Последним супружеским подвигом Хенни Лаурин были сдобные булочки с солью. Сначала обычное тесто – молоко, масло, мука. Дала подойти, раскатала, посыпала корицей, смазала маслом и щедро посыпала солью – несколько горстей. Свернула в рулет, нарезала как обычно, положила в формочки, смазала яйцом. А сверху добавила еще соли. Крупная соль очень похожа на гранулированный сахар, тот, которым пользуются кондитеры. Поставила в духовку и не отходила, пока булки не стали именно такими, какими и должны быть – бархатистые, загорелые, с белыми аппетитными жемчужинками, только не сахара, а соли. Аромат свежевыпеченной сдобы распространился по всему дому, и тут же явился муж – с абсолютно бараньей физиономией.
– Ты что, булок напекла?
Будто сам не видит – вот же они, лежат на противне.
Ни похвалы, ни даже благодарности – ни слова. Ничего, что прибавило бы ей самоуважения.
Она поставила рядом с его чашкой булочки в облаке душистого пара. Ловиса потянулась было, но Хенни перехватила ее руку:
– Сначала папа.
Винсент откусил большой кусок. Успел даже зажмуриться от наслаждения, настолько силен и приятен был коричный аромат. Но тут же физиономия его перекосилась.
– Какого черта… Хенни…
Он поискал глазами, куда бы выплюнуть. Ничего не нашел – пришлось в ладонь. Глаза округлились, отчего сходство с бараном стало еще более заметным. Эта дурацкая гримаса, этот тупой взгляд… Господи, что за смехотворное существо.
Ловиса переводила взгляд с матери на отца, никак не могла врубиться. Что происходит?
– Good bye, – сказала Хенни.
По-английски. Это была ее последняя реплика. Не заготавливала, просто так вышло. Good bye. The end.
Повернулась и пошла в гараж, где стояли заранее упакованные чемоданы. Заранее позвонила Эйнару, и тот уже ждал за углом в своем пикапе. Полминуты – чемоданы брошены в кузов. Винсент только появился в кухонном окне, а Эйнар уже включил скорость. Все как в голливудском фильме, даже последняя реплика.
– Good bye, – она пересказывала Эйнару всю сцену, и у того живот трясся от хохота.
У них похожее чувство юмора, у нее и у Эйнара. А Винсент начисто лишен этого товара. Если их семейная жизнь что-то собой и представляла, то веселой ее уж никак не назовешь. Как она могла когда-то запасть на такого? Плотоядный цветок с липкими щупальцами. Как он называется? Росянка? Какое там плотоядный… чучело гороховое. Жалкий тип.
Теперь осталось забрать пионы. Это ее пионы. Не он, а она часами перелистывала каталоги, ездила в несусветную даль в лучшие садоводческие магазины, выбирала, платила, сажала и выращивала. Дело, между прочим, непростое, далеко не каждый пион приживется за полярным кругом, как его ни укрывай и ни защищай. “Сара Бернар”, к примеру, так и не пошла. “Ширли Темпл”, “сибирский розовый”, “коралловое пламя” и золотисто-желтый “серный” кое-как перезимовали. И конечно, ее гордость, темно-бордовый “укропный”. Хенни отдала пионам годы жизни. Они же растут так удручающе медленно. Иногда несколько лет проходит, прежде чем им вздумается цвести, зато потом с каждым годом цветов все больше и они все крупнее, все роскошнее, хотя кажется – уже некуда. Пион цветет недолго, неделю-другую, но… что там говорить: король цветника, никаких сомнений. Даже розам трудно с ними тягаться. Хенни могла часами наблюдать, как подмигивает из зеленой тюрьмы розовый глазок, как медленно освобождается от оков бутона спеленатый извечным водоворотом зачатия цветок. Вот уже расправляются атласные лепестки, пахнущие вывешенным на мороз выстиранным бельем и медом, и неодобрительно косятся на соседние, облепленные садовыми муравьями, нераспустившиеся бутоны…
Она с детства обожала эти цветы.
Ну уж нет. Винсент недостоин пионов. Единственное, что ему доступно, – терпеливо, пока не заведется, дергать стартовый шнур газонокосилки. Или в лучшем случае вывинтить свечу и почистить зазор сложенной вдвое наждачной шкуркой.
Она медленно объехала вокруг участка – хотела убедиться, что Винсента в доме нет. Уже скоро полдень, наверняка уехал на работу. Ну что ж… Риск, конечно, есть. Надо поторопиться. В крайнем случае пригрозит позвонить Эйнару. До Эйнара в это время вряд ли дозвонишься, но Винсенту-то откуда знать.
Поставила машину у гаража, достала из багажника лопатку, перчатки, ведра. Покосилась на окно в кухне – все спокойно. Заглянула в гараж – пусто. “Мерседеса” на месте нет.
Дождь то прекращался, то принимался снова. Над Порьюсом уже много дней лежал тяжелый тоскливый туман. Такой мерзкой осени на ее памяти не было. Земля в саду чуть не заболочена, деревья отяжелели и поникли. Трава не стрижена уже несколько недель – ясное дело, напомнить некому. Ей-то что? Она здесь больше не живет.
Хенни начала с южных грядок, самых лучших. Там приживались культуры, районированные для пятой, а иногда даже для четвертой зоны[3]. Все заросло сорняками – подумать только, как легко испортить грядку. К следующему лету здесь будет дикий луг. Одуванчики, молочай, мышиный горошек и тому подобная нечисть. Винсент и пальцем не пошевелит. Пока агрессоры выглядят маленькими и беззащитными, но уже к весне руками не выполоть – с их-то длиннющими неуничтожимыми корнями.
Хенни остановилась как вкопанная. Не поверила глазам, зажмурилась, снова посмотрела.
И закричала. Даже не закричала – застонала от невыносимой душевной боли. Не обращая внимания на грязь, опустилась на колени и начала рыться в безобразных черных ямах.
Кладбище. Он их уничтожил, все до одного.
Будто кто-то воткнул в живот нож и медленно поворачивал. У нее внезапно закружилась голова, и пришлось опереться ладонью, чтобы не потерять равновесие. Сперло дыхание – клумбы с пионами пусты. Пионы выкопаны. Депортированы. Казнены.
Или все же тлеет искорка надежды? Не мог же он забрать все! Она чуть не побежала, скользя на размокшей земле. Но бывший муж постарался на совесть: во всем саду ни единого пиона. Может, посмотреть в компосте?
Она лихорадочно разбросала компостную кучу, но и тут ничего не было. Ни корешка, ни стебелька. Он, видно, догадался: она станет искать и, чем черт не шутит, найдет. Найдет и оживит.
Выкопал, отвез в лес и выбросил. И теперь они где-то лежат и умирают медленной смертью.
Тряхнул озноб, и она обхватила плечи руками. Да… если он хотел ударить побольнее – удалось. И говорить нечего – удалось. Скотина… это же ее дети! В последние годы она уделяла пионам больше времени, чем Ловисе. Годы и годы ежедневной заботы. Пылинки сдувала.
А он их погубил, намеренно и хладнокровно.
А может… сейчас же осень, сокодвижение замерло. К тому же эти постоянные дожди, влаги им хватит. Даже если он выбросил их в канаву, шанс есть. Какие-то, может, и выжили. “Английский королевский”, к примеру, самый устойчивый. Лежит где-то и страдает. Ранен, но не убит. Они все там лежат, стонут и утешают друг друга: Держись, приятель! Скоро придет Хенни, не сдавайся…
Только бы найти их до первых морозов, пока ледяные кристаллы не взорвали их изнутри. Пионы – крепкие ребята, надежда есть. Я заставлю его признаться, куда он их выбросил.
Дрожа от бешенства, она бросилась в кабину пикапа и повернула ключ зажигания. Винсент наверняка в конторе – каждый раз, произнося слово “контора” даже мысленно, Хенни брезгливо морщилась. Она выпытает у него, иначе… иначе она отомстит. Разгромит в клочья его любимую игрушку, этот чертов вертолет.