Дальний умысел

Глава 9

Картина, которая открылась глазам Пипера в нью-йоркской гавани, отнюдь не была идиллической. Даже пресловутая береговая панорама со статуей Свободы не произвела на него впечатления обещанного Соней. Густой туман навис над Гудзоном, и небоскребы обрисовались, лишь когда лайнер медленно проплыл мимо Артиллерийского Парка и поравнялся с причалом. К этому времени внимании Пипера переключилось с Манхэттена на разношерстное и разноплеменное людское скопище, волновавшееся за таможнями.

— Ох ты, да Хатч и правда устроил тебе королевский прием, — заметила Соня, спускаясь по трапу. Над головами гомонящей толпы на выездном шоссе колыхались транспаранты, двусмысленные — «Добро пожаловать в город гомосеков» и угрожающие — «Пипман, убирайся домой».

— Какой такой Пипман? — поинтересовался Пипер.

— А я почем знаю. — пожала плечами Соня.

— Пипман? — переспросил таможенник, не удостоивший досмотра их чемоданы, — Мне это неизвестно. Его там встречают миллион оголтелых старух и зевак. Одни хотят линчевать его, другие кричат, что линчевать мало. Счастливо добраться.

Соня подтолкнула Пипера и подтащила чемоданы к барьеру, за которым ожидал их Макморди со свитой газетчиков.

— Рад познакомиться, мистер Пипер, — сказал он. — Вот сюда, пожалуйста.

Пипер шагнул, и его облепили фотографы и репортеры, наперебой выкрикивавшие невразумительные вопросы.

— Отвечайте просто: «Отказываюсь отвечать», — гаркнул Макморди. — Чтоб никто ничего лишнего не подумал.

— Не поздновато ли спохватились? — сказала Соня. — Откуда эти болваны взяли, что он агент КГБ?

Макморди заговорщицки ухмыльнулся, и гудящий рой с Пипером в центре двинулся под вокзальные своды. Отряд полицейских расталкивал прессу, прокладывая Пиперу путь к лифту. Соня и Макморди спускались по лестнице.

— Что это все за чертовщина? — спросила Соня.

— Распоряжение мистера Хатчмейера, — отвечал Макморди, — велено было устроить свалку — вот она и свалка.

— А кто вам велел объявлять его правой рукой Иди Амина? — огрызнулась Соня. — О, господи боже мой!

При выходе на улицу было ясно, что Макморди сервировал Пипера под ста разными соусами. Группа Выходцев из Сибири осаждала подъезд, скандируя: «Солженицын — да, Пиперовский — нет!». На них напирали приверженцы Организации Освобождения Палестины, полагавшие, что Пипер — израильский министр, путешествующий инкогнито с целью закупки оружия; они отбивались с тылу от сионистов, которых Макморди предупредил о прибытии Пипарфата, одного из главарей «Черного Сентября». За ними стайка пожилых евреев размахивала плакатами, обличающими Пипмана; но их вдесятеро превосходили ирландцы, которым было сообщено, что О’Пипер — один из руководителей ИРА.

— Все полицейские — ирландцы, — разъяснил Макморди Соне. — Лучше, чтоб они были на нашей стороне.

— На какой это, черт вас задери, на нашей? — злобно спросила Соня, но тут растворились двери лифта и окруженного полицейскими пепельнолицего Пипера вывели на всеобщее обозрение. Толпа подалась вперед, а репортеры продолжали назойливо допытываться истины.

— Мистер Пипер, может, вы скажете, кто вы такой и за каким чертом изволили приехать? — перекрикнул галдеж кто-то из них. Но Пипер безмолвствовал. Глаза его блуждали, лицо еще больше посерело.

— Правда, что вы лично застрелили?..

— Верно ли, что ваше правительство не собирается приобретать многоголовчатые ракеты?..

— Так сколько же людей все-таки томится в психичках?..

— Знаю я одного, который сейчас туда попадет, если вы что-нибудь быстро не сделаете, — сказала Соня, выпихнув вперед Макморди. Тот быстро затесался в толпу.

— Мистер Пипер ничего не имеет сообщить! — успел он прокричать, пока его не отшвырнул полицейский, только что получивший по голове пивной бутылкой, брошенной в знак протеста против апартеида и южноафриканца Ван Пипера. Соня Футл выдвинулась вперед.

— Мистер Пипер — знаменитый британский романист, — громогласно заявила она, но для таких прямых высказываний время было потеряно, В стену ударились метательные снаряды, разорванные транспаранты стали оружием, а Пипера оттащили назад.

— Я никого не расстреливал, — вскрикивал он. — Я никогда не был в Польше… — Но его не слушали. Захрюкали полицейские рации: требовались подкрепления. Выходцев из Сибири оттеснили Веселые Гомосеки, желавшие заявить о себе. Тем временем кордон прорвали восторженные старушки: они кинулись прямо к Пиперу.

— Нет, ничего подобного! — визгнул он, спасаемый от полицейских. — Я самый обыкновенный…

Соня схватила шест бывшего плаката «Чем старше, тем влюбленнее» и сшибла накладные груди одной из самых порывистых поклонниц Пипера.

— Не выйдет! — крикнула она. — Он мой! — и оставила без парика еще одну поклонницу. Веселые Гомосеки шарахнулись от ее всесокрушающего шеста. Пипер с полицейскими прятались за ее спиною, а Макморди кричал и подбадривал. В образовавшейся свалке сторонники палестинцев объединились с радетелями Израиля и начисто ликвидировали Веселых Гомосеков, продолжив затем собственную битву. Соня затащила Пипера обратно в лифт. Макморди присоединился к ним и нажал кнопку. Минут двадцать они ездили вверх-вниз, не участвуя в борьбе за Пипарфата, О’Пипера и Пипмана.

— Нечего сказать, устроили встречу, — сказала Соня Макморди. — А я-то, дура, привезла беднягу на это побоище.

Бедняга съежился в углу лифта. Не обращая на него внимания, Макморди сказал:

— Нужна реклама — и реклама будет. Первая телепрограмма. Наверное, уже снимают.

— Потрясающе, — сказала Соня, — а дальше чем порадуете? Гибелью «Титаника»?

— Это шарахнет по газетам… — начал было Макморди, но из угла лифта донесся глухой стон: по Пиперу уже шарахнули. Рука его кровоточила. Соня опустилась на колени рядом с ним.

— Что с тобой, миленький? — спросила она. Пипер вяло указал на летающую тарелку с надписью «Долой лагеря!» и бритвенными лезвиями по краям. Соня обернулась к Макморди.

— Это небось тоже ваша идея? — завопила она. — Тарелочки с бритвочками! Да такой штукой можно голову срезать!

— При чем тут я?.. — начал оправдываться Макморди, а Соня остановила лифт.

— «Скорую помощь»! «Скорую помощь»! — кричала она, однако полицейским удалось вывести Пипера из помещения гавани лишь через час. К тому времени заказанное Хатчмейером побоище уже закончилось — и для многих демонстрантов плачевно. Шоссе было усеяно битым стеклом, повсюду валялись изломанные плакаты и канистры из-под слезоточивого газа. По дороге к санитарной машине Пипер изошел слезами. Он крепко сжимал свою раненую руку, укрепляясь в убеждении, что угодил в сумасшедший дом.

— Что-нибудь я не так сделал? — спросил он у Сони дрогнувшим голосом.

— Нет-нет, милый. Все так.

— Все как надо, все отлично! — утвердил Макморди, поглядывая на порез. — Только вот крови маловато.

— Чего вам еще надо? — цыкнула на него Соня. — Увечий? Может, обойдетесь?

— Крови надо, — сказал Макморди, — По цветному телевидению кетчуп не пройдет. Надо настоящую. — Он повернулся к медсестре: — Кровь для переливания захватили?

— Для переливания? Это с такой-то царапиной переливание? — удивилась та.

— Слушай, — сказал Макморди, — у этого малого гемофилия. Хочешь, чтоб он умер от потери крови?

— У меня нет гемофилии, — запротестовал Пипер, но протест его заглушила сирена.

— В срочном порядке! — орал Макморди. — Давай вон ту бутыль!

— Да вы вконец, что ли, спятили? — крикнула Соня, когда Макморди схватился с медсестрой. — Мало ему досталось без вашего переливания?

— Не хочу переливания, — заверещал Пипер. — Не нужно мне крови!

— Вам — нет, а телекамерам — да, — сказал Макморди. — В цвете, понятно?

— Я не буду делать пациенту переливание, — сопротивлялась медсестра, но Макморди уже завладел бутылкой и ковырялся с пробкой.

— Вы же не знаете его группы крови! — вскрикнула медсестра, когда пробка подалась.

— Делов-то, — отмахнулся Макморди и вылил бутыль на голову Пиперу.

— Ну поглядите, что вы наделали, — завыла Соня. Пипер лишился чувств.

— Это мы сейчас, — заверил Макморди. — Аттика у нас покажется детским праздником! — И он пришлепнул на лицо Пиперу кислородную маску. Когда Пипера приняли из машины в носилки, он выглядел мертвее убитого. Залитое кровью и залепленное маской лицо потемнело: в суматохе забыли включить подачу кислорода.

— Он еще жив? — спросил репортер, не отстававший от машины.

— Кто знает? — восторженно отозвался Макморди. Пипера понесли в приемный покой, а испятнанная кровью Соня пыталась унять ошалевшую медсестру.

— Какой-то ужас! В жизни не видела ничего подобного! И это в моей машине! — кричала она на газетчиков и телерепортеров, пока ее не уволокли вслед за пациентом. Когда окровавленные носилки с телом Пипера были погружены на каталку и увезены, Макморди удовлетворенно потер руки. Кругом жужжали телекамеры. Мистер Хатчмейер будет доволен. Товар лицом.

Мистер Хатчмейер был доволен. Он наблюдал побоище по телевизору с явственным одобрением и со всем пылом любителя драк.

— Давай, малый! — заорал он, когда молодой сионист сшиб с ног безвинного пассажира-японца плакатом с надписью: «Помни и не забывай». Сбоку возник полицейский, но его тут же повергла чья-то невидимая рука. Телеизображение затряслось: оператор получил пинка под зад. Потом стало отчетливо видно пожилую женщину, простертую в крови.

— Здорово, — сказал Хатчмейер, — молодец Макморди. Умеет парень проворачивать дела.

— По-твоему умеет, — неодобрительно отозвалась Бэби.

— Что значит по-моему? — отвлекся от экрана Хатчмейер. Бэби пожала плечами.

— Я вообще насилия не одобряю.

— Как так не одобряешь? Без насилия не обойтись. Жизнь есть жизнь: кто кого. Не разбив яиц, яичницы не сделаешь.

Бэби пристально смотрела на экран.

— Из тех двоих уже сделали.

— А это человеческая природа, — сказал Хатчмейер, — человеческую природу не я изобрел.

— Ну да, ты ее просто эксплуатируешь.

— Жить-то надо.

— Кому как, — возразила Бэби. — Тебе надо, а вон та — умирай.

— С тобой говорить — что дерьмо толочь, — рассердился Хатчмейер.

— Самое для тебя подходящее занятие, — сказала Бэби. Хатчмейер уставился на экран, чтоб не видеть и не слышать жены. Из таможни появился отряд полиции с Пипером.

— Вот он, — сказал Хатчмейер. — Видать, обделался с перепугу, Бэби глянула и вздохнула. Затравленно озиравшийся Пипер вполне отвечал ее надеждам: молодой бледный, чувствительный и ужасно уязвимый. Как Китс под Ватерлоо.

— Кто эта толстуха рядом с Макморди? — спросила она, когда Соня заехала в пах живописному украинцу, плюнувшему ей на платье.

— Да это моя девочка! — радостно вскричал Хатчмейер. Бэби недоверчиво поглядела на него.

— Шутишь. Этой медведице только штанги выжимать, а если тебя разок обожмет — из бандажа выскочишь.

— К дьяволу мой бандаж! — опять рассердился Хатчмейер. — Я тебе просто говорю, что эта лапочка-малышечка торгует книгами, как богиня.

— Торговать, может, и торгует, — сказала Бэби. — Но какая она «лапочка-малышечка» — видней тому русскому, который из-за нее корячится на мостовой. Как, ты сказал, ее зовут?

— Соня Футл, — мечтательно ответствовал Хатчмейер.

— Похоже на то, — согласилась Бэби. — Ишь ведь как она отфутболила того дюжего ирландца. Спасибо, если бедняга когда-нибудь на ноги встанет.

— А ну тебя знаешь куда, — сказал Хатчмейер и удалился в свой кабинет, чтоб не расстраиваться от язвительных комментариев Бэби. Он позвонил в нью-йоркское отделение и велел сделать машинный перерасчет тиража романа «Девства ради помедлите о мужчины», исходя из того, что автор заново разрекламирован. Потом заказал в типографии плюс полмиллиона. Наконец выторговал в Голливуде пятипроцентную надбавку за телесерийный показ. И все это время его осаждал соблазнительный образ Сони Футл и донимали размышления, как бы естественным путем отправить на тот свет останки мисс Пенобскот 1935 года, не расставаясь с двадцатью миллионами долларов. Может, Макморди что-нибудь придумает. Задавить бы ее, гадюку, тем же сексом. А что, это как раз естественно. И кстати, Пипер прямо кидается на старух. Да, это, пожалуй, мысль.

В травматологическом отделении Рузвельтовской больницы терапевты и хирурги боролись за жизнь Пипера. С виду было понятно, что он истек кровью от раны в голове, а между тем налицо все симптомы удушья — словом, отчаянная путаница. И от медсестры никакого толку.

— Тот сказал, что этот кровью обольется, — говорила она главному хирургу, который и так видел, что крови хватает. — И говорит, нужно, мол, переливание. Я-то не хотела, и этот говорит, что не хочет, она тоже: нет, мол, а тот хвать бутыль, этот вырубился, его на реанимацию, а я…

— Ее — на транквилизатор, — громогласно распорядился главный хирург, и визжащую сестру утащили куда надо. Обритый Пипер лежал на операционном столе. Его побрили, пытаясь, выяснить, где же рана.

— Куда же она делась, зараза такая? — изумлялся хирург, высвечивая пространство за левым ухом Пипера в поисках кровоточащей раны. Пипер очнулся, но ясности не внес. Порез на руке промыли и забинтовали, а из правой его кисти торчала игла: переливание, которого он страшился, все-таки произошло. Иглу наконец вынули, и Пипер слез со стола.

— Ну, повезло тебе, — сказал главный хирург. — Не знаю уж, в чем с тобой дело, только пока давай ходи тихо. А понять, куда тебя ранило, — это нужен великий хирург. Нам это не под силу.

Пипер, лысый как колено, нашел выход в коридор. Соня, увидев его, разрыдалась.

— О господи боже мой, да что же они с тобой сделали, солнышко мое! — кричала она. Макморди задумчиво оглядел бритый череп Пипера.

— М-да, плоховато, — заметил он и пошел разговаривать. — Проблема у нас, — сказал он хирургу.

— Это у вас-то проблема? Мы и сами не знаем, в чем дело.

— Дело, — сказал Макморди, — вот в чем. Голову быстро и как следует забинтовать. Он, понимаете, знаменитость, кругом телерепортеры, а он выйдет словно и не отсюда, неправильно получится.

— Правильно, неправильно — это ваша забота, — сказал хирург, — а нам хоть бы разобраться, что у него.

— Вы ему голову обрили? — сказал Макморди. — Теперь бинтов навертите. Лица чтоб вообще было не видно. Пусть он будет неизвестно кто, пока волосы не отрастут.

— Не пойдет, — сказал хирург, верный заветам своей профессии.

— Тысяча долларов, — сказал Макморди и пошел за Пипером. Тот явился нехотя, по-детски повиснув на руке у Сони. Когда его вывели после врачебной обработки — Соня справа, медсестра слева, — видны были только испуганные глаза и раздутые ноздри.

— Мистер Пипер сообщить ничего не имеет, — впустую сообщил Макморди.

Миллионы телезрителей это и так понимали: рот его был перебинтован и вообще он мог сойти за человека-невидимку. Телекамеры, жужжа, приблизились, и Макморди опять заговорил:

— Мистер Пипер уполномочил меня заявить, что он и в мыслях не имел, как его замечательный роман «Девства ради помедлите о мужчины» разволнует публику и вызовет столь горячие дебаты еще до начала лекционного турне…

— Его чего — подсунулся недоуменный репортер.

— Мистер Пипер — крупнейший романист Великобритании. Его роман «Девства ради помедлите о мужчины», опубликованный издательством «Хатчмейер Пресс» по семь долларов девяносто…

— Это что, все из-за романа? — не поверил репортер. Макморди кивнул.

— «Девства ради помедлите о мужчины» — одна из самых противоречивых книг нашего столетия. Прочтите ее — и вы поймете, чем пожертвовал мистер Пипер, чтоб…

Рядом с ним качающегося Пипера кое-как усаживали в машину.

— А сейчас-то вы его куда везете?

— В частную клинику для врачебного обследования, — ответил Макморди, и машина тронулась. С заднего сиденья доносилось сквозь бинты хныканье Пипера.

— Что такое, ласточка? — проворковала Соня. Но забинтованный Пипер мычал что-то невнятное.

— Какое там врачебное обследование? — спросила Соня у Макморди. — Зачем оно ему?

— Да просто надо сбить со следа прессу и прочих. Мистер Хатчмейер желает, чтобы вы погостили у него в Мэне. Мы сейчас в аэропорт — там ждет личный аэроплан мистера Хатчмейера.

— Я этому мистеру Хатчмейеру, сукиному коту, лично скажу кое-что, — пообещала Соня. — Как это еще всех нас не укокошили.

Макморди повернулся к ним.

— Слушайте, — сказал он, — попробовали бы вы подать иностранного писателя, который не лауреат Нобелевской премии и нигде его не пытали. С такими-то просто. А что ваш Пипер? Ни то ни се. Вот и стараемся: свалка, мало-мало крови и раз — он у нас уже знаменитый. И перебинтованный: это уж на всякого телезрителя. Теперь его физия миллион стоит.

Они приехали в аэропорт: Соня и Пипер взошли на борт самолета «Первоиздание». И только когда они оторвались от земли, Соня стала высвобождать лицо Пипера.

— А голову оставим так, пока волосы не отрастут, — сказала она. — Пипер кивнул забинтованной головой.

Хатчмейер поощрил Макморди из Мэна телефонным способом. — Возле больницы вышло на пять с плюсом, — сказал он, — миллион телезрителей как минимум обалдели. Да он же у нас вышел мученик! Жертвенный агнец на алтаре великой литературы. Ну, что я вам скажу, Макморди, — получите прибавку.

— Стараемся, — скромно заметил Макморди.

— А он-то как? — спросил Хатчмейер.

— Да он как-то так, квелый, — сказал Макморди. — Авось перебьется.

— Перебьется как-нибудь, — сказал Хатчмейер. — Авторы — они вообще народ квелый.