Давным давно была...

Глава 7 В партизанском отряде

Самым трудным оказалось найти своих, ведь после карательной экспедиции отряды поменяли места базирования. На седьмой день Серёжке удалось выйти на партизанский маяк, откуда его переправили в один из лесных госпиталей Пинского соединения. Раны на голове и ноге загноились, но все обошлось, Серёжка быстро поправлялся.

Мир тесен: командиром отряда оказался старый Серёжкин знакомый — старший лейтенант НКВД Василий Кутин. А ещё здесь оказался Сашка и его родители. Сашок щеголял с новенькой медалью «За отвагу» на груди и немного задирал нос.

— Сидим, значит, в дозоре, а тут немцы. Много немцев! Ну, я как дам длинную из автомата. Они залегли и давай по нам лупашить! Я туда гранату и мотать! Тимофеич тоже… Потом смотрю — один остался. Потом не помню как около лагеря, в окопчике оказался. Тут и началось… Сам понимаешь! Вдруг справа наш пулемёт накрыло, я туда, за «дегтярь» и давай чесать …

— Ну и горазд ты, Сашка, языком чесать!

— Серый, не веришь?

— Да верю, верю… погнали к Никитке заглянем.

Партизанский врач Петрович сначала не хотел пускать ребят к раненым, но потом решил, что Никите от этого хуже не станет, а наоборот он будет быстрее поправляться. Хоть раны и были тяжелые, но опасность уже миновала.

— Привет, Никита!

— Здорово, народ! Как дела? — хоть и через силу, с трудом, но радостно ответил Никита.

— Ол райт, Христофор Бонифатиевич! Ол райт!

— Чего-чего? Ну-ка, повтори, Серёжка?

— Ты чего, Никит? Это я так, дуркую…

— Ну, и чего вы друг на друга уставились, как на икону? — нарушил неловкую тишину Сашка. — На, тебе клюквы передали.

— Кто передал? Такой седой старик, который всё время молчит? Он что, немой? А, Саш?

— Ничего он не немой и не старик он. Это Алексеев. У него сын погиб, наш ровесник. Чуть постарше был. Николай. Помнишь, Серенький, я про бой рассказывал? Так вот, их группа наш отход прикрывала. Ну, сами понимаете, почти все погибли. Отход они прикрыли, стали сами уходить болотом, а у его сына, Николая, две пули в груди… Заховались они посреди болота, на островке, немцы кругом, а у Николая горячка началась, стал он метаться, кричать. Фашисты, конечно же, в болото не попрутся, но у них ведь минометы…Что делать? Эти гады услышат — всем кранты! Ну, отец тогда своему сыну ушанку на рот… Ну, зажал. Николай и затих. С тех пор отец и ходит седой и молчит, слова вымолвить не может.

Через три недели на базу Кутинцев прибыли командиры нескольких партизанских отрядов для координации совместных действий. К этому времени Сашка, Никита и Сергей уже ходили троицей и приставали к Кутину с требованием дать им задание. Командир быстро нашел им задание: помогать по кухне (приказав, чтоб Никита не напрягался). Там и нашел их командир отряда «Борец».

— Сергей, Никита! Что это вы своего командира не замечаете!? Ну, что, «начальник разведки», молчишь? — командир отряда присел на табурет. — Как же вы с дедом-то не убереглись?

— Так мы же …

— Знаю, все знаем, что холуй фашистский выдал… Ладно, не грусти, слава Богу, ты живой остался. А за деда мы этим гадам здорово отомстили… Да — Герои… Но тебя, Серёнька, леший тебя раздери, сперва ремнем выпорю по заду, как сидорову козу!

Серега с серьезным видом расстегнул ремень и стал снимать штаны…

— Серёнька? Ты чего это? Зачем?

Серега подтянул штаны и застегнул ремень:

— Товарищ командир, вот так всегда! Вы только обещаете! — то ли шутя, то ли серьёзно ответил ему Серёжка.

— Ах ты, засранец, шуткует он с Николаичем! Ну, подожди до бани! Я Соколову передам, чтоб для тебя он приготовил веничек, да чтоб листиков на нем было поменьше!

Все, кто видел и слышал этот «цирк», от души посмеялись.

— Шутки шутками, но если бы не ты, то неизвестно, были бы мы сейчас живы. Мальчишки, дорогие мои, если бы не вы… — командир прижал их к себе, взлохматил им волосы на головах. — Молодцы, что выжили, а за погибших мы им ещё покажем! Эх, если было можно обойтись без вас — я бы с радостью… Не воевать бы вам, а за девчонками бегать, но вы ведь там можете пройти, где ни один взрослый не пройдёт… А девчонки-то, говорят, на вас уже и глаз положили, а, женихи?

Сашка после этой фразы засмущался и покраснел.

— Ладно, не буду вам мешать, мне еще с командирами отрядов надо переговорить, но… не прощаемся! Я вам еще кое-что привез!

Когда командир отряда «Борец» скрылся из виду, друзья начали подкалывать Сашку:

— Никитос, ты знаешь, а ведь сегодня борщ будет! — очень серьезно начал Серый.

— Да, с клюквенным морсом! — поддержал его Никитка, сделав умное лицо, дергая головой как Муссолини.

— Не … ребят, вы чего-то попутали… Суп перловый и чуток картошки вареной…

Серега с Никитой переглянулись и начали дико ржать.

— Вы чего? — не понял Сашка.

— Ты свое лицо видел, когда про девчонок говорили? — плакал Серега. — Чистый буряк!

— Нет, клюква! — Никита обхватил руками грудь, видимо, стало больно смеяться.

— Че вы ржёте, как кони! Вам что, ни одна девчонка в отряде не нравятся? А мне нравится! — выдал секрет Сашка.

А вот смех у ребят, как отрезало. Серега очень серьезно посмотрел на Сашку. Какой «аист» приносит детей и из какой «капусты» Серега знал не только из интернета: папа ему, по-мужски, объяснил, что и для чего создано природой.

Только вот о девчонках, как-то Сереге не мечталось. Отец рассказывал, когда начнется гормональный всплеск, начнется и серьезное влечение, лет в 15–16. Поэтому надо усиленно заняться физподготовкой — спортом, чтоб «дурью не маяться». В это время самый рост начнется — белки — гормоны на мышечный рост нужны…

«А ведь Сашка вырос! Почти 2 года прошло, он вырос, а я — нет. Он же был ниже меня, когда встретились, а сейчас он на полголовы выше. У него тоже питание не суперское, воюет, без сил с заданий приходит, но он — вырос! А ты… — каким ты был, таким ты и остался… „Орел степной, казак лихой!“ Вот и разгадка: как говорится, полная французская машина „Пе Жо“ … наоборот!»

— Серый, что случилось? — Сашка понял, что с другом что-то происходит. За десяток секунд Серега побледнел «не по-детски». — Тебе плохо? Раны?

— Все нормалек, Саш, просто в голову пришла мысль: «навеки тринадцатилетние». Просто я тебе завидую.

А вот теперь на Серегу странно посмотрел Никита.

«Как-будто что-то про меня знает», — подумал Серый.

— Да ладно, вам, ребята! Про вас тоже девушки спрашивали — интересовались. Мне Настя, говорила…

В землянке, где расположились бойцы из отряда «Борец», обмывали Никитину и Серёжкину награды:

— Да, мужики, «Красная звезда» Это тебе не хухры-мухры! А ты чего скис, Сашок? А? — поинтересовался командир «Борца» Игорь Николаевич. — Медаль «За отвагу» тоже не за поедание пирожков дают! Не журысь, хлопче! Да, Серенький, это тебе за трофейные документы, так что жди ещё награду! А ты чего загрустил, «начальник разведки»? А, Никита Батькович?

— Игорь Николаевич, — перебил его Серёжка. — А почему Вы называете Никитку то — начальником разведки, то — соседом. Ведь начальник разведки у нас в отряде Илья Соколов?

— Почему, говоришь? Да это долго рассказывать… — командир немного помолчал. — Ведь я, Шадренко и Андреев были пограничниками. На вторые сутки после начала войны нас осталось семеро. Патроны, гранаты кончились, сами еле живые были от усталости… Тут старшина Ляпунов и говорит, мол надо пробираться к его родной деревне, там поднабраться сил, кое-что узнать у соседского мальчишки и идти догонять фронт. По дороге попали в перестрелку, потратили последние 12 патронов и потеряли ещё четверых, в том числе и старшину. Что делать? Куда идти? И тут в лесу рядышком с деревенькой Ляпунова натыкаемся на мальчишку у костерка.

— На Никиту?

— Ага, на Никиту. Разговорились. Никита и говорит: «За фронтом не угонитесь, а давайте лучше партизанить, как во время Гражданской войны. Товарищ Сталин наверняка примет такое решение, ведь надо же кому-то бить врага в тылу». Я и пошутил, типа, я — командир (Всё-таки лейтенант), комиссар — Андреев (он у нас дольше всех в партии состоит), начальник штаба — Шадренко, ну, а Никита — начальник разведки. Шутки шутками, а ведь Никита и стал у нас начальником разведки. Сперва он привёл нас в уже оборудованную землянку, да так замаскированную, что я на ней стоял и даже не догадывался, что подо мной землянка. А в землянке и продукты, и медикаменты, и оружие: все припасено. Даже радиоприемник.

— Это я из управления колхоза уволок, перед тем, как немцы пришли. — сообщил Никита.

— А потом его дед Иван, но нашей настоятельной просьбе, стал Старостой в селе, как его баба Катя умерла. Потом, его с внуком перевели на повышение, за хорошую службу, из Ямично в Святицу…

— Хоть я и шутил, что Никитка будет начальником разведки, но он им стал, он им остался до сих пор. Много он крови немчурам попортил… Не зря же у него орден и медаль есть, теперь два ордена. И что самое интересное, Никита и был тем самым соседом, с которым хотел поговорить старшина Ляпунов. Только вот о чём хотел поговорить — уже не узнаем… А Никита говорит, что не знает.

— Да, он много дел натворил, — поддержал разговор командир разведчиков Илья Соколов. — Многие из нашего отряда ему жизнью обязаны. Половина отряда в открытую плакало, когда сказали, что вас с дедом убили…

— И я жизнью обязан: бабуля Кузьминична нашла и как-то, с того света, вытащила, а потом и в отряд отдала. Век её помнить буду. Полицаи не убили, то ли повезло, то ли солнце слепило, то ли я дрожал так сильно, то ли снежинка, малая соринка в глаз лютому врагу попала, что с двух метров стрелял… И добивать не стали… Как просто не замерз — когда в овраге валялся, уже ничего не помню… Но не забуду! Много чего не забуду!

Кулачище твой, Илья, тоже не забуду. Ох и ревел я… Как дитё малое…

— Да, кулачок мой просто так не забывается! — согласился с Никиткой Илья.

— Никита, Илья, — взмолился Серёжка. — Ну что вы всё загадками, расскажите по-человечески.

— Чего тут рассказывать-то, а? — Почесал затылок Соколов. — 41-ый год, конец лета, концлагерь. Никита работал на кухне в лагере военнопленных, выслуживался перед немцами. Мы плевали, как только видели его. Думали, как только земля носит таких сволочей, ведь он был единственным, кто даже огрызок брюквы нам не подал. В общем, сволочь из сволочей, гад из гадов. И вот, в один прекрасный для нас дней, мы входили в ворота лагеря после работы. Охрана обычная. Побег был уже подготовлен, все знали, что сигналом к побегу будет громко произнесённая фраза: «Вот, чертова телега!». Так вот, мы входим, сзади раздаётся жуткий грохот: Никитка опрокидывает за последними охранниками тележку с дровами, охрана резко оборачивается и в полном не понятии застывает. Потом испытывает облегчение, ведь нет ничего страшного — это просто мальчишка рассыпал дрова, и тут кто-то произносит: «Вот, чёртова телега!». Дальше всё было делом техники: отвлекшихся на грохот охранников валим, автоматы у нас в руках, двоих на вышке у пулемёта косим очередями первыми. Главное, что ворота открыты! Потом прикрываем отход наших, со всех сторон сбегаются немцы. И тут я не отказал себе в удовольствии — от всей души вмазал Никите по морде! Я же не знал, что он наш! Я только потом, в лесу понял, что сигнал к атаке подал именно Никитка!

— Как я тогда ревел, как ревел! — выражение лица у Никиты стало обиженным. — Я… я… А мне за это… всё лицо в кровище! Но ничего, когда были разборки, то меня это и спасло. Меня даже похвалили: «за попытку задержать заключенных тележкой»!

— Илюша, — позвал дед Иван. — Пора на энту, как ты там её кличешь, «тирапию», во!

Дед Иван почти всю жизнь лечил людей отварами, настойками из трав, ягод, кореньев. Изба его стояла в лесу, жил он после смерти своей старухи один, один справлялся с хозяйством, помощи ни у кого не просил, а кому был нужен — те сами его находили. Одни звали его колдуном, другие — знахарем, третьи — шарлатаном, но все они, жители округи, в случае нужды, обращались к нему за помощью. Сейчас он лечил, пытаясь поднять на ноги, мальчишку, которого привезла к нему одна женщина. Дед не спрашивал откуда у мальчишки такие раны, да и не особо разговорчив был Илья, он больше бредил, чем говорил: покусанные руки, ноги, плечи, переломанные рёбра, сломанная правая рука, сотрясение мозга, отбитые внутренности, кровью не только плевал, но и… совсем был не жилец, но дед выходил. Илья терпеливо переносил лечение, только скрипел зубами, когда было нестерпимо больно.

«Сильный мальчонка. Вот бы мне такого внука», — думал дед Иван.

И дед выходил. За три месяца выходил. Благодаря отварам, медвежьему и барсучьему жиру, примочкам, растиркам, компрессам, русской бане — выходил. Вот и сейчас истопил мальчишке баньку, сегодня пройдется по нему дубовым веничком.

Илья помнил только фрагменты событий, которые произошли с ним после того, как на него натравили собак. Когда собаки изодрали на нём всю одежду, искусали руки, ноги, фашисты отволокли в какой-то дом. Там подвесили, на вывернутых за спину руках, к крюку в потолочной балке и били, чем только ни били и куда только ни били, долго били… Потом очнулся от боли, когда его вытаскивали из погреба партизанские разведчики. Опять забытьё. Следующий раз очнулся уже у деда, тот стал поправлять поломанные ребра и бинтовал грудь. Однажды приехала женщина, от неё Илья и узнал, что сюда привезла его она.

Эта женщина собирала в лесу хворост, а когда уже собиралась уходить, ведь начиналась метель, то увидела вооруженных людей. Испугалась, думала немцы. Партизаны попросили взять себе в дом раненого мальчика, за ними гнались фашисты и они боялись, что парнишка не выживет, если они будут ночевать в лесу. А командир честно сказал, что не знает, смогут ли они уйти от немцев, просил помочь. Женщина посмотрела на окровавленного, завернутого в две шинели паренька и поняла, что не сможет сказать «нет».

Сперва она привезла мальчика к себе домой, обмыла, перебинтовала и решила везти к деду Ивану, ведь поняла, что сама не вылечит.

Илья окреп, стал помогать деду по хозяйству. Ни о чем не жалел Илья, ни о том, что попал в 1941 год, ни о ранах, ни о том, что пережил и еще предстоит пережить. Он жалел о тельняшке, той самой. что ему дали на линкоре «Парижская коммуна» 22 июня 1941 г. Да, у него были еще, дали на БК-13, но в бой он ходил только в первой. Это был как талисман, как защита… Без тельняшки Илюха ощущал себя голым и беззащитным.

«…Тельняшечка, тельняшечка на теле до конца. Храни, храни, рубашечка, меня ты от свинца!» — напевал себе под нос Илюха одну из любимых песен (его песен и песен его отца — офицера морской пехоты) и в такт рубил дрова.

Подошел дед Иван.

— Илюша, оставляй топор. Пошли отвар пить.

— Деда… Ну, гадость же… Да и здоров я! Как бык!

Дед ничего не ответил, только немного наклонил голову и приподнял левую бровь. Илья воткнул топор в чурбачок. тяжело вздохнул и пошел пить «гадость».

Через несколько дней Илья заикнулся деду о том, что хочет идти к партизанам.

— Мал ещё! Партизан! И без тебя мужиков хватает! А тебе ещё до мужика далеко — ещё даже «женилка» не доросла! — сказал, как отрезал, дед Иван.

— А когда меня фрицы колючей проволокой вязали, когда собаками травили они спрашивали сколько мне лет? — почти прошептал Илья. — Всё равно уйду деда… Ты уж прости меня.

— Ладно, — дед понял, что уговаривать остаться — бесполезно. — Уйдешь, но сперва окрепни. Через месяц уйдешь, в новолуние… Только… вернись, я буду ждать.

Как и обещал дед, в новолуние Илья ушел…

Никита ещё не раз доказал, что не зря его называют начальником разведки.

Однажды, когда Кутин подошел к мальчишкам, чистившим коней с каким — то вопросом, но Никита его опередил.

— Товарищ командир, — обратился Никита. Да, командир. Отряд «Борец», после тяжелых боев с карателями сменил место базирования и было принято решение: мальчишек оставить в отряде Кутина. Ни Никита, ни Серый спорить не стали. — У нас сколько есть комплектов немецкой формы?

— Штук 20–30 наберется. Можно у соседей занять. А тебе какая и зачем нужна?

— Василий Иванович! Ну так полицаи изображают из себя партизан, мы — изображаем полицаев. Почему бы не изобразить немцев?

— Так мы изображали… И не раз. Один товарищ Букса, чего стоит, со своим немецким! Такие сведения добывал!

— Нет, Василий Иванович, а что, если создать подвижный отряд из немцев? Ведь отряд в 20–30 немцев, плюс 5–6 полицаев на телегах с «добром» подозрения не вызовут.

— Понял, ну пару раз получится, а потом немцы узнают, что к чему и … все!

— А как немцы узнают, если сказать будет некому? А когда поймут, что — почем, пусть ловят! Им это понравится!

— Интересную штуку ты придумал, интересную. Надо будет помозговать!

Оберштурмбанфюрер СС Лернер рвали метал! Унтерштурмфюрер СС Амелунг первый раз за всю службу получал такой разнос от начальника.

— Унтерштурмфюрер! Что за Saustall творится вверенном вам районе? Что за бордель и проходной двор? Немецких солдат режут, как лисы кур! Погибают отделения и даже взвода солдат!

— Герр оберштурмбанфюрер, вы же знаете, на что способны эти бандиты: засады, минирование, даже отравления…

— Амелунг, не надо мне рассказывать прописные истины! Как днем взвод солдат погиб на совершенно открытом месте? На шоссейной дороге! Где засады быть не может!!! Вот послушайте заключение врача, который обследовал погибших: «Все 30 человек застрелены с близкого расстояния, некоторые в упор. На многих лицах безмятежность: погибшие не подозревали о нападении». Они до последней секунды не подозревали об опасности. Они подпустили на отрытой местности врага ближе, чем на пистолетный выстрел! Все убиты из нашего оружия 9 миллиметров или 7,92 мм! Во всех наши пули! Врач считает, что это Maschinenpistole (МП-38/40) и Maschinengewehr (МГ-42)! Командир взвода — первого взвода — лейтенант Шульц исчез! Как??? Бандиты стали невидимыми или на их стороне воюют призраки леса? Вы же сами понимаете, что это просто бред!

По шоссейной дороге четко и слаженно, за двумя телегами с полицаями, двигался взвод фашистов. Несмотря на весну и уже начинающее серьезно припекать солнце одеты они были в шинели. Одна телега была груженой различными вещами и мешками, на ней ехал немец, оберлейтенант, и еще сидело и лежало пятеро полицаев. На второй телеге, спереди — двое и сзади — двое, на соломе, лежал связанный парнишка — партизан. Лицо и порванная рубашка парнишки было в запекшейся крови.

— Митрич, ты этого партизана хорошо связал? А то, не ровен час — в рукопашную полезет!

— Не волнуйся, Колян, хорошо! Видишь, понял, что к чему и дергаться перестал?

— Гады вы, — не выдержал мальчишка. — Вот развяжете мне руки…

— Митрич! Ты глянь, ругается! Может ему добавить, а то что-то крови на лице мало? — Колян, улыбаясь, похлопал правой ладонью по прикладу пулемета.

Никита замолчал. Толку — то зубоскалить? А связали действительно — крепко. «Вот только развяжите! — подумал Никитка. — Я вам все припомню!»

— Ты, Митрич, лучше за мальцом смотри. Сам знаешь, приказано, чтоб живой был и ни царапины! А то вдруг, партизаны нападут, прям на этой дороге, отбить попытаются, говорят, он у них — «начальник разведки»! Говорят, придумал, чтоб партизан в немцев переодевать…

— Кто его знает, может, партизаны, и нападут, — ухмыльнулся Митрич.

Никита крепко зажмурился и мысленно вспомнил про собак женского рода…

Вдалеке, навстречу, появился еще один отряд немцев. Офицер на телеге произнес: «Хальт!» — поднял вверх руку. Колонна остановилась. Офицер посмотрел вперед, посмотрел назад. Видимо, его все устроили на дороге.

— Вайтерфарен! — махнул рукой по ходу движения.

Когда две колонны встретились, лейтенант «козырнул», поприветствовал оберлейтенанта. Оберлейтенант лениво поприветствовал в ответ.

— Герр оберлейтенант! Вы, я смотрю, с уловом!

— Не поверите, лейтенант, главный улов в соседней телеге! Хотите посмотреть?

— Конечно! Ефрейтор! Ведите дальше взвод, я догоню! — крикнул лейтенант. А через несколько шагов, во второй телеге увидел связанного мальчишку. Удивленно посмотрел на оберлейтенанта. — И это главный улов?

— О, лейтенант! Это особенный бандит! Это целый начальник разведки бандитского формирования! Маленький, а уже матерый бандит, награжден двумя орденами! Хотите его рассмотреть поближе? — оберлейтенант посмотрел на дорогу: для отряда почти поравнялись друг с другом. Оберлейтенант схватил связанного мальчишку за ворот рубахи.

— Гады!!! — изо всех сил закричал Никита. Оберлейтенант отпустил рубаху, на шею лейтенанту были наброшены возжи, на Никиту сверху упал Митрич, застрочили автоматы, а Колян дал несколько очередей из пулемета. Несколько секунд и все… взвод врага ликвидирован, быстро были собраны трофеи, документы. Тела фашистов снесли в кювет и, на сколько позволяло, замаскировали. С потерявшего сознание лейтенанта сняли форму. Надели на него какие-то обноски, связали и вставили кляп. После этого положили на телегу рядом с Никитой.

— Гады вы! Ну, развяжите!

— Не-е-е, не получится. Я тебя знаю! Только так тебя можно удержать на месте. А Кутин сказал, чтоб ни царапины! Так что — терпи! — оберлейтенант похлопал Никиту по груди. — У тебя хорошо получается с заданием. Хорошо сигнал даешь!

Мальчишки в этой операции участвовали по очереди: 2–3 дня один, отдых «немцев», 2–3 дня следующий… Так продолжалось почти 2 месяца. Уже в конце мая, во время очередной операции, один фашист, с отличным чувством самосохранения, при первых выстрелах, прыгнул в сторону кювета и заполз в трубу под дорогой, по которой отводилась дождевая вода, и просидел там несколько часом и выбежал только на встречу едущей колонне автомашин. Наши его проворонили…

— Герр Оберштурмбанфюрер! К вам с докладом унтерштурмфюрер Амелунг! — доложил адьютант.

Лернер посмотрел на часы. 11-ый час по полуночи. Неужели опять?

— Пусть заходит.

— Герр оберштурмбанфюрер, еще одно нападение, 32 убитых! — сообщил Амелунг.

— Унтерштурмфюрер! Мне не послышалось? У вас довольный голос?

— Да, герр оберштурмбанфюрер, довольный! Есть уцелевший!

— Где он? Немедленно ко мне!

— Он здесь! Унтершарфюрер открыл дверь, кивком головы позвал солдата.

В кабинет к Лернеру зашел перепуганный вусмерть, весь в грязи, солдат. Поприветствовал офицеров.

— Ты видел партизан, которые всех из твоего взвода убили?

Солдат часто — часто закивал.

— Почему их не видят другие?

— Герр офицер, они были одеты как наши солдаты и говорили по-немецки.

— Почему тебя не убили?

— Я спрятался в канаве…

На следующий день до всех подразделений вермахта, СС и полиции было доведено, что партизаны переодеты в немецкую форму. Инструкция почти сразу дала серьезные результаты.

Кутин вызвал к себе Никиту.

— Никита, вот скажи мне, как ты до такого докатился?

— Что я опять сделал? Связывать себя не дам!

— Да не нужно ничего. Разведчики докладывают, что немцы стреляют друг в друга. На одной проселочной дороге, две роты фрицев 4 часа вели бой друг с другом, пока к ним с разных сторон не подошло подкрепление в виде бронетранспортеров. Потом они, видать, разобрались. Сообщают о стычках и поменьше.

— Значит все, нас рассекретили. Кто-то улизнул. Эх, хорошая была идейка!

— Хорошая… Вот за эту идейку и полетишь в Москву.

— Зачем?

— А я откуда знаю? Медаль и здесь можно получить. Лично тебя — вызывают! Завтра самолет — готовься.

Вечером, у костра, мальчишки слушали рассказ вернувшихся с задания подрывников.

— Здорово мы вчера под откос эшелон пустили! — радовался Соколов. — Видел бы вы, как кувыркались вагоны… На повороте, под горочку — блеск…

— А с чем был эшелон — то?

— С боеприпасами — взрывов было много.

— Соколов, неправильно ты поезда под откос пускаешь! — сказал Никита.

А Серега, казалось, застыл не месте на несколько секунд, что — то обдумывая, уж больно знакомая интонация была у фразы.

— Это почему это? — возмутился Соколов.

После этого ответа, Серега заржал.

— Да потому это! С техникой поезда надо так крушить, чтоб не только техника ломалась! Вот скажи, Илья, поезда по взорванному вами пути уже идут?

— Идут… Не пойму я тебя, Никит…

— Чего ты не поймёшь! — горячился Никита. — Один эшелон взорвал, фрицы пригнали народ — путь отремонтировали и опять гонят эшелоны! Такие поезда надо рвать между насыпей, чтоб вагон на вагон залезал, чтоб затор, чтоб дорогу парализовало! Во!

— Никита, да ты — голова! — понял его замысел Соколов. — Сегодня же всем всё объясню: что и как!

Утром ребята провожали друга в Москву.

— Давай, «голова», в Москве не умничай, а то быстро «загремишь, под фанфары!» — хлопнул по плечу Никиту Серега.

— Никита, ты там, в столице, нас не забывай! — пожал руку Сашка.

— Прощайте, не поминайте лихом. Может еще вернусь и встретимся! — Никита обнял друзей. Что его ждет в Москве? Зачем вызывают?