Декабрист

Глава 30 Аресты

Вернувшись в Зимний, Николай первым делом обнял жену и сына.

— Все в порядке, милая, — сказал он Александре Федоровне. Затем он вынес сына, одетого в саперный мундирчик, к саперам и поднял над головой под громовое: «Ура!»

После этого он вернулся во дворец и, поднявшись в покои Марии Федоровны, сказал почтительно:

— Ну что, матушка, я победил. Побил всех ваших конфидиентов. Не ваш ли сей перстенек? — Он положил на инкрустированный столик кольцо с портретом покойного государя. — Это с пальца покойного Милорадовича сняли и мне поднесли.

— Вы будете великим государем, сын мой, — сказала вдовствующая императрица, пристально глядя на Николая. — Таким же, каким был Петр Жестокий.

— Спасибо, матушка. — Новый император поцеловал ее руку и вышел.

Встретив генерала Евгения Вюртембергского, он бросил ему:

— Ну, и чего стоят разговоры о либерализме, кузен, если за ними нет пушек? — Дал он понять, что в курсе генеральского интереса к тем, кто был нынче разбит на площади.

Вскоре начали приводить пленных: одним из первых Шепина-Ростовского в изорванном парадном мундире. Потом Михаила Бестужева, Александра Сутгофа, взятого еще днем Якубовича, нескольких гвардейских мичманов. Потом доставили схваченного у себя на квартире Рылеева (он не стал скрываться).

Со связанными руками их приводили в кабинет Николая, перед которым стоял караул саперов. Здесь их допрашивал сам хозяин кабинета, а генерал Толь записывал, сидя за туалетным столиком. Потом их передавали для более подробного расспроса генералу Василию Левашову, после чего отправляли в крепость.

Статс-секретарь министерства Карл Васильевич Нессельроде, крючконосый коротышка, угрожая вторжением в австрийское посольство, выковырял князя Трубецкого у графа Лебцельтерна.

Сделав перерыв в допросах, Николай вызвал к себе Сперанского и спросил его с армейской непосредственностью:

— Как вы думаете, с точки зрения государственных интересов, как все-таки будет лучше поступить — расстрелять всех мятежников, или все-таки повесить? С одной стороны, они офицеры. А с другой — все-таки мятежники.

— Думаю, что лучше всего судить их, каждого по его вине — одних повесить, других отправить в Сибирь, а иных и простить: так вы разделите их и составите о себе мнение человечности в глазах публики, — ответил умудренный жизнью законник.

— Вы правы, черт возьми, — судить — это не приходило мне в голову!

Всего в этот день было взято полтора десятка офицеров, но на основании полученных сведений маховик следствия о заговоре начал раскручиваться. Для этой цели был создан Тайный следственный комитет под началом самого императора, в который вошли его младший брат Михаил, генерал фельдцехмейстер, военный министр Александр Иванович Татишев и генерал-адъютанты Павел Голенищев-Кутузов (вскоре назначенный столичным генерал-губернатором), Александр Бенкендорф, Василий Левашов и министр просвещения, бывший обер-прокурор, действительный тайный советник князь Александр Николаевич Голицин.

Впоследствии в комитет добавили генералов Алексея Потапова и вернувшегося в столицу Александра Чернышева, а также начальника Главного штаба Павла Ивановича Дибича. Правителем дел (секретарем) был назначен старательный и неглупый чиновник для особых поручений при военном министре Александр Дмитриевич Боровков. Впоследствии, однако, его отодвинул в тень укрепившийся на первой роли усердный флигель-адъютант, императорское око, полковник Владимир Адлерберг.

Вечером смертельно уставший Николай свалился в ботфортах на диван прямо у себя в кабинете и смежил веки. Перед его глазами беспрерывно передвигались дивизии и корпуса, звучали громовые команды и возгласы славы. Он смотрел на это зрелище откуда-то сверху, словно с горы, находясь как будто между небом и землей, как полубог.

Однако через несколько часов сон его был прерван.

— К вам художник Доу! — доложил ему верный Адлерберг.

— Зови!

Гостя нельзя было назвать желанным, но Николай понимал, что англичанина мог привести к нему в такой момент только очень важный вопрос.

— Весьма обязан твоим посещением, Джордж, — сказал Николай, вставая и облегчаясь по малому в ночной горшок. Оставь нас одних, Эдуард, — велел он адъютанту, застегиваясь. Вашу помощь нельзя переоценить, — сказал Николай, когда оба заговорщика остались наедине. — Обещаю вашему кабинету не лезть в греческие дела лет пять, пока сами не запросите.

— Рад это слышать, ваше величество! — ответил с полупоклоном Доу.

— Что зашел нынче?

— Вы совершенно правильно делаете, ваше величество, проводя аресты и систематически убирая ваших противников повсюду. Однако есть люди, устранения которых требуют уже наши интересы. Надеюсь я не слишком стесню ваше величество?

— Надеюсь, в противоречие с моими эти, ваши, интересы не войдут? — Николай слегка показал зубы.

— Нет, — вежливо улыбнулся Доу. — Но кабинету его величества было бы приятно, если были бы приняты меры к людям, которые представляют угрозу экономическим интересам Британии.

— Например, кто?

— В начале этого года, как вы знаете, брат нашего статс-секретаря Кабинета лорд Страдфорд Каннинг подписал в Санкт-Петербурге новый договор, разрешающий нашим судам доступ к берегам и рекам Аляски — то есть к мехам. С американцами такой же договор был подписан в прошлом году. Не знаю, что янки дали Нессельроде или вашему покойному брату за уступчивость, но с нашей стороны подписание было обусловлено предоставлением банкиром Ротшильдом займа в сорок миллионов рублей серебром вашему двору. Однако немного позднее руководством Русско-Американской компании был составлен меморандум на имя императора, где указывалось, что этот договор неминуемо приведет к краху РАК, ранее располагавшую монополией, акционерами которой являются в том числе и августейшие особы… В силу преклонного возраста большинства руководителей компании, главным двигателем в этом деле был молодой правитель дел компании, Кондратий Рылеев, рука которого чувствуется в составлении документа… Хотелось бы, чтобы управляющий делами РАК Рылеев не вывернулся…

— Ладно, не уйдет…

— Да, еще. К вашему величеству собирается прибыть лорд Веллингтон, чтобы подписать документы, утрясающие разногласия, возникшие между нашими державами по Греческому вопросу…

— Пускай месяца через два-три приезжает, когда я здесь все утрясу… — буркнул Николай.

— Благодарю, ваше величество. — Художник поклонился, и затем вдруг, будто нечто вспомнив, добавил: — И еще, кстати, уверены ли вы, государь, что вдова Александра Павловича, Елизавета Алексеевна, — не старая еще дама, — не беременна? Тридцать шесть лет — вполне детородный возраст. Даже несмотря на ее тяжелую болезнь. Тогда, ваше величество, кабы не стать вам регентом…

И вышел, вторично поклонившись.

— Экая каналья! — сквозь зубы пробормотал новый российский государь. Однако сильно задумался. Одно дело — аракчеевская девка, и совсем другое…

К Новому году возвратился с юга генерал Чернышев. Он привез с собою хорошие для партии Николая известия и еще — пленника, которого Николай с удовольствием допросил.

— Ну, Пестель, что вы там, во Второй армии, против меня затеяли? — ласково обратился император к сидящему напротив него закованному в кандалы узнику.

Пестель угрюмо, исподлобья глянул на допрашивающего его Николая.

— Мы, как всякие честные люди, готовились защитить права единственно могущего наследовать престол императора Константина Павловича.

— Честные?! — сорвался Николай. — Ты, злодей, как посмел вмешаться в дела трона?! На тебя уже есть показание, что затевал меня убить! Подговаривал людей бросить в меня гранату, стрелять в меня!

— Поверьте, ваше высочество, при всем желании, я не мог заниматься этими вещами, потому что был на юге и схвачен через день после прибытия послания от Константина Павловича.

— Хорошо, я поверю, — внезапно подобрел Николай и прошелся по комнате, звякая шпорами.

— Ты занимался разведкой для покойного государя?

— Да.

— Хорошо. Однако как преданный царствующей фамилии человек ты не можешь не понимать, кто бы ни оказался у власти, внешние враги всегда будут одне и те ж. Ты должен раскрыть свою сеть, чтобы ее можно было и далее использовать для блага России. За это обещаю тебе свою милость. Не то придется тебя казнить для общей острастки.

— Я согласен. — Пестель кивнул головой.

— Хорошо, тебя раскуют, дадут перо и бумагу…

— Вы всерьез намерены его пощадить? — спросил Чернышев, когда вывели узника.

— Разве мы казним пленных? — ответил вопросом на вопрос Николай.

— А ежели этот пленный может догадаться о том, что смерть вашего брата неслучайна? — намекнул Александр Иванович.

— Слыхал я что-то про его идею высшей политической полиции, к которой ты ревнуешь, — взглянул на него император. — Неплохая идея, кстати. Только тебе я это дело не доверю, не надейся. Заворуешься, кровью Россию зальешь — а в таком деле тонкость нужна. Бенкендорф более подходит на этом месте. Тебе нечто иное подберу.

— Благодарю, государь! — слегка покривившись, поклонился Чернышев.

Чернышев занимался допросами с еще большим рвением, чем Левашов. Человек отменного здоровья, он вскоре стал одним из главных действующих лиц Комиссии. Развалившись в кресле, крутя ус, он задавал арестованным офицерам такие вопросы, что присутствовавший тут же Бенкендорф вынужден был его несколько раз одернуть. С особым воодушевлением он вел допрос своего кузена, взятого по анонимному доносу ротмистра графа Захара Чернышева, за которым он мог унаследовать родовые поместья. Кто писал тот донос, осталось навсегда неведомым.

В эти дни произошло крупнейшее за всю Российскую историю назначение офицеров и генералов в императорскую свиту. В связи с 14 декабря было назначено 20 генерал-адъютантов и 40 флигель-адъютантов! Были награды орденами, розданы чины и деньги. Александр Орлов получил графский титул сразу, но Александру Чернышеву приходилось подождать, покуда Захар Чернышев не был лишен титула и состояния.