Дамнар: Неведение

Глава 3. Грифон

На новом месте людям было тревожно. Доверия к новым «хозяевам» не было. Женщин и детей быстро пристроили к бытовой работе. Крепких мужиков сразу же после полнолуния отобрали в помощь в стройке, под присмотром Волков. Но при этом сами оборотни тоже ручной работы не гнушались. Один или двое за порядком следят – остальные вместе с мужиками лес валят, стволы обрабатывают. Кое-как жестами получается изъясняться. Некоторые слова начинали перенимать друг у друга: вода, еда, нельзя, можно… Потом вместе избы строили, немного вдали от пепелища. Хлеб преломили. Да и волчье обличие коренные жители не принимали часто. Люди – как люди, только шерстью иногда обрастают.

Шаг за шагом, как дети малые, селяне находили с оборотнями общий язык до прибытия толмача. Что это за место? Кто здесь обитает, что происходит? Можно ли Князя уговорить домой на родную землю их отпустить? Когда деревенские немного приспособились и осмелели – Волки стали им больше воли давать. Только сначала вооружили их железными ножичками. Селяне подивились такому доверию – оружие им в руки. Вожак стаи пояснял рисунками на земле, изображая разных чудищ, показывая, что железа они часто боятся. Приносил из леса грибы да ягоды, объяснял, какие есть можно.

Когда начинало темнеть, Волки настойчиво разгоняли всех по избам, в том числе разыскивали задержавшихся в лесу. По ночам иногда слышались с улицы хрипы, стоны, вой и странный смех. В окна люди старались не выглядывать – не хотелось с новыми монстрами глазами встретиться. В какой-то степени деревенские даже были рады тому, что оборотни по ночам ведут дежурства.

Примерно через месяц пропали к вечеру две девки. Люди распереживались – раньше из семей увели только тех, кто шерстью покрываться начал. Стали искать потерявшихся, но к замку их не пускали, объяснять тоже ничего не стали. Через пару дней девушек привел обратно Джастин. Немого испуганных, бледноватых, но целых и невредимых, если не считать уже затянувшихся аккуратных укусов на шеях. Девки, краснея, рассказывали родным, что князь и Джастин их кровь пили, но лишнего себе не позволили.

А подругам после проболтались, так чтобы родители и братья не слышали, что перед тем, как крови испить, дурман голову охватывал сладкий. Как трепетало все в животе и сердце, так что боли они не чувствовали – что укус на поцелуй им похожим казался. Что сердце, поначалу в пятки сбежавшее, билось чаще, разгоняя негу по всему телу, заставляя их забыть о том, что нелюди их в объятьях держат. После трапезы обеих охватил стыд за свои мысли в эти минуты. Князь тогда усмехнулся, видя их смущение и ушел, а Джастин как мог, успокоил – объяснил, что этот морок они с братом накладывают чтобы боли не чувствовалось, что в стыдных мыслях нет девичьей вины.

Еще рассказывали, как из окошка удалось подглядеть за Волками около озера. Как они, несмотря на легкие осенние заморозки в озеро окунаются, друг с другом на мечах и палках бои ведут. Как оборачиваться учатся раз за разом: то целиком в зверя, то наполовину. А те, что постарше могли и только руку одну когтистую лапу обратить, или хвост отрастить на потеху.

Потом те девки, что были посмелее, или вовсе сиротами в этот мир попали – стали к замку чаще ходить, молодцам из осенних цветов венки плели. Дело молодое – влюблялись, так и уходили.

В один из теплых осенних вечеров дети пасли овец на пригорке. Наблюдающие за ними Олаф и еще один молодой Волк расслабленно беседовали – из леса в их присутствии к детям никто навредить не рискнет. Джастин помогал установить кровлю на очередную новую избу в конце деревеньки. Мелькнули две большие тени и скрылись. Оборотни их не заметили: каждый раз, когда они глядели на погорелю деревню в памяти всплывало болезненное воспоминание, притупляющее бдительность.

Мерзкий запах гари и паленых человеческих тел разъедал чувствительные ноздри оборотней. Они возвращались домой из двухнедельной поездки в людской город по поручению старого князя. От острова исходил смрад, но они находились далековато, чтобы увидеть источник огня. Но не заметить, как над логовом проклятых расползалось уродливое чёрное облако, было невозможно.

– Чур, если пожар в замке, ты мне свой любимый нож подаришь, – Вилфред нервно хохотнул. Он явно стремился скрыть страх и недоброе предчувствие. Тогда он ещё был нескладным рыжим мальчишкой. Сидел рядом с отцом в повозке. Меньше всего ему хотелось снова оказаться в ловушке бездушных стен, вытягивающих силы и чувства. Но на острове оставались родные.

Его отец, Олаф, шумно втянул воздух и сплюнул, ощутив подкатывающую к горлу тошноту. Он сам рад бы дать на отсечение собственную ногу, лишь бы предположение сына оказалось верным. Но надежды на то, что горит именно эта угрюмая, требующая крови твердыня, было мало.

– С этим не шутят, – огрызнулся отец. – Да и сам, неужели не чуешь, что люди горели?

Вилфред осекся и покраснел до кончиков ушей, еле сдерживая подступившие слёзы. Князю-то и наследнику наверняка ничего не сделается, а вампиров и вовсе не жалко, за очень редким исключением. Сидящий рядом с ним Джастин заметил жгучий стыд мальчишки. Ласково растрепал ему волосы своей прохладной мертвой рукой, и обратился к Олафу:

– Брат точно в порядке. Я чую – он жив. На связь не идет, видимо, занят. Ваших он наверняка первыми в безопасное место отведет. А замок он бы быстро потушил. Делов то – воду из озера на очаг направить…

– Так в том-то и дело, что он своей магией враз бы потушил по приказу отца, ежели б Итернитас загорелся… – проворчал вожак, старающийся справиться с неясной паникой, накатываемой волнами. Но при сыне и друге старался держать себя в руках.

Развивать тему дальше не хотелось. Пламя не щадит никого, если дать ему разгуляться. Может, снова «светлые» праведники попытались совершить покушение, посчитав огонь подходящим оружием против мертвецов. А люди… Всегда были разменной монетой.

Чем ближе повозки приближались к острову, тем отчетливей становилось понимание, что пожар охватил заднюю часть острова. Если бы загорелся лес, опять же, наследник потушил бы очаг, поэтому вдвойне было странно, что огню вообще позволили так разойтись.

На другом конце жуткого моста, созданного жрецом-некромантом из мертвой плоти и костей существ двух миров, повозки встретил жалобно скулящий, поджавший хвост огромный пёс. Ни тётки с её мужем, ни своей матери, которая всегда их встречала на пороге этого зловещего места, мальчишка не увидел.

– Слушай, мне это всё ну очень не нравится… Где твой брат? – теряя остатки самообладания спросил Олаф у обезображенного шрамами друга, натягивая поводья. Пёс заскочил к нему и положил голову ему на колени, не переставая скулить.

Вампир поджал губы и прислушался к ощущениям, стараясь мысленно достучаться до младшего брата. Увы, все попытки поговорить наталкивались на глухую ледяную стену. Лишь на миг в его разуме возникло изображение комнаты, в которой прибиралась всхлипывающая кучерявая девчушка.

– Он в замке, и с ним твоя внучка… Плачет.

Оборотень до побеления костяшек стиснул поводья. По телу пробежала судорога – предвестница превращения в зверя, но он усилием воли подавил этот позыв. Во всяком случае, внучка точно в безопасности.

Дорога к замку пролегала мимо болотца. Местная мавка, едва завидев повозки, вопреки своему обыкновению завлечь в свой омут доверчивых юнцов, сразу нырнула с ветлы в воду, и скрылась в тине. Рядом с трясиной лениво развалился, заложив руки за голову, сатир, и задумчиво пожевывал веточку, глядя в стремительно темнеющее небо.

– Мои дорогие праздные друзья, несомненно выполняющие очень важное поручение… Интересная штука, судьба, правда? Особенно когда свободой воли наделено каждое живое существо… Но это лишь иллюзия, как считаете?

– Что ты там бормочешь, чёрт? Что произошло? – рявкнул взвинченный вожак.

Сатир отложил веточку, повернулся к ним и приподнялся на локте, переводя взгляд с оборотня на вампира.

– Что случилось? Всего лишь, пока вы изволили шастать по кабакам, да водить мальца по ярмаркам, наш старший клыкастый друг не позволил здесь разгуляться чёрной болезни. Всех, кто заразился, повелел сжечь в их же избах, чтобы ни одна блоха наружу не проскочила. Огонь всё очистит. Наследник лично исполнил приказ Князя.

Олаф не выдержал. Прям на возу перекинулся в звериную форму и помчался в сторону родной избы молясь, чтобы кроме внучки уцелели и остальные. Джастин, с ужасом осознавая, что сатир ни словом не наврал, вытащил крылья и взмыл ввысь над лесом, не обращая внимание на пронзительную боль и царапающие его ветки.

Деревню пожирало яростное пламя. Стихия огня бушевала во всю мощь, уже расправившись с первыми избами. Тлели, испуская едкий смрад, останки некогда добротных домов, ставшие погребальными надгробиями для своих хозяев. Сквозь дым проглядывал шпиль нетронутого алым заревом костёла, чудом оставленный жрецом смерти для пленных, словно в насмешку их участи.

Дрожа от жалости и внутренней боли, вампир спустился вниз и прижал к себе рыжего всхлипывающего мальчишку, осознавшего, что в самом деле случилась беда. Бережно, но крепко зажал его уши, понимая, что это мало поможет. Сейчас Джастину было совершенно наплевать, что кто-то заметит, как он снял маску вынужденного безразличия. А его брат по-прежнему не реагировал на отчаянный зов.

Со стороны деревни над лесом пронесся протяжный, душераздирающий скорбный волчий вой.

От скорбных мыслей отвлек звук рассекаемого на большой скорости воздуха. На пастушков спикировали два огромных зверя. Дети кинулись врассыпную. Олаф и второй Волк мигом обернулись и кинулись к ним. Существа схватили лапами каждый по мальчонке и взмыли ввысь. Вожак в невероятном прыжке успел сбить одно из чудищ на землю, вместе с добычей. Они покатились вниз по склону, борясь за пастушка. Другой зверь стремительно набирал высоту. Молодой Волк видя, что шансов на спасение второго ребенка у него нет, обернулся обратно человеком и закричал: – Джастин! Грифон! – и кинулся на помощь Олафу.

Джастин, в тот момент находясь спиной к происшествию, услышав крик, обернулся. Заметил быстро удаляющегося от деревни грифона. Ругнулся, резко стянул с себя рубаху через голову. Согнулся пополам, обнажая спину, из которой, уже выпирали кости под неестественными углами, натягивая кожу и грозя ее прорвать. Через несколько мгновений за спиной Джастина раскрылись кожаные крылья. С прыжка, делая мощные взмахи, Джастин поднялся в воздух, следуя за грифоном и зовущим на помощь ребенком. Он двигался не очень умело, проваливаясь в воздушные ямы, то и дело теряя скорость. Догнать гигантскую чудо-птицу с таким отрывом было сложно. Ему удалось настигнуть ее на расстоянии длины кнута. Щелчок – и конец обмотался за одно из крыльев чудища.

Грифон, потерявший возможность лететь, стал падать, увлекая за собой Джастина. Рывком, еще во время падения, ему удалось добраться до чудища и освободить мальчишку из лап твари, но Джастин сам уже потерял поток воздуха. В последний миг он успел притянуть ребенка к себе, спрятать в кокон из крыльев и повернуться спиной к земле.

Падали они на сосны. Сучья, ломаясь под весом грифона и вампира обдирали незащищенную кожу и грозились переломать Джастину кости. Все время до приземления на груду камней у земли он крепко придерживал мальчонку за шею и поясницу, молясь чтобы их не развернуло, и ребенку не переломало бы позвоночник.

Удар о булыжники пришелся на спину и голову. В ушах звенело, зрение на несколько мгновений расплылось. Когда Джастин немного пришел в себя, но все еще плохо воспринимал действительность, стал аккуратно разводить крылья, ослабляя хватку рук. Мальчика не было слышно, и он не шевелился. «А что если я его задушил? Или все-таки убило?», – пронеслась ужасная мысль, от которой все похолодело внутри. Джастин сделал глубокий вдох, силой заставляя себя включиться в окружающую реальность. В ноздри сразу ударил запах свежей крови, перемешанный с хвоей и ароматом перепревшей осенней листвы. Жажда моментально сковала горло, клыки начали нещадно ныть, а разум стал улетучиваться, уступая место животным инстинктам.

Для ускорения регенерации нужна кровь – как бы Джастин ни пытался это отрицать, организм требовал подпитки. Недалеко бился в агонии умирающий от ран Грифон. На вампире лежал исцарапанный когтями ребенок. Его сердечко испуганно колотилось, и пульсирующий по артериям алый сок начинал сводить Джастина с ума.

– Уже все? Вы живой? Уже можно смотреть? – тоненький голосок мальчонки вывел Джастина из голодного дурмана. Вампир с облегчением рассмеялся, старательно отгоняя мысли о том, чтобы вцепиться ближайшему живому существу в шею, приобнял мальчишку и потрепал его по волосам.

– Ты цел, малец? Резко не вставай! – Джастин аккуратно разомкнул объятья, задерживая дыхание в надежде погасить инстинкты, позволяя мальчишке соскользнуть вниз по насыпи на землю.

– Вот они!

Со стоном приподнявшись на локте, Джастин попытался разглядеть прибывших. С облегчением увидел Олафа, опирающегося на своего сына, тоже немного помятого в схватке, с уже затягивающимися ранами от когтей другого грифона. Немного поцарапанного, зареванного, но все-таки живого первого мальца. Также с ними шел, опираясь на невысокий посох Всемир и, судя по всему, родители мальчишек.

– Олежка! Живой, засранец! – селяне с вновь заревевшим мальцом кинулись обнимать спасенного Джастином ребенка.

Кивнув Олафу в сторону умирающего Грифона, Джастин прошептал остатками воздуха в легких: «Добей, чтоб не мучился». И откинулся обратно на камни, прикрыв веки. Тело ломило от ушибов, содранную кожу нещадно саднило. Заживать раны никак не хотели – слишком много сил ушло на вытаскивание крыльев и полет, будь они не ладны…

Джастин уже в который раз зарекся связываться с этим мягко говоря малоприятным процессом, малодушно подумывая о том, чтобы так и оставить крылья у всех на обозрении. Попытки пошевелиться отзывались резкой болью. До кучи младший брат дотянулся до него мысленно: «Atangolmo na laiwave [Ума нет – считай, калека], просил же тебя не рисковать…» – раздавался укоризненный шепот Сета где-то в затылке, отзываясь мягким эхом в глубине сознания. «Cuil ouya mire [Жизнь бесконечно драгоценна] – жаль, что ты об этом забыл» – мысленно огрызнулся Джастин. «Что ж ты тогда того мужика зарезал, когда из портала за тварью выскочил?» – раздался насмешливый вопрос младшего брата. Джастину почудилось, что Сет был уязвлен, но он мог спутать это и со своими ощущениями. К великому облегчению, ментальная связь резко оборвалась, оставив вопрос без ответа. «Ослепило солнце – не успел сориентироваться» – было бы крайне слабым оправданием.

Зашуршал гравий, осыпаясь из-под тяжелых сапог, и на лицо Джастина упала тень.

– Эй, приятель, ты там не окончательно помер, надеюсь? Ты почему до сих пор не восстановился? – Джастин приоткрыл один глаз и встретился взглядом с не на шутку обеспокоенным Олафом.

– Не дождешься… – Джастин снова попытался встать, но захрипел и вернулся в лежачее положение. – Мне и тут неплохо, только подушку бы, а то скальные породы немного жестковаты, – вампир изобразил какое-то подобие улыбки.

– Ты это… Мне тут сказки-то не рассказывай. На вот, жри, давай, – Олаф протянул к губам приятеля запястье.

Джастин отмахнулся. Застонал и сморщился от резкого движения.

– Хорош, привереда! Ну-ка не кочевряжься мне тут. Хочешь, потом за девкой пошлем, а сейчас жри что дают, – Олаф черканул кинжалом по запястью, протянув руку над головой Джастина. При попадании капель крови на губы вампир уже не смог сдерживаться и, резко приподнявшись на локте, вцепился клыками в руку вожака, ухватившись свободной рукой за одежду друга, как клещами.

Олаф зашипел от боли, но руку не выдернул. После пары глотков Джастин сообразил навести морок – небольшую компенсацию для жертвы при акте вампиризма. Волк перестал шипеть, глаза его остекленели, мышцы расслабились.

Всемир, оставшийся со спасителями, с интересом наблюдал за этим действием, не решаясь подать голос. Джастин, насытившись, почувствовав, что раны стали затягиваться, отпустил руку Олафа.

– Хватит с тебя, а то еще подсядешь, сам проситься стать обедом начнешь, – вампир, чувствуя неловкость, пытался пошутить. Также начал разворачиваться, чтобы встать на коленки.

– Размечтался! Я бы и без твоих фокусов дотерпел. Чай не сахарный, – недовольно проворчал смущенный от пережитого ощущения Олаф. – Это ты девкам мозги лучше туманом срамным заволакивай. Тебе точно хватило? Или кликнуть?

– Погоди, мне еще эти паруса сложить надо, – Джастин стоял на четвереньках, часто дыша, пытаясь морально подготовиться к действию. – У тебя случайно ничего покрепче не найдется? Рома, например? Мне сейчас и спирт, и любой самогон сойдет…

– Чего нет – того нет, – Олаф развел руками. – Если все так плохо, может пока так походишь?

– Ну уж нет… Не хватало мне цепляться ими за все. Дай мне минуту, не отвлекай. – Джастин снова сосредоточился на ощущениях. «Просто перетерпеть. Чем быстрее уберу – тем быстрее все это закончится», – он начал дышать, будто собираясь прыгнуть в прорубь. Наконец, решился.

Кости, расщепленные, вывернутые и растянутые неестественным для человеческого существа образом, стали с хрустом втягиваться, попутно прокладывая себе путь через мышечную ткань от лопатки обратно к кончикам пальцев на руках. Когда они вернулись на свое законное место, оставшаяся без поддержки кожа и мышцы повисли безвольной тряпицей со спины. В местах откуда росли крылья, образовался рубец, мгновенно расширяющийся и отделяющий рудимент от спины.

Как только последний сантиметр кожи отделился, отпавшая часть вампира в несколько мгновений ссохлась, истончилась и быстро истлела, как лист бумаги, охваченный пламенем. Джастина все еще трясло, но раны на спине быстро затягивались, превращаясь сначала в шрамы, а затем и они разгладились, будто и не было ничего. Тогда Джастин в изнеможении сел обратно на камни, и обратил внимание на изучающего его деревенского старосту.

Всемир, уловив уставший взгляд Джастина отвесил земной поклон:

– Благодарствуем, господа, за спасение душ невинных.

Джастин кивнул, перевел Олафу фразу старосты – тот махнул рукой, принимая благодарность. Заметил, что человек явно хочет поговорить еще с Джастином, и отправился к мертвому Грифону, помогать сыну разделывать тушку чудовища.

Староста, видя, что завладел вниманием вампира, спросил:

– Что, тяжко? И князь тоже так летать умеет и раны залечивать?

Джастин пожал плечами:

– Он лучше летает. Не знаю, как младший брат с крыльями управляется – мне, видимо, выдержки не хватает. И раны заживляет – глазом моргнуть не успеешь.

– Младший? – Всемир заинтересованно оперся о свою палку обеими руками и подался вперед. – А что ж не ты правишь, коли ты старше его будешь?

Джастин, чувствуя, что ноги его все равно сейчас не очень-то слушаются, решил, что отвлечься беседой не такая уж плохая идея. Во всяком случае, пока восстанавливаются силы.

– У нас не по старшинству власть переходит – не как у людей. Да и, строго говоря, мы людьми никогда и не были. То есть, я человеком был частично, – видя непонимание в глазах старосты, Джастин решил уточнить, – мы с ним братья как по отцу, так и по матери. Мать у нас – эльф. Эльфы – почти как люди, только живут сильно дольше, и магией наделены гораздо чаще, чем другие расы. Я был зачат, когда Отец еще человеком был. А Сет – когда Отец уже дамнаром стал. У меня с братьями разница в возрасте около девяноста лет. Собственно и вышло, что я, еще до войны был живым, а Сет сразу родился таким, как он есть сейчас, во время короткого перемирия.

– Весомая разница. Да ты, выходит, и меня постарше будешь, – Всемир искренне удивился, лицезрея перед собой мужчину, которому нельзя было дать более сорока лет.– Есть еще братья?

– Да, один. Но он на светлой стороне остался. Сейчас, фактически, наследник лесного трона.

– А как же вы все на тёмной оказались, ежели раньше оба на светлой были? Рогатый соблазнил чем?

Джастин расхохотался.

– Багхес – то? Нет. Этот сатир тутошний лесной житель, хоть и действительно какой-то силой обладает. Подозреваю, что он какой-то местный Пан, но не хочет говорить об этом прямо.

Вампир немного призадумался, но продолжил, чувствуя расположение к старцу:

– Отец нам сказывал, что, когда в Долину Теней спускался, договор со Смертью заключил за плату немалую. Сету после гибели отца перешел этот долг. И, возможно, я не прав, что так говорю, но я очень счастлив, что не мне его выплачивать… Собственно, Сет изначально уже проклятым родился. Вероятно, что Замок его силой между мирами ходить и наделил, да только спросить не у кого.

– А сам?

Короткий вопрос старца и собственное разбитое состояние заставили Джастина нырнуть в памяти почти на полвека назад.

Глаза заливала кровь. Лоб, щеку и подбородок жгло огнем от рваной раны, но он практически не обращал на нее внимание. Одно из теневых чудовищ – мантикора, оставила след своих когтей на правой стороне лица Джастина. Он смог извернуться и воткнуть кинжал ей в глаз. Но как только распрямился, один из степных орков насадил его на пику, пригвоздив, как бабочку, к туше поверженного ранее каменного великана. Сквозная рана пришлась на область ниже сердца, под ребрами. «Кажется, задета селезенка или желудок», – пронеслась мысль в голове.

Джастин, собирая все силы, метнул не выпавшее из руки оружие в продолжающего сражение вампира неподалеку. Лезвие воткнулось в плечо врагу. Тот обернулся, отвлекшись, и один из людских рыцарей снес кровососу голову. И сам пал следом от стрелы, вонзившейся в прорезь шлема. Откуда была выпущена стрела, Джастин уже не видел. Голова бессильно повисла на бок, кровь из раны на лице залила и второй глаз. На то, чтобы отпустить древко пики и протереть лицо не хватало сил. Сознание стремительно угасало с каждой каплей жизни, за которую он цеплялся всеми возможными способами. В какой-то момент, он устал сражаться, и отключился, краем мысли почувствовав движение магических потоков Вириди Хорта.

Очнулся он от того, что некто протирает ему глаза тряпкой, помогая разлепить веки от запекшейся крови, крепко склеившие их. Закончив, незнакомец отошел в сторону. Острая боль в животе и собственная рука, все еще сжимающая древко пики помогли очнуться. Тело немного гудело от проходивших сквозь него энергетических потоков. С огромным усилием, Джастин смог открыть один глаз.

Стояла глубока ночь. Битва, начавшаяся в сумерках, была завершена. Создания тьмы неспеша ходили по полю брани, добивая тех, кто шевелился. Уже успели приползти трупоеды и устроили пиршество. На Джастина нахлынула разъедающую душу горечь. Он понимал, что все было зря. Их отряд собирались использовать как наживку, но подмога так и не пришла. Все они полегли.

Один из гулей подобрался совсем близко к Джастину. Пока тот был еще жив – эту особь он не привлекал. А вот нога тролля как раз вызвала гастрономический интерес. У Джастина не было физических сил отвернуться от зрелища. Некстати вспомнились сплетни, что темные порой веселятся, накачивая паралитиками пленных, кидая их в сознании на съедение подобным чудищам.

– Да уж, приятного аппетита. Ну-ка брысь! – послышался знакомый голос с сильной долей сарказма, но Джастин никак не мог вспомнить, кому он принадлежит. Попытка приподнять и повернуть голову успехом не увенчалась. Он слышал лишь, что некто, видимо тот, кто протирал ему глаза, подошел ближе.

Гуль сипло зашипел, обнажая желтые зубы с застрявшими кусками плоти в щелях между ними. Мерзкая, наполовину сгнившая физиономия нежити, измазанная в тёмной крови, всё ещё сохраняла человеческие черты, чем нагоняла больше жути. Тошнотное напоминание о том, во что может превратиться живой после смерти. Трупоед бросил свою трапезу и торопливо отбежал, заслышав тихий рык неизвестного обладателя знакомого голоса.

Через пару мгновений Джастин охнул от внезапно усилившейся боли. Бледные руки с заостренными ногтями резко схватились за пику и с легкостью переломили древко, оставив торчать из тела совсем короткий штырь. Затем незнакомец его практически обнял и быстро снял с этого шампура. Перехватило дыхание. Частью разума Джастин понимал, что и так уже давно должен быть мертв, как и остальные. А после освобождения от пики наверняка получил бы болевой шок, но, как назло, сознание отказывалось его покидать.

Незнакомец очень бережно, если не сказать, что нежно, положил дрожащее, подергивающееся от мелких конвульсий, почти мертвое тело Джастина на землю. Когда бледный отодвинулся и его лик осветила луна, Джастин все еще не узнавал незнакомца. Молодой паренек болезненного вида… Взъерошенные светлые волосы местами склеились от крови и еще чего-то чёрного. Он был в одних лишь кожаных штанах со множеством внешних карманов. Лицо, руки и торс испачканы в засохшей крови. Похоже, что он как раз отходил от Джастина, пытаясь её с себя стереть. Глаза незнакомца отливали алым оттенком не только по радужке, но и по белку. «Вампир?»

Лицо казалось смутно знакомым, но образ ускользал, никак не желая всплыть в памяти. Ещё от него тянулся к Джастину тонкими нитями магический поток. Он плохо разбирался в этом. Природа наделила его лишь толикой магии огня. Наибольшее, что он мог сделать за годы тренировок, это высечь из пальцев несколько искр, и разжечь с их помощью костёр. Ну и более-менее замечать и различать потоки энергии в окружающей среде.

– Какой прок от владения стихией воды, если я до сих пор так и не смог научиться лечить? – в голосе незнакомца звучала боль. – Аэлдулин, жаль что мы встретились снова при таких обстоятельствах, по разную сторону баррикад, – парень, сокрушаясь, покачал головой, устроился поудобнее и продолжил с ожесточением тереть себя тряпкой.

Аэлдулин… Да, они определенно были знакомы раньше. Именно так звали Джастина до перехода на тёмную сторону…

– Кто? – еле слышно выдохнул пытающийся перейти в иной мир эльф.

Паренёк невесело рассмеялся, раздраженно откинув от себя угвазданную ткань. Аэлдулин с удивлением заметил немного заостренное ухо. Эльфов Князю Корвосу еще никогда не удавалось обращать ни в вампиров, ни в Волков.

– Братишка, неужели я успел настолько измениться всего за четыре года? – кровавая пелена в глазах паренька постепенно рассеивалась, давая проступить сквозь постепенно бледнеющее алое марево светло-серой, почти белесой радужке. После того как глаза приобрели обычный вид, парень подмигнул и улыбнулся.

Если бы Аэлдулин мог встать, он бы его сейчас хорошенько отлупил. Почти обескровленное, холодеющее тело отказывалось подчиняться. Стараясь не обращать внимание на боль, он начал безуспешно дергаться. Видимо, со стороны это выглядело как конвульсии. Для полноты картины он пытался из себя выдавить хоть слово, но от злости и нехватки сил выходило лишь невнятное бульканье.

Сехфир’халлан – младший брат, покрытый позором и навечно изгнанный из Вечного Леса. Аэлдулин единственный поверил тогда в его невиновность. Ошибся?…

– Видимо, теперь-таки узнал… – Сехфир обеспокоенно подскочил, положил Аэлдулину ладонь на грудь. Покалывание от магического потока усилилось. – Хорош дергаться, силы побереги! Я и так уже битый час от тебя жнецов отгоняю.

«Магия смерти вперемешку с магией воды? Как вообще такое возможно? Видимо поэтому брату никогда не удавалось лечение», – пронеслась отстранённая мысль.

– Гнида! Своих! Убью, сволочь! – ярость, а может быть и колдовство брата придали сил, и Аэлдулин смог прохрипеть ругательства, не прекращая попыток шевелиться.

Глаза Сехфира недобро сверкнули, губы плотно сжались в одну линию. Он резко, но не сильно стукнул по груди Аэлдулина. Этого хватило, чтобы вновь задохнуться от боли и перестать дергаться.

– Для того чтобы меня убить, тебе самому сначала надо не подохнуть. Если не заметил, у тебя сейчас дырка в животе размером в кулак, – в голосе брата явно слышалась обида. – А чем больше дергаешься и теряешь силы, тем мне сложнее тебя поддерживать. Неужто так сильно торопишься в Долину Теней? – Сехфир тяжело вздохнул, его руки подрагивали то ли от напряжения, то ли от эмоций. Раньше они могли понимать друг друга с полувзгляда. Сейчас Аэлдулин уже был не уверен в том, что когда-то на самом деле его знал.

Ярость, бушевавшая в душе эльфа, уже стала утихать – её стремительно замещали обида и чувство вины. Когда они прощались, эльфы еще не были втянуты в войну. Аэлдулин всегда верил Сехфиру и поддерживал по мере своих сил. Он сам уговаривал его засунуть стыд и гордыню поглубже, и отправиться к их общему отцу. Эльф не представлял, что все могло обернуться именно так.

– Что ты возишься с этой падалью? Кончай его уже, или дай сначала ухо отрежу для коллекции, – рядом с вывернутой рукой трупа великана лениво вышел мелкий гоблин с довольно большим для его размеров холщовым плотно набитым мешком. Из него сочилась темная жидкость.

Сехфир отреагировал мгновенно. Глаза вновь заволокло кровавой пеленой. Аэлдулин ощутил, как поток, ранее направленный на него самого и создававший вокруг нечто вроде защитного купола, разделился и направился в сторону гоблина. Эльфа сразу охватил озноб. Лёгкие отказались повиноваться и вдыхать воздух, а сознание стало уплывать. Рука мертвого великана, всё ещё сжимающего гигантский моргенштерн, взметнулась вверх и резко опустилась на не успевшего что-либо предпринять гоблина. Скорее всего, тот даже не успел ничего почувствовать. Сехфир вернул энергетический поток в сторону брата и тихо выругался. Выпавший из рук гоблина мешок раскрылся. Из него вывалились несколько ушей. Эльфа сильно затошнило.

– Так, Аэлдулин, слушай внимательно, – Сехфир взял руками голову брата и заставил посмотреть себе в глаза. – Я не смогу тебя вылечить. И я не хочу тебя хоронить! – голос брата надорвался, но он не замолчал. – Я знаю, что ты на меня злишься, быть может, даже ненавидишь. Я не знаю, что делать! – Сехфир замолчал, отведя взгляд. Аэлдулину почудилось, что глаза брата увлажнились, он отпустил голову старшего со стоном запустил правую руку себе в волосы.

После того как Сехфир продышался, дрожащим от волнения и скорби голосом продолжил:

– Если ты думаешь, что ваш отряд был наживкой, ты ошибаешься. Вы были мясом. На скале нет ни следа ваших. Вообще никого! Селфис неделю назад присылал весточку – письмо отцу с пожеланием сожрать сына на завтрак. Мы тогда не придали этому значения. Сегодня я слишком поздно заметил тебя во время битвы. Я не успел, – голос Сехфира снова сорвался. Он замолчал и снова начал тяжело дышать, смотря в сторону.

Аэлдулин выжидал, максимально грозно смотря на младшего брата. Сехфир трактовал его мысленный посыл весьма точно:

– Да, они именно ваши, не мои! – с яростью выкрикнул младший брат. – Они перестали быть моими с того момента как устроили то цирковое судилище, – глаза Сехфира вновь начала заволакивать кровавая пелена. Тот день явно до сих пор не угас в его памяти. – Они предпочли вычеркнуть меня из своих рядов. Я же решил забыть свое имя.

Сехфир тяжело дышал, пытаясь успокоиться и унять дрожь в руках. Когда худо-бедно справился с задачей, и глаза вновь стали приобретать человеческий вид, продолжил:

– Зря ты тогда заступился. Может быть тогда сейчас не пытался сдохнуть на задворках Вириди Хорта под задницей у великана.

Аэлдулин непроизвольно хмыкнул. Сехфир умудрился весьма точно описать его местонахождение, а ему всегда нравилось, когда младший брат начинал язвить. Как же он по нему скучал…

– Я хочу попробовать обратить тебя, – глядя куда-то вдаль, похоже, что внезапно для самого себя сказал Сехфир, и снова уставился на Аэлдулина.

Видя абсолютно ошарашенный взгляд старшего брата, пояснил:

– Я видел, как это делает отец. И уже научился многому. Пожалуй, я за это время узнал и выучил больше, чем за всю жизнь в Вечном Лесу. – Сехфир улыбнулся со странным выражением лица. – Он наверняка будет в ярости, если у меня получится.

Ужас и протест в глазах Аэлдулина были неописуемы. Он собрал последние силы и еле слышно прохрипел:

– Ни за что.

Сехфир перевел на брата раздраженный взгляд:

– Не думаю, что мне нужно твое согласие, – сказал он с плохо скрываемой неуверенностью в голосе.

Аэлдулин вновь начал закипать от ярости, в робкой надежде испепелись начинающего экспериментатора.

– Упертый ты баран, – с укоризной и некоторой обидой в голосе прошептал младший брат. – Не так уж это состояние и плохо. В конце концов, я с этим с самого рождения живу.

Сехфир медлил, глядя на землю и в волнении постукивая пальцами о свои коленки, будто решаясь. Аэлдулин надеялся, что его согласие на обращение все-таки требуется.

– Ну сам подумай, если у меня не получится, то ты просто спустишься в Долину Теней, – Сехфир никак не унимался с уговорами.

«А может и превращусь в гуля или любую другую подобную тварь. Ты такой вариант вообще не рассматриваешь?», – Аэлдулин не знал, что ему думать или чувствовать, но выразить свои сомнения словами уже не мог. «Подопытный кролик у начинающего некроманта? Этакий дебют? Или тот, кто может обратить в проклятого, называется по-другому? Ему нужно мое согласие или нет?» – перспектива стать вампиром привлекала Аэлдулина гораздо больше, чем стать падальщиком, даже несмотря на то, что лучшие умы склонялись к мысли, что разума у этих существ не осталось.

Сехфир все медлил. По посеревшему, осунувшемуся лицу и легкой дрожи было заметно, что тот уже весьма сильно устал. Еще это очень хорошо ощущалось, тем, что в течении разговора энергетический поток, поддерживающий жизнь Джастина, постепенно ослабевал. У Аэлдулин остался только взгляд.

– Может быть так договоримся? Я тебя обращу, – безальтернативным тоном начал Сехфир. – Ты придешь в себя, набьёшь мне морду. Можешь даже выпороть на правах старшего, если догонишь, – с легкой усмешкой и хитрым, но немного виноватым прищуром добавил младший братец. Затем, резко посерьезнев, без тени веселья сказал: – А потом – хоть инквизиции сдавайся. Я не отец – твою волю отбирать не стану, обещаю.

Аэлдулин внезапно развеселился и сдавленно хохотнул, представив младшего братца со спущенными штанами поперек своих колен.

Из воспоминаний Джастина вывел стариковский кашель. Видимо, он слишком глубоко ушёл в себя, раз начал думать о себе и брате со старыми именами, и совсем позабыл о Всемире.

Чувствуя небольшую неловкость, Джастин пожал плечами и уклончиво ответил:

– А сам я, наверное, смалодушничал. На смертном одре после битвы согласился, чтобы Сет вернул меня к жизни. Тем способом, которым он мог это сделать. И мне тоже пришлось покинуть Вечный Лес. Может когда-нибудь потом расскажу при случае. Сейчас не хочу вспоминать об этом.

Всемир молчал, смотря на пожухлую траву под ногами, легонько постукивая по земле краем посошка. Джастин было уже подумывал, чтобы попытаться встать на ноги и уйти, но староста продолжил.

– Выходит, мы здесь не одни чужаки?

– Выходит так.

– Господин, можете ли перед князем слово замолвить, вдруг вернет нас назад на родную землю? – Всемир решился задать этот вопрос, чувствуя, что Джастин добрее, чем пытался казаться.

Джастин, прекрасно понимая желание старосты, потупил взгляд, замялся:

– Кабы вам хуже не стало, если он разозлится – сейчас же вроде не бедствуете, – ответил вампир, стараясь сделать голос разраженным. Но играть эту роль ему удавалось плохо. – Замолвить-то могу, только навряд ли это к чему-то приведет. Он злой ходит последние несколько лет. К тому же, для него самого дорога домой навеки закрыта волею судьбы.

– Спасибо, действительно не бедствуем, – ответил староста с легким поклоном. – Да душа домой тянется. Мне думается, вы понимаете.

– Даже не представляешь, насколько. Этому миру мы чужие. Наш мир погибал. Пришлось бежать, – Джастин поделился со старостой, не задумываясь о том, сболтнет ли лишнее.

Всемир цокнул языком, обдумывая сказанное.

– Быть может, есть еще кто-то, умеющий дорогу между мирами прокладывать? – спросил староста с надеждой.

– Если и есть, мне это неведомо, – чувствуя, что все-таки зря разоткровенничался, Джастин встал на ноги, отряхнулся и пожал плечами. – Для такой ворожбы сила нужна особая. И Боги с той стороны пути, как и ваш, могут быть против того, чтобы к ним гости пожаловали. Вам ещё повезло, что демиург время дал, чтобы уйти подобру-поздорову. Довольно беседовать. Вечереет. Тебе из лесу в избу пора.