Циклон «Блондинка»

Глава четвертая

Эдди Рэнсинг отправляется на поиски Будды, но обнаруживает лишь трупные пятна и множественные следы телесных повреждений. Ни те, ни другие его не интересуют. Он знакомится с Викторией, женой садовника, и принимает знаки внимания от неуклюжего жвачного животного по кличке Горчица. От «карлсбадского сувенира» он вынужден отказаться за ненадобностью и угрожает капризной Грете. Злобный гном заманивает его в западню. Эдди вплавь добирается до соседнего селения. Все складывается плохо, зато кончается хорошо.

Мюгли-ам-Зее расположено на берегу озера Мюгли в Швейцарии и славится как уголок, начисто лишенный каких-либо достопримечательностей. Отдыхающие или иностранцы сюда никогда не забредают даже по ошибке. В эту глухомань и прибыл автобусом Эдди Рэнсинг, чтобы разузнать что-нибудь о советнике Воллишофе.

Дело это оказалось совсем несложным. Пока он ужинал в харчевне, под окном дружными рядами выстраивались обитатели местечка, жаждущие увидеть занятного иностранца. Поэтому стоило только Эдди Рэнсингу улыбнуться первому же вошедшему седому господину с высоким лбом и открытым, приветливым взглядом — молодой человек тотчас определил, что это местный нотариус или здешний судья, — и знакомство состоялось. Правда, попутно выяснилось, что пожилого господина зовут Гугенхейм, по роду занятий он — коронер и находится здесь проездом, но ведь это не помеха человеку, желающему получить нужные сведения.

— Вы знаете здешних жителей, господин Гугенхейм?

— Как не знать, ведь это мой кантон. В прошлом году, во время эпидемии тифа, мне немало пришлось тут потрудиться.

— И господина Воллишофа знаете?

— А когда он умер?

— Насколько мне известно, он еще жив.

— Тогда не имею чести быть с ним знакомым. Я общаюсь в основном с покойниками да с бакалейщиком, поскольку он родственник моей жены. От светской жизни я как-то в стороне… Мой род занятий требует самоуглубления.

И господин Гугенхейм принялся усердно расхваливать недооцениваемую многими науку осмотра трупов. Его никак нельзя было назвать бездушным профессионалом. Он свято верил в свое дело. По его мнению, в работу всегда можно привнести творческое начало, если человек наделен чутьем и критически относится к шаблонам ремесла. Взять, к примеру, трупные пятна…

— В другой раз, милейший господин Гугенхейм. Вы несколько отвлеклись, а мне прежде всего хотелось бы познакомиться с господином Воллишофом.

Гугенхейм сник, однако же не решился более расписывать достоинства своей профессии.

— Видите ли, в доме Воллишофа я был всего лишь раз и лично с ним не знаком. Я осматривал его привратника, после того как тот завершил свое бренное существование. Некоторые характерные следы телесных повреждений вынудили меня проконсультироваться с полицией. Я был там в последний раз, когда жену усопшего брали под арест из-за подозрительных внешних повреждений…

— А с тех пор?

— С тех пор как ее посадили, она так и сидит, поскольку вскрытие подтвердило…

— Господин Гугенхейм, оставим покойников в покое…

— Остроумно сказано! Однако прежде не преминем тщательно осмотреть их. До результатов вскрытия каждый, кто жив, находится под подозрением, таков мой принцип. К примеру, в прошлом году в Сент-Галлене…

Эдди Рэнсинг так и не узнал, какой казус случился в прошлом году с господином Гугенхеймом в Сент-Галлене, хотя не исключено, что эта история была еще увлекательнее, чем поучительный случай с привратником, испещренным следами телесных повреждений. Эдди Рэнсинг расшатался и ушел.

Выйдя из харчевни, он задумался, под каким бы предлогом все же наведаться к господину советнику. Раздумья его не заняли и двух минут, поскольку перед ним вдруг возникла страшная, как ночной кошмар, служанка с невероятно вздернутым носом и с огромным флюсом во всю щеку, так что от лица виднелась только пара ноздрей, нацеленных на собеседника.

— Я — Виктория, жена садовника Кратохвила, — представилась она.

— И что из этого следует?

— Господин Иоганн Воллишоф велел передать, что желал бы побеседовать с вами. Только вы извольте кричать погромче, он у нас туговат на ухо. На левое ухо. После гриппа было осложнение на уши, в прошлом году пришлось даже операцию делать.

Ошеломленный Рэнсинг последовал за особой с раздутой щекой. Виктория с превеликой осторожностью ступала впереди него по темной дороге. Поначалу молодой человек обрадовался такой предупредительности, но, после того как пятый раз по щиколотку увяз в грязи, окончательно уверился, что супруга садовника Кратохвила оттого столь осторожно нащупывает путь, чтобы в темноте ненароком не пропустить какую-нибудь лужу.

— Не знаете, зачем я понадобился господину советнику?

— Что вы?

— Я спрашиваю, — раздраженно завопил он, — почему хозяину вздумалось послать вас за мной?

— Потому что Хелли не было дома. Он отправился за газетами в Эрленбах. Мы выписываем газеты из Цюриха.

Бух! Эдди угодил в глубоченную лужу.

— Вы уж, пожалуйста, поберегитесь, дорога тут местами сыровата, — предостерегла его супруга садовника. — На будущий год обещают замостить керамзитом. Двух муниципальных чиновников уже посадили за хищения. Теперь подрядился Гютрих. Ну, этот воровать не станет, он уже свое отсидел.

Кто-то с невероятной силой толкнул Рэнсинга в спину: оказывается, это корова решила обогнать их, вопиющим образом нарушив правила обгона.

— Ведь я предупреждала вас, что надо быть поосторожней. Горчица, ах ты озорница! Такая, знаете, своевольная, домой заявляется запоздно и только по пешеходной дорожке…

«Где здесь пешеходная дорожка?» — в отчаянии задался вопросом Эдди, выуживая из грязи свою шляпу, так как прошествовавшая мимо озорница из породы жвачных небрежным взмахом хвоста вышибла шляпу у него из рук да еще поддала ее рогами.

Наконец они добрались до замка.

Войдя в старомодную гостиную, обставленную прекрасной мебелью из мореного дуба, Эдди первым делом увидел множество шныряющих повсюду кошек разной величины. Над огромной кадкой с вечнозеленым растением сидел попугай с красным хохолком, а в одном из кресел, целомудренно уткнувшись в рукоделие, застыла девица лет сорока пяти. Господин с орлиным носом — лысый и с несколькими на редкость длинными седыми волосинками поперек черепа, — опираясь на палку, двинулся навстречу гостю и буквально упал в объятия Рэнсинга, наступив на волочащийся по полу пояс шлафрока. Несколько секунд он обессиленно покоился в объятиях молодого человека.

— Тысячу раз говорил, чтобы обрезали пояс покороче. Но им, видите ли, материи жалко… Рано или поздно я по их милости сверну себе шею!.. Весьма рад.

— Для меня большая честь.

— Кто, говорите, вас прислал?

— Меня зовут Эдди Рэнсинг! — что было мочи заорал англичанин.

К собеседникам подошла барышня.

— А меня зовут Грета, — сообщила она. — С папой следует говорить погромче, потому что он слегка недослышит. Садитесь, пожалуйста.

Рэнсинг сел и узнал от фрейлейн Воллишоф, что с десяток людей сломя голову примчались из харчевни, после того как услышали, что иностранец наводил у коронера справки о советнике. Ну а господин советник, естественно, сразу же послал за любознательным иностранцем. Чуть позднее семья советника пригласила Рэнсинга погостить у них несколько дней и в своей любезности дошла до того, что позволила гостю пройти в отведенную ему комнату умыться и переодеться в чистое, воспользовавшись доставленным сюда багажом.

Досуг после ужина был заполнен дружеским надрывным криком. Старый советник два года назад потерял свой слуховой аппарат, с помощью которого довольно хорошо разбирал все, что ему говорили, а приобрести новый скупость не позволяла.

Наконец часу этак в одиннадцатом Эдди удалось подвести разговор к цели своего приезда. К тому времени уже три кошки спали, уютно свернувшись у него на коленях.

— Я из Лондона, увлекаюсь коллекционированием произведений искусства.

— Что он сказал? — с астматической одышкой переспросил у дочери господин Воллишоф.

— Он коллекционер! — взвизгнула Грета.

Старик понимающе кивнул.

— У меня есть племянник, тот увлекается оптикой.

Тем временем в доме советника собралось избранное общество: аптекарь, директор театра и некий драматург — господин Максль, уже несколько лет подряд писавший пьесу «Вильгельм Телль». Сей литератор пробавлялся тем, что его охотно принимали повсюду, как человека, повидавшего свет: в свое время он по поручению некоего скототорговца посетил Брюнн…

Позднее Эдди удалось уединиться с Гретой. Бескровная физиономия старой девы чем-то напоминала выжатый лимон. На макушке она носила голубой бант и, когда улыбалась, становилась похожей на японского премьер-министра в отставке, чье фото мелькало в хронике. Фрейлейн была на редкость уродлива, и это ее природное свойство усугубляли вставные челюсти.

— Видите ли, я коллекционирую работы некоторых английских керамистов. Творения их, по сути, ценности не представляют, но ведь у каждого свои причуды.

— Боже мой, кому вы рассказываете? У меня есть тетка, которая помешана на мытье рук и никак не может отвыкнуть от этой своей мании. Объясните мне, что тут хорошего — поминутно мыть руки?

— Так вот, значит, я коллекционирую…

— Нет, скажите мне, ради бога, что толку в этом пристрастии к чистоте?

У Рэнсинга чесались руки стукнуть настырную девицу.

— Я собираю старинную керамику, — тупо твердил он свое, — и по регистрационной книге торговой фирмы установил имена клиентов, которые некогда приобрели интересующие меня вещи. Ваш отец семнадцать лет назад получил от лондонской фирмы «Лонгсон и Норт» две керамические вещицы.

— Покупка наверняка была оплачена!

— Само собой разумеется, но речь не о том. Среди прочих меня интересует скульптурная группа «Жнецы», — он намеренно начал с другой вещи, чтобы замаскировать истинную цель своего визита, — и небольшая статуэтка, украшающая эмалевую шкатулку, — так называемый «Созерцающий Будда».

— О, я давно ее подарила!

Стены качнулись и поплыли у Рэнсинга перед глазами. Он вынужден был сесть. В тот же миг резкая боль пронзила ногу у щиколотки: кошка, которую Эдди ненароком придавил, решила отомстить и вонзила все когти ему в ногу.

— Ах, Гюрти! — нежно проворковала хозяйка. — Вы знаете, она такая своевольная!

— Подарили?! Ай!.. Она у вас действительно своевольная…

— Да, я без сожаления рассталась с вещицей. Не нравились мне эти «Жнецы».

Вновь пробудившаяся надежда подействовала на Эдди словно наркоз, он даже перестал ощущать кошачье своеволие.

— А «Созерцающий Будда»?

— Фи, дешевый хлам! Шкатулка стоит у меня в спальне. Хотите, принесу?

— Если вас не затруднит…

Как только фрейлейн Грета скрылась за дверью, своевольная Гюрти, описав изящную двухметровую дугу, от ноги Рэнсинга отлетела за цветочную подставку с фикусами и другими вечнозелеными растениями. Отчаянное мяуканье на миг перекрыло надрывные голоса интеллигентных гостей, мирно беседующих у камина во всю мощь своих легких.

Затем возвратилась барышня Воллишоф с сокровищем в руках. На крышке эмалевой шкатулки сидел Будда, странно наклонив голову, словно разглядывал собственный пупок.

Эдди потянулся к шкатулке, и барышня равнодушно отдала ее ему. Наконец-то вожделенная добыча у него в руках!

Цвет местной интеллигенции тоже подошел поближе, чтобы рассмотреть статуэтку. Старый советник, бог весть почему вообразив Эдди глухим, проорал ему в самое ухо:

— Это ерунда! Видели бы вы в Цюрихе мраморную скульптуру Песталоцци с супругой — на пьедестале стоит посреди площади!

— Та скульптура действительно красивее, — признала барышня Грета.

В руках Эдди была бесценная статуэтка с алмазом. Урони он ее на пол — и из-под черепков выкатится камень изумительной красоты. Но тогда все увидят сокровище!.. Охотнее всего Рэнсинг смылся бы сейчас прочь вместе со статуэткой.

«Спокойно, Эдди, — сказал он себе, — находчивость и хладнокровие!»

— Грошовая поделка, но мне приглянулась, — пояснил он барышне. — С удовольствием подарю вам взамен красивые наручные часы, чтобы не оскорблять вас предложением денег.

— Нет, шкатулку я не отдам, — заявила Грета. — Здесь хранятся мои принадлежности для рукоделия. — Она открыла прямоугольную коробку, служившую как бы постаментом для скульптуры. Там лежали нитки, иголки, ножницы, наперсток. — Кроме того, вещь принадлежала маме и осталась в память о ней. Так что расстаться с ней я не могу. Но если вы купите мне часы, я подарю вам карлсбадский бокал. Тоже очень красивый, а нам он без надобности.

Напрасны были все посулы и уговоры, сломить упорство старой девы не удалось.

Не суметь заполучить Будду, которого держишь в руках! Эдди столкнулся с таким сплавом тупости и предубеждений, какой исключал дальнейшие попытки завладеть шкатулкой законным путем. Грета с ее дурацкой ухмылкой, которая могла бы сойти за симптом любой душевной болезни, надежно спрятала статуэтку за непробиваемой стеной своего упрямства.

Значит, надо было изобрести другой способ.

Дело казалось проще простого. В истории криминалистики известны случаи, когда похищали металлические сейфы, буравили стены и взламывали стальные двери. В сравнении с этим прихватить из незапертой спальни слабоумной дочери глухого советника некоего индийского божка, который попутно облагораживает шкатулку для рукоделия, — пара пустяков.

Эдди предпочел простейший, с его точки зрения, способ: спрятаться напротив комнаты Греты в чулане на третьем этаже, используемом как кладовка для всякого старья; чулан этот он обнаружил, когда провожал барышню до дверей ее спальни.

— Кто-нибудь живет в этой каморке? — небрежно поинтересовался он.

— О нет! — со смехом ответила Грета. — Там свален всякий хлам. А садовник хранит там свой выходной костюм.

Она чуть приоткрыла дверь. Парадный костюм садовника висел у самого входа и вынуждал предположить, что большего оборванца, чем его владелец, во всей стране не сыскать.

Здесь он и спрячется!

Поцеловав студенистую руку фрейлейн Воллишоф, Эдди дождался, пока за ней захлопнется дверь спальни, и с молниеносной быстротой шмыгнул в чулан. Ему было хорошо известно, что через час Грета спустится в кладовую за съестными припасами, чтобы как следует подкрепиться. Это удивительное открытие он сделал накануне. За ужином барышня почти ничего не ела — так, пощипывала-поклевывала, словно птичка. К ночи у Эдди разболелась голова, он вышел в сад проветриться и через окно гостиной случайно увидел Грету: сидя за столом, барышня делила одиночество с половиной круга колбасы и горой картофельного салата. Она жадно заглатывала огромные куски, и оставалось лишь удивляться, как она не подавится.

На этом наблюдении Эдди и выстроил свой план. Лишь только Грета спустится в гостиную на второй ужин, он проберется к ней в комнату, схватит Будду — и давай бог ноги. Он уже вынашивал сладостную мечту о побеге, лежа в облупленной ванне, которая вкупе с несколькими садовыми столиками и трехногой табуреткой занимала заднюю часть чулана, когда заявился садовник переодеться в свой парадный костюм. Старик не спеша облачался, ворча себе под нос. Можно было разобрать, что он поминает какое-то неизвестное лицо, которое думает, будто садовник — Господь Бог и в его власти заставить цвести даже самую бросовую луковицу тюльпана. По ассоциации с этим неизвестным лицом садовнику припомнились некоторые тяжелые оскорбления личности, и, повторив их вслух, он повесил на гвоздь свою расхожую одежду и удалился.

Но дверь запер снаружи.

Какая подлость! Слыханное ли дело — запирать на замок чулан, набитый хламом!..

Тесная каморка на миг показалась Эдди ванной комнатой, ибо он чувствовал себя, словно ошпаренный кипятком. Он выбрался из ванны. Дверь, как ни дергай, заперта накрепко, окон нет ни одного. Да вдобавок еще аппетит разыгрался прямо-таки волчий. Хоть лбом ее вышибай, эту проклятую дверь!

Воздев кулаки к небу и потрясая ими, Рэнсинг словно бы винил во всех своих бедах развешанные на чердаке простыни. Чтобы можно было свободнее повернуться в чулане, он отодвинул в сторону глиняного гнома.

Закурить бы!.. С досады он готов был грызть портсигар, обнаружив, что забыл спички. А тут еще нечаянно прищемил мизинец мышеловкой. Затем он услышал, как открылась дверь и Грета выскользнула из своей комнаты, чтобы расправиться с оставшейся от вечерней трапезы колбасой и миской картофельного салата. Эдди решил присесть и чуть не вскрикнул, угодив задом на сломанный подсвечник; подсвечником он запустил в голову садовому гномику.

Наконец ночь подошла к концу. В замке повернулся ключ, и в дверях возникла фигура старика садовника, принесшего на сохранение свой парадный костюм. Снаружи еще стояли сумерки, было, наверное, часов пять. Запах сырой земли, наполнивший по-осеннему волглый, холодный воздух, хлынул через раскрытую дверь в затхлый чулан.

Вдруг садовник застыл на месте, удивленно разглядывая глиняного гнома, голову которого вместо фригийского колпака украшал гнутый подсвечник. Чудеса, да и только: ведь вечером гнома этого здесь не было! Бородатый карлик знай себе загадочно ухмылялся. Как же он сюда попал? И с чего это вздумал балансировать подсвечником?.. Может, в чулане кто есть?

Садовник подошел было к этому логическому выводу, и ему оставалось лишь выскочить в коридор, но последнее звено рассуждений не успело замкнуть цепочку, поскольку он получил бесспорное подтверждение, что в чулане действительно кто-то есть: на затылок его обрушился мощный удар. Садовник рухнул на обнаженные пружины диванного скелета, проткнув головой картину, на холсте которой было изображено медвежье семейство, мирно отдыхающее на лоне природы в том месте, где впоследствии вырос город Берн.

Садовник завопил во всю глотку.

Лакей, с мастикой и щеткой в руках направлявшийся на второй этаж, услышал крик и поспешил на помощь. Рэнсинг выскочил за дверь чулана и налетел на лакея; тот упал навзничь. Тьма стояла хоть глаз коли, и теперь уже двое пострадавших громогласно взывали о помощи.

В самом низу лестницы появился привратник в ночной рубашке. Рэнсинг, оступившись на восьмой ступеньке, полетел вниз, толкнув привратника в грудь. Оба упали на пол, но в следующий миг Эдди уже очутился за дверью дома и, не чуя под собою ног, понесся по темному саду.

По пятам за ним мчались лакей со щеткой и мастикой в руках, садовник в расхожем костюме и с изображением древней бернской земли на шее; замыкал кавалькаду привратник в живописном ночном облачении. Суеверная кухарка, увидев их из окна, потом несколько недель не могла прийти в себя.

Неожиданный, трагический случай повернул события в пользу преследователей. На проселок свернул воз с сеном, отрезав беглецу путь.

Что же делать? Бежать куда глаза глядят! Когда Эдди всем телом и физиономией ощутил приземление на противоположной стороне канавы, преследователей отделяло от него несколько шагов. Петляя между деревьями, он летел сломя голову и вдруг очутился на берегу озера. Медленно погрузился он в ледяную воду. Набрал полную грудь воздуха и нырнул. Он плыл под водой, пока хватило дыхания.

Преследователи не слышали всплесков воды, при слабом свете зари водная гладь расстилалась нетронутой.

Троица повернула назад.

Через полчаса Эдди Рэнсинг последними усталыми взмахами рук достиг берега у местечка Швахт-бай-Пунгли-ам-Зее. Селение это было знаменито тем, что дало стране двух директоров промышленного концерна.

Настало утро. В камышах квакали лягушки.

Рэнсинг, синий от холода и промокший до нитки, сидел на прибрежном камне и тихо всхлипывал…