Я устало вздохнула, вытирая варежкой пот. Хорошо, хоть не повелась, одела вместо любимых сапожек на меху валенки – иначе бы и правда – конец. Снега намело по колено, если не больше – особенно, когда ты всего полтора метра ростом. И не скажешь, что такая красота всего в нескольких остановках электрички от города, где сейчас царила снежно-серая слякоть.
Спрашиваете, какого лешего мне могло понадобится в дачном поселке в канун Нового Года? Для меня он всегда оставался семейным праздником, да только… отмечать было больше не с кем. Подруги все по своим семьям, родственники – и те только дальние в других городах. После гибели родителей, признаться, я праздники отмечать вообще перестала – к чему? Вот и сейчас решила убраться от городских фейерверков и радостных воплей, в почти родную глушь. В детстве мы частенько отмечали праздник именно тут…
Так, перрон остался позади, кроме меня здесь никто не вышел, да и в самой электричке было три с половиной человека. Снег стоял стеной – в буквальном смысле, вьюга началась такая, что меня почти сносило назад, так, что мысль посидеть несколько дней в тишине и тепле печки перестала казаться такой уж заманчивой. Скрип деревьев, снежинки, бросавшиеся в лицо, обжигающий, обдирающий кожу мороз и снежная хмарь, не дающая не то, что найти заветную дорогу к поселку – даже оглядеться по сторонам.
- Ну ты и дура, Нежа! – сказала, чтобы только почувствовать свой голос.
Теперь я даже станции не видела. Руки в толстых варежках неловко нащупали ствол дерева – как, уже лес? Вроде и нескольких шагов сделать не успела… Внутри меня буквально продрало от озноба – стало вдруг невыносимо, немыслимо страшно, хотя зиму я всегда любила, да и ориентироваться на местности умела. Казалось, рядом происходит что-то безумное. Что-то, что изменит мою жизнь раз и навсегда. А вот тоска, грызшая каждую секунду в последний год, вдруг исчезла, уступая место странному, сосущему под ложечкой предвкушению.
Ветер все также сбивал с ног, я едва держалась – и то, в основном, благодаря тяжеленому рюкзаку. С трудом обойдя попавшееся на дороге дерево – хотя где здесь дорога? – подалась влево, сразу уже уткнувшись в какой-то куст. Вдруг ногу повело, рюкзак потянул назад, и я, не удержавшись, поскользнулась, буквально утопая по уши в снегу, который тут же поспешил забиться во все труднодоступные места, заставляя раздраженно зашипеть. Ащщ! Да откуда у нас около станции такие заросли-то, их сроду не было? Уже давно должно появиться хоть подобие дороги, фонарные столбы, в конце концов. Я пыталась встать, уцепившись хоть за что-то, и вдруг пальцы нашарили совсем рядом твердую, жесткую поверхность камня. Пальцы коснулись шероховатой поверхности, и вдруг я ощутила странное тепло, которое переходило от камня ко мне, разливаясь по венам. Я уже брежу от холода? Замерзаю насмерть в пяти минутах от станции? Но страха отчего-то все ещё не было.
Вдруг палец что-то кольнуло – совсем чуть-чуть, но мне показалось, что капля крови расползается сетчатой пленкой, впитываясь в камень. Камень с мой рост в наших краях? Я пазом вздрогнула всем телом, только теперь понимая, что не ощущаю рюкзака. После того резкого рывка и моего падения… куда он мог запропаститься? Я дернулась в сторону – и не смогла отойти. Рука как будто прилипла к странному камню. Вьюга, резко загудев, вдруг разом стихла. Тишина – не мертвая, но настороженная, обрушилась всем весом на голову, заставляя обернуться.
Я стояла посреди круга камней – в мой рост, как и тот, к которому я «приклеилась». Каждый камень был покрыт странными узорами, будто выписанными инеем, покрытые тонкой корочкой льда и снега, и… я протерла глаза, чтобы убедиться, что это не очередной обман зрения. Может, я все-таки замерзаю где-то в глубоком снегу и сейчас брежу? Узоры светились – сначала тускло, но, с каждым биением моего сердца, все ярче и ярче, словно начиная пульсировать в такт. Меня окатывало то теплом, то морозящим холодом, погружая в странное созерцательное оцепенение, когда уже ничему невозможно удивляться. За кругом камней высился лес – но не голый и замерзший, а словно сотканный из паутины света, серебра и снега. Льдисто-волшебная иллюзия, которая – дунь – растает. Лес не был мертв – его переполняли звуки и шорохи. Громкий щебет птиц, тихий рык – где-то в глубине, от которого стоило бы испугаться, переливы хрустального звона от качающихся на ветру ветвей. И, апофеозом всему – два сине-серебристых солнца в вышине. Или я уже в коме, или… это совсем не Земля. И уж вовсе не моя дача.
Не знаю, какой силой меня притянули, не знаю, что от меня хотели, но в какой-то момент я будто не по своей воле протянула камню и вторую руку, приклеиваясь уже намертво. В голове зашумело, тело потяжелело, неизвестно как все ещё держась вертикально. В какой-то момент я то ли потеряла сознание, то ли провалилась в сон. В этом сне я парила над шелестящим Хрустальным лесом. Я ощущала его как нечто живое, как единое целое, разумное и мыслящее, полное своими заботами. Он напоминал мне очень умного и очень верного зверя, свернувшегося у ног любимого хозяина. Отчего-то не собаку, нет – кота. Снежного барса, ирбиса. Мне ещё на земле ужасно нравились эти красавцы. Лес занимал огромную территорию, тянясь на километры в разные стороны – одной он упирался прямо в море, другая переходила в долины, а ещё две – упирались в высокие крутые склоны гор. А ещё этот лес был обитаем далеко не только странными для моего взгляда зверушками. Там жил иной народ… отсюда мне не было видно – кто, но я отчетливо ощущала их силу – звенящую, яростную, дикую и чистую, как снежная лавина. Да, именно так, все здесь ассоциировалось у меня с зимой и только с ней, вся сила этого места была пропитана её духом.
Я уже хотела было спросить, отчего мне это показали, когда меня словно дернули за ниточки, отправляя вниз, в полет. Умом я понимала – я по-прежнему стою у кромки леса в кругу камней, но… Убыр лесной, я не думала, что умею так визжать! Не предполагала, что у призрачных проекций вообще такие звуки получаются. Миг, другой, и я замираю, утонув в льдистой синеве чужих глаз, обжигающих холодом. Меньше, Нежа, надо было увлекаться сказками, но все мы, девушки, этим грешим. К тому же, после предательства того, кого считала женихом, никого и видеть-то рядом не хотелось. Стоящий передо мной мужчина был прекрасен – с эстетической, исключительно, точки зрения. Так можно любоваться прекрасной статуей в музее, но привязаться к такому – упаси меня Боже!
Точеные черты лица, бледная кожа, покрытая чуть светящимися узорами, так напоминающими мне узоры с камней, нос с небольшой горбинкой, хищный разлет бровей и раскосые глаза без белка и зрачка – сверкнет ими и заморозит сразу же и навеки веков, тоже мне, Дед Мороз иномирного разлива.
Статуя задумчиво обозрела меня, едва слышно хмыкнув, и поинтересовалась – да так, что я чуть не задрожала всем телом. Таким голосом можно покорять сцену – ему бы отбоя от поклонниц не было. Пробирает до самых косточек, так, что хочется смотреть влюбленным взглядом, упасть на колени, выполняя все его желания. Ой, что-то не о том я думаю…
- Ты кто такая, смертная, и как посмела использовать магию в моих владениях? И почему на тебя не действуют мои чары?
Вот последнее он, собственно, сказал зря. Ладонь у меня с детства тяжелая, хотя конфликты я и не люблю, а делаю чаще всего быстрее, чем успеваю подумать – есть такой недостаток. Я как-то и забыла разом, что я тут не настоящая, как размахнулась… и рука прошла сквозь ошеломленное чужое лицо. Вот только ощущения были такие, словно меня кипятком ошпарили. Хорошо, что призраки плакать не умеют.
А незнакомец как-то разом подобрался, посмотрел уже внимательнее. В жутких синих глазах разлилась белая хмарь, затанцевали снежинки. Чуть шевельнулись длинные заостренные уши, раздвинулись в хищной усмешке губы. Я думала, что он ледяной, как статуя? Я не в себе была. Пусть выражения глаз не понять, но хищную, жадную волну я уловила вмиг. В нем бушевала сила, страсть, сдерживаемая стальным стержнем характера.
- Маленькая снежинка залетела в наши края, как и много веков назад… ну надо же, не думал, что история моего предка повторится. Жди меня, снеж-жжжа… Жди и не вздумай никуда от меня уйти!
Я была заворожена, смятена, я не могла оторвать от него взгляда в этот момент, клянусь. Слишком уж много впечатлений за короткий день, но последние слова словно вернули в реальность. Не люблю, когда мне приказывают, когда пытаются управлять, ни во что не ставя.
- Посмотрим, насколько вы этого заслужите. Пока что я даже имени вашего не знаю. И, к слову, ледяной милорд, моё имя – Нэжа, - (родители постарались, любители французской культуры).
Я уже чувствовала, что камни тянут меня назад, в реальность, черты чужого лица истончались, когда услышала:
- Эриндел, снежинка. Проводника… жди…
И следующую секунду мои ладони уже ощутили камень, и, о чудо, я смогла от него оторваться! И упала, обессиленная, на землю, чувствуя, как кружится от всего происходящего голова.
Почему-то перед глазами все стояли другие – наполненные бесконечной синевой, смешанной со снежинками. Ладно, немудрено тут восторгаться – у нас днем с огнем такой красоты не сыщешь, не то, что пивных животиков. Неожиданно я поняла, что совсем не мерзну. Когда только очутилась тут – буквально тряслась от холода, а теперь – нет. Морозец приятно пощипывает щеки – как будто солнышко припекает. Напротив, в моем пуховичке стало как-то вдруг жарко, да настолько, что я бы его сняла – да сил нет. Тем не менее, тело было легким-легким, а все вокруг вдруг стало неожиданно четким и ясным – как будто смотрела через микроскоп. Более того – я чувствовала её, эту землю, подрагивающую у меня под ладонями, этот снег, тихо ворчащий на неугомонный зимний народец лес, спешащего по своим делам длинноногого оленя – вон он, промелькнул меж стволов, горделиво склоняя голову. Ошеломленная, я не сразу учуяла проводника, но зато когда увидела…
На поляну вышел ирбис. Огромный белоснежный красавец с яркими темно-синими пятнышками, вместо привычно-черных земных.