Наверное, не случайно французский художник Эжен Делакруа в 1830 году на картине "Свобода на баррикадах" ("Свобода, ведущая народ") изобразил это понятие в виде аллегорической женской фигуры. Вне сражений, в более мирной обстановке эта революционная особа вполне по-бабьи ревниво сплетничала по поводу своей главной символической соперницы - королевы, императрицы. Сколько было вылито грязи, особенно касающейся личной жизни Александры Федоровны. И едва ли не больше было вылито до Октябрьской революции. Советские писатели только повторяли старые салонные сплетни. Тут и особое положение Анны Вырубовой, и двусмысленная фигура Григория Распутина, и прочее, и прочее. Конечно, в потоках лжи были и крупицы правды, императрица была не святой. Но она была и любящей супругой, нежной матерью, ревностной христианкой. Не лучше и не хуже любого из нас.
Такова же судьба и Марии-Антуанетты. Никто из королев не вошел в историю с таким обилием намертво прилепившихся прозвищ. "Королева мод", "Королева рококо", "Мадам Дефицит", "Мадам Вето", "Австриячка", "Царица разврата", "Вдова Капет". И у нее был свой Распутин - графиня Жюли де Полиньяк. Сначала слава, освещенная блеском молодости и красоты, потом попытки не замечать небольшой поначалу мутный ручеек дворцовых интриг и нелепых выдумок, журчавший в высшем свете, потом бурный поток помоев революционной пропаганды, потом посмертное обеление, чуть ли не канонизирование в святые во времена реставрации династии Капетингов-Бурбонов. Мученица? Да. Святая? Нет. Ординарная личность, как писал о ней знаток человеческих характеров Стефан Цвейг. Грешная, не слишком умная, не слишком дальновидная, совсем не везучая великомученица.
* * *
XVIII век дал мировой истории двух великих женщин, двух великих государынь, чей авторитет был непререкаем, чья прижизненная и посмертная слава была вполне заслуженной. Екатерина Вторая Российская и Мария-Терезия Австрийская. Обе современницы правили, и весьма успешно, сами. Обе удачно выбирали себе помощников. Державы обеих диктовали свою волю слабым соседям, разжигали и прекращали войны на своих условиях.
Сильнее всего этих царственных немок отличало друг от друга отношение к своим мужьям. Екатерина сделала со своим Петром Федоровичем известно что и в дальнейшем самостоятельном царствовании не была образцом высокой нравственности. Родила одного ребенка. Впрочем, XVIII век не случайно прозвали "галантным". Свобода женщин в высшем обществе утвердилась сама собой. Свобода личной жизни царственных особ считалась естественной.
Не Екатерина со своими фаворитами, а Мария-Терезия с полным отсутствием фаворитов была белой вороной своего времени. Она прожила 63 года. 40 лет была у власти одной из тогдашних сверхдержав, Австрии, империи Габсбургов. 29 лет была замужем за герцогом Францем-Стефаном Лотарингским, который лишь числился императором, правила сама Мария-Терезия. Император любил поохотиться, выпить, порезаться в картишки и сходить "налево". Императрица же, образец нравственности, ревностная католичка, нежно любила мужа и умудрилась при всей своей занятости родить 16 (!) детей. 5 мальчиков и 11 девочек. Одной из них была будущая взбалмошная Королева рококо и будущая жертва гильотины Мария-Антуанетта.
Судьба Марии-Терезии во многом определила и судьбу ее, в итоге, несчастной дочери Марии-Антуанетты. Отец Марии-Терезии австрийский император Карл VI не имел сыновей и решил обеспечить престол своей талантливой, рожденной для власти дочке, опубликовав так называемую Прагматическую санкцию, нарушавшую традиции престолонаследия. Поначалу европейские монархи ее признали. Но едва Карл умер, а двадцатитрехлетняя Мария-Терезия примерила корону, как баварский курфюрст предъявил свои права на этот головной убор. Его поддержали Пруссия, Саксония, Франция и Испания. В 1740 году началась война за австрийское наследство, в которой несчастной Марии-Терезии пообещала помощь только российская императрица Елизавета, правда, не оказала ее на деле. Лишь через 8 лет Австрии удалось заключить мир, с честью выйти из войны, хоть и потрепанной неутомимым прусским воякой Фридрихом Великим, но с незначительными территориальными потерями.
Мария-Терезия и ее главный советник дальновидный канцлер Кауниц сделали из этой войны ряд важных выводов - военная, финансовая, промышленная реформы и перемена курса внешней политики. Почти три столетия австрийские Габсбурги и французские Капетинги-Валуа-Бурбоны традиционно враждовали и традиционно воевали между собой. Теперь стало ясно, что главным соперником Австрии в борьбе за германские земли становится Пруссия, а с Францией необходимо заключить союз. Который и был заключен в Версале в 1756 году. Тогда же Мария-Терезия и французский король Людовик XV пришли к выводу, что неплохо бы скрепить дружбу династическим браком. У короля был болезненный сын. Больше доверия внушал, как наследник, внук, тоже Людовик. У императрицы было много дочерей. Так, в принципе, и порешили это в высшей степени важное государственное дело. Будущему супругу в это время было два года, будущей супруге - всего годик.
* * *
Мария-Антуанетта родилась 2 ноября 1755 года в Вене, в главном императорском дворце Шенбрунн. Так всегда бывает - кому-то суждено появиться на свет в хижине, кому-то - во дворце. Первые, как правило, завидуют вторым. Королевские дети всегда сыты, одеты, обуты. Королевские дети не мерзнут, не ходят немытыми и сопливыми. У них множество слуг, с них сдувают пылинки, их учат этикету, изысканным танцам, иностранным языкам. И им не нужно ни за что бороться. Их судьба предрешена. Вот только плюс или минус в этой предрешенности, трудно сказать. Быть все время на виду, быть ответственным за свою страну во-первых, а за свою семью уже во-вторых, быть все время подсудимым на суде госпожи Истории. К своему несчастью, сама Мария-Антуанетта об этой ответственности догадалась не сразу. Даже далеко не сразу.
А пока эта миловидная, даже красивая девочка, шалунья и резвушка, подрастала в окружении великолепного австрийского двора. Однако великолепный французский двор отнюдь не спешил к заключению брака между принцем и принцессой, точнее говоря, будущим дофином и эрцгерцогиней. Согласно этикету, официальное предложение должно было последовать со стороны жениха. Но долго не следовало. Началась и закончилась Семилетняя война, где Австрия и Франция уже были вместе против Пруссии. А Людовик XV не торопится. Дела французского королевства между тем движутся кое-как. В борьбе с Англией оно теряет колонии в Америке и Индии. В государстве зреет внутренний кризис. В 1765 году одиннадцатилетний жених после смерти отца становится дофином, законным наследником французского престола. А его венценосный дедушка все не торопится, что очень беспокоит Марию-Терезию. Уж не происки ли тут ее извечного врага - прусского короля? Или русской императрицы? Уж не выжил ли французский монарх из ума? Но недаром Людовик XV вошел в историю как автор крылатой фразы "После нас хоть потоп".
Личное счастье дочери или внука в монархических сферах обычно никого не беспокоит. Династический брак - это брак даже не по расчету, а по государственным интересам. Будущие супруги знакомы друг с другом только по портретам. Между Веной и Версалем беспрерывно снуют курьеры. Только в 1769 году Мария-Терезия добивается своего - французский королевский посланник Дюрфор привозит официальное предложение короля. В очередной раз сбывается шутливое пожелание венгерского короля Матвея Корвина, сказанное по-латыни 300 лет назад: "Bel-la gerant alii, tu felix Austria, nube" ("Пусть воюют другие, ты же, счастливая Австрия, заключай браки"). Свадьба назначена на будущую весну. Жениху 15 лет, невесте на год меньше. По тем временам уже пора. Только кого собираются выдать замуж?
Французский воспитатель Марии-Антуанетты аббат Вермон пишет в Версаль о юной невесте: "Имея очаровательную внешность, она сочетает в себе обаяние, грацию, умение держать себя". Но ниже приписывает, что шесть недель преподавал принцессе основы изящной словесности и шесть недель прошли почти впустую. "Я понял наконец, что хорошо усваивает она то, что одновременно и развлекает ее". "Развлекаться!" - вот что на долгие годы станет девизом Марии-Антуанетты. Когда будет совсем не до развлечений, тогда впереди уже отчетливо замаячит силуэт гильотины.
Менее склонная к политесным выражениям Мария-Терезия в своих дневниках отмечает, что дочь пишет по-немецки и по-французски с чудовищными ошибками, абсолютно несведуща в истории и географии, только хорошо поет и танцует. Погрязшему одновременно в строгом этикете и нравственном легкомыслии версальскому двору это кажется достаточным. Строгой матери - нет. Она понимает, что из дочери не получится великой правительницы, но хоть какой-то она должна стать. И еще строгую католичку тревожит один момент. Две ее старшие дочери - герцогиня Пармская и королева Неаполитанская... В Европе Пармский и Неаполитанский дворы иначе как борделями не называют. Не пошла бы девочка по стопам сестер.
А теперь о том, за кого собираются выдать юную Марию-Антуанетту. Будущий король не только был, но и сам старался быть самой малозаметной фигурой в Версале. Австрийскую красотку-ветреницу ожидал довольно высокий, сутулый, преждевременно располневший подросток с печальными голубыми глазами, неуклюжей переваливающейся походкой, при которой постоянно спотыкался о свою шпагу. Он был страшно застенчив и, наверное, до конца жизни испытывал недоумение, когда к нему обращались как к первому лицу государства.
Но, в отличие от своей невесты, Людовик получил хорошее образование, любил читать. Его весьма интересовали не только книги, но и государственные документы. Он был очень аккуратен и внимателен в своих записях. Из него получился бы отличный королевский секретарь, но судьбе было угодно сделать его королем.
С детства физически слабый, Людовик таким бы и остался, если бы не регулярные упражнения. Он стеснялся заговорить с любым из придворных, но охотно общался с рабочими в Версале, иногда, к ужасу окружающих, брался помогать плотникам или мостильщикам. Дед Людовик XV так же, как и наш Петр Великий, любил на досуге послесарить, постолярить. Но для Людовика XVI эти занятия стали больше, чем хобби. Мастерская, куда кроме него допускался лишь любимый слуга Дюре, была единственным местом, где он чувствовал себя самим собой. К любимым страстям относились также охота и черчение географических карт. В отличие от своей будущей супруги, Людовик совершенно не умел танцевать, избегал любых подвижных игр. Ему нельзя было отказать в известном природном уме, но думал он крайне медленно и совершенно терялся, когда от него требовалось быстро принять какое-нибудь решение.
И еще одна черта, ставшая одновременно и причиной и следствием неуклюжести, стеснительности Людовика. Несмотря на пеструю, как у всех европейских принцев, смесь кровей в родословной, он все же считался французом. Он рос при французском дворе, где всегда царила атмосфера повышенной чувственности. Главный пример распущенности подавал родной дед-король, оставшийся вдовцом после смерти супруги и без устали менявший фавориток. Две из них - маркиза де Помпадур и графиня Дюбарри даже весьма активно вмешивались в управление страной. А будущий жених Марии-Антуанетты совершенно не интересовался противоположным полом. И довольно долго никто не догадывался, что у этого отсутствия интереса есть физическая причина.
* * *
Свадьбе предшествовала чрезвычайно долгая переписка и переговоры по поводу устройства церемонии. Франция давно уже всей Европе диктовала моду в современном придворном этикете. Кроме того, у Бурбонов существовало множество старинных церемониальных традиций. Не менее старинные традиции существовали и в доме Габсбургов. Кому и в каком порядке ставить подписи в брачном контракте, что должно входить в перечень подарков и приданого, кому сопровождать невесту, кому ее встречать. Камнем преткновения стал вопрос, на какой территории австрийская эрцгерцогиня примет новое подданство и станет французской дофиной - на австрийской или французской. Было найдено компромиссное решение. По Рейну проходила граница между Францией и Священной Римской империей, давно уже формального межгосударственного образования, которое возглавляли Габсбурги. Напротив Страсбурга нашелся ничейный необитаемый островок. На нем в короткие сроки соорудили изящный деревянный временный павильон, стены которого украсили драгоценными гобеленами. К островку навели понтонные мосты.
Павильон тщательно охранялся. Но любопытствующие могли подкупить стражей и полюбоваться на это маленькое чудо компромисса и бурбонско-габсбургской дружбы. Как-то это проделала группа немецких студентов. И все бы хорошо, да один из них вдруг заметил то, на что не обратили внимания украшатели помещения. Одно изображение на гобелене в том помещении, где невеста должна стать француженкой, было написано на сюжет древнегреческого мифа о браке Медеи и Ясона. В мифологии трудно найти более трагичную развязку, чем кровавые итоги этого брака. Между прочим, двадцатилетнего студента, увидевшего в этом дурное предзнаменование, звали Иоганн-Вольфганг Гете.
А августейшая невеста в это время уже едет навстречу своей судьбе. 21 апреля 1770 года после пышных торжеств, приемов и балов Вену покидает огромный свадебный поезд в десятки роскошных карет и сотни лошадей. Марии-Терезии тяжело далось прощание с дочерью. Она снабдила Марию-Антуанетту собственноручно составленными правилами поведения. Это было не пособие по этикету, а пособие по "королевскому достоинству и чести", если можно так выразиться. Мария-Терезия хорошо понимала, что это такое, и надеялась, что дочь хоть немного оттуда почерпнет. При жизни ей дождаться этого не удалось. Великая государыня не видела ни в ком из своих многочисленных сыновей и дочерей повторения себя. А в этой... Материнское сердце всегда ноет в предчувствии беды.
- Почаще перечитывай эти правила. Старайся писать мне как можно чаще. Я должна все знать.
- Ладно, матушка.
Позади остались австрийские и германские земли, позади остался нейтральный островок на Рейне, где Марию-Антуанетту приветствует будущий кардинал, а пока скорее светский щеголь, чем страсбургский священник Луи Роган. Через несколько лет он станет роковым врагом королевы. Позади земли Эльзаса и Шампани.
В Компьенском лесу Марию-Антуанетту встречают король и дофин Франции. Шестидесятилетний Людовик XV, отменный кавалер, известный ловелас, галантно целует невесту внука, что-то забавное шепчет ей на ушко и чуть не забывает про другого виновника торжества. Сутулый неуклюжий юноша, дофин Франции, скромно стоит в сторонке и щурит близорукие глаза. В соответствии с этикетом жених сухо целует невесту в щечку. А вечером сухо замечает в своем дневнике: "Entrevue avec Madame la Dau-phine" ("Встреча с Мадам Дофиной").
Через 36 лет другой властитель Франции Наполеон в том же Компьенском лесу будет поджидать другую невесту, тоже австрийскую эрцгерцогиню Марию-Луизу. В высших интересах великого узурпатора было как можно скорее породниться с Габсбургами, как можно скорее оставить законного наследника. Поэтому он овладел Марией-Луизой по-солдатски, через несколько часов после знакомства. О темпераменте Людовика XVI ниже будет еще сказано.
16 мая в Версале состоялась свадьба. Архиепископ Реймский благословил молодых, а затем они, король Франции и еще пара сотен свидетелей, члены правящей династии и знатнейшие лица государства, в строгой последовательности, определенной церемонией, поставили свои подписи на длинном пергаментном листе брачного договора. Рядом со своей по-детски корявой подписью Мария-Антуанетта оставила огромную кляксу, что также некоторые сочли плохим предзнаменованием.
Такой же дурной приметой оказалось и то, что грандиозное празднество с иллюминацией версальских садов и дворцов, с фейерверком, на которое съехалось множество народа со всей страны и из-за границы, сорвалось из-за сильнейшего ливня с грозой, разразившегося к вечеру. Тем не менее свадебный ужин прошел нормально, молодых проводили к брачному ложу и оставили одних.
* * *
Не все могут короли, далеко не все. Если в наше время личная, а нередко даже интимная жизнь популярных людей, звезд эстрады, кино, телевидения нещадно эксплуатируется средствами массовой информации, становится для них доходным товаром, то с царствующими особами так было всегда. Потому что королевский секс в продуктивном смысле, рождение наследников, продолжение династии - что может быть государственнее, что может быть важнее при монархическом устройстве?
На следующий день сначала служанка, потом камеристка дофины кое-что узнали. Очень быстро это стало известно ближайшим фрейлинам, потом королю, всему королевскому двору. Через несколько дней это знала вся Франция, а затем и вся Европа. После первой брачной ночи Мария-Антуанетта осталась девственницей. Бывает. Причем близкому окружению сразу стало ясно, что дело не в ней, а в молодом Людовике, известном своей неискушенностью, застенчивостью, иногда превышающей разумное. Но так случилось и на следующую ночь, и на следующую... Так продолжалось... семь лет!
Людовик XVI уже был королем, но не был мужем. Как на каторжную работу, с унылым видом он шел иногда в спальню супруги и с таким же видом ее покидал. Не сразу выяснилось, что причиной половой слабости являлся природный дефект августейшего органа - фимоз, сужение крайней плоти, не позволявший совершить нормальный половой акт. Что можно исправить небольшой хирургической операцией. Известно, что такая же история произошла с наследником русского престола Петром Федоровичем, мужем будущей Екатерины II. Императрица Елизавета тогда решительно настояла на операции. А вот деликатные французы все медлили, трусливый дофин все стеснялся, господину "После нас хоть потоп" было наплевать на слабость внука, императрица Мария-Терезия бомбардировала французский двор и свою дочь письмами делайте же что-нибудь, нужен наследник, - но все впустую. Только в 1777 году во время официального визита во Францию австрийскому императору Иосифу II, соправителю своей матери и брату Марии-Антуанетты, удалось убедить своего не слишком мужественного зятя сделать операцию.
В августе того же года, через семь лет после первой брачной ночи, Людовик XVI вышел из супружеской спальни с довольным видом. Пушки по этому случаю не палили, празднеств не устраивали. Это только ненадолго умерило ехидный хохот, давно звучавший и в дворцах, и в хижинах.
В сознании всего монархического патриархального общества монарх невольно ассоциируется не только с пастырем, но и с быком-производителем своей правящей семьи. Неполноценность главы семьи вызывает ощущение неполноценности данной ему Богом и народом власти. А в условиях все нарастающего кризиса феодализма, в условиях давно назревшей необходимости социальных перемен слабая пошатывающаяся верхушка общественной пирамиды сама провоцирует опрокинуть себя.
XVIII век во Франции - век господства передовых идей. Вольтер, Руссо, энциклопедисты. Их идеями ликвидации сословности, идеями гражданского равенства, демократических свобод дышала образованная публика. С позитивными устремлениями неизбежно соседствовали негативные - критика власти. А власть импотента сама давала для этого поводы. Сотнями, тысячами экземпляров брошюры с едкими антибурбонскими статьями, памфлетами, стихами печатались в Англии, Нидерландах, Швейцарии и переправлялись через границу. В самой Франции действовало много подпольных типографий.
В упрощенной форме идеология оппозиции проникала и в народ. Упрощенное подчас выглядело просто грубым, скабрезным. Раз король ничего не может, значит, у королевы есть любовники. Раз королева большую часть времени проводит в обществе подруг, значит, у нее есть еще и любовницы, она отдает дань сапфическим утехам плоти. В 1778 году Мария-Антуанетта родила первого ребенка. Знаем мы, от кого она родила, - шушукались по всей стране.
Забавные носятся слухи
Про жизнь королевской семьи:
Бастард, рогоносец и шлюха
Веселая тройка, Луи!
распевали французы популярные анонимные куплеты.
Самое печальное было позже. Когда Мария-Антуа-нетта предстала перед революционным якобинским трибуналом, самые грубые стишки и памфлеты были признаны доказательными документами, обвиняющими королеву в самых немыслимых грехах. Казалось бы, уже обреченную женщину достаточно казнить за то, что она носила на голове корону, была против своего свержения и беспечно запускала руку в государственный бюджет. Нет, жестокой судьбе надо было обвинить ее в лесбийском прегрешении.
Ну а что же в действительности? С одной стороны, еще Фрэнсис Бэкон заявил: "Клевещите, клевещите - что-нибудь да останется". С другой стороны, народная мудрость "Нет дыма без огня" тоже небезосновательна. Можно с абсолютной уверенностью заявить, что Мария-Антуанетта никогда не любила своего мужа-тюфяка, но относилась к нему с положенным уважением, как и он к ней. Можно с абсолютной уверенностью заявить, что в жизни Марии-Антуанетты была настоящая и трогательная любовь с графом Ферзеном. Ну а поверить в то, что хорошая собой, здоровая замужняя девушка до 22 лет хранила себя для непорочной монархической идеи... Впрочем, лучше оставить эту тему для желтой прессы.
У затянувшегося "безбрачного" брака была и еще одна важная сторона. Юная дофина, а затем королева, не находя в своем муже ни мужчины, ни хотя бы интересного собеседника, ни партнера по развлечениям, гораздо больше времени проводила в кругу подруг и друзей. А поскольку правила этикета не позволяли ей в открытую общаться абы с кем из мужчин, то ее приятелями быстро сделались младшие братья Людовика граф Луи Прованский и граф Карл д'Артуа. Оба молодых человека (один ровесник Марии-Антуанетты, другой моложе на 2 года) являли полную противоположность ее мужу. Потанцевать, сказать неожиданный каламбур, сыграть в карты или в любительском спектакле - что еще нужно для дружбы с легкомысленной девицей?
Но у каждого из братьев в опеке Марии-Антуанетты была своя корысть. А особенная корысть в том, чтобы "безбрачный" брак как можно дольше затягивался. Ведь тогда у графа Прованского и даже у графа д'Артуа появлялся шанс на престол. Поэтому, когда у Людовика XVI родился законный наследник, граф Прованский возненавидел и старшего брата, и его жену. Можно даже сказать, что Луи Прованский какое-то время был в оппозиции королевской власти и некоторыми поступками провоцировал наступление революции. Находясь в эмиграции, он вроде бы способствовал спасению королевской четы, но так, что только ухудшил ее положение. Весьма вероятно, что граф принял тайное участие и в судьбе наследника престола мальчика Людовика XVII, так никогда и не правившего под этим именем, загадочно исчезнувшего.
Отгремит революция, отгремят наполеоновские войны, придет Реставрация, и терпеливый Луи еще станет королем Людовиком XVIII, после его смерти станет королем Карлом X и граф д'Артуа. Но первый придет к долгожданной власти в 59 лет, а второй в 67.
* * *
Но до этого еще далеко. А вначале молодая дофина оказалась при версальском дворе. Она еще почти ребенок с задатками гордой, уверенной в себе, надменной от своего положения будущей королевы и с уже сформировавшимся характером беспечной легкомысленной женщины, привыкшей к почестям и жизни во дворце, с желанием быть первой в свете, самой красивой, самой нарядной, с самыми лучшими украшениями. С желанием постоянно претворять в жизнь свой девиз "Развлекаться!".
По всем же законам положения монарха, а уж тем более по законам царствующего в Версале этикета, требуется учиться, чтобы грамотно управлять, требуется ежедневно принимать просителей, посещать старших родственников, отстаивать длинные мессы, участвовать в торжественных приемах. Все это быстро вошло в противоречие со своенравием Марии-Антуанетты. И никакие увещевания матери в письмах, никакие наставления приставленных к дофине для воспитания аббата Вермона, графини де Ноай, тетушек дофина Аделаиды, Виктории и Софи особенно не помогали. Мария-Терезия даже поручила своему посланнику при версальском дворе графу Мерси шпионить за дочерью с помощью ее слуг и служанок. Юная ветреница ловко уходила от опеки и наставлений. Игры в волан, в карты, прогулки в саду, танцы и тому подобное - только это занимало пустоватую хорошенькую головку. Только незадолго до смерти в тюрьме Консьержери Мария-Антуанетта прочла первую книгу до конца - "Робинзон Крузо".
Мария-Терезия также все время заклинала дочь быть в стороне от дворцовых интриг. Но как же быть в стороне, если это одно из главных развлечений? Как без этого прожить светской женщине? Интрига получилась занятной, даже с политическими последствиями.
При версальском дворе существовали две, если так можно выразиться, женские партии. Наиболее высокое официальное положение имели три незамужние дочери Людовика XV Аделаида, Виктория и Софи. Положение определяло их самое почетное место во время обедов, балов, приемов и прочих мероприятий. Однако можно было приобрести реальную власть, минуя династические законы. Для этого существовал фаворитизм. Если предыдущая знаменитая метресса Людовика XV, та, чье имя стало нарицательным, маркиза де Помпадур, была хотя бы женщиной достойной, то нынешняя, графиня Дюбарри, по некоторым сведениям, попала в спальню короля прямо из публичного дома. Но задержалась надолго. Ей нашли фиктивного мужа с титулом, у нее появился свой небольшой дворец в Версале, лучшие наряды и драгоценности, лучший выезд. Самым надежным способом для искателей должностей и королевских милостей было стать своим человеком в салоне мадам Дюбарри. И все бы хорошо для счастливицы, если бы большинство придворных дам не продолжало ее считать публичной девкой. Такая ситуация случалась при королевских дворах. Вспомним хотя бы прошлое русской императрицы Екатерины I.
Но вот в Версале появилась новая персона, супруга наследника престола, в дамском табеле о рангах сразу занявшая высшую ступеньку. Причем Мария-Антуанетта вела себя совершенно независимо, несмотря на молодость и малоопытность. И графиня Дюбарри увидела в ней шанс на формальное признание своего сомнительного статуса.
Согласно правилам этикета во время приема или бала дама не могла первой заговорить с той, что была выше ее в придворном звании. Только наоборот. Хорошо обученная этому в свои первые светские выходы, Мария-Антуанетта дозированно, согласно установленному порядку заговаривает с одной, другой, пятидесятой, сотой дамой. Проходят месяцы, проходит год, другой. Дофина привечает всех, кроме графини Дюбарри, фаворитки короля. Тетки мужа втянули дофину в эту интригу, и ей понравилось. Действительно, с какой это стати девице из рода Габсбургов, супруге Бурбона обращать внимание на выскочку, бывшую проститутку?
Когда всевозможные ухищрения не помогают, Дюбарри жалуется королю, а король исполняет все ее желания. Он вызывает к себе австрийского посланника Мерси и просит его повлиять на Марию, зная, что Мерси выполняет также роль "представителя материнского авторитета" при своевольной дофине. Мать же единственная, кого Мария-Ан-туанетта хотя бы немного уважает, хотя бы немного побаивается. И вот дофина обещает графу Мерси, а через него и королю, что на ближайшем приеме заговорит с Дюбарри. Но не выполняет обещания.
Король Людовик XV, которому на многое наплевать, но только не на честь своей метрессы, взбешен. И самое опасное в этой ситуации, что августейшее бешенство может повлиять на с трудом выстроенные благополучные франко-австрийские отношения. И все из-за упрямой шестнадцатилетней девчонки. В Европе тем временем назревает крупная и не слишком чистоплотная политическая акция - Австрия, Пруссия и Россия готовятся к Первому разделу Польши. Теперь уже и Мария-Терезия напугана - а что, если из-за глупой дофины разгневанный Людовик XV вмешается, воспротивится, потребует своей доли? Она пишет Марии-Антуанетте: "Что тут страшного - поздороваться с кем-то?"
И только этот материнский почти приказ разрешает сложную ситуацию. На королевском приеме 1 января 1772 года, заранее отрепетировав эту публичную сцену, Мария-Антуанетта, стоя к графине Дюбарри вполоборота, говорит так, что это можно принять за прямое обращение:
- Сегодня в Версале на балу много людей.
И все. Но этими словами куплено согласие Франции на раздел Польши.
* * *
Живой, подвижной натуре Марии-Антуанетты быстро наскучил Версаль с его этикетом, скучными обязанностями и мелкими интригами. Рядом, всего в двух часах езды огромный Париж с его театрами, с его шумными празднествами, с его маскарадами, где можно обходиться без лишних церемоний. Вокруг дофины быстро складывается кружок приближенных: братья дофина, принцесса де Ламбаль, герцог Лозен, принц Линь - все сплошь богатые блистательные бездельники.
С этой компанией с разрешения покладистого дофина или даже без оного и, разумеется, без его участия Мария-Антуанетта пару раз посетила главный город своей новой страны. Дворцы, театры, музеи, сады произвели на нее, конечно, благоприятное впечатление, но вот улицы, площади, народ... Сквозь окошки кареты долетала вонь сточных канав. Это был не ее мир, она о нем ничего не знала, да и знать не желала.
А народ пока еще не знал свою будущую королеву. Критика власти еще не набрала должных оборотов. В народе еще только добродушно посмеиваются над слухами о незадачливом супруге-дофине и скорее жалеют юную супругу.
8 июня 1773 года была чудесная погода, и на этот день назначили официальное торжественное посещение Парижа наследниками престола. Город украсили флагами, декоративными триумфальными арками и цветами. У ворот градоначальник маршал Бриссак вручил дофину на серебряном подносе символические городские ключи. Салютовали пушки Бастилии и Дома Инвалидов. В Нотр-Дам, в университете дорогих гостей встречали торжественными речами. Разодетые по такому случаю рыночные торговки вручили Марии-Антуанетте первые плоды урожая, цветы, представители ремесленных гильдий - плоды своего труда.
Это все выглядело искренне, было похоже на выражение любви. Масса собравшихся вместе людей всегда обретает единую нервную систему, всегда дружно проявляет свои чувства. Мария-Антуанетта даже испугалась, когда вышла на балкон дворца Тюильри и увидела на площади перед собой живое человеческое море.
- Мой Бог, как много народа! - воскликнула она.
- Мадам, возможно, его высочеству дофину это не понравится, но вы видите перед собой двести тысяч влюбленных в вас, - галантно заметил маршал Бриссак.
Она действительно была хороша: юная, стройная, в легком розовом платье, расшитом бурбонскими лилиями, с собранными в элегантную прическу пепельными волосами. И уж безусловно выигрывала рядом с одутловатым, малоподвижным, неловким супругом. Ей рукоплескали. К типичным проявлениям массовых народных чувств относится и любовь ко всему новому. Людовик XV находился у власти уже 58 (!) лет (он стал королем в пятилетнем возрасте) и одним этим уже всем надоел. А своей политикой, своим образом жизни тем более не снискал народной любви. Теперь же, наверное уже скоро, французами будет править такая очаровательная новая королева.
Ровно через 20 лет бывшие двести тысяч влюбленных уже будут ненавидящими и потребуют разорвать королеву на части.
Но тогда парадный, праздничный Париж и добрый народ нравились Марии-Антуанетте. Она зачастила в столицу. Там, в частности, она оказала покровительство своему знаменитому земляку композитору Кристофу Глюку, пытавшемуся произвести переворот в оперном искусстве. Не разбиравшаяся в тонкостях оперы, но от природы музыкальная дофина распорядилась поставить в "Гранд Опера" глюковскую "Ифигению в Авлиде", преодолев сопротивление столичного музыкального бомонда. 19 апреля 1774 года состоялась премьера, на которой публика была вынуждена демонстрировать свой восторг, оглядываясь на ложу мадам дофины, рукоплескавшей каждой арии. Особенное, впрочем, впечатление произвела не музыка, а сверхзамысловатая прическа Марии-Антуанетты, названная "Ифигения".
Между прочим, через несколько лет за покровительством уже королевы обратился другой ее земляк, приехавший в Париж, Вольфганг Амадей Моцарт. Но Мария-Антуанетта была занята чем-то другим и Моцарта просто не заметила.
* * *
Долгожданное и неизбежное случилось 10 мая того же года. Людовик XV подхватил оспу и умер. Прозвучала знаменитая формула "Le Roi est mort, vive le Roi!" ("Король умер, да здравствует король!") - Людовик XVI и Мария-Антуанетта стали королем и королевой Франции. Им досталось неважное наследство. Предшествующая внешняя политика была, как правило, неудачной. В ходе войн с Англией французы лишились Канады, Восточной Луизианы и других территорий в Америке, потеряли всякое влияние в Индии. Правда, при новом короле Франция активно вмешалась в войну новообразованных Соединенных Штатов против Англии, но выгод из этого извлекла немного.
Еще хуже дела обстояли внутри. Особенно с финансами. Государственный долг непрерывно рос, придавленный непомерными налогами народ нищал, буржуазия разорялась, цены и недовольство росли. Время от времени медлительный и нерешительный Людовик XVI пытался как-то исправить положение, особенно старались его генеральные контролеры (министры) финансов. Робер Тюрго попытался ограничить расходы двора и в 1776 году был отправлен в отставку. Жак Неккер сначала прибег к крупным займам и улучшил положение. Но едва и он в 1781 году попытался урезать королевскую роскошь, как мгновенно оказался не у дел.
Мария-Антуанетта мало вмешивалась в политику. У нее была масса других важных дел, которые не оставляли времени поинтересоваться, какие такие американцы где-то воюют с помощью французов за независимость, в какой такой Гиени и Бретани из-за неурожая наступил настоящий голод, в каком таком Лионе бунтуют ткачи? Там, где делают километры тканей для королевского гардероба? Пусть будет порядок - легкий жест царственной руки. За всю жизнь, проведенную во Франции, Мария-Антуанетта нигде, кроме Версаля, Парижа и Компьена так и не побывала. Несколько позже она еще побывает в местечке Варенн, но это не доставит ей удовольствия. Ее деятельная современница Екатерина Великая совершала длительные путешествия по России, посещала хотя бы потемкинские деревни. Для удовольствия Марии-Антуанетты построят потемкинскую деревню рядом с Версалем.
Вмешательство в политическую жизнь со стороны королевы, впрочем, случалось весьма спонтанно. Если только кто-то из друзей о чем-то попросит. А уж ей душку-мужа уговорить ничего не стоит. Особенно после того, как через три года после коронации Людовик стал ей настоящим мужем. Например, граф Адэмар прекрасно поет. Почему бы его не назначить посланником в Англии? А вот противный Тюрго совсем не танцует и еще что-то говорит о чрезмерных тратах. Почему бы ему не уйти в отставку?
Мария-Антуанетта была настоящей королевой. Но не королевой Франции. Ее собственное королевство формально занимало лишь дворец Трианон с окрестностями, но фактически располагалось в каждом модном ателье, в каждом локоне причудливой прически, в каждой складке дорогого шелкового платья, в каждом драгоценном бриллиантовом колье, в каждой причуде популярного архитектора. Во всем том, без чего не обходился высший свет, - в стиле. XVIII столетие - век господства стиля рококо. Декоративность, изящество, вычурность, манерность. Рококо от французского слова rocaille, раковина. Эта раковина оказалась вызывающе нарядна для волн житейского моря. Они ее в конце концов раскололи. Но сейчас Мария-Антуа-нетта была настоящей Королевой рококо.
Как и полагается, в этом королевстве у нее были свои министры. Это мадемуазель Бартэн, старшая модистка, удивительная, решительная женщина, вышедшая из народных низов и обретшая над королевой полную власть. Власть моды. Ведь ежедневно королеве требуется появляться на людях не менее чем в трех новых платьях.
Мужская мода того времени формировалась в основном в Англии и шла по пути упрощения костюма. Но в женской моде царствовала Бартэн, и упрощения не наблюдалось. Для придания надежной формы верхней юбке появились кринолины на каркасе из китового уса или стальных полос, корсажи в несколько слоев отделывались тончайшими кружевами. На изготовление каждого туалета уходили десятки метров шелка, атласа и бархата. Парижская мастерская мадемуазель Бартэн на улице Сент-Оноре стала крупнейшим домом моды Европы, где трудился целый полк портних, - королева задавала тон в моде, и никто не хотел от нее отставать.
Второй министр - великий куафер Леонар. Почти ежедневно он навещал королеву и творил с ее прической нечто немыслимое. Для его произведений не хватало даже самых длинных волос, и возник большой спрос на шиньоны. Чаще всего Леонар возводил при помощи мазей, шпилек, шиньонов полуметровые волосяные башни, а наверху мастерил из цветов, фарфоровых статуэток, материи целые жанровые сценки - хоть танцующих пастушек, хоть корабль, попавший в бурю. Это была вершина в истории парикмахерского искусства. Нередко дама с такой при-ческой, даже королева, не умещалась в карете и была вынуждена ехать, стоя на полу на коленях. Фантастически сложное искусство Леонара отражало даже важные политические события - он делал Марии-Антуанетте прическу в честь привития королю оспы, в честь принятия Декларации независимости США и даже в честь... взятия Бастилии. Впрочем, эта была последней.
Еще два министра - господа Бомер и Бассанж, королевские поставщики ювелирных изделий. Оба, как и большинство ювелирных торговцев того времени, евреи. Мария-Антуанетта питала настоящую страсть к бриллиантам и никогда не задумывалась об их цене. Король ей редко отказывал в деньгах. Но иногда запросы королевы и печальное положение казны входили в удручающее противоречие. И тогда Мария-Антуанетта добывала деньги на очередную брошку или колье карточной игрой. И в основном выигрывала, что неудивительно. Любопытно, что не терпевший карт Людовик XVI своим указом запретил в стране игру в "фараон". Полиция строго следила за этим, но не заглядывала в салон королевы.
Были еще министр декораций Фрагонар, министр живописи Гюбер Робер, министр архитектуры Мансар, изобретатель мансард...
Ну и, разумеется, в этом королевстве был свой ближний круг - друзья со времен беспечного положения дофины, перешедшего в беспечное положение королевы, - братья монарха граф Прованский и д'Артуа, Лозен, Адэмар, Линь, Водрей. Особенную привязанность королева питает к лучшим подругам, что дало повод некоторым подозревать ее в лесбийских наклонностях. Сначала фавориткой была принцесса де Ламбаль, потом графиня де Полиньяк. Если первая была достаточно богатой и материальных выгод из дружбы с королевой не искала, то вторая оказалась не меньшей прорвой для бюджета, чем сама Мария-Антуанетта. Только в один год ей было выплачено по особому распоряжению 1 миллион 200 тысяч ливров на покрытие личных долгов. А однажды в 1778 году в этом круге своим человеком оказался молодой шведский офицер граф Ганс Аксель Ферзен. И сразу завоевал сердце королевы.
С друзьями королева гуляла пешком или верхом, выезжала в парижские театры, устраивала маскарады, подвижные игры, просиживала до утра за карточным столом. Только тому, кому было разрешено в этой стране практически все, вход в этот круг несколько ограничивался. А именно королю, несчастному увальню-супругу. Делать ему в этом круге было, собственно, нечего - он не танцевал, ни во что не играл, не любил музыку и театр. Даже страсть к охоте не была общей для супругов. Но поскольку видеться было все-таки необходимо, Людовик обычно деликатно извещал заранее супругу о своем посещении и старался быть понезаметнее, занимать поменьше места. Иногда такое посещение оказывалось слишком утомительным для блистательных озорников, и кто-то незаметно переводил стрелки на каминных или напольных часах. Король охотно верил, что ему уже пора спать, и уходил.
* * *
Фактически суверенная территория королевства Марии-Антуанетты занимала дворец Трианон с окрестностями в двух шагах от Версаля. Независимость и своеволие королевы вступили в острое противоречие с официозом и церемониальностью Версаля, с миром интриг и придворной спеси. Даже расчерченные по линейке аллеи образцовых садов и стриженные под гребенку живые изгороди претили ее вкусу и нраву. Поэтому сразу по восшествии на престол девятнадцатилетняя Мария-Антуанетта потребовала от короля и немедленно получила в подарок милую безделушку, дворец Трианон. И оформила там все по-своему.
Если стиль Версаля, ставшего резиденцией двора при Людовике XIV, символизировал собой победу абсолютизма не только над обществом, но и над природой, то сейчас в моде оказались совсем другие веяния. Причем даже противопоставленные стилю рококо. Это были идеи Жана Жака Руссо, позвавшего человечество "назад к природе". В миниатюрном мире Трианона идеи Руссо воплотились в виде искусной игры в естественность, в романтизм, в простоту.
Небольшой дворец в античном стиле всего из восьми комнат, оформленных архитектором-декоратором Миком и художником Гюбером Робером в руссоистском духе: пастельные тона обитых шелком стен, картины Ватто и статуэтки Клодиона по античным сюжетам, удобная негромоздкая мебель.
Советский поэт-экстремист Маяковский в 1925 году имел впечатления от Трианона, сообразные советским убеждениям:
Из всей
красотищи этой
мне
больше всего
понравилась трещина
на столике
Антуанетты.
В него
штыка революции
клин
вогнали,
пляша под распевку,
когда
санкюлоты
поволокли
на эшафот
королевку.
Но сильнее всего поражали окрестности. Кривые, будто бы протоптанные животными, тропинки, правда, мощеные. Там тропинка приводит на полянку с ливанским кедром, там - на полянку с африканской акацией, будто бы выросшими сами собой. То - к настоящей, но на самом деле насыпной горе с уютным, выложенным диким камнем гротом, то - на бережок журчащего ручейка. Ручеек бьет из проложенного под землей километрового водопровода, протянутого из ближайшего озера. Ручеек заканчивается прудом, по которому плавают лебеди с подрезанными крыльями. Повсюду встречаются изящные беседки, ротонды, мостики.
А главное чудо - декорация из настоящей деревни и живых пейзан. Несколько домиков, на стенах которых для правдоподобия специально (!) сделаны трещины и облуплена штукатурка, трубы специально закопчены. В иных местах гниль и ветхость имитируется масляными красками. Внутри же чисто и уютно. В хлевах, конюшнях, курятниках чистенькие, сытые, ухоженные животные. Одежда королевских крестьян имеет лишь специально сделанные дыры и заплаты. Мария-Антуанетта и ее друзья, играя иногда в добрых пейзан, в шелковых платьях простого покроя посещают своих игрушечных подданных. Иногда королева даже немного доит своих коров Брюнетту и Бланшетту в фарфоровый подойник с собственной монограммой.
В Трианоне был также собственный ее величества театр. Там регулярно устраивались балы и маскарады. Вежливый король лишь изредка нарушал границы суверенной территории королевы с ее согласия. При диаметрально противоположном образе жизни и режиме дня можно только поражаться, как и когда венценосные супруги вообще могли видеться. Они прекрасно обходились друг без друга. Затянувшаяся девственность короля, затянувшаяся (ли?) девственность королевы... Суверенная территория Марии-Антуанетты отделяла ее не только от народа. Зачем он ей? Вполне хватало и пейзан-актеров. Трианон отделил ее и от двора. Потом, когда она окажется в беде, почти никто из французской и нефранцузской аристократии не пошевелится ради ее спасения.
Можно сказать совершенно определенно, что раньше роста оппозиции королевской власти снизу начался рост оппозиции Людовику XVI и Марии-Антуанетте сверху. Как не осудить затраты на игрушку Трианон - свыше двух миллионов ливров - в государстве, близком к финансовому краху? Или тот, например, факт, что не только фаворитка королевы Жюли де Полиньяк получает огромную сумму для выплаты долгов, получает ренту и придворную должность, пожизненный пенсион, но и ее отец, зять, дочь, супруг, сестра по локоть запускают руку в казну. Это не могло не вызвать ропот в Версале. Революция по-своему готовилась и там.
* * *
Наконец после хирургической операции в 1777 году Людовик XVI становится мужчиной. А в следующем году Мария-Антуанетта уже беременна. В ее возрасте уже поздновато по тем меркам. Конечно, о чем только не шепчутся во дворцах и дешевых тавернах, кого только не называют кандидатами в гипотетические отцы - то герцога Коиньи, то графа Ферзена. Вряд ли хорошо понимающая важность династической чести королева могла допустить оплошность. Людовик вполне здоров, и он отец ребенка.
В декабре 1778 года вся страна готовится к появлению на свет наследника. Королеве уже не до игрушек в Трианоне, ее перевели в один из версальских дворцов под опеку лучших медиков. Событие государственной важности. Многочисленные королевские родственники торопятся к месту события. Потому что существует древнейшая привилегия - те, в чьих жилах течет королевская кровь, имеют право присутствовать при родах наследника. 19 декабря начались схватки. В спальню Антуанетты, к ее алькову, отделенному лишь ширмою, вместе с докторами и повитухами набивается человек пятьдесят. Жара, духота, наполненная запахами пота, духов и помад. Но привилегия есть привилегия. Королева рожает дочь и чуть не умирает от удушья. Окно распахивает сам счастливый отец.
Чуть ли не больше родителей радуется этому событию венская бабушка Мария-Терезия. Наконец-то теперь ее дочь забудет праздность и беспечность. Радоваться бабушке оставалось недолго. Мария-Терезия умерла в 1780 году. А Мария-Антуанетта еще трижды становилась матерью. Двое детей умерли в детстве. Второй мальчик, наследник престола, успевший получить исторический номер Людовик XVII, родился настоящим крепышом. Править ему не довелось.
Это случилось в 1785 году. По этому случаю по всей стране были устроены грандиозные празднества, самые грандиозные в это царствование. Город Париж организовал массовое шествие делегаций цехов в Версаль с подарками. Через четыре года многие его участники направятся по тому же маршруту совсем с другими намерениями. Лионский актер Жан Колло д'Эрбуа опубликовал панегирическую поэму, где были такие строчки:
Дитя и его августейшую мать
Храни, о пречистая Дева!
Мы жизнь, не колеблясь, готовы отдать
За счастье своей королевы!
Через восемь лет этот бывший актер, председатель Клуба якобинцев и член Конвента, не отдаст жизнь, а, наоборот, возьмет, поставив свою подпись под смертным приговором этой самой королеве.
* * *
Но триумф, последние вспышки верноподданнической народной любви были уже очень скоро омрачены. Так же, как и покой Марии-Антуанетты, беспечность жизни в Трианоне стали постепенно сходить на нет. Особенно сильные удары были нанесены по авторитету королевы, что немало способствовало развитию уже исподволь закипающей стихии революции.
В том же 1785 году Мария-Антуанетта в своем любительском театре в Трианоне собралась поставить "Севильского цирюльника" великого Пьера Бомарше. Сам граф д'Артуа репетировал роль Фигаро, сама королева репетировала роль Розины. Казалось бы, ничего особенного, если не считать, что в комедии полно критических намеков на власть предержащих. Недалекая Мария-Антуанетта была выше этого. Но весь свет был шокирован: ни для кого тогда не было секретом, что Бомарше не только великий драматург, но и великий пройдоха.
За несколько лет до этого стало известно, что автор одного из самых остроумных, но и весьма грязных пасквилей на королевскую чету, скрывшийся под псевдонимом Карон, не кто иной, как Бомарше. Оказавшийся тогда в Вене, он был заключен по приказу возмущенной императрицы-матери Марии-Терезии на две недели в тюрьму, получил порцию розог. Вернувшись во Францию, он по приговору суда собственноручно уничтожил весь тираж пасквиля. Но потом имел нахальство сообщить королю, что рукопись сохранилась и он готов вновь ее напечатать или... продать заинтересованному высокому лицу. Прямо ситуация Остапа Бендера и Корейко. Трусливый король выкупил позорящий его документ за 70 тысяч ливров.
Второй скандал разразился за несколько дней до премьеры в Трианоне. К королеве явился придворный ювелир Бомер. С церемониями и поклонами вручил ей свое прошение, где в изысканно-вежливых выражениях изложена хоть и нижайшая, но в то же время решительная просьба оплатить оговоренную четверть стоимости бриллиантового колье. Это 400 тысяч ливров. Согласно собственной же расписке Марии-Антуанетты. Сначала она ничего не поняла и бросила бумагу Бомера в огонь. Но вскоре все выяснилось.
"Галантный век" оказался чрезвычайно богат на разного рода мошенников и авантюристов. Чего стоят имена Калиостро, княжны Таракановой, графа Сен-Жермена. Не последнее место в их ряду занимала графиня Жанна Валуа де Ламотт. Она родилась в нищете. Повзрослев, вышла замуж за такого же авантюриста Ламотта. Графский титул у парочки был фальшивый. Но интересно, что доставшаяся ей от отца фамилия Валуа была настоящей и девушка действительно принадлежала к королевскому роду Валуа, одной из ветвей Капетингов, правившей Францией с XIV по XVI век. Это впечатляло и открывало двери.
В частности, дверь кардинала Луи Рогана. Недалекий и честолюбивый кардинал был очень богат и имел к тому же некоторые возможности запускать руку в казну. Ему хотелось большего - стать первым министром. Этому желанию способствовал один знаменитый содержанец Рогана, Калиостро, неустанно предсказывавший кардиналу повышение по службе. Это желание показалось вполне выполнимым, когда в доверие к Рогану втерлась "графиня" де Ламотт и представилась близкой, но тайной подругой королевы.
И дальше была разыграна образцовая мошенническая операция. Валуа де Ламотт находит малоизвестную актрису, весьма похожую на Марию-Антуанетту. В полумраке версальского сада организуется ее встреча с Роганом, где лжекоролева сообщает кардиналу, что мечтала бы приобрести фантастической стоимости колье за 1 миллион 600 тысяч ливров, но испытывает затруднения с деньгами. В обмен на посредничество Рогана обещано содействие в получении должности первого министра. Оплатив часть стоимости колье, кардинал получает долговую расписку королевы, тоже, разумеется, поддельную, состряпанную "графом" де Ламоттом. Драгоценность Роган передает, конечно же, лучшей подруге королевы. Супруги-мошенники смекнули, что быстрее и безопаснее заработают, распотрошив колье и продав камешки по отдельности в Лондоне.
После того как ювелир Бомер, проявив активность по поводу недополученных денег, поставил в известность королевскую чету, дело было быстро закончено. Совершено преступление против чести королевы. Рогана отправили в ссылку, Калиостро на всякий случай выдворили из страны, Жанну де Ламотт клеймили знаком воровки и заключили с мужем в тюрьму. Правда, оттуда ей вскоре с чьей-то тайной помощью удалось бежать, она перебралась за границу и вскоре раструбила об этой истории по всем салонам Европы, где выставляла себя жертвой коварства "своей бывшей подруги" Марии-Антуанетты. Хотя жертвой мошенничества была все-таки королева, ее репутация была подорвана навсегда.
* * *
Можно быть красавицей, а можно и дурнушкой, честной или бесчестной, умной или глупой, здоровой или болезненной, но в жизни каждой женщины, в ее природе и в душе главное - любовь, чувство древнее, как мир. И те, кому она так и не встретилась, могут считать себя несчастливыми. Мария-Антуанетта была дочерью своего сословия и своего века. Наверное, можно ее обвинить в легкомыслии и мотовстве, в безответственности, ее можно да-же считать главным представителем отживающего свое абсолютизма, раздразнившим зверя революции. Можно даже считать в какой-то мере национальным врагом Франции. Большую часть жизни она прожила в богатстве и довольстве, меньшую - в жестоких страданиях. Но она была достойна дара любви. Как достойна его любая женщина. И ей повезло.
Они любили друг друга тайно, искренне и страстно. Их роман окрашен в цвета постоянных разлук и трагедии гибнущего старого мира. Имя ее возлюбленного Ганс Аксель Ферзен. Граф, сын шведского сенатора был послан в Европу учиться. Он закончил университет в Германии, изучал музыку и медицину в Италии, в Женеве был представлен самому Вольтеру. А в 1774 году этот рослый голубоглазый красивый скандинав появляется в Париже, где на балу-маскараде его представили Марии-Антуанетте. Ровесники, они сразу почувствовали взаимную симпатию. Но это было пока лишь мимолетное знакомство.
Следующий приезд Ферзена состоялся через четыре года. За него, видного жениха, уже сватали лучших невест - дочь английского герцога, дочь швейцарского банкира Неккера, невольного зачинщика великой революции. Между прочим, эта его дочь Анна-Луиза - будущая писательница мадам де Сталь. Но Ферзен настойчиво стремился в Версаль, в Трианон. По всей вероятности, тогда же между ним и Марией-Антуанеттой все и произошло. Иначе трудно объяснить его поспешный отъезд, и не куда-нибудь, а в Америку, в армию Лафайета, помогавшего Соединенным Штатам в войне с англичанами. Слишком велика была опасность скомпрометировать молодую легкомысленную королеву. Ферзен страдал повышенным чувством ответственности и деликатности.
Однако с 1785 года Ганс Ферзен уже постоянно жил во Франции, изредка выполняя для Швеции небольшие дипломатические поручения и регулярно бывая при французском дворе. По мнению некоторых биографов, после рождения четвертого ребенка и без того редкие визиты Людовика в спальню Марии-Антуанетты прекратились вовсе. Ее сердцем без остатка завладел красавец швед. Вот только до исторических потрясений, прервавших и этот роман, и саму жизнь королевы, оставалось совсем недолго.
* * *
Для начала иных революций бывает достаточно самого незначительного, иногда даже несерьезного повода. Для Великой Французской революции, загнавшей страну в более чем двадцатилетний период гражданских и внешних войн, повод был весьма солидным. В 1786 году генеральный контролер финансов Калонн все подсчитал, прослезился и предложил королю Людовику одно из двух: либо объявить государство банкротом, либо обложить существенным налогом дворянство и духовенство. Под нажимом придворной камарильи король предложил Калонну третий вариант - уйти в отставку. При преемнике Калонна Ломени дела пошли еще хуже. Именно тогда новое прозвище Марии Антуанетты Мадам Дефицит стало известно во Франции каждому ребенку. И король был вынужден вернуть "палочку-выручалочку" национальных финансов швейцарца Неккера. А тот не увидел никакого иного выхода из бюджетной катастрофы, как доверить спасение страны ее лучшим представителям. И король в сентябре 1788 года подписал указ о созыве Генеральных штатов. Это сословно-представительский парламент, не созывавшийся во Франции уже лет двести.
Во многих странах для укрепления государства и монаршьей власти требовался период ее опоры на власть представительскую. В России, например, до XVII века эту роль играли соборы. Потом обычно наступал абсолютизм. Со временем и он изживал себя. Самим фактом созыва Генеральных штатов Капетинги-Бурбоны подписывали себе вступление к смертному приговору.
4 мая 1789 года Генеральные штаты начали свою работу в Версале. И начали со скандалов. Во-первых, некоторые аристократы из популистских целей стали депутатами от третьего, трудящегося и платящего налоги сословия граф Мирабо и даже принц крови герцог Орлеанский. Во-вторых, после открытия Генеральных штатов, закончив речь, король надел шляпу. Депутаты от высших сословий последовали его примеру. Депутаты от третьего сословия по закону этого сделать не могли. Однако сделали. И Людовик XVI на них не прикрикнул. После этого он вынужден был только уступать.
Два месяца в Генеральных штатах шли оживленные дебаты то по протокольным, то по серьезным вопросам. Голоса в пользу широких реформ становились все громче. В политических клубах по всей стране уже раздаются призывы к восстанию. Сторонники монархии стягивают к Версалю войска и предлагают королю разогнать непослушный парламент. Но Людовик мастер всего лишь полумер - велит запереть зал заседаний. Тогда третье сословие 20 июня клянется в зале для игры в мяч не расходиться, пока не будет принята конституция. Депутаты объявляют себя Национальным собранием.
Из важных событий в своей жизни Людовик XVI в это время отмечает в дневнике лишь успехи на охоте. Даже на странице, отмеченной 14 июля, никаких особых событий не значится. А в жизни Марии-Антуанетты... Она на глазах становится другим человеком. Она уже не Королева рококо, не хозяйка игрушки Трианона, не царица мод. С этого момента она даже улыбается крайне редко. Тем летом надолго уехал Ферзен, и тем летом пришла в ее жизнь беда. И первый ее знак - смерть старшего сына. Дофином становится крепыш Людовик. Но будущего у мальчика уже нет.
12 июля 1789 года король отправляет популярного Неккера в отставку. В ответ на это 14 июля в Париже народ берет штурмом тюрьму Бастилию. Первая кровь пролилась. Герцог Лианкур прибывает с этим известием в Версаль. Король спит. Его все-таки будят и сообщают неприятную новость.
- Это же бунт, - лепечет сонный монарх.
- Нет, сир, это революция, - возражает Лианкур.
Уже через несколько дней в знак своего поражения Людовик XVI отводит войска от Версаля, возвращает Неккера, посещает Париж и там в ратуше принимает трехцветную кокарду новой национальной символики французов. Теперь он будет терпеть одно поражение, одно унижение за другим. Только Мария-Антуанетта вслед за своим братом, австрийским императором, заявляет: "Мое ремесло быть роялистом". Ради своей чести, чести детей и династии ей ничего не остается, кроме как стать врагом революции. Но к ее несчастью, не она главный символ монархии. Ее новый девиз: "Держаться точки зрения государя". А у него уже толком никакой точки зрения нет.
Летом и в начале осени Национальное собрание принимает "Декларацию прав человека и гражданина", многие положения конституции, новые законы. Франция постепенно становится конституционной монархией. Королю остается только все это утверждать. Оказавшееся более монархическим, чем сам король, королевское окружение, многие аристократы бегут из страны: д'Артуа, граф Прованский, аббат Вермон, Лозен, Водрей, Куаньи, ближайшая подруга Антуанетты Жюли де Полиньяк. Все бегут, возвращается и оказывается рядом только верный друг Ферзен.
* * *
Французскую революцию можно считать классическим примером развития настоящей общественной стихии, последовательной цепной реакцией усиления радикализма. Умеренных монархистов сменяли умеренные республиканцы, а тех уже неумеренные. Революция 1794 года не закончилась, пока не пожрала всех своих собственных детей. Она требовала регулярных событий, встрясок народной энергии, пассионарности. И совсем не важно, какой для этого будет повод.
Стоило королеве поприветствовать прибывший в Версаль Фландрский полк, стоило офицерам выкрикнуть: "Да здравствует королева!" и "Долой трехцветную кокарду!", как в парижских клубах и газетах поднялся шум - реакция поднимает голову, эмигранты готовятся к вторжению. Да и хлеб почему-то не дешевеет, а только дорожает. Марат, Демулен, Мирабо и другие деятели организуют 5 октября 1789 года "стихийный" поход голодных и возмущенных женщин Парижа на Версаль. Их возглавляла актриса Теруань де Мерикур. В толпе было немало переодетых в женщин вооруженных мужчин.
Последняя дань беспечности. Король охотится в Медонском лесу, королева в Трианоне кормит кур и собирает осенние цветы. Проводит время в приятном ожидании свидания с Ферзеном. Тот появляется, но не с галантным приветствием, а с новостью о "толпе грязных девок", осадивших дворец в Версале. Революционный писатель Камилл Демулен назовет их "восемь тысяч Юдифей".
Солдаты Фландрского полка не стреляют в женщин. Национальная гвардия Лафайета берет под охрану дворец. Король и королева приняли делегацию женщин и депутатов, уже навсегда напуганный Людовик пообещал, что хлеб подешевеет и будет в достатке. А Мария-Антуанетта случайно задержала взгляд на незнакомом полном и румяном депутате. Этот депутат еще не представил миру свое изобретение, обессмертившее его имя и забравшее сотни тысяч жизней. Символическая встреча. Этот депутат - доктор Гильотен.
Но на другой день отведавшей вина из королевских погребов, распропагандированной депутатами толпе потребовалось больше того, за чем они пришли. Когда народу, попытавшемуся вновь ворваться во дворец, преградили дорогу гвардейцы, некоторым из них просто снесли головы и водрузили на пики. Только Лафайету своим авторитетом удалось не допустить большей резни. Король и королева с детьми были вынуждены выйти на балкон и приветствовать революционные массы, потрясавшие человеческими головами на пиках. И бывшие верноподданные потребовали от ставшей теперь верноподданной народу четы монархов переехать в Париж. Они и переехали. В старую, неухоженную, непротопленную резиденцию королей, покинутую еще при Людовике XIV, дворец Тюильри. Они становятся отныне главными заложниками революции перед лицом реакционной Европы.
Для Марии-Антуанетты это была первая тюрьма. Потом замок Тампль, потом каземат смертников Консьержери.
Весь 1790 год и половина следующего прошли в тревожном ожидании перемен. Как для революции, как для ее врагов за рубежом, так и для пленных короля с королевой. По всей стране повышают политическую температуру клубы самых яростных республиканцев-якобинцев. Лишенный своей любимой забавы охоты, - Людовик впал в еще большую депрессию. Даже работа в мастерской не приносила ему удовольствия. Пытаясь что-нибудь понять, он читал сочинение Давида Юма об Английской революции и судьбе короля Карла I. Но почти за 150 лет многое изменилось. И король Карл воевал с парламентом и Кромвелем, а Людовик сразу сдался в плен. Обстоятельства и задетая гордость вынудили Марию-Антуанетту стать дипломатом, начать вести тайную переписку со своими сторонниками за рубежом, искать союзников, готовить антиреволюционную коалицию хотя бы среди своих многочисленных венценосных родственников. Но коалиция не спешила складываться. Помощь ей взялся оказывать милый друг Ферзен, пока еще свободно посещавший дворец Тюильри и пока еще свободно пересекавший границу Франции.
Да и внутри страны нашелся деятельный союзник, считавший, что пора бы уже успокоиться, пора бы восстановить порядок. Это был граф Оноре Мирабо. Человек неуемной энергии за 42 года своей жизни успел поучаствовать в десятках дуэлей и скандалов, побывать в тюрьмах и ссылках, а потом еще и фактически возглавить революцию. Что, впрочем, не избавило его от преследований заимодавцев. Пламенно обличая абсолютизм в Национальном собрании, он вел тайные переговоры с королевой, с аристократами в изгнании. Мирабо желал бы восстановить королевскую власть, ограниченную парламентом даже меньше, чем в Англии, себя он видел первым министром. А для начала ему нужен был миллион ливров расплатиться с долгами. Дальше он все устроит.
Мария-Антуанетта была готова расстаться со всеми своими драгоценностями. Только король все колебался, все, как обычно, не решался, пока все внезапно не закончилось. 2 апреля 1791 года Мирабо умер в расцвете сил.
И тогда Мария-Антуанетта принимает предложение верного Ферзена и находящегося в Брюсселе графа д'Артуа переломить ситуацию в свою пользу. То есть бежать за границу и там возглавить борьбу за возвращение Франции. Хотя бы вести переговоры с Национальным собранием на положении свободных людей, а не пленников. Ей удается добиться согласия короля. Заговорщикам удается подготовить верные войска. Главное - выбраться из Парижа. А там уже неподалеку кавалеристы герцога Шуазеля, а потом войска генерала Буйе возьмут их под свою охрану.
Всю организацию Ферзен берет на себя. До решающего дня 19 апреля устраивается провокация. Король, все-таки еще глава государства, вместе с семьей решает посетить загородный замок Сен-Клу, предварительно не ставя в известность народную власть. Все получается, как и рассчитывали, - якобинцы подняли шум, толпа не дала главе государства проехать и двух кварталов от Тюильри. Лафайет пытался проложить дорогу, но на этот раз его авторитету был противопоставлен растущий авторитет "красного" мэра Парижа Байи. Теперь вся Европа знает - страна арестовала своего законного монарха, значит, он имеет право "арестовать" свою страну. Но сначала из нее бежать.
Злосчастное приключение начинается 20 июня 1791 года, жарким душным вечером. Из дворца, полного как верных слуг, так и врагов, Мария-Антуанетта выбирается в одежде горничной, дофина одевают девочкой. Отдельно выходит в одном из платьев королевы горничная, имеющая при себе паспорт на имя графини Корф. Отдельно выходит король в костюме лакея и все остальные. В наемном фиакре добираются до окраинной улицы Матиньон, где ждет наемная карета, заказанная для графини Корф.
Ошибка Ферзена заключалась в том, что он слишком хорошо подготовил бегство. Все-таки августейшие особы. Сын своего века, своего класса, Ферзен никогда не забывал, кто его возлюбленная и что его положение по отношению к ней - положение слуги. Как 21 год назад ревнители церемоний долго обсуждали каждую мелочь предстоящей свадьбы дофина и австрийской эрцгерцогини, так и теперь Ферзену ничего нельзя было упустить. Королю, королеве, их детям, сестре короля Елизавете необходимы лакеи и горничные. Кучер должен быть надежным человеком, желательно аристократом. То, что он может и не знать дороги, Ферзен упустил. Кроме того, в дороге надо есть, пить, удобно спать (если придется ехать и ночью), отправлять естественные надобности. Марии-Антуанетте, даже в условиях такой конспирации, такого маскарада, необходимо менять туалеты. В результате всего набралось 14 человек беглецов и больше тонны необходимого груза. Для перевозки этого Ферзен нанял огромную шикарную карету, почти корабль на колесах, который не мог не привлекать к себе внимание в дороге, на каждой почтовой станции. И наконец, курьером для связи Ферзена и герцога Шуазеля, который должен был со своими гусарами, немецкими наемниками, встретить беглецов в городке Варенн, был выбран Леонар, тот самый "божественный" Леонар, парикмахер, мастер немыслимых причесок и, как выяснилось, совершенно бестолковый связной. Он напутал день и час отъезда, день расчетного прибытия Людовика и Марии-Антуанетты. Все напутал.
Когда Париж остался позади, король неожиданно заявил, что не желает больше видеть в качестве сопровождающего графа Ферзена. Об его истинных отношениях с королевой догадывался даже толстокожий монарх. И особенно этим не терзался. Почему же вдруг на этот раз король решил показать характер? Видимо, сыграли роль лишние опасения компромата, лишние требования этикета. В самый неподходящий момент. Ферзен верхом отправился в объезд.
Днем 21 июня супер карета прибывает в Шалон, где, конечно, сразу обращает на себя внимание. Еще удивительнее то, что, несмотря на жаркий день, никто из экипажа не выходит, пока меняют лошадей. Документы у графини Корф вроде бы в порядке. Но вот профиль ее лакея, на секунду мелькнувший из-за занавески, некоторым любопытствующим показался знакомым. Мясистый нос, оплывший подбородок, глаза навыкате. Не тот ли самый профиль, что выбит на монетах? Через час уже весь Шалон болтает, что через городок проехал король-пленник. Почтмейстер Друэ, ярый якобинец, с двумя приятелями поскакали, опережая медленную карету, в Варенн, следующий городок с почтовой станцией.
По договоренности конный разъезд сторонников должен был встретить королевскую семью еще не доезжая Варенна. Но курьер Леонар назвал не тот день. Гусары Шуазеля промаялись, никого не встретив, заскучали и разбрелись по окрестным кабакам, где попросту напились. Беглецов встретил только их командир. Уже ночью экипаж прибыл в Варенн. Мария-Антуанетта была как на иголках, а король спокойно спал.
Они вошли в гостиницу. Друэ и местные якобинцы еще не успели ударить в набат, собрать народ. Шуазель направил посыльных собрать по кабакам своих немцев-кавалеристов. А король, никогда не терявший аппетита, спокойно сел за поздний ужин с вином и сыром. Когда набралась уже достаточная команда вооруженной охраны, Шуазель предложил его величеству бросить неповоротливую карету и верхом вместе с королевой и детьми пробираться тропинками под покровом ночи до безопасного места. Король начинает думать. Супруга умоляет его делать это быстрее. Но быстрее у тугодума не получается. К середине ночи гостиница Варенна уже окружена тысячной толпой. А утром посланцы Национального собрания привозят спешно подготовленный декрет с оригинальной формулировкой "лишения короля Франции Людовика XVI прав монарха".
Людовик равнодушно прочитал документ и рассеянно уронил на кровать, где спали дофин и дофина. Мария-Антуанетта брезгливо сбросила документ на пол со словами: "Я не желаю, чтобы эта бумажка замарала моих детей!"
25 июля в сопровождении чуть ли не целого полка национальной гвардии, осыпаемые проклятиями и насмешками в каждом городке и деревне по дороге, неудачливые беглецы возвращаются в Париж. В той же огромной карете пришлось потесниться. В качестве почетных конвоиров там ехали три депутата. Один из них - Барнав, влиятельный депутат от умеренной партии жирондистов, в дороге вел продолжительную беседу с Марией-Антуанеттой. Они остались вполне довольными друг другом. Как политиками. Бывшая Королева рококо поневоле сделалась политиком.
* * *
Это бегство в Варенн спровоцировало новую вспышку активности революции. Крайне левые требовали вовсе уничтожить монархию, организовали 17 июля демонстрацию на Марсовом поле в Париже, которую расстреляла национальная гвардия. Крайне правые, заседавшие в парламенте, командовавшие в армии, еще чувствовали силы повернуть все вспять. Компромисс был найден принятием 3 сентября 1791 года конституции, закреплявшей все уже принятые законы о правах и свободах, устанавливавшие в стране конституционную монархию. Королю-пленнику вернули права монарха вместе с правом вето. В Законодательном собрании, сменившем Национальное, Людовик XVI присягает конституции. Только теперь он все больше и больше чисто декоративная фигура. А за этой фигурой прячется последний боец, не отрекшийся от старого мира, боец за свою честь и достоинство, за своих детей и свою любовь, пока еще королева Мария-Антуанетта.
Борьба отныне заключалась в основном в переписке со своими родственниками в Вене, с дипломатами, с генералами, с дворами Потсдама, Петербурга, Лондона, Мадрида. Иногда почта проходила свободно. Но все чаще и чаще королеве приходилось прибегать к шифровке, тайнописи, доверяя письма только проверенным курьерам. Шел активный обмен посланиями и с милым Ферзеном. Когда обстоятельства бегства в Варенн вскрылись, шведского графа объявили врагом французской нации, и появление в стране для него было крайне опасно.
Введение конституции не сразу осложнило международное положение Франции, но вызвало к жизни сложные политические игры. Хотя Австрия и Пруссия и заключили в Пильнице союз против распространения "заразы революции", хотя в Кобленце уже формировались добровольческие части французских эмигрантов, никто не спешил с началом решительных действий. Особенно понятна была политика графа Прованского. Он был живо заинтересован в углублении революционного хаоса на родине, в быстрейшей гибели короля и дофина. Ведь это давало ему право на престол. Свой интерес в разжигании внутренних распрей во Франции имела Пруссия, претендовавшая на Эльзас. Для этого прусский посланник... финансировал клуб якобинцев, и бoльшая часть денег оседала в кармане пламенного революционера Жоржа Дантона.
Ввязавшись в переписку, не искушенная в политике Мария-Антуанетта быстро запуталась во всех ее хитросплетениях. Используя личное знакомство с королевой, депутат Барнав попытался оказать через нее давление на европейских монархов, чтобы те признали революцию на данной стадии, не дали бы ее углубить, не дали разразиться войне. Королева в письме к брату, австрийскому императору Леопольду II, передает предложение Барнава. Но уже в следующем послании, переданном с верным человеком, умоляет уничтожить предыдущее, умоляет сделать хоть что-нибудь для ее спасения. Все чаще она рыдает в одиночестве, не нужная ни мужу, ни родственникам, обреченная пленница во дворце, отчаянно хватающаяся за все соломинки, чтобы выбраться из пучины.
Как последняя награда за неудавшуюся жизнь, как последний луч солнца в темнице, королеве дарятся два дня в промозглом, ветреном феврале 1792 года. Рискуя жизнью каждый момент, Ганс Ферзен под чужим, разумеется, именем приезжает в Париж и пробирается в Тюильри. Он привозит Людовику новый, совершенно фантастический, а потому и неприемлемый план бегства. Но главная цель этой отчаянной поездки - возлюбленная Антуанетта. Их последняя ночь была чудесной, наверное, потому, что последняя...
После отъезда Ферзена Мария-Антуанетта почувствовала настоящее отчаяние. Это видно хотя бы из ее писем. В одном из них она просит командующего австро-прусской армейской коалицией герцога Брауншвейгского как можно скорей начать боевые действия, сообщает, кто из командиров французских войск, по ее мнению, готов перейти на сторону монархистов и кто из депутатов Законодательного собрания остался убежденным роялистом. В другом же письме к тому же герцогу Мария-Антуанетта умоляет ни в коем случае не развязывать войну, иначе ее жизнь окажется на волоске. Понятно, что в иные моменты любая женщина может быть склонной к истерике. В том случае истерический момент естественно совпал с историческим.
Весной 1792 года произошли два важных события. Жирондисты, взявшие верх в Собрании, пришли к мысли, что вывести страну из политической неопределенности и экономического кризиса может только война. В Вене на место умершего императора Леопольда II пришел его недалекий, но агрессивно настроенный сын Франц. Обмен дипломатическими колкостями привел к желаемому. 20 апреля несчастная пешка обстоятельств Людовик XVI объявил племяннику своей жены Францу войну.
Войны сами неизбежно порождают выдающихся полководцев. Но не сразу. Герцог Брауншвейгский был полководцем откровенно бездарным. Но ему противостояли такие же. Кроме того, кризис сказался на снабжении и командовании французских войск. Они стали терпеть от австрийцев и пруссаков поражение за поражением. Многие офицеры переходили на сторону врага. Один из них не захотел этого делать, бросил полк и приехал в Париж в ожидании лучших для себя времен. Двадцатитрехлетнего лейтенанта звали Наполеон Бонапарт. В самых смелых мечтах он еще не представлял, что через год станет генералом.
Скорее всего, Мария-Антуанетта радовалась победам врагов своей страны. Своей страны у нее уже не было. Но страна сумела сплотиться. 11 июля Дантоном был брошен призыв "Отечество в опасности". Газеты якобинцев выходят с заголовками "Свобода или смерть!". Но смерти требуют в первую очередь для королевы. Мимо Тюильри шествуют огромные демонстрации с лихой песенкой "Ca Ira"*. Другую песню уже сочинил Руже де Лилль, и Париж ее скоро услышит. Одна из демонстраций сминает охрану дворца. В комнату королевы врывается толпа санкюлотов. Кто-то требует, чтобы маленький дофин натянул на себя красную фригийскую шапку - символ революции. Мария-Антуанетта уже думала, что настал ее последний час. Но тогда Лафайету удалось навести порядок. Ненадолго. Вскоре и сам Лафайет в спешном порядке бросил свою армию и перешел к австрийцам.
Король добился, чтобы охрану Тюильри доверили отряду швейцарских гвардейцев - дисциплинированных, надежных наемников. Тем временем австро-прусские войска хоть и медленно, но продвигались. Получающий истеричные сбивчивые письма своей перепуганной событиями в Париже возлюбленной Ферзен сам впадает в отчаяние и приходит к выводу, что французов надо еще больше напугать, чтобы они успокоились и оставили свою (или теперь только его) королеву в покое. Оказавшись среди генералов штаба герцога Брауншвейгского, Ферзен внушает главнокомандующему мысль обнародовать угрожающий манифест: мол, если с головы короля и королевы упадет хоть волос, Париж будет стерт с лица земли.
Манифест публикуется 25 июля и производит совершенно обратное действие. Новый революционный орган власти Парижская коммуна готовится эти волосы уронить. В Париж прибывает ударная полубригада добровольцев из Марселя с боевым маршем, которому суждена долгая жизнь, - "Марсельезой". В состоянии, больше похожем на анархию, самым достойным для остатков старой власти кажется защищаться. Тем более что дворец Тюильри к этому приспособлен. Есть рвы и крепкие стены, есть пушки, есть 900 верных швейцарцев и еще несколько батальонов национальной гвардии, согласных сопротивляться радикалам из Парижской коммуны. Прогуливающийся накануне событий возле Тюильри лейтенант Бонапарт отметил про себя, что, будь пушки расставлены пограмотнее, защитники смогут продержаться достаточно долго. Может быть, до подхода спасителей извне. Но это так, в теории.
А на практике носителем главного авторитета в осажденном дворце остается несчастный рохля Людовик. 10 августа он обходит ряды своих защитников, но не находит ни одного слова, чтобы подбодрить их, подбодрить себя. Он не предлагает им ни напасть на противника, ни занять оборону. Вскоре в Тюильри является генеральный прокурор Франции Редерер и предлагает королю просить помощи от Парижской коммуны у все еще действующего Законодательного собрания. Король, как всегда, долго думает и соглашается. Его решению вынуждена подчиниться и королева с детьми. Людовик под охраной покидает Тюильри, забыв хотя бы попрощаться с верными швейцарцами. Королевскую семью целой и невредимой доставляют в Собрание.
А уже потом происходит самая бессмысленная из боен Великой революции, даже бессмысленнее штурма полупустой тюрьмы Бастилии, - штурм Тюильри. Швейцарцы отчаянно защищали королевский дворец без короля, только дух монархии, причем не своей. И почти все погибли. Уже 13 августа 1792 года во Франции нет короля Людовика XVI и королевы Марии-Антуанетты. Вместо них арестованные граждане Луи и Мария Капет. Семью заключили в Парижский замок Тампль.
* * *
Это было не продолжение тюремного заключения, не ухудшение положения, а начало медленной, мучительной казни, растянувшейся более чем на год. Словно за все века феодального бесправия, ограбления, унижения победивший народ теперь мстил. Но в качестве объекта мести выбрал одно человеческое существо. Мария-Антуанетта была, конечно, грешна, была виновата перед страной, где легко и по праву рождения вознеслась на вершину власти. Но не она была во всем виновата. Мера наказания была слишком превышена. Раз за разом все новые удары по ее чести, по ее женскому достоинству, по ее материнскому чувству, по ее здоровью. Наверное, Мария-Антуанетта могла бы позавидовать женщине со схожим характером и схожей судьбой, русской императрице Александре Федоровне. Ту хотя бы не мучили пыткой бессонницы и унижениями суда, у той хотя бы не отнимали раньше срока детей. Вошел наряд палачей и быстро покончил со всеми несколькими выстрелами. А здесь...
Для начала супругов Капет, их детей и сестру Людовика Елизавету лишили слуг. А ведь никто из них ни дня в жизни даже самостоятельно не одевался. Но их хотя бы обстирывали и сносно кормили. В Тампль доставили небольшую часть королевской библиотеки. Заключенным разрешили гулять в небольшом замковом саду. При этом у каждой двери постоянно находился часовой. Вне своих камер они ни на секунду не оставались без присмотра. В качестве одной из первых мер постоянного унижения из газет им доставляли только самую радикальную "Пер Дюшен", которую издавал один из крайне левых якобинцев Жак Эбер. Наверное, не было ни одного номера, в котором Людовика не назвали бы жирной свиньей, а Антуанетту распутной девкой. Но если не обращать внимания на грязь, даже из этой газетки можно было вычитать новости. В основном неутешительные для узников. 20 сентября 1792 года французская армия у Вальми одержала свою первую победу в войне. А затем на волне энтузиазма перенесла боевые действия уже за границы страны. В октябре герцог Брауншвейгский был наголову разбит в Бельгии у Жемаппа.
Еще одним источником новостей были окна на улицу. После штурма Тюильри революция только набирала обороты, в Париже происходило одно событие за другим. В начале сентября, еще до перелома в войне в критический для власти момент произошла очередная вспышка самого кровавого террора. Стихии революции показалась недостаточной даже исправно работавшая гильотина. Три дня переполненные тюрьмы и квартиры всех считавшихся неблагонадежными были ареной панической мясорубки. Несколько тысяч человек были убиты просто так. По традиции головы носили по улицам надетыми на пики. Марии-Антуанетте пьяная от крови толпа с удовольствием демонстрировала отрезанную голову ее давней подруги, не успевшей убежать из страны, принцессы Ламбаль.
В сентябре же во Франции был образован новый законодательный орган, Конвент, первым делом провозгласивший в стране республику. А что делать республике для своего самоутверждения? Какое деяние оправдает ее введение на территории, где никогда никаких республик не было? Конечно же, ритуал физического устранения главного символа монархии, бывшего короля. Недаром Людовику присвоили фамилию не Бурбон, а именно Капет. Ведь основатель династии Гуго Капет пришел к власти в 987 году. Прошло восемьсот лет и еще пять. И вот последний Капет.
Большинство из членов Конвента, жирондисты, уже особенно не обращали внимания на давно безопасного бывшего короля. Но меньшинству, якобинцам, было мало крови. Особенно усердствовали руководители Парижской коммуны Шометт и Эбер. В принципе, в любом из писем, в любой заметке короля, датированной временем революции, можно было найти крамолу. В крайнем случае можно было легко найти свидетелей крамольных речей, взглядов, суждений.
На суде Луи Капет нерешительно оправдывался, слабо защищался, все больше молчал, понимая бессмысленность этого фарса. Тем не менее 334 голоса в Конвенте были против казни. Но 387 - за. 20 января 1793 года Людовику разрешили проститься с женой и детьми. Ночью он хорошо выспался, утром плотно, как всегда, позавтракал. А потом "национальная бритва", как цинично назвал гильотину Эбер, отрезала королю голову. Мария-Антуанетта стала официально именоваться вдова Капет.
* * *
Мария-Антуанетта, конечно, ангелом не была. Просто носительницей высокого титула, который все равно оставался при ней, как бы враги ни желали обратного. Не потеряла она и надежды на лучшее. Хотя теперь уже не столько она прилагала усилия, чтобы спастись, сколько ее хотели спасти.
Два заговора родились и вызрели один за другим в течение весны 1793 года. Сначала Тулан, служитель охраны Тампля, и дворянин Жарже решают воспользоваться ежевечерним обрядом зажжения фонарей в замке и тем, что фонарщиков часто сопровождают дети. Если суметь незаметно переодеть Марию-Антуанетту и Елизавету, вместе с ними в сумерках вывести из Тампля дофина и дофину... Но бдительная служительница пресекла эту попытку.
Глава другого заговора шел по более простому пути. Несмотря на обилие казней и расправ без суда, несмотря на давно развязанный террор, в Париже еще оставались аристократы и просто богатеи. Обоими этими качествами обладал эксцентричный барон де Бац. Он решил просто подкупить часть охраны Тампля. Недаром из героев революции только Робеспьер носил кличку Неподкупный. Очень многие в период нарастающей разрухи и голода были совсем даже не прочь... И вот в один из майских дней создалась парадоксальная ситуация - почти вся смена, охранявшая Марию-Антуанетту, оказалась в заговоре. Но опять случай. С проверкой в Тампль явился член Парижской коммуны ярый революционер сапожник Симон, почуял неладное и поднял тревогу.
Это событие почти совпало с выходом революции на свою высшую стадию якобинскую диктатуру. Высшая стадия выражалась в максимуме жестокости. Теперь уже "национальная бритва" работает без передышки - десятки приговоров в день. Парижане даже начали уставать от зрелища публичных казней. Пытаясь заменить христианство какой-то новой религией, наиболее радикальные якобинцы и не заметили, что новое божество уже есть гильотина. Этот молох революции требовал ежедневных жертвоприношений жирондисты, спекулянты, недобитые дворяне и священники, потом сторонники Эбера, потом сторонники Дантона со своим лидером. Потом и сам Робеспьер. Пока к французам не вернулся разум.
Следующей стадией медленной казни для Марии-Ан-туанетты стало разлучение с сыном, с бывшим наследником бывшего престола, восьмилетним Луи Капетом. Это решение Конвента осуществили 3 июля. Самым издевательским моментом в этой акции было то, что Луи остался жить там же, в Тампле, и был отдан на воспитание в семью сапожника Симона, ставшего начальником охраны бывшей королевы. Мать могла иногда видеть своего ребенка, играющего в саду, но не могла перемолвиться с ним даже словом.
Сирота при живой еще матери, король Людовик XVII, живой розовощекий мальчуган, оказался в совсем другой обстановке. Даже в Тампле Мария-Антуанетта и тетка мальчика Елизавета продолжали воспитывать его как наследника королевства, хотя бы как ребенка своего класса, потому что не умели иначе. Чтение и письмо, иностранные языки, хорошие манеры, закон Божий. А глава новой семьи, сапожник Симон, был типичным пролетарием, малообразованным, пьющим и революционным. Ни уроков, ни молитв, ни запретов ковырять в носу, гуляй с утра до ночи. Первое, что сделал приемный отец, выучил Луи петь "Марсельезу" и "Ca Ira", и мальчик с удовольствием горланил, да так, чтобы услышала мать. Он быстро забыл свое прошлое.
Видимо, это способствовало и его оставшейся загадочной судьбе. По одной из версий, он то ли умер сам, то ли был тайно убит в 1795 году. В смерти Людовика XVII были заинтересованы многие. А по другой версии, он вырос под фамилией Симон и незамеченным, ничего не помнящим "растворился" в пучине дальнейших бурных событий.
Первого августа Марию-Антуанетту перевели в тюрьму Консьержери, которую в народе иначе как "Покойницкой" не называли. В том году из нее существовала только одна дорога - на гильотину. Королеву поместили в отдельную сырую и холодную камеру с круглосуточной охраной не снаружи, а внутри помещения. Революция опасалась, что ее заложница попытается бежать даже из Консьержери. Но с обвинениями и судом почему-то не торопились.
Потянулись мучительные дни ожидания, доживания под мрачными сводами полного крыс каземата. Марию-Ан-туанетту уже мало что связывало с жизнью. Где блестящие балы и приемы? Где гардероб с бесконечной сменой шикарных нарядов? Где фантастические прически Леонара, где драгоценности? Где дорогая игрушка Трианон? Где муж, дети, милый друг Ферзен? Тридцативосьмилетняя женщина поседела, постарела. Ко всему прочему ее стали мучить болезненные маточные кровотечения. Лишенная медицинской помощи и элементарной гигиены, лишенная малейшей информации о где-то еще текущей жизни, имевшая возможность читать только книги при скудном дневном свете из маленького окошка - для нее казнь была бы только облегчением.
Чтобы начать наконец судебный процесс, главный враг вдовы Капет неутомимый Эбер нашел наиболее изуверский повод. Как-то Симон сообщил ему, что застукал малыша Капета за преданием греху рукоблудия. Это занятие, признанное современной медициной вполне естественной и безвредной реакцией на половое созревание, вплоть до середины XX века считалось чуть ли не половым извращением. И вот подонки Эбер и Симон угрозами ли, другими ли способами вынудили мальчика дать показания о том, что онанизму его научила... собственная мать. Более того, в своей клевете они дошли до того, что рано созревший Луи Капет, мол, занимался в Тампле сексом с матерью, теткой и сестрой. В своей газете "Пер Дюшен", давно уже заклеймившей Марию-Антуанетту половой извращенкой, Жак Эбер теперь уже захлебывался ядовитой слюной.
Только 14 октября начался судебный процесс над Марией-Антуанеттой. Легко жившая в этом с почтением обслуживавшем ее мире, она могла бы так же легко когда-нибудь закончить свой земной путь. И никто бы о ней не вспоминал, как забыты историей имена сотен и сотен королев. Но сейчас история предложила ей роль в настоящей трагедии, и Мария-Антуанетта с достоинством ее приняла.
На вопросы судей она отвечала коротко, признавая очевидные обвинения и ссылаясь на незнание в недоказанных обвинениях.
- Да, миллионы ушли на строительство Трианона. Но ведь я была королевой... Да, переписывалась с императором Австрии. Но ведь он мой брат... Да, бежала из Тюильри. Но ведь я была заключенной без осуждения...
Когда Эбер предъявил свое чудовищное обвинение в развращении собственного сына, Мария-Антуанетта долго молчала, а потом сказала:
- Если я не возразила, то потому лишь, что сама природа сопротивлялась отвечать на подобное обвинение против матери. Я взываю ко всем матерям, которые находятся здесь.
Мария-Антуанетта вызвала сочувствие всего переполненного зала. Даже Эбер понял, что перегнул палку. А Робеспьер в тот же день заявил: "Этот болван Эбер обеспечил ей триумф". Самому Эберу до той же гильотины оставалось 5 месяцев, Робеспьеру - 9.
Утром 16 октября к Консьержери подъехала скрипучая телега смерти. Неутомимый палач Сансон обрезал Марии-Антуанетте волосы. Ее повезли по улицам Парижа связанную. На одном из перекрестков телега замедлила ход, и великий рисовальщик эпохи Жак Луи Давид успел сделать карандашный набросок осужденной королевы. Она сидит прямая, гордая, презирающая окружающих ее людей, окружающий ее враждебный город, презирающая судьбу. Ровно в полдень на площади Революции (теперь Согласия) топор гильотины в мгновение лишил ее жизни. Палач Сансон показал голову Марии-Антуанетты столпившемуся народу. Народ пожал плечами, привычно крикнул: "Да здравствует республика!" - и разошелся по своим делам, не обратив особенного внимания, как еще одна жертва гильотины вошла в историю.
Тмутараканская княжна
В 1864 году в Петербурге октябрь случился дождливым и ветреным. Погода обычная для этого города, самого грандиозного воплощения неутомимой воли Петра, столицы на болотах. Вдобавок к этому обычные балтийские шторма. Больше всего петербуржцев в такую пору беспокоило усиление западного ветра. Погонит ветер Неву вспять - жди беды. Еще были живы свидетели того страшного наводнения, которое описал Пушкин в "Медном всаднике".
Погода способствовала особенной популярности одной новой картины на выставке в Академии художеств в Петербурге. Там было запечатлено подобное бедствие, случившееся несколько ранее описанного Пушкиным. Но еще больший ажиотаж вызвала фигура, изображенная на этой картине Константина Флавицкого "Княжна Тараканова в Петропавловской крепости во время наводнения". Молодая изможденная женщина в богатом, но обветшалом платье, в тщетном порыве старающаяся укрыться на грубо сколоченных нарах от наступающей воды. У ног несчастной копошатся крысы, которым некуда бежать из каменного корабля тюрьмы. Одного иностранного корреспондента весьма поразил тот факт, что большинству зрителей было понятно - кто такая эта княжна, почему она погибает в застенке, хотя ни в одном учебнике истории, ни в одном официальном фундаментальном историческом труде о ней не было ни слова или упоминалось невнятно, вскользь. Но зато устных легенд, полунаучных гипотез, излагавшихся в журналах, хватало с избытком. Значительная часть документов, касавшихся этой загадочной персоны, даже явно поддельные документы, которые она предъявляла, была в свое время уничтожена или надежно спрятана от исследователей. Что давало только повод к особой уверенности, с которой спорили знатоки петербургской старины перед картиной Флавицкого.
- Художник домыслил сюжет для пущего эффекта. Тараканова умерла за два года до наводнения семьдесят седьмого года.
- А вот и нет-с, сударь! Как раз во время оного и погибла-с.
- Что вы такое говорите, господа. Признала ее матушка-государыня Екатерина. Как законную наследницу. Но заточила-таки в монастырь. А что ей оставалось делать?
- А по-моему - типичная самозванка, господа. Мар-киза Пугачева. Жидовка из Ковно. В "Ведомостях" писали, что недавно такую же вот полиция задержала в Гатчине. Втерлась в доверие к графу Н., утвержая, что она-де дочь Гоголя!
- Все мошенничества известно откуда. Рыба гниет с головы.
И прилично одетые господа с подозрением оглядываются на гордо удаляющегося разночинца.
Представление картины Флавицкого подхлестнуло вспышку всеобщего интереса к фигуре загадочной княжны. Имя Елизаветы Таракановой даже сделалось в какой-то степени модным. Как становилось постепенно модным обнажать грехи и преступления царствующего дома.
Кем же она была? Авантюристкой, затеявшей опасный блеф, чтобы подзаработать и пощекотать себе и власть предержащим нервы? Или изменницей, работавшей в интересах то ли французских, то ли польских политиков? Или все-таки родной незаконнорожденной дочерью русской императрицы Елизаветы Петровны, внучкой Петра Великого?
Екатерина II позаботилась о том, чтобы бумаги, отобранные при аресте Таракановой, материалы ее дела были надежно спрятаны. Лишь младший внук Екатерины - Николай I смог ознакомиться с содержанием этих документов. По его приказу министр внутренних дел граф Блудов изучил их и сделал доклад государю. Кроме них двоих, содержание этих бумаг не было известно никому.
В начале правления Александра II, несколько утоляя многолетний интерес публики, выходит книга А.П.Голи-цына "О мнимой княжне Таракановой". Книга была написана по документам польских архивов и напечатана в Лейпциге, то есть избежала русской цензуры. В 1863 году увидела свет книга И.Снегирева "Новоспасский ставропигиальный монастырь в Москве". В ней изложена история некоей загадочной женщины, которую в 1785 году доставили в московский Ивановский женский монастырь в закрытой карете с опущенными занавесками в сопровождении конного эскорта. Разместили неизвестную в изолированном кирпичном домике вблизи палат игуменьи. Через несколько дней она приняла постриг под именем Досифея. Кто была эта женщина, каково ее происхождение, оставалось тайной. Дни затворницы протекали под строжайшим монастырским контролем, с Досифеей могли общаться только приставленная к ней келейница да игуменья. Окна домика Досифеи всегда были зашторены, церковь таинственная монахиня могла посещать только ночью, когда там не было ни других монахинь, ни службы. Лишь изредка к ней в дом допускались приходящие священники для исповеди и причастия. Но при этом она получала питание куда более лучшее, нежели скудная монастырская трапеза, покупала новые книги. Домик был обставлен изящной мебелью, на ее счет поступали крупные денежные средства из государственной казны, а также от частных лиц. Заточение длилось двадцать пять лет.
После смерти Досифеи в 1810 году были устроены пышные похороны, на которых присутствовала вся московская знать. Заупокойное богослужение совершал митрополит. Погребли неизвестную инокиню не в Ивановском монастыре, где она приняла постриг, жила и умерла, а в Новоспасском ставропигиальном недалеко от усыпальницы бояр Романовых.
Еще при жизни Досифеи ходили слухи, что она не кто иная, как княжна Елизавета Тараканова, дочь императрицы Елизаветы Петровны. Тем более что на портрете, хранившемся после ее смерти в келье настоятеля Новоспасского монастыря, была такая надпись: "Принцесса Августа Тараканова, во иноцех Досифея, постриженная в Ивановском монастыре..."
Все эти домыслы, публикации, шумиха, вызванная картиной Флавицкого, вынудили в 1867 году прореагировать правительство. Главноуправляющий Второго отделения собственной канцелярии Александра II напечатал в "Чтениях в императорском обществе истории и древностей российских" обширный доклад, основанный на обнародовании некогда скрытых источников. Где доказал, что никакая из узниц Петропавловской крепости, никакая из монахинь Ивановского монастыря не называла себя княжной Таракановой, не считалась таковой и, разумеется, не была дочерью императрицы Елизаветы. У царицы-девственницы не было детей и быть не могло. Доклад получился убедительным, но... никого не убедил.
* * *
Париж. Октябрь 1772 года. Время затянувшегося правления короля Людовика XV, время Калиостро, Сен-Жермена, Месмера, открывателя магнетизма, Лафатера, изобретателя физиогномики. Время лжеученых и проходимцев. Столичная французская знать очарована новой персоной, организующей у себя приемы и балы. Откуда она появилась, никто не знает. Называет она себя весьма экзотически - Али-Эмети, княжна Владомирская, проживает в дорогой гостинице на острове Сен-Луи, окруженная толпой слуг и поклонников.
Всегда изысканно и дорого одетая, неизменно приветливая, живая и веселая, молодая женщина быстро завоевала сердца парижского бомонда. Княжна Владомирская открыла салон, куда приглашался высший свет, модные люди искусства, аристократы, банкиры и богатые торговцы. Обаяние княжны способствовало неограниченному кредиту. Сама иностранка чувствовала себя в разношерстной толпе, как рыба в воде, легко и непринужденно завязывая все новые и новые знакомства.
Казалось, она привыкла быть в центре всеобщего внимания, притягивала к себе восторженные взгляды мужчин и невольное поклонение женщин. "Она юна, прекрасна и удивительно грациозна. У нее пепельные волосы, как у ее матери, цвет глаз постоянно меняется - они то синие, то иссиня-черные, что придает ее лицу некую загадочность и мечтательность, и, глядя на нее, кажется, будто и сама она вся соткана из грез. У нее благородные манеры - похоже, она получила прекрасное воспитание. Она выдает себя за черкешенку - точнее, так называют ее многие, племянницу знатного, богатого перса...", восторженно пишет знакомый с ней польский граф Валишевский.
Ходят слухи, что она должна в скором времени унаследовать огромное состояние своего персидского дяди. А пока у прекрасной черкешенки помимо кредита огромное количество состоятельных друзей. Рядом с ней всегда находится некий барон Эмбс, дальний родственник, и барон де Шенк, управляющий ее имением, находящимся где-то в Польше, хотя, возможно, и в Трансильвании, но не исключено, что и в Курляндии. Среди гостей чаще других можно было заметить польского графа Огиньского и французского графа де Рошфор-Валькура, плененных красотой хозяйки салона.
Князь А.М.Голицын позже напишет: "Насколько можно судить, она - натура чувствительная и пылкая. У нее живой ум, она обладает широкими познаниями, свободно владеет французским и немецким и говорит на них без всякого акцента. По ее словам, эту удивительную способность к языкам она открыла в себе, когда странствовала по разным государствам. За довольно короткий срок ей удалось выучить английский и итальянский, а будучи в Персии, она научилась говорить по-персидски и по-арабски". Позднее, когда события примут совсем другой оборот, эта чувствительность и пылкость принесут княжне много неприятностей и станут причиной заточения и гибели.
Но главное, самое главное об этой даме в Париже известно всем, хотя осведомленность в открытую никто не показывал. Выдающаяся российская государыня Елизавета Петровна пользовалась большой популярностью не только на родине, но и в Европе. Красавица, она славилась своей щедростью, привечала, давая работу, европейских ученых, артистов, художников; она славилась своим милосердием, объявив мораторий на смертную казнь; она славилась своими победами над Фридрихом Великим в Семилетней войне. Наконец, она славилась своей жертвенностью. Отказалась от супружеского счастья ради государства, ради династии, благородно уступив права на русский трон другим потомкам своего отца. Подобно своей знаменитой тезке английской королеве Елизавете I.
Правда, никто не сомневался, что отказ от супружества обе Елизаветы лишь провозгласили, но отнюдь не следовали провозглашенному. Имя фаворита покойной российской императрицы было известно всем - граф Алексей Григорьевич Разумовский. Поговаривали и о большем: Елизавета и Разумовский заключили законный, хотя и тайный брак. В котором родилась дочь, а может быть, еще и сын. Но именно дочь, тоже Елизавета, является законной, хотя и тайной наследницей русского престола.
Много было разных перипетий с захватом власти в этой загадочной холодной России в текущем веке. Гвардия, как некогда всесильные преторианцы в императорском Риме, возводила кого хотела на трон, а потом свергала. Мало ли что после смерти Елизаветы Петровны в России успел поцарствовать Петр III, а теперь царствует его вдова Екатерина II, откровенный, между прочим, узурпатор. Чем судьба не шутит, особенно в России? Может, доведется поцарствовать и тайной пока наследнице Елизавете Второй... Кстати, мадам, месье, весь просвещенный Париж, вы еще не знаете? Гостящая тут экзотическая иностранка Али-Эмети, княжна Владомирская и есть Елизавета, дочь императрицы Елизаветы. По слухам, у нее еще такой странный русский титул княжна Тараканова.
Как под такой титул не ссудить деньгами? Ведь залогом служит огромная страна от Балтики до Тихого океана. Пусть все это пока только на уровне слухов.
Тою же осенью 1772 года происходит еще два важных события, которые окажутся связанными с судьбой красавицы Владомирской-Таракановой. Одно хоть и вершится в тайных канцеляриях, в дворцовых кабинетах, но его последствия уже меняют европейские границы. Вольнице дворянства, удалой стране постоянного беспорядка, Речи Посполитой, похоже, приходит конец. Три столпа абсолютизма - Россия, Австрия и Пруссия - под благовидными и не очень благовидными предлогами начинают процесс раздела Польши.
Второе событие - появление другого, тоже тайного пока претендента на российский престол. Он по секрету объявляет о своих правах не во французских домах, не в благородных салонах, а в грязных мазанках на берегах Дона и Яика. Он покажет себя во всей красе только через год. Петр Федорович Романов, это для посвященных. Для непосвященных, включая жену, Емельян Иванович Пугачев.
* * *
В новом 1773 году в положении прекрасной русской черкешенки в Париже происходят некоторые изменения не к лучшему. К сожалению, проценты по долгам имеют свойство расти вне всякой зависимости от будоражащих любопытство слухов.
За неуплату в срок по векселям был заключен под стражу постоянный спутник и родственник Владомирской-Таракановой барон Эмбс. Там и выяснилось, что никакой он не барон и не родственник княжны, а обыкновенный фламандский простолюдин и любовник хозяйки салона. По просьбам княжны и ее покровителей его выпускают под залог, вся компания устремляется на поиски новых приключений и оказывается в Германии во Франкфурте.
Вскоре туда приезжает граф де Рошфор-Валькур. Между средних лет французом и двадцативосьмилетней (согласно документам) княжной разгорается страстный роман, плодом которого стал... еще один документ.
Если Тараканова была все-таки авантюристкой, она не могла не сделать такого опасного, но решительного хода. Документ, который ближайшее окружение Таракановой впервые увидело во Франкфурте, был завещанием российской императрицы Елизаветы Петровны о том, что после ее смерти должен править не герцог Голштинский Карл Петр Ульрих, сын Анны Петровны, родной племянник Елизаветы, а должна править родная дочь Елизаветы Елизавета Алексеевна. А Карл Петр Ульрих, в 1773 году уже девять лет как покойный российский император Петр III, согласно тому завещанию должен был стать всего лишь регентом при юной Елизавете II. И получалось, что узурпаторшу Екатерину Вторую есть все законные основания свергнуть.
Вот такой документ, оказывается, имела при себе загадочная особа. Это было предъявление своих прав на российский престол. Преступление особой тяжести, согласно екатерининским законам.
А вот сколько времени Тараканова его с собой возила? Всю жизнь? Или во Франкфурте трудно найти лист пергамента, человека, хорошо пишущего по-русски, и российскую государственную печать?
Игра требовала продолжения. А увлекающаяся женская натура - нового любовника. Небогатый граф Рошфор представил княжне одного немца побогаче и породовитее себя, земли которого располагались недалеко от крохотного владения Рошфора в Германии. Немец оказался весьма недалеким. Это был князь Лимбург-Штирумский. Восторженный старичок по уши влюбился в красоту Владомирской-Таракановой и, более того, сразу попросил ее руки!
Сметливая княжна решила сыграть на страсти князя, разумеется, в свою пользу. Финансовые ее дела были донельзя расстроены, а о грядущем персидском наследстве вспоминалось все реже. И когда уже нетерпеливый Лимбург-Штирумский был готов услышать "да" в ответ на свое брачное предложение, Елизавета открыла влюбленному свою главную тайну. Князь ни на минуту не усомнился в искренности ее слов! Напротив, он поклялся возлюбленной помогать во всех ее начинаниях, так как только она достойна быть российской императрицей. Поклялся быть рабом у ее ног, разрешил вить из себя веревки. Она и вила, пока у немца не кончились деньги.
* * *
Впрочем, многие, с кем общалась Тараканова, охотно верили ее истории. Современники княжны нередко подчеркивали ее портретное сходство с императрицей Елизаветой Петровной. Тем более те, кто имел возможность сравнить два портрета - "матери" и "дочери", которые висели в спальне княжны всегда рядом. "Принцесса Елизавета - красавица, - писала в 1773 году леди Рондо, жена английского посланника в Гессене. - Она очень бела, у нее не слишком темные волосы, большие и живые голубые глаза, прекрасные зубы и хорошенький рот. Она расположена к полноте, но очень мила и танцует так хорошо, как я еще никогда не видывала".
Задолго до открытий генетики были все основания предполагать, что Тараканова не лжет, не блефует. Елизавета Петровна, дочь русского императора и простой лифляндской крестьянки, получила от матери отменную красоту, большой запас здоровья и жизнерадостности. Этих природных даров не отняли у нее полученное воспитание и образование. Она умела не только прекрасно танцевать, но превосходно знала многие европейские языки, к изучению которых у нее был талант.
Все это в полной мере наблюдалось и у княжны Таракановой. Необыкновенная, пленительная красота открывала для нее не только сердца, но и кошельки мужчин. Ее умению вести беседы на разных языках (правда, кроме русского) и танцевать модные танцы могли бы позавидовать многие придворные дамы. Причем все это она делала с природной грацией и естественностью человека, родившегося и выросшего во дворце.
И решительностью вести опасную авантюру Елизавета Тараканова вполне напоминала свою мнимую или настоящую мать. 17 октября 1740 года умерла императрица Анна Иоанновна. По ее завещанию главой России стал годовалый младенец герцог Брауншвейг-Люнебургский, названный на троне Иваном VI Антоновичем. А при нем регентом - ненавидимый Россией фаворит покойной императрицы, конюх, ставший герцогом Курляндским, Эрнст Бирон. 8 ноября 1740 года генерал-фельдмаршал Бурхард Миних производит государственный переворот. Императором остается тот же младенец, регентом назначается его мать Анна Леопольдовна, Бирон отправляется в сибирскую ссылку.
Все годы правления Анны, все время засилья немцев в военном командовании, в государственном управлении над вовремя не выданной замуж родной дщерью Петра Великого Елизаветой висел дамоклов меч пострижения в монахини, если не тайного убийства. Ее обожала русская гвардия, а она (по слухам) благоволила рослым гвардейцам. 24 ноября 1741 года этот замечательный союз кончает с немецкой свистопляской решительным ударом. Тридцатидвухлетняя Елизавета становится императрицей. Младенец Иван VI с родителями отправляется в ссылку на север, Миних - на восток. Расстояния в России такие большие и могут преодолеваться так долго, что Миних, по легенде, догнал в дороге сосланного им Бирона. Они мило побеседовали.
Обеспечив себе власть, Елизавета щедро вознаградила поддержавших ее людей. Гренадерская рота Преображенского полка стала называться Лейб-кумпанской. Солдаты-простолюдины были приняты в дворянское сословие и получили поместья. Звания офицеров роты были приравнены к генеральским чинам; А.Г.Разумовский и М.И.Воронцов назначены поручиками в чине генерал-поручиков.
Сын простого украинского казака Алексей Розум, благодаря ангельской внешности и недурному голосу, еще в царствование Екатерины I поступил певчим в церковную капеллу при императорском дворе. Некоторое время спустя он был примечен своей ровесницей Елизаветой Петровной и стал ее любовником. Когда она пришла к власти, он начал стремительно продвигаться по служебной и придворной лестнице. Камергер, генерал-майор, обер-егермейстер, генерал-аншеф, кавалер ордена Андрея Первозванного, граф Священной Римской империи, фельдмаршал. Но еще раньше, в 1742 году им было получено главное звание - морганатический муж императрицы Елизаветы. Это исторический факт.
Но были ли в действительности дети от этого брака? Вполне могли быть. Может, даже два ребенка. Может, мальчик и девочка. Может, и одна девочка. И вполне могла носить данную почти в шутку фамилию Тараканова, хотя вряд ли с официальным княжеским титулом. Предания об этом, слухи широко распространились уже в правление Елизаветы. По одному из них, девочка плод запретной любви императрицы и красавца певчего - была в двухлетнем возрасте увезена к родным Разумовского, в украинское поместье - Дараганово, которое народ переделал в Тараканово. По другому - царица-мать, упрятав родную дочь где-то на окраине своей державы, именовала ее "Тмутараканской княжной". Отсюда якобы и фамилия пошла.
То есть дочь вполне могла быть или почти определенно была. Но вот была ли она одним лицом с той, что себя ею называла, путешествуя по Европе, которая то бросалась, очертя голову, в очередной роман, то принималась плести хитрые политические сети?
* * *
Между тем во время пребывания в Германии выяснилось, что Елизавета Тараканова еще неплохо изъясняется и по-польски. А также не прочь разыграть в своей игре польскую карту.
Первый раздел Польши еще не был завершен. Последний польский король Станислав-Август Понятовский - не просто ставленник России, но бывший фаворит Екатерины II, прочно чувствует себя на троне только при поддержке иностранных штыков. Лидеры Барской конфедерации, объединявшей патриотические силы страны, разгромленной, но не сдавшейся, в эмиграции. Они продолжают политическую борьбу, стараясь получить помощь Франции, Турции, кого угодно, лишь бы вернуть себе власть. И они не прочь в борьбе с Россией, в свою очередь, использовать карту Таракановой.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги