Дансон с нечистым, или Дьявольское рондо

ГЛАВА IV

Сергей задумался. Почему-то в голове теснились всякие мелкие желаньица — отремонтировать квартиру, сменить радиоаппаратуру, слетать в Рио на карнавал… Всё это было заманчиво, но — мелко, сиюминутно. А ведь появилась возможность попросить чего-то необычного, чего-то этакого! Но в голову ничего не приходило. Да ещё и музыка отвлекала. Слушая последние диски Kолтрейна, его жена как-то заметила, что ей видятся сидящие в отдельных звукоизолированных боксах музыканты, перед которыми поставлена задача извлекать из инструментов как можно более непотребные звуки. Конечно, она сильно преувеличивала, но резкие звуки, доносящиеся из колонок, на сей раз почему-то раздражали и его. «Старею, — подумал он. — А потому и становлюсь всё более раздражительным. Может, попросить омоложения? Хотя, едва ли это принесет мне счастье. Судьбу не изменишь. Или бессмертия? Но оно невозможно, да и не хочется добровольно становиться вторым Агасфером, обрекая себя на муки бессмертия. Тогда…»

— А нельзя ли перенестись на время в прошлое? Нельзя ли вернуться, скажем, в конец пятидесятых? Или в начало шестидесятых?

— Отчего ж, можно. Только, увы, вы не сможете вернуться туда помолодевшим на соответствующее количество лет. Невозможно раздвоение Серёжи Энгелью, внезапное появление в городе его двойника. Но вот перенести вас сегодняшнего в прошлое я могу. На ограниченное время, естественно. Это совсем несложно. А для того чтобы осуществить задуманное, вам нужно будет лишь загадать год, закрыть глаза и мысленно представить себе место, на котором Вы хотели бы оказаться.

— А что я должен буду делать, чтобы вернуться назад? — поинтересовался Сергей, как если бы возможность путешествия по времени не вызывала у него никаких сомнений. И пояснил: — Вернуться сюда?

— Да нет ничего проще — мы заранее оговорим, сколько дней или часов вы собираетесь провести там. Ну а если вам вдруг срочно потребуется вырваться из прошлого, достаточно будет просто перевести назад на два оборота стрелки ваших часов… Кстати, вы уверены, что действительно хотите получить за книги именно встречу с прошлым?

— Пожалуй, да. Но…

— Ага. Значит, всё-таки сомневаетесь?

— Да нет же. Просто меня интересует, правильно ли я вас понял. Ведь если возвращение в прошлое не будет означать моего превращения в Сергея Энгелью тех лет, значит, я смогу увидеть себя тогдашнего со стороны, смогу общаться с самим собой как с вами, как… как с любым посторонним человеком. Верно? А из этого следует, что один и тот же человек одновременно будет существовать в двух лицах! Но вы ведь сами только что сказали, что это невозможно.

— И снова повторяю это. Если подумать, тут нет никакого противоречия. Где тот один и тот же человек, о котором Вы говорите? Его нет и быть не может. Серёжа Энгелью, с которым вы, по всей видимости, захотите увидеться, будет иметь вами теперешним почти так же мало общего, как и любой однофамилец. А может быть, и меньше, учитывая приобретенный вами жизненный опыт, а также влияние того времени, в котором мы сейчас| живем.

— Ну хорошо… А как быть с тем, что человек пропадает из настоящего и внезапно появляется в прошлом?

— Не понимаю, — поморщился Марлен Евграфович, — Что вы имеете в виду?

— Что имею в виду? Ну, грубо говоря, закон сохранения энергии. «Ежели где-нибудь чего убудет, то в другом месте этого прибудет». Приблизительно так формулировал этот закон ещё Ломоносов… Понимаете, о чем я?

Глядя на Сергея, гость весело рассмеялся.

— Странный вы, однако, человек, батенька. Сразу, без оглядки поверили в мои возможности по возвращению человека из небытия. Не сомневаетесь в вероятности перенесения в прошлое. Вот только закон сохранения массы и энергии вас беспокоит! Хочу вас успокоить — не тревожьтесь, Серёжа. Пусть закон этот вас не смущает. С ним все обстоит самим наилучшим образом. Пока вы будете пребывать там, кто-нибудь совершит свое путешествие в наши дни. Наяву или во сне. А потом станет у себя предсказателем. Напишет футурологическое исследование. Или роман… Или, на худой конец, прослывет фантазёром и лгуном… Ну, да ладно. Итак, мы договорились?

— Да.

— В таком случае Вам надлежит решить, сколько времени вам хотелось бы провести т а м. И когда? В каком году, месяце и в какое время суток вам желательно там объявиться?

Сергей задумался.

— Наверное, в шестидесятом. Нет, лучше тридцать перового декабря шестьдесят второго года. Или тридцатого вечером. Тогда, мне помнится, нам удалось собраться почти всей нашей компанией в последний раз.

— А Вы подумали о том, Серёжа, каким образом вам попасть в эту компанию на сей раз?

— Пока нет. А что бы Вы мне посоветовали?

— Думается мне, одного совета здесь мало, — с сожалением констатировал Марлен Евграфович. — Мне бы самому отправиться туда с вами, да не имею права без разрешения начальства. А чтобы получить его — требуются, как обычно, заявления с обоснованиями, визами, подписями и прочей чушью собачьей… Ну, да ладно. Ваши планы я могу себе представить и знаю, куда вы решили отправиться. Следовательно, могу побеспокоиться о том, чтобы вас там встретили полезные люди, способные действенно помочь в случае необходимости. Кстати, номер в гостинице «Центральная» вам уже заказан. А теперь — возьмите вот это.

И он протянул что-то Сергею. Тот взял. В руке у него лежал советский паспорт старого образца. Делом нескольких секунд было убедиться в том, что единственной неточностью, допущенной при его заполнении, оказалась дата рождения, состарившая хозяина паспорта сразу на тридцать лет. Да ещё очки на фотографии сегодняшнего Сергея были явно старомодными. Выписан паспорт на фамилию Гельюен — Бок воспользовался его анаграммой.

— А теперь, — предложил гость, — приготовьте портфель с самым необходимым и давайте устроим обмен денег. Курс — один к одному. За сегодняшние даю старые, тогдашние. Учитывая соотношение цен, туда вы прибудете богатым гостем. Конечно, я мог бы Вам выдать деньги в неограниченном количестве без всякого обмена, да ведь тогда наверняка вас замучают сомнения относительно последствий ввоза в прошлое большой суммы. Будете думать, как это может сказаться на экономической ситуации… в мире.

«Тоже мне, шутничок… Конечно, ему весело, — подумал Сергей, выходя на кухню, — Не часто, видно, встречаются идиоты, желающие перенестись в свое прошлое…»

— Я отправлю вас незамедлительно, — сообщил Марлен Евграфович вернувшемуся с огромным старым портфелем хозяину. — Вот только давайте выпьем на посошок. Да не забудьте сказать мне, как долго вы намерены задержаться там.

Каждый наполнил рюмку из своей бутылки.

— Приятного путешествия, — пожелал, чокаясь, гость. — Чтобы сбылись лучшие из ваших ожиданий!

— Чтобы и вам удалось добиться своего! Пусть всё уладится с выкупом Вашей души! Prost![27]

Они снова сдвинули свои рюмки и выпили.

— С возвращением решили?

— Пожалуй, да. Мне хватит суток.

(Да будет так! А теперь выключайте музыку и садитесь вот сюда в кресло.

Через какую-то пелену, какое-то ватное покрывало полудремоты его сознание внезапно начало воспринимать звучащие поблизости голоса, монотонное жужжание и металлическое позвякивание. Подняв руку, он провел ею по лицу и открыл глаза. Ну да, это же парикмахерская. Рядом с ним сидели Славик Тужевкий, Витюш Жерве и Юрка Побельников. Ребята что-то оживленно обсуждали, не обращая внимания на Сергея. Тот же в течение некоторого времени пребывал в состоянии некоей прострации, не в силах понять, что реальнее — то, что окружает его сейчас, или странная компания Марлена Евграфовича. Где — сон, и где — действительность. Уж слишком быстрым и незаметным был переход от одного к другому. И в результате сознание отказывалось воспринимать все то, что предшествовало этому моменту, как реальность. Нечто подобное бывает после возвращения домой из длительной командировки или из отпуска. Когда оглядываешься по сторонам и задаёшь себе вопрос: «А уезжал ли я вообще отсюда? А был ли я где-нибудь еще? Не приснилось ли мне все это?» Так и теперь, когда радом с ним сидели его самые близкие друзья, реальностью была именно эта парикмахерская, где все они обычно стриглись, вся эта спокойная обстановка ожидания своей очереди и сопутствующие ей неизменные разговоры. Вот только — он почему-то никак не мог вспомнить, где и когда встретил сегодня друзей и как они пришли сюда.

Первым поползновением было сказать что-нибудь, немедленно включиться в беседу. Однако какой-то неведомый внутренний надсмотрщик сдерживал его. Было настораживающее ощущение определенного дискомфорта. Что-то мешало и беспокоило его. Но что именно? Ага — а не этот ли странный большущий портфель, что стоит у него на коленях? Да это же портфель из того длинного дикого сна! Но… И тут его взгляд упал на стоящее напротив зеркало. «Так, значит, то был не сон? — пронеслось у него в голове. — Значит, это правда, я давно уже не молодой человек? Значит, всё обстоит как раз наоборот? Сейчас я сплю и вижу всё это во сне?»

— Простите, вы не скажете, сколько сейчас времени? — вслушиваясь в собственный голос, обратился он к сидевшему поблизости Славке.

— Без четверти шесть, — ответил тот, не удостоив Сергея даже взглядом.

«Но почему на моих часах уже… Ах да, я же сейчас должен быть на несколько тысяч километров к востоку от Москвы! Так неужели всё это не снится мне? Неужели мне не пригрезились эти странные разговоры с Марленом Евграфовичем, и он действительно смог отправить меня в прошлое?!» — и на всякий случай Сергей ущипнул себя. Да, это был явно не сон. И что удивительно — никто почему-то тут не обращал на него внимания. Никого не смутило его внезапное появление в этом кресле. Его материализация в этом мире прошла абсолютно незаметно.

Сергей вновь посмотрел в зеркало. Определённо, стричься ему было ещё рано. Пожалуй, со своей короткой стрижкой он смотрелся здесь даже несколько странно. Однако трудно было отрицать, всё складывалось для него пока что самым наилучшим образом. И факт оставался фактом — Марлен Евграфович не просто отправил его в прошлое, но даже внес некоторые коррективы в место и время его появления в этом городе. Сейчас Сергей наконец точно вспомнил, что, усаживаясь в кресло в своей московской квартире, он попытался увидеть себя сидящим в утренние часы на скамейке на бульваре напротив кинотеатра «Россия».

Теперь, когда в его сознании все, кажется, встало на свои места, следовало воспользоваться присутствием в парикмахерской друзей и попытаться чем-нибудь заинтриговать их. Не мудрствуя лукаво, Сергей нахально вклинился в разговор:

— Вы меня извините, но насколько же приятно вновь слышать наш старый добрый жаргон. Такое впечатление, будто бы я вновь оказался в том незабываемом времени! Все эти «чувак», «лабать», «верзо», «башли» и так далее просто ласкают мне слух. — Сделав артистическую паузу, он продолжил со вздохом: — Это же даже не жаргон, это — язык моей молодости. Вот уж не думал услышать его по прошествии стольких лет. И не где-нибудь — в Сибири!

— Вы хотите сказать, что в годы вашей юности эти слова уже существовали? (усомнился Жерве.

— Конечно, существовали. И до чего же здорово, что они оказались настолько живучими!

— Интересно, а когда, в какие годы вы… использовали их? — не унимался Виктор.

— В… Да в двадцатые, естественно. Во времена НЭПа, — ответил Сергей и тут же мысленно обругал себя: по паспорту в те годы он должен был быть совсем ещё мальчишкой.

Но никто не обратил внимания на возможную неувязку — конечно, для них он был уже почти что стариком, и едва ли бы они усомнились в его правдивости, назови он хоть времена русско-японской войны.

В ходе завязавшейся беседа Сергей приложил вое усилия, чтобы заинтересовать молодых людей. Это било не так уж трудно, поскольку он отлично помнил, что именно представляло для них тогда особый интерес джаз, шлягеры в стиле рок-н-ролла, жизнь зарубежных музыкантов и кинозвёзд (подробности узнавались из польских и восточногерманских журналов), а также, причем — в первую очередь, «чувы».

Из парикмахерской выходили они уже вместе, причём ребятам пришлось подождать, пока Сергея побреют. Некоторое время постояли у входа, обсуждая репертуар и уровень исполнения гастролировавшего в это время в городе «Голубого джаза» из Польши. При прощании Сергей сообщил ребятам, что приехал в командировку из Москвы и что для него должен быть забронировал номер в «Центральной». Посетовав на скуку в провинциальных гостиницах, он предложил навестить его этак часика через два:

— Посидим, поболтаем у меня в номере или в ресторане. Если хотите приводите с собой друзей и подруг.

— Не получится, — с сожалением покачал головой Юрка. — Сегодня вечером мы должны встретиться у одного из наших друзей, кстати — вашего тёзки. Нужно договориться, где и как будем отмечать Новый Год. У Сережки, кстати, великолепные записи. Вам наверняка было бы интересно послушать их. Так что лучше, если вы сами позвоните ему через часик с небольшим. Тогда и договоримся о дальнейшем.

И Сергею назвали его собственный, давно уже забытый им номер телефона.

После недавнего возлияния с Марленом Евграфовичем несколько побаливала голова и очень хотелось спать. А посему Сергей решил оставить до лучших времён прогужу до городу, в котором за прошедшие тридцать лет ему так и не пришлось больше ни разу побывать, и отправился в гостиницу.

Как и было обещано, номер в гостинице ему действительно заказали. И не просто номер, а полулюкс с телевизором и вполне приличной ванной комнатой. Приняв наскоро душ, Сергей прилёг, мысленно приказав себе подняться не позже чем через час. Усталость взяла своё, и он моментально уснул. Однако через час проснулся, как если бы его разбудил будильник, и с любопытством осмотрел свое пристанище. Окна номера смотрели на бульвар. При желании можно было выйти и на заметённый снегом балкон. Сама комната оказалась достаточно большой и почти что уютной. Кровать размещалась в некоем подобии алькова. В центре комнаты под большой хрустальной люстрой красовался круглый раздвижной стол в окружении шести стульев на гнутых ножках. В углу на аккуратном письменном столе стоял телефон. Самим своим существованием он как бы подталкивал к тому, чтобы позвонить старым друзьям. Но… номера телефонов были забыты давно и основательно. Конечно, можно было воспользоваться услугами справочной, но — кому звонить? Леночке? Его Леночке, которая уже второй год училась на химфаке в МГУ и, насколько он помнил, в этом году могла вернуться из Москвы лишь на летние каникулы… Конечно, он мог бы поговорить с её родителями, представившись московским знакомым их дочери. Мог бы, но зачем? Ведь так или иначе этим звонком ничего уже нельзя было изменить… В любом случае его Ленок на четвёртом курсе выйдет замуж за голландского аспиранта, родит ему сына и после окончания Университета навсегда уедет из Союза. Или позвонить Анне Конрадовне? Опять-таки не имеет смысла. Кем он может ей отрекомендоваться? Давним знакомым, которого она успела забыть? Любителем немецкой словесности? Нет, все эти звонки были явно лишены всякого смысла. И, скорее всего, мыслями о них он просто старался на некоторое время отодвинуть естественное волнение в преддверии звонка домой. И — ему следовало признаться себе в этом — тот страх, тот трепет, который он сейчас испытывал, объяснялся отнюдь не ожиданием услышать со стороны свой собственный голос, голос молодого Серёжи. Его волновала вероятность того, что к телефону подойдёт старший Энгелью, его отец. Сергей и хотел и боялся разговора с отцом, которому, как он знал теперь, оставалось жить чуть меньше четырёх лет. Сергею до сих пор трудно было представить себе, как много лет тому назад он мог поддаться на уговоры своей первой супруги и уехать в тот злополучный год на отдых в Крым, оставив прооперированного отца в больнице. Менее чем через неделю после их отъезда отец скончался… И сейчас, когда он сидел у телефона, рука не поднималась набрать этот номер — номер, по которому мог ответить отец.

Некоторое время он сидел, предаваясь воспоминаниям. Меж тем за окном зажглись фонари уличного освещения. Из репродуктора радиоточки приятный женский голос убеждал слушателей правильно организовывать соцсоревнование. Сосредоточившись, Сергей подвинул к себе телефон и набрал номер.

— Слушаю вас, — прозвучал в трубке показавшийся Сергею несколько слащавым бархатный баритон.

И так как Сергей, не в силах преодолеть естественное волнение, молчал, вслушиваясь в звучание ответившего ему голоса, тот повторил уже с нотками раздражения:

— Слушаю! Говорите! Алло!

— Добрый день! Извините, вас беспокоит Сергей… э-э… Андреевич. ваши друзья предложили мне позвонить вам…

— Да-да, я в курсе. Вы, кажется, впервые в нашем городе и у вас тут нет знакомых. Хочу повторить предложение своих друзей: если вам нечем заняться сегодня вечером, милости просим к нам. Приходите. Не пожалеете. Обычно у нас достаточно весело. Хорошая музыка, интересные люди.

— Спасибо. Охотно принимаю ваше предложение.

— В таком случае — записывайте адрес.

Повесив трубку, Сергей взялся за ревизию своего портфеля. К его удивлению, помимо положенных туда при сборах свежей рубашки и туалетных принадлежностей, в нём оказалась пара бутылок шампанского, бутылка рома «Бакарди» и две бобины с магнитофонной лентой. «Подарок в дорогу от Марлена Евграфовича», — сообразил Сергей.

Сменив рубашку, он спустился в ресторан, где швейцар недовольно обозрел его потёртые джинсы, явно решая, стоит ли пропускать в это святилище столь неопрятно одетого человека. К положительному для Сергея решению вопроса дядю в ливрее с колючими цепкими глазами подтолкнул необычный для него аромат хорошей туалетной воды.

Наскоро перекусив и приобретя в буфете бутылку венгерского коньяка, Сергей, вновь отправился в номер, чтобы одеться и захватить портфель. У лестницы стоял молодой человек, лицо которого было ему явно знакомо.

— Сергей Андреевич? — обратился молодой человек к Сергею и, получив утвердительный ответ, продолжил:

— Меня направили в ваше распоряжение. В случае необходимости я должен помогать вам.

— И кто же поручил вам всё это? — полюбопытствовал Сергей.

— Капитан Федченко, Николай Семёнович. Он попросил меня поспособствовать вашему внедрению. Но, насколько мне известно, у вас всё идёт исключительно гладко, — и добавил, с искренним восхищением заглядывая Сергею в глаза: — Чувствуется специалист высокого класса!

Сергей решил подыграть:

— Вас правильно информировали. Помощь пока не нужна… Позвольте поинтересоваться — вы в каком звании?

Молодой человек несколько стушевался.

— Да нет, я, собственно, пока ещё просто студент. Учусь на последнем курсе политехнического. — И тут же с гордостью добавил: являюсь секретарём комсомольской организации института, в котором учится интересующая вас личность. Мы тут в прошлом году его чуть из института не вышибли за все эти штучки-дрючки, буги-вуги и пропаганду чуждых идей. Если бы его отец не был депутатом Верховного Совета, исключили бы его, как миленького, из института. А так малой кровью отделался, подонок. Не наш он человек, уверяю Вас, не наш. Да вы и сами это прекрасно знаете, коль из-за него к нам из самой Москвы приехали…

Теперь Сергей узнал парня. Он учился курсом ниже, хотя, не исключается, что мог быть и ровесником ему. Лицо молодого человека вызывало у него ассоциации с кем-то, кого он встречал относительно недавно. Зрительная память художника подвести не могла.

— Пока мне ваша помощь не нужна. Но, на тот случай, если вы мне всё-таки понадобитесь, оставьте номер своего телефона. Кстати, как вас величать?

— Ох, извините, забыл представиться. Бок. Марлен Бок. Можно просто Марик.

— Марлен Евграфович? — непроизвольно вырвалось у Сергея.

— Да-а? Так вас предупредили о моём приходе?

— Естественно. Но давайте прощаться. Вы же знаете, меня ждут.

Марик удалился, предварительно назвав номер своего телефона, а Сергей поднялся к себе, думая по дороге о том, что уважаемый и такой солидный Марлен Евграфович скорее всего не только не старше, но скорее всего и моложе его, Сергея. И моральное грехопадение тов. Бока М.Е. свершилось, оказывается, задолго до случая в Смоленской области… Душой своей он начал приторговывать, судя по всему, ещё в юности. А в «господском доме» была просто заключена очередная очень выгодная для него сделка… Интересно вот только, узнал ли его Марлен Евграфович при встрече в Москве? Скорее всего узнал. Но по каким-то одному ему ведомым причинам, не стал раскрываться. «А может быть, он чувствовал и свою вину за то, что мне тогда столько времени мотали нервы в институте», — подумал Сергей. — Вот только странно, что я никак не связывал его с этим молодым сукиным сыном. Удивительно, фамилия Марлена Евграфовича мне мало что говорила. Возможно потому, что по институту я знал Марика, а не Марлена Бока…

Надев куртку и захватив портфель, Сергей вышел на улицу. Было около минус десяти. Шёл снег. В безветрии крупные снежинки неспешно падали сверху и весело, как мошкара, кружились в свете уличных фонарей. Народу на «Броде» было немного. Презрев как раз подошедший к остановке автобус, Сергей направился знакомым путём. Казалось, он мог пройти его с закрытыми глазами — так основательно сидели в его памяти все детали проспекта Ленина, местного «Бродвея» или просто «Брода».

В этом сибирском городе, где счастливо и почти беззаботно прошли его студенческие годы, центральная улица называлась (как, впрочем, и в большинстве других городов Союза), конечно же, именем Ленина — проспект Ленина. Между старой, так называемой «нижней» частью города, где в основном стояли одно — и двухэтажные дома, и новозастроенной частью проспекта, где доминировали пяти-семиэтажные здания, располагался участок, почти свободный от каких-либо строений. Прежде здесь находились редкие частные деревянные домики да бараки, которые были снесены в конце пятидесятых, дабы не портить антураж центрального проспекта в преддверии предстоящей великой застройки.

Между проспектом и берегом великой сибирской реки, до которой было около двух километров, находились жалкие остатки некогда густого и тёмного соснового бора — так называемая Манькина Роща, по утверждению старожилов получившая своё название по имени орудовавшей здесь в смутные и не столь уж далёкие времена жестокой предводительницы неуловимой банды. От снесённого участка омолаживаемого проспекта оставались лишь два строения бело-голубое здание аптеки с колоннами и портиками, да небольшая церковь красного кирпича, двери которой были тщательно заколочены, а на луковице купола вместо креста указующим перстом косо вверх сиротливо торчал громоотвод. Аптека и церковь на тёмном фоне остатков Манькиной Рощи напоминали случайно уцелевшие зубы во рту старика, который на старости лет решил заказать себе зубной протез и мучается теперь в ожидании выполнения заказа нерадивым зубным техником.

С этой церковью была связана легенда о «Голубой Женщине», рассказанная Сергею одним из его сокурсников как-то по пути их институтской колонны на первомайскую демонстрацию.

Знающие люди рассказывали, что в незапамятные времена как раз на этом месте располагался посад. Несмотря на бескрайние сибирские просторы, посадников часто тревожили то пришлые орды кочевников, то просто «шалившие» в этих местах ватаги беглых крепостных и каторжников. В результате достаточно часто пылали прятавшиеся за посадскими стенами дома и погибали жившие в них люди. Именно поэтому, скорее всего, и было принято решение построить кирпичную церковь и предусмотреть при строительстве тайные пути, которыми можно было бы покинуть осаждённое поселение. Так, якобы, и появился многокилометровый туннель, соединявший церковь с противоположным берегом реки.

О туннеле и входе в него знали лишь немногие посвящённые. В годы революции погиб последний из них. И вспомнили о потайном ходе лишь в двадцатые годы, когда специальная комиссия должна была экспроприировать церковные ценности, да ничего мало-мальски ценного не обнаружила. Поговаривали, что монахи спрятали своё добро в том самом туннеле…

Город рос, расширялся и хорошел. Жизнь шла своим чередом. Завершилась коллективизация и полным ходом проходила индустриализация. Мирные годы сменились военными. Завершились «польская» и «финская» кампании. Прогремели бои у Халхин-Гола. Началась Великая Отечественная.

Вместе с эвакуированными сюда из европейской части страны заводами, как и в другие сибирские города, прибыло много нового люда. Приезжали со своим нехитрым скарбом и с детьми. Отцы и старшие братья в основном сражались на фронте. А матери, после бесконечных утомительных смен должны были ещё заниматься хозяйством. В результате во второй половине дня после школы и ФЗУ большинство ребят было предоставлено самим себе. Так что их воспитание в основном проходило на улице — в компаниях ровесников, где были свои авторитеты, свои законы, понятия о чести, добре и зле.

В одной из таких компаний верховодил некий Витек, худощавый горбоносый и черноволосый парень лет шестнадцати. Несмотря на кажущуюся хрупкость телосложения, он отличался недюжинной силой, был смел и предприимчив. Его дед, с которым они жили вдвоём, несмотря на преклонный возраст, всё ещё работал грузчиком на местном элеваторе. Силой и характером Витек пошёл в деда. А о том рассказывали, что до революции в каком-то далёком европейском городе он вроде бы сбросил с моста в воду крупного государственного чина, то ли вместе с коляской, то ли с автомобилем. Посмевший обидеть его господин отделался купанием в ледяной воде, а деда сослали в Сибирь, где он и осел.

Кто-то рассказал Витьку о сокровищах, будто бы спрятанных монахами в церкви на Ленинском, или где-то вблизи от неё. В многочисленных пересказах сокровища эти бесконечно умножались. Цифры назывались разные, но неизменно со столь большим числом нулей, что их попросту было трудно осязаемо представить себе, и проще всего сокровище описывалось словами «очень-очень много». В результате у Витька и его ребят появилась достойная цель. Сомнений не было — сокровища следовало найти! Но не драгоценности как таковые интересовали их. Нет, они будут искать их не для себя. Найденные ценности будут сданы государству. Возможно, газеты сообщат об отправляемых на фронт танках и самолётах, построенных на сданные ими государству средства.

Естественно, поиски было решено начать непосредственно с церкви: едва ли в преддверии экспроприации монахи могли позволить себе закапать церковное добро в её окрестностях — слишком велик был риск оказаться увиденными.

Однажды вечером ребята пробились через заросли крапивы и бурьяна к тыльной стороне церкви, вытащили гвозди из перекрещивающих небольшую дверь досок и взломали замок. Проникнув в помещение, обследовали его самым тщательным образом. Однако осмотр ничего не дал. Но на скорые находки никто особенно и не рассчитывал: было ясно, что как ЧК, так и многочисленные кладоискатели-любители в более поздние времена достаточно основательно обыскивали как саму церковь, так и её окрестности.

Пользуясь своей многочисленностью, ребята решили на время поисков разбить всю площадь церкви и доступную часть стен на квадраты. Простукивание квадратов длилось несколько дней, пока однажды кому-то из ребят не показалось, что угол одной из больших каменных плит, которыми был выложен пол, при простукивании издаёт несколько иной, чем остальные части плиты, звук. С помощью тайно принесённого инструмента — ломов, крюков, веревок и т. д. — ребятам удалось-таки с трудом поднять плиту. Оказалось, что она покоилась на песчаной «подушке», но в одном месте песок осел, и под плитой образовалась пустота. Когда в этом месте пару раз копнули, лопата наткнулась на доски. Вскоре стало ясно, что песок специально насыпали на настил, которым перекрыли ведущую вниз каменную лестницу. Казалось, лестница косвенно подтверждала рассказы о существовании клада. Появилась уверенность: нашлась лестница, найдутся и сокровища.

В очередной вечер песок сняли с дощатого настила, после чего настил подняли и оттащили в сторону. Спустившийся вниз с фонариком-жучком Витек обнаружил небольшое квадратное помещение с крепкой дубовой дверью в одной из стен. Дверь оказалась запертой на массивный замок, висящий на кованом засове.

Нашлись горячие головы, настаивающие на том, чтобы немедленно взламывать дверь и идти обследовать начинающийся скорее всего непосредственно за нею «тот самый» туннель. Однако Витек настоял на тщательной подготовке к предстоящей экспедиции. С каждого из присутствующих была взята клятва в том, что о находке не узнает ни одна живая душа включая родственников, естественно. Пока же плиту положили на место.

К экспедиции готовились самым тщательным образом. Было решено запастись тёплой одежной, сапогами, бечевой и, конечно же, оружием. Следует заметить, что в те годы в городе, заводы которого выпускали в основном оружие и боеприпасы, раздобыть пистолет или обрез не представляло никакого труда. И это — несмотря на строгости военного времени. Все сделанные во имя предстоящей экспедиции приобретения тайно проносились в церковь и там оставлялись. Но каждый раз перед уходом дверь снова закрывалась, на неё вешался замок, и оторванные доски тщательно устанавливались на место.

По завершении подготовки был назначен день обследования таинственного подземного хода. К оговоренному часу ребята стали по одному пробираться в церковь, где их уже ожидал Витек. Собравшись, первым делом подняли и зафиксировали тяжелую плиту. Двух шестиклассников Витек оставил (несмотря на их протесты) на всякий случай дежурить наверху у спуска на лестницу. Закурили. Тревожное чувство ожидания чего-то необычного маскировалось шутками, показным весельем или нарочитым безразличием. Проверив после перекура фонари и оружие, ребята вслед за Витьком спустились вниз. С замком и засовами расположенной напротив лестницы двери пришлось повозиться, но, в конце концов, они не устояли против ломов.

Казалось, что из открывшейся двери навстречу им выплеснулась влажная тьма. Ребята решительно прошли в неширокий коридор. По его покрытым плесенью стенам забегали пятна лучей электрических фонариков и заметались тени от керосиновых ламп. Как ни странно, под ногами было достаточно сухо.

В непосредственной близости от входа по обе стороны коридора в стенах оказалось несколько глубоких ниш. Их осмотрели самым тщательным образом. Увы, помимо полуистлевших лоскутков, каких-то черепков да сломанного заржавленного лезвия ножа без рукоятки, ничего достойного внимания обнаружить не удалось. Пошли дальше. Постепенно коридор становился всё уже и уже, уменьшалась и его высота. Вскоре идти пришлось уже по одному, чтобы не задевать плечами влажные заплесневелые стены. Конечно же, первым шёл Витек. Мало-помалу шумные разговоры стали затихать. Прошло уже немало времени, как они спустились вниз, но ничто не свидетельствовало о близости выхода. Казалось, будто коридор бесконечен. Группа ребят растянулась в цепочку, в которой последние предпочитали не отставать. Временами идущие впереди останавливались, чтобы простукать очередное подозрительное место в одной из стен. Затем шли дальше. Шаги глухо звучали под каменными сводами, многократно повторяясь во тьме. Хотелось остановиться и послушать — а не идёт ли кто следом, не убегает ли от них кто-то впереди? Но нет, на покрытом плесенью скользком полу коридора не было никаких следов.

Казалось, время остановилось. Трудно сказать, сколько минут или даже часов они шли до того, как впереди забрезжил свет. Коридор вновь начал постепенно расширяться и вскоре не только Витек, но и идущие за ним следом друзья уже видели впереди какое-то голубое свечение. Это никак не могло быть выходом из туннеля, поскольку к тому времени солнце должно уже было закатиться. Да и едва ли это был свет электрической лампочки — такой он был холодный, да к тому же ещё и голубой. Ребятам военного времени никогда ещё не приходилось видеть ламп «дневного света», а потому это необычное сияние вызывало у них скорее испуг, чем любопытство. Но кому хочется признаваться в своих страхах! В результате — приготовили оружие и, подталкивая один другого, двинулись вслед за Витьком, инстинктивно стараясь ступать как можно тише.

Вскоре они приблизились к полуоткрытой двери, из которой струился необычный свет. Витек осторожно открыл её. Перед ребятами оказалась небольшая комната. Напротив двери стоял туалетный столик с трельяжем, перед которым спиной к ребятам сидела женщина и расчёсывала свои длинные волосы. Казалось, в комнате всё было голубым — и трельяж, и одежда женщины и даже её волосы. Всё в комнате излучало этот холодный голубой свет. Но самое удивительное заключалось в том, что прекрасное лицо сидевшей женщины, а точнее — его отражение, они видели как бы сквозь неё, сквозь её голову, её волосы. Эта странная женщина была… прозрачной!

Оказавшиеся сзади пытались заглянуть вперёд через плечи стоявших впереди. Теперь в коридоре царила абсолютная тишина. Не отдавая себе в том отчёта, все затаили дыхание. А женщина продолжала спокойно причёсываться. И тут кто-то из особенно нетерпеливых и любопытных в попытке протиснуться вперёд оступился и уронил свою керосиновую лампу. Её стекло разбилось, и вылившийся керосин немедленно ярко запылал. Оказавшиеся рядом с огнем ребята отпрянули в сторону, и тут «голубая женщина», потревоженная раздавшимся за её спиной шумом, начала медленно оборачиваться. У кого-то из ребят не выдержали нервы, и внезапно раздался выстрел. Он прозвучал как сигнал к беспорядочной пальбе. Ребята в страхе стреляли через головы друг друга в дверной проем, в голубую женщину и в трельяж, за которым та сидела. Даже те, кто не мог заглянуть в комнату, испытывая непонятный ужас, заставляли свое оружие извергать грохот и дым. Палили все. Женщина же бесконечно медленно поднималась со своего пуфа, разворачиваясь на выстрелы, лицом к ним. Но это неторопливое движение хозяйки комнаты несло в себе такой заряд скрытой таинственной силы, что кто-то из ребят не выдержал и крикнул: «Бежим!». И вот, гонимые страхом, они помчались по коридору назад. Что-то рвануло — скорее всего взорвалась уроненная керосиновая лампа. А может быть, и кто-то из ребят швырнул назад гранату.

Ноги сами собой несли кладоискателей вперёд. Многие побросали оружие, фонари. Бывшие последними стали в этой сумасшедшей гонке по узкому коридору первыми. Когда, вклнец обессилившие, ребята выскочили из туннеля на лестницу, они уже мало что соображали от страха. Их первым импульсом было оставить гнавший их ужас там, внизу, в коридоре. Поэтому первое, что они сделали — это опрокинули каменную плиту, перекрыв тем самым неведомому выход из туннеля. И только несколько придя в себя, сообразили, что наверх выбрались далеко не все. В туннеле осталось несколько ребят, включая и Витька. Никто не помнил, бежали ли они со всеми, или остались, стреляя, у таинственной комнаты.

Кого-то отправили в милицию, а кто-то побежал за родителями. Когда же подоспевшие милиционеры с помощью ребят вновь подняли плиту и спустились в туннель, в нем никого не оказалось. Пошли вперёд и вскоре натолкнулись на свежий завал — рухнул потолок. Попытки отрыть проход оказались безрезультатными — туннель был завален осевшей землёй на большом расстоянии.

Чтобы не провоцировать ненужные слухи, всем посвящённым строго-настрого было запрещено рассказывать о случившемся кому бы то ни было. «Компетентные товарищи» предположили, что история с голубой женщиной — плод фантазии ребят, что они испугались фосфоресцирующего света какой-нибудь гнилушки. Ну а потолок рухнул, погребя под собой Витька, от стрельбы или от взрыва брошенной одним из ребят гранаты. Поговаривали также о немецких шпионах, о радистке, прятавшейся в подземелье, но эта версия казалась совсем уж малоубедительной… И вскоре всё завершилось прекращением следствия.

Пройдя церковь, Сергей оказался напротив корпусов своего института. Странно, но он не испытывал ни малейшего желания заглянуть в это массивное пятиэтажное здание с помпезной колоннадой перед входом. Скорее всего, это объяснялось тем, что учёба здесь не доставляла ему удовольствия и он, что называется, «не нашёл себя в институте как специалист». Важно было и то, что все его друзья были студентами меда.

Теперь, когда он находился здесь, в своём прошлом, улицы города его юности казались ему родными и близкими. Почти каждый дом и каждый переулок был связан с какими-нибудь воспоминаниями. Сколько раз один или вместе с друзьями проходил он этим путём! Сколько воспоминаний было связано с ним!

Уже в школьные годы они чувствовали себя здесь хозяевами проспекта и вели себя соответствующим образом. К числу наиболее безобидных шуток с прохожими можно было отнести, например, такую: пристроившись к кому-нибудь из них сзади, целая гурьба ребят шла за ним (или за ней) в ногу, тщательно подражая всем особенностям походки. При этом важно было идти вплотную как к жертве шутки, так и друг к другу. Встречные весело посматривали на какого-нибудь толстяка или на молоденькую девушку, возглавлявших странную колонну сорванцов, которые с сосредоточенными деловыми лицами старательно вышагивали сзади. А так как по написанным законам расстояние между проказниками должно было быть минимальным, то в конечном итоге кто-нибудь спотыкался, задев ногу впереди или сзади идущего, и вся «змейка» рассыпалась под веселый хохот её участников и при полном недоумении ничего не понимающей жертвы.

Многие вечера проходили на этом бульваре и в студенческие годы. Вот здесь, например, когда он учился на третьем курсе, была ещё стройка. Однажды вечером, когда они целой компанией направлялись к Люсе Царёвой договариваться о вечеринке по поводу Ноябрьских праздников, Юрка вдруг объявил, что он не в состоянии идти дальше, поскольку у него схватило живет. Тут же он сделал попытку перебраться через забор на территорию стройки. Ребята остановились, не без удовольствия наблюдая, как он разбегался, подбегал к забору и тут же замирал со страдальческой гримасой на лице, схватившись руками за живот. С юношеской бессердечностью, посмеиваясь, они давали ему советы — пролезть под воротами (разбитая дорога была заполнена там жидкой грязью), перепрыгнуть с шестом (только вот — как приземляться по другую сторону забора?), пролезть через узкую щель в закрытых воротах (если удастся втянуть в себя вздувшийся живот) или просто воспользоваться реактивной тягой. После непродолжительных попыток попасть за заветный забор Юрка убедился в тщетности своих поползновений и устремился в ближайший переулок. Отличавшийся обычно неизменным спокойствием, если не сказать барственной вальяжностью, на сей раз он передвигался почти что спортивной трусцой. Ребята следовали за ним, стараясь не отставать и не потерять его из виду в царившей в стороне от центрального проспекта темноте. На ходу они обсуждали его перспективы и спорили о том, насколько хватит его терпения и где он сдастся. Меж тем Юрка выскочил к площадке, заставленной баками для сбора мусора. Трудно сказать, было ли это просто везением, привел ли его туда инстинкт, или ему приходилось бывать тут и прежде. Во всяком случае, несмотря на раскачивающуюся на высоком шесте прямо над площадкой тусклую лампочку, ограждение из стоящих плотным каре баков обещало ему, казалось, желаемое уединение.

Быстро оглядевшись по сторонам, страдалец потребовал:

— А ну, чуваки, двигайте в подъезд. Нечего тут мёрзнуть.

Учитывая пронизывающий осенний ветер, несущий пренеприятнейшую смесь дождя с мокрыми хлопьями снега, предложение погреться выглядело весьма своевременным. Оживлённо переговариваясь, ребята заскочили в ближайший подъезд. Света внизу, конечно же, не было. Лишь откуда-то сверху через узкий проём между лестничными маршами нечто маломощное слабо освещало узкую полоску на полу. От нечего делать поднялись этажом выше. Затем ещё на этаж — поближе к свету. А потом кто-то предложил подняться ещё на пролёт и полюбоваться из окна на Юрку. И действительно, обзор с площадки между третьим и четвёртым этажами оказался великолепным. Устроившись у подоконника как у барьера ложи, ребята принялись наблюдать за несчастным сотоварищем. Тот же, не теряя зря времени, уже присел под прикрытием баков. И вдруг — что это? — какая-то тёмная тень метнулась из ближайшего к страдальцу, бака.

Действие разворачивалось по законам немого кино: звуки со «сценической площадки» в подъезд не проникали и происходящие на ней события сопровождались лишь доносившимся с третьего этажа юношеским петушиным голосом, старательно выводившим за дверями: «… И как один умрём, в борьбе за это». ] Усердный «тапёр» аккомпанировал себе при этом на расстроенном пиано, что делало его музыкальные упражнения совсем уж невыносимыми. Но они странным образом соответствовали действию, придавая ему некий почти что героический колорит.

Напуганный чем-то или кем-то выскочившим из бака, вальяжный Юрка вопреки всем законам земного тяготения не разгибаясь взвился вверх, как если бы его подбросило гигантской пружиной. Пока со спущенными брюками он поднимался в воздух, чёрная тень из бака успела приземлиться и зрителям стало ясно, что то была злющая худая собака. Бродячая собака, которая, очевидно, сочла, что некто самым беззастенчивым образом претендует на её место и на её съестные запасы в баке. Допустить подобного закалённый в многочисленных боях пёс, конечно же, не мог. Он явно был настроен решительно и, когда Юрка, вновь приземляясь на корточки, поднял что-то с земли и замахнулся, собака сделала прыжок в сторону и предприняла попытку напасть с фланга. Оставаясь на корточках, обороняющийся неуклюже повернулся в её сторону. В этот напряжённый момент «тапёр» сделал паузу, как бы подчёркивая весь драматизм и всю остроту создавшейся пикантной ситуации. Собака не решилась воспользоваться возникшей для неё да доли секунды благоприятной обстановкой и прыгнула в обратном направлении. Можно было догадаться, что для устрашения она отчаянно лает. Пока Юрка вновь поворачивался лицом к врагу, юное дарование, казалось, вновь вспомнило о своих обязанностях тапера и начало, фальшивя, наигрывать правой рукой тему романса «Не брани меня, родная». Разъярённое существо меж тем явно не собиралось уступать свои владения без боя какому-то чужаку и, попеременно припадая мордой к земле и делая затем внезапные скачки в стороны, стремилось напасть на агрессора с наименее защищённой стороны — сзади. Юрка же, придерживая одной рукой спущенные брюки и судорожно размахивая другой, был вынужден всё время поворачиваться вокруг, дабы не допустить врага в тылы своя. И при этом проявлял чудеса ловкости и проворства. Ему приходилось в этой небезопасной игре исполнять пассивную роль подсолнуха, всегда развёрнутого в сторону злого пса-солнца. Учитывая причины пребывания Юрки на площадке, такое противостояние не могло продолжаться долго. Необходимо было проявить какую-то активность. И обороняющаяся сторона в конце концов сообразила, что при сложившихся обстоятельствах будет лучше уступить более маневренному противнику и постепенно всё в той же позе отпятилась к дальним закрытым бакам, с позором оставляя за противником-псом поле брани. Как в насмешку, отступление сопровождалось бравурным маршем тореадора из «Кармен». На Юркино счастье, пёс-победитель оказался животным благородным и не стал преследовать врага, столь недвусмысленно расписавшегося в своём бессилии и признавшего своё поражение. Он снова запрыгнул в облюбованный им бак, в то время как Юрка замер в дальнем конце площадки. Естественно, это столь своебразное ристалище доставило тогда зрителям прямо-таки бездну удовольствия.

Сергей шёл дальше в сторону своего дома. Да, это был всё тот же «Брод» с его нечастыми в зимние вечерние часы прохожими. Все они были в зимних пальто и меховых шапках. Сергей в своей короткой серой куртке и без головного убора вызывал у них явное удивление. Но ему было не до реакции окружающих — он «смаковал» сухой и чистый морозный воздух, наслаждался видом падающих с неба крупных снежинок, любовался невысокой и далёкой от канонов архитектурных шедевров застройкой проспекта и при этом одновременно упивался ощущением некоей раздвоенности. Идя этим тротуаром, он странным образом воспринимал последние тридцать лет своей жизни как смутный и очень короткий сон, в то время как, казалось бы, давно забытые события и переживания его молодости вновь стали свежими и выпуклыми. Именно они были теперь единственно реальными. И все вокруг подтверждало эту реальность морозный, пощипывающий уши воздух, свет в окнах, голоса прохожих, старые модели редких проезжавших по проспекту автомобилей и дома. Во многих из этих домов жили его знакомые, и сейчас он мог встретить кого-нибудь их них. Именно поэтому он жадно всматривался в лица прохожих. Но увы — среди них не было ни его преподавателей, ни приятелей, ни недругов тех лет.

Сергей перешёл на другую сторону проспекта и оказался у дома, в котором жил двоюродный брат его первой жены. Сашка был на несколько лет моложе его, а потому в компании на него смотрели как на мелюзгу. С лёгкой руки Сергея именовался он Сэнди и в последние годы прочно вошёл в их компанию. Бывало, что в отсутствие стариков собирались и у него. Но вот что странно — Сергей никак не мог вспомнить ту голенастую девчонку, которая вместе со своей матерью почти полгода прожила в квартире стариков Сэнди и которой лет через восемь была уготована участь стать его женой. Но зато вспомнилось, как он догонял свою Леночку, когда та, обидевшись на него, сбежала однажды с одной из вечеринок в квартире Сэнди. С её точки зрения, он позволил себе уделять слишком много внимания случайно оказавшейся в тот вечер в их компании молоденькой актрисочке городского драмтеатра. Ленок была так возбуждена и так обижена! Но в конечном итоге всё же поддалась на уговоры и позволила увести себя назад. Но… Через несколько лет уже он, Сергей, страдал от ревности, узнав, что она выходит замуж за своего голландского аспиранта.

А вот в этом доме, где размещалась первая в их городе опытная телестудия, жил его ближайший друг, с которым в последний раз они встречались в Москве всего неделю назад. Но было это в той, другой жизни. В другом времени. В другом городе…

Дочь друга выходила замуж и после посвящённого этому событию банкета в ресторане «Прага», что на Арбате, они отправились к другу домой, где и просидели за разговорами до утра. Был с ними и Сэнди, и Сашка Утин, которому непонятно каким образом удалось впервые за многие годы выбраться на эту встречу без жены. В высоком и широкоплечем господине с обширной лысиной и каким-то затравленным взглядом трудно было узнать того Сашку, который отличался в школе своим свободолюбием, хорошими отметками и исключительной изобретательностью во всём, что касалось всякого рода проказ. Вот только, когда к ним в школу, в их мужскую школу № 25, пришли девчонки, он был единственным, кто обращался ко всем им исключительно на «Вы». Он всегда и во всём был единственным и неповторимым. И среди одноклассников и институтских соучеников Сергей оставался одним из немногих, кто не прошёл через малоприятную процедуру развода. И это при всём при том, что его отношения с представительницами прекрасного пола отличались всегда, если так можно выразиться, определённым своеобразием…

Болезненная стеснительность и доведённая до абсурда тактичность Саши Утина неизменно делали его жертвой девчонок, девушек, женщин и старушек. Судя по его рассказам, уже в детском саду его любимые игрушки с фатальной неизбежностью становились собственностью милых подружек. Что делать — с раннего детства он был начисто лишён способности отказывать в чем-либо представительницам противоположного пола. Казалось, при общении с ними из его лексикона напрочь пропадало слово «нет». Это было, судя по всему, какой-то болезнью, вызываемой дефектным геном, ответственным за редкие рецидивы рыцарства у нормальных современных мужчин. И в школе переведённые в их класс соученицы быстро оценили эту его особенность и не без удовольствия пользовались открывавшимися при этом возможностями. По крайней мере, в любую очередь, куда бы она он не стоял, они втискивались перед ним, не спрашивая даже на то его разрешения. А в студенческие годы ему неоднократно приходилось совершать немыслимые подвиги, дабы достать пару дефицитных «билетиков», но в итоге концерты-спектакли-вернисажи с очередной чаровницей посещал как правило, увы, не он…

С течением времени проявления небескорыстного «внимания» со стороны представительниц слабого пола становились всё более частыми, настойчивыми и, судя по его рассказам, даже обременительными. Нет, он не жаловался. Происходящее представлялось ему чем-то абсолютно естественным. А вот о н и, они находили его всегда безошибочно, вычисляя беднягу с пугающей точностью в любой очереди, в любой толпе. Скорее всего, некий атавистический инстинкт в минуты необходимости вёл и х к Сашке. Удивительно, но, скорее всего, только благодаря какому-то чуду его не окрутили ещё в студенческие годы. Им просто пользовались в своих сиюминутных целях и, несмотря на выигрышные внешние данные по каким-то одним и м известным причинам ни одна из девчонок не воспринимала его серьёзно. Подобное же потребительское отношение к себе он продолжал ощущать и после окончания института. На работе, среди десятков дверей с одинаковыми табличками о н и неизменно выбирали именно ту, на которой была написана, конечно же, его фамилия. В поезде всегда приходилось перебираться на верхнюю полку, а в городском транспорте — освобождать место. И не только Сашкой, но и ими подобные отношения воспринимались как нечто само собой разумеющееся. Может быть, подобное джентьменство и выглядело бы нормальным, будь оно свойственные хотя бы одному-двум процентам мужской части общества. Но при нашей-то жизни…

Судя по его не лишённым юмора рассказам, доходило до курьёзов. Так, одна старушка, которой он регулярно освобождал место в метро, просто разрыдалась однажды, когда вопреки обыкновению его не оказалось в головном вагоне. Она металась по салону, и отдельные молодые люди иногда даже неохотно поднимались при её приближении. Но ей было нужно не место. Ей нужен был Саша, и только Саша. А он в это время наблюдал за нею из соседнего вагона, куда был вынужден сесть в последний момент перед отходом поезда. «Не могу передать, как посветлело, как осветилось тихой радостью её лицо, когда наши взгляды случайно встретились! — растрогано рассказывал Сашка, — На следующей станции мне, конечно же, пришлось уступать ей место».

Женился он, в конце концов, также по обычной схеме. С той только разницей, что теперь некто, ему неизвестный, услужливо уступал Сашке своё супружеское место. А выглядело это следующим образом.

Сашка среди школьных соучеников Сергея был первым, кто защитил кандидатскую, после чего получил неплохую работу. Так вот, однажды он сидел в своём кабинете. К коллегам, как обычно, не было никаких очередей. К нему же сидело около дюжины женщин самых различных возрастов. После того как были разрешены проблемы очередной посетительницы, в кабинет втиснулись одновременно две гражданки. Та из них, которая была немного помоложе, чуть-чуть поярче, явно наглее и явно «в положении», бросив на хозяина кабинета оценивающий взгляд, добила спутницу, бросив:

— Так что, я уже не имею права в рабочее время зайти на минутку к своему жениху?

В результате вторая, этакая серенькая мышка, удалилась с недовольной гримаской на лице, и они остались вдвоём. К несчастью.

Сашка ждал. Она молчала. Вначале взгляд её затуманился. Сашка решил справиться о приведших её к нему в кабинет проблемах. Прокашлялся и спросил. Она продолжала молчать, но во взгляде её появилась укоризна. Казалось, вот-вот последует вопрос: «И не стыдно?»

Через много лет, рассказывая об этом эпизоде, Сашка признался Сергею, что в тот момент ему действительно было несколько не по себе, хотя он и не понимал, чего, собственно, он должен стыдиться и чего конкретно от него ждёт сия особа. Скорее всего, он должен был сгорать от стыда за всех обманщиков и негодяев, за всех тех, кто, становясь отцом, не хотел официально засвидетельствовать это в высшей степени знаменательное и счастливое событие. Даме же, очевидно, был необходим некто, кто бы компенсировал ей моральный, материальный и неизвестно какой уж там ещё ущерб, причинённый неизвестным индивидуумом. Она явно разуверилась в жизни и, прежде чем умереть разочарованной, решила найти такого представителя мужского пола, на котором бы ей удалось отыграться за все свои неудачи и разочарования. И — естественно — удивительный женский инстинкт безошибочно привёл её в Сашкин кабинет.

В результате через месяц они зарегистрировали свой брак, и ещё через тройку месяцев у них появился на свет первенец. Когда в последний раз Сергей был в гостях у Сашки, того можно было назвать многодетным отцом — в семье недавно появился четвёртый ребёнок. Родители не особенно баловали своих чад. Но когда те вели себя не совсем так, как следовало бы благовоспитанным ребятам, их матушка недовольно выговаривала им, с сожалением отмечая, что они «пошли в отца». Однако Сергей готов был поклясться, что внешне ни одно из этих чрезвычайно подвижных созданий не имело ничего общего ни с отцом, ни друг с другом. Они зримо отличались друг от друга характером, темпераментом, фигурой, разрезом глаз, цветом волос, радужки и даже кожи.

Нужно отметить, что супруга Сашки обычно не особенно-то сдерживала себя и в случае присутствия в доме посторонних. Особенно в периоды чёрной меланхолии, которые, судя по всему, с возрастом стали случаться у неё всё чаще. Однажды при Сергее она начала выговаривать Сашке за какой-то мнимый его проступок. Войдя в раж, дама сообщила гостю о той непростительной ошибке, которую совершила много лет тому назад, позволив этому глупцу уговорить себя (??!) выйти за него замуж. При этом она сетовала на загубленные ради него юность, красоту и невинность, а также попрекала несчастного теми блестящими перспективами, на которых ей пришлось поставить крест ради него, ради того, чтобы «сделать из него человека». Бедный Сашка! Ведь подобные «откровения», судя по всему, ему приходилось выслушивать ещё и от тёщи!

Да что там тёща! Как выяснилось из одной грустной исповеди, отношения и с другими женщинами, к сожалению, также не выходили у него за ставшие привычными рамки… Взять, например, кассиршу в соседнем магазине. Она периодически обсчитывает Сашку, недодавая от полтинника до пяти, а то и десяти рублей в зависимости от стоимости покупки и величины полученной купюры. И каждый раз, приближаясь к её кассе, Сашка внутренне напрягался, видя её у аппарата, и заранее проговаривал про себя: «Пересчитайте, пожалуйста! Вы недодали мне… рублей!» Его голос при этом должен был звучать очень внушительно. Но кассирша считает так быстро, что Сашка, никогда не отличавшийся особыми математическими способностями, просто не успевал никогда прикинуть в уме сумму сдачи, а переложив покупки в сумку и посчитав всё, уже не решался обратиться к суровой даме с требованием вернуть удержанные неизвестно за что деньги. Дома, конечно же, его ждали в подобных случаях разнос и напоминание о том, что при подобных математических и — конечно же — умственных способностях, ему никогда и ни за что не стать бы доктором и профессором, если бы не бескорыстная и жертвенная самоотдача жены и не её чуткое, тактичное и умное руководство.

В конечном итоге, после длительных самоедских терзаний, Сашка всё-таки решил пресечь столь наглое и беззастенчивое поведение кассирши. И вот однажды, посчитав заранее стоимость покупок, он собрал всю свою волю в кулак и потребовал недостающий рубль сдачи. Опешившая кассирша безропотно протянула требуемую бумажку. Уходя, он слышал, как она удивлённо прошептала контролёру:

— Смотри, совсем этот блаженненький взбесился! Никак, со своей ведьмой поссорился.

А когда перед приходом домой Сашка в тот раз вновь пересчитал деньги и сверился с положенным на сей раз в сумку чеком, то оказалось, что сдача была дана ему верно и вытребованный им рубль шёл, скорее всего, в компенсацию прежних удержаний…

Вот так и жил школьный друг Сергея Сашка, удостаиваясь внимания женщин лишь в том непременном случае, если им было от него что-нибудь нужно. А в противном случае его просто не замечали. Воистину, это был современный вариант «Идиота». Лишь один раз — и это было при последней их встрече — в голосе Сашки прозвучала обида, когда речь зашла о соседке по лестничной клетке. Оказывается, эта дама, которой услужливый Сашка неоднократно ремонтировал различные бытовые приборы, при случайной встрече на троллейбусной остановке прошла сквозь него и даже не ответила на приветствие…

А в школьные годы Сашка Утин мечтал стать укротителем хищных животных…

Из потока воспоминаний Сергея вывел беззаботный смех — в паре шагов от него в свете большой витрины ювелирного магазина стояли, весело обсуждая что-то, две девушки.

— Здравствуйте, — поспешил поздороваться он, увидев знакомые лица.

— Здравствуйте, — удивлённо последовало в ответ.

По недоуменному тону и выражению лиц было видно, что девушки пытаются сообразить, с кем это они сейчас обменялись приветствием. Сергею было проще — он почти сразу узнал своих преподавательниц начертательной геометрии и математики. «О Господи! Неужели они так молоды??? А ведь я представлял их себе зрелыми женщинами… — непроизвольно отметил он, — А математичка казалась мне даже пожилой». Внезапно вспомнив, что в начале весны как раз этого года математичке суждено погибнуть от руки подростка, сына соседки по коммунальной квартире, Сергей непроизвольно оглянулся. Его преподавательницы молча глядели ему вслед, гадая, по всей видимости, кем бы это мог быть сей несколько необычно одетый вежливый немолодой человек.