Цирк мертвецов

Глава 21 — Наутро… и прошедшей ночью

Местные новости: два человека были найдены мертвыми в доме на Аргил-стрит в Голливуде, очевидно став жертвами убийства. Хотя полиция отказалась раскрыть нам имена или обнародовать возможные причины смерти, источники в Кей-эн-икс рассказали, что в квартире проживал Кристофер Лонг, известный наркодилер и предположительно полицейский осведомитель.

Джин Бёрк услышал об этом в новостях Кей-эн-икс, когда ехал по 91-й трассе, в трёх милях к юго-востоку от Фёрнис Крик, западной границы национального парка в Долине Смерти. Другая Элис еще спала, она тихонько дышала, на её лице застыло выражение мягкости и беззащитности, и оно казалось почти красивым. Джин не стал будить её, решив рассказать новости за завтраком. Но когда через тридцать минут они миновали межштатные земли и заехали на парковку «Сосен», грязной придорожной забегаловки, прямо напротив которой находилось поле, заваленное испорченными двигателями и старыми машинами, Джину стало не по себе, — его охватили сомнения, и он изменил своё решение.

Как только они припарковались рядом с забегаловкой, Элис села, расстегнула сумку и достала сигареты. На ней была помятая голубая рубашка и красные спортивные шорты, открывающие длинные мускулистые ноги, она переоделась на станции Шеврон в Фёрнис Крик, когда они спустились с Голер Уош.

Она растерянно обвела взглядом пейзаж:

— И где мы находимся, чёрт побери?

— Недалеко от Бейкера.

— Ты же сказал, что мы проедем его.

— Я решил, что нам надо поесть.

Другая Элис затянулась и выглянула из окна.

— Здесь слишком много машин, — сказала она. — Не хочу находиться там, где много людей. Давай просто купим какие-нибудь булки и поедем дальше.

— Я голоден. Пойдём, — сказал Джин и взялся за ручку двери.

— Я знаю, что будет.

Джин уселся обратно на сиденье и захлопнул приоткрытую дверь:

— Что значит «Я знаю, что будет»?

— Я слышала, — сказала она, показав на радио. — Я слышала новости. Лонг мёртв.

— Это была его квартира. Это всё, что они знают.

— Ты не веришь, что это был он.

— Возможно, это был он.

— А другой человек?

— Тот, кто искал его, — сказал Джин и махнул рукой в сторону забегаловки. — Давай поговорим об этом там.

— Они нашли его. — Её голос задрожал. — Они найдут и меня.

— Нет. Они не знают, кто ты. Это знали только Лонг и Эдди Корнелл. А они мертвы.

Другая Элис закусила губу:

— Нет. Чарли. Есть ещё Чарли. Он знает. Так ведь?

— Так.

— И ты.

— И я. Всё.

В забегаловке Джин и Другая Элис сели за плоский столик возле окна, выходящего на посыпанную гравием стоянку. За соседним столиком, подперев кулаком подбородок, сидел злобный тип лет сорока с лоснящимся лицом. Рядом с ним, держась за опухшую щеку, сидела бледная девушка, которой вряд ли было больше шестнадцати лет.

Другая Элис, не обращая внимания на жесткие тёмные глаза мужчины, положила меню и стала смотреть в окно на тоскливый пейзаж, на мили и мили голой пустыни.

— Теперь что, Джин? Ты вернёшься в Лос-Анджелес, и что?

— Не знаю. Я не загадывал так далеко.

— Ты жалеешь о том, что мы сделали? — спросила Другая Элис, теперь она смотрела прямо на Джина. Она выглядела уставшей и огорчённой. — Я говорю не о фильме.

— Я понимаю, о чём ты говоришь, — сказал Джин. — Нет, мне не жалко.

Другая Элис с уверенностью сказала:

— Нет, ты жалеешь. Я знаю. Ты лжёшь.

Джин не ответил. Он наблюдал за молодой официанткой, которая спокойно и ловко пробиралась через полный зал, иногда останавливаясь, чтобы налить кофе в пустую чашку.

— Джин, ты меня слышишь?

— Да, я тебя слышу.

Официантка добралась до их столика и дружелюбно улыбнулась:

— Ну и что вы решили, ребята? Джин, посмотрев в меню, сказал:

— Булочки и половинку порции бекона.

— А я ничего не буду, — сказала Другая Элис. — Только кофе.

— Ты должна съесть что-нибудь.

— Я не голодна.

— Может, фрукты?

Другая Элис покачала головой. Девушка с синяком на щеке посмотрела на неё. В её глазах была тоска, неприкрытое отчаяние, призыв о помощи. Мужчина, сидевший рядом с ней, ущипнул официантку за попу.

— Нам ещё кофе, — сказал он командным и льстивым голосом. — И принесика мне чек.

Зазвучала «Му Girl», песня Temptations, и мужчина начал громко барабанить в такт по столу. Девушке, казалось, всё это было неприятно и даже отвратительно, она отставила стул и встала:

— Мне нужно в туалет.

Человек понимающе улыбнулся и наблюдал, как она идёт по залу твёрдой походкой; водители грузовиков одобрительно поглядывали на крепко сбитое тело подростка. Тут мужчина обернулся и, увидев, что Другая Элис пристально смотрит на него, покачал головой и улыбнулся:

— Ей пятнадцать, а мужики уже рты разевают. Казалось, что Другая Элис удивлена таким прямым обращением.

— Вы мне?

— Конечно, кому же ещё? — ответил мужчина и посмотрел на Джина, выливающего сливки в кофе. — Вы меня пристально разглядываете с тех пор, как вошли. Если вам интересно, она — моя дочь, и я привык, что мужики глазеют на неё. Видели бы вы, что творилась в Вегасе! На неё заглядывался каждый подонок на Стрип.

— А где её мать? — будничным голосом спросил Джин.

— В Риверсайде. Мы развелись. Я ей звоню каждую неделю.

Пришла официантка со счётом, кивнула ему и положила счет рядом с пустой тарелкой.

— Ваши булочки будут готовы через минуту, — обратилась она к Джину, смотревшему на улицу, где на стоянку только что въехала полицейская машина.

— У вашей дочери на щеке большой синяк, — помолчав, сказала Элис. Было очевидно, что мужчина захвачен врасплох, хотя он и ответил твердым взглядом на её взгляд. — Что случилось?

— Это не ваше дело.

— Просто любопытно.

Джин наклонился и тронул её за руку:

— Остынь.

Не обращая внимания на Джина, Другая Элис спросила:

— Вы что, проиграли все деньги и выместили всё на ней? Человек отвернулся от неё, но потом повернулся обратно:

— Какое вам, к чёрту, дело?

— Она просто волнуется за неё, — сказал Джин тихим и спокойным голосом. — Вот и всё. Ничего личного.

— Нет, мне очень даже есть дело, — возразила Элис, показывая пальцем на лицо мужчины. — Я знаю, что значит этот взгляд. Я видела такое раньше. Ты мучаешь девчонку.

Мужчина повернулся к Джину, который внимательно его разглядывал:

— Лучше скажи ей, чтобы она заткнулась, или…

— Или что? — спросил Джин, девушка вышла из туалета и стояла рядом с кассой, слегка изумлённая всем происходящим.

Другая Элис спросила:

— Меня ты тоже собираешься приложить хорошенько? Мужчина затрясся от страха и гнева, достал из бумажника двадцать долларов и положил их на стол.

— Вы психи. Оба, — помолчав, сказал он, оглянулся вокруг и повелительно посмотрел в глаза дочери: — Иди сюда, Джульетта. Мы уходим.

Девушка взглянула на него ненавидящим взором и нервно потёрла руки:

— Нет. Я никуда с тобой не пойду.

— Ты слышала, что я сказал, маленькая стерва?

Разговоры стихли, люди тихо перешёптывались, полицейский вошел в забегаловку, в его руках легко трепетали газеты. Он заметил, что разговоры стихли, и тихо спросил:

— Кто-нибудь вызывал 911?

— Я вызвала, — твёрдо ответила девушка, продолжая смотреть на своего отца. — Я не хочу, чтобы он ко мне прикасался. Я не хочу, чтобы он меня бил.

Её отец быстро встал:

— Чепуха! Я никогда не бил её!

— Он трахал меня, — яростно заорала девушка, и вздох отвращения пронёсся по залу. — Он меня несколько лет трахал!

— Это неправда! Она лжёт!

— Заткнись, ублюдок, — сказал один из дальнобойщиков, лысый мужчина в майке а-ля Эрроусмит[143] и с часами на широком черепаховом ремешке. Он встал, и на лице его была угроза. — Дети не лгут в подобных вещах.

— Я ничего ей не сделал.

Полицейский пошёл вперёд, холодно приговаривая:

— Вы все — успокойтесь. Мы это быстро выясним. Меньше чем через минуту появились полицейские машины. Пока Джульетту допрашивали на кухне, на её отца надели наручники и вывели наружу. Его машину обыскали, нашли в багажнике пистолет девятого калибра, унцию героина и порнофильмы, но Джин с Элис уже снова ехали по трассе между штатами, вокруг них был жёлто-зелёный пейзаж, росла одна полынь да ветер играл песчинками.

Несколько секунд они молчали. В конце концов Другая Элис тихо-тихо сказала:

— Какая храбрая девчонка. Вся её жизнь изменится. Она будет лучше. А ты как думаешь, Джин?

— Может быть.

— Нет, не может быть. Она изменится. Что может быть хуже того, что тебя трахает твой собственный отец? — спросила она. — И моя жизнь изменится. Я знаю. Всё изменится.

Джин искоса посмотрел на Элис, взгляд его был задумчив и грустен:

— Расскажи мне о ней.

— О ком?

— Об Элис.

Другая Элис повернула голову. Её глаза сказали ему, что она уже всё рассказала.

— Есть ещё что-то. Я знаю.

— Джин…

— Когда мы занимались с тобой любовью, я слышал её голос.

Другая Элис закрыла глаза. Казалось, она страдала от какой-то внутренней боли.

— Что она сказала?

«О Джин, мне ещё никогда-никогда-никогда не было так хорошо».

— Джин? Что она сказала?

— Она просто произнесла моё имя.

Прошлой ночью, — она была удивительно ясной, и небо было усеяно звёздами, — Джин и Другая Элис вышли из дома в каньоне Топанга, выехали на автостраду Вентура, свернули в Ван-Нуйсе и поехали по каньону Бенедикта через Мал холланд к Сансету. По пути Другая Элис игриво улыбалась и показывала дома, в которых она бывала в шестидесятые годы, до встречи с Чарли.

Когда они ехали по дороге, которая проходила вокруг дома Райана О’Нейла на холме, она рассказала:

— Здесь я впервые попробовала кваалюд[144]. Мне его дал парень с седой чёлкой. Ещё на той вечеринке был Дин из Jan Dean[145]. Кажется, я отсосала ему в бассейне.

Джин сказал, что он учился в школе с Райаном О’Нейлом, а его брат Рэй ошивался с лучшим другом О’Нейла и будущим дублёром Джо Амслером, которого арестовали по делу о похищении Фрэнка Синатры Младшего вскоре после выпуска.

— Bay! Класс! — сказала Элис, когда они поворачивали к Сьело-Драйв, она смотрела на холмы, на дом, где летом 1969 года силы зла забрали пять человеческих жизней и держали в страхе весь город. — Я однажды видела его сестру — Нэнси, — абсолютно спокойно сказала она. — На той огромной вечеринке, куда мы с Чарли явились без приглашения. Там был Джек Николсон, а ещё Джон Филлипс из The Mamas and the Papas. Чарли хотел найти Терри, сына Дорис Дэй[146].

— Терри Мелчера[147], — сказал Джин.

— Нуда. Он был продюсером звукозаписи. Он несколько раз приезжал на ранчо послушать, как Чарли играет на гитаре. Он обещал записать его песни, но так и не сделал этого.

Джин сказал:

— Наверное, мой брат был там.

— Где?

— На вечеринке. Если там была Нэнси, то, возможно, что это одна и та же вечеринка.

— Мы принесли много наркотиков — кокаин, «спид»[148], ЛСД, — мы их все продали. Прежде чем уйти, я пошла в дом принять ванну. Сьюзен Аткинс пошла со мной и, пока я была в душе, пошла в спальню и украла драгоценности Шарон Тейт. Мы тогда не знали, чьи это были драгоценности. Мы думали, что Терри всё ещё снимает этот дом, — сказала Элис и замолчала, её мысли унеслись далеко. — Когда я вышла из ванны, ребёнок Дина Мартина захотел потрогать меня. Я ему разрешила. Я разрешила и поцеловать меня. У него были восхитительные губы и зубы. У всех на вечеринке были большие яркие и блестящие зубы.

Другая Элис улыбнулась воспоминанию, её улыбка была печальной, и ни она, ни Джин не произнесли больше ни слова, пока не доехали до Сансета. Когда машина стояла на светофоре, не глядя ей в глаза, Джин спросил:

— А ты когда-нибудь ещё была там?

— Где?

— В доме на холме, на Сьело-Драйв.

— Нет, — ответила Элис. — Не была. Я больше никогда там не была.

Они ехали на восток по Сансету в густом потоке машин, Другая Элис вспомнила, как она в первый раз очутилась в Лос-Анджелесе летом 1965 года, тогда все ребята были неотразимо обаятельны, и повсюду царило оживление. Она рассказала Джину об Арчи, басисте Billy J. Kramer and the Dakotas[149] и о тех трёх днях, которые они прожили в отеле «Континентал Хайатт».

— Там жили все городские музыканты, и все они были пьяны или обдолбаны. Было клёво. И куча групп из, — рассказывала Другая Элис. — И девушки там были куда более стройные и симпатичные, чем я. Но я знала, что нравится ребятам, и давала им это.

Джин рассказал, как год патрулировал Сансет Стрип, он тогда только начал работать в полиции, а его напарником был Эдди Корнелл. Еще он рассказал ей, что Эдди был просто неспособен на доброту — он ненавидел хиппи и пол-смены носился по Голливуду, распугивая детей цветов. Если он находил у какой-нибудь девчонки в рюкзаке дозу, он запихивал её в полицейскую машину и угрожал арестом. Другая Элис с отвращением улыбнулась:

— А если они сосали его член, он отпускал их, да?

— Ну да.

— Тогда он получил по заслугам.

— Ну да, — сказал Джин и затянулся. — Похороны в понедельник.

— Ты пойдёшь?

Джин пожал плечами и неуверенно ответил:

— Не знаю.

Когда Джин свернул направо на Винную улицу и остановился рядом с автобусной станцией Грейхаунд, Другая Элис что-то искала в сумке. Около входа стоял маленький изящный чернокожий мужчина с тонкими, как карандаш, усиками, а в глазах его светилась какая-то гипнотическая уверенность. Рядом с ним на асфальте стояла сумка из искусственной кожи, забитая бумагами, а рядом с ней — видавший виды проигрыватель, из которого доносились звуки джазового диксиленда.

Другая Элис достала маленький серебряный ключик.

— Это ключ от номера двести двенадцать. Хочешь, я пойду с тобой?

— Я справлюсь, — ответил Джин.

— Точно? — Джин кивнул, и Другая Элис медленно опустила ключ в его раскрытую ладонь. — Поторопись.

Джин вылез и пошёл по направлению к автобусной остановке. Услышав звонок таксофона возле строения, он замедлил шаг. Полная женщина, лицо которой светилось безумной надеждой, выбежала наружу и на третий гудок схватила трубку.

— Ну, где ты? — закричала она, но, увидев Джина, стала говорить почти шёпотом: — Я тебя весь день прождала.

Чернокожий улыбнулся Джину, Джин улыбнулся ему в ответ. Чернокожий сказал:

— Я рад, потому что еду домой. А ты чего улыбаешься, приятель?

Джин ответил:

— Не знаю. Ты улыбнулся — я улыбнулся.

— Улыбка это хорошо. Значит, ты счастлив. Удовольствия… я очень их люблю, удовольствия. Поесть, поспать, заняться сексом с хорошей женщиной, вот оно — удовольствие, — сказал маленький чернокожий человек, его улыбка стала ещё шире, он принялся притоптывать ногой в такт музыке. — Тебе нравится джазовый диксиленд, приятель?

Джин оглянулся. Другая Элис смотрел на него сквозь переднее стекло.

— Мне нравится вся музыка, — ответил Джин и пошёл дальше. — Было приятно поговорить с тобой.

Чернокожий человек усмехнулся:

— Это не мы говорили, это я говорил. А ты слушал.

— Ну ладно, тогда было приятно послушать тебя.

— А теперь — радость, — ответил чернокожий мужчина и важно поглядел на Джина. — Это не то же самое, что счастье и веселье. Радость — это абсолютно другое. Радость это дар. Это то, что ты чувствуешь, когда делаешь рискованные кульбиты.

Перед Джином раскрылись двери автобуса, он ждал продолжения. К тому времени полная женщина уже закончила разговор и стояла с трубкой в руках, прислушивалась к их разговору.

Она спросила:

— А если вы слишком полны, чтобы делать перевороты?

— Вам совершенно не обязательно делать их, — ответил чернокожий мужчина. — Просто представьте, что вы их делаете.

— Джин? — озадаченно окликнула его Элис из машины. — Что происходит?

Джин обернулся. На его лице, наполовину освещенном уличными фонарями, застыло смущение и непонимание.

— Ничего. Ничего не происходит.

— Радость состоит из трёх компонентов, — продолжал чернокожий, теперь в его голосе звучала настоящая страсть. — Смех. Благодарность. Честность. Если в вашей жизни будут присутствовать эти три компонента, или, как я их называю — божественное триединство, то ручаюсь вам, что радость будет с вами.

— Честность. Благодарность. Смех. Мне это нравится, — произнесла женщина. — Пожалуй, я запишу это.

— А ты? — обратился чернокожий к Джину. — Хочешь, чтобы в твоей жизни появилась радость?

Джин не ответил. Полная женщина положила гудящую трубку на рычаг и посмотрела ему в глаза:

— Эй, мистер, он к тебе обращается.

Джин не двигался, он вспомнил о чём-то. Откуда-то из глубины всплыло воспоминание.

Он вспомнил, как Элис в начале июня уезжала в аэропорт. В предрассветный час он стоял на крыльце, а она махала ему рукой.

— Я позвоню, когда прилечу. — Она смотрела прямо, без всякого предчувствия.

— Удачного перелёта, любимая.

— Спасибо.

— Я буду скучать по тебе, — сказал он.

— Я знаю. Я тоже буду скучать по тебе.

Через минуту её красная «Хонда» с откидным верхом выехала на дорогу, и свет задних фар навсегда исчез в темноте бесконечности.

Джин обернулся и посмотрел на женщину с холодностью, граничащей с враждебностью, как будто это она была виновна в смерти Элис.

— Я знаю, с кем он разговаривает.

— Он спросил, хочешь ли ты, чтобы и в твоей жизни появилась радость.

— Конечно, хочу, — ответил Джин, прошёл мимо чернокожего и скрылся за дверями из двойного стекла. — Я хочу чувствовать всё, что могу чувствовать.

Автобусная остановка была пуста, буфет и окошки были закрыты. Джин медленно прошёл цо вымытому выложенному кафелем полу и подошел к ряду запирающихся шкафчиков у дальней стены. И снова в его голове открылась какая-то дверка, и он начал вспоминать.

Он — маленький мальчик, ему лет восемь-девять, — его мать больше с ними не живёт, так что ему всё-таки скорее девять, — и сквозь окно своей спальни он видит звёзды. Ему захотелось пить, он встал и пошёл по коротенькому коридору, через большую спальню, в которой спал его отец, повернувшись на бок и тяжело дыша в сторону, его мраморно-белая спина как бы светилась в темноте.

Он дошёл до кухни и, не включая свет, достал стакан из шкафа. Потом открыл холодильник, налил себе молока из бутылки и пошёл обратно в комнату. Из-за того, что было темно и потому, что он на ходу пил из стакана и не смотрел вперед, он не заметил, что дверь из кухни в коридор была полуоткрыта, и налетел на неё. Он упал и выронил стакан, а когда попытался встать, мелкие осколки впились ему в руку.

Его крик разбудил весь дом, а младший брат прибежал на кухню. Рэй зажёг свет и разинул рот, он побелел, увидев Джина лежащего на полу в луже молока, смешанного с кровью.

Их отец закричал из спальни:

— Что там такое случилось?

— Джин ранен, — закричал в ответ Рэй. — Он сильно порезался. Его надо отвезти в больницу.

И в три часа утра они отправились в отделение неотложной медицинской помощи больницы Сент-Джона в Санта-Монике. Доктор, человек со слабой печальной улыбкой, уверенно сказал Натану Бёрку, закончив накладывать швы:

— С вашим сыном всё будет в порядке. Я дам ему таблетки от боли и целебную мазь.

— Он хороший мальчик, — сказал Натан Бёрк. — Оба мои сына — хорошие мальчики.

— Наша мама уехала от нас в том году, — сказал Рэй, и доктор с изумлением посмотрел на маленького мальчика, который держался за отцовскую руку. — Мой папа всё время грустный.

Джин сузил глаза и поднёс палец к губам, предупреждая младшего брата. Тут в палату зашла сестра в халате и маске. Глазами она показала врачу, что его ждёт следующий пациент. Продолжая улыбаться, он похлопал Натана Бёрка по плечу.

— Я должен идти, — сказал он. — Но думаю, всё изменится к лучшему.

Джин стоял напротив шкафчика № 212, ключ в правой руке жёг ладонь, а он думал, почему же это воспоминание всплыло из глубин памяти именно этой ночью. Возможно, это могло случиться из-за похожего освещения, таким же холодным светом горели, гудели и жужжали лампы в отделении неотложной медицинской помощи в больнице Сент-Джона. А может, потому, что стены были такого же бледно-зелёного цвета, или потому, что, как и в длинном больничном коридоре, два автомата тоже стояли рядом, в одном продавали сигареты, в другом — конфеты и жевачку.

Любой из этих фактов, а может, и ни один из них, решил Джин и, выдохнув, вставил ключ в замок. Он медленно повернул его, услышал мягкий щелчок и открыл дверцу. В шкафчике лежала большая металлическая шестиугольная коробка.

Джин взял её за ручку и, изображая делового человека, быстро вытащил коробку и закрыл шкафчик. Он прошёл половину пути до двери и тут услышал звук спускаемой воды в одной из кабинок туалета. Через секунду он увидел женщину с мрачным лицом в обтягивающих черных кожаных штанах, которая, покачивая бёдрами, вышла в коридор. Её глаза были подведены чёрным, а волосы покрашены в цвет ржавчины.

Звонким голосом она спросила:

— А ты не меня ждёшь, высокий парень?

— Нет, извини.

— Ты и не знаешь, что упускаешь. Джин оглянулся через плечо:

— Ты права.

Женщина улыбнулась, но на её лице отразилось разочарование. На улице Джин услышал, как чернокожий человек говорит: «…А на другом конце радуги вы найдёте вечную радость», — и снова шагнул в ночь.

Быстрее всего можно было добраться до Долины Смерти, продолжая ехать по пятнадцатой трассе, дальше к юго-востоку через Сан-Бернардино и Барстоу, — именно так Джин ездил к Мелани Новак в Лас-Вегас, только на этот раз он не выезжал за пределы штата Невада.

— После Моджайва мы поедем по четырнадцатой, — сказала Другая Элис, как только они выехали из города, теперь вокруг них была только пустыня. — Около Рэндс-бурга дорога станет двухрядной. Потом где-то миль через тридцать будет Фёрнис Крик, — объясняла она, сверяясь с картой, лежащей на её коленях. — Затем надо около часа ехать к северо-западу, через Мерсер и Шоиюн, к горам Панаминт. Возле Бэлларата дорога закончится, мы вылезем и пойдем пешком.

— И далеко?

— От Бэлларата до Голер Уош пять миль, потом ещё три до ранчо Баркера. Это трудный подъём, особенно ночью, — сказала Другая Элис и поглядела на Джина. — Ты ещё не передумал?

— Нет, конечно.

— Хорошо. — Другая Элис сложила карту и положила её рядом со своей пачкой «Мальборо» на приборный щиток. Потом она закрыла глаза, положила руки на колени и прислонила голову к окну. — Потому что я бы туда не пошла без тебя.

— Давай доверять темноте. Так говорил Чарли, — проговорила Другая Элис, они шли в кромешной тьме. У неё за спиной болтался рюкзак, в котором лежал карманный фонарик, сапёрная лопатка, коробок спичек и канистра с бензином — всё, что могло пригодиться в походе. Джин нес металлическую коробку странной формы. — Не хочу пользоваться фонариком, пока совсем уж не припрёт. Зачем привлекать внимание охранников парка или дорожных патрулей?

Друг за другом они стали подниматься по узенькой тропинке, которая вывела их к пустынному подножию гор, Другая Элис с удовольствием рассказывала о том, как она в первый раз оказалась в 1969 году на ранчо Баркера, через месяц после убийств Тейт-ЛаБьянка. С помощью фальшивых кредитных карточек они с Чарли накупили необходимых вещей, которых должно было хватить на год: лопаты, бензин, масло, спальники, еду, ружья, нолей (много иожей), парашюты цвета хаки, чтобы спрятать джипы и остальные украденные машины.

Джин сказал:

— Я читал, что Чарли хотел найти подземный город.

— Да. Хотел. Он называл этот подземный рай «золотой дырой». Он, наверное, однажды увидел это под кайфом.

— А тебе не кажется, что это бред? — спросил Джин.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, то, что он говорил об этом месте.

— Нет, — сказала Другая Элис и поглядела на небо, а потом снова на горы перед собой. — Если бы ты тогда был там, ты понял бы, что это звучало великолепно.

Те несколько месяцев в пустыне они жили в этаком необычном летнем лагере, рассказывала она, они готовили пищу на открытом огне, пели хором песни и устраивали гонки на джипах по глубокому песку пустыни, протянувшейся на многие мили. Но не всё было замечательно. Ещё были смерти; если верить словам Элис, то по меньшей мере три человека были убиты, два мальчика и девочка, туристы из Голландии, они сбились с пути, и вдруг их внезапно окружило несколько молодых женщин, все они были обнажены, и у всех к бёдрам были привязаны остро наточенные ножи. Другая Элис сказала:

— Они были просто невинными детьми, которые приехали в Америку на летние каникулы.

Джин остановился передохнуть. Мышцы его правой руки напряглись, и он разжал руку, тяжёлая металлическая коробка упала к его ногам.

— Это чёрт знает что! Действительно, чёрт знает что!

— Я знаю. Здесь много таких вещей творилось, — сказала Другая Элис, на её печальном лице отразилась грусть. Тут она скинула рюкзак и присела у одного из больших камней, лежащих на дороге. — Жаль, что я рассказала тебе.

Джин поднял голову вверх и увидел чёрного грифа, который высокомерно пролетел на фоне диска луны в поисках смерти.

— У вас была камера, пока вы жили здесь?

— Да.

— А что случилось с тем фильмом?

— Не знаю.

Джин поглядел на металлическую коробку и спросил:

— Может, он здесь?

Другая Элис ничего не ответила. В окружающей тишине витало предчувствие чего-то недоброго, воздух был абсолютно неподвижен. Она встала:

— Пойдём дальше!

— Тут шесть часов плёнки. Это сказала ты. Так?

— Может, на этой плёнке и я есть. — Другая Элис повернулась к Джину, в глазах её сквозило лёгкое волнение. — Может быть, я даже совершила что-нибудь плохое, то, чего я не помню, потому что обкурилась. Итак, куда идём?

— Тебя нет на этой плёнке, — сказал Джин, пристально глядя на неё. — Если бы это было не так, ты и не подумала бы её продавать.

— Может быть. А может, я хотела, чтобы меня поймали.

Несколько секунд они оба не произносили ни слова. Потом:

— Делала?

— Что «делала»?

— Ты делала что-нибудь плохое? — Другая Элис улыбнулась, а Джин внимательно посмотрел на неё. — Ты почему смеёшься?

Другая Элис ответила сквозь сжатые зубы:

— Послушай, Джин. Я рассказала тебе всё, что знала об Элис, и про то, что она сама рассказала мне о тебе, и секреты из её прошлого, которых ты не знал. Я тебе рассказала и о себе, во всяком случае, то, что тебе надо было знать. Но тебе совершенно не обязательно знать всё. Даже если бы ты знал всё — обо мне, о Чарли, о том, что действительно произошло здесь, — даже если бы ты увидел фильм и знал бы все о случившемся зле, ты всё равно так никогда и не поймешь, почему умерла Элис, потому что именно это ты и хочешь знать, именно это и рвёт твоё сердце на части. И ты никогда ничего не будешь знать наверняка, никогда не получишь окончательного ответа, — только то, что самолёт потерпел крушение.

Джин некоторое время молчал, на его лице застыло выражение озадаченности.

— И именно поэтому я сейчас здесь с тобой?

— Тебе грустно, ты в отчаянии и тебе нужна любовь.

— Но я не люблю тебя.

— Я — Элис из Сидар-Рапидз. Меня так же зовут. И когда ты трахал меня, ты видел перед собой её лицо.

— Только на одно мгновение.

— И в это мгновение ты почувствовал, что боль твоя исчезла, что это я забрала её, и ты больше не чувствовал себя выброшенным на мель или потерянным.

— Но я предал её.

— Да. Но в тот момент ты и меня предал. Вот почему ты здесь.

Другая Элис надела рюкзак на плечи и пошла дальше, но через несколько шагов остановилась и оглянулась вокруг. Её мысли возвращались назад, к тому, что она пыталась забыть. На её лице отразились одновременно и загнанность, и невыразимый страх, она сказала, что они уже прошли достаточно, что им не надо идти до самого ранчо Баркера, где были живы воспоминания о солнечном мире, странностей которого она не хотела вспоминать или оживлять в памяти.

Предупредив Джина, что здесь водятся гремучие змеи и скорпионы, Другая Элис сошла с тропинки и пошла в сторону гор, лунный свет освещал её плечи.

— Вот здесь Чарли любил медитировать, — сказала она Джину, когда они уже прошли милю-другую и шли мимо входа в заброшенные серебряные каменоломни. — Он здесь часами сидел. Только он и койоты.

— А о чём он думал?

— О смерти. Он говорил, что в Долине Смерти нужно думать именно об этом. Он говорил, что разговаривает с Дьяволом в пустыне. Он говорил, что Господь и Дьявол едины, один — часть другого, и что они оба живут в каждом человеке. Единственное, что было важно для Чарли, это то, что человеческая жизнь бессмысленна. Если ты убиваешь кого-то, всё равно кого, значит, ты убиваешь какую-то часть себя, часть, принадлежащую Дьяволу. Теперь это всё не имеет никакого значения, теперь-то я это понимаю, но тогда он так говорил об этом, что я верила.

Но чем дольше мы были здесь, тем более ненормальным он становился. Он помешался на жестокостях и пытках и стал хвастаться, что он убил того и этого, или говорить о том, кого хотел убить. Однажды он обвинил меня в том, что я — слабое звено в семье, трусиха, он угрожал, что убьёт меня, если я не докажу свою силу.

— И что ты сделала?

— Я научилась разделывать живых гремучих змей. Меня научила Цыганка. Ведь что угодно сделаешь, чтобы тебя не унижали. А именно это и делал Чарли, унижал нас. Он велел некоторым девчонкам делать минет охранникам парка и тем старым пустынным крысам, которые жили рядом с нами. Он называл это «покупкой страховки ртом». Только одна девчонка — Рэнди из Резеды — отказалась.

— И что случилось?

— Он забил её почти до смерти.

Другая Элис остановилась рядом с кактусом в форме большого пальца, который доходил ей до бёдер. В нескольких футах из чего-то, напоминающего человеческий череп, выросла красная пустынная орхидея, череп был выбелен и занесён песком, на месте зубов зиял провал, и казалось, что он улыбается.

Руки Джина были в ссадинах и волдырях, он положил металлическую коробку на землю.

— Ты была здесь раньше?

— Нет.

— Точно?

Элис не ответила, расстегнула рюкзак и достала из него канистру с бензином и спички. Встав на колени, она открыла металлическую коробку и вывалила из неё шесть упаковок с шестнадцатимиллиметровой плёнкой.

— Что ты хочешь сделать?

— Сжечь всё.

— Я думал, что ты хочешь закопать их.

— Я передумала. — Элис посмотрела на Джина. — Может, поможешь? Если, конечно, не боишься, что это как-то тебе навредит.

— Ответственность? Ты имеешь в виду из-за того, что на этой плёнке? Господи, да я совершенно уверен, что это пустышка, — сказал Джин, посмотрел в глаза Элис и не увидел там ни тени улыбки. — Это всё может быть уткой.

— Ты прав. Может быть. — Элис достала из рюкзака фонарик, включила и протянула его Джину. — Вот. Проверь катушки.

Джин посмотрел на Элис и увидел в её глазах выражение уверенности, потом он посмотрел на широкую пустыню.

— Нет. Ладно, — сказал он, немного поколебавшись. — Я знаю всё, что мне надо знать.

Почти час они разматывали плёнку и складывали её в яму, которую Джин вырыл в сухом песке. К концу работы волдыри на его руках лопнули, и из них начала сочиться кровь, он весь вспотел и тяжело дышал. Другая Элис тихо ждала, пока он закончит, а потом сказала:

— Я хочу помолиться, прежде чем мы сделаем всё остальное.

— О чём ты хочешь помолиться?

— Я не знаю, — ответила Другая Элис, опускаясь на колени рядом с Джином, на её крупном лице не отобразилось никаких эмоций, она наклонила голову и закрыла глаза. — Наверное, о прощении.

Через минуту Элис открыла глаза и откинула волосы с лица. Джин снял крышку с канистры бензина и стал поливать плёнку слегка трясущимися руками.

— Думаю, я должна зажечь это, — сказала Элис, как только канистра опустела. — Ты не против?

— Конечно, нет.

Другая Элис зажгла спичку, и Джин увидел в её глазах рубиновый отблеск, красную блестку, трепещущую на ветру.

— Сейчас? Джин кивнул:

— Давай.

Другая Элис выпустила спичку из рук, и спутанный клубок плёнки зашипел как змеиное гнездо, а потом ярко загорелся. Она отодвинулась подальше от огня и втянула в себя запах нитратной плёнки, а в её глазах затаилось какое-то глубокое чувство.

Джин посмотрел на неё и спросил:

— О чём ты думаешь?

— О кино.

— О каком кино?

— О тех фильмах, которые я видела, когда была ребенком. О хорошем кино.

— Например? Назови что-нибудь.

— Хотя бы с Джимми Стюартом или Грегори Пеком.

– «Убить пересмешника»?[150]

— Ну да. Это было здорово. Ещё я любила вестерны. «Шэйн», «Ровно в полдень»[151]. Классные фильмы. А ещё мне нравились фильмы, над которыми можно было смеяться. Я смеялась над комедиями Лореля и Харди. И над теми, где был Бастер Китэн.

Джин почувствовал, как струйка пота побежала по его лицу, и отвернулся от огня.

— Да, Китэн бы замечательным актёром.

— Он жил рядом с ранчо Спана. Мы его однажды видели в Тарзане, у Хьюз Маркета, когда рылись в мусорных баках в поисках еды. Наверное, мне надо было взять у него автограф, да? Может, мне и дали бы за него что-нибудь. Не так много, как за автограф Чарли, но хоть что-нибудь.

Джин посмотрел на восток сквозь поток искр, которые взлетали в воздух, щёлкая, словно зёрнышки попкорна. Вдоль горизонта в ночное небо вклинилась длинная прожилка золотого света, света, который для Джина обозначал конец его одиночества и печали.

Он обернулся к затухающему костру, Другая Элис взяла его за руку. Застыв, она смотрела на столб дыма, который поднялся от огня и не растаял, а закружился в восходящем потоке воздуха, принимая форму бесплотных изображений голов, в провале их глазниц чернела смерть.

Другая Элис спросила:

— Ты их видишь?

— Вижу кого?

— Лица в дыму. Призраки умерших.

И она громко произнесла их имена: Шарон Тейт, Джей Себринг, Абигайль Фольгер, Войтек Фрайковски и Стив Парент, все пятеро погибли на Сьело-Драйв, 10050, 9 августа 1969 года. Ещё она сказала, что видит в дыму душу нерождённого ребенка Шарон Тейт, потерянный и бесцельно блуждающий образ, неосязаемый и безутешный, чей голос вечно будет слышаться в шуме ветра.

Джин спросил:

— Чего он хочет?

— Иметь имя и дату рождения и чтобы мама пела ему колыбельные.

— Это так немного.

— Сам ты так не думаешь, — сказала Другая Элис и отпустила руку Джина. Она стряхнула пыль со своего рюкзака. — Ну что, готов спускаться обратно?

Джин ответил не сразу, он посмотрел на север, где над горами виднелось небо, подобное холсту насыщенного голубого цвета. Он смотрел на то, как уменьшаются и исчезают огоньки самолёта, обречённого самолёта. Он представил кромешный ад вокруг неё, то, как из-за притяжения земли она упала на колени и лёгкие рванула невозможность дышать. Боль, которую он почувствовал, была ему знакомой, но не непереносимой.

— Джин? — Джин посмотрел на Другую Элис. На её плечах висел рюкзак, в глазах появилось выражение, которого он никогда раньше не видел, выражение торжествующей невинности, своего рода экстаз. — Ты как?

Джин кивнул головой. Он медленно встал на ноги, первый луч солнца согрел его щёку, он повернулся по направлению к оранжевому свету, протянувшемуся до горизонта. Стояла абсолютная тишина, и в этой тишине он почувствовал, как что-то пролетело рядом, а голос в его голове очень чётко сказал: «Не забывай меня. Это всё, о чём я прошу».

— Ну что, пойдём? — спросила Другая Элис. Джин искренне улыбнулся.

— Конечно, — ответил ей и ещё раз кивнул в знак согласия. — Пора возвращаться домой.