Циклон «Блондинка»

Глава девятая

Лорд Баннистер становится жертвой галлюцинации, а чуть погодя его принимают за Екатерину Медичи. Он готовится к будущей тюремной жизни, после чего убеждается, что по Сахаре гораздо приятнее путешествовать без вечернего костюма. На сцене появляются разбойники. Эдди Рэнсинг во всю верблюжью прыть мчит обратно и на личном опыте постигает теорию относительности.

Эвелин постаралась быть точной и, должным образом снаряженная в дорогу, явилась к назначенному проводником месту. Прежде чем тронуться в путь, она наспех набросала несколько строк и вручила посыльному для передачи лорду Баннистеру, а затем взгромоздилась в седло верблюда, опустившегося на колени.

Проводник Азрим издал странный, резкий гортанный клич, после чего верблюды поднялись с коленей в два ритмичных приема. Сначала Эвелин качнуло вперед, и она решила, что вываливается на голову верблюду, а затем почти положило на спину. Наконец седло выровнялось и она очутилась на страшной высоте.

Рег-лакк! Рег-лакк!

Верблюды перешли на мерную рысь.

Несколькими часами раньше в этом же направлении отбыл караван куда более многочисленный: тридцать арабов — отборные головорезы из отребья Меллаха — во главе с Адамсом и Гордоном, которые успели сдружиться.

Наняв самолет, они прилетели из Лиона в Марокко.

Вся шайка бросилась на поиски Эвелин, разбив город на сектора и поделив их между собою. Райнера оставили связным в холле гостиницы «Маммония», где седовласый грабитель и душегуб сошелся накоротке с директором одного из машиностроительных заводов в Европе, и вскоре новые приятели уже играли в шахматы.

Удача улыбнулась бородатому Жако. Он исходил из логической посылки, что, коль скоро девушка разыскивает солдата, она, вероятнее всего, заглянет в городскую комендатуру, а потому занял наблюдательный пост поблизости от форта Гелиз. Дождавшись Эвелин, он повсюду следовал за ней как тень вплоть до той минуты, когда девушка сняла номер в «Отель де Пари», чтобы отдохнуть перед дорогой.

Затем бандит отправился к проводнику-берберу, с которым девушка вела переговоры. Необходимо было выведать, куда намерена ехать Эвелин Вестон.

— Салям, — поздоровался бородатый.

— Бонжур, — ответил араб.

— Я собираюсь в дальнюю поездку по Сахаре и ищу надежного проводника. Выехать нужно немедленно.

— Сожалею, господин, — ответил Азрим, — но я уже на пять суток подрядился.

Произнеся эти слова, он вспомнил даму-англичанку и с улыбкой посмотрел на забавляющуюся «амулетом» счастливую, разрумянившуюся девчушку.

— Но, наверное, можно выступить одним караваном, — сказал Жако. — Я собираюсь в Эн-Сефр, и если вы едете в том же направлении…

— Нет, нам в другую сторону, — перебил его ничего не подозревающий проводник. — В оазис Марбук.

— Жаль. Салям алейкум.

— Оревуар.

Бородатый выяснил все, что требовалось. Девица направляется в оазис Марбук, значит, вероятнее всего, именно там и находится легионер Мюнстер. Теперь оставалось только предупредить Райнера, чтобы тот, пока Жако добирается до гостиницы, созвал всех остальных сообщников, когда те дадут о себе знать по телефону. Час спустя бандиты в полном составе держали совет.

— Загадка проще простого, — рассудил Адамс. — Надо выехать еще сегодня, и к тому часу, как Эвелин Вестон тронется в путь, мы уже будем поджидать ее вот у этого источника, — он ткнул пальцем в карту. — А после того, как отберем пакет, наведаемся к Мюнстеру.

— Как обстоят дела с охраной порядка в оазисе Марбук? — жеманным, аристократическим тоном поинтересовался доктор Курнье, медленно барабаня по столу большими белыми пальцами в веснушках. — Я спрашиваю на тот случай, если легионера не удастся уговорить добром.

— На всякий случай сколотим отряд из тридцати — сорока арабов, — вмешался бородатый. — В Старом квартале у меня есть давний приятель — владелец ресторана, он нам поможет. В пустыне запросто можно нарваться на любую неприятность. Излишняя предосторожность лучше излишнего риска.

Позднее Жирный свел знакомство с одним офицером, у которого выведал, что в оазисе Марбук дела с охраной порядка обстоят прямо-таки великолепно. Жандармерии нет, военного гарнизона — тоже, лишь малочисленная охрана небольшого военного санатория поддерживает в оазисе порядок, с незапамятных времен не нарушаемый никем и ничем.

— Мне кажется, — изрек после обеда Адамс, — что через час можно выступать. По-моему, мы обо всем позаботились.

— Не совсем так, — возразил Райнер. — Надо прихватить с собой несколько термосов с чаем. Горячий чай — первейшее средство в жару.

Никто ему не ответил.

В минуту отъезда с благодарностью в сердце думаю о Вас, сэр. Благослови Вас Бог за Вашу доброту! Поскольку Вы не увидите меня больше, то, надеюсь, со временем забудете беды, что причинила Вам

несчастная Эвелин Вестон.

Оторвавшись от письма, лорд Баннистер смотрел в сад. Какая-то непонятная тяжесть камнем давила на грудь. Похоже, несмотря на неблагоприятные обстоятельства, он опасным образом привязался к этой сумасбродной, незадачливой, но бесконечно милой девушке с ее вечными страхами, попытками скрыться от погони и вспышками гнева против злейшего врага — несессера. Не девушка, а циклон! Налетит вихрем, взбаламутит все вокруг, перевернет вверх тормашками, влезет в самое пекло. А ведь при этом даже смелой ее не назовешь, она попросту не успевает обдумать свои поступки.

Конечно, в их окончательной разлуке есть свои положительные стороны: теперь по крайней мере можно спать спокойно и не вздрагивать поминутно от страха, что, того гляди, заявится Эвелин Вестон и нарушит привычный покой и порядок.

— Добрый день! Я ищу Эвелин Вестон.

Лорд был ошеломлен до такой степени, что, признаться по совести, чуть не потерял сознание.

В дверях стоял симпатичный молодой человек в лаковых сапогах, белых бриджах и с огромным пробковым шлемом в руке, — словом, в позаимствованной из кинофильмов тропической экипировке, какой пользуются исключительно лишь участники дорогостоящих сафари. Где-нибудь в Римини или в Венеции этакий «кожаный чулок» с золотыми наручными часами — зрелище будничное, но здесь, у края Сахары, он кажется белой вороной и вызывает смех: эти разодетые по последней тропической моде туристы самой своей экипировкой провоцируют неизбежный тепловой удар.

— С кем имею честь? — запинаясь, выговорил лорд, предчувствуя неладное.

— Меня зовут Эдди Рэнсинг. А вы — лорд Баннистер?

— Кажется… то есть да. А в чем дело?

— Мне нужна Эвелин Вестон. Я должен с ней поговорить.

Его лордство неуверенно оглянулся по сторонам, словно только что куда-то сунул эту мисс и не может припомнить, куда именно. Но вот, оправившись от неожиданности, он перешел в наступление.

— Не пойму, мистер Рэнсинг, что вам угодно? — Лорд с достоинством выпрямился.

— Я достаточно ясно выразился. Мне нужна мисс Эвелин Вестон. Не так давно в газетах появился снимок, где она запечатлена в вашем обществе, сэр.

Баннистер осекся, поникнув всем телом. Эдди извлек из кармана фотографию.

— По-моему, снимок подлинный. Ну а коль скоро я прочел в газете, что вы, милорд, прибыли сюда с этой дамой, выдавая ее за свою супругу, мне кажется, я обращаюсь по адресу, повторяя свой вопрос: где я могу видеть мисс Эвелин Вестон?

— Вы детектив? — спросил профессор с тревогой карманника, скрывающегося от полиции.

— Нет. Мы с мисс Эвелин давние знакомые; вот уже несколько лет я живу по соседству с ней, на Кингс-роуд.

— Не думаю, чтобы одни лишь добрососедские отношения вынудили вас последовать за нею в Африку, — хмуро заметил профессор.

— Верно. У меня к мисс Вестон серьезное деловое предложение.

— От разведки какой страны?

— У меня? От Лапландии.

— Сэр, вы заявились в Африку в костюме опереточного статиста лишь ради того, чтобы дурные шутки шутить?

— Каков вопрос, таков и ответ, милорд.

— Но ведь в газетах писали…

— Я несколько лет являюсь соседом мисс Вестон. Она живет вдвоем с матерью-вдовой в крайней бедности, но зарабатывает на жизнь честным трудом. Эвелин наверняка оказалась случайно замешана в этом ужасном деле, и никакой вины на ней нет.

Для лорда все эти сведения были в новинку. Выходит, Эвелин не шпионка?

— Ну что же, все это, конечно, прекрасно, — произнес он наконец, — но я понятия не имею, где находится мисс. Единственное, в чем могу вас заверить, — сюда она больше не вернется.

Эдди язвительно усмехнулся.

— А я уверен, что мисс Вестон вернется. И до тех пор я отсюда — ни ногой.

— Поскольку я не намерен оставшиеся годы своей жизни проводить в вашем обществе, я буду вынужден…

— Обратиться в полицию? Ол'райт. Для меня это означает вознаграждение в сто тысяч франков, для вас, по всей вероятности, — тюрьму.

Тюрьму!

Лорд обессиленно рухнул в кресло. Вот он, злой рок! Можно было и самому догадаться, что эта девица доведет его до тюрьмы.

— Не желаю доставлять вам неприятности, сэр. Прошу лишь об одном: примириться с моим присутствием.

— Что делать, постараюсь… Присаживайтесь.

— Благодарю.

Эдди сел и тотчас же налил себе виски из стоявшей на столе бутылки, затем со светской непринужденностью поинтересовался:

— Вы действительно женились на мисс Вестон?

— Нет. Как выяснилось впоследствии, я лишь защищал ее. Она, бедняжка, постоянно подвергалась преследованиям и спасалась единственным способом: будила меня ото сна, а сама засыпала. До сих пор этот способ действовал успешно. Значит, вы не сообщник мисс Вестон?

— Повторяю: мисс Вестон — девушка честная и серьезная.

— Для дамы такой репутации она ведет чересчур бурную жизнь.

— Она пытается отыскать свое законное наследство.

— Это мне известно. Ищет наследство и попутно спасает честь некоего господина. Если вас интересует, могу сообщить: мы успели далеко продвинуться в обоих направлениях. Так вы всерьез намерены остаться?

— Да. Но ненадолго. Я свято убежден, что Эвелин вскоре будет здесь.

— Вы, судя по всему, новоявленный Нострадамус. Должен заметить, что даже сей достославный господин иногда ошибался.

— Я не ошибаюсь. И своим пророчеством заслужу ваше расположение.

— В любом случае пророчество мне слишком дорого обойдется, — грустно ответил Баннистер.

— Ничего! Если я Нострадамус, то вы вообразите себя Екатериной Медичи и не скупитесь на жертвы ради того, чтобы мое прорицание сбылось.

— Сударь, даю вам честное слово, что я сказал правду! Можете назвать меня гнусным обманщиком, если Эвелин Вестон еще хоть раз появится здесь.

— Сэр, — со вздохом промолвил Рэнсинг, — при всем уважении к вам я вынужден назвать вас гнусным обманщиком.

В дверях стояла Эвелин Вестон.

Вот уже несколько часов караван шел по пустыне. К востоку от караванного пути показались группа источенных веками мраморных статуй и нагромождение гранитных колонн и каменных плит — руины древнего города времен владычества Рима. Эвелин нечаянно порвала жакет и, чтобы дырка не расползалась дальше, решила сразу же ее зашить. Она открыла свою черную сумочку.

— Боже правый, где же конверт?!

В сумке на самом верху лежало полотенце, справа — платяная щетка, слева — мыло.

Значит, это несессер лорда, ее давний заклятый враг!

Снова они с Баннистером обменялись сумками, и оранжевый пакет теперь находится у лорда. Что же делать?!

Придется возвращаться, ведь Баннистеру грозит смертельная опасность. Что, если он, ничего не подозревая, откроет несессер в присутствии посторонних и обнаружит пакет? Впрочем, если подмену он обнаружит даже в одиночестве, ситуация не лучше. Ведь Баннистер скорее всего обратится в полицию.

С каким бы удовольствием она зашвырнула в пески эту сумку с ненавистным бритвенным прибором! Но теперь придется везти его обратно и бережно передавать из рук в руки владельцу, если хочешь получить взамен свою собственную сумку.

— Азрим, поворачивайте караван, да немедля! Мы возвращаемся назад.

Эвелин стояла на пороге. Однако, ошеломленная очередной подкарауливавшей ее здесь неожиданностью, не в силах была и слова вымолвить. Каким образом очутился тут Эдди Рэнсинг? Что за странная, фантастически запутанная история разворачивается вокруг нее? Голова ее кружилась, как во хмелю.

— Мистер Рэнсинг!

— Мисс Вестон, — улыбнулся в ответ Эдди, — счастлив вновь видеть вас.

Лорд лишился дара речи. Его удивление постепенно переходило в страх. Появление Эвелин было для него подобно отдаленным раскатам грома. При полном штиле она вдруг возникает перед ним воочию, в ореоле таинственности, стремительно, как сирокко, со зловещей неотвратимостью, чтобы вырвать его из привычной атмосферы покоя, чтобы ломать и крушить все вокруг, а затем в единый миг так же внезапно исчезнуть.

В душе лорда зазвучала тревожная сирена.

Надвигается циклон!

Наверняка ее где-нибудь подкарауливают грабители, а посему она будет настаивать, чтобы они незамедлительно отправились вместе в какую-нибудь далекую поездку — и, конечно же, каким-нибудь на редкость неудобным транспортом. Лорд поспешно набил карманы сигаретами и достал из шкафа теплый шарф. Предосторожность никогда не бывает излишней.

— Как… как вы сюда попали? — спросила Эвелин Рэнсинга.

— Нашли что спрашивать! — в сердцах вырвалось у профессора. — Скорее следует удивляться, что я все еще нахожусь здесь. Так куда же мы едем? — с некоторой тревогой вопросил он Эвелин.

— На сей раз я не поташу вас с собою, сэр, тем более что путешествие предстоит не из приятных.

— Дай бог, чтобы ваше пророчество сбылось!.. Я лично уже утратил веру в подобные чудеса.

— Позвольте мне сопровождать вас, — вмешался Эдди.

Профессор нервно покосился на него.

— Приятно видеть, — адресовался он к Эвелин, — что на Кингс-роуд превыше всего ценят добрососедские отношения.

Девушка испытующе вглядывалась в лицо профессора.

Господи, неужели он ревнует?!

— Извольте изъясняться точнее, мистер Рэнсинг. Что вам от меня угодно?

— Я предлагаю вам свою помощь. У меня такое чувство, что сейчас вам совершенно необходима мужская поддержка. С моей помощью вам скорее удастся завладеть вашим наследством.

— Откуда вам известно о моем наследстве?

— Мисс Вестон, казните меня презрением: я подслушал.

— И теперь, когда вам все известно, когда вы знаете, что я ищу бесценный алмаз, что меня преследуют, вы решили прибегнуть к шантажу?

— Буду откровенен: поначалу у меня действительно мелькнула такая мысль. Но следовать ей — не в моей натуре. Сейчас я чувствую себя, мисс Вестон, как провинившийся школяр перед строгой учительницей. Я глубоко уважаю вас, и это чувство связывает меня по рукам и ногам, когда соблазнительная цель совсем близка. Конечно, мне хотелось бы довести до конца свою азартную игру, но шантажировать вас я не стану. Если вы отвергнете мою помощь, я уйду.

— В полицию, — язвительно ввернула Эвелин, — с доносом.

— Мисс Вестон! — самолюбиво вспыхнул Эдди Рэнсинг, и лишь сейчас стало видно, что этот гениальный авантюрист — в сущности, большой ребенок. — Вы несправедливы ко мне. Я ведь и раньше мог бы это сделать. Конечно, я человек легкомысленный и люблю деньги, но клянусь, я хотел отыскать наследство, чтобы преподнести его вам и просить вашей руки.

— Полно вам, Эдди, — рассмеялась Эвелин. — Видно, вы никогда не остепенитесь, у вас на уме одни фантазии да причуды. Ну что же, я не против, поедемте со мной. Ведь до сих пор мне все приходилось делать в одиночку… рядом со мной никого не было.

— Главным образом потому, — вставил в свое оправдание лорд, — что в шлафроке сидеть рядом с дамой было неприлично, вот и пришлось пересесть назад, на пол автомобиля…

— Теперь этому конец. Никаких обременительных путешествий со мной вам больше не грозит.

— Мисс Вестон, вы столько раз говорили это… По-моему, все мы во власти Господа.

— Сию же минуту докажу, что оставляю вас здесь в полном покое, без риска, что кто-либо когда-нибудь его нарушит.

«На редкость красивая женщина, — думал Баннистер, — вот только невозможно предугадать, когда она превратится в сокрушительный циклон».

— Я вернулась потому, что мы опять обменялись сумками. Привезла вам этот противный несессер, я лишь заглянула нечаянно в эту вашу святая святых и тотчас же захлопнула сумочку. Вот ваше сокровище, сэр, держите и радуйтесь, — сказала Эвелин и швырнула сумку с такой силой, что под ногами у Будды бритвенные лезвия с квасцами заплясали дикий танец. — И верните мне, пожалуйста, мою сумку. Мы с Эдди тотчас же покинем вас, и отныне пути наши разойдутся навсегда.

— Какой трогательный обычай на Кингс-роуд: соседи называют друг друга просто по имени, что вообще-то в Англии принято лишь между родственниками или очень близкими друзьями. — С этими словами профессор подошел к камину и взял черную сумку. — Но ведь это моя сумка… Вы не ошиблись, мисс Вестон? — и он непроизвольным движением открыл крышку.

Три шеи вытянулись в направлении сумки, три рта удивленно раскрылись, и три сердца замерли на доли секунды.

На самом виду лежал большой оранжевый пакет, скрепленный пятью гербовыми печатями.

Наконец Эвелин решительно шагнула, чтобы взять сумку, но Баннистер захлопнул ее и медленно положил на нее руку, подобно величавому мощному льву, кладущему лапу на кусок мяса, который он съест позднее, а покамест никому не советует посягать на его собственность.

— Верните мою сумочку, — нервно проговорила Эвелин.

— Сумку вы, разумеется, получите, но конверт я вам, к сожалению, отдать не могу. До сих пор ситуация позволяла мне не принимать к сведению то, что до моего сведения доходило. Теперь же, к несчастью, обстоятельства сложились так, что конверт должен попасть к вам, а затем перейти к вашим хозяевам через мои руки. В этом случае я выступаю в такой же роли, как, скажем, Мата Хари или… вы.

Эвелин задумалась. Все верно: до сих пор профессор принимал в деле лишь пассивное участие. Зато сейчас, передав ей конверт из рук в руки, он станет прямым сообщником. И это лорд Баннистер, серьезный претендент на Нобелевскую премию, ученый с мировым именем и — что самое ужасное — безукоризненный джентльмен!

— Полагаю, вы и сами согласитесь, мисс Вестон, что требуете невозможного от серьезного ученого, когда просите меня вернуть конверт. Но я обещаю дать вам возможность скрыться и лишь потом доставить конверт по принадлежности.

Рэнсинг как бы играючи ухватил бутылку с виски за горлышко и только ждал от Эвелин знака, чтобы трахнуть профессора по голове и тем самым положить конец неприятному спору. Однако Эвелин, похоже, не собиралась поощрять подобные устремления.

Девушка раздумывала, Баннистер с тревогой наблюдал за ней.

— Вам не покажется слишком обременительным длительное путешествие верхом на верблюде? — наконец обратилась она с вопросом к Баннистеру.

— Так я и знал… — упавшим голосом проговорил профессор.

Первое отдаленное дуновение циклона коснулось его взбудораженных нервов. Надвигается буря! Скромная девушка опять превращается в разбушевавшуюся стихию: взор горит, выдавая одолевающие ее планы, в голове вертятся несуразнейшие мысли, — всякое сопротивление бесполезно, вот-вот, подобно смерчу, она утянет за собою всемирно известного, но абсолютно беззащитного исследователя сонной болезни.

— Ведь вы намереваетесь доставить конверт властям, не так ли?

— Совершенно верно. Но не верхом на верблюде, а только пешком. С некоторых пор у меня возникло болезненное предубеждение против всех видов транспорта. Не знаю, отнесетесь ли вы с пониманием к этой странности…

— Если вы желаете передать конверт в Марокко, мы отправимся в полицию вместе. Но я не представляю, чтобы истинный английский джентльмен с его гуманными убеждениями отказал в помощи беззащитной женщине, в особенности если речь идет о чести безвинно оклеветанного человека.

— Под этим предлогом вы однажды уже заставили меня исколесить пол-Европы, и притом в вечернем, а затем и вовсе в ночном облачении.

— Сейчас речь идет всего лишь о поездке до ближайшего оазиса.

— Это сейчас. Но стоит нам тронуться в путь, как выяснится, что нет ни малейшей возможности остановиться раньше Кейптауна. К тому же верблюд — это вам не автомобиль, и если он по дороге лишится кое-каких деталей, то мы и вовсе застрянем в пустыне.

— Оставьте вашу иронию, сэр! Предлагаю поездку — если хотите, под надежным конвоем — в оазис Марбук. Всего два дня караванного пути. Конверт пусть хранится у вас, и вы расстанетесь с ним, лишь когда убедитесь, что он попадет по назначению. Если вы откажетесь от поездки, значит, в угоду своим эгоистическим соображениям вы попросту пожертвуете наследством бедной семьи, честью безвинно оклеветанного человека и сведете на нет результаты той адской борьбы, какую я до сих пор вела.

Воронка циклона подняла, закружила профессора: он чувствовал, как слабеет его сопротивление.

— Можете вы подкрепить свои слова конкретными доказательствами?

— Правдивость большей части рассказанного могу засвидетельствовать хотя бы я, — вмешался Эдди.

— А остальное доскажу я сама. Прежде всего…

— Стоп! — прервал ее профессор. — Лучше уж ничего не рассказывайте. Я предпочитаю оставаться в неведении. В свете того, что писали газеты, опасаюсь, что вряд ли смогу быть к вашим услугам, если вы проинформируете меня. В данный момент мое участие в этой истории сводится к следующему: вы препоручили конверт моим заботам с просьбой передать его властям не здесь, а в оазисе Марбук, я выполняю вашу просьбу. По-моему, лучше будет оставить все, как есть, на этом и мне пока что ничего не знать о вашем деле. Тогда до известной степени совесть моя будет чиста. К моему величайшему сожалению, вы наделены какой-то роковой властью, которой я не в силах противиться. Однако предупреждаю, что за Сахарой находится Бельгийское Конго и туда я не последую за вами ни ради вашего наследства, ни во имя чести ближнего своего, ни по причине того, что вас преследуют. Дальше Сахары я — ни ногой!

Эвелин печально смотрела на него.

— Вы в этом убеждены, сэр?

Решимость профессора поколебалась.

— Во всяком случае, вам пришлось бы очень аргументированно обосновать свое предложение, — неуверенно произнес он. — Но даже если бы я и согласился поехать, скажем, в Конго, то уж дальше Кейптауна — ни на шаг!.. То есть… ладно, будь по-вашему… едем!

Профессор восседал на верблюде с таким мрачным видом, словно возглавлял карательную экспедицию. Настроение его ухудшилось еще больше, после того как всевозможные жалящие и кусающие насекомые стаями перекочевали с верблюда на него и, уподобясь одержимым исследователям сонной болезни, то и дело брали его кровь на анализ. Голова его моталась в такт поступи верблюда, и Баннистер с горечью думал, что по причине собственной доброты и ради спасения чести других людей он снова вынужден тащиться бог весть куда и принимать страдания. Однако фактически дело обстояло гораздо проще.

В действительности же, как бы Баннистер ни хорохорился, он всего лишь следовал — без всякой цели и смысла — в Сахару за красивой женщиной, подчиняясь извечному закону притяжения мужских сердец. Однако это состояние, в конечном счете ничуть не отличавшееся от душевных волнений какого-нибудь влюбленного галантерейщика, несколько осложнялось ропотом униженного достоинства: ведь он как-никак лорд и известный ученый.

Рег-лакк! Рег-лакк!

Верблюд, переходя на рысь, откинул назад голову и с такой силой ударил лорда в грудь, что тот долго не мог прокашляться.

Рег-лакк! Рег-лакк!

Баннистер уронил очки, но даже не стал останавливаться, чтобы поднять их. Стоит ли расстраиваться из-за такого пустяка, когда столько всего потеряно после Парижа!

Меняя ритм, верблюд еще несколько раз толкнул его в грудь; в результате лорд научился прямо держаться в седле и от этого вновь почувствовал себя сильным и ловким.

Рег-лакк! Рег-лакк! — мерно трусил верблюд.

Рэнсинг, не в пример профессору, переносил тяготы путешествия менее мужественно. Прежде всего Эдди на личном опыте убедился, что верблюда не напрасно называют кораблем пустыни: его ритмичные покачивания при ходьбе вызывают у седока симптомы, разительно напоминающие морскую болезнь. Помимо головокружения и тошноты, у молодого человека нестерпимо болели глаза, воспаленные от мельчайших песчинок. Временами ему казалось, что больше он не выдержит ни минуты.

У Эвелин уже была кое-какая практика, да и вообще женщины легче переносят тропики, так что наша путешественница довольно бодро ехала рядом с проводником.

Солнце клонилось к горизонту под острым углом, и возле уходящих в бесконечность, плавно очерченных барханов на песок ложились короткие тени. От этого пустыня сделалась похожей на гигантскую шахматную доску со светлыми и темными клетками.

Баннистер недовольно провел рукой по подбородку.

— Забыл побриться… — пробормотал он, однако, перехватив взгляд Эвелин, тотчас умолк.

Ведь несессер у него с собой — вон он, плотно приторочен между двух кожаных бурдюков на спине верблюда-водоноса. Как только они доберутся до оазиса, тут уж хоть что ни случись, а он удалится в свой номер и приведет себя в порядок. Господи, дай сил прожить день с небритой щетиной!

Сумочку Эвелин он не выпускал из рук ни на миг.

Пустыня, где истлевшие останки многих людей, убитых из мести, смешались с песками и витают в воздухе легкой пылью, заразила Эвелин жестокой жаждой расплаты.

Девушка решила расквитаться с несессером.

Да, их затянувшийся поединок будет окончен здесь, и пусть зыбучие пески Сахары поглотят злого и наглого противника вкупе с мылом, щеткой, бритвой и прочими гнусными причиндалами!

Разве что Отелло подбирался к Дездемоне с таким коварством и одержимостью, как подкрадывалась к верблюду-водоносу Эвелин, воспользовавшись моментом, когда профессор и проводник уехали вперед. Блеснул убийственный нож, и тугой ремень уступил силе клинка, перерезанный в одном месте, затем еще в одном… С едва уловимым тупым звуком подлый враг пал в мягкий песок. Внутри звякнули, стукаясь друг о дружку, бритва и зеркало, и вновь все звуки поглотила пустыня. Небольшой караван шел вперед, постепенно удаляясь от места погребения несессера…

Лорд был настолько поглощен единоборством с полчищами одолевавших его насекомых, что не заметил сцены расправы. Эвелин обернулась назад. Лишь она одна могла разглядеть вдали, среди моря песков, крохотное, неподвижное пятнышко.

Несессер затерялся в пустыне, а вместе с ним — и «Созерцающий Будда» с алмазом в миллион фунтов стерлингов.

— Мы не пойдем обычным караванным путем, мадемуазель, — заявил вдруг проводник Азрим.

— Почему?

— Аллаху было угодно, чтобы вы подарили амулет моей дочери, и за это он уберег вас от большой беды, когда изволил перепутать сумки и вернуть вас назад. Благодаря этому я смог узнать дома, что сегодня ночью в Меллахе собралось много плохих людей. Они делают привал у колодца в пустыне, на караванном пути в Марбук. Среди этих людей есть человек, который вчера приходил ко мне с расспросами и обманом выведал, что мадемуазель направляется в Марбук.

Эвелин чуть не свалилась с верблюда.

— По-моему, они хотят подкараулить вас у колодца, чтобы ограбить и убить. Но мы обойдем колодец стороной, проберемся через шотт — так называется большое, соленое болото. Дорога выходит не длиннее, хотя хуже и опаснее. Но плохая дорога все же лучше, чем плохая смерть.

Конец разговора слышали Рэнсинг и Баннистер.

— Значит, они все-таки выследили меня! — чуть не плача воскликнула Эвелин.

— Кто это — они? — поинтересовался лорд.

— Банда шпионов и грабителей. Это на них тогда устраивали облаву.

Лорд задумался.

— Вы всерьез решили передать конверт по принадлежности, как только прибудем в Марбук?

— Конечно!

— И вы с чистой совестью предстанете перед полицией, если возникнет необходимость рассказать историю пакета?

— Естественно!

— Хорошо, — кивнул лорд, — тогда мы поступим так, как предписывает гражданский долг: предупредим полицию, что можно схватить эту шайку злодеев у колодца на караванном пути к Марбуку.

Спутники удивленно посмотрели на него.

— Конверт вы сдадите кому положено, бояться полиции у вас нет оснований, тогда отчего бы и не спровадить этих опасных бандитов туда, где им место? — пояснил лорд. — Мистер Рэнсинг с трудом переносит тяготы пути, а я, благодаря мисс Вестон, путешественник закаленный, так что, по-моему, лучше всего молодому человеку вернуться в город и сообщить полиции эти важные сведения.

Рэнсинг не слишком упрямился, в особенности после того, как Эвелин заявила, что эта услуга не менее ценная, нежели стремление сопровождать ее к заветной цели.

— Если ехать так, чтобы солнце все время было у вас за спиной, то заблудиться невозможно, — сказал Азрим. — К вечеру доберетесь до места, откуда видны Большие Атласские горы, а это — верный ориентир.

Рэнсинг распрощался со своими спутниками и повернул в обратный путь. Солнце жарко палило в спину, и Эдди чувствовал, что он в своем живописном наряде сварился до полной готовности.

А маленький караван ускоренным темпом двинулся вперед. Темные выемки меж барханами в кроваво-красных и фиолетовых солнечных бликах увеличивались в размерах, превращаясь в бесформенные, грозные тени. Пропитанный пылью стоячий воздух стал удушающим от омерзительной вони.

Едкий запах сероводорода все усиливался по мере приближения к гнилому соляному болоту.

Верблюд проворной рысцой вез Рэнсинга в обратном направлении. Жара стояла адская, воспаленные глаза нестерпимо горели, ныла каждая клеточка тела, мучили тошнота и головокружение; единственное, что помогало ему удержаться в седле, так это воспоминания о Мюгли-ам-Зее.

Все же насколько лучше условия здесь, в Сахаре!.. Интересно, что с дядей Артуром — лишился он рассудка или же покончил с собой? Неплохо было бы узнать, как разворачивались события после свадьбы. Сносить ухмылку японского министра в отставке можно было, лишь ощущая близость алмаза. Но вот ее превосходительство Якихашу — как Эдди называл про себя многократно обрученную дочь советника Воллишофа, — потупив очи и сияя одной из своих неотразимых улыбок, шествует из девичьей комнатки в супружескую спальню…

И тут-то дядя Артур добирается до статуэтки!

Прижимая к груди сокровище, он спешит в самый отдаленный уголок парка, осторожно обходя окна первого этажа, где Виктория, супруга старшего садовника, возможно, коротает время с господином Макслем, автором «Вильгельма Телля», обсуждая, конечно же, проблемы драматургии. И наконец… наконец при свете карманного фонарика дядюшка разбивает «Созерцающего Будду» о бортик фонтана.

Статуэтка разбивается, из эмалевой шкатулки вываливаются на землю ножницы, нитки, наперсток. Дядя Артур ищет… ищет и ищет…

Эдди Рэнсинг содрогнулся.

Господи, до чего же хорошо в Сахаре!

Все познается в сравнении. Воспаленные глаза и шестидесятиградусная жара могут показаться приятными, если вспомнить об узах Гименея.

Солнце опустилось за горизонт. Дивная, звездная африканская ночь распростерлась над песчаной пустыней.