Клуб походил на театр, уезжающий на гастроли.
Под окнами гудели прогреваемые моторы. Захлопали двери, и деревянно загрохало в разных углах здания. По зрительному залу загулял обнаглевший ветер. На полу забегали бумажки — эти вечные знаки переездов. Инспектора очищали сцену, разнося по комнатам табуретки и столы. В танцклассе Леденцов убирал раскладушки. Повар кому-то сдавал намытую и начищенную посуду.
Чёрный кот, мистический, как ему и положено, сразу пропал. А рыжий, чувствуя перемену в своей жизни к худшему, как бы потерял пространственную ориентацию и ошалело полез к потолку по занавесу. Фомин взял у повара недоеденную тушёнку и пошёл в посёлок искать сердобольную душу, которая приютила бы Рыжика.
Рябинин бродил по коридорам и комнатам. Теперь он прощался с клубом. Жизнь течёт во времени, которое распадается на куски и кусочки, оставляемые человеком на своём пути. С годами Рябинин всё острее чувствовал это течение и всё чаще прислушивался к его неумолимому шороху.
В коридоре он столкнулся с Петельниковым, и они пошли вместе.
— Преступник века отправлен в город, — сказал инспектор с усмешкой.
— А разве не преступник? — насторожился Рябинин.
— Что он — банк ограбил?
— Человека убил…
— Жену.
— Человека.
— Жену. Человека он никогда бы не убил и банка бы не ограбил.
— Как будто твой банк дороже человеческой жизни, — насупился Рябинин.
— Любой юрист тебе скажет, что ограбление банка более опасное преступление, чем убийство жены.
— А я не поверю любому юристу.
— Тогда загляни в кодекс.
— А я и кодексу не поверю, — уже разозлился Рябинин. — Для меня тот, кто не ценит чужую жизнь, есть самый опасный преступник.
Они спорили не только о юриспруденции. Та чёрная кошка, которая пробежала меж ними, была ещё где-то недалеко. Не тот ли мистический кот, который теперь исчез? Тогда не пора ли исчезнуть и этой размолвке?..
Они вышли на уже пустую сцену и остановились у рампы, как неразлучная пара артистов-сатириков — один высокий, красивый, строгий; другой маленький, мешковатый, в очках… Первый, Петельников, кашлянул в пустой зал, отозвавшийся простуженным эхом. Второй, Рябинин, поправил очки, которые мгновенно сползали, стоило чуть заволноваться.
— Я того… как бы это, вообще… — начал второй в духе жанра.
— Понятно, — перебил инспектор и улыбнулся своей широкоэкранной улыбкой, от которой млели девушки и мягчали бюрократы.
— Мне хотелось дать ему выговориться, — просто объяснил Рябинин.
— Думаешь, я не знал, что Слежевский убийца?
— Знал?
— С первого взгляда.
— Откуда же? — усомнился Рябинин.
— Убили её на кухне. Значит, впустила в дом своего человека…
— Не обязательно.
— Слежевский на работе был рассеян…
— Ну, это бывает.
— Не мог съесть столовского обеда…
— Мало ли почему.
— После работы купил бутылку водки, хотя не пьёт…
— Так.
— Ни разу не спросил, пойман ли преступник…
— Так.
— И к нему не ходят дети.
— Всё? — спросил Рябинин.
— Достаточно для подозрения.
— Ты забыл ещё одно.
— Что?
— У них на окнах вяли цветы.