям не страшен мороз,

Когда под рукою есть хворосту воз.

Мороз крепчал. Он был сердит.

Я умоляла: — Уходи!

Я говорила: — Это гадко!

Что за несносная повадка

В мои дела совать свой нос?

Зачем ты мне? Мне нужен воз,

Мне хворост нужен и лошадка.

Пусть — кляча! Это ничего!

Мне нужен мальчик! В полушубке!

Миниатюрный, очень хрупкий,

Чтобы он хоть хилым, хоть плохим

Но весь вошел в мои стихи…

Мороз ответил: — Ладно, Белла!

И сразу резко потеплело.

Вот

происходят

какие

дела:

Из лесу

хворост

лошадка

везла.

Это,

ребята,

еще не конец,

Вел

под уздцы

лошаденку

малец.

Хворост

годится,

чтоб печку

топить.

Хворост

похвальней

собрать,

чем купить.

Кнутом

подбадривая мерина,

Который плелся неуверенно,

Шагал малыш по насту снежному,

Стремясь к чему-то неизбежному.

На нем была шинель матросская,

Снег покрывал ее, как пудрою,

И в этом было что-то плоское

И в то же время очень мудрое.

И что-то было очень личное,

И даже несколько печальное,

В известном смысле

Фантастичное,

Но в высшей степени реальное.

На парня глядя уходящего,

Себя представил я идущим

За зримой гранью настоящего,

На стыке прошлого с грядущим.

Пути сковала гололедица.

Я начал мальчика преследовать.

К нему хотел я присоседиться,

Чтоб с ним немного побеседовать,

Но осложнилось положение:

В знакомстве было мне отказано,

И ждать не надо

Продолжения

Того,

Что было

Здесь

Рассказано.

В те морозные дни зимы

Кто здоров был, а кто простужен,

Но печей не топили мы,

Хворост тоже нам был не нужен.

Но запомню я до конца

Понимающий взгляд лошадки,

Семилетнего сорванца

И большие его перчатки.

Полушубок… В веснушках нос…

Все запомню я так, как было,

И дровишек тяжелый воз,

Тот, что лошадь с трудом тащила.

Мне б на деле, не на словах,

Проторить в ту эпоху тропку,

Чтоб на липовых тех дровах

Приготовить друзьям похлебку.

Старый ишак выбивался из сил.

Из лесу хворост малютка возил.

Снежный туман закрывал Арарат

Шел мальчуган без пути, наугад…

Вьюга… Буран… А ему ничего!

Я бы хотела быть мамой его!

До дому было три километра,

Лошадь в гору тащилась из лесу.

Ей приходилось шагать против ветра,

Но она решила:

Выдюжу! Вылезу!

Мороз шел в атаку,

сгущалась мгла,

Гремела вьюги свирепая музыка.

И кляча бы выдюжить не могла,

Если б не воля малыша-карапузика.

Малыш под уздцы ее важно вел,

Даже вьюга не запрограммировала с

давленный плач его…

Природа сильна, но ее произвол

Ничто

перед силой упорства ребячьего.

Нечего радоваться:

Мороз — сорок градусов,

с утра

По радио:

— Мороз — сорок градусов!

Стужа, будто

К виску

наган.

В старье обута,

В снегу

нога,

Пацан

шагал…

Сезанн…

Шагал…

А в неослабевающем

Гуле пурги

Копошились, как только что

Родившиеся котята,

Какие-то лишенные углов квадраты.

Карта бита:

валет, девятка,

Замедленной съемкой —

лошадка.

Примерная скорость,

как у «Запорожца»,

Был бы хворост,

Остальное приложится!

Лес. Елки.

Колкий

мороз,

Лютый, как волки,

Рос и рос.

Елей иголки,

Челки берез

Дрожали, как кляча,

Плача без слез.

А та шагала,

Сани тянула.

Трудно шагать —

Шагала сутуло.

А рядом — тулуп, отцовские

валенки

И мальчик в больших рукавицах,

Маленький,

От мороза розовый,

Розово-морозовый.

Ос-тер

Нос,

Тер,

Тер

Нос

Хворосту воз

Вез.

Мороз крепчал,

Рыча, качал

Дубы,

Дабы

Сгубить мальца.

Малец его не замечал

Лишь пот

стирал

с лица.

А там, в лесу,—

И в этом суть —

Стучал

топор

отца.

Из лесу малыш возил дрова.

Сквозь застывших елей кружева

На меня, реальный и живой,

Шел ребенок в шапке меховой.

Головой качал усталый конь…

Где дрова, там пища и огонь,

И тепло, и отдых, и уют,

Но всего, о чем пишу я тут,

Не было!..

Кружилась голова.

Я и лес придумал и дрова.

Не качала лошадь головой,

Не было и шапки меховой.

Шел из джунглей малыш

и сосал леденцы,

Шел и выглядел очень убого,

Шел, как дождь на рассвете,

и вел под уздцы

Голубого самца-носорога.

Голубой носорог

Был прекрасен, как бог,

Но ни в черта не веря, ни в бога,

Мальчик с пальчик шагал и шагал…

Он был строг

И в сердцах погонял носорога.

Но добряк носорог

шел вперед не спеша,

Не греша,

Без гроша,

Только трудно дыша,

Потому что любил малыша.

Мне навстречу попался малыш —

Мужичок с ноготок.

В полушубке овчинном, в отцовских больших рукавицах.

Он кобылу усталую из лесу вел под уздцы,

И кнутом погонял, и в сердцах называл ее «мертвой»,

Та тащила с трудом нагруженные хворостом сани.

— Здравствуй, сударь! — радушно приветствовал я малыша.—

Здравствуй, сударь! — сказал я. — Откуда везешь

ты дровишки?

Он ответил:

— А ну тебя к богу! Иди, куда шел!

Был жестокий мороз, приблизительно градусов тридцать.

Почему же так грубо меня этот мальчик отшил?

Сам сперва я не понял, однако потом догадался:

Он отцу помогал —

Был отец у него бедняком,

И большую семью нелегко прокормить ему было.

Я об этом читал,

Где, не помню, но где-то читал.

И, однако, напрасно малыш мне ответил так грубо.

— Здравствуй, сударь! — при встрече я только ему и сказал,

Я просил его только ответить,

Откуда дровишки?

Ту картину, грустную до слез,

Не смогу забыть я до могилы:

Шествовал малыш, презрев мороз,

Натянув отцовские бахилы.

Нелегко без хворосту зимой…

Бедный мальчик!.. Бедная лошадка!..

Многое еще покрыто тьмой,

Многое для нас еще загадка.

В довоенной телогрейке,

в рваной шапке меховой

По Плющихе, по Арбату

брел малыш, едва живой.

До утра не унимался,

не стихал в Москве буран…

Где, малыш, твоя лошадка?

Где твой хворост, мальчуган?

Посмотрите, обойдите

все московские дворы.

Сколько щебета и визга!

Сколько звонкой детворы!

Запускаются ракеты,

барабанит барабан…

Где же, где твоя лошадка,

где твой хворост, мальчуган?

Вспомни, мама, не таким ли

сам я тоже в детстве был?

Я ведь тоже, вспомни, мама,

хворост из лесу возил.

Почему молчит гитара

и не вторит ей баян?

Погоняй свою лошадку,

Плюнь на стужу, мальчуган!

Все с азов, сначала, по порядку:

Был мороз. Зимою это было.

Мальчик погонял кнутом лошадку,

Та повозку с хворостом тащила.

И, следя за парнем уходящим,

Думал я: у всех своя работа,

Все мы каждый день повозки тащим

С хворостом тяжелого чего-то.

С хворостом чужих предвзятых мнений,

Принятых на веру, без отбора,

С хворостом раздумий и сомнений

Или зарифмованного вздора.