Декабрист

Глава 3 На хуторе

Прошло несколько дней после отставки. Петр Ломоносов сидел в кресле в комнате небольшого помещичьего дома, верстах в десяти от уездного города Харьковской губернии, в котором располагался штаб Глуховского кирасирского полка. Дом принадлежал Николаю Васильевичу Жукову, помещику, род которого происходил из полковой старшины реестровых казаков времен царя Алексея Михайловича.

Во время оно один из предков Жукова прогулялся в Сибирь за участие в предприятии Ивана Хмельницкого и старого запорожского гетмана Ивана Сирко по обратному присоединению Левобережной Украины к польской короне. Впрочем, появление на Правобережье «незалежного» гетмана Дорошенко, который первым делом вызвал на Украину турецкую армию, отрезвило многие головы. Сам же Сирко первый пошел сражаться против турок. С тех пор утекло много времени, и в отличие от многих панов Правобережья, решившихся присягать Наполеону, Николай Жуков сражался на Бородинском поле под русским знаменем.

Но собственно хозяин дома не так интересовал Петра, как его дочь, двадцатилетняя Марья Николаевна Жукова. Это была красивая кареглазая девушка с роскошной темной косой, — что-то было в ней от женщины Востока, — вероятно, и вправду ее прадед увел дочку горского князя. Она была живая как ртуть, решительная и в то же время мягкая, и ее мягкий южнорусский говор просто пленил русоволосого богатыря. Сейчас эта девушка сидела на стуле рядом с креслом гостя.

— Скажите, майор, а страшно ли вам было на том кургане, о котором вы давече рассказывали? — спрашивала она, беря его громадную лапу своими чудно тонкими женскими пальчиками.

— Жаль я не гусар, гусары отменные рассказчики, и из их рассказов ясно становится любому, что Бонапарта победили главным образом гусары. Что мне сказать? Ваш батюшка был там. Но на кургане его быть не могло — все пали, я один стоял, не помню как, главным образом благодаря судьбе и большой физической силе. Я схватил разбитую пушку… Ну маленькую такую, и отбивался ей от примерно батальона французских гренадеров. Они, не будь дураки, подкатили фальконетик, забили картечь, и быть бы мне дырявым, как матушкин дуршлаг, ежели бы не судьба!

Как сонм белых ангелов слетели ко мне гвардейские кирасиры, изрубили в капусту всех французов.

Но тут, вижу я, идет на курган, ей же ей, гренадерская дивизия Морана! Что делать, я в панике — одному мне с ними не справиться. К счастию, вижу позади кургана проходит Ахтырский гусарский полк. Я к ним, к полковому командиру, — ваше превосходительство, ударим живее на французов! И тут вдруг между нами пролетело ядро — и одному из нас, — мне, — опять посчастливилось! Пришлось мне командовать: «К атаке! Марш!» — увлекшийся Ломоносов стал размахивать руками.

В это время позади них донеслось приглушенное квохтание — это долгоусый Николай Васильевич тщетно старался подавить хохот, но все-таки разразился, едва не свалившись со своего сиденья и заставив с любопытством оглянуться на свою дочь.

— Скажите, Петр Михайлович, — а откуда же гусарский полк взялся, если в прошлый раз был дивизион?

Уличенный Ломоносов слегка зарделся и попытался вывернуться:

— Ну понимаете, Маша, я ведь осознаю — разбить дивизию шестью эскадронами кажется нереально, вот и добавил для правдоподобия. Кстати, я могу еще рассказать о деле под Тарутиным.

— Расскажи-ка! — одобрил хозяин.

— Мы двинулись из тарутинского лагеря с вечера, четырьмя колоннами, через лес. На рассвете вышли к лагерю Мюрата. Нашу колонну вел генерал Орлов-Денисов, у него были пять тысяч казаков и легкая кавалерия. Я уже состоял в гвардии, но пошел в дело с ними, чтобы не сидеть в резерве. Мы как молния ударили по второму кавалерийскому корпусу Себастьяни, французы стремительно бежали, бросая пушки, обозы, палатки… Но, к нашему несчастью, маршал Мюрат оказался поблизости: он метался как вихрь, в одной рубашке, размахивая клинком, собирал полки и кидал их в бой. Отступление французов прекратилось. Казаки не выдержали атаки тяжелой кавалерии и кинулись назад.

— Где пехота! — кричал генерал. Но генерал Беннигсен со своей колонной заплутался в русском лесу и в коллекцию своих неудач добавил еще одну. Скажу, что у него вышел с этим перебор, и государь его убрал из войск. Но нам пришлось тяжко. Генерал Орлов-Денисов повернулся ко мне, — я был его последней надеждой, — и крикнул, указывая на Мюрата:

— Ломоносов, возьмешь его — сделаю полковником!

Я ринулся вперед. Но в это время Мюрат бросил в контратаку полк кирасир и два карабинерских — они смели егерей Горихвостова и преградили мне путь. Даже для меня это было слишком, пришлось остановиться!

Николай Васильевич наконец упал со стула и разразился приступом неудержимого хохота.

Но гость невозмутимо продолжал:

— Коротко говоря, Мюрату удалось отступить со своим войском, а мне вместо золотых эполет достался только золотой темляк на оружие…

Жуков просмеялся наконец и сказал гостю:

— Ты кончай моей дочке лапшу на уши вешать, давай-ка о деле поговорим.

— Ну давайте о деле! — послушно согласился Петр.

— Ну-ка, Мария, выйди!

— Ну! — Девушка возмущенно махнула руками, но отцу подчинилась. Когда она вышла, Жуков продолжил:

— Дочке ты моей нравишься, и она тебе — это я вижу. Я это одобряю. Но вот как ты жить-то собираешься? У тебя вроде стычка с начальством вышла?

— Ну да, отбрил я-таки одного генералика, который поносными словами меня на смотру честил. Пришлось в отставку подать. Пока другую линию возьму, гражданскую. Но, думаю, не задержусь я в статских! Война с турками, как пить дать, будет. А значит, без моих кулаков, да и головы, смею думать, государство наше не обойдется.

— Ну ежели ты так решительно настроен на войну, можно и сейчас, пожалуй, войти в кампанию.

— Какую?

— Мне известно, что в Первой армии, а точнее под крылом Шестого корпуса, происходит формирование греческого отряда. Этим занимается приятель господина Лунина, нашего дальнего родственника, — некий полковник Пестель. Он сейчас, как мне говорили, находится в Скулянах, при штабе корпуса. Езжайте к нему, представьтесь от Лунина. Думаю, затевается дело вроде тех, что проворачивал Алексей Орлов на Средиземноморье.

— А что, поеду! — загорелся Ломоносов.

Он нежно попрощался с Марией, они поцеловались тайком от отца, и Петр поехал к себе на квартиру.